Текст книги "Калужанин-герой. Подвиг унтер-офицера Старичкова"

Автор книги: В. Бессонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Вверху слева: «цветное» знамя Азовского мушкетерского полка обр. 1803 г. Три таких знамени были пожалованы в полк 8 января 1810 г. Углы темно–коричневые, а крест розовый.

Внизу: полотнище и навершие «белого» знамени Азовского мушкетерского полка обр. 1803 г. Пожаловано в полк 8 января 1810 г. Крест и углы белые. В 1866 г. доставлено в Калугу как знамя, спасенное унтер–офицером Старичковым в 1805 г. в сражении при Аустерлице. Реставраторы В. Е. Петров (навершие) и Р. А. Петрова (полотнище). Фото В. А. Бессонова. (КОКМ, КЛ 4778).

Другое знамя Азовского полка было доставлено в 1808 г., когда русские пленные вернулись после окончания войны на родину. Руководивший выводом из Франции военнопленных генерал–майор бар. Е. И. Миллер–Закомельский при рапорте от 16 февраля 1808 г. представил военному министру гр. А. А. Аракчееву пять сохраненных разными чинами в плену знамен, принадлежавших Азовскому, Бутырскому, Пермскому, Нарвскому и Галицкому мушкетерским полкам. О судьбе знамени Азовского полка он писал, что оно было спасено во время Аустерлицкого сражения «подпрапорщиком Грибовским, который, находясь уже во Франции пленным, в городе Дижоне в госпитале умер, а после его хранено было сие знамя барабанщиком Кирилою Павловым, который, быв угрожаем от французов обыском, отдал оное знамя того же полка унтер–офицеру Шамову, а сей с того времени хранил при себе и представил по команде, уже по прибытии в город Люневиль, при формировании временных батальонов». Доставленное унтер–офицером Шамовым Миллеру–Закомельскому знамя оказалось «белым» знаменем Азовского полка. За его спасение 4 августа 1808 г. барабанщик Кирилл Павлов Добош был произведен в унтер–офицеры и награжден 50 рублями, а унтер–офицер Иван Шамов получил чин прапорщика[75]75
  РГВИА, ф.26; оп.1/152, д.476, л.547; Кудлинг. С.4–5.


[Закрыть]. Следует отметить, что все доставленные в 1808 г. из Франции знамена оказались «погребены» в архивах военного ведомства и были обнаружены только в начале XX в. Появление новых данных о спасении знамен стало основанием для увековечивания имен героев к 100–летию Аустерлицкого сражения. Высочайшим повелением императора Николая II от 21 ноября 1905 г. унтер–офицеры, спасшие четыре знамени, были зачислены в списки полков. Среди них был и подпрапорщик Азовского полка Грибовский[76]76
  ПСЗ–III. №26958.


[Закрыть].

Подводя итог, можно сделать вывод, что в сражении при Аустерлице. Азовский мушкетерский полк лишился 5 знамен, из которых три, в конечном счете, были спасены. Из них только сохраненное Старичковым полотнище оказалось передано в полк. Под этим знаменем азовцы воевали с французами в 1806–1807 гг., участвовали в русско–шведской войне 1808–1809 г., Отечественной войне 1812 г. и заграничных походах 1813–1814 гг. Судьба же еще двух, утраченных при Аустерлице знамен, остается на сегодняшний день неизвестной.

После войны 1805 г. Азовский полк имел в строю только два знамени. Недостающие до полного комплекта четыре знамени полк сумел себе вернуть за отличия, проявленные в войну со Швецией. Когда война была уже практически окончена, командовавший Улеаборгским корпусом генерал–лейтенант гр. Н. М. Каменский направил 28 августа 1809 г. военному министру Аракчееву рапорт, в котором испрашивал поощрения 3–му егерскому, Севскому и Азовскому мушкетерским полкам за «оказанные услуги в Финляндии в течение как прошлой, так и нынешней кампаний». Азовский полк, потерявший в Аустерлицком сражении «некоторое число знамен», он предлагал наградить выдачей «полного положенного числа новых знамен, но не отличных, а обыкновенных»[77]77
  РГВИА, ф.26,оп.1/152, д.435, л.284.


[Закрыть]. О поощрении отличившихся полков рапортовал императору 16 сентября 1809 г. и главнокомандующий войсками в Финляндии генерал от инфантерии М. Б. Барклай де Толли. Характеризуя их деятельность, он писал: «Сии полки, а наипаче 3–й егерский и Азовский, отличив себя не только что в нынешнюю кампанию в Финляндии, но и во всех прежних постоянною храбростию и твердою неустрашимостью будучи везде употребляемы в передовых войсках и в самых кровопролитных сражениях, что доказывает потерею в людях ими понесенною, приобрели особое почтение от всех прочих полков»[78]78
  Там же, л.286.


[Закрыть].

Предложение Каменского было высочайше утверждено 18 сентября 1809 г. Для выяснения числа недостающих в Азовском полку знамен 21 сентября был направлен запрос в Коммисариатскую экспедицию Военной коллегии. 25 сентября 1809 г. экспедиция сообщила, что по доставленным 14 апреля 1806 г. Киевской комиссией данным полк потерял в Аустерлицком сражении четыре знамени, в том числе и «белое»[79]79
  Там же, л.285.


[Закрыть].

Именно это количество новых знамен было изготовлено для отличившегося в сражениях полка. Они были выполнены по образцу знамен, утвержденных в 1803 г. Эти знамена имели полотнища (2x2 аршина) с крестами и углами, аналогичными знаменам образца 1797 г. Но в отличие от предыдущего образца, они имели в центре оранжевый круг (диаметр – 14 вершков), на котором помещался черный двуглавый орел, с одним крылом опущенным, а другим поднятым. На головах орла были короны, а в лапах перуны и молнии. По линии круга шел венок с короной. На углах знамени располагались в венках под короной вензеля императора Александра I. Эти элементы, а также клювы и лапы орла изображались золотом. Древко знамени образца 1803 г. было немного длиннее (4 аршина 10,5 вершков) и имело штампованное навершие (высота 6,5 вершков) в форме копья с двуглавым орлом, отличного от предыдущего образца вида. Лента и кисти делались серебряными с примесью черного и оранжевого шелка. На «белых» знаменах образца 1803 г. крест и углы были белыми[80]80
  Висковатов. Ч.17. С.32, 34; Звегинцов. С.34; Ульянов. С.37. Указанная в работе Висковатова расцветка (оранжевый крест и черные углы) и количество пожалованных знамен (1 «белое», 5 «цветных») не соответствуют действительности (см.: Висковатов. Ч.17. С.37).


[Закрыть].

Вновь жалованным, взамен утраченных при Аустерлице, знаменам Азовского полка была сохранена старая расцветка. «Белое» знамя, по положению, не имело отличительных цветов, а у трех «цветных» крест был розовый с темно–коричневыми углами. Древки полагались черного цвета[81]81
  С 5 декабря 1808 г. цвета древков знамен определялись по номеру полка в дивизии (в первом и четвертом – желтые, во втором и пятом – черные, в третьем – белые). С 29 сентября 1809 г. Азовский мушкетерский полк состоял в 1–й бригаде 6–й пехотной дивизии. Он был вторым, следовательно, должен был иметь древки черного цвета (см.: Висковатов. Ч.10. С.23; Ч.17. С.33). Этот цвет сохранился и на фрагменте древка «белого» знамени Азовского полка обр. 1803 г. (КОКМ, КЛ 4778). Вместе с тем известный военный историк Г. С. Габаев пишет, что знамена Азовского полка образца 1803 г. имели белые древки (см.: Габаев Г. С. Роспись русским полкам 1812 года. Киев, 1912. С.157).


[Закрыть]. Новые знамена были отправлены в полк 26 ноября 1809 г., а официальное их пожалование за отличие в войне со шведами состоялось уже 8 января 1810 г. Таким образом, накануне войны 1812 г. в Азовском полку находилось 2 знамени образца 1797 г., в том числе спасенное в 1805 г. Старичковым, и четыре образца 1803 г. («белое» и три «цветных»)[82]82
  Звегинцов. С.38. Габаев Г. С. Указ. соч.. С.157.


[Закрыть].

Такой комплект знамен существовал в Азовском полку до окончания войны с Наполеоном. 31 августа 1814 г. последовало распоряжение, чтобы в пехотных полках состояло по одному «цветному» знамени в каждом батальоне[83]83
  Висковатов. Ч.17. С.32.


[Закрыть]. Следовательно, в Азовском пехотном полку должно было вместо шести остаться три знамени. В числе покидавших полк знамен были одно «белое» и два «цветных». Последними, вероятно, стали знамена предыдущего царствования, находившиеся в строю уже 15 лет. К их числу относилось и знамя, спасенное Старичковым. Спустя 40 лет «белое» знамя Азовского полка обнаружилось в Санкт–Петербургском арсенале. Возможно, туда же были отправлены и изъятые из полка «цветные» знамена. Об этом косвенно свидетельствует Михайловский–Данилевский, который в своей истории войны 1805 г. писал, что спасенное Старичковым знамя находится в Санкт–Петербургском арсенале (при этом он не ссылался на повеление Александра I)[84]84
  МД. Описание. С.203.


[Закрыть]. За время своей службы это знамя участвовало в пяти войнах, побывало в десятках боев и сражений, было сорвано с древка и в течение нескольких дней скрывалось от посторонних глаз в плену. Все это, вне всякого сомнения, не могло не отразиться на сохранности полотнища. И если у «белого» знамени образца 1803 г., находившегося в строю примерно 5 лет, оказались утрачены два крайних угла, то, вероятно, спасенное Старичковым знамя, служившее втрое больше, имело значительно худший вид. В конечном итоге, остатки полотнища знамени со временем могли окончательно разрушиться и превратиться в прах. То же могло случиться и со вторым «цветным» знаменем образца 1797 г. По крайней мере, предпринимавшиеся во второй половине XIX в. поиски Старичковского знамени не увенчались успехом и на свет, вместо него из недр Санкт–Петербургского арсенала вышло «белое» знамя Азовского полка образца 1803 г., которое стало играть роль зримого олицетворения, совершенного Старичковым в 1805 г. героического подвига.

«В знак признательности к бывшему своему согражданину»

Увековечивание подвига, совершенного унтер–офицером Старичковым в сражении при Аустерлице, началось 15 февраля 1806 г., когда Кутузов направил императору Александру I рапорт, в котором описал этот героический поступок. Последовавшая 25 февраля высочайшая резолюция об обнародовании подвига, производстве рядового Бутырского мушкетерского полка Чайки в унтер–офицеры и проявлении заботы о нуждах семьи Старичкова начала исполняться в тот же день. 25 февраля 1806 г. начальник военно–походной канцелярии Ливен направил Кутузову отношение с просьбой сообщить ему сведения о месте, откуда Старичков поступил в армию.

4 марта 1806 г. в «Санкт–Петербургские ведомости» была отправлена заметка с описанием подвига Старичкова как примера, «сколь свято почитают они (российские воины. – В. Б.) верное исполнение своих обязанностей и при виде даже приближающейся смерти». Текст ее был составлен в Военно–походной канцелярии на основе сведений, изложенных в рапорте Кутузова, но отличался от него более обстоятельным описанием подвига. Возможно, это было связано с наведением дополнительных справок о службе его участников. Так, в заметке однозначно указывалось, что Старичков «носил знамя своего полка», хотя Кутузов не сообщал этих сведений. Кроме того, в отличие от рапорта, рядовой Бутырского полка был назван не Чайкой, а Чуйкой[85]85
  Далее в делопроизводстве Военно–походной канцелярии постоянно используется фамилия Чуйка. В литературе о Старичкове нет устоявшейся традиции, и рядового Бутырского мушкетерского полка в одних публикациях называют Чайкой, в других Чуйкой. В данной работе используются оба варианта написания фамилии.


[Закрыть]. Опубликованный в «Санкт–Петербургских ведомостях» текст завершался пересказом резолюции императора о награждении Чуйки унтер–офицерским чином и призрении семьи Старичкова (см. приложение 1).

О выполнении высочайшего повеления в отношении рядового Бутырского мушкетерского полка сведений в Военно–походной канцелярии не сохранилось. Его судьба на сегодняшней день остается неизвестной. Возможно, решение вопроса о награждении унтер–офицерским чином было отложено до возвращения Чайки (Чуйки) из плена.

Дальнейшие шаги по выполнению резолюции Александра I были предприняты Ливеном после получения отношения Кутузова от 28 мая 1806 г. В нем сообщалось, что, по представленным из Азовского полка сведениям, Старичков поступил «на службу 1796 года ноября 29 дня, города Калуги из мещан, а отец его Артамон Старичков в Калуге». Поэтому, «ежели угодно Его Императорскому Величеству назначить какое‑либо награждение отцу Старичкова или родственникам, то отыскать их можно чрез министра Внутренних дел или Калугского гражданского губернатора». 31 мая рапорт Кутузова был доведен до сведения императора и на него последовала резолюция «Отнестись о сем с губернатором»[86]86
  РГВИА, ф.26, оп.1/152, д.332, л.189. Опубл.: Кутузов. С.346


[Закрыть].

В тот же день, 31 мая, Ливен направил отношение калужскому гражданскому губернатору Львову. В нем начальник Военно–походной канцелярии сообщал о подвиге Старичкова и указывал, что он «поступил на службу 796 года ноября 29 из калужских мещан, а отец его Артамон Старичков находится в городе Калуге». Ссылаясь на высочайшее повеление, Ливен просил губернатора «войти в подробное исследование нужд семейства его (Старичкова. – В. Б.) и какое признаете для оного полезным оказать пособие, уведомите меня о том для всеподданнейшего представления Государю императору в Всемилостивейшее благоизволение»[87]87
  РГВИА, ф.26, оп.1/152, д.340, л.519.


[Закрыть].

В Калуге это отношение было получено 16 июня. Губернатор, оценив значимость совершенного Старичковым подвига и увидев желание императора позаботиться о семье героя, немедленно приступил к выполнению высочайшей воли. Он обратился к полицмейстеру и Городской думе с требованием доставить к нему сведения об отце Старичкова и его семье. На основе собранных данных и личной встречи с матерью унтер–офицера губернатор Львов составил обстоятельное отношение, которое 23 июня 1806 г. было направлено начальнику Военно–походной канцелярии (см. приложение 3)[88]88
  Там же, л.520–523.


[Закрыть].

Этот документ с наибольшей полнотой характеризует положение семьи Старичкова и рассказывает о предпринятых калужанами первых шагах по возданию почестей герою. В своем отношении Львов писал, что отец унтер–офицера Артемий[89]89
  В отношении губернатора Львова Ливену от 23 июня 1806 г., составленном на основе донесений полицмейстера и Городской думы имя Артемий повторяется три раза (РГВИА, ф.26, оп.1/152, д.340, л.520об., 521, 521об.). В литературе о Старичкове прочно утвердилось другое имя – Артамон.


[Закрыть] Меркулович Старичков умер в мае 1800 г. оставив жену свою Марфу Васильевну с тремя дочерьми[90]90
  По данным, опубликованным в 1866 г. в «Калужских губернских ведомостях», к концу 1796 г. отцу Старичкова было 59 лет, матери – 44 года, старшей сестре Наталье 19 лет, Аграфене 13 и Прасковье 7 лет. См.: КГВ. 1866.


[Закрыть]. В Калуге Старичковы владели небольшим деревянным ветхим домом. Он был отдан вместо приданого за старшей дочерью Натальей, которая вышла замуж за сапожника, калужского мещанина Богданова.

Вторая дочь, Аграфена, по неимению приданого, выдана была за крепостного крестьянина Ивана Галактионова. По существовавшему тогда законодательству жена приобретала социальный статус мужа, поэтому Аграфена Старичкова по выходе замуж из мещанского сословия перешла в крепостное состояние. Галактионов принадлежал помещику Тарусского уезда, надворному советнику Александру Гурьеву, который 16 января 1801 г. представил его с семьей в Калужское губернское правление для отправления в Сибирь. Он действовал на основе указа Павла I Сенату от 17 октября 1799 г. «О населении Сибирского края, принадлежавшего к границам Китайским, отставными солдатами, преступниками, подлежащими к ссылке, и отдаваемыми от помещиков крепостными людьми с зачетом в рекруты, и о выгодах для сих поселенцев»[91]91
  ПСЗ–I. Т.25. №19157.


[Закрыть]. Семья Галактионова ссылалась не за преступление, а по воле помещика. При этом они освобождались от крепостной зависимости, а Гурьев получал за них квитанцию о зачете крестьянина за сданного рекрута. 18 января 1801 г. Аграфена с мужем покинули Калугу и через Тулу отправились в Сибирь.

Младшая дочь Прасковья, которой в июне 1806 г. было 16 лет, из‑за отсутствия приданого оставалась не замужем, и жила вместе с матерью у мужа старшей сестры. Положение Старичковых в Калуге было достаточно тяжелым. Львов писал, что муж Натальи, «упражняясь в сапожном мастерстве, с трудом для себя с женою и с двумя малолетними детьми снискивает пропитание; означенная ж вдова Марфа Старичкова с остающеюся в девках дочерью ея имеет пропитание от прядения на фабрике пряжи, живет в бедности, но в прочем все семейство, так как и самая сосланная в Сибирь на поселение дочь ея, по засвидетельствованию соседей, доброго и честного поведения»[92]92
  РГВИА, ф.26, оп.1/152, д.340, л.521–521об.


[Закрыть].

Относительно Старичкова Калужская городская дума сообщила губернатору только то, что он «был отдан обществом в рекруты за некоторые пороки».

Получив от полицмейстера и Городской думы запрашиваемые сведения, губернатор решил сам встретиться с матерью унтер–офицера. «При объявлении ей Высочайшей воли, писал Львов, – бывши тронута отеческим милосердием к бедному семейству ея всемилостивейшего государя, изъявила особенно сердечное свое сокрушение о дочери и зяте ея, сосланных в Сибирь на поселение, и купно матернее желание, видеть их паки (т. е. снова. – В. Б.) в недрах своего семейства»[93]93
  Там же, л.523.


[Закрыть].

В отношении калужского губернатора Ливену от 23 июня 1806 г. подробно говорится и о реакции калужан, последовавшей на известие о подвиге их земляка. Следует отметить, что протокол заседания Калужской городской думы по этому вопросу до сегодняшнего дня не сохранился и направленный в Военно–походную канцелярию документ с его описанием является теперь, по сути, первоисточником.

Получив отношение начальника Военно–походной канцелярии от 31 мая 1806 г., губернатор в тот же день, 16 июня, обратился с предложением к Городской думе, в котором сообщал сведения о подвиге Старичкова и желании императора оказать пособие его семье. «Поелику же, писал губернатор, и состояние и поведение так как и нужды каждого семейства более всех должны быть известны градской думе, то предлагаю Калужской городской думе о всем том в рассуждении вышеписанного Артамона Старичкова так как и семейства его удостоверить меня немедленно донесением»[94]94
  ГАКО, ф49, оп.1, д.15, л.83.


[Закрыть].

Из направленного 16 июня Думе предложения, калужское купеческое и мещанское общество, вероятно, впервые узнало о подвиге своего земляка, семье которого император собирался оказать благоволение. Возможно, это обстоятельство заставило калужан и со своей стороны принять меры к увековечиванию подвига Старичкова. Калужское купеческое и мещанское общество «из признательности своей к памяти» героя и «в вознаграждение оставшегося после него семейства» приняли следующее решение. Во–первых, купеческое общество решило пожертвовать 1000 руб. и выстроить на городской земле «каменный домик». Его положили передать во владение матери Старичкова, «а по ней, буде кто из граждан пожелает вступить в брак с дочерью ея, и принять на себя фамилию Старичкова, то представить оный той дочери ея и детям в потомственное владение». За это Прасковья должна была дать 200 руб. своей сестре Аграфене, которая при выходе замуж не получила приданого. Если на таком условии никто не пожелает жениться на Прасковье, то после оценки решено было предложить дом ближайшим наследникам, из рода Старичковых, а вырученные деньги разделить по распоряжению Городской думы между двумя, не имеющими приданого, сестрами: Аграфеной и Прасковьей. Если «оного дома по оценке Градской думы и из родственников их никто взять не желает, тогда оставить оной на каковое либо богоугодное дело в общественном распоряжении, с всегдашним наименованием домом Старичкова», выдав Аграфене и Прасковье от Думы денежное вознаграждение. Вместе с тем, обращалось особое внимание на неприкосновенность дома, который «доколе стоять будет во владении Старичковых, никем не мог быть продан, заложен, да и ни за какие, ни казенные, ни партикулярные иски описываем не был».

Мещанское общество, со своей стороны, «в признательность к заслугам, усердию и верность к Отечеству» Старичкова приговорило из мещанской складочной суммы оказать единовременную помощь матери и сестре героя, а также оплатить обыкновенное сорокоустное поминовение в калужских церквях. При этом мать Старичкова получила пособие в размере 100 руб., а его незамужняя сестра Прасковья – 75 руб.[95]95
  РГВИА, ф.26, оп.1/152, д.340, л.522–523об.


[Закрыть].

Сведения о семье Старичкова и решении калужан были направлены 23 июня 1806 г. к начальнику Военно–походной канцелярии Ливену. На основе полученных данных 30 июля 1806 г. был подготовлен доклад императору, на который 31 июля последовала высочайшая резолюция, подписанная на документе рукой Ливена. «По сему, – говорилось в ней, – Высочайше повелено матери назначить пенсион по триста рублей в год; каждой из сестер по сто рублей, а той, которая еще в девках, при выдаче замуж выдать 300 р. Естли муж той, которая находится в Сибире, пожелает возвратиться, то тамошнему генерал–губернатору предписать, чтобы он их доставил в Калугу на казенный счет и снабдил всем нужным в пути. Калужскому губернатору предписать чтобы он имел попечение о водворении их в Калуге и все издержки на сей предмет поставил на счет казенный. Министру внутренних дел предписать, чтобы от имени Его Величества объявить думе Высочайшее благоволение за подвиг оной по сему предмету сделанному и о сем объявить в ведомостях»[96]96
  Там же, л.515.


[Закрыть].

Исполнение двух последних пунктов повеления Александра I было возложено на министра Внутренних дел гр. В. П. Кочубея, которому 1 августа 1806 г. Ливен направил отношение с описанием всех подробностей по этому делу и копией доклада императору[97]97
  РГИА, ф.1286, оп.1, д.54, л.1–3, 5, 8.


[Закрыть]. При этом он предлагал предписать иркутскому генерал–губернатору, чтобы он сестру Старичкова «вместе с мужем ея возвратил бы в Калугу к матери их, если они того пожелают, на казенный счет, где водворение их возложено на попечение Калужского гражданского губернатора с употреблением всех на сие нужных издержек из казенных сумм»[98]98
  Там же, л.2.


[Закрыть].

В начале августа на основе присланного в Министерство внутренних дел доклада императору и последовавшей резолюции была подготовлено большая статья для «Санкт–Петербургских ведомостей». В ней подробно рассказывалось о принятых калужанами шагах по оказании помощи семье Старичкова и сообщалось повеление Александра I по призрению родственников героя[99]99
  Там же, д.54, д.8–13.


[Закрыть]. Статья эта была опубликована в «Санкт–Петербургских ведомостях» 21 августа 1806 г., а через неделю, 29 августа, она была перепечатана в газете «Московские ведомости» (см. приложение 2).

О решении императора по призрению семьи Старичкова Ливен сообщил в начале августа и калужскому губернатору. Содержание этого отношения было изложено 19 августа 1806 г. в предложении правящего должность губернатора вице–губернатора И. Е. Комарова Городской думе[100]100
  ГАКО, ф.49, оп.1, д.15, л.99–100.


[Закрыть]. Ливен писал о высочайшем благоволении, выраженном императором за принятые купеческим и мещанским обществом решения, которое будет изъявлено калужанам через Министерство внутренних дел; уведомил о данном Министерству финансов поручении выплачивать пенсии матери и сестрам Старичкова и распоряжении иркутскому генерал–губернатору о возвращении семьи Галактионова, по их желанию, из Сибири. В заключении начальник Военно–походной канцелярии писал: «Его величество возлагает на попечение здешнего гражданского губернатора водворение их здесь для жительства, повелевая все на таковой предмет издержки поставить на казенный счет». Кроме того, от губернатора требовалось, когда придет время, сообщить о выходе замуж младшей сестры Старичкова Прасковьи, чтобы доставить ей из Кабинета его императорского величества пожалованные 300 рублей.

Выполняя высочайшее повеление, министр Внутренних дел 16 августа 1806 г. официально уведомил калужского губернатора, что император, «прияв сей подвиг Калужской градской думы и тамошнего купеческого и мещанского общества знаком преданности их и любви к отечеству и его императорскому величеству, вследствие того повелеть мне изволил изъявить оным особенное монаршее благоволение»[101]101
  РГИА, ф.1286, оп.1, д.54, л.6.


[Закрыть]. После получения в Калуге 26 августа[102]102
  Там. же, д.54, л.14.


[Закрыть] этого отношения губернатор 29 августа сообщил его содержание Городской думе, предложив ей собрать купеческое и мещанское общество для публичного объявления высочайшего внимания[103]103
  ГАКО, ф.49, оп.1, д.15, л.101.


[Закрыть].

15 сентября 1806 г. состоялось заседание Калужской городской думы, на котором было зачитано отношение министра Внутренних дел. О последовавших решениях 16 сентября Львов доложил министру Внутренних дел. Он писал, что купеческое и мещанское общество, «сие высокомонаршее милосердие приняв с живейшим чувством благоволения учиненным тогда же приговором, постановило, препровожденную от меня в Градскую думу с отношения вашего сиятельства копии, яко содержащей в себе отменный знак высочайшего Его Императорского Величества к здешнему гражданству благоволения, на память грядущим родам, хранить в присутствии Градской думы на судейском столе в устроенном по приличности на сей предмет ковчеге». Кроме того, было принято решение для прочности дома «яко памятника к похвальным деяниям унтер–офицера Старичкова сооружаемого и дабы отличный оного Старичкова поступок мог не утратимо переноситься из роду в род, прибавить из принадлежащей оному так же купечеству суммы еще тысячу рублей, для постройки коего избрав пристойное градское место, будущим же летом приступить к произведению оной»[104]104
  РГИА, ф.1286. оп.1, д.54, л.15–15об.


[Закрыть].

Но заседание Думы на этом не закончилось. Она приняла еще одно решение «споспешествуя священным Его Императорского Величества намерениям, ко благу человечества клонящимся, желая и другим из здешнего мещанства, в военную службу поступившим и по отставке от оной для водворения в здешний город возвращающимся, составить хотя некоторое в их содержании на первый случай пособия». Речь идет о выдаче из составленной на добровольной основе горожанами складочной суммы, единовременных пособий всем выходящим в отставку нижним чинам – уроженцам Калуги. Тем, кто беспорочно выслужит 25 лет или будет отставлен за увечьем или ранами, в сражениях полученными, положено было выплачивать по 50 руб., а кто при этом совершит подвиги и получит знаки отличия, по 100 руб.[105]105
  Там же, л.16; ГАКО, ф.32, оп.9, д.268, л.6.


[Закрыть]

О новом решении Думы губернатор сообщил 16 сентября 1806 г. министру Внутренних дел. Описав принятые на заседании постановления, Львов сделал следующее заключение: «Притом смею засвидетельствовать, как всех вообще и каждого гражданина человеколюбивое в сем случае соревнование, так особливо благонамеренность г[осподина] градского головы именитого гражданина Билибина»[106]106
  РГИА, ф.1286, оп.1, д.54, л.16об.


[Закрыть]. Принимая во внимание это свидетельство можно предположить, что именно Иван Харитонович Билибин (большой), крупный промышленник и богатейший купец, занимавший в 1795–1798 и 1804–1807 гг. должность калужского городского головы, инициировал принимавшиеся по семье Старичкова в Думе решения.

2 октября 1806 г. Кочубей уведомил калужского губернатора, что император, «приняв новый сей подвиг калужского гражданства с особенным удовольствием, высочайше повелеть изволил изъявить свое монаршее благоволение, как вообще всем гражданам, так и особенно гражданскому голове именитому гражданину Билибину, заслужившему в обществе доверие, в сем благонамеренном положении содействовавшему»[107]107
  Там же, л.17об.


[Закрыть]. Об отличиях, вновь пожалованных калужанам, губернатор 17 октября сообщил Городской думе. Он предложил в ее присутствии объявить благоволение городскому голове и всем гражданам Калуги, для чего препроводил копию с отношения министра[108]108
  ГАКО, ф 49, оп.1, д.15, л.145, 146.


[Закрыть].

Выполняя повеление императора о средней сестре Старичкова, Ливен 1 августа 1806 г. направил отношение иркутскому генерал–губернатору И. Б. Пестелю с предложением разыскать ее и отправить с семьей, если пожелают, на казенный счет к матери. Аграфена с мужем и малолетним сыном жила в Томске. На предложение вернуться в Калугу они дали свое согласие, и началась подготовка к их препровождению. В Томской казенной экспедиции была взята сумма в размере 245 рублей 54 копеек, из которой 107 рублей 20 копеек было затрачено на приобретение им одежды и обуви. На прогоны до Тобольска семье было выдано 29 рублей 56 копейки и на питание 6 рублей 65 копеек (Аграфене и ее мужу по 8 копеек в сутки, а малолетнему сыну по 4 копейки). В конце 1806 г. семья Галактионова покинула Томск. Оставшиеся от расходов 102 рубля 11 копеек были препровождены тобольскому гражданскому губернатору, чтобы он по прибытии к нему семьи Галактионова выдал им прогонные и кормовые деньги до Перми, а остальные препроводил далее к пермскому губернатору. О использовании казенных средств Пестель сообщил Ливену в отношении от 2 января 1807 г., и, по докладу императору, эти деньги были возвращены в Томскую казенную экспедицию из сумм Кабинета императора[109]109
  РГВИА, ф.26, оп.1/152, д.372, л.214–216.


[Закрыть].

Таким образом, средняя сестра Старичкова вернулась в Калугу. После ее смерти, последовавшей в марте 1821 г., сын Дмитрий Иванович Галактионов обратился к Александру I с просьбой, касавшейся, вероятно, оставления ему назначенной матери пенсии. 19 ноября 1821 г. Инспекторский департамент Генерального штаба запросил калужского губернатора о поведении сына Аграфены и исполнении им должности, которые требовались для доклада императору. Калужский полицмейстер в ответ на запрос губернатора 5 декабря сообщил, что сын сестры Старичкова – Дмитрий служит аптекарским учеником при заведениях Калужского приказа общественного призрения, «поведения хорошего, но как ведет себя по должности полиция сведений не имеет». 8 декабря Приказ общественного призрения дополнил сведения полицмейстера указав, что Дмитрий Галактионов «должность свою исправляет усердно с познанием и поведения хорошего». Все эти лестные отзывы были сообщены 9 декабря в Инспекторский департамент[110]110
  ГАКО, ф.32, оп.19, д.1231, л.3.


[Закрыть]. Однако результат ходатайства Д. И. Галактионова остается неизвестным.

Как видно, в 1806 г. прошел целый комплекс мероприятий, направленных на оказание помощи членам семьи Старичкова. По повелению Александра I им были назначены персональные пенсии и определено приданое незамужней сестре. Кроме финансовой помощи, император указал возвратить из Сибири среднюю сестру с ее семейством. Желание императора оказать помощь семье Старичкова стимулировало инициативу купеческого и мещанского общества. В Калуге воздание почестей Старичкову происходило путем оказания материальной помощи членам его семьи, поминовением унтер–офицера во всех церквях города и предоставлением для его матери дома, который должен был наследоваться только среди родственников. При этом строительство дома рассматривалось не только как пособие семейству героя, но и как создание памятника – материального свидетельства, призванного напоминать потомкам о подвиге, совершенном калужанином Старичковым в 1805 г. Деятельность Городской думы, возглавляемой Билибиным, была по достоинству оценена императором, дважды изъявлявшим калужанам высочайшее благоволение. Воздание почестей герою широко освещалось на страницах столичных газет, благодаря чему подвиг Старичкова приобрел широкую известность в России.

Первоначально строительство дома–памятника планировалось на городской земле против Гостиного двора. Однако рассматривавшая этот вариант комиссия нашла назначенное место «в рассуждение стеснения большим рвом и засыпи землею к построению дома не способным». Поэтому, на заседании Городской думы 29 марта 1807 г. было принято решение не строить дом, а приобрести уже готовый[111]111
  КГВ 1866.


[Закрыть]. Выбор пал на каменный двухэтажный дом Федора Ильина Подошевникова, располагавшийся в приходе Воскресенской церкви. Он был приобретен с торгов за 1775 рублей. Для его ремонта губернский архитектор И. Д. Ясныгин составил смету превышающую собранную сумму на 1195 рублей 80 копеек. Недостающие деньги Дума выделила из своих средств. Таким образом, дом, призванный увековечить подвиг Старичкова в потомстве, обошелся калужанам в 3195 рублей 80 копеек[112]112
  ГАКО, ф.32, оп.9, д.268, л.5; ф.62, оп.19, д.1702, л.2об.; Русский инвалид 1900.


[Закрыть].

Вероятно в том же 1807 г. купленный на пожертвованные калужанами деньги дом, согласно решению Городской думы, был передан матери Старичкова. В течение последующего времени дом–памятник находился во владении ближайших родственников Старичкова. Сведений о том, что незамужняя сестра героя, Прасковья, вступила в брак и ее муж принял на себя фамилию Старичкова, не имеется. Вероятнее всего, после смерти Марфы Васильевны дом перешел во владение потомкам по линии старшей сестры – Натальи. Так, в 1843 г. некий Иван Иванович, надо полагать племянник Старичкова, обращался в Думу с просьбой о ремонте пришедшего в ветхость дома[113]113
  Русский инвалид 1900.


[Закрыть]. В 1899 г. владелицей дома названа внучка сестры Старичкова – Натальи[114]114
  ГАКО, ф.32, оп.9, д.268, л.5. Вероятно, речь идет о Софье Васильевне Никаноровой.


[Закрыть]. В том же году корреспондент газеты «Калужские губернские ведомости» В. И. Соловьев писал о состоянии дома следующее: «Не мешало бы также городскому обществу обратить внимание на принадлежащий ныне бедным наследникам Старичкова дом, приходящий в ветхость и отдаваемый ими в наймы под что попало. Теперь в нижнем этаже этого дома помещается портерная – тот же кабак»[115]115
  КГВ 1899.


[Закрыть]. На первом этаже в 1910–х гг. располагалось красильное заведение Костроминой[116]116
  Памятная книжка и адрес–календарь Калужской губернии на 1910 г. Калуга, 1910. С.108.


[Закрыть]. В 1912 г. дом находился в опекунском управлении, а из родственников Старичкова в Калуге жил лишь его 20–летний правнук – мещанин Александр Васильевич Никаноров[117]117
  ГАКО, ф.32, оп.2, д.1670, л.65об. У Александра Васильевича Никанорова была сестра Софья и брат Михаил.
  А. В. Никаноров имел четырех дочерей: Нину (р. 1914 г.), Наталью (1917–1995 гг.), Людмилу (р. 1925 г.), Галину (р. 1928 г.). Три сестры до сегодняшнего дня живут в Калуге. Потомство Старичковых продолжается сейчас по линии Нины Александровны, у которой от брака с Сергеем Ильичом Самойловым родился сын – Борис Сергеевич, имеющий двух сыновей: Сергея и Александра. У Сергея, в свою очередь, растет дочь, а у Александра два сына. Все они проживают в Москве и подмосковном городе Томилино (по данным Г. А. Никаноровой).


[Закрыть].