Текст книги "Следы в ночи"

Автор книги: Урсула Куртисс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Глава 4

– …И? – холодно спросила Сара.

Закрыв дверь за кузиной и Чарльзом, она прислонилась к косяку и откинула голову. Сентри должен был признать, что она прекрасно умела делать вид, будто в голове у нее более важные дела, и она лишь терпит его присутствие.

«Хорошо, – подумал он. – Это даже лучше. Говори, что тебе нужно сказать, и иди».

– Я тебя не задержу, – ответил он тоже холодно, не извинившись. – Это из-за Ника. У тебя случайно…

– Ты меня извинишь? – прервала его Сара. – Я совершенно промокла.

Дверь спальни за ней закрылась. Сентри закурил и заметил, что ладони у него мокрые. С того вечера шесть лет назад он встречал Сару много раз. Сначала он думал, что она все объяснит ему, но ошибся. Однажды на парти после театрального представления, когда их хотели представить друг другу, Сара коротко сказала:

– Мы знакомы с мистером Сентри. – И, холодно кивнув, прошла мимо.

И в тот раз, и потом, когда пути их пересекались, они никогда не оставались вдвоем. Он никогда не встречался с нею в ее квартире.

Наконец Сара вышла из спальни. Сев в кресло у камина, она закурила и сказала:

– Извини, я тебя перебила.

– Мне бы хотелось знать, не сохранились ли у тебя письма Ника, хотя бы последняя открытка. – Даже ему самому его вопрос показался смешным, и он почувствовал, что краснеет. И прежде чем он мог что-то сказать, девушка произнесла тоном, каким хотят объяснить что-то любопытным детям:

– Если ты помнишь, они адресованы мне.

– Я спрашиваю потому, что на это есть серьезная причина, – ответил Сентри, пытаясь овладеть собой. – Они у тебя?

– Да.

– Можно их посмотреть? – спросил он, не в состоянии скрыть своего волнения.

Пауза. Все оказалось не так просто. Сара постукивала ногой, глядя на Сентри, потом осторожно сказала:

– Полагаю, в таком случае, я имею право спросить, зачем.

Сентри на мгновение заколебался. С тех пор, как он узнал правду, это стало его личным делом, и его инстинкт был против того, чтобы посвящать третьих лиц. Довериться кому-то – значило для него почти отказаться от части самого себя. Но он должен был это сделать.

– Я разговаривал с одним человеком, – как можно спокойнее сказал он, – который был в лагере, когда застрелили Ника. Судя по всему, это было заранее подготовлено. Кем-то, кому он мешал.

Видно было, как напряглась Сара.

– Ты же в это не веришь! – наконец воскликнула она.

– Нет, Сара, верю, – ответил он и рассказал ей все, прибавив в конце: – Есть и другие люди, которые могут это подтвердить. Я их, конечно, разыщу, но пока, может быть, найдутся какие-нибудь намеки в письмах Ника. Возможно, он упоминал имя человека, которого знал раньше, а потом встретил на Филиппинах.

Пока он говорил все это, Сара сидела так тихо, что Сентри не был уверен, слушает ли она его. Потом она повернула голову и медленно сказала:

– Даже если бы это была правда и ты бы нашел Сэндса, что бы ты мог сделать?

Этот вопрос он и сам задавал себе, но ему не хотелось больше думать об этом. Поэтому он ухватился за первую часть ее вопроса:

– Другими словами, ты не веришь?

– Не знаю. – Она откинула со лба волосы. – Ты должен признать, Эндрью, что все это звучит довольно фантастично. Ты пьешь виски в каком-то баре с совершенно незнакомым человеком…

– Я пил с ним после того, как он уже рассказал о своем знакомстве с одним Сентри. Это, конечно, меня заинтересовало.

– А ты не думаешь, что он заметил твой интерес и решил получить бесплатно еще несколько рюмок?

– Не думаю. У тебя еще есть вопросы? – это прозвучало немного по-детски, но ему было безразлично.

– Да. – Сара оставалась спокойной. – Люди, о которых ты рассказываешь, любили Ника и могут подтвердить всю историю. Почти все любили Ника. А ты не думаешь, что они хотели выместить на Сэндсе свое огорчение?

Сентри отошел от камина, сунул сжатые кулаки в карманы и мягко сказал:

– Я считаю это маловероятным, а так как подобная дискуссия ни к чему не приведет, я хотел бы, прежде чем уйти, взглянуть на письмо. Или тебе удобнее, если я возьму их с собой и верну завтра?

Сара поднялась. Она дрожала, и впервые за весь вечер у нее на лице появились краски.

– Честно говоря, мне было бы лучше, если бы тебя сюда больше ничто не приводило. Ни завтра, ни в какой другой день, пока ты не откажешься от своей самонадеянности. Должно быть, прекрасно чувствовать себя настолько уверенным, чтобы разделять других людей на категории. Наверное, ты обладаешь чрезвычайной способностью вставать на место других людей и решать за них. – С этими словами она повернулась и прибавила: – Я иду за письмами.

Сентри словно по голове ударили, но в то же время его охватила какая-то саркастическая веселость. Он так и не получил объяснения той сцены в спальне шесть лет назад, однако он полагал, что замечание Сары было реакцией на нее – досада на то, что дверь тогда предательски раскрылась именно перед ним.

Но сейчас это неважно. Главное сейчас – это найти человека, называвшего себя Сэндсом. Сентри сунул руку в карман и с облегчением удостоверился, что конверт с адресами на месте, Твининг, Павик, Лайонс… А эти имена, вероятно, приведут к другому.

Но где же Сара? Сентри беспокойно заходил по комнате.

Наконец она вернулась. Но вернулась с пустыми руками. Должно быть, она передумала. Вероятно, ее досада на него была так велика, что и Ник, и его убийцы уже не имели для нее значения. «Проклятье!» – подумал он и тут услышал ее голос:

– Извини, но боюсь, письма остались у тети. Я совсем забыла.

Это была явная ложь.

– Ты имеешь в виду тетушку Марту? – резко спросил он.

– Я уже извинилась, – ответила она, не поддаваясь на его тон. – Я могу послать за ними, если хочешь.

– Нет, благодарю, не стоит беспокоиться, – сказал Сентри, выходя в прихожую и надевая плащ, который Меган повесила на вешалку.

Дождь все еще шел. Сентри направился к Пятой авеню, почти больной от разочарования. Только теперь он понял, как рассчитывал на письма и открытку. Но ему не оставалось ничего другого, как принять отговорку Сары, если он не собирался силой обыскивать ее квартиру. Совершенно ясно, что она сказала неправду; она была плохой притворщицей. Однако она вызвала бы полицию, если бы он стал обыскивать ее квартиру. Это ее право.

Было около девяти часов. Павик и Лайонс жили в Нью-Йорке; ему нужно вернуться домой и найти их телефоны по справочнику.

Войдя в квартиру, он замер от неожиданности. Си Стивенсон в своем неряшливом костюме и круглых очках уютно расположился в кресле.

– Хэлло, Си! – усмехнулся Сентри, бросая плащ на спинку стула.

Сентри познакомился с ним через несколько месяцев после смерти Ника. Он разыскал его, так как слышал, что он, как и Ник, был в О’Доннелле, прежде чем его перевели в тюрьму. Однако надежда побольше узнать о брате не осуществилась. Тогда он еще отчаянно пытался убедить себя, что сообщение из Кабанатуана оказалось ложным.

Это Си устроил его начальником отдела рекламы у «Балларда и Серджента». Это Си заботился о нем в первые недели, когда он работал до девяти вечера, чтобы не возвращаться в пустую квартиру. Это Си был рядом, когда он оказался на грани и целую неделю пил, чтобы забыться.

Си сел напротив Сентри за маленький кухонный стол, посмотрел на него своими умными глазами и вдруг сказал:

– Если не хочешь говорить об этом, то не нужно. Но послушай моего совета – откажись от этого дела. Этим ты никому не поможешь, только будешь напрасно волноваться. Только потому, что какой-то человек раскрыл свой рот в баре…

– Ты прав, – ответил Сентри. Он поднялся, насыпал кофе в две чашки и залил горячей водой. Он знал, что его слова прозвучали грубо, но в подобном деле он не терпел вмешательства. Это касалось только его и Сэндса.

Несколько часов спустя Сентри лежал в темноте, уставившись на освещенный прямоугольник на потолке и держа блокнот с нужными номерами телефонов. Адреса не соответствовали тем, которые назвал человек в баре, но в конце концов прошло ведь шесть лет. Завтра он все узнает.

«Сэндс, – думал Сентри, глядя на потолок, – Сэндс, дьявол Кабанатуана…»

Сара Девани пыталась не смотреть на часы, но время отбивали часы на башне. Десять… одиннадцать… двенадцать…

Она погасила свет, открыла жалюзи, чтобы впустить свежий воздух, и села в маленькое кресло у окна, укрыв ноги халатом. Перед ней возникло лицо Эндрью Сентри, лицо, которое было как бы лицом Ника, лишь с незначительными отличиями: небольшой белый шрам на лбу, складка между прямыми бровями и новая, мягкая манера улыбаться, что не имело ничего общего с юмором.

По стене пополз свет фар, и у дома остановилась машина. Потом хлопнули дверцы, и Сара услышала голоса. Она отошла от окна и осталась стоять у письменного стола, пока в двери не повернулся ключ. Она хотела зажечь свет, но вдруг остановилась.

В коридоре перед большим зеркалом спиной к темной спальне стояла Меган. Сара, ставшая невольной свидетельницей, увидела, как девушка стянула белую перчатку и нежно прижала руку к щеке. На пальце тысячью искр сверкнул бриллиант. «Ага, – подумала Сара, – значит, Чарльз Ферар, как и было запланировано, сунул свою ухоженную голову в петлю». – Она отступила назад и включила лампу рядом с креслом. Меган резко повернулась и опустила руку.

– Сара! Я думала, ты спишь. Я тебя разбудила?

– Нет, я только что погасила свет. Ты хорошо повеселилась? – Она должна сделать вид, что не заметила кольцо, во всяком случае, пока не задаст более важный вопрос.

– О, это было прекрасно, – ответила Меган.

Сара постаралась не встретиться взглядом с большими карими глазами девушки и осторожно сказала:

– Я искала сумку с письмами Ника Сентри, которая лежала в нижнем ящике. Помнишь, ты однажды спрашивала о ней? Ее там нет и нет нигде. Меган, ты взяла письма Ника?

Глава 5

Миссис Павик не скрывала своего недоверия. Однако она все же открыла дверь и впустила Сентри. Она только что сказала ему, что мужа нет дома. Из другой двери выглянула светлоголовая девочка лет двух и серьезно посмотрела на Сентри.

– Джесси! – строго произнесла миссис Павик.

– Мокрая! – ответила девочка, продолжая рассматривать чужого человека.

– Джесси! – теперь это звучало как приказ.

Ребенок исчез, и за дверью сразу же раздался плач.

Миссис Павик вздохнула.

– Теперь она его разбудит, – сказала она, укоризненно посмотрев на Сентри.

Тому хотелось залезть под тахту, и он почувствовал облегчение, когда дверь, наконец, открылась и появился Джон Павик. Как выяснилось, он выходил за сигаретами. Он был плотным, светловолосым, с дружелюбным открытым лицом.

– Надеюсь, вы не долго ждали, – сказал он. – Генриетта, ты предложила мистеру Сентри чашку кофе?

Сентри вежливо отказался. Он сразу перешел к делу, так как ему стало ясно, что Павики и без того достаточно заняты домашним хозяйством и двумя детьми.

– Извините мою назойливость, но, как я вам уже сказал по телефону, мне бы хотелось узнать о брате. Меня интересует буквально все, связанное с ним.

Павик открыл пачку сигарет, протянул Сентри и сказал:

– Вы знаете, что Ника застрелили, когда он пытался бежать?

– Да. Я разговаривал с одним человеком, который считает, что в этом повинен какой-то американец. Он тоже был в лагере.

Он напряженно ждал, пока Павик закурит, достанет пепельницу и снова сядет. Наконец тот ответил.

– Да, мы всегда так думали.

Значит, все правильно. Павик не был фантастом, склонным к страстным и пустым обвинениям. Сентри осторожно пересказал историю, услышанную от незнакомца в баре. И он действительно узнал от Павика кое-что новое: что они перебросили Ника через колючую проволоку, что остаток ночи он, раненый в обе ноги, провел в караульном помещении и был застрелен только на следующий день.

– В назидание всем нам. Но филиппинца они не застрелили, – прибавил Павик. – Он им, наверное, был еще нужен, но его так избили, что он долгое время не мог работать.

К сведениям о Сэндсе, уже известным Эндрью, Павик мог добавить немного.

– Его сразу перевели к японцам, где он получил легкую работу. Несколько раз он даже помогал в бюро, а после смерти Ника его назначили надсмотрщиком над группой рабочих, и на плеточные удары он был щедрее многих караульных. Я знаю это, потому что сам был в его группе. Большой дипломат, этот мистер Сэндс… или я должен сказать лейтенант Сэндс.

Мускулы Сентри напряглись.

– Он был лейтенантом?

– Может, даже полковником, – ответил Павик. – Никто не знал точно. Форма военнопленных состояла из первых попавшихся вещей. Имя… – он сделал многозначительную паузу – которое называли японцам, когда попадали в лагерь. Мне бы хотелось больше рассказать вам о Сэндсе. У него были темные волосы, он стриг их очень коротко. Но это делали все военнопленные. Он был тощим, но – Павик улыбнулся, – я был таким же, имея горстку риса в день, а посмотрите на меня теперь!

Сентри поднялся. Невысказанный вопрос, наверное, ясно отражался у него на лице, потому что Павик вдруг сказал:

– Стрелял японец.

Сентри взял плащ, шляпу и спросил, узнал бы Павик Сэндса после стольких прошедших лет. Тот с сомнением покачал головой.

– Вам может помочь Боб Твининг. Это он подал идею, что Ник кое-что знал о Сэндсе.

– Дип-стрит, Чикаго?

– Да. Он, как обычно, прислал мне новогоднюю открытку. Боб – милый парень. Хотя я тогда подумал, что он переборщил, когда на утро рассказал о том, что он слышал. – Павик задумался, потом продолжал: – Ник сказал, что Сэндс напрасно рассчитывает выйти сухим из воды, что он позаботится об этом, когда вернется домой. И еще что-то о трестере.

– Трестер?[1]1
  Трестер – выжимка, жмых.


[Закрыть]

Павик кивнул.

– Он так сказал. Я помню, потому что мне не очень была ясна связь. Сожалею, что не слишком помог вам. Передайте от меня привет Бобу, когда увидите его.

Неужели Твининг все выдумал? Может, у них в доме была пивоварня? Но почему они сами не пришли к этой мысли – Павик, человек из бара или Твининг? При этом Сентри подумал, что он не спросил Павика о незнакомце.

Наконец, он добрался до своей квартиры и заказал междугородний разговор. Через двадцать минут ему позвонила телефонистка и сонным голосом сообщила:

– У меня здесь только Р. А. Твининг, 2127, Дип-стрит. Вы имели в виду его?

– Да.

Он записывал номер, пока за тысячу с лишним километров звонил телефон. Однако Твининга, кажется, не было дома. Час спустя он попытался позвонить еще раз, но опять безуспешно. Положив трубку, он уставился в потолок. Теперь все зависело от Твининга и его трестера. Вероятно, ему самому нужно поехать в Чикаго и разыскать Твининга. Но был еще и Лайонс. Шесть лет назад он жил в Нью-Йорке. Сентри снова поднял телефонную трубку.

Миссис Лайонс, ответившая ему по нью-йоркскому номеру, была очаровательна и слегка насмешлива.

– После всех ваших усилий мне очень жаль сообщить вам, мистер Сентри, что моего сына нет, он в Коннектикуте.

– Он живет там постоянно?

– Где-нибудь постоянно Джеральд вряд ли может быть. В последний раз, когда я о нем слышала, он работал в заведении, называвшемся «Шорлайн клуб». Если хотите, могу дать вам адрес.

Подъехав к клубу, Сентри расплатился с шофером такси и поднялся по лестнице в большой прохладный холл с несколькими креслами и маленькими столиками, на которых стояли цветы. В глубине виднелась лестница, ведущая наверх, а слева находился большой салон, где царила мертвая тишина. Справа за баром было бюро, и оттуда раздавался дикий шум. Большая испуганная коза носилась между письменными столами, сопровождаемая двумя тонконогими, жалобно блеящими козлятами. Когда вошел Сентри, коза прогалопировала в другой конец бюро и прыгнула на барьер. Человек, стоявший на письменном столе, вежливо спросил:

– Что вам угодно?

Испуганная коза издала длинный, дрожащий клич.

– Я ищу человека по имени Джеральд Лайонс. Я слышал, он работает здесь.

– О да, он это делает, – мрачно ответил человек на письменном столе. Он был высокий, с узким умным лицом и копной темных волос, падающих ему на лоб. – Вы видите его перед собой. Лайонс в козьем загоне.

Значит, это Лайонс. Он оказался намного моложе Павика и незнакомца из бара. В нем чувствовалась интеллигентность. Сентри задумался над тем, как это длинное тощее тело могло выдержать лагерную жизнь, или же эта худоба была следствием пребывания там. Как бы то ни было, но в настоящей ситуации не представлялось возможным побеседовать с ним.

– Ведь эту штуку можно поднять, не так ли? – спросил Сентри, указывая на барьер. – Я могу выпустить козу.

– Ради Бога, не надо! Люди, которым она принадлежит, лопнут от бешенства. Сегодня вечером мы собираемся устроить своего рода храмовый праздник, и козы должны внести в это мероприятие определенную ноту. Они как раз упражняются, – пояснил Лайонс, с отвращением глядя на козу.

– Но погодите, я постараюсь загнать ее. Как вас зовут?

Сентри представился, и Лайонс автоматически повторил его имя.

– И что я могу для вас сделать? Мне кажется, я… – он вдруг замолчал, внимательно посмотрел на него и медленно произнес: – Подождите… вы, должно быть, брат Ника Сентри?

– Да, и поэтому я здесь. Есть вещи, о которых я хотел бы поговорить с вами…

– Некоторые вещи, ах так… – пробормотал Лайонс. – Одну минуту! – Он осторожно слез со стола, присел на его крышку, сунул вилку в розетку, нажал на кнопку и сказал в микрофон: – Говорит Лайонс, мистер Биптс. Макс там? – и, обратившись к Сентри: – Козы принадлежат Максу, он рассыльный. – Потом снова сказал в телефонную трубку: – Макс? Немедленно приходи и убери отсюда этих проклятых коз. – И уже опять, обращаясь к Сентри: – Не пройти ли нам в столовую? Там спокойнее.

Кроме них в большом помещении с накрытыми столами никого не было. Лайонс закурил, откинулся на спинку стула и произнес:

– Хотя это меня и не касается, но… умно ли снова ворошить все дело?

– Что касается меня, то да. Я хочу найти Сэндса.

Лайонс внимательно посмотрел на Сентри своими печальными карими глазами.

– По всей видимости, вы информированы. С кем вы говорили?

– С Джоном Павиком. И с человеком, которого я встретил в баре. Лет тридцати пяти, красноватое лицо, светлые волосы…

– Не очень высокий? Это может быть Черч, – сказал Лайонс, нахмурившись, – или тот, другой, Хартман, Хартли, Хартвелл… что-то в этом роде. Не помню точно его имени. У одного из них были неприятности с женой. Значит, он направил вас к Павику, и ко мне?

– И к человеку по имени Твининг.

– Ах, Твининг! Он, наверное, лежал без сна и боролся с собственной совестью, когда услыхал этот разговор. Полагаю, вам уже рассказывали.

– Да. И я спрашивал себя…

– …не выдумал ли он это в качестве интересной темы для разговора? Или что это ему приснилось? Нет, только не Твининг, – решительно произнес Лайонс. – Во-первых, у Твининга нет фантазии, а во-вторых, я думаю, он должен был преодолеть душевные муки, прежде чем доверился нам.

Значит, все ясно. А Лайонс – человек восприимчивый, очень наблюдательный. Сентри задал следующий вопрос, и Лайонс задумчиво ответил:

– Трестер… Не знаю. С таким же успехом это могло быть и что-то другое, какое-нибудь созвучное слово, может быть, в связи с какой-то историей, связанной с женой. Стены барака хотя и не были толстыми, но все же и не из картона.

– А Сэндс?

– Сэндс? Трудно сказать. Мне кажется, что он из так называемой хорошей семьи. Во всяком случае, дело связано с деньгами, насколько можно было судить из того разговора. У меня сложилось впечатление, что он сразу узнал Ника, но в Нике не пробудил никаких воспоминаний. По крайней мере, довольно долго. – Официант принес им кофе, и он замолчал. – Сэндс взвивался по пустякам больше, чем кто-либо из нас. Его нервозность возникла не от лагерной жизни. А его манера смеяться… звучало как лай. Поверьте, иногда это производило в высшей степени странное впечатление. Есть еще кое-что, хотя я не уверен, поможет ли это вам. До армии я работал у одного человека, который на основании нескольких слов, сказанных в микрофон, мог узнать о происхождении говорящего. Ну, что касается Сэндса, то он определил бы его происхождение «с Запада», хотя я мог бы поклясться, что он из Нью-Йорка, там родился и вырос.

Значит, из Нью-Йорка. Следовательно, не исключено, что он сидел с ним рядом в ресторане, ездил в метро или в автобусе. Но кто же скрывается под этим именем?

– Подождите-ка, – вдруг сказал Лайонс. – Если вы хотите знать, как он выглядел, то вам, вероятно, поможет рисунок из лагеря. Павик ведь живет в Нью-Йорке, не так ли? Отнесите ему записную книжку Ника, и он сразу найдет вам Сэндса.

Сентри почувствовал, как у него забилось сердце, и осторожно ответил:

– Мне ничего не известно о записной книжке. Нам ничего не прислали из вещей Ника, из чего мы заключили, что у него ничего и не было.

– Ничего и не было, кроме записной книжки, но о ней я позаботился в первую очередь. – Лайонс выглядел недоверчивым и почти сердитым… – Я помню, как подумал, что его семья обязательно захочет получить ее, и поэтому взял ее себе. Я отправил ее по почте из Ривердаля, где тогда жил. Могу даже точно сказать, куда. Мистеру Кристоферу Сентри, Барроу-стрит, Нью-Йорк.