Текст книги "Журнал «Если», 1993 № 05-06"

Автор книги: Урсула Кребер Ле Гуин

Соавторы: Роберт Шекли,Генри Каттнер,Эдвард Дансени,Александр Мень,Джеймс Грэм Баллард,Степан Киселев,Ирина Тогоева,Шарль Эннеберг,Айвен Сандерсон,Мириам Салганик
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Сергей Ениколопов,
кандидат психологических наук
ПОСЛЕДНИЙ АРГУМЕНТ?

Итак, согласно мрачному пророчест ву Шекли, зе мляне в с воем безудержном стремлении к непрерывной экспансии пародируют уже сам по себе жестокий закон: не просто «выживает  сильнейший», но «сильнейший выживает слабейшего». Правда, такая тотальная агрессивность, как всегда, ни к чему хоро ш ем у не приводит, жаль только, что этот урок преподают человеку жители другой планеты.

Ну, а если всерьез: насколько агрессивность свойственна людям? Как связана биологическая, психологическая агрессия с социальным насилием? Об этом размышляет з аве д ующий лабораторией психосоциальных исследований Научного центра психического здоровья РАМН.

П осмотрев любую западную энциклопедию, мы узнаем, что под агрессивным поведением всегда понимается наступательное, активное, захватническое, деструктивное; агрессивность толкуется как «нанесение вреда» противоположной стороне.

Может показаться, что толкование ненаучное, некорректное, поскольку слово «вред» явно из области этики, а не психологии: но так как на интуитивном уровне люди отлично различают вред и благо, понимая под первым создание дискомфорта противнику – физического ли, психического, психологического или иного – то для описания поведения такого определения вполне достаточно.

В нашем отечестве слову «агрессия» не повезло – оно попало в разряд идеологом. В БСЭ можно прочесть, что агрессия есть «нападение одного государства на другое». Столь однозначный (и одиозный) подход, как легко догадаться, отнюдь не способствовал изучению самого явления, и, хотя в застойные годы существовали Академия МВД, НИИ МВД, Институт прокуратуры и тому подобные учреждения, где специалисты занимались проблемами жестокости и насилия, об агрессивности речь не заходила, так как это сразу вносило нежелательную политическую окраску. Посудите, можно ли было говорить о «биологических корнях агрессивности» – ведь это означало и «биологические корни» войны, что плохо стыковалось с марксизмом.

Один из советских коллег шокировал зарубежный съезд психологов заявлением, что мы не станем заниматься агрессивным поведением, потому что это плохое поведение… Между тем без стремления захватывать, покорять, в том числе и новые пространства, приспосабливать имеющиеся условия к своим нуждам – стремления, с которым человек появляется на свет, – мир был бы иным, и люди вряд ли смогли бы занять в нем доминирующее положение.

Интересно, что в западных странах еще в XVI–XVII веках это слово с латинским корнем было вполне разговорным и означало активность в отношениях, оба ее полюса – как враждебность, так и дружелюбие. Только в XIX веке после наполеоновских войн агрессивность стала отождествляться с враждебностью, и закрепление этого понимания связано с именем основателя психоанализа.

Каковы психологические корни агрессивности человека? Помимо множества спекуляций, на этот счет существуют три концепции, которые я коротко приведу.

Во-первых, теория Зигмунда Фрейда, ее также именуют фрейдовско-лоренцовской, так как Нобелевский лауреат по биологии Конрад Лоренц, специалист по поведению животных, внес большой вклад в ее создание. Согласно этой концепции, человек родится с двумя основными разнонаправленными инстинктами: либидо, инстинктом любви, который направлен вовне, как бы с «расширением» мира, и инстинктом смерти (танатоса), обращенным против самого человека, который в естественных условиях неизбежно должен умереть. Вектор инстинкта танатоса в начале жизни, по мысли Фрейда, поворачивается вовне (иначе личность погубит сама себя), и сам этот поворот как раз и диктует человеку враждебное отношение к окружающему. Если вы декларируете любовь к кому-то, писал Фрейд, вы обязательно кого-то ненавидите. Кстати, в 1936 году в одной из статей он сказал, что в России большевики объявили любовь к пролетариату, но трудно представить, что будет с этой страной, с пролетариями, когда покончат со всеми буржуазными элементами… Поразительно прозорливое и точное, учитывая дату, высказывание.

Итак, агрессия есть инстинкт, как всякий инстинкт он достаточно осознан и поддается самоконтролю, однако время от времени энергия начинает переполнять человека и «выплескиваться». Само «количество» такой энергии – во многом результат наследственности, как и у животных. Допустим, можно целенаправленно вывести «дружелюбную» породу комнатных собачек, а сторожевые псы выводятся по «злобной» линии. Обычноже в жизни все перемешано: столько-то агрессивности, столь– ко-то доброжелательности, любопытства и т. д.

Другая концепция, весьма сейчас популярная, объясняет агрессивность тем, что люди повторяют те образцы поведения, которые им даются. Откуда берутся сами «праобразцы», в рамках этой теории не рассматривается. Здесь главное понять, почему конкретный человек ведет себя именно так. Быть может, родители имели привычку драться, возможно, оказала влияние улица, или сцены насилия в кино – то есть образцы предъявлялись. Проводились многочисленные исследования по поводу того, каким образом закрепляется данный образец поведения у мальчиков и девочек, в каком возрасте и при каких обстоятельствах человек наиболее восприимчив к его закреплению; отсюда такое понятие, как «культура насилия». Предположим, ребенок живет на рабочей окраине, где грубость, драки, поножовщина – обычное дело, где родительское внимание выражается, в частности, в порке, и скорее всего эти модели поведения будут воспроизводиться, когда ребенок повзрослеет. Понятно, почему детские дома наполняются детьми родителей-детдомовцев…

И третье направление, – так называемая фрустрационно-агрессивная гипотеза, тоже, кстати, идущая от Фрейда: он бросил идею, потом забыл, и разработка ее началась уже после смерти основоположника психоанализа, перед самой войной. Фрустрация в дословном переводе препятствие; в психологии так именуется и само препятствие, и состояние, вызванное необходимостью его преодолеть. Суть теории заключается в том, что агрессия служит механизмом преодоления.

Я не являюсь адептом какой-то одной из названных теорий, скорее сторонник синтетического подхода, однако замечу, что последняя гипотеза объясняет многие вещи. Скажем, агрессия как отлаженная охрана собственного «я», понимаемого в очень широком смысле. Это может быть защита не от каких-то реальных опасностей, I изживание состояния тревоги, дискомфорта Когда все мыслимые аргументы исчерпаны, можно дать обидчику в лоб и, таким образом, победить в диспуте. Ответный аргумент может быть только такого же свойства. Это наивно и открыто проявляется у детей, у людей зрелых враждебность выражается более сложно и разнообразно.

Существует несколько подходов к классификации агрессивности. Физическоенападение, удары, тычки, укусы в обычной жизни «среднего» цивилизованного человека встречаются сравнительно редко. Зато существует множество форм агрессии словесной. Это может быть ругань, оскорбление. Но формой агрессивности является и злорадство, остроумие, и собеседник такого человека, точно зная, что его никогда не ударят, так же ясно понимает, что более враждебного отношения он еще не встречал. Сплетня или донос – социально приемлемые способы выражения агрессивности, даже, как было в свое время в СССР, культивируемые.

Агрессия может быть прямой(скажем, драка) или косвенной.Последняя нередко носит символический характер: например, удар кулаком по столу (противник отлично понимает, что ударить хотели бы его, а не стол). Когда человек рвет портрет врага или, наоборот, любимого, исключая его из своей жизни, он совершает символическое убийство.

Наконец, различают агрессию враждебнуюи инструментальную.Первая «привязана» к объекту: например, убийство из ревности, когда главное – отомстить. Когда же грабитель нападает на прохожего, ему нужны деньги. Убийца по найму может быть тех же политических убеждений, что и жертва, любить те же вещи, но в данном случае это несущественно й, конечно, для большинства воюющих, если они не садисты, война является именно инструментом достижения цели.

Надо сказать, что подавленная агрессивность (человек может кипеть, но сдерживаться) часто проявляется в болезнях. Язва, сердечная недостаточность, бронхиальная астма, гипертония, еще до того как в психологию вошло слово «стресс», изучались последователями Фрейда. Занимаясь особенностями больных, они обнаружили, что агрессивность – одна из основных личностных характеристик этих людей; например, высокое артериальное давление обычно связано с высокой враждебностью. Механизм взаимодействия по-настоящему слабо изучен, известно, в частности, что в семьях, где мужчины склонны к насилию, женщины нередко страдают упомянутыми заболеваниями.

В понимании природы агрессивности всегда существенную роль играет самооценка: чем она ниже, тем больше вероятность, что человек агрессивен. Того, кто относится к себе с уважением, в значительной мере перестает задевать мнение и критика других, потому что он знает себе истинную цену.

Не устоявшейся, «плавающей» самооценкой особенно отличается подростковый возраст, границы которого могут быть растянуты от 12–13 до 19 лет. Это время дает человеку фантастическую возможность измениться. Интеллигентные матери после подросткового кризиса часто не могут узнать собственных детей, грубых и агрессивных; наоборот, ребенок из «простой» семьи может далеко оторваться от своей среды. Это период стремительного изменения «я» подростка. Семи-восьмилетний ребенок точно знает, что родители – два всемогущих великана. Но вот он сам за год-полтора перерос маму и папу; девочке на улице вслед оборачиваются – а дома ей по-прежнему велят заплетать косички, проверяют уроки, то есть относятся как к ребенку. Родители меняются медленнее. В это время идет мучительный процесс социализации, поиска своего места в обществе, и подростка, каким бы «бездумным» он ни казался, точит тревога: что со мною будет?

Зрелый человек инстинктивно находит способ снять тревогу, не вредя себе: спорт, поход, гонка на автомобиле, или, допустим, переписка… И это же чувство, переживаемое как величайшее напряжение, дискомфорт, является причиной особенной хрупкости и ранимости человека в переломном возрасте, находя выход в агрессивных действиях, толкая подростков на самые, с точки зрения взрослого человека, странные поступки, иногда даже самоубийство…

До сих пор речь шла о поведении агрессивных людей. Ну а если ты сам подвергся насилию?

Есть западные рекомендации, адресованные людям, попавшим в сложную ситуацию, прежде всего заложникам. Их созданию способствовало необычное поведение людей, захваченных террористами в одном из стокгольмских банков. Заложниками стали множество клиентов, которые, очевидно, вряд ли могли этому радоваться. Но, когда полиция начала штурм банка, заложники «живым кольцом» окружили своих захватчиков.

Поскольку ситуация затянулась, люди начали общаться с террористами и каким-то образом проникаться их проблемами… В результате виновные были наказаны, но все остались целы. Такое поведение было обозначено как «стокгольмский синдром», и здесь есть почти все, что способствует выходу из критической ситуации с минимальными потерями.

Во-первых, надо максимально растянуть ситуацию, если нападающий способен одуматься, дать ему этот шанс. «Закурить есть?», – спрашивает прохожего подвыпивший хулиган, и вместо того, чтобы резко «отшить» его. можно похлопать себя по карманам и пожаловаться, что у самого, понимаешь, кончились… Разумеется, многое зависит от обстоятельств: если улица не пустынна, есть группы мужчин, можно попробовать привлечь кого-то на свою сторону. Но всегда лучше уйти от конфликта, превратить его в беседу.

Немногочисленные исследования агрессии, которые проводились в России и СССР, к сожалению, не дифференцированы по половому признаку. А вот американские специалисты рекомендуют женщинам, подвергшимся сексуальным приставаниям в общественном месте, опять же попытаться вступить в беседу и приложить все силы к тому, чтобы флирт превратился в «треп». И здесь, наоборот, женщина может предложить закурить

Во-вторых, агрессивность резко падает, когда начинается общение. Есть популярный эксперимент с «машинкой агрессии» (он был подробно описан в беседе В. Петренко и В.Кучеренко с корреспондентом журнале «ЕСЛИ» N81 1993 г. – прим. ред.) когда человек, считающий себя исследователем, имеет возможность давать задания испытуемому (тот в другом помещении), и наказывать его за неверный ответ. «Экспериментатор» нажимает на кнопки, «испытуемого» бьет током. На самом деле «испытуемый» является подсадной уткой, а цель эксперимента – выяснить, насколько человек, управляющий кнопками, способен употребить свою власть. Так вот, достаточно было «подопытному» пройти через комнату, где сидел «исследователь», и просто поздороваться, как его наказывали за ошибки мягче, чем людей, которых «исследователь» не видел.

Пробовали мы и другой вариант того же опыта: составив психологический портрет «испытателя», давали ему прочесть характеристику «ученика». Тот был либо похож по своим личностным чертам на «экспериментатора» (который об этом, естественно, не думал), либо был его антиподом. Оказалось, что людей, похожих на себя, жалеют куда больше.

Наконец, мощная психологическая защита, если уж угораздило оказаться в роли жертвы, – чувство юмора. (Не ирония, не остроумие – это может только испортить дело!) Есть знаменитая история начала 70-х о том, как аргентинские террористы захватили в заложники английского дипломата с целью шантажа правительства. Ему ввели лекарство типа «сыворотки правды». Принцип действия подобных препаратов вовсе не в том, что вы говорите правду, а в том, что, начав говорить, не можете остановиться… Англичанин знал об этом, и, поскольку был яростным футбольным болельщиком, террористы услышали подробнейшие описания матчей, перечисление составов команд и т. п. Дипломат был неиссякаем, пользы не было решительно никакой. Ситуация зашла в тупик, и, вероятно, другого «пустили бы в расход». однако к этому моменту похитители по-человечески прониклись к заложнику симпатией и в конце концов отпустили.

То, как проявляются, реализуются качества каждого человека, конечно, в большой степени зависит от социума. Еще недавно мы жили в сильной, закрытой и стабильной стране, которую боялся весь мир. Причина? Мощь – да, но и «закрытость» тоже. Неизвестно, что там на уме у «человека в футляре». И чисто внешне советских воспринимали так: застегнуты на все пуговицы, руки скрещены, кулаки сжаты, каменные лица. «Рубаха-парень», напротив, обычно бывает душой компании, хотя, строго говоря, никому не известно, что у него за мысли. Имидж типичного янки: улыбка, расстегнутый пиджак и сидит, положив ногу на ногу «четверкой» (бытовала даже шутка, что по этой характерной манере можно раскрыть всех американских шпионов). Теперь Россия стала более понятной, мощь частично утрачена, и, хотя царит хаос и ядерная кнопка никуда не делась, сюда тянутся, потому что обнаружилось, что россияне обычные люди, для которых желание выжить и нормально жить куда сильнее, чем желание кого-то завоевать.

С другой стороны, если говорить о распадающемся менталитете советского человека, не обойти национальный вопрос. Наша лаборатория занималась изучением этнопсихологической толерантности, терпимости на примере русских (москвичей и томичей), армян, эстонцев, молдаван. Это было в середине 80-х, до конфликтов. И обнаружилась такая закономерность: те, кто плохо относится к собственной нации, числя себя приятным исключением из нее, как правило, не считаются с национальными чувствами других. Те же, кто ценит свой народ, испытывают к другим внимание и интерес. Другое дело, что число последних относительно невысокое в каждом этносе. В наших исследованиях оно колебалось от 27 до 34 процентов. Для более слабых людей национализм может стать формой укрытия, психологической самозащиты, особенно в переломные периоды.

Интересно было бы провести исследование не на территории бывшего СССР, чтобы проверить, действует ли обнаруженная закономерность, верны ли цифры для других стран, скажем, для столь «психологизированного» общества, как американское. Там почти невозможно найти среднеобеспеченного человека, ни разу не прибегавшего при решении своих жизненныхпроблем к услугам психолога аналитика. Таковы и многие европейские страны. В России, увы, картина иная, человек нашей профессии столь же мало понятен и включен в жизнь масс обывателей, как шаман.

Так вот, возрастание агрессивности в обществе всегда определяется повышенной тревогой, а тревога – это ответ на модернизацию, любые глобальные перемены, даже если они предпринимаются с самыми благими намерениями. Всякая модернизация несет потенциальную угрозу и социальному, и личностному «я». Ломается весь жизненный уклад. От каждого что-то требуется: найти свое место в новых условиях, может, переехать, может, сменить профессию, «может, закурить, а может, с женой развестись», как пошутил мой коллега. Часто человек и сам не понимает, что делать, но чувствует, что-то надо. Тревога ведь вещь беспредметная, в отличие, скажем, от страха. Я боюсь не того, что открыли фордовский завод и я теперь останусь без работы; боюсь неотвратимой необходимости принять существенное решение и ошибиться. Отсюда стремление к объединению против наступающей неизвестности.

Английские луддиты, разбивавшие станки на рубеже XVIII–XIX веков, были первыми, кто ответил «делом» на модернизацию. Их сегодняшние наследники – террористы, костяк которых составляют люди чрезвычайно чувствительные к социальной справедливости и только радикальными способами желающие ее утвердить в этом испорченном мире. Во многих странах прямым следствием модернизации является резкое «поправение» или «полевение». Появляются партии, защищающие чьи-то интересы, с использованием разной терминологии, от национал-социалистской до коммунистической, но практически одинаковые с психологической точки зрения.

Вносимая ими агрессивность может поразить все общество, если оно охвачено социальным унынием, неудовлетворенностью, как было в Веймарской Германии до 1933 года: курс марки падал, производство сворачивалось, жизнь ухудшалась. Чем это кончилось, известно.

При всем коварстве аналогий наша ситуация весьма схожа с довоенной, и на этом фоне фигура Жириновского перестает выглядеть комично.

Мир безо всякого насилия – утопия. Но мир без ярко выраженного, прежде всего социального насилия, думаю, возможен. Как снизить уровень агрессивности в обществе? Это вопрос общественного договора. По отношению к России, думаю, это в большой степени и вопрос смены поколений. Очень обнадеживает, что нынешних пятнадцати-восемнадцати– летних ребят политические страсти волнуют меньше всего.

Во-вторых, и это главное, необходим социальный оптимизм. Нельзя оставлять людей на произвол судьбы. Надо дать возможность достойного существования старшему поколению, не смешивая отчаявшихся людей с амбициозными «красно-коричневыми» политиками. Помню, как все менялось в хрущевский и постхрущевский период – одних радовало, что начали печатать Булгакова, издали Гашека, других – переезд в маленькие, зато собственные квартиры и т. д. Тогда резко упала насильственная преступность, особенно корыстная – грабежи, кражи.

…Конечно, в любом обществе бывают агрессивные люди, но среда, социальный контроль значат очень много. Ведь всегда можно оправдаться: «Вообще-то я хороший, но такая жизнь». Мне наступают на ноги – и я стану всем оттаптывать ноги. Меня прижали – растопырю локти.

Оздоровление социальной атмосферы наступает, когда налаживается жизнь, становится ненужным ни «доставать», ни «выколачивать» что-либо, и тип с расставленными на всякий случай локтями начинает выглядеть просто нелепо.

«Однажды Малыш вернулся из школы злой, с шишкой на лбу. Мама хлопотала на кухне. Увидев шишку, она, как и следовало ожидать, огорчилась.

– Бедный Малыш, что это у тебя на лбу? – спросила мама и обняла его.

– Кристер швырнул в меня камнем хмуро ответил Малыш.

—Камнем? Какой противный мальчишка! – воскликнула мама. – Что же ты мне сразу не сказал?

Малыш пожал плечами:

– Что толку? Ведь ты не умеешь кидаться камнями. Ты даже не сможешь попасть камнем в стену сарая.

– Ах ты глупыш! Неужели ты думаешь, что я стану бросать камни в Кристера?

– А чем же еще ты хочешь в него бросить? Ничего другого тебе не найти, во всяком случае, ничего более подходящего, чем камень.

Мама вздохнула. Было ясно, что не один Кристер при случае швыряется камнями. Ее любимец был ничуть не лучше. Как это получается, что маленький мальчик с такими добрыми голубыми глазами – драчун?

– Скажи, а нельзя ли вообще обойтись без драки? Мирно можно договориться о чем угодно. Знаешь, Малыш, ведь, собственно говоря, на свете нет такой вещи, о которой нельзя было бы договориться, если все как следует обсудить.

– Нет, мама, такие вещи есть. Вот, например, вчера я как раз тоже дрался с Кристером…

—И совершенно напрасно, – сказала мама. – Вы прекрасно могли бы разрешить ваш спор словами, а не кулаками.

Малыш присел к кухонному столу и обхватил руками свою разбитую голову.

– Да? Ты так думаешь? – спросил он и неодобрительно взглянул на маму. – Кристер мне сказал: «Я могу тебя отлупить». Так он и сказал. А я ему ответил: «Нет, не можешь». Ну скажи, могли ли мы разрешить наш спор, как ты говоришь, словами?

Мама не нашлась, что ответить, и ей пришлось оборвать свою умиротворяющую проповедь».

Астрид Линдгрен. Перевод со шведского Л.Лунгиной