Текст книги "Жизнь гнома"

Автор книги: Урс Видмер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

II

День, когда пропал Зеленый Зепп, выдался теплым. Почти жарким. Голубое, со стальным отливом, безоблачное небо. Повсюду вьюрки, слышался далекий свист сурков. Жужжание шмелей. Кузнечики. Бабочки. Мы были на каникулах, то есть нас вывезли на каникулы. Это случилось с нами в первый раз, но и потом каникулы всегда были для нас тяжелой порой. У Наны и Ути было сколько угодно свободного времени, поэтому они играли с нами целый день. Находиться в неподвижном состоянии с раннего утра и до поздней ночи – это изматывало. Во всяком случае, меня. Болели челюсти, во рту был постоянный вкус резины, ломило ноги. Если выдавалась спокойная минутка, я даже немного постанывал, разминал руки и ноги – и тут же приходилось снова замирать, потому что игра продолжалась.

У этого места было какое-то название, которого я никогда не понимал, кажется, что-то южное, находилось оно в горах. Ледяной воздух, дыхание глетчеров. Рододендроны, кусты голубики, колокольчики. Коровьи лепешки. Орлы, парящие высоко над нами, они жили на черной высокой горе и выслеживали сурков. Но, кто знает, может, их устроили бы и гномы. Оцепеневший, беззащитный, стоящий во мху, потому что Ути и Нана как раз играли в веселый пикник гномов, я не мог даже взглянуть наверх. Мое сердце замирало от каждого удара крыльев, даже если потом оказывалось, что это была всего лишь галка.

Меня никто не предупредил об этих каникулах, да и остальных тоже, так что уже сам отъезд стал для нас настоящим кошмаром. Правда, утром мы проснулись, как всегда, – позевали, перебросились парой шуток, посмеялись, – но тут вдруг налетела Мама и засунула нас в мешок, в рюкзак, где мы лежали друг на дружке, не понимая, что происходит. Темно, хоть глаз выколи, рюкзак был закрыт. Мы наступали друг другу на животы, бороды и ноги, долго копошились, пока каждый не устроился более-менее удобно. Я оказался зажат между Старым Лазуриком и Фиолетом Новым, который висел вниз головой и прижимался своим башмаком к моей левой щеке. Неужели это конец? И сейчас сбудутся предсказания наших горевестников, которые с самого начала предрекали, что рано или поздно все гномы оказываются в мусоре, а мусор сжигают? Старый Дырявый Нос был самым изобретательным пророком ужасного конца. Он не уставал повторять, какую угрозу представляют для нас мусорные баки, мясорубки, силосорезка и повышение температуры выше точки горения резины. Похожих теорий придерживался и Голубой Зепп. Да и я с течением лет стал скорее пессимистом. Хватило бы одного метеорита, точного приземления булыжника из Вселенной – и конец даже самому бессмертному гному. Кусочек вонючей резины там, где он только что танцевал.

Как всегда, я благодарен Ути, что лишь недолго оставался в рюкзаке и очень скоро выбрался на свободу. Ути и Нана ныли, что не могут обойтись в дороге без своих гномов, они должны иметь их при себе, перед глазами, чтобы выдержать такую поездку, и когда Нана к тому же начала биться на полу – я этого не видел, но слышал ее хорошо, – а Ути тут же последовал примеру сестры, да еще стал колотить себя кулаком по голове, Мама сказала:

– Ну ладно. Пусть каждый возьмет одного гнома.

Так что путешествовал я в кулаке Ути. Нана освободила Зеленого Зеппа. Они всё нам объясняли:

– Это коровы. Это начальник станции. Это локомотив.

Так, глядя из окна поезда, мы и неслись мимо лугов и холмов, мимо деревень с башенками церквей и крытыми соломой домами, мимо казарм, мимо нарядных фабрик, а вскоре поехали между двух скалистых стен; потом пересели на другой поезд, глядели на ели, сосны, кедры, еще раз пересели, во что-то вроде воздушного трамвая, дивились белым горным вершинам, отбрасывавшим вечерние тени на голубой лед глетчеров. С изумлением смотрели на глубокое до черноты озеро, которое неожиданно становилось белым, как снятое молоко. Под конец – солнце садилось за черные гребни гор – мы сидели в почтовом автобусе. Только мы: Нана, Ути, Мама, Папа, Зеленый Зепп и я. Впереди – водитель, жевавший зубочистку. Из рюкзака доносился визг моих друзей.

Безымянное место, где мы проводили каникулы, находилось в зеленой долине посреди высоких горных склонов. Несколько домов, между ними – улица. Нетопленый дом, застоявшийся с прошлого года воздух. Деревянный пол. Свечи, в кухне над столом – керосиновая лампа. Плита, в которой Мама сразу же разожгла пару кедровых веток и дрова, была единственным отопительным прибором. От нее надо держаться подальше, тогда мы будем в безопасности. Животных в доме не было.

Все это Зеленый Зепп и я могли спокойно рассмотреть, прежде чем наших друзей освободили из рюкзака и впервые разместили отдельно на ночных столиках в спальне Наны и Ути. Те, что были гномами Ути, попали на ночной столик у окна. Приближенные к Нане оказались около двери. Естественно, я был гномом Ути, а Зеленый Зепп – гномом Наны.

Больше никакой мебели – впрочем, нет, был еще один-единственный стул, – а на беленых стенах никаких украшений, если не считать отрывного календаря, забытого десятки лет тому назад на листочке 14 июля, со смеющимся подпаском на картонке. Моя часть отряда гномов – в ней оказались Кобальд, два из трех Злюк, Красный Зепп, а еще Серый Зепп – беспомощно осматривалась на новом месте. Все делали глубокие наклоны, отжимались от пола и проверяли, могут ли вертеть головами. Я тоже воспользовался тем, что некоторое время никто не обращал на нас внимания, потому что Ути и Нана помогали распаковывать чемоданы, и сообщил своим товарищам, что мы находимся в каком-то южном месте с непонятным названием, что мы на каникулах и ближайшие недели никому не покажутся медом. Ути и Нана уже строят внушающие беспокойство планы. Они собираются прыгать в сено, плавать наперегонки, собирать голубику. Без перерыва играть в толкалки. Охотиться на змей. Залезать на самые настоящие горы.

Все, кроме Злюк, растерялись. А Новый Лазурик так даже заплакал. От его плача очнулся Кобальд, который тупо рассматривал свои башмаки. Он отодвинул меня в сторону, взмахнул руками и рассказал всем, и мне в том числе, про географическое положение, ландшафт, про историю и этимологию названия, хотя и сам его не понял. Он говорил так громко, так путано, до такой степени самоуверенно, что все мы с беспокойством поглядывали друг на друга и спрашивали себя, не оказалась ли для него долгая поездка непонятно куда серьезной травмой. Зеленый Зепп, проводивший такую же информационную беседу на ночном столике Наны, смолк. Кобальд совсем разошелся, кричал, что это – испытание, которое его бог (тот, что выглядел, как Кобальд, только намного больше) приготовил для нас. Он был совсем не в себе. Называл это место древним поселением Ганзы, потому что считал Ганзу горным народом, вроде жителей кантона Валлис или сарацинов, которые перед реконкистой забрались в самые отдаленные альпийские деревни и там превратились в темнокожих аборигенов.

На самом деле дом, в котором мы проводили каникулы, когда-то был почтовой станцией, где меняли лошадей, – стойла да десяток комнат для проезжающих. Теперь вместо почтовых экипажей и повозок ею пользовался тот самый автобус, тоже уже древний «ФБВ», он каждый день останавливался перед домом в 10.10 и в 15.30 (по пути в горы) или в 12.25 и в 19.30 (в долину). Стойла пустовали, нигде ни единой лошади, и даже заправочная бензоколонка, когда-то сменившая лошадей, стояла без толку, никому не нужная, и потихоньку ржавела.

Зеленый Зепп пропал вот как: Ути и Нана устроили нам соревнование по плаванию, это были гонки на выбывание, стартовали в них всегда два гнома одновременно. Пары определял жребий. Победитель переходил в следующий тур. Соревновались мы в небольшом ручье, протекавшем среди лугов перед нашим домом; ручей был маленький, почти канава, и все же течение в нем было сильное. Нана отправляла нас в плавание около мостика, вернее, доски, соединявшей берега, хотя любой человек, даже такой маленький, как Нана, запросто мог перепрыгнуть через ручей. Доска была положена для крестьянских тачек. Ниже по течению, примерно через две минуты плавания, на похожем мостике-доске стоял на коленях Ути, он выуживал из воды победителя и проигравшего. Победители ожидали посреди травы и коровьих лепешек следующего заплыва, проигравшим приходилось стоять на берегу ручья, изображая зрителей.

Соревнования давно начались, и я пробился в полуфинал. Моим противником должен был стать Зеленый Зепп, который, будучи явным аутсайдером, умудрился в четвертьфинале победить Старого Злюку. На участке трассы, где нам было положено замирать, Старый Злюка зацепился за кустик травы.

Мой выход в полуфинал обеспечил счастливый случай: моим соперником в первом туре оказался Новый Лазурик, а в четвертьфинале – Серый Зепп. Это были такие противники, с которыми я не стал неподвижным сразу же после старта только потому, что кувыркаться в волнах приятнее, если можешь шевелить руками и ногами. Так что я сделал пару гребков, но не более того. Несколько секунд я мчался по воде, как лодка на воздушной подушке, потом снова отдался течению. Ути выловил меня и поздравил, оба раза.

– Парень, это класс! – сказал он в первый раз. И еще: – Рекордное время! – Это после заплыва с Серым Зеппом, который плыл в два раза медленнее, чем я, правда, может, потому, что по большей части он плыл задом наперед.

Нана запустила меня и Зеленого Зеппа по правилам: одновременно и с одинаковой высоты, а потом крикнула:

– Стартовали Зеленый Зепп и Фиолет Старый!

(Все-таки Зеленый Зепп был ее любимцем; никто бы ее не осудил, если б она немного ему помогла легоньким толчком.)

Я отнесся к этому спокойно, да и не мог иначе, потому что Нана довольно долго глядела нам вслед. Я плыл по течению и смотрел в небо. После поворота реки я пропал из поля зрения Наны, однако Ути меня еще не видел, и я смог двигаться. Так что я перевернулся на живот и попробовал плыть кролем. Опережая меня не меньше, чем на два гномовских роста, с бешеной скоростью несся к цели Зеленый Зепп, плыл он стилем баттерфляй собственного изобретения. Он так смешно старался. Я с удовольствием постучал бы себя пальцем по лбу, если б это не выглядело очень глупо во время плавания. Поэтому я только подумал: «Спятил он, что ли? Неужели он и впрямь собирается у меня выиграть?» – снова нырнул и начал по-настоящему набирать скорость. Я по-прежнему плыл кролем, но стал по меньшей мере в два раза чаще махать руками и ногами и плыл так, пока внезапно не оцепенел. (При этом человека, который сейчас тебя увидит, ты еще не видишь, но все равно не можешь больше пошевелить ни рукой, ни ногой.) Может быть – правда, я не уверен в этом, – я и дал Зеленому Зеппу, когда поравнялся с ним, легкого пинка.

Ути вытащил меня на сушу.

– Здорово! – сказал он. Потом некоторое время Ути не двигался, и я тоже, замерев в его левой руке; он сидел на корточках на доске, всматривался в воду и наконец закричал: – А где Зеленый Зепп? Ты не запустила Зеленого Зеппа?

Вдали Нана прокричала в ответ:

– Конечно, запустила!

Ути резко выпрямился. Его пальцы сжались с такой силой, что у меня живот прилип к спине. Держа меня в кулаке, он помчался вниз по течению до того места, где ручей исчезает в маленьком туннеле между побегами жерухи и лютиков под пристройкой дома. На другой стороне он снова выходит на поверхность, я знал это, и Ути, который это тоже знал, как ветер помчался вокруг дома. В его глазах была паника. Он быстро и в то же время внимательно осмотрел ручей до того места, где тот впадал в ручей побольше, можно сказать, в бушующую реку, вспенивался вокруг скал и с шумом уносился каскадом водопадов в долину. Мы стояли на берегу, глядели на бурлящую воду, в которой плясали маленькие радуги. Ути что-то крикнул, но шум был слишком сильным. Мы побежали назад. Нана уже стояла на финишном мостике, около которого собрали всех гномов, всех, кроме меня, конечно. И кроме Зеленого Зеппа. Да, еще Злюка Новый Второй, победивший во втором полуфинале, лежал один в коровьей лепешке, дожидаясь конца соревнования.

– Зеленый Зепп пропал! – крикнул Ути и бросил меня к гномам-зрителям.

Наверное, соревнования закончились. Во всяком случае, Ути и Нана, не обращая на нас внимания, начали обследовать ручей от старта до финиша и дальше, локоть за локтем, метр за метром. Они обшаривали дно под свисавшей в воду травой и приподнимали мох и корни. Тучи взбаламученного ила летели в разные стороны. Ведь могло случиться, что Зеленый Зепп зацепился за лиану, за водоросли, за прибрежный камень. Ботинки, носки, брюки, рукава Ути намокли. Нана рыдала. Когда вдалеке показался Папа – он шел с почты, на ходу читая письмо, – она побежала к нему через луг с криком:

– Папа! Папа! Ути упустил Зеленого Зеппа!

Ути, стоявший, согнувшись, в воде, покраснел, может, еще и потому, что как раз в этот момент поднимал тяжелый камень, огромный, во всю ширину ручья, и такой тяжелый, что его пришлось сразу же бросить. Брызги от камня окатили Ути, и теперь он был совсем мокрый. Мои собратья-гномы, которые сообразили, что произошло, бурно обсуждали это друг с другом. А я, я чувствовал себя все паршивее и паршивее, у меня было чувство, что я тоже виноват в гибели Зеленого Зеппа, в его исчезновении. Может, мой нечаянный пинок так оглушил его, что он потерял ориентацию. Но я же не виноват, что Ути его не заметил!

Было темно, когда нас наконец собрали и расставили на столиках. Нана так разместила своих гномов, что пустое место между Старым Дырявым Носом и Фиолетом Новым, где раньше стоял Зеленый Зепп, сразу бросалось в глаза. Зеленый Зепп пропал, мне это было ясно, ведь из кулака Ути я видел водяной ад, поглотивший его. Выплыть из грохочущих водопадов не под силу даже гномам, они же не лососи.

Следующие дни были ужасны. Ути и Нана почти не играли с нами, да и нам не хотелось дурачиться. Так что по большей части мы просто стояли, хотя и могли бы двигаться. Правда Новый Дырявый Нос немного поскакал с пола на стул и обратно, но потом сам понял, как это неуместно, низко, и вернулся к нам. Время от времени в комнату входила Нана с заплаканными глазами и бормотала:

– Зеленый Зепп! Зеленый Зепп!

На улице, далеко от дома, бродил Ути и часами ковырял палкой в ручье.

Вечером третьего, а может, и пятого дня Папа снова пришел с почты, крикнул издалека:

– Нана! Тебе и Ути пришла посылка! – и через луг подошел к песочнице, где дети играли с нами. Правда, играли они тихо, печально, но все-таки. Мы строили шахту, штольню, в которой искали золото и алмазы. Папа положил перед входом в штольню пакет.

– Что это? – Нана, стоя на коленях в песке, посмотрела на Папу.

– А я откуда знаю? – ответил Папа. – Открой!

Нана рассматривала посылку – отправителя ее, кто бы он ни был, звали Франц Йозеф Хубер, – пока Ути не выхватил пакет у нее из рук и не вытащил оттуда коробку. Он принялся открывать ее, но тут Нана пронзительно закричала:

– Я! Я! – И они оба, отталкивая друг друга, раскрыли коробку. В ней лежал гном, Зепп, смирно так лежал, как и положено игрушке, а может, еще не оживший, во всяком случае, чистенький до блеска. На нем была желтая курточка.

– Да это же Зеленый Зепп! – воскликнул Папа и в изумлении вытаращил глаза. – Он снова с нами!

– Но он в желтой куртке! – возразила Нана и с сомнением поглядела на вернувшегося Зеленого Зеппа.

– Он купил себе новую по дороге, – заявил Папа. – Его старая порвалась, а в магазине продавали только желтые.

– Он был на каникулах? – поинтересовался Ути и посмотрел на ставшего желтым Зеленого Зеппа, а потом на Папу.

Папа кивнул:

– Да. А вернулся к нам по почте, – и показал на коробку. – Ведь и мы так делаем. – Он погладил Нану по голове, закурил сигарету и вошел в дом.

Нана и Ути еще долго гадали, где же мог побывать Зеленый Зепп, что он видел и как раздобыл желтую курточку. Наконец сошлись на том, что у него были замечательные каникулы на потрясающем острове с пальмами, в Китае и что у китайцев в их магазинах продают только желтую одежду.

– Я так рада, что ты вернулся! – воскликнула Нана, взяла своего Зеленого Зеппа и расцеловала его. Мне показалось, что по неподвижному телу Зеленого Зеппа прошла дрожь. Ути тоже сиял.

– Дружище, Зеленый Зепп, – произнес он и наклонился к гному, – я уже начал бояться, что ты утонул в ручье.

Когда дети наконец-то ушли на кухню ужинать или играть с Мамой и Папой в «Одиннадцать», мы набросились с вопросами на вернувшегося к нам друга, который теперь уже мог двигаться и слегка улыбался:

– Рассказывай!

– Ты и вправду был в Китае?

А еще:

– Как ты попал в посылку?

Мы кричали, перебивая друг друга, и даже Кобальд, обычно демонстрировавший полнейшее отсутствие любопытства, что он считал проявлением мудрости.

– Откуда у тебя желтая одежда?

Но Зеленый Зепп молчал, он только моргал, улыбался, смеялся и все время обнимал нас. И на следующее утро, и еще много дней он почти не разговаривал.

– Китай, – бормотал он изредка. – Да, да, Китай.

Наверное, он пережил там что-то ужасное. Поэтому я долго медлил, прежде чем задать ему мучивший меня вопрос, но потом все-таки решился.

– Ну и кто же все-таки выиграл в полуфинале? – спросил я, когда никто нас не слышал. – Ты или я?

Однако Зеленый Зепп только рассмеялся и покачал головой.

Мы уже давно были дома, в хорошо знакомом нам доме, и привыкли, что Зеленый Зепп стал молчуном. Это он-то, так любивший поболтать. С его-то неугомонным характером. Иногда казалось, что у него провалы в памяти. Например, я говорил:

– У аквариума! – А он вроде бы и не знал, где стоит аквариум. Или я вспоминал: – Фенек! Вот была потеха! – И он, смеясь, отвечал:

– Да уж, действительно, – но вроде бы не совсем уверенно.

А еще раз я застал его – он думал, что в комнате никого нет, – когда он тренировался в подскоках. И хотя он делал все правильно, ничего похожего на прежнюю удивительную грациозность я не увидел.

Мы сотни раз говорили об истории исчезновения Зеленого Зеппа и пытались пробудить в его памяти всю нашу жизнь, вплоть до мелочей. Но, несмотря на это, он никогда точно не знал своего места в колонне – второй он или третий – и вдруг полюбил играть в «как будто бы понос», что раньше вызывало в нем полный ужас. Он был хорошим футболистом – он и прежде хорошо играл в футбол, – но тут вдруг спросил Старого Злюку, когда тот после восхождения на восточную стену немного постучал с ним по мячу, можно ли ему в следующий раз пойти с ними. На восточную стену! Раньше Зеленый Зепп боялся даже с ящика для одежды вниз посмотреть! Короче, я все больше и больше подозревал, что этот желтый Зеленый Зепп вовсе не Зеленый Зепп, а мошенник, желающий присвоить себе привилегии, которыми пользовался Зеленый Зепп, один из первых гномов: он был любимцем Наны и все мы относились к нему с высочайшим уважением. К тому же у меня было свое объяснение его молчания: он просто не мог говорить. По крайней мере, в начале. Он и не знал ничего, даже того, что он гном, потому что ожил тогда, когда Нана раскрыла коробку и посмотрела на него. Любящий взгляд Наны оживил его на наших глазах. И он стал делать, что мог, и учился, как когда-то (и до сих пор) все мы, быстро и навсегда. Ему тоже было достаточно услышать или увидеть что-нибудь один раз. Но один-то раз был необходим! В первый день – я и сегодня вижу, как он покраснел, – он даже не знал, что такое полуфинал, не говоря уж о том, что я его выиграл. И не видел он меня никогда, я бы на его месте тоже лишь слегка улыбнулся. Но я бы, как только выучил нужные слова, закричал бы: «Я не Зеленый Зепп!» Но нет. Он настаивал на том, что он и есть Зеленый Зепп. Единственное, что его оправдывало, это огромная радость Наны от того, что у нее снова был ее Зеленый Зепп, хоть и желтый. Ути тоже был доволен: теперь он мог не винить себя в пропаже любимца сестры.

Но это все отговорки. Был мрачный зимний день, снег за окнами, все печи опасно горячие, когда мы – Ути и Нана катались на улице на санках – сидели кружком и без особой охоты рассказывали друг другу байки. Новый Дырявый Нос, например, рассказал, как однажды он уцепился за хвост Мальчика и носился с ним по всему саду. Мы согласно кивали и что-то бормотали, хотя никто не поверил этой истории. Кобальд прочитал несколько стихов из своей библии, которую сам придумал и мог цитировать часами:

– И поэтому ледяной ураганный ветер сгреб и унес прочь весь этот гномий сброд, что сновал на земле и под ней.

Злюка Старый пробурчал себе под нос альпинистский рассказ, историю о жизни и смерти, потому что его, а вместе с ним и двух других Злюк гроза настигла в тот момент, когда они только-только завершили спуск с Большой Антенны и оказались на плоской крыше.

– Буря, посланная Богом, про которую рассказывал Кобальд, – бормотал он, – по сравнению с нашим ураганом просто ерунда.

Молния ударила в стержень Антенны и опрокинула его, этот стальной штырь, который Злюки втроем, взявшись за руки, едва могли обхватить. Удар пришелся всего в десяти футах у них над головами, и если бы они еще не спустились, то десять тысяч вольт их бы просто зажарили. А так сила удара молнии только отбросила Злюк через всю крышу, в дождевой желоб. Антенна, мачта весом в тонну, пролетела над ними и рухнула в сад.

Я не помню, что меня вдруг привело в раздражение. Во всяком случае, я подошел к Зеленому Зеппу и заявил:

– А теперь ты расскажешь нам, почему у тебя желтая одежда! – И когда он, как всегда, улыбнулся и пожал плечами, я завопил: – Вот что я тебе скажу: ты почти не разговариваешь! Ты ничего не знаешь. Ты делаешь подскоки как самый последний гном. Ты не Зеленый Зепп!

Казалось, взорвалась бомба. Все стояли, разинув рты, и смотрели то на обвиняемого, то на меня. Зеленый Зепп побледнел, стал совсем светлым, как некрашеная резина. Сняв шапку, он вытер пот с лысины, положил руки мне на плечи и сказал:

– О’кей. Вот как я получил свою желтую куртку.

– То были Большие Гонки двадцать восьмого июля, – начал он, обращаясь ко мне и всем гномам, стоявшим полукругом подле него. – Я вышел в полуфинал, стал лидером, но ведь моим противником был Фиолет Старый. Очень, очень серьезный конкурент. – Он кивнул мне. Я и бровью не повел. – Стартовали мы, как обычно, а когда смогли двигаться, я поддал жару. Я плыл баттерфляем, с частотой примерно сто восемьдесят взмахов руками в минуту. Может, чуть больше. Фиолет Старый остался верен кролю. Ведь это были соревнования в вольном стиле. Просто кроль – не очень быстрый стиль. Целую минуту я с такой скоростью работал руками, что Фиолету Старому, если б он взглянул на меня, они показались бы жужжащими кругами. Словно меня двигали вперед два пропеллера. Сила тяги была так велика, что два или три раза я поднимался над водой и летел над поверхностью ручья. Сопротивления воды здесь не было, и руки-пропеллеры вращались еще быстрее, пока я снова не плюхался в воду. Когда я снова оцепенел, то прилично ушел вперед. Правда, я больше не видел Фиолета Старого…

«Потому что я плыл перед тобой, дурак», – подумал я.

– …да и плыл я, опустив голову в воду и рассматривая водоросли и покрытые илом камни, но мне было ясно, что я выиграл заплыв, то есть выиграю, если не зацеплюсь за кустик травы или какой-нибудь корень. Но я не зацепился, наоборот, я плыл, и плыл, и плыл, и как раз когда я начал удивляться, что плыву так долго, то снова обрел способность двигаться. Тут я занервничал. Мне стало ясно, что я проскочил мимо цели. Я плыл так быстро, что Ути еще смотрел на свой хронометр, старый кухонный будильник, когда я уже промчался мимо финишного мостика. Если б только Ути был внимателен, он бы заметил пенящуюся вокруг меня воду. Но он глядел на поворот ручья и следил только за своим Фиолетом Старым, который плескался далеко позади меня, сражаясь за второе место.

– Ну-ну! – произнес я и фыркнул.

– Конечно, я сразу же попытался выбраться на берег. Но попробуй-ка сделать это, – продолжил Зеленый Зепп, не обращая на меня внимания. – Туннель оказался трубой, в которой не за что было зацепиться, а потом течение сделалось таким сильным, что мне удалось только один раз сорвать несколько лютиков, росших на берегу. Но зацепиться как следует не получалось. Меня вынесло в большой ручей. В реку. И вот тут-то все и началось. – Он посмотрел на свои башмаки. На этот раз я промолчал, остальные с любопытством вытянули шеи, пока он не заговорил снова: – Вода подхватила меня. Меня швыряло вверх, вниз, бросало на одну скалу, на другую, на третью. Я бился головой о подводные камни, а спиной о рифы. Я раскачивался на пенящихся волнах. Водопады – словно пропасти, у меня выворачивало желудок, когда я несся вниз, перехватывало дыхание. А один раз я целый час, а может, день кружил в водовороте и не знал, как оттуда выбраться. Но потом очень сильная случайная волна увлекла меня с собой и кубарем понесла дальше. Я попал в пенящийся, падающий вниз поток – это как если бы тысяча невидимых водных чудовищ толкали и пинали бы тебя со всех сторон. То получишь по голове, так что сплющится нос и перекосится лицо, то в живот, и тебя согнет под прямым углом, а в это время острая скала уже буравит тебе спину. Если поднять руки, то они ударяются об острый, как нож, край скалы. Начнешь махать ногами – они застрянут в расселине. Ступни зажаты между двумя глыбами, но тело стремится дальше, и ты чувствуешь, как вытягиваешься, кожа твоя становится тоньше, а твои резиновые кости начинают рваться. Но потом вдруг ты пулей летишь дальше, ты опять спасен, благодаришь судьбу за то, что еще немного сдвинулся с места, и врезаешься в стену из обломков известняка и песчаника. Твой мозг звенит, твое сердце многократно повторяет каждый толчок извне, эхо внутри тебя усиливает все звуки до такого грохота, что начинает казаться, будто ты и есть источник хаоса, а вокруг тебя царят мир и спокойствие. Просто тебе самому надо успокоиться, тогда и все остальное придет в порядок.

– Однако… – начал было я, но все остальные гномы зашикали на меня и жестами просили замолчать.

Зеленый Зепп больше не обращал на меня внимания.

– Один раз я застрял у подножия водопада высотой с дом, – продолжил он, – который так барабанил по моему черепу, что в мозгу, казалось, полыхал огонь. Камни падали вниз, гранитные глыбы с грохотом валились мне на голову, мне было уже все равно. Я закричал. Крик у подножия водопада так же хорошо слышен, как предсмертный писк комара. В какой-то момент я уже был согласен стать игрушкой волн, пусть меня несет дальше. Было почти приятно стукнуться о берег и поплыть дальше, до следующей прибрежной скалы, через еще одну промоину. Какое-то время рядом со мной плыла форель, глядя на меня круглыми глазами, потом затрепыхалась прочь, а меня затянуло в очередной омут… Это длилось много часов, целую вечность. Или нет, – Зеленый Зепп смотрел на меня, словно умоляя о чем-то, – время настолько не имело значения, что осталось одно только сейчас. Сейчас, сейчас и еще раз сейчас. Время остановилось. Ты понимаешь? – И хотя я понял, но не шелохнулся. Мои собратья кивали, кроме Кобальда, который качал головой. – Я мог бы крутиться так вечно. Да, наверное, вечность – это не что иное, как настолько стремительное течение времени, что мы даже не пытаемся воспринимать его. – Теперь и Кобальд кивнул. – Потом меня все-таки прибило к берегу, – сказал Зеленый Зепп после паузы, во время которой опять задумчиво посмотрел на меня. – Пена по-прежнему омывала мои ноги, но руки дотянулись до какого-то деревца и уцепились за него. Я подтянулся, выволок себя на сушу и пополз, ничего не видя, по песку, а может, по илу. Потом разрешил себе упасть. Я лежал, раскинув руки, уткнувшись носом в гальку, а ртом в грязь. А-а-а!

– А-а-а, – вторили ему слушатели и громче всех Кобальд.

– Я так жадно хватал ртом воздух, – продолжал Зеленый Зепп, – что грязь, галька, ил забили мне рот и нос, поэтому, выбравшись на сушу, я чуть было не задохнулся. Я кашлял, с трудом переводил дыхание, отплевывался. Внутри я был полон воды, по самую шею. Она плескалась при каждом движении и опрокидывала меня всякий раз, как я пытался встать. Я катался на спине, стараясь вылить ее через дырочку на пояснице. И у меня это получилось… Наконец я встал, шатаясь, качаясь и размахивая руками. Барабанная дробь, которую выбивало мое сердце, постепенно стихла, так что я даже мог различить отдельные удары. Уже неплохо. Я открыл глаза и огляделся. Ощупал себя с ног до головы. Это была адская гонка, видит Бог. – Кобальд, стоявший рядом со мной, вцепился в мою руку. Он так переживал, что сделался красным как рак. – Но я почти не пострадал. – Зеленый Зепп, нахмурившись, наблюдал, как я пытаюсь освободиться от цепких пальцев Кобальда. – Просто чудо. Наш генетический код в течение эволюции снабдил нас резиновой кожей, которая, по моим подсчетам, может вынести давление в десять или даже больше бар. Вот, смотрите, руки, нос, все как новенькое. – Он протянул мне ладони, и я склонился над ними. Мои друзья тоже посмотрели на них. И в самом деле, кожа была нежной, розовой, как у новорожденного. Я бы сказал, точно с фабрики. – Правда, мой зеленый костюм выглядел ужасно. На животе, на ногах и руках краска облезла. Сохранилась только в нескольких местах. Я стал пестрым, вот уж действительно, не было бы счастья, да несчастье помогло, получилось что-то вроде маскхалата. Белое пятно, зеленое, опять белое. Обычно нашу резину покрывают слоем краски. Ведь от солнца она портится. – Он постучал себя по груди, по ляжкам, словно хотел проверить, хороша ли его новая краска, этот сочный желтый цвет. – Потом я поднял голову. Прямо передо мной стеной стоял лес. Все было зеленое, зеленое до самого неба, которое чуть виднелось далеко наверху. И тут моя маскировка оказалась очень кстати. Я пошел в лес, а что мне еще оставалось? Я пробивался, извиваясь, через ветки ежевики и заросли папоротника. Где получалось, шел, но большей частью полз. Рокот воды у меня за спиной стих. Деревья были гигантские, стволы – словно черные стены. Я перебирался через корни, огромные, как горы. Вниз, вверх, и так без конца: за каждой горой корней, которую я преодолевал, меня ждала следующая. Кроны тысячелетних тисов или доисторических елей находились так далеко в вышине, что нижние ветви загораживали их. Может, они и видели небо, а я – нет. Ни малейшего просвета у меня над головой. Такая темень, что я не понимал, полдень сейчас или полночь. Да и как мне было уследить за временем суток в водяной мясорубке? Я качался на зыбких ветвях и падал в мох и крапиву. Раздвигал стебли бамбука и перепрыгивал через цветы, сочащиеся ядовитым соком. Я шел, а где мог, бежал. Потому что, если я останавливался хоть на мгновение, эти джунгли грозили прорасти сквозь меня. – Он подошел ко мне, и теперь мы стояли нос к носу. – Да, Фиолет, – сказал он, глядя на меня зеленовато-голубыми глазами, – вот так оно в дикой природе. Ты останавливаешься, чтобы оглядеться и найти дорогу, а она уже поглотила тебя. Ты не можешь пошевелить ногой. Ты уже часть этого клубка растений. Этих стеблей, и цветов, и колючек, что обвивают друг друга сверху и снизу, прорастают друг в друга. Ты можешь обороняться, можешь колотить вокруг себя руками, некоторое время ты рвешь, бьешь и сбрасываешь их с себя – но ты уже опутан ими до конца своей жизни, а если ты гном, то навечно. Почва сожрет тебя всего за несколько недель, слои гумуса и клубы корней, разрастаясь, покроют тебя. Дуб раздавит тебя, или кедр, или бук, что поднимется над тобой за несколько десятков лет, переплетаясь с кронами других деревьев, угнетая враждебные стволы, пока те не разлетятся в щепки, не треснут, не упадут на землю. Первобытный лес не чувствует, не думает, не знает сострадания, Фиолет! – Он что, говорил все это для меня одного? Я отступил на шаг. Зеленый Зепп немного успокоился и сказал, теперь уже обращаясь и к Кобальду, и ко всем остальным: – Головнёвые грибы, чага, хвощи, ужовники, плауны, драконьи хвосты, трагопогоны, можжевельники, ядовитые лютики, козлобородники, пушицы, кусты розовых бушпритов, колдуны, стебли, кармические корни, дикий шафран, багульники, дикие лилии, крапива, скабиозы, кусты волчьих ягод, чертополох, сосны, кедры, секвойи – все боролись друг с другом. Без передышки, изо всех своих сил. Каждый пытался задавить соседа, подмять, прорасти сквозь него, заставить его гнить, уничтожить, расплющить. На деревьях буйно росли, пробираясь к самой вершине, мхи, плющи и омела, на них – лишайники, на лишайниках – споры, ростки дерезы, и не всегда выигрывал тот, кто больше. Случалось, что гигант лежал, источенный плесенью, а сквозь него пробивался куст ежевики. Мне вообще показалось, что победителями по большей части оказывались мелкие создания. Грибы. Их было так много, что они несли с собой верную гибель, хотя и в них самих уже затаилась смерть.