Текст книги "Рождение Дестроера"

Автор книги: Уоррен Мэрфи

Соавторы: Ричард Сэпир
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Глава двадцать пятая

Швейцар отеля «Ройал Плаза», что на 59-ой улице, около Центрального парка, слегка удивился, когда вышедший из «роллс-ройса» джентльмен попросил его припарковать автомобиль. Раз ты ездишь на такой машине и имеешь шофера, то пусть он ее и паркует! Но джентльмен бросил, что шофера он берет с собой, и швейцар не стал спорить. Не стоит связываться с пассажирами «роллс-ройсов»!

Убедившись, что Джимми следует за ним по пятам, Фелтон вошел в роскошный холл отеля – инкрустированная солидная мебель, раскидистые растения в кадках, деликатный, почти женоподобный портье.

Направляясь к лифту, Фелтон с шофером не привлекли особого внимания, ничем не выделяясь среди респектабельных постояльцев и гостей, а кобура с пистолетом у Фелтона под мышкой была совершенно незаметна.

– Четырнадцатый этаж.

Засунув руку в карман черной шоферской ливреи, Джимми поправил пистолет, чем заслужил недовольный взгляд Фелтона, означавший, что на людях делать этого не стоило.

На четырнадцатом этаже решетчатые позолоченные двери лифта открылись в небольшое фойе, тогда как на всех остальных этажах перед выходящими из лифта представал коридор с рядами дверей по обе стороны. Занимая целый этаж отеля, Виазелли по совету Фелтона произвел эту реконструкцию, заменив коридор небольшим «предбанником» с глазками для наблюдения.

Ожидая в фойе, Фелтон с усмешкой переглянулся с Джимми, так как оба были хорошо знакомы с привычками хозяина этажа и заведенными им порядками: в данный момент сквозь одностороннее зеркало-окно слева за ними наблюдал один из телохранителей Виазелли. С их стороны зеркало было как зеркало. Фелтон поправил перед ним галстук, а Джимми не удержался и сделал средним пальцем неприличный жест своему отражению.

Дверь открылась, и одетый в темный полосатый костюм с синим галстуком человек пригласил их войти.

Не торопясь, как пара танцоров, не проявляя никаких эмоций, они вошли в светлую просторную комнату, переполненную мебелью, табачным дымом и людьми в строгих костюмах. Можно было подумать, что с минуты на минуту начнется конференция или симпозиум.

Однако здесь проходила вовсе не конференция. Когда Фелтон и Джимми вошли и остановились в центре комнаты под массивной хрустальной люстрой, шум разговоров разом прекратился и стал слышен лишь тихий шепот:

– Это он!.. Ага, точно… Ш-ш-ш… Тише, услышит…

Невысокий человек с наманикюренными ногтями, с темной итальянской сигарой в зубах и кривой улыбкой направился навстречу гостям и, подойдя поближе, сделал приветственный жест рукой.

– Э-э… Come sta, мистер Фелтон?

Фелтон попытался вспомнить, как зовут этого человека, но безуспешно и изобразил на лице вежливую улыбку.

– Налить вам что-нибудь выпить?

– Нет, спасибо.

Невысокий драматическим жестом прижал к груди руку, точно удерживая сердце, стремящееся выпрыгнуть прямо на золотистый ковер под ногами.

– Приношу глубочайшие извинения, мистер Фелтон, но у нас сейчас состоится совещание, и этот человек; – кивок в сторону Джимми, – ну… в общем, шоферу тут не место!

– О совещании я ничего не знал, – ответил Фелтон и посмотрел на часы.

– Простите, но ему придется уйти.

– Он останется.

Выразительные руки невысокого разошлись в стороны ладонями вверх, плечи поднялись в недоумении:

– Но он… но ему…

– Он останется, – без тени эмоций повторил Фелтон.

С лица невысокого исчезла кривая улыбка, вернее ее подобие. Тонкие губы сомкнулись, скрыв желтоватые зубы.

– Вряд ли Папаша будет этим доволен…

Фелтон молча еще раз посмотрел на часы.

Невысокий человечек отошел к стоящей у софы группе своих соотечественников в вполголоса начал что-то быстро говорить. Те слушали, искоса поглядывая на Фелтона и Джимми.

Джимми внимательно стал рассматривать каждого из этой компании.

Неожиданно в комнате воцарилась тишина. Слышны были только звуки отодвигаемых кресел. Все сидевшие вскочили, все стоявшие непроизвольно вытянулись. Взгляды всех устремились на распахнувшиеся двустворчатые двери.

Появился одетый в строгий серый костюм и полосатый принстонский галстук человек и произнес:

– Мистер Фелтон.

Фелтон и Джимми прошли через комнату, чувствуя на своих спинах взгляды присутствующих, Фелтон вошел внутрь. Джимми остался у закрывшихся за Фелтоном дверей, встав перед ними как часовой, внимательно следя за всем происходящим в комнате.

Двойные двери, через которые он прошел, всегда восхищали Фелтона: снаружи они были покрыты орнаментом и позолотой, но изнутри выглядели обычными дверями кабинета преуспевающего бизнесмена – солидное темное дерево и ничего больше.

Другим был и воздух. Им можно было дышать, не чувствуя дыма десятка горящих сигар. Паркетный пол тихонько поскрипывал под ногами Фелтона, подошедшего к длинному письменному столу красного дерева, за которым сидел холеный джентльмен. Перед ним была шахматная доска с расставленными фигурами.

На благородном лице с римским профилем выделялись глубоко посаженные темные глаза, в которых светилось дружелюбие. Аккуратные небольшие руки, длинные, седеющие на висках волосы разделены слева консервативным пробором.

Рот с чувственными полными губами, нисколько, как ни странно, не придавал ему женственности. Позади, на стене висела фотография плотной матроны и девяти детишек – его семья.

Пока Фелтон усаживался в кресле поудобнее, Виазелли не отрывался от шахмат.

Напрасно Фелтон, пристально изучая лицо и руки Виазелли, искал следы прошедших лет – их не было: ни морщин на лице, ни дрожи в руках… Время, казалось, не трогало этого человека.

– Как бы ты пошел в этом положении, Норман? – спросил Виазелли. Голос – твердый, с безукоризненным оксфордским акцентом.

– Я не играю в шахматы, Кармине.

– Я тебе все объясню. Меня атакуют ферзь и ладья черных. Но я могу уничтожить и ладью, и ферзя.

Виазелли умолк.

Фелтон положил ногу на ногу и вгляделся в расположение фигур на доске, которое, впрочем, ни о чем ему не говорило, Фелтон понимал, что Виазелли ждет от него комментария. Не дождется.

– Норман, почему бы мне не уничтожить атакующие фигуры?

– Если бы я играл в шахматы. Кармине, я бы тебе подсказал…

– Если бы ты умел играть, ты был бы хорошим противником.

– Я играю в другие игры.

– Жизнь не ограничивает нас в выборе наших устремлении…

– Жизнь такова, какой я ее создаю для себя.

– Тебе бы следовало родиться итальянцем.

– А тебе – евреем.

– Ну, это почти то же самое, – Виазелли улыбнулся. – Чего я никогда не мог понять, так это твоего пристрастия к южанам.

– Какого пристрастия?

– А твой техасец, этот Джимми?

– Он работает на меня.

– Ой ли? Мне казалось, что это выглядит несколько по-другому.

– Видимость обманчива.

– Видимость – это реальность.

– У меня твой шурин… – Фелтону надоела философия.

– Тони?

– Да.

– А, мы снова возвращаемся к проблеме ферзя и ладьи черных. Уничтожать их?

– Да, но не тогда, когда находишься в меньшинстве.

– Это как же?

– А вот так, как, например, сейчас: ты один, а я и Джимми – мы вдвоем.

– Не забывай, что там, за дверью, полно моих людей.

– Для Джимми это не проблема.

– Не думаю. Но, независимо от этого, ты не ладья и не черный ферзь. Ты – белый ферзь, моя самая мощная фигура. Если бы мне пришлось обороняться, а ты решил бы переметнуться к черным и стать их ферзем, то я попал бы в безвыходное положение.

– Меня самого обложили.

Виазелли поднял глаза от доски и улыбнулся.

Фелтон положил ладонь на стол.

– Что ты думаешь? От кого мы отбиваемся?

– Я рад, что ты сказал «мы», Норман, – Виазелли тихонько похлопал в ладоши. – Но ответить на твой вопрос не могу. Где-то через две недели сюда прибывает комиссия Сената, и я сперва подумал, что это они что-то замышляют. Но ведь за нами следят уже пять лет. Что, Сенат так долго готовился нанести удар? Нет, не думаю. Да и следят за нами как-то странно. Когда этим занимается ФБР или налоговая служба, дела передаются в суд. Но вот уже почти пять лет вокруг нас кто-то вертится, а дальше этого дело не идет.

– Ты сказал что-то о сенатском расследовании?

– Да. Сенат начал с Запада и сейчас подбирается к нам. Уж больно много любопытных стали совать нос в наши дела.

– Вот почему моим ребятам прибавилось работенки?

– Да. Но странно и еще кое-что. Ты говорил, что и тебя начали беспокоить.

Фелтон кивнул:

– Может, это твои макаронники затеяли семейную свару?

Краска бросилась Виазелли в лицо, но он не подал вида, что оскорблен.

– Нет, – ответил он, – это кто-то со стороны. Кто это или что – не знаю. А ты?

– Думаю, через пару дней буду знать.

– Хорошо. Я тоже должен знать. Что касается Тони, можешь вернуть его.

– Посмотрим.

Кармине замолчал. Его молчание иногда было весомее слов. Фелтон понимал, что продолжать беседу опасно. Все, что нужно было Виазелли сейчас, это – толкнуть Фелтона на первый ход, и тогда ему конец. И совершенно ничего не значили для Виазелли размышления Фелтона о том, насколько Кармине ему обязан и насколько Фелтон ему необходим.

Точно так все было и двадцать лет назад. Только тогда у Виазелли еще не было резиденции в отеле «Ройал Плаза».

Глава двадцать шестая

Разговор происходил в комнатушке позади бакалейной лавочки, кормившей семью Виазелли. Тогда у Кармине еще не было вырезанных из слоновой кости шахматных фигур – он сидел, склонившись к перевернутому деревянному ящику, на котором были грубо намалеваны черные и белые квадраты. Когда вошел Фелтон, Виазелли с задумчивым видом передвигал дешевые деревянные фигуры.

В комнате хозяйничали стаи жизнерадостных летних мух. Виазелли поднял глаза на Фелтона.

– Садись, – предложил он, – я хочу поговорить с тобой о деньгах.

Фелтон остался стоять.

– Что ты, второразрядный букмекер, знаешь о деньгах?

Виазелли двинул вперед пешку.

– Я знаю, что идет война. Знаю, что с этого можно много чего поиметь. И знаю, что ты имеешь мало.

– Мне хватает.

– Две тысячи за убийство по контракту? И этого достаточно для башковитого еврейского мальчика?

– Это больше, чем зарабатывают некоторые тупые макаронники.

Виазелли пошел слоном по диагонали.

– Сегодня – да. А завтра?

– Все равно Альфонсо не даст тебе заработать больше. Родная кровь или нет, но он тебе не доверяет, как я слышал.

– А если Альфонсо умрет?

– Его место займет Джакомо.

– Если Джакомо умрет?

– Луи.

– А если умрет Луи?

Фелтон пожал плечами:

– Чтобы их всех убить, на них нужно наслать чуму.

– Если умрет и Луи?

Виазелли напал конем на слона, которого только что выдвинул вперед.

Фелтон опять пожал плечами.

– Ты для чего меня позвал, чтобы поболтать?

– А если умрет и Луи? – повторил Виазелли.

– Придет кто-нибудь еще.

– Кто?

– У кого хватит ума.

– Флагерти. Займет ли Флагерти их место?

– Нет, он не потянет.

– А я?

– Ты в принципе потянешь. Но это вовсе не означает, что раз твоя фамилия заканчивается на "и", то тебе дадут прибрать к рукам все дело.

Виазелли пошел другим конем.

– Получается хороший дебют. Какой же ты еврей, если все время пашешь на дядю, а не на себя?

– Хочешь, чтобы я стал работать на тебя?

Виазелли пошел ферзем. Еще один ход, и мат. Потом, словно читая стихи:

– Так. Убьешь Альфонсо. Убьешь Джакомо. Убьешь Луи. Потом…

– Что потом?

– Сможет ли кто-то потом убрать тебя?

– Да, ты.

– Но как? Кроме тебя ни одного «стрелка» не останется, по крайней мере, имеющего в голове серое вещество. Весь синдикат будет полностью дезорганизован.

– Тогда почему бы мне не шлепнуть и тебя и взять все в свои руки?

– Не выйдет. Ты же не дурак и понимаешь, что за тобой будут охотиться и те, и другие, и тебя прикончит первый встречный мафиози. Особенно если учесть, что они никому, кроме итальянцев, не верят. Ты же для них чужак, и поэтому будешь представлять смертельную опасность.

– А ты?

– Я для них все-таки свой, рано или поздно им придется смириться. К тому же если дела пойдут на лад…

Виазелли взглянул Фелтону прямо в глаза.

– Подумай, что тебя ждет в будущем? В конце концов макаронники станут сводить счеты, а шлепнут тебя. За что? За пару штук. Разве это достойный конец для еврея?

– Какая разница? Смерть есть смерть.

– Но ты можешь жить, причем жить долго, и будешь как сыр в масле кататься.

– А ты меня не продашь?

– Ты будешь моим ферзем, самой сильной фигурой. Кто же продает своего ферзя?

– Ну, а твои «гориллы»?

– У меня их нет и не будет.

– А как же те, которые достанутся тебе в наследство?

– Отошлю их подальше, в Чикаго, Сан-Франциско, Новый Орлеан… Ты будешь моим генералом. А я буду заниматься основным делом, приносящим доходы. Я много думал и понял, что дело станет выгодным только в одном случае: нужно оставить тех, кто приносит деньги, а от тех, кто приносят неприятности, избавиться. Ни один из моих людей не будет носить оружия! Оружие и все такое – по твоей части. Я буду платить тебе не за каждое отдельное задание, а твердую зарплату. Плюс проценты от общей прибыли. Покончишь с Альфонсо, Джакомо и Луи – для начала получишь миллион долларов.

– Ты знаешь, я жалею, что не умею играть в шахматы…

– Ты мог бы стать гроссмейстером! – ответил Виазелли.

Но на шахматы у Фелтона времени никогда не было. Нужно было подыскивать себе надежных подручных. В Ист-Сайде он вышел на Мошера – парнишку, готового целые дни проводить в тире, где он часами сажал в мишени пулю за пулей; Анджело Скотиччио Фелтон встретил в каком-то баре, где тот обдумывал, как бы выставить кого-нибудь на сотню долларов. Тимоти О'Хара нашелся в доках, где он промышлял мелкими кражами с армейских складов. Джимми Робертс до встречи с Фелтоном был техасским ковбоем с широкой улыбкой и пистолетом, охотником за удачей.

– Вы будете моими генералами, – объяснял им Фелтон при первой встрече. – Мы с вами должны действовать как хорошо отлаженная военная машина. Пока это будет так, мы будем живы и богаты. Богаты по-настоящему.

– А можем стать трупами, – пробурчал Мошер.

– Можем, если не избавимся от тех, кто может сделать нас трупами.

Первым по счету стад Альфонсо Дегенерате, глава рэкетиров в Бронксе, живший в абсолютно неприступном особняке на Лонг-Айленде. На свою беду он был совсем в другом месте, когда к нему явился новоиспеченный маршал наемной армии убийц Норман Фелтон со своей четверкой.

Альфонсо в это время лежал в постели с какой-то хористкой и считал себя в абсолютной безопасности, поскольку его местонахождение было известно только его племяннику, Кармине Виазелли. Вода Ист-Ривер показалась бы Альфонсо очень холодной, если бы не свинцовое успокоительное, которым его нашпиговали пятеро молодых людей. К тому же Альфонсо и в реке находился в компании прелестной, хотя и мертвой барышни.

Джакомо Джанинни никогда не увлекался барышнями, он был человек дела. По совету Кармине Виазелли, погруженного в траур племянника Дегенерато, Джанинни встретился с наемным убийцей для выработки плана отмщения Альфонсо. Встреча произошла на крыше пентхауза. Молодой пистолетчик зачем-то привел с собой четверых товарищей, но ни один из них, несмотря на отчаянные усилия, не смог удержать Джакомо от прыжка с крыши.

Вскоре Фелтону позвонил Виазелли.

– Они узнали, что это ты, Норман.

– Тогда они понимают, что за моей спиной стоишь ты!

– Да ладно, не так уж все и плохо. Остался один Луи, но на этот раз без сюрпризов: он понимает, что к чему. Я тебя прошу только об одном: сделай так, чтобы его тело никто никогда не нашел.

– Почему?

– Удобнее будет торговаться: итальянцы очень суеверны.

Луи жил на яхте, которую он никогда не покидал. Корабль был связан с берегом телефоном, катера перевозили на сушу приказы и распоряжения Луи, а на корабль – деньги.

Фелтону показалось, что он попал в безвыходное положение: убрать Лун невозможно, а его исполнители раньше или позже расправятся с Фелтоном. Но тут Луи неожиданно совершил ошибку, отдав приказ встать на якорную стоянку в устье реки Хакенсак. Место это находилось на окраине Нью-Джерси. Рядом, на берегу, была свалка старых автомобилей и небольшой заводик по прессовке и упаковке металлолома. Шла вторая мировая война. Металлический лом пользовался огромным спросом.

Луи поставил яхту в док у самого берега. Сообразив, что получил один, возможно, последний шанс, Фелтон приступил к решительным действиям и через сорок пять минут стал владельцем «кладбища автомобилей» со всем сопутствующим оборудованием, переплатив раза в четыре больше настоящей цены. Отдать пришлось все до последнего цента. Фелтон об этом не жалел, справедливо рассудив, что трупу деньги вообще не нужны.

Бывший владелец автокладбища, получив причитающийся ему чек, кратко рассказал Фелтону, как действуют механизмы по обработке металлолома. Выслушав его, Фелтон понял: судьба преподнесла ему настоящий подарок!

– Перед нами счастливое будущее, джентльмены, – сообщил он своим генералам.

Этой же ночью в результате загадочного инцидента была повреждена подводная часть яхты Луи. На следующее утро Джимми через рупор осведомился у команды, не нужна ли им помощь в ремонте.

– Мы не можем оставить судно, – последовал ответ.

– И не надо. Мы вас вытащим вместе с судном по слипу, поставим в сухой док и починим вашу яхту.

Через десять минут, посоветовавшись, экипаж согласился.

К берегу были подведены мощные краны. Яхту подцепили толстыми стальными тросами. Краны приподняли судно, а заблаговременно прицепленные лебедки начали вытягивать его по слипу на берег. Достигнув высшей точки подъема, яхта медленно спустилась по наклонной плоскости и очутилась в закрытом со всех сторон доке, со стенами из монолитного железобетона. Что произошло потом, неизвестно, но на белый свет больше не появилась ни сама яхта, ни те, кто находился на борту…

На следующий день опять позвонил Виазелли.

– Восхитительно! Я обещал тебе миллион? Пусть будет два миллиона! Как тебе это удалось? И команда, и яхта, и все прочее…

– Я не трачу времени на шахматы, – ответил Фелтон.

Несколько лет прошли легко и спокойно, без проблем. Снайпер Мошер занимался устранением свидетелей, имеющих какие-либо факты против Виазелли. Тела исчезали бесследно.

О'Хара был занят подбором новых кадров, особенно из окружения Виазелли. Как только там появлялся подающий надежды паренек, его тут же приглашал на службу О'Хара, соблазняя хорошим заработком. Затем этих ребят, представляющих потенциальную опасность для Фелтона, тихо и без шума убирали. Таким образом, Виазелли никак не удавалось создать собственную армию. Скотиччио в Филадельфии организовал свою маленькую империю, находящуюся под полным контролем Фелтона.

Джимми был всегда под рукой, вроде адъютанта. Это было гораздо выгоднее и безопаснее, чем объезжать диких лошадей, Фелтон оставался абсолютно чист перед законом. Его имя никогда не всплывало в процессе расследований или судебных разбирательств, он старался держаться подальше от передовой линии фронта и вел жизнь респектабельного гражданина.

О делах Фелтона знали только его генералы, а им было выгоднее помалкивать: полная секретность помогала держаться наверху и жить так, как пожелаешь.

Короче говоря, все были довольны. А сейчас, глядя на забавляющегося своими любимыми шахматами Виазелли, Фелтон думал о том, что спокойной жизни приходит конец.

– Норман, ты все еще мой белый ферзь, – произнес Виазелли, устало опустив ладони на край длинного стола красного дерева. – Ты и только ты моя единственная опора.

– Спасибо за доверие, – медленно проговорил Фелтон, следя за тем, как Виазелли ставит мат. – Но кто же тогда Максвелл?

Виазелли удивленно поднял глаза.

– Максвелл?

Фелтон утвердительно кивнул.

– Одно могу сказать тебе с уверенностью: кто-то вступил с нами в борьбу, и этот человек или эти люди каким-то образом связаны с именем Максвелла. Сегодня пришлось убрать одного типа. Единственное, что его интересовало, это Максвелл.

– Максвелл?

Виазелли недоуменно уставился на шахматную доску. Что это? В игру вступают новые, неизвестные фигуры?

– Максвелл, – повторил Фелтон.

Виазелли пожал плечами, Фелтон поднял бровь.

Глава двадцать седьмая

Римо быстро выяснил, что остаться наедине с воспитанницей Бриарклиффа гораздо легче, чем тайком пробраться в бордель. Оказалось, что хозяйки публичных домов более бдительны, чем деканы привилегированных женских школ. Их вынуждала к этому сама жизнь, ведь они имели дело с вещами гораздо более сложными, чем развитие интеллекта нового поколения передовых американских женщин.

Римо объяснил декану, не особенно рассчитывая на успех, что он, будучи журналистом, собирает материал для очерка «Метафизика разума». Он и сам не знал, что это означает, но декан – толстая коровообразная матрона с волосатым подбородком – сразу же разрешила ему находиться на территории колледжа до одиннадцати вечера. После одиннадцати все мужчины (в соответствии с правилами) должны покинуть территорию. Но Римо, перед тем, как покинуть колледж, следовало бы зайти к ней и обсудить собранный для очерка материал.

Таким образом, Римо оказался в Фэйведер-Холле с дешевым блокнотом в руках. Назвавшись журналистом, он старался делать вид, что постоянно что-то записывает. А в это время, группа сидящих перед ним молодых девушек искренне, с энтузиазмом и очень громко высказывала свое мнение по теме «Как связаны космос и женщина?»

Мнение было у каждой. Каждая стремилась его высказать. На Римо обрушился шквал молодых голосов, улыбок, умных мыслей, не все из которых он понимал. У каждой Римо спрашивал: «А вас как зовут?» И всякий раз ответ его не удовлетворял. Наконец он вынужден был спросить, есть ли еще девушки в этом корпусе?

Они дружно покачали головами. Потом одна из них сказала:

– Больше никого, если не считать Цинти.

Римо вздрогнул.

– Цинти? Как фамилия этой Цинти?

– Цинти Фелтон, – ответила барышня, – наша зубрила.

– Нехорошо так говорить, – вмешалась другая студентка.

– Но это правда!

– А где ее можно найти? – спросил Римо.

– В ее комнате, где же еще?

– Я должен выслушать и ее мнение. Прошу меня извинить, девушки. А где находится ее комната?

– Второй этаж, первая дверь направо, – ответили они хором. – Но туда нельзя, такие у нас правила.

Римо вежливо улыбнулся.

– Ничего, у меня есть разрешение. Благодарю вас.

Римо шел вверх по лестнице, поднимаясь по ступеням, отполированным тысячами ног, хозяйки которых часто становились впоследствии супругами президентов или послов. Ступени поблескивали в свете старинных ламп. Все вокруг Фэйведер-Холла было пропитано традициями, они казалось, витали в воздухе, их можно было при желании разливать в бутылки.

Первая дверь справа оказалась распахнута. Римо увидел письменный стол, пятно света от настольной лампы. Из-под стола высовывалась нога не слишком соблазнительных очертаний. В пятне света на столе двигалась рука с обкусанными ногтями.

– Здравствуйте, – сказал Римо, – я готовлю статью для журнала. – Да, это не самое удачное начало разговора с девушкой, которая должна вывести меня на своего папочку.

– Что вы здесь делаете?

В ее голосе странным образом сочетались нотки детского фальцета и грубоватые обертоны зрелости.

– Готовлю статью для журнала.

– А-а…

Чтобы рассмотреть Римо, ей пришлось слегка повернуться вместе со стулом. В дверях стоял рослый и симпатичный мужчина. А перед Римо предстала типичная представительница поколения эмансипированных моралисток: девушка в синей юбке и коричневом свитере, обутая в белые теннисные туфли. Довольно приятное лицо. Вернее, оно было бы приятным, будь на нем хоть тень косметики. Растрепанные волосы как ржаное поле после сильного ветра. Изжеванный карандаш. На свитере приколот значок: «Свобода. Немедленно!».

– Я интервьюирую студенток.

– А-а.

– Хотелось бы взять интервью и у вас.

Римо занервничал. Непреодолимо захотелось пошаркать ногой. Вспомнив уроки Чиуна, Римо попытался сконцентрироваться, начать излучать на объект флюиды мужественности, но напрасно. Он столкнулся с чем-то, что, собственно, и не было до конца женщиной. Все было при ней, по крайней мере с виду: груди, бедра, глаза, рот, уши, нос, но женственность напрочь отсутствовала…

– Так можно с вами побеседовать?

– Да. Садитесь на кровать.

Такая фраза, произнесенная любой другой женщиной, непременно показалась бы содержащей скрытый намек, но в данном случае смысл ее был точен и недвусмыслен: логичное предложение сесть на кровать, так как в комнате был только один стул, уже занятый хозяйкой.

– Как вас зовут? – спросил Римо, старательно демонстрируя свой блокнот.

– Цинтия Фелтон.

– Возраст?

– Двадцать лет.

– Домашний адрес?

– Ист-Гудзон, Нью-Джерси. Противный город, хотя папе он почему-то нравится. Да садитесь же!

– Ах, да.

Римо опустился на синее одеяло.

– А в чем, по-вашему, проявляется связь женщины и космоса?

– Метафизически?

– Естественно.

– С точки зрения метафизики, женщина – продолжатель рода человеческого в нашем антропоидном обществе. Ее роль – вселенского свойства – ограничена первичными доминантами. С одной стороны… Вы успеваете записывать?

– Да, да, конечно.

Римо быстрее зацарапал по блокноту, делая вид, что стенографирует всю эту абракадабру. В конце интервью Римо, сделав умное лицо, заявил, что поражен глубиной некоторых высказанных положений и хотел бы в следующий раз обсудить их подробнее. Может быть, завтра?

К сожалению, весь завтрашний день у нее занят до предела.

Журналист Римо настаивал, что только она, Цинтия Фелтон, может прояснить возникшие проблемы метафизической связи женщины и космоса.

Вновь последовал твердый отказ.

Тогда журналист Римо предложил позавтракать вместе.

И опять прозвучало «нет».

Тогда он попросил на память фотографию ее синих-синих глаз.

А почему он так жаждет подучить фотографию ее синих-синих глаз?

Да потому, что это самые-самые синие глаза, которые он когда-либо встречал.

– Чепуха! – последовал ответ.