Текст книги "Рождение Дестроера"

Автор книги: Уоррен Мэрфи

Соавторы: Ричард Сэпир
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Глава семнадцатая

Два следователя из управления полиции Ист-Гудзона поднимались в бесшумном лифте дома-башни «Ламоника» на частный двенадцатый этаж.

Тишина в кабине действовала угнетающе, и оба молчали. Сержант Грувер, пузатый человек с погасшей сигарой в зубах, наблюдал за зажигающимися поочередно номерами этажей. Его напарник Рид, известный среди коллег в Управлении по расследованию убийств под кличкой «Тощий Рид», скользил карандашом по страницам в черной записной книжке.

– Он свалился по меньшей мере с девятого этажа, – произнес Рид.

Грувер что-то пробурчал в ответ.

– Говорить он не может.

– А ты бы смог, если бы свалился с девятого этажа? – спросил Грувер и потрогал пухлым волосатым пальцем отполированную до блеска панель лифта. – Ни черта он не скажет, его и до больницы-то не довезут.

– Но он сначала еще мог говорить, я сам слышал, как он что-то сказал одному из тех, кто тащил носилки.

– Слышал, слышал… Отвяжись ты от меня! – Кровь бросилась Груверу в лицо. – Слышал он. Ну и что? Мне вообще все это не нравится. Слышал он!

– Что ты на меня орешь? – завопил Рид. – Я, что ли, виноват, что мы обязаны теперь допрашивать владельца «Ламоники»?!

Грувер смахнул пылинку с полированной панели. Вместе с Ридом они работали уже почти восемь лет, и оба прекрасно знали о дурной, если не сказать опасной, репутации этого здания.

Этому дому с роскошными апартаментами самое место было в одном из лучших районов Нью-Йорка, но его почему-то выстроили в Ист-Гудзоне. Двенадцатиэтажное здание приносило городу налоги с четырех с половиной миллионов долларов, в которые оценивалась двенадцатиэтажка. Своим существованием башня «Ламоника» поддерживала баланс муниципального бюджета, снижая налоги горожан. Это была одна из многих причин, по которым власть в городе уже почти десять лет принадлежала той политической партии, которая пользовалась поддержкой владельца великолепного белого здания, возвышавшегося над облепившим его основание трехэтажным убожеством.

Мэр города издал обязательную к исполнению всеми полицейскими инструкцию, по которой патрульный полицейский автомобиль должен был круглосуточно курсировать вокруг башни. Ни одному из полицейских не позволялось входить в здание без разрешения мэра. Полицейским вменялось в обязанность отвечать на вызовы, исходившие из здания, на приоритетной основе.

Если господин Норман Фелтон, владелец здания, занимающий все двадцать три комнаты на двенадцатом этаже, обратится в полицию. Управление полиции Ист-Гудзона обязано было немедленно оказать ему содействие, известив предварительно мэра, который тут же справлялся, не может ли он лично сделать что-либо для господина Фелтона, известного своей щедростью в делах политических.

Грувер потер панель лифта рукавом пальто, отступил на шаг и полюбовался работой. Блеск!

– Ты должен был сперва позвонить мэру, – сказал Рид. Лифт остановился.

– Должен, должен… Его дома не было! Что ты ко мне привязался?!

Круглые щеки Грувера опять покраснели. В последний раз убедившись в том, что панели лифта возвращен ее прежний безупречный вид, он ступил на пушистый темно-зеленый ковер фойе. Двери лифта закрылись. Обернувшись, Грувер заметил, что кнопки вызова лифта не было.

Он подтолкнул Рида локтем. Единственным выходом из фойе теперь была белая дверь с глазком в центре, без ручки, с петлями, убранными вовнутрь.

Хорошо освещенное фойе напоминало тюремную газовую камеру с той разницей, что здесь не было даже отверстия, через которое в емкость с кислотой бросают таблетку, вызывающую смертоносную реакцию.

Но это беспокоило Рида меньше всего.

– Мы даже шефу не позвонили.

– Замолчишь ты или нет? – огрызнулся Грувер. – Заткнись, а?

– Нам может здорово влететь, это уж точно…

Грувер сгреб в кулак широкие синие лацканы Рида и проговорил шепотом:

– У нас нет другого выхода! Там, внизу, лежало тело. Не бойся, я знаю, как обходиться с этими богатеями, все будет нормально. И шеф нам ничего не сделает. Закон на нашей стороне. Все будет о'кей.

В ответ Рид только с сомнением покачал головой.

Грувер постучал в дверь – звук получился глухой, как и должно быть, если костяшками пальцев стучать по металлу. Сняв шляпу, он подтолкнул локтем Рида: снимай, мол, свою, чего ждешь? Рид спрятал блокнот и последовал немому совету старшего по званию напарника, нервно жевавшего потухшую сигару.

Дверь бесшумно отъехала влево, открыв взгляду полицейских одетого в черное высокого и импозантного дворецкого.

Грувер извиняющимся тоном сообщил, что им не хотелось беспокоить господина Фелтона, но обстоятельства… На тротуаре перед башней «Ламоника» был обнаружен человек, по всей вероятности выпавший из окна одной из квартир.

Пристально поглядев на Грувера и Рида, неожиданно почувствовавших себя неуютно, дворецкий произнес:

– Прошу вас.

Помещение, в котором они оказались, размерами напоминало банкетный зал. Полицейские даже не заметили, как за их спинами бесшумно задвинулась дверь. Раскрыв рты, полицейские разглядывали пятнадцатиметровое панорамное окно, полуприкрытое белизной роскошных портьер. Во всю длину боковой стены раскинулся шикарный диван, обитый дорогой кожей. Комната была освещена мягким рассеянным светом скрытых ламп, как в художественном салоне. Стены были увешаны картинами в стиле модерн. Их броские, радующие взгляд рамы, подобно часовым, замкнули вокруг полицейских сплошное кольцо цвета, напоминая, что теперь они были совсем в другом, непохожем на Ист-Гудзон мире.

Дальний угол занимал концертный «Стейнвей». Мраморная простота линий роскошных кресел – не мебели, а произведений искусства – гармонировала с остальным убранством комнаты. Через громадное окно были видны красноватые отблески заходящего солнца на боках пассажирских лайнеров, стоящих в нью-йоркском порту.

Грувер тихонько присвистнул. Он вдруг пожалел, что не дозвонился-таки до шефа. Сигара во рту вдруг превратилась в немой укор его плебейскому происхождению. Пришлось засунуть ее – изжеванным концом вперед – в карман плаща.

Рид тем временем машинально запихивал блокнот все глубже и глубже в шляпу.

Наконец возвратился дворецкий.

– Джентльмены, господин Фелтон примет вас. Прошу вас следовать за мной и воздержаться от курения.

Едва дворецкий отворил дверь кабинета, как Грувер понял, что совершил большую ошибку. С людьми такого калибра ему не приходилось сталкиваться в Ист-Гудзоне, хотя он знал и мэра, которого помнил еще адвокатишкой, и самого модного в городе врача, загубившего как-то по пьяному делу младенца.

Одетый в кашемировый халат человек, сидевший в кресле вишневого дерева с тоненькой книгой на коленях, принадлежал к другой породе людей. Безукоризненно подстриженные седеющие волосы, казалось, подсвечивали благородные и сильные черты его лица. Взгляд голубых глаз был неподвижно спокоен.

От него исходила аура элегантности и величия. Казалось, что одним своим присутствием он облагораживал сплошь уставленные книгами стены. Он был таким, каким должен быть, но, к сожалению, никогда не бывает настоящий мужчина.

– Господин Фелтон, – объявил дворецкий, – эти джентльмены из полиции.

Г-н Фелтон кивнул, дозволяя дворецкому впустить полицейских в кабинет. Слуга поставил два кресла неподалеку от колен Фелтона. Справа от него стоял полированный дубовый стол, за ним – задернутые портьеры.

Г-н Фелтон снова кивнул, отпуская дворецкого. Поколебавшись, Грувер и Рид присели на краешки кресел.

– Весьма сожалеем, сэр, что пришлось вас побеспокоить, – выдавил Грувер.

Господин Фелтон сделал одобрительный жест рукой.

Грувер поерзал на кресле. Его штаны вдруг показались ему мятыми и тесными.

– Даже не знаю, с чего начать, господин Фелтон.

Слегка наклонившись вперед, седовласый джентльмен благосклонно улыбнулся и тихо произнес:

– Говорите, не стесняйтесь.

Грувер кивнул на черный блокнот в руках Рида.

– Час назад перед этим зданием был найден человек. По характеру повреждений мы предположили, что он выпал из окна одной из квартир.

– Вы хотите сказать, что кто-то видел, как он летел, – спросил Фелтон тоном, больше соответствующим утверждению, нежели вопросу.

Грувер дернул головой, как человек, внезапно обнаруживший лазейку там, где ее не должно было быть.

– Нет, нет. Никто не видел, как он упал. Но нам уже приходилось видеть таких, как он, жертв падения с высоты, и я, прошу прощения, почти уверен, что он выпал из окна именно этого здания.

– Не могу с вами согласиться, – произнес благородный домовладелец.

Рид окончательно скомкал свой блокнот. Горло Грувера уподобилось тротуару в летнюю жару. Он собрался было возразить, но Фелтон жестом остановил его.

– Не могу согласиться, так как я твердо уверен в этом. В этом здании есть несколько семей, которые приглашают в гости кого попало. Перед тем, как сдать квартиру в этом доме, мы весьма тщательно изучаем личность будущего клиента, но вы как профессионалы должны понимать, что ни в ком нельзя быть уверенным до конца. Скорее всего, этот человек прыгнул именно из одной такой квартиры… – тут Фелтон преклонил голову, как бы собирая силы, и пристально посмотрел в беспрестанно моргающие глаза Грувера – …или, прости меня Господи, его выкинули из окна.

Фелтон посмотрел на томик стихов у себя на коленях:

– Понимаю, сколь ужасным вам это может показаться. Подумать только, отнять человеческую жизнь! Но, вы знаете, это иногда случается.

Если бы от этого не зависела их дальнейшая карьера, то и Грувер, и Рид, конечно же, расхохотались бы. Раскрыть двум полицейским такую тайну! Сообщить, что в грешном мире существуют убийцы и жертвы! Но что можно ожидать от утонченного, родившегося в рубашке миллионера, отгородившегося от реальности окружающей жизни томами стихов?

Фелтон продолжал.

– Час назад я как раз вышел на балкон подышать. Я видел, как он летел с балкона восьмого этажа. Я позвал дворецкого, и мы немедленно направились туда. Но квартира уже давно пустует. Мы никого в ней не застали. Если этого несчастного выбросили из окна, то преступник успел скрыться. Я, конечно, собирался немедленно сообщить об этом, но был так взволнован… Пришлось вернуться сюда, чтобы немного успокоиться. Какой ужас!

– Да. Мы понимаем, как это для вас тяжело, сэр! – сказал Грувер.

– Да уж… – согласился Рид.

– Ужасное и страшное происшествие, – продолжал Фелтон. – Подумайте только, что преступник, выбросивший этого несчастного из окна… если, конечно, его действительно выбросили… живет в этом здании.

Фелтон посмотрел полицейским в глаза.

– Я вынужден просить вас об огромном одолжении. Я уже сказал об этом Биллу, и он согласился со мной.

– Биллу? – спросил Грувер.

– Да, Биллу Далтону. Мэру Далтону.

– Ах, да, конечно, – сказал Грувер.

– Так вот, этот человек на улице. Погибший.

– Он еще жив… – сообщил Грувер.

– Правда?

– Пока еще жив, но мучиться ему осталось недолго. Он в тяжелом состоянии.

– Ужасно, ужасно. Впрочем, это может помочь делу. Очень прошу вас, выясните как можно скорее, кто он и откуда. Если возможно, сегодня до полуночи. Мы хорошо осведомлены о прошлой жизни наших квартиросъемщиков и, может быть, сможем выявить какую-то связь.

Грувер кивнул:

– Мы уже начали обычную процедуру расследования.

– Пусть она станет большим, нежели обычная процедура, и ваш труд будет вознагражден.

Грувер выставил вперед пухлые руки с толстыми пальцами, как будто отказываясь от второй порции земляничного торта.

– Нет, что вы! Нам ничего не нужно, мы очень рады…

Груверу не удалось закончить. Фелтон вынул из томика стихов два конверта.

– Внутри вы найдете мою визитную карточку. Прошу вас позвонить, как только что-то выяснится.

Выпроводив полицейских, дворецкий вернулся и сказал:

– Можно было просто навешать им лапши на уши. Очень тебе надо еще и взятки им давать.

– Какие взятки, лопух! – Фелтон поднялся из кресла, швырнул книгу на стол и потер руки.

Дворецкий пожал плечами:

– Что я такого сказал, босс?

– Ладно, Джимми. Я что-то нервничаю немного.

– Чего это вдруг?

Фелтон бросил на Джимми холодный взгляд, повернулся и подошел к портьерам, закрывавшим ведущую на балкон дверь.

– Откуда он взялся?

– Что?

– Ничего, Джимми. Налей-ка мне чего-нибудь!

– Правильно, босс. И мне тоже.

– И тебе.

Раздвинув портьеры, Фелтон вышел в сумерки, опускавшиеся на балкон двенадцатого этажа башни, которая возвышалась над Ист-Гудзоном благодаря его, Фелтона, стараниям.

Носком белой бархатной туфли сгреб землю, которая высыпалась из перевернутой кадки с пальмой, подошел к краю и, опершись на алюминиевое ограждение, вдохнул чистый воздух, принесенный ветром с Гудзона.

Здесь, наверху, воздух был чист. За каждый из кирпичей этого здания, поднявшего его сюда, где веял прохладный свежий бриз, заплатил он, Фелтон. Здесь не было копоти, не то, что на Восточной окраине, там, за рекой. Толпы народу, уличные торговцы, заводы, матери, кричащие на своих ребятишек, если, конечно, матери были дома. Когда Фелтон был мальчишкой, его мать редко бывала дома.

Иногда она все же приходила. Ночью. Проснувшись от шлепка по спине, он видел мать и ощущал алкогольный перегар. Почти всегда за ее спиной маячил силуэт стоящего в дверях мужчины, вырисовывавшийся в свете лампы из коридора. Больше мужчине и стоять-то было негде: квартирка крохотная. Одна комната. Одна кровать, которую надо было освободить.

Мать подталкивала его к двери, крича: «Да подушку-то оставь!» Приходилось оставлять и устраиваться на полу у двери. Зимой он брал с собой пальто.

Тогда они тоже жили на последнем этаже. Но на Деланси-стрит верхний этаж был самой нижней ступенью социальной лестницы, даже если твоя мать не была проституткой. На Восточной окраине лифты были не в почете.

Иногда она еще и запирала дверь изнутри, и утром нельзя было прошмыгнуть в квартиру, чтобы надеть куртку, почистить зубы и умыться. В школу он приходил грязный после ночевки на полу, с нечесанными волосами. Но никто из одноклассников над этим не смеялся.

Один как-то раз попробовал… Норман разобрался с ним при помощи отбитого горлышка бутылки – «розочки» в переулке возле школы. Его противник был почти на голову выше, но Фелтона это никогда не волновало: слабые места были у всех, и у больших они были больше, вот и все. Легче попасть палкой или камнем. Или «розочкой».

К четырнадцати годам Фелтон уже дважды побывал в детской исправительной колонии. Не миновать бы и третьего раза, да один из мамашиных клиентов улегся, оставив в штанах бумажник. Зайдя в комнату, чтобы умыться, Норман прихватил бумажник и улизнул. Ему это было не впервой, но столь богатый улов попался ему в первый раз. Двести долларов.

Это было слишком много, чтобы делить с мамой, и Норман Фелтон в последний раз спустился по грязной лестнице и вышел на улицу хозяином своей судьбы.

Удача пришла не сразу. Двухсот долларов хватило только на две недели. На работу четырнадцатилетнего паренька, хотя он и утверждал, что ему семнадцать, никто брать не хотел. Он попытался было втереться в доверие к букмекерам, но даже они не хотели брать курьером несовершеннолетнего.

Последний пятачок ушел на «хот-дог». Объедая булку вокруг сосиски, откусывая лишь по маленькому кусочку, чтобы продлить удовольствие, Норман брел по Пятой авеню. Впервые в жизни ему было страшно.

И тут он столкнулся со здоровенным мужиком, который, пятясь, выходил из подъезда. Остаток вожделенного бутерброда полетел на тротуар.

Не помня себя от злости, Норман бросился на невольного обидчика, но прежде, чем он нанес второй удар, на него кинулись два молодчика-бугая…

Ом пришел в себя в большой кухне, полной прислуги. Симпатичная женщина средних лет, сплошь увешанная драгоценностями, вытирала ему кровь со лба.

– Ну, ты, парень, нашел, с кем связываться, – молвила она.

Норман моргнул.

– Отличное представление ты устроил перед моим домом.

Норман огляделся вокруг и увидел столько красивых женщин, сколько ему не приходилось встречать за всю жизнь.

– Что, девочки, – спросила женщина средних лет, – не на того парень напал, а?

Девочки засмеялись в ответ.

– Только не рассказывай никому, с кем схватился на улице, – сказала женщина.

– А мне и некому рассказывать, – ответил Норман.

Недоверчиво улыбнувшись, женщина покачала головой.

– Так уж и некому?

– Некому, – повторил Норман.

– А где ты живешь?

– Да тут, недалеко.

– А точнее?

– Точнее – там, где можно устроиться поспать.

– Не верю я тебе, парень, – сказала женщина и снова вытерла ему лоб.

Вот так Норман Фелтон начал свою карьеру, начал в самом модном и дорогом публичном доме Нью-Йорка. Он стал любимцем девочек. Сама мадам доверяла ему деликатные поручения. Он умел держать язык за зубами. И главное – он быстро соображал.

Позже Норман узнал, что человек, лишивший его остатков сосиски с булочкой, был никто иной, как сам Альфонсо Дегенерато, главарь рэкетиров Бронкса.

Глава восемнадцатая

– Все они только о вас и мечтают, мистер Морокко! – говорил всегда Норман, зная, что это «железная» пятерка.

– Все-то ты, парень, знаешь, – смеялся в ответ Морокко.

Затем мистера Морокко нужно было проводить наверх, к Норме или к Кэрол. Спускаясь вниз, Фелтон представлял себе все, что будет дальше.

Наибольшую трудность представлял первый этап. Мистера Морокко надо было возбудить. На это уходило от двадцати до тридцати минут. Ключ к потенции Морокко был, судя по всему, запрятан где-то в его голове. После этого девочка с огромным трудом доводила начатое до конца. В ее стонах не было ни грамма фальши, правда, это были стоны натуги, а не экстаза.

Затем нужно было восторженно расхваливать мужские способности Морокко. Мадам объясняла, что именно за это он и платит. Если точно придерживаться описанной последовательности, то за ночь от Вито Морокко можно было получить пятьдесят долларов.

Девочки говорили, что он рэкетир, но не простой «бык». На этом много не заработаешь. Все, что должен был делать Морокко, это перевозить деньги из одного места в другое и не раскрывать рот. Он был мешком для перевозки денег. Он ни разу не потерял ни цента, ни разу не сказал ни слова о своем бизнесе.

Морокко работал на Альфонсо Дегенерато, «папу» рэкетиров Бронкса. Порой, перешептывались девочки, он возил по сто тысяч долларов.

Норман время от времени выполнял разные поручения мадам. Он наблюдал, запоминая все увиденное. Он знал тайны многих клиентов, не только адмирала из Вашингтона, который платил большие деньги за то, чтобы одна из девочек плясала перед ним в голом виде, посыпая адмирала пудрой.

Один священник требовал, чтобы его непременно били плетьми. Кому-то не хватало и двух женщин сразу, а кого-то не возбуждали даже двенадцать. Бывали клиенты, страдавшие от одиночества, бывали испуганные.

Случалось выполнять и поручения клиентов. Встретить женщину и проводить туда-то; получить сверточек и отвезти. Плюс поручения в указания мадам. Обеспечить Дейзи пудрой. Никогда не называть мистера Джонсона по имени. Мистер Фельдштейн очень ценит тех, кто кланяется, приветствуя его.

Он был любимчиком мадам. «Мужчиной управляют яйца, желудок и страх. Сперва он чувствует страх, потом голод. И то, и другое проходит, и он тут же кидается на то, что предлагаю я,» – утверждала она.

Норман делал вид, что внимательно слушает, хотя давно уже понял, что мадам не права.

Мужчиной управляет его "я". Гордыня сильнее смерти, сильнее голода, сильнее сексуального влечения. Гордыню можно выбить из мужчины только силой. Оставь мужчину в покое, и он всегда предпочтет гордыню плотским увлечениям. Сначала – она, потом – все остальное.

Норман видел это в Джонсоне, в Фельдштейне, в Морокко. Он видел это и в сияющих пуговицах адмирала. Мужчины слабы, тщеславны и склонны к самообману. В этом же была и слабость мадам, что он и не преминул доказать.

Когда Норман проработал у мадам уже три года, и ему исполнилось семнадцать лет, она поинтересовалась:

– Ты спал когда-нибудь с женщиной?

– Ага.

– Кому же это из наших девочек повезло?

– Никому. Свою я нашел не здесь.

– Отчего?

– Ваши девочки – грязь. Спать с ними – все равно, что окунуться в выгребную яму.

Она запрокинула голову назад и испустила клокочущий, пробирающий душу полусмех-полукрик, который лишил ее сил и заставил в изнеможении прислониться к лампе, рядом с которой она сидела.

Но, увидев, что Норман нисколько не чувствует вины и нимало не смущен, она перестала хохотать и заорала:

– Уматывай отсюда к чертовой матери! Убирайся, крысиное семя! Я тебя вытащила из дерьма, проваливай вон!

Кухарка попятилась в сторону, подальше от разгневанной хозяйки. Одна из девочек, вошедшая зачем-то в кухню, в изумлении замерла на месте: мадам в первый раз на чьей-либо памяти плакала…

А рядом тихо ухмылялся Норман, мальчик на посылках.

Да, он победил, но остался без работы. Образования у него практически не было, так же как и денег. Так что он выиграл?

В тот промозглый ненастный вечер Норман Фелтон вышел на улицу с сорока пятью долларами в кармане и с планом в голове. Нужно было выжить во что бы то ни стало. Если он не выживет, тогда смерть. Одной жизнью станет меньше. Но его жизнь не дешевле других. Да что там «не дешевле» – гораздо дороже, ведь жизнь-то эта – его, Нормана, жизнь.

И вот, выходя как-то из публичного дома, Вито Морокко, ни разу в жизни не потерявший «посылки», Вито Морокко, мускулистый мужчина, стрелявший только в «десятку», повстречался с отставным посыльным.

Дело было в узком проулке, ведущем от черного хода на улицу. Проход существовал специально для того, чтобы клиенты могли приходить и уходить незаметно.

В этом проходе и стоял Норман Фелтон.

– Мистер Морокко! А я уже отчаялся вас найти!

– Я слыхал, что тебя поперли, парень, – сказал в ответ Морокко, который немедленно насторожился, услышав слово «отчаялся». И только тут Норман понял, до чего же огромен был Вито. Рука Морокко ни на секунду не покидала кармана. Один холодный взгляд карих глаз – и от решимости Нормана осталась примерно половина. Изуродованные шрамом губы скривились в ухмылку.

– Что тебе надо, парень? Пятерку?

Промозглый воздух в холодном проходе неожиданно показался удушающе спертым. Норман нащупал в кармане полоску металла. Такая маленькая! Взгляд Вито переместился на карман Фелтона. Сейчас или никогда.

– Нет, мистер Морокко, мне нужно гораздо больше.

– А, – сказал Морокко, чей карман оттопыривался чем-то.

– Ага. У меня есть план, как мы с вами можем заработать целое состояние.

– «Мы»? При чем здесь ты, парень?

– Вот при чем: я в этом доме многих перевидал. Но таких, как вы, больше нет. Я знаю ну уж сто девчонок точно, которые с ума сходят без этого дела. А подходящего мужика – попробуй найди. Им нужен такой, который умел бы обслужить по первому классу. А я, между прочим, не раз слышал, как девчонки говорили, что они бы стали вам платить, а не наоборот, лишь бы только заполучить вас в койку.

Вито улыбнулся. Взгляд холодных карих глаз потеплел. Рука расслабилась и начала выбираться из кармана.

– Так вот, мистер Морокко! Мадам вас отдает только тем, которые лучше всех работают, ну, в награду, понимаете? Поэтому я вас всегда отводил к новой, к той, которая этого больше заслужила.

– Да ну? – усомнился Вито.

– Клянусь вам! Поэтому я и придумал: буду сводить вас с женщинами, они будут вам здорово платить, а я – получать свои двадцать процентов.

Вито захохотал. Заплясали шрамы на губе, в тусклом свете проулка заблестели золотые коронки на зубах. Вынув руку из кармана, Морокко поднес ее ко лбу и сдвинул шляпу на затылок.

– Ну, ты, парень, даешь! – сказал Вито. – Молодец, здорово придумано, но у меня есть… – Вито Морокко, тридцати семи лет, главный курьер «синдиката», не закончил фразы… Он не мог ее закончить, потому что в его горле торчало лезвие опасной бритвы.

Хлынула кровь. Захлебываясь, Вито покатился по земле, размазывая красные кляксы по серой бетонке. Норман лихорадочно шарил, пытаясь добраться до бумажника. Нужно было выяснить, что в карманах, и нет ли пояса с деньгами. Перекатываясь из стороны в сторону, Вито отбивался ногами. Даже умирая, он был чересчур силен для юного Нормана Фелтона.

Подпрыгнув, Норман обеими ногами опустился на грудь Морокко, который в этот момент перекатывался на спину. Изо рта, из перерезанного горла вырвались фонтаны крови и воздуха, а с ними и последние силы.

Первое убийство принесло Норману три тысячи долларов.

Это был последний случай, когда он «снимал» деньги с тела жертвы. Потом он и счет потерял, сколько раз ему платили другие.

Деньги дали ему одежду, дом и манеры респектабельного человека. Он женился на девушке из аристократок, респектабельной во всех отношениях, но через пять лет брака, принесшего ему дочь, понял, что респектабельность ни черта не дает, разве что возможность покупать дорогую одежду. Без нее миссис Фелтон была такой же, как и любая другая грязная потаскуха, прыгающая в кровать с первым встречным.

И Фелтон совершил убийство, первый раз в жизни не получив ни цента.

Фелтон отошел от перил балкона и вновь глубоко вдохнул чистый воздух с Гудзона. Сегодня опять пришлось пойти на убийство без материальной выгоды, на этот раз, чтобы спасти свою жизнь.

Откуда берутся эти люди, черт бы их побрал? За последний год одного, который совал нос не в свои дела, его попросили убрать обычным путем, по контракту, но сегодняшний… Он подобрался близко, слишком близко, и только счастливый случай помог Фелтону с помощью двух подручных перекинуть его через ограждение балкона. Теперь расследования не избежать.

Дыхание Фелтона участилось, он уже не замечал чистоты воздуха. На висках проступила голубизна вен, пальцы непроизвольно сжались в кулаки.

За ним охотились, это было ясно. И не любители, а настоящие профессионалы. Фелтон уже потерял одного из своих лучших людей.

– Профессионалы, – пробормотал Фелтон, но ход его мыслей прервал Джимми, дворецкий-телохранитель, вышедший на громадный балкон с бокалом виски с содовой.

– Тони Бонелли пришел.

– Один, Джимми?

– Да, босс. И трясется от страха.

Фелтон вгляделся в янтарь бокала.

– Кто его прислал, Виазелли?

– Да, сам Папаша. Босс, ты сейчас подумал о том же, что и я?

– Не знаю, не знаю.

Фелтон вошел в помещение, держа в руке оставшиеся полстакана напитка.

У письменного стола, примостившись на краешке кресла, сидел худощавый человечек с засаленными волосами и впалыми щеками. Он был одет в синий полосатый костюм с желтоватым галстуком. Несмотря на кондиционированный воздух, он был облит потом и мял в руках носовой платок.

Фелтон подошел ближе и остановился над Тони, который места себе не находил.

– Что случилось, что случилось?! – затараторил Тони. – Меня послал Папаша. Он сказал, что вы хотите о чем-то поговорить.

– Но не с тобой, Тони, а с ним, – сказал Фелтон и неторопливо вылил на блестящие черные волосы юнца содержимое своего стакана.

Тони начал было утираться носовым платком, когда Фелтон из всех сил ударил его ладонью по лицу.

– А теперь поговорим… – произнес Фелтон и сделал Джимми знак рукой, чтобы тот придвинул кресло.