Текст книги "Последний оплот"

Автор книги: Уоррен Мэрфи

Соавторы: Ричард Сэпир
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Глава седьмая

Джип несся по барханам пустыни Негев в юго-восточном направлении, к Мертвому морю. Зава подпрыгивала на сиденье и настолько была озабочена задачей не выпасть из машины, что не обратила внимания, что Римо и Чиун сидели абсолютно ровно, словно джип вовсе не трясло.

– Это было ужасно, – сказал Чиун, расположившийся на заднем сиденье серой армейской машины Завы. – Сначала этот жуткий человек нес какую-то околесицу по-английски, потом они запели песню. Дикари!

– Это, судя по всему, дневной урок английского, транслировавшийся по телевидению из университета Тель-Авива, – сказала Зава. – Я сама... о-о-о-ох! – Понадобилось несколько секунд, прежде чем она снова заняла прочное положение на сиденье и продолжила: – Я сама стала изучать ваш язык по этой телепередаче.

– Мой язык? – переспросил Чиун. – По-моему, вы совершенно напрасно меня оскорбляете.

– Ближе к делу, папочка, – крикнул Римо, сидевший за рулем. – Чем тебе не понравилось представление?

– Невежество не повод для веселья, – отозвался Чиун. – Ты сначала должен познакомиться с основными фактами, а потом уж я расскажу тебе о главном дикарстве.

Римо и Зава подобрали Чиуна у «Шератона», где он стоял под хрупким бумажно-бамбуковым зонтиком в гуще толпы. С тех пор он не переставая рассуждал о крайне низком уровне израильского телевидения.

– Там нет дневных драм, там нет поэзии, нет красоты. Есть какие-то потешные человечки, которые поют... О, у меня просто нет сил больше об этом говорить.

Зава выпрямилась на сиденье.

– Помню! – воскликнула она. – Помню! Это песня об отличном гамбургере.

Она захихикала совсем по-девичьи. Римо тоже засмеялся, а на лице Чиуна появилась и застыла гримаса крайнего отвращения.

– Бедняжка! – воскликнул он. – А я-то думал, что ты еще не безнадежна. В мире не существует такого понятия, как отличный гамбургер.

На это Римо только хмыкнул.

– Может быть, – сказала Зава, – но все-таки мне попадались очень даже неплохие гамбургеры.

– Это чувствуется, – сказал Чиун, усиленно принюхиваясь.

– Оставь ее в покое, – посоветовал Чиуну Римо.

Но тот стоял на своем.

– Солдат в юбке! – провозгласил он. – Я говорю это лишь один раз – и то исключительно ради твоей собственной пользы.

Зава посмотрела на Римо, который только передернул плечами.

– Это единственная тирада, которую он произнес только один раз. Так что выслушай его внимательно. Обратись в слух.

– Обратись в слух, – провозгласил кореец, и выслушай то, что гласит вековая мудрость Синанджу.

Зава обратилась в слух.

– Не существует такого понятия, как отличный гамбургер, – заговорил кореец. – Не существует такого понятия, как хороший гамбургер. Зато существует такое понятие, как вредный, опасный для здоровья, ужасный гамбургер. Книга Синанджу гласит: «То, что заполняет Вселенную, я считаю своим телом, а то, что направляет Вселенную, я считаю моей натурой». Лично я не намерен наполнять Вселенную гамбургерами.

– Очень мудро, – поддакнул Римо.

– Кроме того, я вовсе не намерен наполнять мою Вселенную бессмысленными телевизионными программами, в которых речь идет о том, как правильно читать, писать и думать.

– Эти программы вовсе не бессмысленные, – воскликнула Зава. – Наших детей следует учить думать...

Она обернулась и увидела холодные ореховые глаза Чиуна.

– Вокруг вас с десяток стран, объединенных общей целью – уничтожить ваше государство, – сказал Чиун. – Вам же нечего предложить миру, кроме как надежду и любовь, с тем чтобы мир оставил вас в покое. Ваши дети живут в пустыне, стараясь превратить ее в цветущий сад. Вы красивая молодая женщина, которая должна рожать детей и носить королевские одежды. Вместо этого вы носите армейскую форму и нянчитесь с автоматом. И после этого учите меня, что такое здравый смысл...

Зава открыла было рот, чтобы ответить, но передумала и, закрыв его, уставилась прямо перед собой. Чиун смотрел на ландшафты пустыни Негев. Остаток пути до Содома они проделали в молчании.

В юго-восточной части пустыни, у Мертвого моря, они обнаружили искомый комплекс по добыче и переработке серы. Это был целый город, включавший в себя сотни квадратных миль труб, огромных цистерн, башен, бункеров, машин, – все это было видно невооруженным глазом. Но, кроме того, имелся тут и атомный реактор в оболочке из бетона повышенной прочности, упрятанный глубоко под землей.

Римо и Чиун остановились на бархане примерно в пятистах ярдах от первой трубы.

– Молодая пожирательница гамбургеров сидит в машине в пяти милях отсюда, – сказал Чиун. – Мы прошли эти пять миль. Почему теперь мы остановились?

– Потому что мы здесь, – последовал ответ.

– Где?

Римо попытался придумать ответ, который бы содержал в себе такое объяснение, которое мог бы принять Чиун, но такого ответа не нашел и еще раз повторил:

– Здесь.

Впрочем, этого оказалось вполне достаточно. Чиун лишь сказал:

– Хорошо. Что мы здесь будем делать?

– Проверим это место с точки зрения безопасности.

– Зачем?

– Если тут с безопасностью дело обстоит плохо, то всему миру угрожают большие неприятности, – отозвался Римо.

– А как мы поймем, что тут с безопасностью дело обстоит неважно?

– Попробуем туда пробраться.

– Очень мудро, – отозвался Чиун. – Теперь-то я понимаю, что прошел пешком эти пять миль в обществе настоящего гения.

– Так, начинается. Ну, что тебя на этот раз не устраивает, скажи на милость?

– Значит, если тебе удастся пробраться на их атомный реактор, получается, что с безопасностью у них дело из рук вон плохо. Но если тебе не удастся, тебя застрелят. Скажи, как ты собираешься выиграть этот матч?

Римо поглядел на комплекс по переработке серы. Его слегка расширенные зрачки вбирали пространства, над которыми уже спускался вечер, пейзаж, отчасти напоминавший своей причудливой мертвенной бледностью лунный.

– М-да, ты действительно мелок, мелок, мелок, – сказал Римо после недолгого молчания.

Римо двинулся по песку к ближайшему забору. Чиун пожал плечами и пошел следом, ворча по-корейски, что даже Мастеру Синанджу не по силам превратить в тигровую шкуру ту бледную оболочку, что называется кожей белого человека.

– Это, судя по всему, электрический детектор, – сказал Римо, глядя на первую преграду, за которой возвышались новые.

– Он различает электричество? – осведомился Чиун.

– Нет, он с помощью электричества различает приближающихся людей, – пояснил Римо.

В пятидесяти ярдах от него начиналась вереница столбов. Между ними было расстояние ярда в три, но ни колючей проволоки, ни стальных перегородок не было.

– Ба! – воскликнул Чиун. – Какой же это детектор. Где увеличительное стекло, где револьвер? Нет, это вовсе не американский детектор.

– Ты перепутал детектор с детективом, – отозвался Римо. – Пошли.

Американец легко перепрыгнул через первый забор.

– Сначала я должен тащиться пешком, потом меня по-всякому обзывают, теперь мне отдают распоряжения, словно я слуга-китаец. Я не пойду. Если хочешь попасть в глупое положение, пожалуйста, только без меня.

И Чиун, не доходя до первого забора, сел в позу лотоса.

Римо хотел было что-то сказать, но передумал и просто пожал плечами.

– Как тебе угодно, – сказал он и двинулся дальше.

– Можешь не торопиться, – крикнул ему вслед Чиун. – Проигрывай не спеша. А я вот посмотрю, сумеет ли этот самый детектор за это время различить меня.

Римо подошел ко второму забору и всмотрелся в третью преграду, в ста шагах от второй. Это было проволочное заграждение. Три ряда колючей проволоки, крепившейся к стальным пирамидам. Такие заграждения обычно применялись против пехотинцев с легким стрелковым оружием.

Но никаких пехотинцев Римо не разглядел. Вдалеке виднелись группки строительных рабочих. Поскольку эти рабочие не обучались искусству Синанджу и не упражнялись в нем десятилетиями, то им было не по силам различить в наступившей темноте фигуру высокого, худощавого, с широкими запястьями американца в голубой рубашке, коричневых брюках и босиком, который шел по направлению к ним.

Остановившись не доходя до забора, Римо заметил также двенадцать больших самосвалов, которые стояли радиаторами в его сторону.

Римо поднял глаза, чтобы в поле зрения попал весь перерабатывающий комплекс, начинавшийся примерно в ста шагах за самосвалами и тянувший к небу свои башни-щупальца.

Затем Римо перевел взгляд на другую серию вертикальных объектов. По двум сторонам периметра виднелись ряды скважин, между которыми находились отшлифованные до блеска прямоугольники из металла, прикрепленные пол разными углами к столбам, поддерживающим всю конструкцию.

Римо отступил немного назад и еще раз оглядел весь комплекс, пытаясь понять, что делать. Он, конечно, мог перепрыгнуть через забор, но, возможно, столбы контролировали и пространство над ними. Он мог бросить камешек или горсть песка между столбами и посмотреть, что произойдет, но могло произойти самое неприятное, а именно – залп пулеметов. Он, наконец, мог попросту пройти вперед так, словно столбов и вовсе не было, но это могло привести примерно к тем же последствиям, какие случились бы, если бы кто-то попробовал помешать Чиуну смотреть его «мыльные оперы».

Пока Римо терялся в догадках. Чиун сидел там, где оставил его Римо, и наблюдал за действиями своего ученика. Он заметил, что тот собирается перепрыгнуть через препятствие. «Мудрое решение», – подумал Чиун. Более опытные и более зоркие глаза корейца оценивали происходящее несколько иначе. Он не только видел столбы, стоявшие на расстоянии трех метров друг от друга, но и перекрещивающиеся линии лазеров. Он заметил не только самосвалы и рабочих, но и автоматы, сложенные под машинами. Он также обратил внимание на армейские ботинки, видневшиеся из-под комбинезонов механиков.

Римо и не подумал проверить, как действуют инфракрасные лучи, которые охраняли второй периметр. Он оторвал правую ногу от земли, хорошенько оттолкнулся левой и взмыл в воздух.

Но прыжок оказался неудачным. Вместо того чтобы сразу взлететь вверх, Римо подался чуть вперед, и, отрываясь от земли, его левая нога подняла маленький песчаный вихрь, который и обрушился на инфракрасную преграду.

Единственным звуком, нарушившим тишину, было нечто, похожее на чириканье птички. Единственным движением, кроме бесшумного приземления Римо, был прыжок Чиуна.

Комплекс пришел в движение. Условный сигнал – птичье чириканье – заставил рабочих кинуться врассыпную. Тотчас же на башнях перерабатывающего комплекса вспыхнуло четыре мощнейших инфракрасных прожектора, залив все вокруг кровавым светом. Римо оказался на виду, словно муравей, угодивший ненароком в ванильный пудинг.

Но его видели какую-то долю секунды. Он тотчас же сорвался с места, и, когда гидравлика подняла пулеметы 50-го калибра на высоту полутора метров, в лучах прожекторов оказался лишь маленький азиат в золотом кимоно, который словно летел над песком.

Пулеметы открыли огонь согласно заданной им программе. Но как только очереди стали поливать окрестности, Римо услышал, как Чиун крикнул, перекрывая грохот и свист:

– Крылья голубки!

Прием «крылья голубки» основывался на представлении о том, что белый голубь – птица мира и, следовательно, может спокойно порхать, оставаясь целой и невредимой, несмотря на бушующие вокруг ужасы. Оставаться над схваткой Римо не полагалось по службе, а вот уметь избегать неприятельских пуль было просто необходимо. Как только раздались первые очереди, мозг Римо быстро рассчитал мощность и направление огня. Он начат передвигаться в такт выстрелам, успевая вовремя убраться с дороги безжалостного свинца.

После изрядной пробежки, Римо услышал голос своего наставника: «Ложись!» и тотчас же упал на землю – легко, словно перышко.

Рядом с ним лежал Чиун.

– Привет, – сказал Римо. – Что поделывает в таком месте столь милый человек, как ты?

– Заменяю тебе глаза, – буркнул кореец, – хотя, признаться, не вижу причин это делать. Ты не только слеп, как крот, но еще и прыгаешь прескверно. Даже низшие создания – животные – и те умеют прыгать. От тебя только требуется не слишком от них отставать. Но, похоже, тебе это не под силу.

Римо уткнул нос в песок, так как над головой, буквально в четверти дюйма, просвистела пуля. Он снова поднял голову и спросил:

– Откуда же мне было знать, что там инфракрасные лучи?

– Но разве у тебя нет глаз? Да, принять внешнюю видимость за сущность – это все равно что принять шута за родного сына. Что ж, мы с тобой оба совершили ошибки.

Пока Римо и Чиун беседовали, распростершись плашмя на песке, механики содрали брезент с кузовов самосвалов. Водители приподняли кузова чуть выше. В каждом из них находился агрегат, похожий на пусковое устройство для ракеты, но с телевизионной камерой, прикрепленной к нему. Все двенадцать грузовиков подняли кузова на максимальную высоту, после чего люди оставили кабины, бросили брезент и побежали к траншеям.

Стрельба прекратилась, и внезапно наступила полная тишина.

– М-да, – буркнул Римо, когда последнее эхо выстрелов умолкло вдали. – Что же теперь?

– Можешь меня не спрашивать, – сказал Чиун, – потому что я мелок. Я просто ничтожен по сравнению с величием твоего интеллекта. Восстань же, о Великий, и выясни, в чем дело! Не обращай внимания, о Великий, на меня, мелкого и ничтожного, и смело иди, спотыкаясь, по дороге.

– Ладно, ладно, я был неправ, – сказал Римо. – Ну, видишь, я извиняюсь. А теперь, если ты не возражаешь, я отсюда уберусь.

– С какой стати мне возражать, – отозвался Чиун. – Кто я, собственно, такой, чтобы перечить тебе?

– Я же сказал: я был неправ, – отвечал Римо.

Он поднялся на ноги и побежал.

Внезапно ближайший самосвал издал какой-то ухающий звук, и ракета длиной в четыре фута с ревом понеслась вслед за Римо. В кузове самосвала пришла в действие телекамера. Она поймала в объектив Римо и стала направлять ракету.

Римо начал петлять, делать зигзаги, но и ракета тоже начала петлять, освещая окрестности оранжевым светом.

«Ага, – подумал Римо, набирая скорость и оглядываясь. – Стало быть, это и есть ТУР». О нем рассказывал Смит на инструктаже несколько лет тому назад. ТУР – это телеуправляемая ракета американского производства. Только Смит не говорил, что их взяли на вооружение израильтяне. Римо сначала подумал, не добежать ли ему до Содома, но решил, что не хватало еще разрушений домов и человеческих жертв, а посему резко повернул назад и помчался прямо на самосвал.

Но для этого ему пришлось перемахнуть через третий периметр – тройной забор из колючей проволоки. Когда Римо преодолевал первый рад, ракета отставала от него на двадцать пять футов.

Преодолевая второй ряд, Римо слышал только вой ракеты и надеялся, что прыжки не очень снизили его скорость. Когда он преодолел третий барьер, конус воздуха, образовавшийся перед носом ракеты, уже давил Римо между лопаток.

Найдя в себе силы для финишного спурта, Римо устремился к установке. Израильтянам, глядевшим из траншеи, казалось, что еще немного, и его расплющит между грузовиком и снарядом.

Но в последний момент Римо понизил температуру своего тела так, что стал недостижим для инфракрасного датчика ракеты, и упал плашмя на песок.

Первый самосвал взорвался, превратившись в черно-оранжевый шар, извергающий куски металла, пластика, и разбрасывая этот лом на мили вокруг.

Солдаты-работники сернодобывающего комплекса, в задачу которых входило не дать пожару переметнуться на прочие объекты, назвали это чудом. Израильские военные, которым было поручено прочесать пустыню и найти диверсантов или их обгоревшие трупы, назвали это безумием. Йоэль Забари и Тохал Делит, которые, будучи разбужены среди ночи, чуть было не объявили чрезвычайное положение, также не поскупились на ряд отборных эпитетов. Что же касается Чиуна, поджидавшего Римо среди камней за первым ограждением, он также нашел, что сказать, когда появился Римо с безмятежной улыбкой на устах. Он сказал одно-единственное слово:

– Пачкун!

Глава восьмая

По ночному небу над Израилем бесшумно двигалась черная тень. Она летела со стороны Иордании, низко над землей, быстро и неотвратимо. Это был не турбореактивный самолет, который слышно издалека, еще до того, как он пересечет границу. Это был не истребитель «Фантом», который бы немедленно сбили израильские силы противовоздушной обороны.

Тень двигалась бесшумно, как ветер. Это был не самолет, а грузовой планер. Беззвучно, так низко, что его не мог заметить радар, выкрашенный в черный цвет, чтобы слиться с ночью, он летел невидимый и неслышный над пустыней Негев.

Абуликта Морока Башмар расхаживал перед своими людьми. На нем был водолазный костюм из специальной антирадарной ткани и на груди – специальные антирадарные медали.

– Ну вот, настал момент, – сказал он по-английски трем десантникам, выстроившимся в ряд у двери планера.

На каждом из них были такие же водолазные костюмы из антирадарной ткани и парашюты.

– Пока израильтяне нас не заметили. Это хорошо. Мы совершим посадку в Мертвом море, поубиваем как можно больше евреев, уплывем в Иорданию и оттуда вернемся домой.

Трое его подчиненных улыбнулись, твердо веря в то, что Башмар – великий храбрец и уж никак не подведет. Эту репутацию он заработал, когда возглавил отряд из пятидесяти ливийских террористов, которые проникли в неохраняемую израильскую школу, где убили восемьдесят семь школьников и тридцать семь учителей, находившихся в тот момент в помещении. Диверсанты не сомневались, что и на сей раз все обернется так же удачно. Одним из террористов был негр, специально завербованный для этого налета в Уганде.

Башмар поднял руку, потом резко рубанул ею воздух.

– Сбрасываем снаряжение! – распорядился он.

Тотчас же негр-диверсант, находившийся ближе всех к двери, распахнул ее и вытолкнул наружу контейнер из антирадарного материала, в котором находилось все необходимое для работы под водой.

– А теперь прыгаем мы! – распорядился Башмар и первым вывалился из планера, крепко прижимая завернутый в антирадарную ткань автомат к своему антирадарному скафандру. За ним последовали остальные. Четыре темные фигуры и один ящик стремительно понеслись вниз сквозь ночную тьму.

Сначала раскрылся парашют контейнера, затем каждый из террористов дернул за шнур своего парашюта. Террористы думали о том, какую резню они вскоре учинят и какие награды они получат, вернувшись к себе в Ливию и Уганду.

В мозгу Башмара крутились мысли о военных почестях и продвижении по службе. Самая тяжелая часть операции была позади. Они нелегально проникли в Иорданию, а затем в Израиль. Теперь оставалось только учинить кровавую расправу и убраться восвояси.

Зава Фифер дремала в джипе, когда услышала звук, раздавшийся со стороны Мертвого моря. Контейнер со снаряжением для подводной работы ударился о самую плотную в мире воду с шумом, напомнившим разрыв гранаты.

Первый удар разбудил Заву. Четыре последующих заставили включить зажигание машины и двинуться в направлении Мертвого моря.

Башмар и его трое подручных всплыли, как пробки, на поверхности сверхсоленой морской воды. Когда Зава появилась на берегу Мертвого моря, она увидела, как один темный силуэт охаживал два других, столь же темных, силуэта резиновым ластом.

– Идиоты! Болваны! – восклицал силуэт на английском языке, но с сильным иностранным акцентом. – От вас нет никакого толку! Почему вы не сказали мне, что в этом море нельзя плавать под водой? Теперь нам придется убираться обратно в Иорданию!

– Я думал, он знает, – сказал первый из двух силуэтов, указывая на второй.

– Я думал, он знает, – сказал второй силуэт, указывая на первый.

Как только Зава поняла, что акцент был арабским, она потянулась за маузером, который держала в специальной кобуре под приборной доской. Но не успела она дотянуться до него, как в ее шею уперлось что-то круглое, твердое, металлическое и она услышала тихий смех.

– Командир, – сказал кто-то у нее за спиной высоким голосом. – Я раздобыл нам женщину.

Башмар уронил резиновый ласт и стал вглядываться в темноту, чтобы понять, откуда взывал к нему угандиец. Он двинулся от берега в сопровождении своих подручных и шел, пока не натолкнулся на серый джип.

– Я сейчас убью этот стерва! – сказал угандиец. – Пусть она знает, что будет погибнуть от рук самого...

– Погоди, – сказал Башмар.

Зава сидела неподвижно, слегка изогнувшись и выставив вперед грудь. Башмар заметил ее округлые формы и ложбинку между возвышенностями.

– Охо-хо! – промычал он, наклоняясь, чтобы погладить гладкую смуглую ногу девушки.

Зава попыталась отпрянуть, но холодный металл еще сильнее прижался к ее затылку.

– Одно движение или крик, – предупредил Башмар, – и ты останешься без головы.

Башмар провел другой рукой по плечу Завы и сказал:

– Это будет наша первая жертва!

С этими словами он содрал свою резиновую шапочку. Двое его подручных сделали то же самое. Дыхание Завы сделалось еще более учащенным, что лишь добавило притягательности ложбинке между двух высоких барханов. Она почувствовала, как ствол убрали с ее затылка, и затем услышала, как солдат за ее спиной стал раздеваться.

– Но сначала, – провозгласил Башмар, не сводя глаз с ее груди, – ты познаешь мощь арабского тела и могущество арабского ума. Ты поймешь превосходство нашей великой культуры.

– И нашей тоже. Африканской тела и африканской ума, – раздался голос у нее за спиной. – Я сама полковник.

Башмар сорвал с Завы рубашку.

Его люди готовы были разразиться бурными аплодисментами. Человек, стоявший за спиной у Завы, наклонился через ее плечо, чтобы получше рассмотреть это дивное диво. Зава закрыла глаза и пыталась удержаться от слез.

Башмар вытащил из пластиковой упаковки пистолет с глушителем и, ткнув им Заву в ребра напротив сердца, заставил опрокинуться на спину на передние сиденья. В поясницу ей уперлась ручка переключения скоростей, Зава прикусила губу, сознание ее затуманили чувства унижения и ненависти.

Пистолет, который до этого был приставлен к ее груди, оказался под подбородком, а две пары рук ухватили ее за ноги. Зава попыталась крикнуть, но ей тотчас же засунули в открытый рот кляп из резиновой шапочки.

– Да здравствует героическая борьба арабов за свободу! И африканцев тоже, – добавил Башмар, расстегивая штаны своего комбинезона.

Зава почувствовала, как ствол пистолета отдирает пуговицы с ее юбки. Единственные звуки, которые она теперь слышала, – это скрип резины во рту, гул в голове и треск отлетавших пуговиц.

В глазах у нее поплыла желтая пелена. Ствол пистолета сильнее прижался к ее горлу. Она почувствовала, как живот обдало порывом теплого воздуха. Она попыталась оказать сопротивление, но ноги ее по-прежнему держали крепко, словно в тисках. Прежде чем раздался вопль, она услышала треск сдираемых трусиков.

Сначала она решила, что кричала сама. Но затем поняла, что во рту у нее по-прежнему находится вонючая резина. Внезапно железо перестало давить ей на горло, и Зава услышала короткий стук очереди из автомата с глушителем. Она вдруг поняла, что ничто не мешает ей сесть, и села. Первое, что бросилось ей в глаза, – террорист, который стоял на коленях и с удивлением смотрел туда, где еще недавно у него были кисти рук, а теперь остались два красных обрубка, из которых на правую ногу Завы лилась кровь.

Зава почувствовала, что и левая нога ее также свободна, – второй террорист был занят тем, что пытался удержать свои внутренности, которые так и норовили выпасть из живота.

Зава увидела, как между двумя террористами промелькнуло какое-то желтое пятно, затем обогнуло Абуликту Мороку Башмара, который застыл на месте со спущенными штанами.

Недолго думая, Зава выхватила маузер и, нацелясь между ног руководителя диверсантов, выстрелила. Тот завертелся волчком, и на его лице появилось удивленное выражение человека, который вдруг понял, что он смертен. После этого Башмар упал на землю и больше не шелохнулся.

Наступила тишина. Зава неуверенно обернулась и увидела четвертого террориста, а точнее сказать, то, что от него осталось, поскольку он каким-то непостижимым образом ухитрился сунуть дуло своего автомата себе в рот и нажать на спуск.

Вытащив наконец изо рта резиновый кляп, Зава глянула через ветровое стекло джипа. Перед джипом стояли Римо и Чиун.

Чиун скрестил руки на груди, спрятав кисти в рукава своего золотистого кимоно. Римо небрежно прислонился к капоту джипа и дул на пальцы левой руки.

Зава Фифер кое-как завернулась в разорванную юбку и, сев на водительское место, присвистнула.

– Добро пожаловать обратно, – только и сказала она.

Пока Римо вел джип обратно в Тель-Авив, Зава молчала, съежившись на заднем сиденье. Наконец она зашевелилась и сказала:

– А вы были правы.

– Еще бы, – сказал Чиун.

– Я думала о том, что вы тогда сказали, – продолжала Зава, не обращая внимания на слова Чиуна, – и решила, что вы были абсолютно правы.

Они сами предали погребению останки диверсантов. Для этой цели им понадобились лопата, несколько камней и большой курган из песка. После чего они поспешили убраться от Мертвого моря.

– Я тоже думал о том, что тогда сказал Чиун, – подал голос Римо. – И ты, конечно, был прав. Никто не должен заполнять вселенную гамбургерами, иначе фирма «Звездный мир» собьется с ног, доставляя кетчуп.

– Не обращай внимания на пачкуна, молодая особа, – сказал Чиун, оборачиваясь назад, где сидела, завернувшись в одеяло, Зава. – Он не настолько умен, чтобы понять мудрость Синанджу.

– Космические корабли будут носиться с грузом пикулей и лукового соуса, – продолжал как ни в чем не бывало Римо.

– Тем не менее, – продолжал Чиун, – мало признать справедливость сказанного. Ты должна еще и извиниться.

– За что? удивилась Зава. – Что я такого сделала?

– Ты ужасно обошлась с тем человеком. Это просто какой-то кошмар.

Зава села прямо, глаза ее заблистали.

– Как? Вас удивляет, что я убила его? Этого негодяя? Что же мне было делать с этим мерзким арабом?

– Дело не в том, что ты убила его, – спокойно отвечал Чиун. – Дело в том, как ты убила его. Есть неверные способы, и есть мудрость Синанджу. Я просто разочарован. Ты явно подавала надежды. Зачем же все портить пистолетом?

Зава снова откинулась на спинку сиденья.

– И он учит меня здравому смыслу, – пробормотала она. – Она поглядела на темную пустыню, потом спокойно продолжила: – А знаете, вы правы. Пистолет все опошлил. Мне надо было убить его собственными руками. Ведь просто поразительно, чего добились мы в этих краях трудом наших рук.

Чиун кивнул, а Римо наклонился к нему и прошептал:

– Не сейчас, Чиун. Немного погоди. Сейчас не время.

– Сейчас как раз самое время, – парировал кореец. – Продолжай, – сказал он Заве.

Зава по-прежнему смотрела на темную пустыню.

– Это моя родина, – говорила она. – Это земля моего отца. Он сражался за нее и обрабатывал ее. Он строил на этой земле. И она его убила. Сначала убила его внутренне. Он воевал пять дней в неделю. Вы не представляете, что это такое: прощаться каждую неделю со своей семьей – и, может быть, навсегда.

Римо повернул руль, чтобы остановить джип у обочины, но Чиун сказал:

– Поезжай дальше.

– Это-то и убило мою маму, – продолжала Зава. – Мой отец... – Она задумалась на мгновение, потом продолжала: – Она была очень сильной женщиной. Ее единственная ошибка заключалась в том, что она любила моего отца сильнее, чем Израиль. Когда его разорвал снаряд из построенного в России танка, в ней самой все вдруг умерло. От него же ничего не осталось. Не то чтобы в гроб, в конверт было нечего положить. Ну а мама умерла три месяца спустя.

Внезапно Зава рассмеялась – пронзительно, почти истерично.

– Понятия не имею, зачем я вам все это рассказываю. Это ведь секретная информация.

Ни Римо, ни Чиун не сказали ни слова.

Зава перестала улыбаться, посмотрела на потолок джипа и сказала:

– Мой жених с детства работал на военном объекте. Делал бомбы. В прошлом месяце его не стало. Он погиб, когда террористы подложили мину. Я и члены моей семьи постоянно оказываемся не там и не в то время. Все, кого я любила, погибли... Вот я и решила посвятить свою жизнь защите... – Зава замолчала, так и не договорив фразы. – Извините. Я что-то разболталась...

Римо посмотрел в зеркальце. Он увидел глаза Завы. В них не было ни слез, ни боли, ни теней прошлого. Это были глаза профессионала. Никаких надежд, мечтаний, грез. У него были точно такие же глаза.

– Ну а насчет бомб можете не беспокоиться, решил обрадовать ее Римо. – Они находятся под весьма надежной охраной.

– Что вы, американцы, в этом понимаете? – вдруг вспылила Зава. – У вас случается война раз в двадцать лет, да и то вы воюете на чужой территории. А потом сидите в креслах и рассуждаете о том, как это было ужасно. А для нас война – это жизнь. Вопрос выживания. Враг превосходит нас в численном отношении втрое. Война идет на нашей земле, и умирают наши братья. Я бы убила кого угодно и сколько угодно, если бы только это могло положить конец войне.

Она говорила, едва сдерживая себя. Потом замолчала. По содержанию монолог ее был страстным, но в голосе страсти не было. Реальность уничтожила эту страсть.

– Ты расстроена, – сказал Чиун. – Приляг лучше и немного отдохни.

Она беспрекословно подчинилась. Чиун положил свои худые тонкие ладони ей на лоб и сказал:

– А теперь спи. И помни: рая нет ни на востоке, ни на западе. Все внутри тебя.

Римо вел машину по плоской, как стол, пустыне, представляя себе царство невидимой смерти вокруг. Он проехал мимо лунных кратеров среди камней. Он проехал мимо дорожных знаков, гласивших «Хамекеш-хагодол» – «Большой кратер». Он миновал огромную пропасть, которая сверкала под луной розовым, желтым и фиолетовым цветами. Нога Римо нажала на педаль акселератора.

– Ты водишь машину как и прыгаешь, – сказал Чиун. – То есть плохо.

– Она спит? – осведомился Римо.

– Ты считаешь, что я потратил десять минут, чтобы она не заснула? – спросил Чиун.

Римо ехал и думал о последних словах Завы: «Я бы убила кого угодно и сколько угодно, лишь бы только положить конец этой войне». Он решил не выпускать ее из поля зрения. Потом он обернулся к Чиуну.

– Неплохая девушка, – сказал он, кивнув головой в сторону спящей Завы.

– Неглупая молодая особа, – согласился Чиун. – Я бы тоже расстроился, если бы мне случилось убить человека из огнестрельного оружия.