Текст книги "Листья травы (Leaves of Grass)"

Автор книги: Уолт Уитмен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

стон, -

С этими так, эти безвозвратно

погибли.

<>

37

<>

Эй, лодыри, там на часах! за оружие!

Врываются толпою в побежденную

дверь! О, я сошел с ума!

Я воплощаю в себе всех страдальцев

и всех отверженных,

Я вижу себя в тюрьме в облике

другого человека,

Я чувствую тупую, безысходную боль,

Это из-за меня тюремщики

вскидывают на плечо карабины

и стоят на часах,

Это меня по утрам выпускают из

камеры, а на ночь сажают

за железный засов.

К каждому мятежнику, которого гонят

в тюрьму в кандалах,

я прикован рука к руке и шагаю с

ним рядом.

(Я самый угрюмый и самый

молчаливый из них, у меня пот

на искаженных губах).

И вместе с каждым воришкой,

которого хватают за кражу,

хватают и меня, и судят меня

вместе с ним, и выносят мне

такой же приговор.

И с каждым холерным больным,

который сейчас умрет, я лежу

и умираю заодно,

Лицо мое стало серым, как пепел,

жилы мои вздулись узлами,

люди убегают от меня.

Попрошайки в меня воплощаются, я

воплощаюсь в них,

Я конфузливо протягиваю шляпу, я

сижу и прошу подаяния.

<>

38

<>

Довольно! довольно! довольно!

Что-то ошеломило меня. Погодите

немного, постойте!

Словно меня ударили по голове

кулаком.

Дайте мне очнуться немного от моего

столбняка, от моих снов

и дремотных видений,

Я вижу, что чуть было не сделал

обычной ошибки.

Как же мог я забыть про обидчиков и

их оскорбления!

Как же мог я забыть про вечно

бегущие слезы и тяжкие удары

дубин!

Как же мог я глядеть, словно чужими

глазами, как распинают

меня на кресте и венчают кровавым

венком!

Теперь я очнулся,

Я заглажу свой промах,

В каждой могиле умножается то, что

было вверено ей,

Трупы встают, исцеляются раны,

путы спадают с меня.

Я бодрее шагаю вперед вместе с

другими простыми людьми,

и нет нашей колонне конца,

В глубь страны мы идем и по

взморью, мы переходим границы,

Наша воля скоро станет всесветной,

Цветы, что у нас на шляпе, -

порождение тысячелетий.

Приветствую вас, ученики! Теперь вы

можете выйти вперед!

Продолжайте записывать то, что я

говорю, продолжайте

задавать мне вопросы.

<>

39

<>

Дружелюбный и кроткий дикарь, кто

же он?

Ждет ли он цивилизации или уже

превзошел ее и теперь

господствует над ней?

Может быть, он с Юго-Запада и

взращен под открытым небом?

Или, может быть, он канадец?

Может быть, он с Миссисипи? Из

Айовы, Орегона,

Калифорнии?

Или горец? или житель лесов? или

прерий? или с моря матрос?

Куда бы он ни пришел, мужчины и

женщины принимают его как

желанного гостя,

Всем хочется, чтобы он полюбил их,

притронулся к ним,

разговаривал с ними, остался бы с

ними жить.

Поступки, беззаконные, как снежные

хлопья, и слова, простые,

как трава, непричесанность, смех и

наивность,

Медленный шаг, лицо – как у всех,

заурядные манеры

и излияния токов,

Они, преобразуясь, исходят с концов

его пальцев,

Они идут от него с запахом его тела и

дыхания, они истекают

из взора его глаз.

<>

40

<>

Сусальное солнце, проваливай, – не

нуждаюсь в твоем

обманчивом блеске,

Ты лишь верхи озаряешь, а я

добираюсь до самых глубин.

Земля! ты будто за подачкою

смотришь мне в руки,

Скажи, старая карга, что тебе нужно?

Мужчина или женщина, я мог бы

сказать вам, как я люблю вас,

но я не умею,

Я мог бы сказать, что во мне и что в

вас, но я не умею,

Я мог бы сказать, как томлюсь я от

горя и какими пульсами

бьются мои ночи и дни.

Видите, я не читаю вам лекций, я не

подаю скудной милостыни:

Когда я даю, я даю себя.

Эй ты, импотент с развинченными

коленями,

Открой замотанную тряпками глотку,

я вдуну в тебя новую

силу,

Шире держи ладони и вздерни

клапаны у себя на карманах,

От моих подарков отказаться нельзя,

я даю их насильно, у меня

большие запасы, с избытком,

И я отдаю все, что имею.

Я не спрашиваю, кто ты, это для меня

все равно,

Ведь ты ничто, и у тебя нет ничего,

пока ты не станешь тем,

что я вложу в тебя.

Меня тянет к рабу на хлопковых

полях и к тому, кто чистит

отхожие места,

Я целую его, как родного, в правую

щеку,

И в сердце своем я клянусь, что

никогда не отрину его.

Женщины, пригодные к зачатию,

отныне станут рожать от меня

более крупных и смышленых

детей

(То, что я вливаю в них сегодня,

станет самой горделивой

республикой).

Если кто умирает, я спешу туда и

крепко нажимаю ручку двери,

Отверните одеяло и простыни к

ногам,

А врач и священник пусть уходят

домой.

Я хватаю умирающего и поднимаю

его с несокрушимым

упорством,

Ты, отчаявшийся, вот моя шея,

Клянусь, ты останешься жив! всей

тяжестью повисни на мне.

Мощным дыханьем я надуваю тебя и

заставляю тебя всплыть

на поверхность,

Каждую комнату в доме я наполняю

войсками,

Теми, кто любит меня, теми, кто

побеждает могилы.

Спи, – я и они будем всю ночь на

страже,

Ни сомнение, ни хворь пальцем не

тронут тебя,

Я обнял тебя, и отныне ты мой,

И, вставши завтра утром, ты увидишь,

что все так и есть,

как я говорил тебе.

<>

41

<>

Я тот, кто приносит облегчение

больным, когда они, задыхаясь,

лежат на спине,

А сильным, твердо стоящим

мужчинам я приношу еще более

нужную помощь.

Я слышал, что было говорено о

вселенной,

Слышал и слышал о множестве тысяч

лет.

Это, пожалуй, неплохо, – но разве это

все?

Я прихожу, увеличивая и находя

соответствия,

Я с самого начала даю большую цену,

чем старые

сквалыги-торгаши,

Я сам принимаю размеры Иеговы,

Я литографирую Кроноса, его сына

Зевса и его внука Геракла,

Я скупаю изображения Озириса,

Изиды, Ваала, Брамы и Будды,

В мой портфель я сую Манито, и

Аллаха на бумажном листе,

и гравюру распятия.

Вместе с Одином, с безобразным

Мекситли и с каждым идолом,

с каждым фетишем,

Платя за этих богов и пророков

столько, сколько они стоят,

и ни одного цента больше,

Соглашаясь, что они были живы и

сделали то, что надлежало

им сделать в свой срок

(Да, они принесли кое-что для

неоперенных птенцов, которые

должны теперь сами встать,

полететь и запеть).

Принимая черновые наброски

всевозможных богов, чтобы

заполнить их лучше собою,

Щедро раздавая их каждому, и

мужчине и женщине,

Открывая столько же или больше

божественности в плотнике,

который ставит сруб,

Требуя, чтобы перед ним

преклонялись больше, чем перед всеми

богами, когда он, засучив рукава,

орудует молотком

и стамеской,

Не споря, что бог посылал

откровения, считая, что ничтожный

дымок или волос у меня на руке

непостижимы, как любое

из них,

Пожарные, качающие воду насосом

или взбирающиеся

по лестнице, приставленной к

дому, для меня не менее

величавы, чем боги античных

сражений,

Я слышу, как звенят их голоса сквозь

грохот обвалов,

Их мускулистые ноги несут их в

целости над обугленной дранкой,

их белые лбы невредимы средь

пламени;

Жене машиниста с младенцем у

сосков я молюсь о каждом, кто

родился на свет,

Рядом свистят три косы на покосе в

руках у дородных ангелов

со вздутыми на поясницах

рубахами;

Клыкастый и рыжий конюх искупил

все свои грехи, настоящие

и будущие,

Когда распродал все, что имел, и

пошел пешком, чтобы заплатить

адвокатам, защищающим брата его,

и сидел рядом с ним,

пока того судили за подлог,

И быку и букашке еще не молились,

как нужно,

Никому и не снилось, как

восхитительны грязь и навоз.

Сверхъестественное – не такое уж

чудо, я сам жду, чтобы

пришло мое время, когда я

сделаюсь одним из богов,

Уже близится день для меня, когда я

стану творить чудеса

не хуже, чем наилучшее из них.

Клянусь жизнью! Я сделаюсь вскоре

творцом всего мира,

Уже и сейчас полагая себя в лоно

теней, которые таятся в засаде.

<>

42

<>

Чей-то призыв из толпы,

Мой собственный голос, звонкий,

решительный, зычный.

Придите, мои дети,

Придите, мои мальчики и девочки,

мои женщины, мои

домочадцы и близкие,

Органист уже разжигает свой пыл,

он уже сыграл прелюдию.

Легкие и бойкие аккорды, я чувствую

гул ваших взлетов.

Голову мою так и завертело на шее,

Волнами катится музыка, но не из

органа она,

Люди окружают меня, но они не мои

домочадцы.

Вечно твердая, неоседающая почва,

Вечно те, что едят и пьют, вечно

солнце то вверх, то вниз, вечно

воздух, вечно неустанные приливы-

отливы.

Вечно я сам и все прочие люди,

непостижимые, порочные, живые,

Вечно старый, неизъяснимый вопрос,

вечно этот палец с занозой,

Вечно назойливый гик "улю-лю!" -

покуда мы не отыщем,

где скрылся хитрец, и не вытащим

его на расправу,

Вечно любовь, вечно всхлипывающая

влага жизни,

Вечно повязка под нижнею

челюстью, вечно стол, на котором

покойник.

Блуждают то там, то здесь, а глаза

прикрыты медяками.

Чтобы голодное брюхо насытить,

щедро черпают ложкой мозги,

Покупают билеты на праздник, но

на праздник не попадают

ни разу,

Большинство пашет, молотит,

обливается потом и мякину

получает за труд,

А меньшинство, не трудясь, богатеет и

требует пшеницу для себя.

Это – город, и я – гражданин,

Что занимает других, то занимает

меня, – политика, войны,

рынки, газеты и школы,

Мэр, заседания, банки, тарифы,

пароходы, заводы, акции,

недвижимости, движимости.

Малютки-человечки во множестве

прыгают там и здесь

в хвостатых пиджачках, в

воротничках,

Кто они, я знаю хорошо (нет, они не

черви и не блохи),

Я признаю в них моих двойников,

самый пошлый и самый

ничтожный так же бессмертен, как

я,

То, что я делаю и что говорю, то же

самое ждет и их,

Всякая мысль, что бьется во мне,

бьется точно так же и в них.

Я слишком много говорю о себе,

Эти мои строки всеядны, но других я

не должен писать,

Каждого, кто бы он ни был, я хочу

заполнить собой целиком.

Не рутинные фразы – эта песня моя,

Но внезапно задать вопрос, прыгнуть

далеко за предел,

и все-таки привести еще ближе;

Что эта печатная и переплетенная

книга, как не наборщик

и типографский мальчишка?

И что эти удачные фотографии, как

не ваша жена или друг

в ваших объятьях, таких нежных и

крепких,

И что этот черный корабль, обитый

железом, и его могучие

орудия в башнях, как не храбрость

капитана и машинистов?

А посуда, и мебель, и угощение в

домах

– что они, как не хозяин

и хозяйка и взгляды их глаз?

И небо там, наверху – оно же и здесь,

и над домом соседа,

и над домами напротив,

И что такое святые и мудрые, о

которых мы читаем в истории,

как не ты сам?

И что такое проповеди, богословие,

религии, как не бездонный

человеческий мозг?

И что есть разум? и что есть любовь?

и что есть жизнь?

<>

43

<>

Я не отвергаю вас, священники всех

времен и народов,

Величайшая вера – моя, и самая малая

– моя,

Я вмещаю древнюю религию, и

новую, и те, что между древней

и новой,

Я верю, что я снова приду на землю

через пять тысяч лет,

Я ожидаю ответа оракулов, я чту

богов, я кланяюсь солнцу,

Я делаю себе фетиша из первого

камня или пня, я шаманствую

палками в волшебном кругу

амулета,

Я помогаю ламе или брамину, когда

тот поправляет светильник

перед кумиром,

В фаллическом шествии я танцую на

улицах, я одержимый

гимнософист, суровый, в дебрях

лесов,

Я пью из черепа дикий мед, я чту

Веды, я держусь Корана,

Я вхожу в теокалли в пятнах крови от

ножа и камня, я бью

в барабан из змеиной кожи,

Я принимаю Евангелие, принимаю

того, кто был распят,

я наверное знаю, что он божество,

Я стою всю мессу на коленях, я

пуританин, я встаю для

молитвы или недвижно сижу на

церковной скамье,

С пеной у рта, исступленный, я бьюсь

в припадке безумия или

сижу мертвецом и жду, чтобы дух

мой воспрянул,

Я смотрю вперед на мостовую, на

землю или в сторону

от мостовой и земли,

Я из тех, что вращают колеса колес.

Один из этой центростремительной и

центробежной толпы,

я говорю, как говорит человек,

оставляющий друзьям

поручения, перед тем как

отправиться в путь.

Упавшие духом, одинокие и мрачные

скептики,

Легкомысленные, унылые, злые

безбожники,

Я знаю каждого из вас, я знаю море

сомнения, тоски, неверия,

отчаяния, муки.

Как плещутся камбалы!

Как они бьются, быстро, как молния,

содрогаясь и брызгая

кровью!

Будьте спокойны, угрюмцы и

окровавленные маловерные

камбалы,

Я ваш, я с вами, как и со всеми

другими,

У вас, у меня, у всех нас было равное

прошлое,

И вас, и меня, и всех ждет равное

будущее.

Я не знаю, каково наше будущее,

Но я знаю, что оно в свой черед

окажется вполне подходящим

и что оно непременно придет.

Оно уготовано всем: и тому, кто

проходит мимо, и тому, кто

стоит, оно не обойдет никого.

Оно суждено и тому молодому

мужчине, который умер и

похоронен на кладбище,

И той молодой женщине, которая

умерла и погребена рядом

с ним,

И тому ребенку, который глянул на

миг из-за двери и скрылся

за нею навеки,

И тому старику, что прожил без

цели и смысла и теперь

томится в тоске, которая горче,

чем желчь,

И тому несчастному, что лежит в

богадельне, изъеденный

скверной болезнью от

разнузданной жизни и пьянства,

И бесчисленным убитым и

погибшим, и диким кобу,

именуемым навозом человечества,

И простейшим амебам, которые

просто плывут по воде

с открытыми ртами, чтобы пища

вливалась им в рот,

И всякому предмету на земле или в

древнейших могилах

земли,

И всему, что в мириадах планет, и

мириадам мириад, которые

обитают на них,

И настоящему, и самой малой

соломинке.

<>

44

<>

Встанем – пора мне открыться!

Все, что изведано, я отвергаю,

Риньтесь, мужчины и женщины,

вместе со мною в Неведомое.

Часы отмечают минуты, но где же

часы для вечности?

Триллионы весен и зим мы уже давно

истощили,

Но в запасе у нас есть еще

триллионы и еще и еще триллионы.

Те, кто прежде рождались, принесли

нам столько богатств,

И те, кто родятся потом, принесут нам

новые богатства.

Все вещи равны между собой: ни одна

не больше и не меньше!

То, что заняло свое место и время,

таково же, как и все

остальное.

Люди были жестоки к тебе или

завистливы, мой брат, моя

сестра?

Я очень жалею тебя, но я не встречал

среди людей ни врагов,

ни завистников,

Все вокруг были добры ко мне, мне не

на что жаловаться.

(В самом деле, на что же мне

жаловаться?)

Я вершина всего, что уже свершено, я

начало будущих времен.

Я дошел до верхних ступеней,

На каждой ступени века, и между

ступенями тоже века,

Пройдя все, не пропустив ни одной, я

карабкаюсь выше и

выше.

Выше и выше иду, и призраки

остаются у меня за спиной,

Внизу, в глубине, я вижу изначальное

огромное Ничто, я знаю,

что был и там,

Невидимый, я долго там таился и

спал в летаргической мгле,

И ждал, чтобы наступил мой черед, и

не сгинул от углеродного

смрада.

Долго пребывал я под спудом -

долго-предолго.

Долго трудилась вселенная, чтобы

создать меня.

Ласковы и преданны были те руки,

которые направляли меня.

Вихри миров, кружась, носили мою

колыбель, они гребли

и гребли, как лихие гребцы.

Сами звезды уступали мне место,

вращаясь в своих кругах,

Они посылали свои лучи для

присмотра за тем, что должно

было делаться со мною.

Покуда я не вышел из матери,

поколения направляли мой

путь.

Мой зародыш в веках не ленился,

Ничто не могло задержать его.

Для него сгустились в планету

мировые туманности,

Длинные пласты наслоялись, чтобы

стать для него опорой,

Гиганты-растенья давали ему себя в

пищу,

И чудища-ящеры лелеяли его в

своей пасти и бережно несли

его дальше.

Все мировые силы трудились надо

мною от века, чтобы создать

и радовать меня,

И вот я стою на этом месте, и со

мною моя крепкая душа.

<>

45

<>

О мгновенная юность! о гибкость,

которую вечно толкают

вперед!

О уравновешенная, пышно цветущая

зрелость!

Мои возлюбленные душат меня,

Теснятся к моим губам, тискаются в

поры моей кожи,

Волокут меня по улицам и людным

местам, голые приходят

ко мне ночью,

Днем они кричат мне: "Эгой", со

скалы над рекою, качаясь

и щебеча наверху,

Они кличут меня по имени из

цветников, виноградников,

из чащи густых кустов,

Они слетаются ко мне каждый миг,

Целуют мое тело поцелуями,

нежащими, словно бальзам,

И горсти своих сердец бесшумно дают

мне в подарок.

О величавый восход старости!

Здравствуй, несказанная

прелесть дней моего умирания!

Все сущее утверждает не только себя,

но и то, что растет

из него,

И у темного беззвучия смерти есть

тоже свои ростки.

Ночью я открываю мой люк и

смотрю, как далеко разбрызганы

в небе миры,

И все, что я вижу, умноженное на

сколько хотите, есть только

граница новых и новых вселенных.

Дальше и дальше уходят они,

расширяясь, всегда расширяясь,

За грани, за грани, вечно за грани

миров.

У моего солнца есть солнце, и мое

солнце покорно колесит

вкруг него,

А то со своими соратниками

примыкает к высшему кругу,

А за ними еще более великие,

перед которыми величайшие

становятся точками.

Нет ни на миг остановки, и не может

быть остановки,

Если бы я, и вы, и все миры, сколько

есть, и все, что на них

и под ними, снова в эту минуту

свелись к бледной текучей

туманности, это была бы

безделица при нашем долгом

пути,

Мы вернулись бы снова сюда, где мы

стоим сейчас,

И отсюда пошли бы дальше, все

дальше и дальше.

Несколько квадрильонов веков,

несколько октильонов

кубических миль не задержат этой

минуты, не заставят ее

торопиться;

Они – только часть, и все – только

часть.

Как далеко ни смотри, за твоею далью

есть дали.

Считай, сколько хочешь,

неисчислимы года.

Мое рандеву назначено, сомнения нет,

Бог непременно придет и подождет

меня, мы с ним такие

друзья,

Великий товарищ, верный

возлюбленный, о ком я томлюсь

и мечтаю, он будет там

непременно.

<>

46

<>

Я знаю, что лучшее место – мое, и

лучшее время – мое, еще

никто не измерил меня и никогда

не измерит.

Я всегда налегке, в дороге (придите

все и послушайте!),

Мои приметы – дождевой плащ, и

добрая обувь, и палка,

срезанная в лесу,

Друзья не придут ко мне и не

рассядутся в креслах,

Кресел нет у меня, нет ни философии,

ни церкви,

Я никого не веду к обеду, в

библиотеку, на биржу,

Но каждого из вас, мужчин и

женщин, я возвожу на вершину

горы,

Левой рукой я обнимаю ваш стан,

А правой рукой указываю на

окрестные дали и на большую

дорогу.

Ни я, ни кто другой не может пройти

эту дорогу за вас,

Вы должны пройти ее сами.

Она недалеко, она здесь, под рукой,

Может быть, с тех пор как вы

родились, вы уже бывали на ней,

сами не зная о том,

Может быть, она проложена всюду, по

земле, по воде.

Возьмем свои пожитки, сынок, – ты

свои, я свои, – и поспешим

в путь,

В чудесных городах и свободных

странах мы побываем с тобой.

Если ты устал, возложи на меня твою

ношу, обопрись о мое

бедро,

А когда наступит мой черед, ты

отплатишь мне такой же

услугой,

Ибо с той минуты, как мы двинемся в

путь, отдыха не будет

у нас.

Сегодня перед рассветом я взошел на

вершину горы, и увидел

усыпанное звездами небо,

И сказал моей душе: "Когда мы

овладеем всеми этими шарами

вселенной, и всеми их усладами,

и всеми их знаниями,

будет ли с нас довольно?"

И моя душа сказала: "Нет, этого мало

для нас, мы пойдем

мимо – и дальше".

Ты также задаешь мне вопросы, и я

слышу тебя,

Я отвечаю, что не в силах ответить, ты

сам должен ответить

себе.

Присядь на минуту, сынок,

Вот сухари для еды, молоко для

питья,

Но когда ты поспишь, и обновишь

свои силы, и наденешь

лучшие одежды, я поцелую тебя на

прощание и распахну

пред тобою ворота, чтобы ты ушел

от меня.

Слишком долго тебе снились

презренные сны,

Я смываю гной с твоих глаз,

Ты должен приучить свои глаза к

ослепительной яркости

света и каждого мгновенья твоей

жизни.

Слишком долго ты копошился у

берега, робко держась

за доску,

Теперь я хочу, чтобы ты был

бесстрашным пловцом,

Чтобы ты вынырнул в открытом море,

крича и кивая мне,

и со смехом окунулся опять.

<>

47

<>

Я учитель атлетов.

Если твоя грудь после учения станет

шире моей, ты докажешь,

что и моя широка,

И тот докажет, что он усвоил мой

стиль борьбы, кто убьет

своего учителя насмерть.

Мне люб лишь такой мальчуган, что

станет мужчиной

не чужими стараньями, а только

своими делами,

Он предпочтет быть беспутным, лишь

бы не стать благонравным

из страха или стадного чувства,

Свою милую любит он сильно и ест

свое жаркое с аппетитом,

Любовь без взаимности или обида

режет его сильнее, чем

острая сталь,

Отлично он умеет скакать на коне,

драться, стрелять в мишень,

править парусным яликом, петь

песни, играть на банджо,

Бородатые лица, или изрытые оспой,

или с рубцами и шрамами

милее ему, чем лощеные,

И черные от загара лица милее ему,

чем те, что боятся солнца.

Я учу убегать от меня, но кто может

убежать от меня?

Кто бы ты ни был, отныне я не

отступлю от тебя ни на шаг,

Мои слова не перестанут зудеть в

твоих ушах, покуда ты

не уразумеешь их смысла.

Не ради доллара я говорю тебе эти

слова, не для того, чтоб

заполнить время, покуда я жду

парохода.

(Они настолько же твои, как и мои, я

действую в качестве

твоего языка,

У тебя во рту он опутан и связан, а у

меня начинает

освобождаться от пут.)

Клянусь, что под крышею дома я

никогда ничего не скажу

ни о любви, ни о смерти,

И клянусь, я открою себя лишь тому

или той, кто сблизится

со мною на воздухе.

Если вы хотите понять меня, ступайте

на гору или на берег

моря,

Ближайший комар – комментарий ко

мне, и бегущие волны -

ключ,

Молот, весло и ручная пила

подтверждают мои слова.

Никакая комната с закрытыми

ставнями, никакая школа

не может общаться со мной,

Бродяги и малые дети лучше

уразумеют меня.

Мальчишка-мастеровой всего ближе

ко мне, он знает меня

хорошо,

Лесоруб, который берет на работу

топор и кувшин, возьмет

и меня на весь день,

Фермеру-подростку, что пашет в

полях, приятно услышать

мой голос,

На судах, которые мчатся под

парусом, мчатся мои слова, я иду

с матросами и рыбаками и крепко

люблю их.

Солдат в походе или в лагере – мой,

Многие ищут меня в ночь перед боем,

и я не обману их

надежды,

В эту торжественную ночь (быть

может, их последнюю ночь)

те, которые знают меня, ищут меня.

Мое лицо трется о лицо зверолова,

когда он лежит в одеяле,

Извозчик, размышляя обо мне, не

замечает толчков своей

фуры,

Молодая мать и старая мать

понимают меня,

И девушка, и замужняя женщина

оставляют на минуту иглу

и забывают все на свете, -

Все они хотят воплотить то, что я

говорил им.

<>

48

<>

Я сказал, что душа не больше, чем

тело,

И я сказал, что тело не больше, чем

душа,

И никто, даже бог, не выше, чем

каждый из нас для себя,

И тот, кто идет без любви хоть

минуту, на похороны свои он

идет, завернутый в собственный

саван,

И я или ты, без полушки в кармане,

можем купить все лучшие

блага земли,

И глазом увидеть стручок гороха – это

превосходит всю

мудрость веков,

И в каждом деле, в каждой работе

юноше открыты пути

для геройства,

И каждая пылинка ничтожная может

стать центром вселенной,

И мужчине и женщине я говорю: да

будет ваша душа

безмятежна перед миллионом

вселенных.

И я говорю всем людям: не пытайте о

боге,

Даже мне, кому все любопытно, не

любопытен бог.

(Не сказать никакими словами, как

мало тревожит меня мысль

о боге и смерти.)

В каждой вещи я вижу бога, но совсем

не понимаю его,

Не могу я также поверить, что есть

кто-нибудь чудеснее меня.

К чему мне мечтать о том, чтобы

увидеть бога яснее, чем этот

день?

В сутках такого нет часа, в каждом

часе такой нет секунды,

когда бы не видел я бога,

На лицах мужчин и женщин я вижу

бога и в зеркале у меня

на лице,

Я нахожу письма от бога на улице, и в

каждом есть его

подпись,

Но пусть они останутся, где они были,

ибо я знаю, что, куда

ни пойду,

Мне будут доставлять аккуратно такие

же во веки веков.

<>

49

<>

Ты же, о Смерть, и горькие объятия

Смерти, напрасно

пытаетесь встревожить меня.

Без колебаний приступает к своему

труду акушер,

Я вижу, как его рука нажимает,

принимает, поддерживает,

Я лежу у самого порога этих изящных

и эластичных дверей

И замечаю выход, замечаю

прекращение боли.

А ты, Труп, я думаю, ты хороший

навоз, но это не обижает

меня,

Я нюхаю белые розы, благоуханные,

растущие ввысь,

Я добираюсь до лиственных губ и до

гладких грудей дынь.

А ты, Жизнь, я уверен, ты – остатки

многих смертей.

(Не сомневаюсь, что прежде я и сам

умирал десять тысяч раз.)

Я слышу ваш шепот, о звезды небес,

О солнца, о травы могил, о вечные

изменения и вечные

продвижения вперед,

Если уж вы молчаливы, что же могу

сказать я?

О мутной луже в осеннем лесу,

О луне, что спускается с круч тихо

вздыхающих сумерек,

Качайтесь, искры света и мглы, -

качайтесь на черных стеблях,

гниющих в навозе,

Качайтесь, пока так бессмысленно

стонут иссохшие сучья.

Я возношусь от луны, я возношусь из

ночи,

Я вижу, что это страшное марево -

отражение полдневного

солнца,

Я поднимаюсь к основному и

главному от великого или малого

отпрыска.

<>

50

<>

Есть во мне что-то – не знаю что, но

знаю: оно во мне.

Тело мое, потное и скрюченное,

каким оно становится

спокойным тогда,

Я сплю – я сплю долго.

Я не знаю его – оно безыменное – это

слово, еще не сказанное,

Его нет ни в одном словаре, это не

изречение, не символ.

Нечто, на чем оно качается, больше

земли, на которой

качаюсь я,

Для него вся вселенная – друг, чье

объятье будит меня.

Может быть, я мог бы сказать больше.

Только контуры!

Я вступаюсь за моих братьев и сестер.

Видите, мои братья и сестры?

Это не хаос, не смерть – это порядок,

единство, план – это

вечная жизнь, это Счастье.

<>

51

<>

Прошедшее и настоящее гибнут – я

наполнил их, потом

исчерпал,

А теперь заполняю ближайшую

впадину будущего.

Ты, слушающий песню мою! какую

тайну ты хочешь доверить

мне?

Прямо гляди мне в лицо, покуда я

вдыхаю эту ночь.

(Говори мне по чести всю правду, нас

не слышит никто, но я|

могу остаться не дольше минуты.)

По-твоему, я противоречу себе?

Ну что же, значит, я противоречу себе.

(Я широк, я вмещаю в себе множество

разных людей.)

Я отдаю все свои силы лишь тем, кто

поблизости, я жду тебя

у порога.

Кто завершил дневную работу? Кто

покончил с ужином

раньше других?

Кто хочет пойти прогуляться со

мною?

Успеешь ли ты высказаться перед

нашей разлукой? или

окажется, что ты запоздал?

<>

52

<>

Пестрый ястреб проносится мимо и

упрекает меня, зачем я

болтаю и мешкаю.

Я такой же непостижимый и дикий,

Я испускаю мой варварский визг над

крышами мира.

Последняя быстрая тучка задержалась

ради меня,

Она отбрасывает мое изображение

вслед за другим, столь же

верное, как и любое из них, на

лугах, погруженных

в тень.

Она соблазняет меня растаять в туман

и пар.

Я улетаю, как воздух, я развеваю мои

белые кудри вслед

за бегущим солнцем,

Пусть течет моя плоть волнами,

льется кружевными извивами.

Я завещаю себя грязной земле, пусть я

вырасту моей любимой

травой,

Если снова захочешь увидеть меня,

ищи меня у себя

под подошвами.

Едва ли узнаешь меня, едва ли

догадаешься, чего я хочу,

Но все же я буду для тебя добрым

здоровьем,

Я очищу и укреплю твою кровь.

Если тебе не удастся найти меня

сразу, не падай духом,

Если не найдешь меня в одном месте,

ищи в другом,

Где-нибудь я остановился и жду тебя.

ИЗ ЦИКЛА "ДЕТИ АДАМА"

ЗАПРУЖЕНЫ РЕКИ МОИ

Запружены реки мои, и это причиняет

мне боль,

Нечто есть у меня, без чего я был бы

ничто,

Это хочу я прославить, хотя бы я

стоял меж людей

одиноко,

Голосом зычным моим и воспеваю

фаллос,

Я пою песню зачатий,

Я пою, что нужны нам великолепные

дети и в них великолепные

люди,

Я пою возбуждение мышц и слияние

тел,

Я пою песню тех, кто спит в одной

постели (о, неодолимая

страсть!

О, взаимное притяжение тел! Для

каждого тела свое манящее,

влекущее тело!

И для вашего тела – свое, оно

доставляет вам счастье больше

всего остального!)

Ради того, что ночью и днем,

голодное, гложет меня,

Ради мгновений зачатия, ради этих

застенчивых болей

я воспеваю и их,

В них я надеюсь найти, чего не нашел

нигде, хотя ревностно

искал много лет,

Я пою чистую песню души, то

вспыхивающей, то потухающей,

Я возрождаюсь с животными или с

грубейшей природой,

Этим я песни мои насыщаю, а также

тем, что сопутствует

этому:

Запах лимонов и яблок, весенней

влюбленностью птиц,

Лесною росою, набеганием волн,

Диким набеганием волн на сушу – я

воспеваю и их, -

Увертюрой, что звучит еле слышно,

как предвкушение

мелодии,

Желанною близостью, видом

прекрасного тела.

Пловец обнаженный, плывущий в

воде или на волне

неподвижно лежащий,

Близится женское тело, я потупляюсь,

любовная плоть у меня

и дрожит и болит,

И возникает удивительный, перечень

для меня, для тебя и для

любого из нас.

Лицо, руки, ноги – все с головы до пят

– и чувства, что он

пробуждает,

Загадочный бред, сумасшествие

страсти, о, отдаться тебе

до конца!

(Крепко прижмись и слушай, что я

шепчу тебе,

Я люблю тебя, о, я весь твой,

Только бы нам ускользнуть ото всех,

убежать беззаконными,

вольными,

Два ястреба в небе, две рыбы в волнах

не так беззаконны,

как мы.)

Дикая буря, сквозь меня проходящая, и

страсть, которая

содрогает меня,

Клятва, что мы слиты навеки, я и

женщина, которая любит

меня и которую я люблю больше

жизни моей.

(О, я охотно отдал бы все за тебя,

И если нужно, пускай пропаду!

Только бы ты и я! И что нам до того,

что делают и думают

другие!

Что нам до всего остального, только

бы нам насладиться друг

другом и замучить друг друга

совсем, до конца, если иначе

нельзя.)

Ради того капитана, которому я

уступаю все судно,

Ради того полководца, который

командует мною, командует

всеми,

Ради нашего пола, основы всего,

Ради того, что в тиши я так часто

томился один, когда

множество близких вокруг, а та,

кого хочешь, не близко,

Ради долгого, долгого поцелуя в

грудь или в губы,

Ради тесных объятий, которые делают

пьяным меня и любого

мужчину,

Ради того, что знает хороший супруг,

ради этой работы

отцовства,

Ради восторга, победы и отдыха -

податливое одеяло

отброшено прочь!

Ради легких рук, что ласкают меня, и

пальцев, что перебирают

мои волосы,

Ради того, что она так не хочет, чтобы

я от нее оторвался,

и я не хочу оторваться

(Но, нежная, помедли мгновение, я

опять возвращусь к тебе!),

Ради этого часа, когда звезды сияют и

падают росы,

Я славлю тебя, о священное дело, и

вас, о дети, готовые к нему,

И вас, могучие чресла.

О ТЕЛЕ ЭЛЕКТРИЧЕСКОМ Я ПОЮ

<>

1

<>

О теле электрическом я пою;

Легионы любимых меня обнимают, и

я обнимаю их;

Они не отпустят меня, пока не уйду я

с ними, им не отвечу,

Пока не очищу их, не заполню их

полнотою души.

Иль те, кто сквернит свое тело, не

скрывают себя?

Иль те, кто поносит живых, лучше

тех, кто поносит мертвых?

Иль тело значит меньше души?

И если душа не тело, то что же душа?

<>

2

<>

Любовь к телу мужскому или

женскому превосходна, ведь тело

само превосходно,

Совершенно тело мужчины, и тело

женщины совершенно.

Выраженье лица превосходно,

Но сложенный хорошо человек

выражен не только в лице;

Он выражен в членах, суставах своих,

изящно выражен

в бедрах, запястьях,

В походке своей, в осанке, в гибкости

стана, колен, – его не

скрывает одежда,

Сила и ловкость его пробивается

сквозь все ткани,

Он идет, восхищая вас, словно поэма,

иль даже больше,

Помедлив, взгляните вы на спину его,

на затылок, лопатки.

Раскинутость пухлого детского

тельца, груди и лица встречных

женщин, складки их платья, их

облик от головы и до ног;

Пловец в бассейне, когда он плывет в

прозрачном зеленом

блеске или лежит, запрокинув

голову, покачиваясь на воде;

Наклон вперед и назад гребцов на

лодках и всадника в седле,