Текст книги "Дорога домой (СИ)"

Автор книги: Ульяна Орлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

– А денег тебе хватит?

Антон замялся, ответил через секунду:

– Думаю, да.

Лёнька быстро глянул на Антона. Потом сказал как бы через силу:

– Слушай, ну у тебя же должен быть мобильный номер родителей. Ты бы им звякнул что ли?

Антон пожал плечами:

– Бесполезно. Они не в России сейчас. Вернутся в июне, если всё сложится. А туда не дозвонишься, там со связью проблемы… Они мне сами обычно звонят, когда связь есть, да телефон-то украли…

Лёня помолчал, потом наклонился, поднял с пола небольшой пакет:

– Возьми. Здесь печенье и бутерброды. Позавтракайте в дороге… Не надо, Антон, – он твёрдо посмотрел ему в глаза, – с тобой Славик!

Антон молча пожал ему руку.

– Напишешь, как доедешь, ладно? Или позвонишь, – Лёня вытащил из нагрудного кармана бумажку, развернул её, быстро написал номер телефона. – Держи.

Пришли Костик со Славкой – умытым, с мокрыми сосульками волос, и очень довольным. Антон улыбнулся, взъерошил ему волосы, заглянул в глаза: смеющиеся и немного грустные, сказал:

– С добрым утром! Как спалось?

– Ой, хорошо-о! Антон, Костик мне дал носки, теперь удобнее! – Славка переминался с ноги на ногу в кроссовках и новеньких носках с футбольными мячиками.

Лёнька распахнул окно. Антон снова пожал ему руку, обнял маленького Костика. Вскочил на подоконник, прошептал ребятам:

– Спасибо вам! Костик, передай привет Ванюшке, когда он проснётся!

– Держитесь ребята! Доброго пути! – сказал Лёнька.

Антон ещё секунду помедлил, посмотрел на ребят: серьёзный Лёнька, худенький, взъерошенный Костя, с печальными бусинами карих глазёнок – в пыльной комнатке, залитой солнечным светом.

Он присел, и прыгнул вниз. Тупой болью откликнулась пятки, но Антон не обратил на них внимания. Встал, протянул руки, принимая Славку, опустил его на землю. Лёнька высунулся из окна и помахал рукой, рядом Костик поднял свою маленькую ладошку над головой, качнул ей и отвернулся.

– Пойдем, Славка.

–Да…

Славка дал руку Тошке, и не двинулся с места. Он стоял, запрокинув голову и всё ещё глядя в окно, и в серых глазах, сквозь солнечные капельки, светилось восхищение ребятами из детского дома, которые так ласково приютили его – сделали чудо.

Город просыпался. Пустынные дворы ещё не ожили людьми, однако пробуждение чувствовалось в каждой улочке: вот здесь солнечный зайчик скользнул по тёмному, ещё дремлющему переулку и прыгнул по ступенькам, здесь – ещё не работающий фонтан, с дождевой водой умывает голубей; на тоненьких ветках деревьев щебетали птицы, завели озорную возню воробьи – неугомонные жители любого города. А наверху, в голубом небе начинали носиться ласточки и стрижи, пронизывая воздух звонкими писками. На липких молодых ветках топольков разворачивались зелёные листики, на влажной земле зеленела трава с редкими солнышками одуванчиков, – всюду, в каждом движении города, в прозрачном, свежем дуновении ветерка ощущалась жизнь и весна. Чем-то праздничным веяло ранним утром от заспанных улочек. День обещал быть интересным.

Было ещё очень прохладно. Славка застегнул синюю Тошкину курточку, а Антон радовался Лёнькиной толстовке, и мысленно благодарил его: одежда пришлась почти впору, была лишь немного большевата в плечах.

Мальчишки молча шагали по пустым дорожкам. Солнце грело спину, и последние капельки боли, оставшиеся после вчерашней драки, таяли в этом тепле. Малыш зевал и улыбался, вертя головой и с любопытством разглядывая новые места. Антон думал о Лёньке, снова и снова вспоминая вчерашние события. Его отвлёк Славка:

– Смотри, что мне Костик подарил! – он разжал кулачок. На его ладошке блестел маленький значок.

– Ух ты, красота какая!

На серебристом фоне был отчеканен парусник. Легкий такой, аккуратный: тоненькие нити такелажа тянулись к небольшому корпусу, виден был даже маленький якорёк на цепочке. Корабль шёл, рассекая волны, и казалось, будто он летит: поднимались туго надутые паруса, над кормой искорками горели крошечные брызги. На тоненький бушприт тоже села искорка.

– Чудо какое! – удивился Антон.

– Ага, – заулыбался Славка.

– Это фрегат.

– Что такое фрегат?

– Это военный трехмачтовый парусник.

– Интересно! А какие ещё бывают?

– Ну разные… Бриги, бригантины, барки, клипера, шхуны… А самые первые были каравеллы.

– А какие они?

– Ох… Ну слушай… – И Антон стал рассказывать Славке всё, что знал парусниках и капитанах.

Так, незаметно, они дошли до вокзала. Здесь уже потихоньку кипела жизнь. Громыхали вагоны, гудели поезда, туда-сюда сновали рабочие. Кое-где толпились пассажиры, ожидая прибытия поезда.

– Электропоезд «Нижнереченская – Развилка» отправляется с третьего пути в семь часов пятнадцать минут. Просьба, будьте внимательны и осторожны… – оживился репродуктор.

«Наша!» – Антон отыскал глазами часы: большая стрелка показывала семь, а маленькая застыла между десятью и пятнадцатью минутами. На этот раз билетов покупать не стали. Антон спрыгнул с платформы, помог спуститься Славке. Ребята поспешно перешли через рельсы, забрались на вторую платформу. Электричка негромко гудела, потом вдруг медленно спустила воздух, скрипнули тормоза. Славка вздрогнул, Антон взял его за руку и быстро потащил к дверям.

– Осторожно двери закрываются! Следующая станция…

– Ой! – Антон подтолкнул Славку, прыгнул за ним. Двери с лязгом захлопнулись. Электричка стала медленно набирать ход…

В вагоне ребята оказались одни. За окошком неспешно проплывали дома, машины, но вскоре город кончился и взору распахнулись просторные поля. Колёса стучали нехитрую мелодию, в открытое окно врывался свежий ветерок. Нестриженые Славкины волосы разлетались в стороны: он стоял у окошка и внимательно наблюдал за дорогой. Антон размышлял, до какой станции им лучше ехать, вспоминая карту.

Затем он достал пакет, который сунул ему Лёня, вытащил из него бутерброды: несколько кусочков черного хлеба с сыром. Протянул один Славке. Некоторое время они наслаждались завтраком: Антон вспомнил, что он ничего не ел со вчерашнего утра и теперь спешил восполнить энергетические потери. Славка с аппетитом жевал, не отрываясь от окна.

Закончив есть, Антон снова посмотрел в пакет – там осталось печенье «на потом» и, ура! – маленькая бутылочка воды. «Ленька, друг, спасибо тебе!!!» – ещё больше обрадовался он.

Электричка мчалась быстро – летела навстречу новой жизни... И хоть дом был ещё не близко, километр за километром она уменьшала это расстояние. И Славка, как же хорошо, что он рядом и плохое позади!

Дуновение весны творит чудеса, пробуждая в каждом человеке любовь к жизни. Оно вытаскивает из тоски, расталкивает спящих, дарит силы энтузиастам и влюбленным. Оно пробуждает улыбку даже у самого грустного человека... Антон потихоньку стал напевать песенку. Славка прислушался. Потом попросил:

– Спой ещё!

Антон улыбнулся – впервые за долгое время и запел погромче:

– «Мы желаем счастья вам,

Счастья в этом мире большом…»

Закончив, посмотрел на Славку. Малыш сиял.

– Так здорово!

Антон покраснел. Славка продолжал:

– Слова такие хорошие. «Когда ты счастлив сам – поделись с другим…».

– Да…– задумчиво сказал Антон, – это ведь правда… Когда делаешь что-то доброе – так хорошо становится! Даже если это просто улыбка кому-то... Я помню, читал одну книжку про альпинистов, и там были такие слова: «Дари людям, всё что можешь: улыбку, радость, солнце»[2]2
  Ф. Свешников «Золотой ледоруб».


[Закрыть]…

– Ага... А сколько доброго можно сделать, когда хорошее настроение! – задумчиво сказал Славка и добавил, – и наоборот…

И Антон опять вспомнил Шурку: его стеснительную улыбку и тёплый шепот: «Антон, погляди, я тебе светлячка принес! Видишь, как он светится! Только ты его потом выпусти, он домой полетит….» Как он там сейчас, Шурка?

– Антон, а у тебя хороший голос. Ты, наверное, очень любишь петь?

– Ну… Да… – Антон загрустил. Вспомнил уроки музыки…

Глава 10

Уроки музыки и разговор о войне

… Зима. За окном почерневшие деревья без листьев. В классе жарко. Уныло горят белые лампочки.

– Так, ребята, а теперь давайте споём гамму!

– До, ре, ми… Ми! Белкин, вынь руки из карманов! Где твое «ми!»? Ну? Не пищи! Так. Давайте снова. Ой, ну с вами далеко не уедешь… Белкин, да встань же ты, наконец, спокойно!

За окном пролетают мелкие снежинки, ложатся и сразу тают на тёмной земле. Первый снег. Преподаватель стучит пальцами по клавишам, нетерпеливо что-то крича бедному Белкину, который не знает, куда себя деть и поет почти шёпотом.

«Ох, ещё полтора часа!» – Тошка зевает, но тут же вздрагивает от громкого «Ля!» и переводит взгляд на пианино: отлично настроенное пианино, с такими белыми клавишами. Сколько раз оно снилось ему! Он играл, пальцы бегали по этим чудесным белым клавишам! Но только во сне получалось услышать ту красивую, чистую мелодию, которая так похожа на полёт… Вот бы сыграть её, не во сне – на этом пианино…

В свободное время он тайком бегал в кабинет музыки, перебирая пальцами ноты, вслушиваясь в каждый звук, и пытаясь понять, как же получается гармония в их сочетании…

– Ветерков! – возвращает его к реальности строгий голос. – В облаках витаешь? Почему не поёшь?

Антон вздрагивает, смотрит на рассерженного преподавателя.

– Почему ты не поёшь? Ну-ка встань! Спой гамму.

Он встает под хихиканье задних парт, оглядывает класс, снова смотрит на преподавателя. Тот раздраженно ждёт. «Сейчас опять: до, ре, ми… По этим чудесным белым клавишам… Фу, нет!». И он звенящим голосом спрашивает. Решается.

– А можно я лучше песню спою? Можно?

Преподаватель весь вспыхивает, но сдерживает себя:

– Песню? Хор-рошо! Что будем петь?

– Прекрасное далеко. – Уже совсем тихо отвечает Тошка.

Эту песню он слышал всего один раз, в конце пятой серии «Гостьи из будущего». Он был в магазине, когда по телевизору показывали этот фильм. Самый конец, где высоким и чистым голосом пела девочка Алиса, прощаясь со своими друзьями…

Преподаватель сыграл вступление. Так, сейчас:

Тошка представил лужайку, усыпанную спорышом и ромашками, Шурку с аэропланом, тоненькую тропинку с откоса к речке…

«Слышу голос из прекрасного далёка,

Голос утренний, в серебряной росе…»

Преподаватель, Леонтий Аркадьевич вовсю играл проигрыш. Тошка пропел слова, которые навсегда врезались в память. От них по коже почему-то пробегали мурашки…

«…Слышу голос и спешу на зов скорее,

По дороге, на которой нет следа!»

Музыка делала невозможное. Она словно расширяла границы этой скучной комнаты. Она утешала. Она успокаивала… Она шептала, что это правда, что мечты – существуют… Неожиданно она кончилась. Неожиданной стала тишина. Даже, казалось, что снег за окном перестал кружиться. Леонтий Аркадьевич встал, вытер лоб, ещё раз оглядел Тошку.

– Мда… Что ж, садись, Ветерков… Впрочем, можешь идти. Тебе гаммы ни к чему… Спасибо, Ветерков.

Кто-то из ребят шептался с соседом, кто-то удивленно смотрел на него. Больше Леонтий Аркадьевич не вызывал Антона и, будто, не замечал его на уроках музыки. Лишь в конце четверти, в очередной раз сыграв гамму и отругав зазевавшегося ученика, попросил его спеть.

… А потом преподаватель сменился. Пришел добрый Максим Сергеевич. Он внимательно посмотрел на каждого, сел за фортепиано и сыграл небольшой весёлый этюд. Потом провёл рукой по клавишам и сказал:

– Ну, голубчики, давайте теперь каждый споет любимую песню. Кто первый?

Ошеломлённый Тошка смотрел на Максима Сергеевича, как на чудо. Не будет гамм? Или это он просто для начала так? Нет, кажется, перед ним был пианист – человек, который любит и чувствует музыку, потому что он не отходил от фортепиано, наигрывая мелодии, которые робко называли ребята…

Неожиданно Тошка услышал свою фамилию.

– А? – Вскочил он и встретился глазами со внимательным, ласково-серьёзным взглядом. Смутился почему-то и стал смотреть в пол.

– Ну-с, тебе что? – спросил его Максим Сергеевич.

Все песни куда-то вылетели из головы. А учитель ждал. Тошка напрягся и выдал первое, что пришло в голову:

–Можно «Крылатые качели», например…

Кто не смотрел в детстве «Приключения Электроника»? Тошка любил этот фильм, несмотря на то, что он несовременный. Он нравился ему, потому что в его бесхитростности и доброте была настоящая дружба ребят, которой не было в реальности…

Тошка волновался, однако его волнение улетучилось с первыми аккордами песни. Он представил быстрые ручейки, прозрачные сосульки, его любимые качели «Лодочки» в родном городе…

«В юном месяце апреле

В старом парке тает снег…»

Новый преподаватель превосходно чувствовал поющего. И петь было легко. Как-то сам собой его голос стал особенно звонким и чистым: Тошка пел, наслаждаясь и радуясь тому, что, кажется, нашел единомышленника…

Прозвучали последние аккорды. Антон не сводил глаз с Максима Сергеевича, Максим Сергеевич – с Антона. И в его глазах не было раздражения – они были тёплыми и добрыми.

– Спасибо… – сказал учитель. И тут же заулыбался ребятам. – А сейчас, как в анекдоте: «А вас, Штирлиц, я попрошу остаться…». Ого, как много сразу стало любопытных! – рассмеялся он в ответ на удивленные возгласы.

– Садитесь, – сказал он Антону. – Дело в том, что давно у меня живёт идея создать у вас в интернате музыкальный кружок… Поэтому, кто хочет научиться играть на фортепиано, петь или просто с пользой отдохнуть – милости просим. Будете стараться – будем петь вместе. Будете очень стараться – будем вместе выступать… Вот так.

Нужно ли говорить, что после занятия Антон подошёл к нему? Максим Сергеевич внимательно посмотрел на него и видимо прочёл в его глазах то, что Антон не мог выразить словами: восхищение, мечту, ожидание, потому как ни о чём не спрашивая, учитель заиграл быструю, лёгкую, временами тревожную, временами – нежную удивительную мелодию. Тошка смотрел на его худые пальцы: они так легко бегали по клавишам, и душа его пела, она двигалась вместе с мелодией.

Музыка теребила воспоминания, музыка манила в бесконечность, ту бесконечность, которую мы называем вселенной человеческой души или глубинами нашего сознания. Конечно, Тошка ещё ничего не ведал об этих глубинах, но чувствовал внутри что-то такое, что не мог объяснить: он трепетал вместе с музыкой. Пока ещё не догадываясь, что вместе с ней приоткрывается ему неведомый доселе мир самого себя: мир памяти, надежд, мир ожиданий, мир радостных открытий и поступков, мир мечты… И вот она кончилась, эта удивительная мелодия, и Тошка шёпотом спросил:

– Это что?

– Это Шопен…

Он вздохнул:

– Здорово…

… И понеслись чудесные в его жизни дни – дни музыки. После школы и обеда Тошка бежал в кабинет и оставался там до полдника, а иногда засиживался и до ужина. Время становилось медленным, словно весь мир ждал, пока Тошка научится играть.

Конечно, были и ошибки, но он очень хотел научиться, он интуитивно чувствовал гармоничные сочетания звуков, а Максим Сергеевич был терпелив и спокойно поправлял его. Когда бы не заходил Антон в кабинет, тот всегда встречал его с улыбкой, отрывался от книг, и говорил свое любимое: «Ну-с, начнем?». Однажды, когда он в очередной раз по просьбе Тошки сыграл полюбившегося ему Шопена, Тошка спросил:

– А вы пианист, да?

Максим Сергеевич рассмеялся своим раскатистым басом. Без насмешки, по-доброму так.

– Я – врач. Я же у вас здесь работаю…

К началу весны набралось несколько ребят, желающих научиться петь. Человек пять девочек и три мальчика. Почти всё свободное от работы время проводил с ними Максим Сергеевич, обучая их тому, что он умел сам. На занятиях было интересно, уютно, и никто не смеялся друг над другом… Может быть, потому что все были из разных групп, а, может быть, потому что Максиму Сергеевичу просто нравилось заниматься с детьми.

Они готовились к выступлению, хотели участвовать в конкурсе юных талантов, который проводился каждый год, и на который съезжались ребята из разных школ области. Но всё кончилось неожиданно: в конце марта Максим Сергеевич уехал. Уехал далеко, на Алтай, помогать сестре, которая осталась с тремя маленькими сыновьями – у неё заболел муж…

Прощаясь, он крепко, по-отцовски обнимал ребят и говорил им:

– Растите… Живите… Пусть у вас в душе всегда будет музыка. Не забывайте наши занятия… Когда вам будет грустно – слушайте классику: слушайте Моцарта, Шопена, Бетховена, Чайковского… Не смейтесь, это – вечное… Позже поймете, а пока – слушайте… Найдётся время – я обязательно постараюсь приехать навестить вас.

Прощаясь с Тошкой, он крепко пожал ему руку и сказал:

– Держись, сынок. В жизни много трудностей, но, после них мы становимся сильнее…

… – Вот так, – закончил свой рассказ Антон, – хороший был учитель… Хотя почему был? Он ведь жив, только уехал… Просто он у нас в интернате был один, кто нормально относился к ребятам…

Славка помолчал. А потом спросил:

– А он не вернулся?

– Нет, по крайней мере, пока я там был, он не приезжал…

– А что стало с ансамблем?

Антон грустно сказал:

– Ну что стало… Что бывает с ансамблями, когда у них нет хорошего руководителя?

Славка вздохнул:

– Жаль… Антон, а сколько ты получается жил в интернате?

– Я? Почти год…

… Они привели его в это сумрачное здание после солнечного моря, в августе… Тогда он не переставал радоваться, что родители уже давно не ссорятся и всё хотел, чтобы подольше это не кончалось. Но десять дней отпуска прошли очень быстро. А с ними закончилась и прежняя жизнь.

В интернате, куда они приехали, его потрясло всё: огромная комната, в которой живут дети. Много. Как это не похоже на его дом! Что-то общее со школой и детским садом… Шум, какие-то глупые насмешки, вопросы, разговоры – ему не хотелось ни с кем общаться, ему нужно было побыть одному! Уединиться и разложить мысли по порядку… Сначала он что-то отвечал, потом – устал, а потом нашёл выход – библиотеку. А там встретил Шурку…

Шурка не задавал ему дурацких вопросов. Никаких. Вообще. Он посмотрел на него, – Антон почувствовал, что сейчас забирается в панцирь, но Шурка сказал: «Хочешь я тебе картинки покажу?» Антон поспешно кивнул, а потом… потом даже смеялся над смешными рисунками… А потом Шурка предложил ему пойти поесть и Антон подумал, что жить, наверное, здесь можно… Правда для остальных он таки и забрался в свой панцирь. Нечего…

Но иногда тоска накрывала с головой. Вечером, осенью, когда в ярком свете ламп вспоминался дом. Далёкий. Его дом! Он стоял у окна, смотрел, как по серому асфальту детской площадки ветер гоняет золотые листья, вспоминал, нет думал, что дома он также, глядя в окно, ждал отца. А сейчас – не придёт отец! И площадка не его… И город не его, и не стучит в окошко его тополь…

Тошка закрывал глаза, ещё немного и вот он – дом… Вот его комната с его тахтой-раскладушкой и огромной картой России на стене. Вот маленькая кухня, там что-то готовит мама… Нет! Его кто-то зовёт, но это не мама… У неё не такой резкий голос, не её… Он запихивает слёзы поглубже – в самую глубину души. И не оборачивается, продолжая смотреть, как скребутся по асфальту листья…

Антон встряхнулся, прогоняя те грустные воспоминания, а вместе с ними бесконечное, а потому – нестерпимое чувство ожидания. Они приедут и уедут, но не будет дома…

– Антон, а спой ещё?

– Давай… – и Антон негромко, но чисто стал петь Славке песни, которые он любил. Репертуар его был разнообразным: спел «Не стреляй» Шевчука, «С войны» Чайфа, спел всеми любимого Макаревича, и закончил песней «Последний бой», уж очень подходили слова к его настроению:

«Еще немного, ещё чуть-чуть,

Последний бой, он трудный самый…

А я в Россию, домой, хочу,

Я так давно, я так давно не видел маму…»

Славка сидел рядом и тихонько сопел, поглядывая то на Антона, то в окошко. А когда закончился последний куплет, малыш спросил:

– Антон, а про что эта песня? – серьёзно так спросил, без улыбки глядя на него внимательными глазами.

– Это… Про войну. Разве ты не знаешь?

Славка покачал головой:

– Я слышал её раньше, по телевизору… Про какую войну, Антон?

– Про Великую Отечественную… В которой воевали наши дедушки и бабушки.

– Ого, как давно! А ведь помнят ещё…

– Помнят… Славка, я думаю, что всегда будут помнить. Очень много людей погибло. Слишком страшная была война…

– Зачем тогда её вспоминать?

– Чтобы не повторилось…

Славка молчал – о чём-то думал. Покусывал нижнюю губу и смотрел в окошко. Потом повернулся к Антону, сказал тихо:

– Антон, я не понимаю.

– Что, Славка? – Антону показалось, что малыш сейчас заплачет.

– Почему… Много погибло?

– Ну… Потому что внезапно, потому что долго… И ещё – потому что жестоко. Война без правил. Много людей умерло в концлагерях и от блокады…

– Это что такое?

– Ох… Славка, это ужас просто. В концлагеря увозили обычных людей и мучили их там. А при блокаде – перерезали к Ленинграду все пути, кроме одного и туда было невозможно доставить еду…

– Антон… Но зачем?

– Славка… – он хотел было сказать «не знаю», но промолчал. Чувствовал: тут не отмахнешься… – Ну я попробую тебе объяснить… Был такой человек, Гитлер, он правил Германией. Так вот он внушил своему народу, что они – лучшая раса в мире, что они – избранные. Так легче всего управлять людьми. Они думают, что лучше всех, и это вроде как оправдывает их поступки... Заглушает совесть. Им разрешили безнаказанно убивать других, не «их расы, не таких, как они»…

– Но это же плохо! Они сами не понимали, что ли?

– А кто их знает… Есть такие, кто и сейчас этого не понимает и обвиняет во всём людей не своей расы. Это же легче всего – найти виноватого … Вместо того, чтобы самому разбираться… А кого-то просто пугали, кого-то заставили…

– Но зачем?

– Гитлер хотел захватить весь мир…

– Как весь мир? – прошептал Славка.

– Вот так… Просто есть люди, которые живут для других, когда радуются, делая хорошее… А есть и такие, кто радуется, нет, испытывает чувство удовлетворения, гордости, когда унижает кого-то… Вообще, их много, причин. Вот смотри, Германия – маленькая страна, а наша – огромная. У нас же столько земли! Столько полезных ископаемых! Вот Гитлер и положил глаз на наши богатства… До этого захватив все страны вокруг... – Антон подумал и добавил, – а расизм – это такое оружие. Идейное оружие – чтобы стравить людей между собой, они поубивают друг друга и освободится территория…

– Но это же наша территория!

– А ему захотелось больше.

– Ему что, места мало было?

– Ну, не совсем… Наши ресурсы – это же деньги. Он хотел жить побогаче. Посытнее… Ещё нам говорили, что эта была борьба двух сильных держав: нашей страны и Германии. Чья окажется сильнее, та и главная в мире.

– Но победили же мы?

– Да, Славка… И ещё и другие страны освободили… Но воевали пять лет! Я читал, что погибло двадцать миллионов, это несколько больших городов…

Славка молчал, смотрел на потрёпанные штанишки. Антон тоже замолчал, глядя в окно. Там были зелёные, зелёные деревья и светило солнце. И небо было синее… А ведь когда-то оно было багрово-чёрным от взрывов, это небо…

– Хорошо, что сейчас нет войны, – сказал Славка.

– Ага…

– Антон… Знаешь, а я бы тоже пошёл воевать. Потому что это ведь неправильно…

Антон молчал. «Славка, Славка… Хорошо, что сейчас нет войны…»

– Они тоже пошли, – тихо сказал он наконец. – У меня прадедушки там воевали… Да вообще, она каждую семью задела, та война… И каждый человек, даже дети, защищали свою Родину. Не все воевали, кто-то шёл в партизаны, кто-то работал в тылу – делал бомбы и танки… Но каждый что-то делал. Для того, чтобы победить…

– Антон… Вот я часто слышал Родина, Родина… Но я не совсем понимаю, где моя Родина…

– Ох, Славка… Как тебе объяснить? Она везде. – Антон смутился, видя, что Славка, непонимая, заморгал. – Ну, это такой огромный дом. Крыша у него – небо, – вон, видишь… Стены – это леса, пол – зелёные лужайки. Это и есть, Родина… Тот кусочек земли, где ты живёшь, где живут те люди, которых ты любишь… Где ты вырос и потом, когда уезжаешь – очень скучаешь по нему…

Оба замолчали. Потому что каждый подумал о своём доме. А электричка стучала колёсами и мчалась вперед.

– Антон, – нарушил молчание Славка, – а расскажи ещё что-нибудь…

– А что рассказать, Славка? Ну хочешь, я тебе про лётчика расскажу? Раз уже про войну заговорили…

Славка торопливо кивнул.

– Ну слушай… Был такой военный летчик, Алексей Маресьев. Он сражался на военных самолетах. Однажды его сбили немцы, самолёт загорелся и стал падать вниз. Маресьев уцелел, но при падении повредил ноги… Он не мог ходить. А он один в лесу! И ни еды, никого… И неясно, кто в лесу – наши или немцы… И знаешь, что он сделал? Он стал передвигаться сначала на четвереньках, потом уже – ползти, потому что совсем не осталось сил… Он хотел есть. Он устал. Он измучился… Но всё равно – полз. И он победил! Добрался до своих – до маленькой деревни, она называлась Плавни. Его нашли два мальчика, они позвали людей… И его спасли, выходили. Но пришлось ампутировать ноги, потому что началась гангрена – такое воспаление, которое не умели лечить…Но даже после этого он выстоял, он встал на протезы и заново научился ходить… Это ещё ладно, он снова стал летать! Ему говорили: не сможешь, а он отвечал: «я же советский летчик!» – и смог. Стал воевать дальше. И сбивать вражеские самолёты… И многие не знали, что он летает без ног! Славка, я знаешь, что думаю… – и Антон не договорил.

Двери открылись и в вагон, покачиваясь, вошёл человек. Это был мужчина средних лет, невысокого роста, в свитере и потёртых брюках. Пройдя между рядами сидений, он устроился неподалеку от мальчишек. Антон насторожился. Славка с беспокойством завертел головой.

Антон машинально посмотрел на окно: лес, лес… Однако, скоро должна быть станция: поезд уже давно едет без остановок…

– А что это вы одни здесь делаете? – вдруг громко спросил незнакомец.

Антон вздрогнул, быстро глянул на этого человека: судя по его нетвёрдой походке и громкому голосу, тот был немного выпившим. Однако, перехватив Тошкин взгляд, он посмотрел на него вполне трезво и долго. Потом хмыкнул, вытащил из кармана газету, аккуратно развернул её и остановился взглядом на какой-то картинке. Несколько секунд глаза его скользили по ней, изучая, потом он снова перевёл их на Антона. Антон отвернулся и встретился глазами со Славкой. «Давай уйдем отсюда!» – промелькнула в них тревожная молчаливая просьба. Антон пожал плечами и снова оглянулся на мужчину. Тот уставился в газету, но иногда посматривал на него. Газету он не перелистывал. Уставился в одну страницу так, словно он что-то рассматривал…

Внезапно Тошку осенила догадка, от которой ему стало холодно. Он взял свёрток, потянул Славку за руку, поднялся, быстро прошёл с ним в конец вагона и вышел в тамбур.

Электричка начала тормозить, и эта минута длилась вечность. Антон посмотрел в вагон и увидел, как незнакомец неспеша сложил газету и стал подниматься со своего места.

«Ну, давай же, тормози уже!!!». Антон почувствовал, как сжал Славик его руку. Сердце забилось маленькой птицей, которую посадили в клетку…

Неохотно зашипели двери. Антон, не дожидаясь, пока они откроются до конца, выскочил из вагона, подал руку Славке, помог ему выбраться. Не оглядываясь и крепко держа малыша, перебежал через платформу. Спрыгнул, подхватил Славка. И потянул его под платформу, вглубь неё. Прислонился к бетонной опоре и прислушался…

Глава 11

Кто главнее?

Антон не знал, сколько они стояли под платформой. Промчалось несколько поездов – громыхая и загораживая свет. Наконец он решил, что, наверное, тот человек уже ушёл и не дождался их… Кто знает, что было у него в газете?

А когда они вышли на свет, то увидел, что это – небольшой полустанок. Недалеко по траве ходили козы, и даже было слышно, как где-то кукарекал петух! Деревня!

– Пойдём Славка. Немного пройдём от станции, а там где-нибудь перекусим…

С двух сторон от железной дороги были какие-то кусты. За ними – виднелись деревянные домики. Что впереди – было не совсем понятно, но идти им нужно туда…

– Антон, – сказал Славка, когда они вышли на тропинку, которая змейкой петляла между кустов и ёлок. – Антон, а как ты думаешь, кто главнее – мама или папа?

Антон даже споткнулся. Вот ведь малыш задаёт вопросы! Антон вздохнул, зачем-то посмотрел наверх, отметив про себя, что небо очень глубокое прозрачное, а значит – скоро уже полдень, потом посмотрел на Славку.

– Я думаю, что отец.

– Почему? – не унимался Славка.

Вот зачем малышу это понадобилось сейчас знать? Он-то откуда знает… Он просто чувствует, что у них – так… И всё же Антон сказал:

–Мама любит принимать решения и хозяйничать. Но без папы-то мы куда? Он вроде и говорит не очень много – больше слушает. Но если скажет – понимаешь, что значит так и будет…

– И ты не споришь?

«Да когда я спорил-то, – подумал Антон. – Сто лет уже толком не разговаривали…». Тогда разговор про интернат начал отец. Нет, сначала мама, она долго объясняла, рассказывала, а уже потом он разговаривал с отцом…

– Славка, да мы особо и не спорили-то… Советовались…

«Или не советовались? Или решение уже приняли до меня? А потом уже говорили со мной?» – Тошка почувствовал, как ухнуло что-то внутри, словно в пустоту... Но он-то был уверен, что он решил…согласиться. Потому что…

– Вот между собой они спорили, да… И даже ссорились.

– Ого, – Славка поднял светленькие брови, – даже так!

– Ну… Всякое было. Потом, правда, мирились. Я вот не понимаю, я никогда этого не понимал – зачем? Ходят все, маются, и день – не день… И утро – не утро.

– А из-за чего?

Антон помолчал. Рано Славке ещё такое знать, не поймёт он. Или поймёт? Да какая сейчас-то разница… Сейчас они, наверное, и не ругаются уже, хотелось бы верить!

– Я всегда думал, что из-за денег. Хотя иногда из-за ерунды всякой…

Славка вздохнул. Посмотрел на Антона, а в глазах – сверкнули искорки.

– Мои если спорили, то мне сестра знаешь что говорила? – Славка улыбнулся чуть-чуть. – Милые бранятся, только тешатся…

Улыбнулся и Тошка.

– А сестре сколько лет?

– Ой, – Славка замялся. – Сейчас посчитаю…

Он что-то шептал и Антон даже успел разглядеть впереди домики, как малыш наконец сказал:

– Осенью у неё день рождения… И ей должно было быть шестнадцать. А сейчас, получается, уже исполнилось… – И погрустнел.

Никогда не знаешь, когда скажешь лишнего… Славка смотрел под ноги и молчал. И Тошка молчал. Неловкость притаилась рядом и уже готова была встать между ними…

Антон осторожно потрепал Славкины волосы.

– Славка, ты прости меня…

– Да чего ты, Антон! – почти сразу откликнулся малыш. – Всё нормально…

– Они найдутся! – уверенно сказал Антон. Почти твёрдо, но он очень старался, чтобы Славка не заметил этого «почти»…

«Найдутся…» – повторил он про себя.

Славка посмотрел на Антона и ничего не сказал. Но крепко взял его за руку своей горячей ладошкой.

Кажется, такое уже было. И не кажется, а точно было! Осенью, или зимой – когда он нечаянно спросил Шурку, где его родители. И тот молчал, долго-долго, Тошка подумал было что друг обиделся. И стало тогда не просто неловко – так тяжело, словно он увяз в чём-то тягучем и крепком. В зыбучих песках… И непонятно было, как выбраться и Тошка ждал.. Ждал и медленно погружался в эти пески. Понимая, что дома было проще… И ещё понимая, что он ужасный болтун и что, если Шурка сейчас обидится, то как же он без него-то будет?..