Текст книги "1000 не одна ложь"
Автор книги: Ульяна Соболева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Дааа
– Да – остановиться?
Я его уже не слышала, меня трясло как в лихорадке, и там, где его пальцы растирали меня, сжимали, дразнили, закручивалась тонкая и острая спираль, она впивалась в мою раскаленную плоть, заставляя закатывать глаза и запрокидывать голову. Ничего подобного я раньше не испытывала, никто и никогда вот так не ласкал меня. Взвилась, едва его палец проскользнул внутрь моего тела, и он зашипел мне в лицо, снова выскальзывая наружу.
– Маленькая, порочная Альшита с предательским телом. Остановиться или не останавливаться?
– Да, – кивала хаотично и сама не поняла, как впилась в его запястье и почему шепчу это да, мотая головой из стороны в сторону.
– Что? Не останавливаться?
– Дааааа, – это не я. Это другая. Это кто-то, кого я не знаю. И она будет гореть в аду.
– Тссс, тише, – вижу сквозь пьяный туман, как он усмехается, и меня это срывает в пропасть, та самая спираль вспыхивает огненным пламенем и заставляет забиться в диких судорогах какого-то адского удовольствия. Хотела закричать, и в этот момент его губы накрыли мои, он потянул мой крик в себя, а меня сотрясает еще больше, я бьюсь в его руках, извиваясь под неостанавливающимися пальцами, млея от вкуса его рта, от языка, вторящего движениям руки внизу. Пока не обмякла, чувствуя, как по щекам покатились слезы.
– Первый оргазм всегда потрясает, Альшита, – шепчет мне в губы и все еще поглаживает мою плоть, – возможно, теперь тебе будет труднее меня ненавидеть, но твоя ненависть станет острее, потому что вместо боли и слез твой враг заставил тебя испытать удовольствие.
Глава 12
– Впереди каньон, сворачивайте, ночевать будем в низине.
– Там деревня.
– Какая деревня?
– Смотри сам – там несколько домов, и дымится костер.
– Я не давал разрешение на поселение в этой местности. Быть готовыми к атаке.
Голоса выдернули меня из дремоты, и я с досадой почувствовала, как горячая рука бедуина перестала сжимать мое тело и согревать своим теплом, а потом он придавил меня к себе сильнее.
– Закрой лицо, Альшита, и не открывай рта, пока я не позволю.
Я смотрела, как мы спускаемся вниз между горами, напоминающими слоенное тесто разных оттенков от ярко оранжевого до бежевого, по узкому своеобразному коридору, в лучах заходящего солнца это место напоминало пещеру из восточных сказок и завораживало своей первозданностью, когда кажется, что нога человека сюда даже не ступала.
– Если я сдерну тебя с седла, поползешь и будешь прятаться, как и в прошлый раз за барханами, поняла?
Я кивнула, а он вдруг провел пятью пальцами по моему лбу и носу. Странный жест, и я не знаю, что он означает, но он что-то определенно означал, потому что зеленые глаза моего хозяина имели очень странное выражение. Они были словно мягкими, как расплавленный воск – вроде обжигает, но уже можно взять его в руки. Ударил коня по бокам и направил в самый низ – туда, где дымился костер. Казалось, что возле маленьких домов, похожих на шалаши, никого нет, но это первое впечатление. Едва копыта коня Аднана коснулись песка, неподалёку от одной из хижин, как сверху, спустились люди с вскинутыми карабинами и направили их на нас.
– Опусти оружие, мы пришли с миром. Или от этой деревни останется лишь костер.
Мужчина тут же выронил карабин и склонил голову.
– Мы думали, это люди Асада. Они уже вторую неделю здесь рыскают.
Послышался голос со стороны, и я увидела человека во всем черном с полузакрытым лицом. Он направлялся к нам.
– Рад приветствовать тебя в моем поселении, Аднан ибн Кадир.
– С каких пор в этом каньоне есть твое поселение, Махмуд?
– С тех пор как меня изгнал твой брат Селим.
– Это моя земля, Махмуд, и я не помню, чтоб ты получил у меня разрешение.
Мужчина рухнул на колени, и я отпрянула назад, чувствуя затылком грудь Аднана и его руки, удерживающие и меня, и поводья.
– Я отправлял к тебе своего человека, но ты уехал к границе, Аднан, а я не мог ждать, моя жена была на сносях. Зайди в мой дом и отведай чаю, отдохни с дороги. А потом реши – разрушить ли мои шатры или позволить остаться жить здесь.
Аднан поднял руку вверх.
– Ночуем здесь. В дорогу с утра. Махмуд, найди для моих людей бинты и спирт и попроси у своей женщины иголки с нитками. У нас была стычка с Асадом.
– Проклятый сукин сын рыскает как псина вокруг и ищет добычу. Говорят, ты украл у него русскую женщину.
– Я никогда не ворую. Я забираю свое. Ворует только он. Веди нас в свое жилище, Махмуд. Мои люди устали в дороге, и многие ранены.
Аднан спешился и легко снял меня с седла.
– Лицо и голову держи покрытыми.
Внутри хижина была совершенно голой, без единого предмета мебели, на полу – плетенные ковры и подушки поверх шкур. Ни окон, ни, можно сказать, дверей. Мне это напоминало не жилье, а детскую постройку у нас за домом. Когда-то я сама таскала ветки и сооружала нечто подобное с дворовыми друзьями. Снаружи опять поднимался какой-то буран, и воздух стал насыщенно тяжёлым и густым, словно пар. Шумел ветер, шелестел песком и сухими смерчами, завивающимися на пустом месте. Я видела их то тут, то там в свете разожженных костров. Люди Аднана расположились прямо на песке. Раненых уложили у огня на подстилках. Среди них ходил Икрам с котомкой, полной склянок и мазей. Я видела, как зашивали наживую раны воины, прижигали их спиртом из фляги, которую принес тот самый человек невысокого роста, которого Аднан назвал Махмудом. На меня он смотреть избегал, а я вот совершенно забыла о том, что мне говорили, и рассматривала все с искренним любопытством. Мне было интересно, как вообще можно жить в таких условиях, и где я могла бы помыться, хотя бы до половины. Но на меня никто не обращал внимание. Аднан сдернул с себя окровавленную джалабею, и я шумно втянула воздух, когда увидела его рану на плече.
В этот момент в хижину вошла женщина. Она передвигалась маленькими изящными шажками, вся закутанная в черное, с закрытым до половины лицом, смотрела только в пол. Поклонилась и протянула своему мужу шкатулку.
– Нитки с иголками, мой Господин, – голос тихий, спокойный, полный какой-то одухотворенной покорности.
– Это моя жена – Абаль. Твой отец выбрал ее для меня еще во времена дружбы наших семей. Пока вы будете промывать и штопать раны, она заварит чаю и нагреет лепешки.
Аднан сел на подушки, достал из шкатулки иглу, полил ее спиртом. Я молча наблюдала за ним, стараясь не смотреть на рану. Он плеснул на нее из фляги и тихо выругался сквозь стиснутые зубы, а у меня все перевернулось внутри, когда я представила, как ему больно. И когда проткнул кожу иглой, у меня вырвался тихий вскрик, и он тут же вскинул голову и посмотрел на меня.
– Иди сюда.
Ужасно хотелось, вместо того чтобы подойти, наоборот – спрятаться или даже раствориться в воздухе. Видеть вблизи его раны я просто не могла.
– Подойди ко мне, Альшита.
И я подчинилась. Подошла, также опустив глаза, как и жена Махмуда.
– Шить умеешь?
– Нееет, – так быстро и испуганно, от одной мысли о том, что он спросил, стало плохо.
– Все женщины умеют шить там, откуда ты приехала. Пуговицы пришивать ты точно умеешь. Давай, заштопай меня. Мне неудобно самому.
– Я не… не могу.
Попятилась назад, но Аднан схватил меня за руку и дернул к себе, заставляя опуститься вниз на подушки и чуть ли не упасть на него. Протянул мне иголку.
– Зашивай! Иначе на кой черт ты мне сдалась, если от тебя никакого толку? Не зли меня!
– Я… я не могу.
– Почему? – взревел, глядя на меня исподлобья.
– Мне придется причинить тебе боль.
Раздался хохот такой оглушительный, что я зажмурилась.
– Не льсти себе, девочка. Для того чтобы причинить мне боль, недостаточно одной иголки. Давай. Зашей меня.
Тяжело дыша, я приблизилась к нему, сжимая в руках иголку и чувствуя подступающую к горлу тошноту от осознания, что придется колоть его иглой, а ведь совсем недавно я представляла себе, как вонзаю в его сердце нож.
– Давай. Представь себе, что это просто дырка в твоем платье. Ну! Приступай!
Я набрала в легкие побольше воздуха и силой проткнула кожу, меня тут же повело, и закружилась голова, я просто поплыла. Рука Аднана подхватила меня за талию, и он усадил меня к себе на колени.
– Эй… Альшитааа… посмотри на меня.
Мои глаза затуманило недомоганием, и к горлу подкатывали комья, а руки дрожали так, что казалось, они ходят ходуном.
– Мне надо, чтоб ты это сделала. Просто возьми иголку и заштопай эту прореху. Мне не больно. Но если ты не зашьешь, я могу остаться без руки, и ты будешь в этом виновата.
Я сидела у него на коленях лицом к лицу и смотрела на эту жуткую рану, которую предстояло еще и колоть иголкой.
– Ты сможешь. У тебя нет выбора.
Я посмотрела ему в глаза и тихо сказала:
– Выбор есть всегда.
– Верно. Всегда. Даже отсутствие выбора – тоже чей-то выбор. Так вот в этом случае ты не выбираешь, и я выбрал за тебя.
Я прикоснулась к его плечу, и он вдруг сильно вздрогнул, а я посмотрела снова ему в глаза и опустила взгляд на рану. Это просто дыра, и я зашиваю ее, как и одежду. Продеть иглу, захватить материю, перекинуть иголку на другую сторону.
Когда сильно проколола край раны, Аднан слегка вздрогнул, а я неожиданно для себя погладила его по груди, словно успокаивая, даже не знаю кого – себя или его. Голая кожа под моей ладонью такая шелковистая и гладкая. Снова взгляд в его глаза, и теперь уже вздрогнула я, потому что он не отводит от меня своих невыносимо зелёных глаз.
– Вблизи твоя кожа такая же прозрачно-белая, как жемчуг. У моей матери было жемчужное ожерелье. Бусины были такого же цвета, как и твоя кожа. В твоей стране мужчины сходили по тебе с ума.
Не вопрос, а утверждение. Мне захотелось рассмеяться, и я не удержалась и усмехнулась уголком рта.
– Что смешного я сказал?
Я сдвинула края раны и, чувствуя, как кружится слегка голова, снова проколола кожу.
– В моей стране цвет моих волос слишком необычен, а цвет моей кожи вызывает отвращение. Мужчины никогда не сходили по мне с ума.
– Ловкая ложь.
Еще стежок, и от нервного напряжения я повертелась у него на коленях, чувствуя, как затекла спина.
– Кем была твоя мать?
– Русской.
В этот момент я нечаянно его уколола, а он зашипел и сильно сдавил мои бедра руками.
Его руки на моем теле очень горячие, жгут через тонкую ткань. А я смотрю на его лицо и не могу оторвать взгляд, сжимая иголку что есть силы и тяжело дыша.
– Прости… я не хотела.
– Хотела. Но не сейчас, да?
Уголок рта вздернулся вверх, а глаза прожигали насквозь. Мне иногда становилось страшно, что он читает мои мысли. Животный магнетизм, дикий, бешеный нрав, совершенно не похожий на наш менталитет. И эта красота, от которой становится и страшно, и больно одновременно. С ним не мог сравниться ни один мужчина из всех, кого я когда-либо знала. Когда он прикасался ко мне, и зелень в его глазах начинала блестеть, как изумруд на солнце, у меня жгло в груди и захватывало дух. Словно я на нескончаемом аттракционе, и постоянно меня переворачивает вверх ногами. Я боюсь, меня тошнит от скорости, и все же… есть в этом сумасшествии что-то ненормально притягательное.
– Нет. Я не люблю причинять боль. Она меня пугает… чужая боль. Мне в этот момент хочется умереть.
Взгляд стал до невозможного острым, изучающим, словно он сканировал меня и не верил тому, что я говорю.
– Люди боятся только собственной боли. Иногда боли своих близких. На остальных плевать. Многие с готовностью готовы отрезать кому-то руку и сожрать, если голодны, или отдать голодным детям.
Я отдышалась и принялась снова зашивать, аккуратно сжимая края раны. Его руки так и остались на моих бедрах, и он поглаживал их, сминая пальцами.
– Возможно, есть и такие люди… но бывают и другие. Твоя мама… она разве была такой?
– Намекаешь, что из-за ее национальности она иначе смотрела на вещи? Ничего подобного. Твой мир навязывает тебе правила, по которым ты живешь, но если вдруг отменить кару за убийство и каннибализм, на ваших улицах кровь польется рекой. Больше чем в этой пустыне. Моя мать за меня могла убить любого.
– А где она сейчас?
– Она умерла.
Я снова замерла и тут же продолжила шить дальше.
– Ты помнишь о ней. Значит, она бессмертна.
Он вдруг схватил меня за подбородок и приблизил к себе.
– То дура, то невероятно умная, то нежная, то упрямая, как ослица. Кто ты, Альшита? Боишься чужой боли и в то же время обрекаешь на боль себя саму. Иногда мне кажется, что ты притворяешься, и мне хочется вскрыть тебе голову и достать твой мозг.
Гладит большим пальцем мою нижнюю губу, а я пытаюсь не обращать внимание и шить.
– Потом я вспоминаю, что ты можешь умереть, и мне становится жаль с тобой расставаться.
Он говорил ужасные вещи вперемешку с изысканными комплиментами, прекрасное и в то же время мерзкое.
– Когда-нибудь я тебе надоем, и ты со мной все равно расстанешься.
– Скорее всего, именно так и будет.
Я закончила шить и замерла с иголкой.
– Я все.
В эту секунду в его руке блеснул нож, и я задержала дыхание, а он протянул его мне.
– Обрежь нитку.
Я с недоверием посмотрела на лезвие и его пальцы, а потом снова ему в глаза. Он вообще понимает, что дает мне оружие, и я могу им воспользоваться? Вместо того, чтобы обрезать нитку – вонзить ему в шею. Медленно взяла нож и посмотрела на пульсирующую венку на горле. Если ударить сильно, он тут же истечет кровью. Мне даже не нужно рассчитывать силу удара. Его руки стиснули мои бедра и придвинули меня ближе. Так резко, что я тихо охнула, почувствовав промежностью твердость внизу. Сильнее сжала нож. И в ту же секунду он жадно прижался губами к моей шее. Неожиданно, невыносимо алчно, захватывая ртом кожу, прикусывая зубами, мнет мою спину, а язык чертит мокрую дорожку от ключицы вверх к мочке уха.
– Если ударишь сильно, то, возможно, даже убьешь с первого раза. Давааай, – поцелуями от плеча вверх к моей скуле и снова к шее, ладонь ложится на грудь, и меня выгибает от невыносимого наслаждения чувствовать его ласку снова. – Второго такого шанса я тебе не дам. Хочешь убить – убей.
А сам потирает сосок, сжимает его так, что я чувствую слабость во всем теле.
– Ведь я не пожалею, Альшита, выпью тебя до дна, разжую в крошево, сожру все в тебе и… выплюну. Убей сейчас и станешь свободной.
– Значит, такова моя доля. Не мне решать – кому жить, а кому умирать.
Отрезала нитку и отшвырнула нож, и в ту же секунду он набросился на мой рот. Меня еще никто и никогда так не целовал. Не сжирал губами, все мои поцелуи казались мне теперь жалкими попытками, какими-то совершенно дешевыми подобиями поцелуев. Никто не мог вот так: властно, дико, с каким-то исступлением, терзая, поглощая, выпивая мою волю, страх, отчаяние. Мое сердце билось тяжело под ребрами, причиняя боль каждым ударом, мне хотелось стонать, меня скручивало какой-то жуткой первобытной потребностью подчиниться его губам, в мой мозг врывались такие жаркие фантазии, о которых я даже не подозревала. Не думала, что могу вот так отреагировать на поцелуй. Я представляла себе, как он перевернет меня и… я не знала, что будет потом. Точнее, конечно же, с точки зрения физиологии все знала, но как именно это будет… как тогда, когда он ласкал меня?
– Правильно, маленькая снежная королева, кому жить, а кому умирать решаю яяяяя, – впиваясь снова в мои губы, вбиваясь языком глубже мне в рот, жадно сплетая его с моим, обвивая и извиваясь у меня во рту. Я целовала его, вздрагивая от невыносимой чувствительности во всем теле. Не подозревая, что мое тело способно на такое безумие. Сжал мои груди почти грубо, царапая ногтями больших пальцев соски, вдавливая их и сильно сжимая, заставляя меня взвиться от адского желания позволить ему все, стиснула его торс коленями и невольно двинулась вперед, вздрогнула от трения промежностью о его эрекцию. Меня ослепило осознанием, что я хочу его. Хочу его сильно, до исступления. И это отрезвило. Сбросило вниз с того самого аттракциона. Я ведь умру. Он даже не скрывает. Использует и убьет меня. Впилась в его волосы и отстранилась от широко раскрытого рта Аднана, избегая его мокрых и горячих губ, которыми он искал мои, привлекая меня к себе за затылок.
– Не надо, – выдохнула ему в рот.
Стиснул мои волосы, тяжело дыша, дрожа всем телом и обливаясь потом.
– Думаешь, это сработает – твое не надо? Или твое нет?
Всматривается мне в глаза своим темным бешеным взглядом и, впиваясь в мою поясницу, двигает меня по своей эрекции вверх и вниз. Заставляя млеть и цепляться за его голые и сильные плечи.
– Меня не волнует, чего ты хочешь, меня волнует, чего хочу я. А я хочу тебя трахать. И это случится быстрее, чем ты думаешь, случится по-хорошему или по-плохому. Случится больно или так, что ты из-за оргазмов будешь согласна подарить мне даже свою боль. Ты выбираешь – плакать от удовольствия или от наслаждения, а я выберу – когда, где и как.
– Это насилие, – прошептала ему в губы.
– Конечно, насилие. А кто сказал, что я не буду тебя насиловать, Альшита? Кто сказал, что я не использую каждое отверстие на твоем теле так, как этого хочется мне? Ты моя. Все в тебе принадлежит мне, и я могу иметь тебя самыми извращенными способами.
Толкнулся членом, заставляя почувствовать его сильнее, а потом стиснул меня и проник рукой мне между ног. Это было неожиданно, особенно когда вдруг резко вошел в меня сразу двумя пальцами. Одним ударом. От боли я широко распахнула глаза и зашлась в немом стоне.
– Мой член больше, чем мои пальцы, Альшита. И я могу разорвать тебя на куски.
Не шевелится, а у меня от муки щиплет глаза.
– Не зли меня. Твое упрямство будит во мне зверя. Мне хочется и нравится причинить тебе боль.
Вытащил из меня пальцы, поднес их к моему рту.
– Открой.
Надавил на подбородок.
– Оближи. Пусть они станут мокрыми.
Дрожа от страха и глотая слезы от неожиданного нападения, я облизала его пальцы со своим запахом и вкусом.
– Намочи их сильнее. Давай.
И снова скользнул мне между ног, я напряглась, а он не входил, только гладил вверху осторожно, очень медленно, размазывая влагу по клитору и удерживая меня за затылок. Постепенно под его пальцами стало тепло. Потом горячо, и я с ужасом поняла, что там нарастает покалывание, как что-то нагнетается внутри. Пальцы скользнули ко входу, потерли и медленно вошли, усиливая напряжение и пульсацию, заставляя сжаться вокруг них тесным кольцом, задыхаясь от возбуждения и ненависти к себе.
– Те же пальцы, Альшита. Их два. Они могут заставить тебя кончить, а могут заставить орать от боли. Запомни – ты выбираешь.
И сбросил меня со своих колен, встал в полный рост и подхватил свою джалабею.
Глава 13
Я крепко спала, когда услышала крики за пологом шатра, даже не крики, а дикие вопли боли и отчаяния. Кричал мужчина хрипло, рвано. Сон тут же испарился, и я подползла к двери, несмело выглядывая наружу.
– Пощади, Аднан, пощади меня! Я всего лишь гонец. Меня послали к тебе. Гонцов не убивают.
– Гонец, говоришь? Что ж ты, гонец, с винтовкой за насыпью делал? Послание с пулей передать хотел? Вставай с колен, падаль. Умри как мужчина.
Я видела, как Аднан щелкнул хлыстом в воздухе, и мужчина, стоящий на четвереньках, шарахнулся назад, падая на спину и закрывая лицо. Ударил. Я даже не сомневалась, пальцы несчастного окрасились красным, а у меня внутри все перевернулось.
– Я смотрел – сколько вас здесь. Я бы не выстрелил. Меня послали сказать, что, если девку белую не отдашь, брата твоего, Камаля, оскопят и продадут Шадану. Зейд честный обмен предлагает – девку на Камаля и его людей.
У меня дух перехватило, я горло двумя руками сжала, тяжело дыша и глядя в пустое пространство широко распахнутыми глазами. Зачем я так кому-то нужна? И стало страшно, что отдаст. Но в то же время другой голос подсказывает, что разницы никакой нет – и там, и там меня ждут насилие и смерть. И понимание, что я все же надеюсь, что с ибн Кадиром было бы иначе… Он не такой, как они все… он особенный. Бред! Он животное, зверь в человеческой плоти, он меня не пожалеет, а то и будет безжалостней любого другого хищника в этой пустыне. Глупая надежда, на самом деле. Внутри все похолодело в ожидании ответа…
– Ты, правда, считаешь это честным обменом. Шармуту поменять на моего брата?
– Да. Это честный обмен. Асад ее хочет себе. Он бы заплатил за нее, но вряд ли ты согласишься продать свой подарок.
Несколько секунд тишины. И у меня внутри вместо секундной стрелки набатом стучит собственный пульс. Аднан схватил за шиворот мужчину и поднял его в воздухе, удерживая за грудки.
– Условия обмена?
– Я… я увожу пленницу, а ваш человек забирает Камаля там, где я скажу. Пока вы доедете до места назначения, я тоже достигну своего отряда.
– Если ты лжешь – я убью вас всех, и мне будет плевать на последствия.
– Асад всегда держит свое слово.
Аднан разжал пальцы, и пленный упал в песок, подняв облако пыли.
– Давай координаты. Где мой брат?
– Вначале я хочу получить женщину.
– Условия ставишь не ты.
– Конечно, не я. Но я пытаюсь выжить, и поэтому мне нужны гарантии. Я увезу женщину. Если ты меня обманешь, я просто перережу ей горло.
Аднан повернулся к Рифату и зычно сказал:
– Приведи русскую и отдай этому.
Сердце болезненно сжалось. Резко. Так, словно меня ударили в солнечное сплетение. Я всхлипнула и замерла…. осознание не приходило совершенно. И даже когда Рифат пришел за мной, я впала в состояние транса. Я не сопротивлялась. Да и зачем? Это ни к чему не приведет. Они все равно поступят по-своему. Глупая идиотка, на что я вообще надеялась?
– Вставай. Пошли. Я знаю, что ты понимаешь арабский.
Вблизи лицо прихвостня Аднана казалось более молодым, это борода добавляла ему годы. Но взгляд черных глаз исподлобья оставался таким же неприятным. Я ему не ответила. Только встала с пола и позволила себя вытащить наружу. Рифат связал мне руки за спиной и подтолкнул в сторону низенького мужчины, который смотрел то на меня, то на Аднана.
– Откуда я знаю, что это она? Пусть снимет с головы платок.
Аднан кивнул, и Рифат содрал с меня куфию. Обернулись все. Как и обычно всегда реагируют на мои волосы. Только если в моей стране на них реагировали удивленным презрением, то здесь я увидела суеверное восхищение. Кто-то даже тихо пробормотал:
– Не все чисто с этой женщиной. Пусть ее уводят. Беду она нам принесет.
Бросила взгляд на Аднана, и он пристально посмотрел мне в глаза. Не отвел их в сторону и не опустил. Он не испытывал ни малейших угрызений совести, сожалений или сомнений. Просто наблюдал, как мужичок дернул меня за веревку.
– Лезь в седло, – рявкнул мне в лицо, – пошла!
Всю свою злобу после испуга за свою шкуру он сейчас выплескивал на меня. Я карабкалась в седло пока Аднан не кивнул Рифату, и меня не подсадили. Посланник Асада взобрался сзади.
– Умное решение, сын Кадира, достойное правителей Долины Смерти. Асад всегда говорил, что ты достойный противник, и он восхищается тобой.
– Не льсти. Это уже ни к чему. Передай Асаду, что при первой же возможности я вспорю его толстое брюхо и надену кишки ему на шею.
– Передам слово в слово. Наби отличный гонец.
Наверно, полное осознание пришло ко мне, когда он пришпорил коня, я пнула его локтем в живот и, упав в песок, тут же поднялась с колен на ноги, и бросилась к Аднану.
– Не отдавай меня… Аднан, не отдавай.
Стоит и с места не двигается, смотрит на меня без единой эмоции на смуглом лице, только глаза зеленые сверкают и тухнут, как у дикого зверя перед нападением.
– Я могла бы… я могла бы покориться тебе. Я хотела покориться… хотела принадлежать тебе.
– Будешь принадлежать Асаду. Какая разница?
Меня схватили и потащили обратно к лошади Наби.
– Есть разница… я хотела быть твоей. Твоей, Аднан.
Я впервые произнесла его имя. Впервые, обращаясь к нему.
– Желания далеко не всегда исполняются.
И снова прямо в глаза этим пронзительным изумрудом, который режет похлеще алмаза, и отчего-то становится больно осознавать, что он так легко отдал меня кому-то…
– Ты расстался со мной быстрее, чем твои слова растворились в бесконечности.
Он отвернулся и уже не смотрел, как меня снова затащили в седло.
***
– Еще одна подобная выходка, и я потащу тебя следом за моей лошадью. Если думаешь, что представляешь ценность, ты ошибаешься. Я мог бы везти тебя и мертвой. Асад все равно перепродаст тебя в Кению или Танзанию по частям. Где за один палец такой, как ты, отвалят несколько тысяч зелени. После того как оттрахают во все отверстия всем отрядом, и ты надоешь самому Асаду.
Тяжело дыша, я смотрела вперед и старалась унять дикое сердцебиение. За каких таких, как я… за альбиносов? Так я не альбинос. Я просто светлее других. Он обманул Аднана?… Когда мы отъехали на приличное расстояние, он вдруг начал шарить у меня по телу рукой.
– А ты сочная сучка, очень сочная. Наби давно не имел сочных сучек. Наби вообще давно никого не имел.
Направил коня к кустарнику и спрыгнул с седла, дернул и меня за подол джалабеи так, что я упала в песок навзничь на спину. Улыбаясь ртом без двух нижних зубов, он принялся развязывать тесемки своих шаровар.
– Ляг на спину и раздвинь ноги. Будь послушной, и Наби вознаградит тебя. У меня есть сахар и даже несколько конфет. Я буду ласковым и нежным. Тебе понравится. Когда-то я был завидным женихом.
Я быстро поползла назад, но он дернул меня за веревку к себе, заставляя захрипеть от боли и от резкого удушья.
– Будешь сопротивляться, я отымею тебя своим ножом, а потом членом, как трахают в наших деревнях русских шармут, перед тем как закопать в песок.
Меня передернуло от ужаса, и я лихорадочно озиралась по сторонам и с отчаянием понимала, что все. Это конец, мне ничто и никто не поможет.
– Ты еще девочка? Ибн Кадир имел тебя? Покрывал, м? Отвечаю, сука.
Упал на колени надо мной, а я закричала, отбиваясь от него ногами.
– Ах ты ж тварь.
Полоснул меня лезвием по руке, навалился сверху, схватив за волосы и придавливая к песку.
– Раздвигай ноги, Наби тебя отымеет. Наби не самый худший вариант, а может, и лучше Асада. Если понравишься, Наби спрячет тебя, и пусть эти передерутся между собой. Красиваяяя. Не зря все говорили ему, что ты красивая. Ты будешь стоить тысячи долларов. Но вначале тебя поимеет Наби.
Схватился за ворот моей джалабеи в попытке разорвать, и в этот момент я увидела, как его глаза застыли, и широко распахнулся рот, а потом из него на меня хлынула кровь. Я закричала, дергая ногами и сбрасывая с себя тело, а когда Наби упал, увидела в его спине нож.
А потом и услышала топот копыт… встала с песка, пошатываясь и чувствуя, как по мне стекает кровь этого ублюдка, а ноги все еще предательски дрожат. Смотрела, как приближается всадник, и как дрожит и плавится его силуэт в первых лучах солнца. Спешился, пнул ногой тело Наби и подошел ко мне, схватил за лицо и долго смотрел мне в глаза.
– Я хочу тебя покорную, Альшита. Покорную во всем.
А я нагло посмотрела ему в глаза, чувствуя, как все еще скручивает в узел желудок, и неприятный осадок заставляет пересыхать горло от пережитого страха.
– Срок предложения истек.
Усмехнулся и рывком привлек меня к себе, опутал своими сильными руками, зарываясь в мои волосы на затылке.
– Тогда я заставлю тебя быть покорной. Мне нравятся оба варианта.
Снова провел ладонью по моему лицу от лба к подбородку.
– Твои братья… они…
– За ними поехал Рифат. Я надеюсь, они живы. А если нет, то, значит, такова их участь. Я не испытываю жалости к пленным.
Потом вдруг провел пальцами по моей скуле. Трогая ссадину после удара кулака Наби. Брови сошлись на переносице и взгляд стал острым, цепким, убийственно пронзительным. Иногда… от его взгляда хотелось кричать, настолько он был невыносимым. Потом вдруг наклонился над телом Наби и выдернул из его спины нож. Вытер о его джалабею, продолжая смотреть мне в глаза.
– Зачем сказала, что хочешь быть моей? Чем я лучше Наби или Асада?
Покрутил лезвие в руке привлекая мое внимание.
– Ты не лучше их.
– Мне хочется отрезать тебе язык, Альшита. Если бы ты молчала, ты была бы бесценной… но я собираюсь научить тебя пользоваться им, чтобы ублажать твоего хозяина. Отвечай – почему я?
От его слов вспыхнули щеки, и мне даже показалось, что все лицо пошло красными пятнами. Когда он говорил «ублажать», у меня начинало сильнее биться сердце.
– Не знаю…
– Знаешь. Говори!
– Я уже сказала. Нет никаких причин кроме той, что я тебе назвала.
– Есть. Ты прекрасно знаешь, что рядом со мной ты останешься в живых, и тебе ничего не угрожает. Я дал тебе эту уверенность.
Наклонился к моему лицу:
– Но я же могу и забрать.
– Почему ты приехал за мной?
– Я так захотел.
***
– Асад этого не простит. Честный обмен – девку на Камаля. Что ты вцепился в нее, Аднан? Я никогда не видел тебя таким.
Аднан удерживал коня, нетерпеливо перебирающего стройными ногами, взбивая песок, а Рифат смотрел на своего друга и Господина сверкающими глазами. Не первый разговор между ними, не первая перепалка, но в этот раз Рифат вовремя не заметил того, как сверлит его взглядом предводитель, того, как сжались руки в кулаки.
– Я поеду за Альшитой, а ты за братом езжай, смотри в ловушку не попадись. Я думаю, Асад давно им головы срубил. Абдулла рассказывал мне, как ублюдок этот вырезал целую деревню вместе с его семьёй, а потом чучела, набитые соломой, на своих променял. Нет у подонка понятий о чести. Острожен будь. Мне каждый воин на счету сейчас.
Намеренно не ответил ни на один из вопросов. Обошел тему, игнорируя то, что сжирало главного помощника и его вторую руку с тех пор, как появилась в отряде эта девка, от которой одни беды.
– Альшитой? Даже так? Не думал, что ты дашь ей имя так скоро.
Усмехнулся и отпил из фляги воду, вытер мясистые губы тыльной стороной ладони. Если бы это касалось любой другой, Аднан бы не испытал этого ощущения досадливой злости, когда не хочется, чтоб трогали нечто очень сокровенное внутри него, хрупкое и до безумия красивое. Чтоб даже не заподозрили, что оно там есть… и он пока не знал, как оно называется. Даже Рифату было не позволено лезть в душу настолько глубоко.
– Я сам не думал. Дорога она мне. Моя она. Все. Встречаемся за каньоном и едем в деревню.
– А к Зареме не торопишься?
Аднан вскинул голову и посмотрел на Рифата из-под сдвинутых бровей да так, что тот невольно взгляд отвел. Это было слишком. Слишком даже для настолько близкого человека.
– Что это ты о Зареме вспомнил?
– Первая и единственная жена. Ждет тебя, тоскует. В Каир не собираешься, Аднан?
– Может, ты меня решил поучить верность блюсти или о нравственности моей печешься?
– Только свадьбу отгуляли, жена молодая, красивая, влюблена в тебя.
– И?
Аднан вздернул одну бровь и чуть прищурил миндалевидные глаза.
– Я так понимаю, ты хочешь стать моим евнухом?
