Текст книги "1000 не одна ложь"

Автор книги: Ульяна Соболева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Но в лагере наказать придется… наказать и лишить других малейшего желания приблизиться к его вещи. А ей придется через это пройти.

Белоснежная девчонка пробуждала в нем противоречивые чувства. Одновременно и злость, и в то же время что-то странное, щемящее, когда хотелось убить любого, кто тронуть посмеет, а еще его навязчиво мучило адское вожделение. Он хотел ее. Зверски хотел. Неуправляемо. С первой секунды, как увидел белоснежно-перламутровую кожу, его накрыло и не отпускало. Навязчиво фантазия чертила образы обнаженного тела под прозрачной мокрой тканью, очертания полной груди с крошечными абрикосовыми сосками, выемку пупка, ее лобок и скрещенные длинные стройные ноги. И его начинало колотить адской дрожью. Он хотел испробовать каждый уголок белой мякоти ее тела, хотел рассмотреть, какая она везде, хотел войти в нее и жестко брать, выколачивая из ее розовых нежных губ стоны и крики. Хотел, чтоб на ее молочной коже остались следы его пальцев и поцелуев. Едва представлял ее без одежды, укутанную белыми волосами, и у него мучительно стоял член. Так мучительно, что приходилось, стиснув челюсти, сбивать мысли о сексе воспоминаниями о битвах, о крови, ранах и ненависти. Он выходил из палатки и кромсал невидимого врага, или ходил босыми ногами по раскаленному песку. Становилось чуть легче. Да, он мог войти туда и взять ее там обессиленную, слабую. Сонную… но он хотел с ней по-другому. Он хотел зажечь ее глаза, хотел увидеть мурашки на ее коже, хотел, чтоб соски затвердели от его ласк, и чтоб она кончала ему на пальцы и на член, молила взять ее. Как его другие женщины… которых он теперь не хотел. Насилие слишком примитивно. Он редко участвовал в подобной вакханалии, но людям своим позволял. Победители имеют право покрывать женщин врага и разносить свое семя по вражеской земле. Так было испокон веков.

Но с ней вообще все иначе. И её строптивость подливала масло в огонь. Он не привык. Женщины всегда падали к его ногам, доставались так же легко, как и трофеи с разоренных обозов, отказывавшихся платить дань царю Долины Смерти. Так его называли за спиной – кто-то с сарказмом, кто-то с поклонением. Ему было насрать. Он не ждал ничего кроме страха и повиновения. Страх порождает уважение, кто не боится, тот никогда добровольно не преклонит колени. Любая власть построена на страхе, и лишь потом за ней следуют уважение, любовь, доверие. Иногда достаточно и просто первого.

Отец считал, что жизнь на родине матери сделает из Аднана мягкотелого идиота, покажет ему иные ценности и смягчит его мысли, изменит поступки. Он ошибался. Бастард Кадира не только не смягчился, а ожесточился намного сильнее и доказал, что может держать в узде и контролировать не только свой отряд, а и все прилегающие территории.

Там, в ином мире он видел, как матери ласкают и растят своих детей, а отцы играют с сыновьями и дарят им свою заботу. Нет, это не было завистью, это было едкой горечью, осадком в гортани, когда старшие братья живут под одной крышей с отцом и матерями, а он – вечный изгой, подальше с глаз его, чтоб не напоминал о вине в смерти его матери. Хотя Аднан и не был уверен, что отец в принципе испытывает это чувство. Он уже давно утешился и завел с десяток любовниц, если не с сотню, со дня ее похорон. Ибн Кадир привык, что он всегда в стороне и недостоин даже рукопожатия, что отец, если и смотрит на него, во взгляде не мелькает гордость или восхищение, только снисхождение и вынужденное принятие родства. Недошейх, недосын, недоправитель.

Было ли ему обидно? Уже давно не было. Он привык, он научился с этим жить и фанатично чтил и уважал решения своего отца. Свое несогласие затаптывал и прятал в угол, сажал на цепи. Если отец прикажет, он всадит нож себе в сердце. Если попросит, то вырвет его из груди и отдаст шейху.

Все, что есть у Аднана, он заработал сам, отобрал или нашел. Ему никто и никогда ничего не дарил. Альшита была его единственным подарком. Возможно поэтому отношение к ней было иным. Ему нравилось, что она у него появилась. Как хрупкий сувенир из иных земель. И, да, она напоминала ему тех красавиц из сказок, которые рассказывала ему мать на русском языке, укачивая перед сном. Она была из его мечты, из его персональной сказки, и он не хотел ее потерять. Альшита принадлежит ему. Она даже не жена и не наложница. Она просто его. Вся она. Ее мысли, ее тело, ее голос, все принадлежит Аднану ибн Кадиру. Он может отобрать у нее все, что захочет, и дать ей, что пожелает.

Его личная зима. Старая сука Джабира прочла каждую его мысль. Да, он присвоил себе волшебство и не собирался ни с кем им делиться. Он даже выжидал момент, когда его вкусить, и очень боялся сломать. Вот почему притащил в нору ведьмы, сжимая дрожащими лапами и несясь сломя голову к ее логову с девчонкой в руках. Испугался, что не выдержит ожога, что не заживет ее нежная кожа. И ведьма поняла это, едва он переступил порог и положил свою ношу на шкуры.

Еще никогда ибн Кадир не приносил сюда своих женщин. Как говорил Рифат, пустыня дала – пустыня и отобрала. По таким же принципам жил и Аднан.

Ровно до тех пор, пока не посмотрел в чернильные глаза русской белокурой пленницы и не захотел ее себе.

Она выдернула его из мыслей тем, что откинула голову ему на плечо, и ее волосы защекотали ему подбородок, выбившись из-под куфии ей на лицо вьющимися белыми змейками. Аднан инстинктивно прижал ее к себе сильнее, поддерживая под ребрами ладонью. Засмотрелся на ее длинные ресницы с загнутыми кверху концами. Тронул другой рукой локон, намотал на палец, потянул и отпустил. А она вдруг открыла глаза и посмотрела на него своей темной бездной. И тут же попыталась вырваться, но он сжал еще сильнее, не давая увернуться и заставляя покориться. Через время она оставила попытки высвободиться из его рук и затихла. А он слегка наклонил голову вперед, вдыхая запах у виска. Ее кожа пахнет иначе, чем у восточных женщин.

– Холодно?

– Нет.

– Тогда почему дрожишь?

– Я не дрожу.

Но она дрожала, он чувствовал эту дрожь, временами она проходила волной по ее телу.

– Боишься меня?

– А есть кто-то, кто тебя не боится?

Усмехнулся… иногда его забавляло, что она отвечала ему так дерзко и непредсказуемо. Не пыталась ему угодить.

– Нету. Ты права.

– Вот и мне страшно.

– А чего именно ты боишься, Альшита?

Она снова подняла на него свои огромные глаза, в которых отражались звезды, и он сам.

– Боли… боюсь, что ты мне ее причинишь опять.

Ее честность моментами ставила в тупик даже его. Но в то же время восхищала.

– Не причиню, если ты будешь покорной.

– Что значит – быть покорной?

Спросила вполне серьезно и слегка развернулась к нему, ее рот чуть приоткрылся, и грудь вздымалась под белой шерстяной материей. Наклонился к ее лицу, но она отпрянула назад, и тогда он схватил ее сзади за шею и дернул к себе.

– Больно?

Кивнула.

– Если бы ты не сопротивлялась, то этой боли бы не было.

– Я не могу не сопротивляться. Я тогда перестану быть человеком.

– У человека есть инстинкт самосохранения.

– У человека есть гордость, и его нельзя ломать.

– Гордость не нужна, когда она может привести к смерти.

Она посмотрела Аднану прямо в глаза.

– Ты бы отказался от гордости из страха смерти?

Долго смотрел на нее… очень долго.

– Я мужчина.

– В моем мире мужчины и женщины равны.

– Именно поэтому в твоем мире мужчины давно перестали быть мужчинами, и некоторые из них, не стесняясь, провозгласили себя бабами и надели юбки. В моем мире им бы вогнали кол в зад и бросили умирать в песках. Ваши женщины превратили своих мужчин в тряпок и алкоголиков, а сами работают вместо них и содержат семьи. Твой мир сошел с ума.

– В моем мире нет столько насилия!

– В твоем мире насилие прикрывают благими намерениями и ложью. В твоем мире насилуют детей, колются и становятся проститутками. В твоем мире сын бросает старого отца и бьет мать за бутылку водки, а женщины спят с кем попало, и это считается нормой.

– Не все такие! Нельзя всех грести под одну гребенку.

– Но ведь ты делаешь именно это!

Ее темные глаза блестели яростью, и ему безумно нравилось, как она злится от бессилия.

– В твоем мире есть рабы, – прошептала она.

– В твоем тоже. Они работают за копейки на ваших олигархов.

Взял ее за подбородок и наклонился к ней.

– Будь покорной, Альшита, и ты не узнаешь, что такое боль.

Глава 10

Наверное, я задремала у него на груди. Согрелась, расслабилась и уснула. Не помню, что именно мне снилось, но помню, как меня вырвало из этого сна словно клещами. Я вскинулась от того, что Аднан стиснул меня за плечи обеими руками и сильно тряхнул.

– Просыпайся! На нас напали. Прячься за валунами и не шевелись. Когда все закончится, я заберу тебя. Сиди там и не высовывайся.

Он не ждал моих ответов, полоснул своими яркими, словно фосфорящимися глазами и, стянув с седла, швырнул на песок.

Тут же раздалась автоматная очередь, и в песок будто повпивались камни, разметая брызги пыли. У меня словно все оборвалось внутри, даже дышать перестала. Я поняла, что это не камни.

– Пригнулась и ползи, Альшитааа, голову не поднимать. Давай! Быстрее!

Я закрыла себя руками, выжидая еще одну автоматную очередь, и быстро поползла в сторону песчаных насыпей, похожих на застывшие ступенчатые горы. Спряталась за одной из них, выглядывая сбоку и чувствуя, как все переворачивается внутри. Господи! Да что это здесь происходит, снова какое-то сумасшествие? Кошмар не заканчивается, и с каждой секундой он все ужасней, все отвратительней. Словно я прохожу раунды какого-то квеста-хоррора. На группу людей Аднана напали другие всадники. На них была камуфляжная одежда, как на Слоне, и они стреляли в людей ибн Кадира. Начался невообразимый хаос. Песок летел в разные стороны, лошади метались и громко ржали, орали люди, матерились. Из-за пыли мне было очень плохо видно.

Они схлестнулись в рукопашном. Я ничего в этом не понимаю, мне просто было невыносимо страшно, настолько страшно, что я тряслась всем телом. Во всей этой вакханалии различала только его. Не знаю почему, но огромная фигура Аднана со сверкающим в руке кривым ножом мелькала то тут, то там верхом на его черном жеребце… и когда на него нападали те люди, у меня замирало сердце. От этого становилось как-то неприятно внутри, потому что я должна была желать ему смерти… и не могла. Я понимала, что те, в камуфляже, могут оказаться еще страшнее. Как наши конвоиры, которые везли нас, чтобы продать. Но ибн Кадир напоминал взбесившегося хищника, мне было страшно видеть, как он скручивает головы, как выламывает руки. Словно это не люди, а пластмассовые куклы. С каждой секундой я все больше понимала, почему все его настолько боялись. Он опасен, умен, смертоносен, как скорпион или ядовитая змея, и силен. Его люди бросались в пекло вместе с ним, не задумываясь.

И вдруг меня схватили. Неожиданно сзади, сгребли с песка, заткнули рот ладонью и подняли вверх. Я замычала от ужаса, а потом изловчилась и впилась в эту ладонь зубами. Сильно впилась, прокусывая до крови. Едва рука отпустила мой рот, я заорала. Громко. Настолько громко, что у самой уши заложило… и заорала я его имя. Почему – не знаю. Наверное, потому что больше некого было звать… и потому что подумала, что спасет. Надеялась. Скорее всего, напрасно. Ему сейчас не до меня. Там гибнут его люди.

Но уже не видела ничего, мне засунули в рот кляп и за волосы потащили по песку в противоположную сторону от криков, ударов стали и выстрелов. Я вырывалась, пытаясь схватиться хоть за что-то, пытаясь ослабить натяжение волос, но пальцы пропускали песок и мелкие камни, а меня продолжали тащить, пока снова не подняли и не кинули поперек седла.

О боже, нет! Пожалуйстааа! Нет! Я дергалась и брыкалась, ожог на груди снова начало сильно печь из-за трения о седло, а из глаз брызнули слезы. На меня навалилась какая-то страшная обреченность, и дикий ужас сковал все тело, когда конь подо мной пустился в бешеный галоп.

– Зейд! Гониии! Гонииииииии!

Крикнул кто-то сзади, и в ту же секунду раздалось ржание. Я услышала лязг стали и рык Аднана. Я узнала его сразу.

– Кусоооммак! Убью, падаль!

Пришел. Взорвалось в голове вспышкой, противоречащей всему, что я чувствовала к этому человеку. Пришел за мной. Я ничего не видела, только слышала, как ревут два всадника, как ржут кони под ними, как топчутся на месте, и сыплется песок из-под копыт. Меня никто не держал, и я постепенно сползала с седла, руки мне связали за спиной, и освободиться я не могла, не могла и схватиться, чтобы удержаться. Еще немного, и я упаду под ноги лошадям.

Но прежде чем я соскользнула вниз, меня схватили и, подняв во воздухе, рывком прижали к чьей-то груди… Я узнала… узнала его по запаху, по ощущению материи под щекой. Аднан забрал меня.

– Получай, ублюдок шармуты!

– Я вырву тебе язык, тварь! – снова рык ибн Кадира.

И, там, где щека, вдруг влажно. Это был не пот… в нос забился солоноватый запах. Отпрянула, чтоб с ужасом всхлипнуть, увидев расползающееся по джалабее кровавое пятно, и он меня тут же обратно зажал рукой. Вдавил в себя, пригибаясь со мной вниз, к шее коня.  Вспорол веревку на моих руках.

– Держись, Альшита. За шею мою держись и руки не разжимай.

– Отдай девку, Аднан! В обмен на воинов твоих. У нас трое пленных, и я отрежу им головы, если будешь мешать.

– Они попали в плен, и значит– уже мертвецы.

Последовал мгновенный ответ. Без капли колебаний и промедления.

– Променяешь своих людей на суку? Им отрежут голову у тебя на глазах.

– Также как и твоим людям, Зейд. Их у нас пятеро. Ты можешь их обменять на моих.

– Отдай белобрысую, и я оставлю твоих воинов в живых.

– Зачем она тебе?

– Редкая порода. Ее везли для Асада, и он ждал свой товар. Это его шлюха. Он за нее заплатил.

– Она моя! – рыкнул Аднан, а точнее, взревел и стиснул меня так, что захрустели кости.

– Они тоже твои. Братья. По крови. А она просто шармута.

– Я свое слово сказал.

– Аднаааааан! – закричал кто-то и потом захрипел, хрип перешел в клокотание, раздались грязные ругательства, и голоса мужчин стихли.

А у меня все замерло внутри, и я впилась руками в шею ибн Кадира, тяжело дыша и прижимаясь к нему всем телом.

– Еще не поздно заключить перемирие. Их осталось двое. Мы можем вернуться к нашим прежним договоренностям.

– Поздно. Никаких договоренностей. Это моя дорога и мои владения. Мы не на рынке! В моих планах не было обмена товаром. Рифат, выпусти кишки людям Асада! И отдай их моим псам. Сейчас!

Раздались адские вопли, я зажмурилась, дрожа всем телом, чувствуя, как крепко меня держит рука Аднана.

– Еще раз попадешься на моем пути и тронешь мое – умрешь, Зейд! И я пошлю твою голову в подарок твоему брату.

Пришпорил коня, развернул его, и я выдохнула, но пальцы на его сильной шее так и не разжала. А его рука все так же сильно прижимала меня к его торсу. Горячий, как кипяток, под легкой материей, и мне слышно, как гулко дергается его сердце. Еще день назад я могла бы поклясться, что у него под ребрами ледяной камень.

– Давайте! Ялла! В дорогу. Дозор сзади и спереди. Рифат, потери?

– Ты ополоумел! Какого черта тебя понесло за ним?! Там за барханами могли быть еще его люди в засаде.

– Он взял мое.

– Твое… да, как я забыл? Он взял твою новую игрушку, каких у тебя куча была, есть и будет. И ради этого стоило рискнуть жизнью.

– Я спросил тебя о потерях.

– Четверо. Троих… троих зарезал Зейд.

– Ясно. Они за нами шли еще от перевала. Что им нужно здесь? И почему решились напасть?

– Они требовали отдать им девчонку. Товар Асада. Вот почему они шли за нами.

– Оставь Мухаммеда, Ибрагима и Али, пусть следят за ними.

– Ты меня не слышишь? Ты позволил Зейду убить наших и не променял на девчонку. Можно было…

– Я помню, как я поступил, – перебил его Аднан, – у меня с памятью все в порядке.

– Они все тоже это запомнят.

– Пусть запоминают. Кто попал в плен – для меня мертвец, потому что не умер в бою, как мужчина, и позволил врагу посадить себя на цепь, как собаку. Лучше быть мертвецом, чем убогой псиной. И я не намерен отдавать свое за чей-то труп… В этот раз она, а в следующий кто? Поэтому никакого обмена.

Было страшно слышать, что он говорил. Жуткие вещи. За гранью моего понимания. Но было в них что-то странно сильное, обладающее разрушительной энергией. Его слова… он их так говорил, с таким запалом, что они казались правильными. Он все еще продолжал прижимать меня к себе, а я держаться за него обеими руками.

– У тебя весь рукав в крови. Ты ранен.

– Зейд продырявил ножом. Царапина. Сделаем привал чуть дальше, в каньоне, и я промою. Все. В дорогу.

Я вдруг поняла, что его ранили, когда он держал меня. Если бы его руки были свободны, он бы свернул тому Зейду шею. Я же видела, как он ломал их голыми руками. В эту секунду Аднан оторвал меня от себя и посмотрел мне в лицо, его брови сошлись на переносице, и он тут же начал вертеть мою голову в разные стороны, прежде чем я поняла, что мое лицо перепачкано кровью, и он ищет рану.

– Где? Он ударил тебя?

– Это… это твоя кровь. Не моя, – тихо сказала, глядя в сверкающие зеленые глаза, и он вдруг потер мою щеку большим пальцем и усмехнулся уголком рта с облегчением и весельем, что мне вдруг показалось – тиски разжались в груди, и стало легче дышать.

– Испугалась?

Кивнула, от всех волнений голос пропал, и я не могла сказать ни слова. Мне казалось, что у меня сердце сейчас выскочит из груди. А палец ибн Кадира все еще гладил мою щеку.

– Не бойся. Я свое не отдам.

Прозвучало не так жутко, как раньше. Прозвучало… он сказал это с какой-то гордостью и заставил и меня воспринять его слова иначе.

– Почему позвала?

Я продолжала смотреть в ярко-зеленые глаза и не знала, что ответить. У меня сердце пропускало по удару, и все превратилось в хаос внутри. Я не понимала, какие эмоции во мне вызывает этот человек. Он спас мне жизнь два раза… и он же причинил мне адскую боль и лишил свободы. Рано или поздно он предъявит свои права на меня. И я вдруг с ужасом поняла, что пусть это будет он, чем кто-то другой из них.

– Когда Зейд тебя схватил, ты меня звала. Почему?

– Ты сказал, что я принадлежу тебе и что ты не причинишь мне боль, если я буду покорной тебе. А он… я его не знаю.

Усмехнулся еще раз только теперь как-то разочарованно, и в глазах блеск пропал, они стали темнее. Словно он думал – я скажу что-то другое.

– Твоя честность когда-нибудь погубит тебя. Предпочла меньшее из зол, Альшита? Не такая ты и дурочка, да? Правильно. Мне всегда говори правду. Но кто знает, какую боль я могу причинить тебе, если решу, что ты ее заслужила.

В ту секунду я увидела трупы людей Зейда со вспоротыми животами и, закричав, спрятала лицо на груди Аднана.

– Ты сделала правильный выбор, девочка.

Ладонь легла мне на голову, и пальцы зарылись в волосы. Не знаю почему, но это успокаивало, то, как он прикасался ко мне. Я вспомнила слова ведьмы и только в эту секунду поверила ей. Неважно, по какой причине Аднан ибн Кадир держит меня рядом, но он не отдаст меня никому другому и защитит меня.

Только кто защитит от него самого… ведь это затишье ненадолго. Мы куда-то едем, и там я не знаю, что меня ждет и каким станет по отношению ко мне ибн Кадир, когда возьмет все, что захочет.

«– Ты – женщина, прежде всего. Очень красивая женщина, которая может свести с ума любого из наших мужчин. Но ты избрана одним из самых лучших. Ты должна засунуть свою гордость куда подальше и научиться любить своего хозяина, а потом и управлять им с помощью своего роскошного тела, ума и кроткого нрава.

– А потом надоесть и быть также проданной кому-то другому, или умереть в пустыне.

– Умная женщина никогда не надоест своему мужчине».

Глава 11

– Откуда ты знаешь русский язык?

Кажется, вопрос застал его врасплох, и он опустил голову, чтобы посмотреть на меня.

– Я думал, ты спишь.

– Не сплю.

Он не торопился отвечать, а я не торопилась спрашивать еще раз. И я не спала, я рассматривала его, вот так, склонив голову ему на грудь. На него было до дикости интересно смотреть… нет, интересно – это не то слово. Оно неправильное. Его можно рассматривать часами. Я никогда не видела такой красоты. Дикой, необузданной, хищной, как заброшенные островки природы, куда не ступала нога человека. Его черт не коснулась цивилизация. По крайней мере мне так казалось. Эти черты, выражение лица, короткая борода, отросшая за время дороги, и то, как он говорит и на русском языке, и на своем. Я вообще уже забыла, что значит – цивилизация, за какие-то несколько дней пути. Мне казалось, что все это длится вечность, и я никогда не видела городов и небоскребов, телевизора и сотовых телефонов.

– Я учился в России.

Ответил, спустя несколько минут. Словно думал – говорить со мной об этом, или вещь недостойна таких откровений. Учился, и это совершенно не изменило ни его варварских взглядов на жизнь, ни отношения к женщинам.

– Думаешь о том, почему тогда все так, а не как в вашем мире?

– Я думаю о том, почему ты выбрал такую жизнь уже после учебы.

Усмехнулся, и у меня слегка вздрогнуло сердце – слишком красивая улыбка, нарисованная, таких не бывает. Либо со мной происходит что-то странное и неправильное.

– Тебе это действительно интересно, Альшита?

– Мне интересно, – очень трудно смотреть ему в глаза и оставаться спокойной. Наверное, то же самое испытываешь, глядя в глаза опасному дикому зверю, который вдруг проявил милосердие и не сожрал тебя, усаживаясь рядом, и при этом ты точно знаешь, что стоит тебе сделать неверное движение, и тебя раздерут на лоскутки.

– Если бы я рассказывал о себе каждому любопытному, то ты бы сейчас не задавала этих вопросов, а я бы не был тем, кто я есть. А выбор человек делает всегда в пользу своих жизненных ценностей и приоритетов.

– Значит, жить в пустыне, убивать туристов и насиловать женщин – это твои приоритеты?

Он рассмеялся теперь уже громко, продолжая удерживать меня под грудью своей горячей ладонью.

– Это то, что видят твои глаза – глаза чужака, когда ты по-настоящему примешь свою судьбу, ты начнешь видеть и то, что сейчас скрыто от тебя.

– Я всегда буду чужой среди вас, – сказала очень тихо.

– Верно. Ты всегда будешь чужой.

– Тогда зачем мне что-то понимать?

– Чтобы выжить… для начала, – смотрит, чуть прищурившись, а ветер треплет белые края куфии, с которой его кожа создает невероятный контраст.

– Зачем выживать там, где царит смерть? Там, где продают и покупают людей?

– Ты хочешь умереть?

Резко наклонился ко мне, и рука сильнее сжала мое тело. Нет, я не хотела умирать… уже не хотела. Не знаю почему, но после того, как поговорила с Джабирой, у меня появилась надежда. Маленький, тусклый лучик, в котором мелькали очертания родного дома, огни аэропорта, полицейские мигалки. Если стану чем-то большим, чем просто вещь, он может увезти меня из пустыни в Каир. А там… там я могу бежать, там есть люди, там можно кричать и просить о помощи.

– Нет, я не хочу умирать.

Наклонился так близко, что теперь я видела кончики его длинных ресниц и темно-зеленую обводку радужки глаз. Вспомнилась статья в интернете о редкости такого цвета. Он очень красив, этот монстр, как все самое жуткое и ядовитое ярчайшей расцветки призвано заманивать жертву в смертельную ловушку.

– Кажется, пару дней назад ты предпочла смерть.

Тронул мои волосы и намотал на темный палец.

– Снеэг, – едва слышно, со своим умопомрачительным акцентом по-русски, – мягкий, пушистый, волшебный.

Его произношение было не ярко выражено грубым и твердым, а он смягчал звучание слов, и его голос завораживал. Мне вдруг подумалось о том, что наверняка есть женщины, которые сходят по нему с ума. И были… когда он учился, у него, конечно же, были русские женщины. Мне вдруг подумалось, что у него их были сотни и тысячи… женщин, которые отдавались ему и мечтали оказаться в его постели.

– Ты сказал, что видел снег всего один раз в своей жизни, но если ты жил в России, пока учился…

– Я никогда не лгу, Альшита. Я могу молчать, я могу не отвечать на вопросы, но если я что-то сказал, то так оно и есть, и мои слова не нужно ставить под сомнение. Я учился в городе, где снег выпадал и превращался в грязь… настоящий снег я видел в горах. Сказочное покрывало, похожее на наш пески, только белое и переливающееся на солнце. Как твоя кожа… твои волосы.

Провел согнутым указательным пальцем по моей щеке, а у меня пересохло в горле. Вот так вот близко, с такой интонацией в голосе он заставлял меня нервничать. Я даже не понимала почему, и это был не страх. И его руки на моем теле такие сильные, мощные. Я вся против него очень маленькая. Я даже чувствую себя маленькой. Его женщины… Он любит какую-то из них? Или любил? Какой он в любви…? И тут же как ушат холодной воды – о какой любви ты думаешь, идиотка? Он выжег на твоем теле букву А, и на твоей спине останутся следы от его плети.

Но его близость стирала трезвые мысли, завораживала, заставляла сердце биться быстрее, подпрыгивать, колотиться в груди, как бешеное. Это ненормально и противоестественно, это, скорее всего, тот самый синдром, о котором столько пишут. Но от его дикой красоты было трудно дышать, и я смотрела на него, словно впервые. Так близко Аднан еще не был ко мне никогда. И эти его губы… очень полные, с полоской в середине нижней губы и резко очерченными краями. Темно-вишневые, сочные на фоне бронзовой кожи и черной щетины. Если мои губы коснутся его губ, что я почувствую? Их мягкость, влажность? От мысли о поцелуях тихо выдохнула и тут же напряглась, увидев, как сверкнули его глаза.

– Увидела что-то интересное?

– Любопытное.

Ответ ему не понравился, и он вдруг стиснул сильно мой затылок, притягивая к себе еще ближе.

– В моем мире за такую наглость выкалывают глаза.

– Я не имею права смотреть? Ты выколол бы мне глаза за то, что мне нравится разглядывать тебя?

Он не ожидал, и молнии в глазах резко потухли, взгляд смягчился.

– Что тебе нравится?

Боже, я сама загоняю себя в угол, в тупик какой-то, говорю то, что может дать ложную надежду. Но уже поздно жалеть… уже придется честно.

– Твое лицо… глаза. У тебя красивые глаза. Никогда не видела таких глаз.

– Сказала девочка с космическим взглядом.

Ему нравилось то, что я говорю, пальцы начали перебирать мои волосы, а взгляд горел совсем иным блеском, влажным, с поволокой. Тяжелые широкие веки чуть опустились. Этот разрез глаз и этот цвет. Сумасшествие какое-то, но я не могла оторваться.

– Если бы я не узнал тебя за эти несколько дней, я бы решил, что ты мне льстишь ради какой-то выгоды. Но тщеславие все же один из самых любимых грехов, Сатаны, да?

– Наверное… тебе лучше знать.

– Конечно, ведь мне нравится, как начали блестеть твои глаза. Считаешь меня дьяволом?

– Я в этом уверена.

Ответила шепотом и перевела взгляд на его рот, и снова посмотрела в глаза. Я не знала, что именно чувствую, мне было незнакомо это покалывание в губах и томление, словно сейчас произойдет что-то сумасшедшее. Аднан опустил взгляд ниже на мою шею и на бурно вздымающуюся грудь и снова поднял длинные ресницы, чтобы встретиться со мной взглядом.

– Почему ты тяжело дышишь? Тебе страшно?

– Нет.

– Тогда почему?

Потому что я вдруг до боли захотела почувствовать его губы на своих губах, и перед глазами возникала та картинка из шатра. Где он стоял в полный рост совершенно голый.

– Не знаю.

Это был честный ответ. Я не знала. Меня пугало все, что я чувствовала рядом с ним, но это был другой страх, не тот, не первобытно невыносимый, а иной. Страх, что я хочу его прикосновений.

– Знаешь, Альшита. Ты знаешь. Ты боишься, что тебе понравится быть моей вещью.

С этими словами он резко прижал меня к себе, всматриваясь мне в глаза и поглаживая меня сбоку, поднимаясь вверх к груди.

– Боишься не боли, нет, ты боишься, что ласки зверя заставят тебя захотеть еще…

Накрыл мою грудь ладонью, и я дернулась, но он удержал, продолжая завораживать взглядом и своим вкрадчивым голосом.

– Женское тело умеет предавать, умеет реагировать на ласку, как сейчас твоя грудь, – провел по соску, и я с презрением к себе ощутила, как он удлиняется и твердеет, – чувствуешь, как по телу рассыпается паутина удовольствия? Как ты начинаешь испытывать унизительное желание вместо ненависти. А если я сожму вот так, ты ощутишь покалывание между ног.

Пальцы сдавили сосок, и я прикусила губу от пронизавшего меня наслаждения и в то же время болезненного возбуждения. Да, черт его побери, у меня покалывало внизу… не просто покалывало, а ныло и билось.

– Я не хочу все это испытывать, – прозвучало жалобно и как-то очень жалко.

– Почему? Тебя пугает возбуждение? Это нормальная реакция на мужчину. Когда я буду ласкать и брать тебя, эти ощущения усилятся в десятки раз, и ты будешь умолять меня не останавливаться.

– Нет… не буду. Все не так, как ты говоришь.

Порочная улыбка на губах и тяжелейший голодный блеск в глазах.

– Будешь. Когда я покажу тебе, что такое наслаждение и что значит – достичь его самого пика, будешь.

И я готова была ему поверить… потому что мой разум и мое тело жили в разных измерениях, потому что его пальцы сжимали мою грудь и терли напряженный до боли сосок. Внизу живота заполыхал огонь, и хотелось метаться, чтобы унять все это, чтобы избавиться от адского напряжения. И когда его рука властно скользнула по моей ноге, задирая джалабею вверх, удерживая мое лицо повернутым к себе и жадно впиваясь своим взглядом в мой.

– Не надо, пожалуйста, – взмолилась, когда его пальцы накрыли мою плоть и сжали, обездвиживая меня.

– Не вырывайся, и я не причиню тебе боль. Обещаю.

Я замерла, застыла, дрожа всем телом и понимая, что остановить я его тоже не могу, что он все равно сделает то, что хочет… я не хотела боли. Я ее не хотела так же сильно, как и его руки на своем теле. Мне не хотелось дрожать, мне не хотелось ощущать его пальцы там, но я их ощущала, ощущала, как раздвинул складки и осторожно потер именно там, где сосредоточилась пульсация и странная боль. Вздрогнула и невольно застонала, взгляд поплыл, а дыхание стало прерывистым и горячим.

– Такая податливая и чувствительная, вот так ведь хорошо, да, Альшита? Вот здесь… когда я ласкаю тебя?

Я закатила глаза, отдаваясь волнам, прокатывающимся по телу от того места, где его палец обводил кругами пульсирующий бугорок, то надавливая сильнее, то очень нежно потирая, едва касаясь, и чувствительность увеличилась в десятки раз. И эти глаза, как у змея искусителя, сжирающие каждую мою эмоцию. Такая жалкая, такая предсказуемо жалкая.

– Хочешь, чтобы я остановился? – скользнул пальцами ниже, поглаживая у самого входа, дразня и возвращаясь обратно, вынуждая меня в каком-то животном порыве тереться о его пальцы.