Текст книги "Поколение Ноя"

Автор книги: Уильям Тенн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Уильям Тенн
Поколение Ноя

До Планкета донесся негромкий окрик жены – она звала сына, их младшенького.

Отпустив с лязгом захлопнувшуюся за ним дверь, позабыв, что переполошит этим всех кур, он еще раз прислушался. Наверное, сложила ладошки рупором возле рта, чтобы никто больше не слышал, подумал он.

– Саул! Эй, Саул! Иди назад немедленно! Хочешь, чтобы отец побежал за тобой на дорогу? Саул!

Последний возглас прозвучал громче и явственнее, словно она отчаялась привлечь внимание малыша и одновременно не побеспокоить мужа.

Бедная Анна!

Аккуратно пробираясь между суетливыми, вечно голодными наседками к боковой двери, Планкет едва не наступил на одну из них. Наконец он выбежал за калитку и помчался бегом.

Из сарая доносились звуки детской возни. Прекрасно! А ведь обещали: «Мы последим за ним, не беспокойтесь». Вот и оставляй после этого.

– Саул! – голос женщины дрожал от волнения. – Саул! Отец уже идет! – Анна распахнула парадную дверь и, остановившись в проеме, крикнула вслед мужу: – Элиот! Не сердись, я себя неважно чувствую.

Да, с беременностью шутки плохи, тем более на шестом месяце. Ведь знает, сорванец, что мать не побежит за ним.

На полуобледеневшей тропинке, ведущей в огород, Планкет на секунду остановился отдышаться.

Да... Как все изменилось. Ведь несколько лет назад, когда Рандстетовские Тигры с ревом переваливались через насыпь, у него после внушительного кросса еще доставало сил вырыть небольшой окоп. От курятника до огорода и расстояние-то метров сто пятьдесят, не больше, а он – надо же! – чуть не задохнулся. И это при его-то прежней практике!

Малыш неторопливо наклонялся к палке, собираясь бросить ее увивавшемуся рядом псу. Канава, где Планкет обнаружил сына, находилась намного дальше запретной белой линии, прочерченной поперек тропы.

– Элиот, – опять позвала жена. – Ему же всего шесть лет. Он...

Планкет набрал в легкие побольше воздуха.

– Саул! Саул Планкет! – крикнул он. – Ну-ка, на старт, внимание... марш!

Он знал, что Саул не мог его не услышать. Нажав на кнопку секундомера, Планкет вскинул вверх сжатый кулак.

Малыш обернулся и, увидев поднятую отцовскую руку, сообразил, что секундомер включен. От неожиданности и испуга он выронил палку, но какое-то время словно еще раздумывал.

Восемь секунд. Наконец-то Саул побежал. Но почему так медленно? Растик резвился и прыгал, норовя проскользнуть меж ногами мальчика.

Анна подошла, остановилась рядом с мужем. Было видно, как нелегко дался ей этот путь. Посматривая из-под согнутого локтя мужа на стрелку секундомера, она неуверенно улыбалась, следя за выражением его лица. Не стоило ей выходить на улицу в ноябре, да еще в одном домашнем халате. Впрочем, пусть посмотрит – ей тоже полезно.

Планкет поглядывал на секундомер.

Минута сорок.

Радостный собачий лай звучал все отчетливее, но топота детских ног по-прежнему не было слышно. Две минуты. Не успеет...

Горькие мысли накатили на Планкета. Вот оно, воспитание в этот суперпросвещенный век! Для того чтобы его шестилетний сын сумел выжить, отец вынужден прежде всего научить его быстро бегать. Именно с этой целью Планкет приобрел самый лучший секундомер, какой только мог себе позволить, – воспользовался, так сказать, последними научными достижениями...

Две с половиной минуты. Растик лаял где-то уже совсем рядом. Ну наконец-то! Топ-топ-топ... А ведь смог бы, стоило только захотеть.

– Поторопись, Саул, – прошептала мать. – У тебя получится.

Планкет снова взглянул на неумолимо бегущую стрелку, потом на сына – штанишки малыша насквозь промокли от пота.

– Опять дышит не так, как я учил, – проворчал он. – Потому и сил не хватает.

Уже на полпути к дому Саул споткнулся и растянулся во весь рост.

– Не считается, Элиот. Он оступился, – попыталась оправдать сына Анна.

– Вижу, что оступился. А глаза на что?

– Вставай, Саулюшка, – подбодрил Херби, старший брат. Он стоял с Жозефиной Давкинс у сарая, рядом с полным ведром яиц. – Давай беги скорее, у тебя получится!

Малыш поднялся и, всхлипывая, снова устремился вперед. Добежав до ступенек, спускающихся в погреб, буквально нырнул вниз.

Планкет нажал на кнопку. Три минуты тридцать секунд. Он показал часы жене.

– Тридцать секунд.

Анна нахмурилась.

Малыш, задыхаясь, карабкался вверх по ступенькам, виновато косясь на отца.

– Подойди сюда, Саул. Посмотри на часы. Ну? Что ты видишь?

Мальчик внимательно вгляделся в циферблат; его щеки затряслись, слезы стыда заструились по лицу.

– Больше трех минут, папа?

– Да, Саул, больше трех минут. И прекрати реветь – ничего уже не исправишь. Лучше скажи-ка мне: что случится, когда ты доберешься до дверей?

– Они будут заперты, – прорвался сквозь прерывистые всхлипывания тоненький голосок.

– Вот именно. Двери будут заперты. И ты окажешься снаружи. Так... и что потом с тобой будет? Перестань плакать, отвечай!

– Затем, когда упадут бомбы, я... я не смогу спрятаться и сгорю, как спичечная головка. И... и... от меня останется только мокрое место на земле в форме моей тени. А... а...

– А радиоактивная пыль... – безжалостно подсказывал отец.

– Элиот, – Анна, не выдержав, всплакнула вслед за сыном, – я не...

– Анна, пожалуйста, не надо! Ну, продолжай! А радиоактивная пыль...

– А ра... ра-ди-о-ак-тивная пыль просочится сквозь кожу и сожжет мне легкие... Ну, пожалуйста, папа, я больше не буду!

– А твои глаза? Что произойдет с твоими глазами?

Крохотным кулачком малыш размазал слезы.

– Мои глаза выпадут... и зубы мои выпадут... и я почувствую такую ужасную... ужасную боль...

– Правильно. Вот что с тобой случится, если после сигнала тревоги ты прибежишь к погребу слишком поздно, – все будет заперто, и ты останешься на улице. Ровно через три минуты независимо от того, кто остался снаружи, мы закрываем засовы. Повторяю: кто бы ни остался! Все двери будут закрыты. Ты понял меня, Саул?

Двое побледневших ребятишек Давкинсов испуганно прислушивались.

Их родители специально привезли детей из города, упросив Элиота Планкета взять их под свою защиту. Он не смог отказать старым друзьям.

– Да, я все понял, папа. Я никогда больше так не сделаю. Никогда-никогда.

– Я надеюсь. А теперь иди в сарай, Саул. Ну давай же! Неужели я должен тебя ждать? – Планкет снял с пояса тяжелый кожаный ремень.

– Элиот! Разве это поможет мальчику понять? Едва ли ему что-то станет яснее.

Планкет остановился, пропуская всхлипывающего сына вперед.

– Яснее, конечно, не станет, но послужит еще одним уроком. Если бы я почаще снимал ремень, вся наша семерка наверняка укладывалась бы в три минуты!

Позднее, еле волоча от усталости ноги, обутые в громоздкие фермерские ботинки, Планкет зашел на кухню, где Анна кормила Дину.

– Он сегодня без ужина? – спросила она, не прекращая своего занятия.

– Без ужина. – Элиот вздохнул. – Мужику ужинать не обязательно.

– Ну-ну, особенно такому, как ты. Не многие мужчины становятся фермерами в тридцать пять. Не каждый станет тратить все до последнего пенни на строительство подземного бомбоубежища, да еще и с автономной электростанцией впридачу. И все только ради безопасности... Впрочем, ты прав.

– Я только хочу придумать, – разгорячился Элиот, – как бы так расширить погреб, чтобы там поместилась телка Нэнси. И если высокая цена на яйца продержится еще хотя бы с месяц, то лично я бы прорыл туннель к инкубатору. Затем колодец... Хоть он и закрытый...

– А помнишь, семь лет назад, когда мы только появились здесь, – Анна наконец поднялась и, подойдя к мужу, нежно потерлась щекой о его обтянутую плотной рубахой грудь, – на этом месте было пусто и голо. А теперь у нас три курятника, тысяча бройлерных кур, а сколько несушек и петухов – даже и не знаю.

Планкет обнял за плечи тесно прижавшуюся к нему жену.

– Анна, Анна! Если ты думаешь так же, как я, то так же надо и действовать! От детей пока толку немного, а одному мне трудно. Ты же знаешь, какое у нас хозяйство: бетонированный погреб из пяти комнат, который можно замуровать в пять секунд; крытый колодец, наполняемый из глубокого артезианского источника; ветряная мельница, дающая ток; топливный генератор – для экстренных случаев. Запасов продовольствия у нас достаточно, есть счетчики Гейгера для определения радиации, костюмы химзащиты. Я тебе уже много раз говорил и готов повторять еще и еще, что все это – наш спасательный плот...

– Конечно, дорогой, – отстраняясь от мужа, промолвила Анна и возвратилась к ребенку. Планкет, собиравшийся было что-то добавить, умолк.

– Ты абсолютно прав. Кушай, кушай, Дина. Я думаю, последнее сообщение из Клуба Уцелевших каждого заставит задуматься.

Планкет как-то прочел ей пару цитат из октябрьского номера журнала «Уцелевший», и она запомнила. Что ж. По крайней мере, они что-то делали: выискивали укромные защищенные места, спешно копали траншеи и ходы, стремясь создать единую разветвленную сеть, – короче, пытались как-то пронести себя и свой семейный корабль сквозь тревожные военные годы Атомного века.

Взгляд Планкета упал на зеленую обложку мимеографического журнала, лежавшего на кухонном столе. Найдя в который уже раз захватанную пальцами страницу под номером пять и еще раз пробежав глазами знакомую статью, он покачал головой.

– Нет, ты представляешь?! Эти идиоты согласны с правительством в вопросе коэффициента безопасности. Шесть минут! Да какое они имеют право – тем более такая организация, как Клуб Уцелевших, – преподносить это в качестве официального мнения?! С какой стати?

– Они просто смешны, – проворчала Анна, отмывая тарелку.

– Да, у нас есть автоматические детекторы. Но надо же понимать, что возможности радаров не безграничны. Они что, думают, мы будем нырять под землю всякий раз, когда случится метеоритный дождь?

Он стал прохаживаться вдоль длинного стола, ритмично постукивая кулаком о ладонь.

– Для начала, они в первый момент не будут уверены. Кто захочет взять на себя риск подать общенациональный сигнал бедствия, который ввергнет всех в панику? А наши полигоны – да там такое начнется! А когда наконец они обретут уверенность, то все равно действовать начнут не сразу. А тем временем ракеты уже будут в полете. Как быстро, правда, никто не знает. Люди в ужасе бросятся куда-то бежать, отчаянно пытаясь найти хоть какое-нибудь укрытие. Потом они таки нажмут на кнопку, и лишь тогда прозвучит всеобщий сигнал об опасности.

Планкет обернулся к жене, вытянув натруженные, подрагивающие руки.

– И лишь затем, Анна, только после того, как мы услышим этот сигнал, наступает наш черед действовать, то есть прятаться в погреб. Но кто знает, кто осмелится твердо сказать, каким в этом случае будет реальный запас времени? В общем, раз они установили шестиминутную готовность, то, с учетом задержки на оповещение, для нас остается не более трех минут.

– Ну давай еще ложечку, Дина, – настаивала Анна. – Всего одну! Вот умница.

В сарае у ближайшего курятника Херби с Жозефиной чистили фуражную тележку.

– Все готово, пап, – улыбнулся мальчик отцу. – Яйца тоже собрали. Когда мистер Уайтинг придет за ними?

– В девять часов. Вы накормили кур в последнем курятнике?

– Я же сказал, что все сделано, – с нетерпением в голосе произнес Херби. – Если я говорю, значит, так и есть.

– Ладно. Садитесь немедленно за книжки. Эй, стойте! Образование крайне важная вещь, без него никуда. Правда, никто не знает, что потребуется завтра. Может так выйти, что только мы с матерью и будем вас учить.

– Вот так, слышала? – Херби многозначительно подмигнул Жозефине. – Подумай об этом...

Девочка теребила косичку белокурых волос.

– Мистер Планкет, – учтиво спросила она, – а как насчет моих мамы и папы? Они больше не... не...

– Ты их никогда больше не увидишь! – злорадно выпалил Херби и громко, вызывающе захохотал – грубо и совсем не по-детски. Этот присущий деревенским жителям смех появился у него совсем недавно. – Им не спастись. Они ведь живут в городе, не так ли? От них останутся...

– Херби!

– ...Лишь пузырьки на грибовидном облаке, – закончил мальчик, придя в восторг от собственной метафоры, – Ой, прошу прощения, – вдруг залепетал он, переведя взгляд с задрожавшего личика Жозефины на разгневанного отца. – Но ведь это все равно правда, – продолжал он уже мягче, стараясь подбирать слова. – Потому они и прислали тебя с Лестер сюда. А когда-нибудь я наверняка на тебе женюсь. Так что привыкай называть папой его, у тебя ведь все равно выбора нет.

Жозефина крепко зажмурила глаза, толкнула дверь сарая и выбежала.

– Гадина ты, Херби Планкет, – сквозь рыдания прокричала она. – Ненавижу!

Скривившись, Херби взглянул на отца: женщина – что с нее возьмешь? Ох уж эти женщины! И побежал за девочкой.

– Эй, Жо! Послушай!

Проблема в том, беспокойно размышлял Планкет, относя в погреб запасные лампочки для аварийного освещения гидропонического парника, что из-за постоянных внушений Херби железно усвоил одно: самое главное – выжить, а всякие там удовольствия – это просто удовольствия, и не более того.

Уравновешенность и самодостаточность – вот те добродетели, которые Планкет считал непреложными еще со времени жизни в городе, где он служил бухгалтером в одной из контор. Именно такие качества прививал он и своим детям. Тем не менее Херби не следовало так говорить. Элиот покачал головой.

Вдоль длинных курящихся гидропонических парников размещались инкубаторы. Планкет открыл и дотошно осмотрел каждый. На одном подносе яйца уже «дошли» – вот-вот вылупятся цыплята, утром надо не забыть заменить инкубатор новым.

Зайдя в третью комнату, он поглядел на книжные полки.

«Надеюсь, Жозефина натаскает моего сорванца с уроками. Если он провалит следующий экзамен, придется регулярно возить его в город. Напомню ему про выживание, думаю – должно сработать».

Элиот обратил внимание, что давно уже беседует сам с собой, – привычка, с которой он тщетно боролся уже, наверное, в течение месяца.

«К тому же несу какую-то чушь», – подумал он. В такие моменты он ощущал себя трамваем, сошедшим с рельсов.

Наверху зазвонил телефон. Анна степенно и неторопливо пошла снимать трубку. Наверное, эта невозмутимость свойственна всем беременным женщинам.

– Элиот! Нат Медари.

– Скажи, что иду. – Планкет тщательно закрыл за собой массивную сводчатую дверь, посмотрел на нее пару секунд и стал подниматься по высоким каменным ступеням.

– Привет, Нат. Что нового?

– Привет, Планк. Только что получил открытку от Фицджеральда. Помнишь его? Ну, серебряная шахта в Монтане. Так вот. Он утверждает, что теперь якобы переходят на литиевые бомбы.

Планкет облокотился локтем на стену. Прижав трубку правым плечом, раскурил сигарету.

– Фицджеральд тоже иногда ошибается.

– Хм-м. Ну, не знаю. А ты представляешь себе, что это значит?

– Это означает, – Планкет задумался, – что освобожденная цепная реакция взорвет к чертовой матери всю атмосферу... если, конечно, сбросить несколько бомб. Разве что...

– Разве что, разве что... – передразнил Медари. – Ясно одно: в этом случае нам уже ничто не поможет, не уцелеет никто. По-моему, пора плюнуть на все и позволить себе ходить в церковь и кабак, как поступает мой кузен Фред из Чикаго. Я сколько раз пытался его образумить. Но выходит... выходит, я был прав, Планк? Даже тебе не удалось зарыться достаточно глубоко.

– Достаточно! Я все продумал. Если прослойки из свинца и бетона не обеспечат должной защиты и мой бункер расколется, что ж, по крайней мере, остальные, кто не спрятался, гораздо раньше сдохнут от жажды. Я трачу все деньги на покупку мощного оборудования. А тебе, случись непоправимое, придется вручную наполнять баллоны кислородом!

Нат усмехнулся.

– Ты, конечно, прав. Надеюсь, еще встретимся.

– И я надеюсь... – Заслышав шум, Планкет выглянул в окно как раз в тот момент, когда к дому подрулил старый, раздолбанный автомобиль. – Кстати, Нат, знаешь, кто приехал? Чарли Уайтинг! Что это он вдруг в воскресенье?

– Да, он только что от меня. В городе намечается какой-то политический митинг, и он не хочет его пропустить. Честно говоря, в последнее время это спевшееся сборище дипломатов и генералов меня тоже начинает раздражать. Среди наших мыслителей находятся радикалы, готовые задушить их всех собственными руками. Собственно, они и созвали митинг, чтобы поставить все точки над «i».

– Что-то ты разошелся, – улыбнулся Планкет.

– В общем, мы молимся за тебя, Планк. Анне привет.

Повесив трубку, Планкет неторопливо спустился во двор. Чарли тщетно пытался захлопнуть заднюю дверь своей колымаги, еле висевшую на одной проржавевшей петле.

– Яйца я уложил, мистер Планкет. Квитанцию подписал, вот здесь. Чек получите в среду.

– Спасибо, Чарли. Эй, дети, ну-ка быстро за уроки. Херби, не слышишь, что ли? У тебя сегодня вечером тесты по английскому. Ну, как дела, Чарли? Цены на яйца все растут?

– Растут, растут. – Чарли заполз на скрипучее кожаное сиденье и, проворно захлопнув за собой дверцу, высунул локоть в окно. – Хе-хе. Цены растут, и мне перепадает даже больше, чем вам. Пользуюсь тем, что спасающихся, вроде вас, развелось предостаточно и все боятся везти в город собственный товар.

– Имеете право, – смущенно заметил Планкет. – Ну а как там митинг?

– Соберется куча народа. Ай, да все это без толку. Опять ничего не решат. За последние несколько лет прошел уже миллион таких собраний, и все равно каждый знает, что это произойдет... рано или поздно. Они просто время теряют. Надо ударить первыми – вот мое мнение.

– Может, мы и ударим. А может, они. Не исключено также, что эта замечательная идея одновременно придет в голову многим.

Чарли нажал ногой на стартер.

– Чушь! Если мы опередим всех, то отвечать будет уже некому. У них просто не будет ни времени, ни возможности. Это я вам точно говорю. А вы, выживальщики... – Сквозь заднее стекло удалявшейся машины было видно, как он недовольно качал седой головой. – Эй! – закричал он вдруг, проехав еще несколько метров. – Эй, смотрите!

Планкет обернулся. Чарли держал вытянутую левую руку с поднятым вверх указательным пальцем.

– Смотрите, мистер Планкет, – орал старик. – Слышите? – Бух! Бух! Бух!

Раздался гомерический хохот, и Чарли порулил дальше.

Растик традиционно припустил следом, не переставая оглушительно лаять.

Элиот задумчиво глядел вслед удалявшейся машине, пока она не скрылась за поворотом, но и после этого он остался стоять в ожидании возвращения Растика, с гордым видом неторопливо трусившего к дому.

Жаль Уайтинга. Жаль и всех ему подобных, с естественным недоверием относящихся к ненормальным с их точки зрения людям.

Как же так вышло, что он позволяет этому старому жадноватому чудаку Уайтингу покупать его продукцию? Отчего ни сам он, ни кто-либо другой из семьи не рискует отправиться в город?

А все дело в том, что еще несколько лет назад он пришел к выводу, что в большинстве своем окружающие его люди слишком уверены в собственной безопасности, в их несомненном превосходстве над остальными, которые просто блефуют. А думать так – это все равно что поверить, будто два сорванца, стоящие друг против друга со снежками в руках, способны отбросить их в сторону и мирно разойтись. Это все равно что с серьезными лицами обсуждать преимущества бетонных заграждений в сравнении с проволочными перилами, когда собственные автомобили зависли над пропастью. В общем, все эти на первый взгляд справедливые и благочестивые люди на самом деле совершенно равнодушны.

Но в конце концов нашлась наконец группа единомышленников, вспоминал Планкет, решивших раз и навсегда положить конец пустым словопрениям. Рано или поздно наступает момент, когда вы, одетые во власяницу, устаете стоять и мрачно пялиться в зловещие небеса. Вы доходите до той грани, когда осознаете, что вовсе не перестали любить человечество, а просто захотели вытащить себя и своих близких из этого повального сумасшествия. Так называемое выживание отдельного индивидуума и его семьи...

Дзинь... дз-дз-дзинь... дз-дз-дзинь!

Планкет машинально нажал на стартовую кнопку секундомера.

Странно... Сегодня не намечалось учебного сигнала тревоги. Все дети гуляют на улице, кроме Саула – он не осмелится выйти из своей комнаты. Однако сигнал тревоги снимает все запреты. Разве что Анна...

Он прошел на кухню. Жена с бледным испуганным лицом стремительно бежала к двери, с Диной на руках.

– Саули! Ну же, беги быстрей, Саули!

– Я бегу, мама, – откликнулся малыш, топоча вниз по ступенькам. – Тороплюсь изо всех сил. Я успею!

До Планкета наконец дошло. Тяжело опершись рукой о стену, он в оцепенении следил, как Анна из последних сил несется вниз по лестнице к погребу. Саул спешил следом, размахивая на ходу ручонками, и уже почти догнал мать.

– Я успею, папа! Я успею!

Планкет почувствовал, как внутри у него все словно оборвалось. Он судорожно сглотнул.

– Не торопись, сынок, – прошептал он. – Настал Судный день.

Наконец он выпрямился, глянул на секундомер и тут заметил, что от ладони на стене остался мокрый след. Одна минута двадцать секунд. Неплохо. Совсем неплохо.

Дзинь... дз-дз-дз-инь... дз-дз-дз-инь!

Он встряхнулся и почувствовал, что весь дрожит. Нет, надо взять себя в руки. Первое, что он должен сделать, – притащить из сарая токарный станок.

– Элиот! – позвала его жена.

Казалось, все происходящее – страшный сон, и он вот-вот проснется. Спускаясь по ступенькам, он чувствовал, что ноги почти не слушаются, а возле самой двери погреба даже споткнулся. Подняв голову, он увидел лишь перепуганные глазенки сбившихся в кучу детей.

– Все здесь? – прохрипел он.

– Все, папа, – тоненько пропищал Саул. – Лестер с Херби в дальней комнате. Почему Жозефина плачет? Лестер не плачет. Я тоже не плачу.

Невнятно кивнув в сторону худенькой всхлипывающей девочки, он потянулся рукой к рычагу, торчащему из бетонной стены. Снова взглянул на часы. Две минуты десять секунд. Неплохо.

– Мистер Планкет! – орал, несясь по коридору, Лестер. – Мистер Планкет! Херби на улице, ловит Растика. Он выбежал в другую дверь. Я ему говорил...

Две минуты двадцать секунд, – отстучало в голове у Планкета, когда он добрался до верхней ступеньки. Херби носился по двору и щелкал пальцами, пытаясь приманить пса. Завидев отца, он буквально застыл на месте, но, к счастью, выпрыгнувший в тот же миг из-за кустов пес радостно подскочил к мальчику, сбив его с ног. Херби упал.

Планкет шагнул вперед. Две минуты сорок секунд. Моментально вскочив, Херби помчался к погребу.

Что это за глухой удар? Взрыв? Вот еще один! Похоже на мощное извержение вулкана. Кто это начал? Впрочем, разве сейчас это важно?

Три минуты... Вот Растик, виляя хвостом, влетел в погреб, а следом за ним несся задыхающийся Херби. Схватив сына за воротник, Планкет сделал гигантский скачок.

Прыгая, он успел заметить, как где-то далеко к югу вздымаются над землей смертоносные грибовидные зонты... И этот жуткий грохот...

Планкет подтолкнул сына вперед. Три минуты пять секунд. Дернув рубильник и не дожидаясь, пока дверь закроется и загерметизируется, он метнулся в коридор, торопливо запирая еще две двери. Так... еще один рубильник, контролирующий два запасных входа... Он резко дернул его и вновь бросил взгляд на часы. Три минуты двадцать секунд.

– Бомбы, – рыдала Жозефина. – Бомбы!

Анна обхватила Херби и стала пробираться с ним в главную комнату. Ощущая прикосновение нежных детских ручонок, она страстно прижимала сына к себе, гладила его по волосам, всхлипывая и без конца повторяя:

– Херби! Херби! Херби!

– Папа, я знаю, что ты меня будешь бить. Я... я... я хочу, чтобы ты знал: мне кажется, ты должен...

– Я не собирался тебя наказывать, сын.

– Правда? Здорово. Но я заслужил наказание... самое страшное...

– Возможно, – ответил Планкет, тупо глядя на пощелкивающие счетчики Гейгера. – Возможно, ты и заслужил наказание! – вдруг закричал он так пронзительно, что все обернулись. – Но я не буду тебя наказывать! Не только сейчас, но и никогда впредь! И хочу, чтобы так же поступали вы сами. Поняли?

– Да, – раздались в ответ нестройные рыдающие голоса. – Мы поняли!

– Поклянитесь! Дайте клятву, что вы и ваши дети и дети ваших детей никогда больше не накажут ни одно человеческое существо – пусть даже виновное в ваших глазах.

– Мы клянемся! – заорали они в ответ. – Клянемся!

Затем все они сели.

Ждать...