Текст книги "И бегемоты сварились в своих бассейнах"

Автор книги: Уильям Сьюард Берроуз

Соавторы: Джек Керуак
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

8 – Майк Райко

Среда выдалась на славу – один из тех ясных и прохладных июньских дней, когда все вокруг голубое, розовое и кирпично-красное. Я высунул голову из окна спальни Джейни и огляделся. Было уже одиннадцать, но воздух оставался свежим и прозрачным, как ранним утром.

Джейни все еще дулась на нас с Филом, что мы поздно вчера притащились, и завтрак готовить не встала, а Барбара ночевала дома, в Манхассете.

Мы снова пошли в Юнион-Холл и на углу Семнадцатой наткнулись на Рэмси Аллена. Он сидел и ждал нас на ступеньках, улыбаясь во весь рот.

На щите объявлений оказалась целая куча новых вакансий. Я тут же стал обходить кабинеты, требуя исправить мне категорию.

– С карточкой должника на корабль устроиться невозможно, – пожаловался я чиновнику, – а мне нужно срочно заработать.

– Ничего не могу поделать, – отвечал он сухо.

Я вернулся в зал. Фил сидел на стуле и читал «Европу» Роберта Бриффо. Аллен сидел рядом и смотрел на него.

Услышав о моей неудаче, Аллен сказал, что здесь работает его знакомая девчонка из Гринвич-Виллидж.

– Попробую договориться, – обещал он и пошел наверх.

Четверть часа спустя он вернулся и сказал, что пригласил знакомую пообедать.

– А чем ты будешь платить за обед? – поинтересовался Фил.

Аллен заявил, что через полчаса деньги будут, и снова исчез.

Я с недоумением почесал затылок.

– Послушай, с какой стати он так для нас старается?

– Надеется, что я разрешу ему идти со мной в плавание, – объяснил Фил.

Ближе к часу Рэмси Аллен принес пять долларов – занял у кого-то в Гринвич-Виллидж. Он поднялся наверх и вернулся с девушкой из профсоюза. Было видно, что она по уши влюблена и готова сделать для него что угодно.

Обедать мы пошли в испанский ресторанчик на Восьмой авеню. Девушка сказала, что бывает здесь каждый день и вообще это мировое местечко. Потом спросила, какая у меня проблема.

– Понимаете, я подхватил грипп, и это выбило меня из колеи, – объяснил я. – Потому и взносы задержал, и на берегу просидел дольше, чем положено.

– А вы им об этом сказали?

– Нет, я не думал, что это на них подействует.

– Конечно, подействует, – воскликнула она, – хоть и всего две недели, а болезнь.

Я подлизывался как мог: спрашивал, знает ли она такого-то в Гринвич-Виллидж, встречалась ли с таким-то, стараясь припомнить всех своих старых дружков с левыми взглядами. Некоторые имена оказались ей знакомы. Я нажал еще, поведав о своей коммунистической деятельности в Пенсильвании, и как меня арестовали в парке Бостон-Коммон за агитацию.

Ее это впечатлило, она решила что я – один из своих.

Потом Аллен начал травить анекдоты, и обед превратился в маленькую вечеринку, только Фил чуть все не испортил, когда расхохотался, услышав рассуждения нашей новой знакомой о «простых людях».

Ал назначил ей свидание через неделю, и дело было в шляпе. Вытерев рот бумажной салфеткой, девушка сказала:

– Думаю, Майк, мне удастся что-нибудь придумать насчет вашей карточки.

Вернувшись в Юнион-Холл, она пошла звонить знакомым, а нам велела подождать снаружи:

– К трем часам все выяснится.

Мы заказали пива в «Якоре», и как только Фил отлучился в туалет, Аллен начал:

– Стало быть, Майк, вы едете во Францию? Мне бы тоже очень хотелось.

– А почему бы и нет?

– Филу это вряд ли понравится. Он что-нибудь говорил?

– Нет, ничего. Сам-то я не против, чем больше компания, тем веселее, да и в пешем походе легче придется.

– Вот именно, – оживился он. – Втроем гораздо легче. Вы оба молодые и непрактичные, не сумеете раздобыть деньги и еду.

– Да, пожалуй, – кивнул я. – Чего доброго, с голоду помрем.

– Не исключено… Майк, может, убедишь Фила, пусть разрешит мне ехать с вами, а?

– Ну… сам я, как уже сказал, не против… Пожалуй, мне с ним поговорить не мешает.

– Скажешь ему про еду и деньги?

– Да, конечно.

– Очень тебя прошу, Майк.

– Сделано.

Он хлопнул меня по плечу и заказал еще по пиву.

Фил вернулся, и они снова принялись обсуждать его Новое видение. Он все беспокоился, что оно недостижимо, потому что человек обладает ограниченным числом органов чувств.

Аллен слушал и глубокомысленно кивал.

– Очень интересно, – сказал он. – У Йейтса и в каббале на эту тему существует масса оккультистских соображений.

– Рембо считал себя богом, – заметил Фил. – Может быть, это и есть главное условие. Согласно каббале человек всего лишь на шаг отстоит от растительной жизни, так, что между ним и Богом остается туманная завеса. Однако если допустить, что он приподнимет эту завесу, рассеет ее, словно солнечным светом, что он тогда увидит и узнает?

– Пожалуй, что-то в этом есть, – задумчиво произнес Аллен, – хотя Рембо в конце концов потерпел поражение.

Фил сжал кулаки.

– Да, конечно, и я знаю почему… хотя не уверен, что смогу четко объяснить.

– А ты попробуй, – тихо сказал Аллен, слегка нахмурившись.

Но Фил лишь отмахнулся и попросил еще пива.

К трем часам мы вернулись в Юнион-Холл. Я позвонил нашей знакомой, и она сказала, к кому зайти. Я поблагодарил ее за помощь и передал трубку Аллену, который принялся весело болтать.

Служащая профсоюза, к которой я обратился, сказала, что узнала от сестры о моей проблеме и ввиду особых обстоятельств выпишет мне новую регистрационную карточку. Пока она это делала, я незаметно сунул в карман еще несколько незаполненных, на всякий случай.

Вниз я спустился с добрыми вестями. Мы стояли в толпе моряков и смотрели на щит объявлений.

– Теперь у нас будет корабль, – сказал Фил.

– Не сегодня, так завтра, – кивнул я и показал Аллену бланки, которые стащил в канцелярии.

Он проворно выхватил их и сунул в карман, пока не заметил Фил. Потом многозначительно взглянул на меня и сказал, что ему пора бежать, мол, нашел малярную работу на Пятьдесят второй улице, и его там ждут. Мы с Филом сели на стулья и стали ждать вакансий.

В половине четвертого объявили, что требуются палубные матросы. Я подал свою новую карточку и со мной четверо других первого класса… и чуть не запрыгал от радости, потому что меня взяли. Весь сияя, Фил дал мне прикурить, рука его дрожала.

Когда огласили заявку на матросов второго класса, он подал свою карточку. Желающих нашелся еще десяток, и диспетчер принялся тасовать карточки, сортируя их по стажу.

Один из претендентов, тощий прыщавый юнец лет семнадцати с лицом кретина, ошивался возле окошка с самого утра, но его карточку неизменно выкидывали обратно. Я взглянул на нее и увидел штамп должника, как на моей старой. Он даже не знал, что нужно идти к окошку с горящими вакансиями, и принимал отказ за отказом все с той же идиотской улыбкой. Я пожалел его и объяснил, куда идти. Всем было наплевать на парня, даже диспетчеру.

Карточку Фила тоже выбросили, но его обошли по стажу всего на несколько часов.

– Ничего, подождем, – сказал я, и мы вернулись на свои стулья.

Вскоре главный диспетчер объявил в микрофон: «Одна вакансия первого класса вернулась». Это оказалась моя карточка. Меня все-таки не взяли.

– Значит, завтра. Встанем как можно раньше.

Я стал думать о Рэмси Аллене и его профсоюзной знакомой, потом взглянул на Фила, который вновь углубился в свою книжку.

– Ал настоящий гений, – начал я, – с ним можно в огонь и воду. – Фил молча поднял голову от книги. Решив покончить с этим делом, я продолжал: – Почему бы нам не взять его с собой? Он только об этом и мечтает.

Фил мучительно скривился.

– Нет, только не это! Говорю же, весь смысл в том, чтобы от него отделаться.

Я пожал плечами.

– Не понимаю.

– Поскольку ты не слишком хорошо знаком с фактами, я и не жду понимания.

– Ладно, – буркнул я.

Уже было пять часов, и Фил предложил пойти к Аллену поужинать, думая, что у того появятся деньги после сегодняшней «работы». Я прекрасно знал, что Аллен сейчас рыщет по всему городу в поисках пробивного штампа с датой и временем, чтобы сделать себе регистрацию и пробраться на наш корабль.

Когда мы пришли в квартиру на Пятьдесят второй над ночным клубом, Аллена еще не было дома. Я развалился на диване, а Фил сел в кресло и снова раскрыл свою «Европу».

С дивана был виден задний двор и живописная потрескавшаяся стена, увитая зеленым плющом и освещенная вечерним солнцем.

– Смотри, – сказал я Филу, показывая в окно, – так, наверное, выглядит Монмартр.

Он подошел и стал смотреть на стену. Я незаметно заснул, и меня разбудили голоса. Фил и Аллен стояли и звали меня. Я перевернулся на другой бок и стал вспоминать сон, который только что видел. Там были холмы Теннесси. Как странно – вовсе не корабли, хотя каждый раз перед плаванием мне снится только море.

Дверь приоткрылась, и в комнату тенью скользнула длинная фигура Деннисона. Я даже вздрогнул, так тихо он появился. В обычном своем пиджаке, изо рта торчит недокуренная сигарета. Деннисон сел в кресло, и Аллен с Филом стали рассказывать ему о нашем обеде с девушкой из профсоюза моряков и о том, как все здорово устроилось. Я сидел на диване и следил за его реакцией. Впрочем, никакой особенной реакции и не было.

Я был знаком с Деннисоном уже несколько месяцев, но разгадать его пока не смог. Он приехал из Рино, штат Невада, и обликом своим наводил на мысли о скачках и рулетке, но это было лишь внешнее впечатление. В его ленивом глуховатом выговоре иногда проскальзывала неожиданная изысканная нотка. Я не сомневался, что он был причастен к темным делам. Загадочные звонки из Чикаго, странные недомолвки, непонятные гости – приятные в обхождении, но какие-то напряженные, окутанные завесой секретности. В Рино у Деннисона осталась мать, которая время от времени присылала ему посылки с едой, и на каждое Рождество, если верить Филу и Аллену, он собирался и исчезал на несколько дней. В нем самом всегда чувствовался какой-то неистребимый дух Дикого Запада, и я не раз удивлялся, что его держит здесь, на восточном побережье. Несмотря на его объяснения насчет нездорового климата и прочего в том же роде, ходили упорные слухи, что дома он рискует нарваться на прежних знакомых, которые не прочь задать ему пару интересных вопросов. Так или иначе, ежегодные рождественские визиты совершались втайне.

Деннисон чем-то напоминал мне ковбоя, но не того, что в кино – на белой лошади, в жемчужно-серой стетсоновской шляпе и с двойной разукрашенной кобурой, – а ковбоя в простом жилете и полустетсоне, который обычно сидит в салуне за карточным столом и потом тихо сваливает, прихватив денежки, когда герой и злодей затевают разборку со стрельбой.

9 – Уилл Деннисон

В среду повторилась та же история. По пути с работы я зашел к Алу и застал там Райко и Филипа. Оказалось, что они проспали и вакансий им не досталось, но завтра все получится… в общем, старая песня. Противно слушать, так они месяц проваландаются.

Мы пошли ужинать и в подъезде наткнулись на Агнес. Она весь день наводила справки в следственной тюрьме и узнала наверняка, что Хью задержали. Агнес собиралась искать адвоката, чтобы Хью выпустили под залог, и, намереваясь посвятить этому все время, даже бросила работу. Я порекомендовал ей знакомого юриста, которому за два месяца удалось освободить одного моего дружка, которого застукали в офисном здании в четыре утра с полутора тысячами долларов чужих денег в кармане.

Я пригласил Агнес поужинать с нами, но она сказала, что у нее нет денег. За мой счет тоже не захотела, мол, это не в ее характере. Мы попрощались, и я вышел на улицу, где ждали остальные.

– Агнес не хочет с нами идти, потому что ей нечем платить, – сказал я. – Есть еще на свете гордые люди.

– А идиотов все равно больше, – с усмешкой добавил Филип.

– Артистическим натурам этого не понять, они не верят в честность, порядочность и благодарность. Короче, где жрать будем?

Филипу захотелось после ужина пойти в кино на Пятой авеню и посмотреть «Пепе ле Моко», так что мы отправились в Гринвич-Виллидж. Сели в подземку на Седьмой авеню, доехали до Шеридан-сквер и зашли в «Чамлис». Филип первым делом накинулся на перно и дайкири.

В кинотеатре Филип и Райко показали свои матросские карточки, и их пустили за полцены. Филип пробрался между рядами кресел и сел первым, за ним – Райко, я и Ал. Пока шел фильм, Ал все время вытягивал шею, поглядывая на Филипа, а потом перешел в другой ряд, чтобы сидеть поближе.

После кино мы пошли в таверну Макдональда, где собираются гомосексуалисты. Там их было полно, они вовсю кокетничали и по-женски взвизгивали. Мы протолкались к бару и заказали выпить. Старые педики открыто разглядывали Филипа, а молодые, собравшись в кучки, делали вид, что не замечают, наблюдая краем глаза.

В толпе попадались и моряки. Один матросик все удивлялся, куда подевались все женщины в этом сраном городе.

Хорошо одетый пожилой мужчина заговорил с Филипом о Джеймсе Джойсе и заявил, что тот ничего не понимает в литературе. Пыжился как мог, а потом купил Филипу коктейль.

Плюгавый брюнет со слегка безумной улыбкой подошел и попросил закурить. Ал протянул пачку, в которой оставалась последняя сигарета. Тот сказал: «Последняя… но я все равно возьму», – и взял. Ал холодно отвернулся. Коротышка принялся оправдываться, мол, в Гринвич-Виллидж приходится вести себя по-особенному, а сам он из Коннектикута и ищет себе женщину. Потом он заметил у пианино парочку лесбиянок, и глаза у него заблестели. «Женщины!» – воскликнул он и стал проталкиваться поближе все с той же нездоровой ухмылкой.

После Макдональда мы свернули за угол и зашли в «Минетту».

– Интересно, что сегодня делают Бабе и Джейни? – сказал Филип.

– Хорошо бы вечером с ними увидеться, – поддержал Райко.

В «Минетте» было обычное сборище придурков. За столиком сидел коротышка Джо Гулд. Ала толкнул какой-то тип и извинился.

– Ничего страшного, – улыбнулся Ал.

– Я извинился, потому что я джентльмен, – сказал незнакомец, – но вам этого не понять. – Встретив пристальный взгляд Ала, он добавил: – Кстати, я был чемпионом по боксу в Мичиганском университете.

Никто не ответил, и чемпион побрел дальше в поисках новых собеседников. Посетители баров частенько выдают себя за боксеров, чтобы напугать – как черный полоз, который бьет хвостом о камни, изображая гремучую змею.

Некоторое время мы пили, потом Ал присел к хорошенькой девице и стал болтать. Филип остался у стойки, демонстрируя кому-то свои матросские документы, а собеседник в ответ вытащил из кармана какие-то бумаги, доказывая, что был на войне.

– Я подсел за столик к Алу и девушке. Она была совсем тупая, и разговор шел туго. Ал рассказывал про фильм, который мы смотрели, и я упомянул, что бывал в Алжире.

Девушка подозрительно прищурилась.

– В Алжире? Когда?

– В тридцать четвертом, – ответил я. Она продолжала хмуриться, глядя на меня со злобным подозрением. Я чувствовал себя как на старой работе в баре – единственным нормальным человеком в психушке. Никакого превосходства не ощущаешь, только уныние и страх, потому что пообщаться не с кем. Мне остро захотелось домой.

– Слушай, Ал, – сказал я, – мне завтра рано вставать. Пойду, пожалуй.

Проходя мимо заведения Тони Пастора, я увидел, как лесбиянка-вышибала Пэт выкидывает на тротуар пьяного матроса. «Гомики сраные!» – выкрикнул тот, падая носом в землю, потом поднялся и понуро побрел прочь, что-то бормоча себе под нос.

Я прошел по Седьмой авеню, свернул на Кристофер-стрит и на углу купил утренние газеты. У Джорджа слышались звуки потасовки, и я перешел на ту сторону, чтобы посмотреть. Хозяин кабака стоял в дверях подбоченившись – он только что выкинул на улицу сразу троих. Один из них вопил:

– Я пишу статьи для «Сатердей ивнинг пост»!

– Мне плевать, чем ты занимаешься, – отвечал хозяин. – В моем заведении тебе не место, вали отсюда!

Он угрожающе шагнул вперед, и троица отпрянула, но едва стал поворачиваться к двери, все повторилось заново. Уходя, я слышал, как хозяин говорит: «Ступайте куда-нибудь еще, в Нью-Йорке кабаков полно!»

Я задумался о том, что по всей Америке на углах, в барах и ресторанах все только и делают, что спорят ни о чем, достают из карманов всякие бумажки и тычут в нос друг другу, доказывая, что были где-то и делали что-то. Настанет день, и людям это надоест. «Хватит с нас этого дерьма!» – крикнут они и начнут проклинать, колотить и пинать друг друга.

10 – Майк Райко

В четверг ровно в десять Фил плеснул мне в лицо водой из стакана. – Вставай, пора!

Я спал на диване, не раздеваясь, Джейни – в спальне. Филип уже успел умыться, причесаться и привести себя в полный порядок.

Когда мы явились в Юнион-Холл, я еще толком не проснулся, лишь перехватил кофе с сандвичем у греческой тележки.

Едва мы вошли в зал, объявили набор целой команды, десять мест. Подбежав к окошку, я сдал свою карточку, со мной еще шесть человек с первым классом. Я был практически уверен в успехе. Однако диспетчер выкинул две карточки обратно, в том числе мою.

– Какого черта? – завопил я.

– Вот именно! – подхватил другой неудачник.

– Вчера вечером было профсоюзное собрание, – объяснил диспетчер, – а вы, голубчики, не явились. В следующий раз будете знать, как пропускать.

Я протянул руку сквозь решетку и схватил одну из принятых карточек. На обороте стоял штамп: «Собрание, 26 июня 1944 г.»

Выругавшись, я вернулся и сел на скамейку. Подошел Фил.

– Что теперь? – уныло осведомился он.

Я растерянно взглянул на него, потом решительно нахмурился.

– Придется как-то выкручиваться.

Мы погрузились в размышления. Внезапно в голове мелькнула идея.

– Пошли! – Я встал и потащил Фила вверх по лестнице.

В одном из кабинетов какой-то тип разговаривал по телефону. Я оперся руками о стол и начал сверлить его взглядом. Он говорил еще минут десять, потом недовольно повернулся.

– Послушай, товарищ, что за дела тут творятся? – возмущенно выпалил я. – Мы должны были получить работу, и вдруг наши карточки выбрасывают, потому что на них нет штампа собрания! Это что, значит, теперь мы и в плавание уйти не можем?

– Это значит, что вам придется обратиться в другое окно, – объяснил он.

– Но как мы могли явиться на собрание, если вчера были в Вашингтоне? Мы с другом, – я указал на Фила, – двое суток там просидели на дебатах в Конгрессе. Не могли же мы тут штаны просиживать, когда…

– И что вы можете сказать о дебатах? – с интересом перебил меня чиновник.

– Ну… – Я оглянулся на Фила. – Мы с другом просто места себе не находили! Невозможно слушать, как эти реакционные ублюдки из Джорджии и Миссисипи пытаются ставить палки в колеса новому закону!

На лице типа за столом появилась улыбка. Я собрался было продолжать, но тут зазвонил телефон. Поговорив минуту-другую, чиновник повесил трубку, и я снова раскрыл рот.

– Ну вот, значит…

– Давайте ваши карточки, – распорядился он.

Мы выложили карточки на стол, и он проштамповал их.

– Спасибо, товарищ! – сказал я с чувством, словно он только что вытащил меня из тюрьмы после забастовки.

– Здорово! – восхищенно произнес Фил, когда мы вышли из кабинета.

– Обычная психология, – улыбнулся я. – Они хотят направить на флот как можно больше либералов, чтобы разъяснять партийные догмы и вербовать новых остолопов в ряды борцов за дело рабочего класса. У него же на физиономии все написано.

Внизу в зале нас поджидал Рэмси Аллен. Узнав о нашей маленькой победе, он одобрительно усмехнулся. Потом, когда Фил отошел за сигаретами, я спросил Аллена, помогли ли бланки.

– Нет. Какой смысл? – Он горько покачал головой. – Филип сказал, что не хочет плыть со мной.

Я вздохнул, пожимая плечами. Ну и слава богу.

Фил вернулся, и мы снова стали изучать щит с названиями кораблей.

– Сегодня или завтра, – убежденно сказал я. – Ставлю что угодно.

Аллен не отрывал глаз от Фила, но тот не обращал внимания.

– Пошел бы лучше что-нибудь заработал, вместо того, чтобы здесь сшиваться, – наконец заметил Филип.

– А что, это идея, – откликнулся Аллен. – Побелю-ка стены у старой миссис Бердетт.

– Вот и давай, – кивнул Фил, и Аллен тут же исчез.

Мы перекусили в якоре, выпили пива и снова стали ждать вакансий, то читая, то подремывая на стульях. Так продолжалось до самого вечера. Работу на танкерах мы не брали, предпочитая сухогруз. Теперь с законными карточками можно было и покапризничать. Танкеры, которые идут во Францию, встают на рейде далеко от берега, и сбежать с них не так-то просто.

Аллен вернулся часам к пяти и гордо помахал десятидолларовой банкнотой.

– Ого! – удивился Фил. – Ты хочешь сказать, что все это заработал?

Аллен показал квитанции из ломбарда – на два маленьких бриллианта. На вопрос Фила, откуда камни, ответил:

– Пока миссис Бердетт гуляла с собакой, я успел порыться в комоде. Видели меня только ее две кошки.

– Это та самая миссис Бердетт из Мемфиса, к которой ты ходишь пить чай, когда остаешься без денег?

– Да, она старый друг нашей семьи.

– Ну что ж, – сказал Фил, – тогда пошли пропивать.

– А что с кораблем? – спросил Аллен, светясь улыбкой.

– Завтра успеется.

Мы начали с «Якоря», заказав виски с содовой. Бар был под завязку набит моряками, которые получили работу и теперь усиленно заправлялись перед дальним плаванием. Потом мы сели на метро и доехали до Таймс-сквер, чтобы сходить на какой-нибудь французский фильм, но перед кино зашли в итальянскую забегаловку, которая попалась на дороге. Мы с Алленом взяли по бутылке пива, а Фил заказал херес. Он купил «Пикчерс магазин» и принялся изучать по карте положение фронтов.

Нам принесли спагетти. Я сходил к стойке за перечницей, поперчить мясной соус. После еды Фил пододвинул перечницу Аллену и громко сказал:

– Съешь целую ложку? Китсу удалось.

– Ну, не знаю… – протянул Аллен.

– Заодно желудок прочистишь, – продолжал Фил во весь голос, так что за соседним столиком кто-то обернулся. – От язвы помогает. Если Ките смог, почему бы и тебе не попробовать?

Аллен насыпал в столовую ложку перца и взял в рот. На глазах у него выступили слезы, он улыбался через силу, стараясь не морщиться.

– На вот, запей, – сказал Фил, придвигая ему стакан с водой, – чтобы поострее было.

Я поспешно сунул Аллену кусок хлеба.

– Прожуй скорее и проглоти.

– Нет, – запротестовал Фил, – так нечестно!

Аллен выпил воду, слезы потекли по щекам.

– Уф! – Он потряс головой, по-прежнему улыбаясь Филу.

Я был не в силах на это смотреть и снова стал совать ему хлеб.

– Не понимаю, зачем все это!

Аллен продолжал отдуваться все с той же улыбкой на лице, словно идиот, которого жгут на костре, а он хохочет и кричит своим мучителям: «Ну и жарко тут у вас!»

Наконец им надоело. Аллен заплатил по счету, и мы пошли в кино. На выходе из ресторанчика Фил выхватил из пучка спагетти, выставленного в витрине, макаронину и стал вертеть ею как тросточкой. Потом приставил к ширинке и встал в позу, как будто он мочится. Макаронина и в самом деле была похожа на длинную дрожащую струю. Мужчины в толпе вовсю таращились на него, пока не догадывались, в чем дело, а женщины все как одна сразу отворачивались. Фил так и шел до самого кинотеатра с макарониной, привлекая всеобщее внимание.

Аллен купил билеты, и мы поднялись на балкон, где разрешалось курить во время сеанса. С правой стороны был закуток, где обычно собирались педики – во время фильма высматривали краем глаза, кого бы подцепить. Как только мы появились, они все уставились на Фила, а он подошел к пожарному ящику с песком и стал трясти над ним макарониной, приставленной к ширинке. Педиков тут же словно волной смыло. Мы спустились по ступенькам в первый ряд балкона и закурили.

Картина называлась «Набережная туманов» – история французского дезертира, который прячется в Гавре в надежде бежать из страны. Он уже добыл паспорт и взошел на корабль, но перед отплытием решает в последний раз повидаться со своей девушкой. В результате его убивает какой-то бандит, и корабль уходит из Гавра без героя. Конец фильма.

Аллен сидел между мной и Филом, и за все время сеанса не издал ни звука. Когда загорелся свет, я повернулся и спросил, как ему понравилось.

– Лучшего кино я еще не видел, – произнес он со слезами на глазах.

Мы остались на следующий фильм, на этот раз английский. Посреди сеанса Аллен вышел и вернулся с тремя упаковками шоколадного молока. Филип схватил свою и принялся пить, не говоря ни слова. Я вежливо поблагодарил.

После сеанса мы двинулись на Восьмую авеню, чтобы выпить где-нибудь. На углу Сорок второй стоял тощий седой старик, прямо посередине тротуара, и неподвижно глядел в небо, сложив руки. Время от времени кто-нибудь из прохожих останавливался и тоже смотрел вверх, а потом шел дальше. Большинство, впрочем, не обращало внимания. Я думаю, что старик молился.

Бар нашелся ближе к Сорок третьей, там собралась компания грязных потасканных типов в темных костюмах, шулер в кричащем галстуке и с бриллиантовым кольцом на пальце, выводок шлюх, несколько педиков и толпа военных. На фоне завсегдатаев солдаты выглядели оккупантами в чужой разоренной стране.

Мы не собирались напиваться и взяли только пива, а потом спустились в подземку и доехали до Вашингтон-сквер. Аллену явно было не по себе – в квартире номер тридцать два его не слишком привечали.

– Где вы шлялись, черт возьми? – накинулась на меня Джейни.

У нее сидела Барбара. Они только что ходили в «Уолдорф» пить кофе после того, как прождали нас весь вечер. Я сел в кресло и взял на колени кошку, а Аллен пристроился на пуфике посреди комнаты и принялся расточать улыбки направо и налево. Как только Джейни отправилась на кухню за едой для кошки, он тут же вскочил и предложил помочь.

Я включил радио погромче и нашел танцевальную музыку, чтобы как-то снять напряжение, но Барбара продолжала дуться. Фил молча сидел на кушетке и листал «Святилище» Фолкнера. Мне все это надоело, я лег на диван и отвернулся к стенке.

Разбудила меня Джейни. «Убирайся!» – выкрикнула она и швырнула в Аллена книжкой, которая попала ему в плечо. Барбара уже ушла, Фил лежал на кушетке. Джейни ушла в спальню, оглушительно хлопнув дверью.

Аллен вопросительно взглянул на Фила.

Тот пожал плечами.

– Пожалуй, и в самом деле…

– Хорошо, пока, – сказал Аллен и направился к выходу.

Я вошел в спальню, закрыл за собой дверь и стал раздеваться.

– За этим тоже присматривай! – фыркнула Джейни.

– За кем?

– За твоим драгоценным Филом.

– Почему это?

– Знаешь, почему он так рвется с тобой в плавание?

Я бросил штаны на стул.

– Почему?

– Потому что он педик и подбивает к тебе клинья!

– Да ладно тебе.

– Ты мне не ладь! Однажды ночью на корабле припомнишь мои слова.

Я вздохнул и покачал головой. Джейни сердито отвернулась.

– Как хочешь, мое дело предупредить. Рэм-си Аллен знает его лучше тебя.

– Радость моя, ты спятила.

– Уже год мы живем вместе, ты обещаешь жениться, берешь у меня деньги, а сам шляешься по ночам с компанией педиков!

Голос у нее дрожал. Я саркастически усмехнулся.

– Ловко! Понятно теперь, кто тебе нашептывает всю эту чушь – Рэмси Аллен! Ты же понимаешь, он что угодно соврет, лишь бы сорвать это плавание…

– Одно я понимаю, только одно, – крикнула она, – ты сам скоро станешь таким, как они! Может быть, уже…

– Верить Аллену просто глупо! – продолжал я.

– А что, скажешь, неправда? Ты спишь с этой сукой Хелен, даже давал ей деньги, а мне ты дал хоть что-нибудь?

Ну и ну… Я вытаращил глаза.

– Кто тебе такое сказал?

– Думаешь, я дура? – взвилась она. – Или слепая, не вижу, что вокруг происходит?

– Да что происходит?

– Ты задумал свалить в Рино с Деннисоном, с этим бандитом, вот что! Хочешь избавиться от меня, только не надейся!

– Какого…

Я едва увернулся – Джейни попыталась въехать мне коленом в пах – и тут же получил в глаз маленьким жестким кулачком. Развернувшись, я залепил ей хорошую пощечину.

На столике у кровати, кроме большой пепельницы, доверху набитой окурками, скопилась всякая всячина: книги, газеты, будильник, пустые стаканы, колода карт, пилки для ногтей и коробочка с тальком. Падая, Джейни перевернула столик, и все это посыпалось на нее сверху.

– Ах ты, гад! – заорала она, отплевываясь, вся в окурках, с лицом, запорошенным тальком и пеплом, в задравшемся платье. – Красоту мою хочешь испортить?

Я вышел в гостиную.

Филип сидел на диване, ухмыляясь во весь рот.

– Дорогой, – томно воскликнул он, – я больше не в силах скрывать свою любовь!

– Заткнись, без тебя тошно!

Из спальни доносилось всхлипывание.

Выждав немного, я вернулся. Джейни так и сидела на полу. Я поднял ее, бросил на постель и стал целовать. Немного погодя она встала и занялась лицом, потом вернулась ко мне.

– Вот вернешься из плавания, найдем новую квартиру.

На следующее утро мы с Филом поднялись довольно рано. Джейни уже не злилась. Она поджарила нам яичницу с беконом и выставила на улицу – затеяла большую уборку.

Работу мы получили к вечеру, перед самым закрытием Юнион-Холла. Сухогруз класса «либерти» под названием «Харви Вест» ждал нас в гавани Хобокена.

– Явитесь завтра в восемь утра. С вещами, – сказал диспетчер.

Мы поднялись в контору и получили направление на корабль.

– Ну вот, дело сделано, – заметил Фил.

– Ага, – улыбнулся я, – теперь надо обмыть.