Текст книги "Мое образование (Книга Cнов)"

Автор книги: Уильям Сьюард Берроуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

На корабле, стояшем посреди реки на якоре. Я сижу за длинным столом со старым доном мафии. Он худ и элегантно одет в светло-серый костюм с полосатым галстуком. У него тоненькая, точно прочерченная карандашиком бородка в ямочке подбородка, отчего вид у него как у Мефистофеля. Официанта услали с каким-то поручением. Дон направляет его к выходу, и тот сквозь дыру падает в воду.

Я смотрю на свое лицо в зеркале. Оно гладкое, хотя у меня оспа. Какое-то новое средство. Оспенные ночи прошлого века. Застряли в девятнадцатом веке. Брайон говорит об обязанностях Господа Бога. Представь себе тысячи лет боли сердечной – видеть, как твои творения умирают.

Какой же там еще эпизод, который я не могу припомнить? Канонерка на Путумайо. Груз снов. Херцог. Мик Джеггер. Майкл В.Купер.

Очень яркие сны, не могу поверить, что я по-прежнему не во сне, когда проснулся, не уверен, где именно нахожусь.

Я был в морском круизе. Всех пассажиров попросили дать некую клятву пересесть на другое судно и продолжить путешествие. Я и еще несколько человек отказались. После чего нас отогнали в сторону. Меня поместили в маленькую комнату с тремя койками, раковиной умывальника и унитазом, голые белые стены, грубые охранники, и предполагается, что мы просидим тут полгода, по меньшей мере, и нас будут лечить. Всем этим заправляет Мэри Кук, но версия моложе и изящней, вроде жены Теда Стёрджена(49).

В какой-то момент мне дают автоматическое оружие, чтобы я охранял каких-то туземцев, которые мне кажутся безобидными. Союзник принес мне тридцать второй в кобуре. И сразу же мы совершаем побег в грузовике через больницу. Тараним химический аппарат, мензурки и контейнеры и вырываемся на другую сторону. Пока никакого шума и криков. Похоже, у нас все получится. Теперь я вспоминаю. Больницу никто не может покинуть без другой половины. Кажется, в этом-то все и дело... только один пассажир отказался, смутный человек средних лет. Я так и не разглядел ясно его лицо, но он был в одной из этих коек. .32 – мой старый "Смит-и-Вессон" 32 калибра. В какой-то момент мне его приносит мальчик-араб.

Три низеньких человека перед домом. Я выхожу и бросаюсь на них. Один превращается в кота, и руки у меня все в крови от его когтей.

Гостиничный номер в Стране Мертвых, вместо окна – корзина. Корзина замещает маленькую картину желчно-желтого цвета. Я снова вешаю картину на место. Глядя сквозь корзину, я вижу, что напротив – раковина, а туалет и душ – на дне шахты глубиной футов в десять. Как же я буду пользоваться раковиной и не падать в эту шахту?

Ищу, где можно позавтракать. Сижу с Брайоном в вестибюле гостинице. По какой-то причине атмосфера кошмарна и угнетающа. Никто не подходит и не предлагает обслужить, а я сижу у стойки... Подходит девушка принять мой заказ: яичница, бекон, тост и кофе. Кажется, она не понимает, что я говорю. Мужчина затем ставит передо мной тарелку супа. В супе два толстых стебля спаржи, у него слабый сладковатый привкус и он довольно несъедобен. Ресторан размещается на платформе.

Я ищу доктора Эйсслера. Через дорогу от ресторана – ряд многоквартирных домов, и он должен жить там. Вижу вывеску. Поднимаюсь по лестнице в очень большую приемную. Туда ли я попал? Нужно справиться с указателем внизу. Когда я выхожу, входят несколько пожилых хорошо одетых евреев.

Необъяснимый сон несколько ночей назад: Будапешт... кто-то хочет, чтобы я написал киносценарий. Там поднос с конфетами и карамелью, среди прочих предоставленный лордом Гудманом(50). Я спрашиваю о сценарии:

– Что такое Сосиска?

Он показывает мне нечто вроде медальона, состоящего из двух кусочков металла, соединенных короткой цепочкой. Металлические кусочки маленькие и тоненькие, как собачьи бирки, и на одной надпись неизвестным мне шрифтом.

Проводил чтения в Вичите. Пять дней утомительного подбора, редактирования и репетиций. Хронометрированные репетиции воздались отличным чтением. Дэвид Оле сказал, что лучше он у меня ничего никогда не слышал. Джеймс добавил, что он мною гордится. Все очень хорошо. Еду обратно в огромном фургоне Уэйна с холодильником, душем, туалетом, койками. Пустынная местность, сожженная трава до неба на многие мили. Ни единого дома. Несколько клочковатых деревьев, шелковица, без сомнения.

Я читаю "Негр с "Нарцисса""(51). Перечитываю или просто читаю впервые. Конрад устанавливает значимое отношение между человеком и окружающими стихиями – городами, джунглями, реками и людьми, – которое наука категорически отрицает. Тем не менее, это отношение – тонкое, и его нужно постоянно перевоссоздавать. На страницу он заносит творческое наблюдение. Читаю сцену шторма в "Негре с "Нарцисса"":

"...В усталом ожидании жестокой смерти не было слышно ни единого голоса; все онемели и в мрачной задумчивости прислушивались к кошмарным проклятиям шквала... Небо растягивало, и над судном блеснул солнечный свет. После каждого порыва разрушительного моря в мелькании брызг над дрейфующим корпусом арками взметались яркие и мимолетные радуги. Шквал завершался прямым ударом, сверкавшим и резавшим, точно клинок..."

На этом месте я остановился и посмотрел на унылый пейзаж без единого намека на величие или одухотворенность. Теперь я передвинул закладку вперед наобум, чтобы не мешалась, а когда начал снова, то читал уже эпизод пожара из "Юности"(52), и только прочтя целый абзац, понял, что чего-то не хватает. Выглянув в окно, я увидел вдалеке, слева от себя, дым и пламя. Горела трава, я полагаю, это как-то связано с урожаем.

Ощущение ужаса. Зашел в другую комнату. Слез его ноготь на пальце ноги. Маленькие школяры. Встретился с Л.Роном Хаббардом(53). В пустой комнате с токарными станками и обвалившейся штукатуркой, почему-то вызывающей в памяти брошенную танцевальную студию. У него мертвое белое лицо и белый костюм из какого-то материала, похожего на прутья.

– Я давно очень хотел встретиться с вами.

Здесь Иэн с подружкой. С моей стороны – безразличие.

Не существует нищего, сравнившегося бы с Крикуном: он визжит, стонет, вопит и хнычет от хронической боли. Слышно его за двадцать кварталов. Ужасно, когда попадаешь в лапы двадцати таких Крикунов, и все тянут к тебе свои корявые, изуродованные руки.

Кэбелл, Дин Рипа и Морт приезжают в машине на вокзал. Кэбелл одет в серый костюм. Морт и Дин – в рубашках с коротким рукавом. Я спрашиваю Морта, кто за рулем.

– Где старик?

Он показывает в сторону вокзала. Я вижу там отца в светло-коричневом костюме, он стоит под часами. Иду к нему. Мы обнимаемся.

Джеймс и остальные сидят кружком. Я в ярости от того, что меня игнорируют. Откуда вообще это появилось? Так далеко от всего, что я даже отдаленно чувствую, очевидно, что это – смещение из какого-то другого контекста времени/пространства.

Бассейн. Два мальчика пробуют воду кончиками пальцев.

– Холодная? – спрашиваю я.

– Очень холодная.

Я стою на карнизе примерно в пятнадцати футах над глубоким бассейном.

Большое здание, вроде склада, напоминает Раффинери в Брюсселе. Там Флетч, причем очень нежный. Его несет женщина, пока мы спускаемся по длинной деревянной лестнице, до земли шесть футов.

Перебивка на стол с закусками. Какие-то фрукты и фруктовое мороженое в вазочках, и я из одной ем. Кажется, я должен читать, но у меня с собой нет записей. Может, сымпровизировать? Тут я замечаю, что и публики тоже нет, если не считать одного техника, который возится со звукоусилительной аппаратурой. Поэтому, наверное, чтения – не прямо сейчас. Тем не менее, когда мне дают тарелку с едой, я узнаю, что мой гонорар 3,200 долларов.

Я разделен на троих человек. Один – в сером костюме, который занимаю я сам. Есть и другой в сером костюме с широкими плечами – гораздо моложе... и третий, очень молодой, в свитере. Я обнимаю его и спрашиваю, все ли у него хорошо. Он очень слабым голосом отвечает:

– Да, со мной все в порядке.

Вот одежда его снимается от пояса и ниже. Ему сделали какую-то операцию. Похоже на освежеванный пенис. И другой набор гениталий. Я потрясен и опечален, и начинаю всхлипывать... слезы капают на его изувеченное тело.

Кажется, что мы – Джеймс, Майкл, Билл Рич, Джордж – нас несколько -действительно взяли планету в свои руки по умолчанию, заняв пустующее место, которое никто иной не смог или не пожелал занять. Я лежу на лежаке в комнате, где не хватает одной стены. Я говорю:

– Я буду Шерифом.

Тот же сон продолжился на другой день. Как я уже сказал, мы всем управляем, но я подчеркиваю, что именно это и есть самый опасный момент, поскольку мы ожидаем массированных контратак по многим фронтам... ЦРУ, КГБ, Мафия, Ватикан, Ислам, Корпоративный Капитализм, Англичане, Моральное Большинство. Я выдвигаю себя Директором Полиции и Контрразведки, которые будут работать под одним центральным командованием... без разделения на уголовные дела, шпионаж, все эти конфликты намерений и неразбериха.

~~~

Гостиница. Страна Мертвых. Проверяю, на месте ли ключ. Вышел пообедать. Десять вечера. Китайский ресторан. Там Энтони Бэлч. Похоже, уже слишком поздно.

Жмурки: вот – видно, вот – не видно, если ты не бдительный.

Прохожу мимо китайского ресторана и вижу, что в глубине за столиком у входа на кухню сидит Энтони Бэлч. Это подсказывает мне, где я нахожусь, поскольку Энтони скончался некоторое время назад. Мне также приходит в голову мысль, что не все хорошо. Еще я понимаю, что особенного выбора у нас нет, поскольку Энтони терпеть не может китайскую кухню. В любом случае, уже десять часов, и кухня, кажется, быстро закрывается, а между мной и дверью стоит грозная фаланга официантов. Здесь все наоборот, понимаете, но на улицу они меня выпустят. Где Энтони? Здесь люди исчезают и появляются. Лучше вернуться в гостиницу, пока она еще на месте. Я бросаю взгляд на свой ключ. Там есть ключи, которые сминаются в комок холодной пайки. А гостиница – яма в земле.

Проснулся в ломках от кошмарного страха призрака. Ричард Элович выходит купить "Мизинчики". Во Франции – воскресенье. Ему, наверное, придется поискать. Я говорю, что никогда в жизни не боялся ничего, кроме призрака. Чей это призрак?

Со мною в постели – очень бледный, безволосый, голубоглазый кот. Странного телесного, розовато-белого цвета. Мы с Иэном разговариваем со Стариком Гетти. Он очень дружелюбен, говорит, по большей части, с Иэном, который лучше приспособлен понимать тайны акций, фьючерсов и инсайдерных операций.

Я в гостинице. Пришлют ли мне кофе? Большая студия. В ванной нахожу кошку, неким образом присоединенную к стене. Я поднимаю ее. Она жива? Там – большой монтаж из фотографий и открыток. Я не уверен, это я делал или нет. Старик Гетти исчезает в двери, прорезанной в очищенной от штукатурки и побеленной кирпичной стене.

Жак Стерн вышел на фарт в Германии. Замазался. Нужно еще разок. Похожий на облако занавес. Что это такое? Я еду в Гонконг встретиться со своей семьей. Предусмотрительный гражданский служащий говорит мне, что стоит 30-градусная жара. Я полечу в Нью-Йорк на импровизированном самолете. Серый занавес через все небо, и гор не видно. Этот серый занавес. Инопланетное вторжение. Старая еврейка разговаривает со мной в открытой галерее и говорит, что Гонконг ей нравится больше всех остальных городов, кроме Майами.

– Просто всех там знаете. Так уютно.

Я указываю ей, что такие места меняются. Таким раньше был Танжер, в старые добрые дни бара "Парад".

У меня комната со стеклянной передней стеной, выходящей на улицу. Я вышел прогуляться в метель и теперь не могу найти ключ. Гостиница в Панаме с мамой и отцом. Они в номере 216. Я не уверен, какой номер у меня, когда спускаюсь вниз на завтрак. Комната 218? Правильно.

Хаотичный дом на окраине Панамы. Осыпающиеся стены и рекламные щиты на фасадах. Смутный район, пустой ресторан на разных уровнях, вроде "Ле Драгстор" в Сен-Жермен-де-Пре. Мама стоит в отдалении ниже меня. Я – на площадке пролетом выше. Она говорит, что доктор Брэдли (мой ветеринар) не советует оперироваться. Помахивает какими-то бумагами и говорит:

– Совет смущают твои квитанции квартплаты.

Снаружи много собак.

~~~

Когда позвонили в дверь, профессор только докурил косяк у себя в спальне. Еще он зажег сандаловых благовоний... абсурдная предосторожность, как он сам почувствовал. Он закрыл дверь и заметил, что не может разглядеть своего посетителя в стеклянные панели, из которых состояла верхняя часть его входной двери. Значит, гость должен быть маленького роста. Наверное, мальчишка из газетного киоска пришел за деньгами, как это бывает каждые две недели. Профессор за этим не следил. Он оплачивал чеком и в обмен получал маленький квиток из желтой бумаги.

Он открыл дверь – там стоял маленький мальчик, одетый в странно устаревшую одежду, точно он только что возник из русской деревни.

– Здрасьте, я ваш новый разносчик газет. – Он наморщил нос и улыбнулся. – И не чую ли я то, чего не должен?

Профессор холодно на него взглянул – но уже знал, что это мрачный провал.

– Не возражаете, если я зайду в дом, ведь правда же, пока вы вынесете чек? Сами видите, какая жара снаружи.

Профессор сел за свой универсальный стол – для еды, работы, приема посетителей, – выписал чек на $7.35 и протянул мальчишке.

– Ох, ты ж, боже мой, я, кажется, забыл свои маленькие желтенькие квиточки. Как же неосмотрительно с моей стороны, а? Но люди временами бывают неосмотрительны, сами знаете. Рассеянный профессор, например? Не помнил, что совершал развратные действия по отношению к ребенку, не так ли?

Собрав все свое мужество из бездонных глубин унизительного страха, в котором он сейчас барахтался, профессор проскрежетал:

– Ты – не я, пацан.

– Нет, конечно. Я нахожу, что в это довольно сложно поверить... как и множество других людей с довольно строго правовым образом мыслей. А что именно является содомией с отягчающими последствиями? Кто пошел и отягчил эту старую грязную тварь?

Мальчишка выплюнул последние слова, и лицо его исказилось ненавистью. А затем, к крайнему ужасу профессора, который к этому времени уже готов был грохнуться в обморок, расстегнул ширинку и выволок эрекцию.

– Нравятся большииие?

– Чего тебе нужно? – пискнул профессор, точно мышь в ужасе.

– А чего нужно всем в капиталистическом обществе?

– У меня нет денег.

– Нет, есть. Какие-то деньги у вас есть. И у вас – мощная мотивация достать еще больше денег. Растлители малолетних в Штатах долго не протягивают, вы же знаете. Лежат вот здесь, у себя на дворе для тренировок, с заточкой в заднице. Так уж вышло, что я могу направить вас на путь, как заработать денег, которые вам понадобятся.

Профессор быстро восстанавливал самообладание. Проясненная ситуация утрачивает большую часть своего ужаса и трепета.

– Я преподаю литературу. У меня нет доступа к секретным материалам.

– Я знаю это, разумеется.

Мальчишка заскрежетал зубами отвратительно-многозначительно. Нашш нашш... он наш. ("Наш" – кодовое слово КГБ, обозначающее "завербованного".)

23 октября: день, когда застрелили Голландца Шульца. Снится, как я ныряю в какую-то довольно грязную воду в подвале. Озеро с крупной рыбой. Я ракетой взмываю в небо. Там Джон де К. Разговаривает с Берноном Вудлом, побывавшим во Вьетнаме. Укусила собака.

Проснулся в странной комнате. Все очень ярко и ясно. Там отец с психологом. Понимаю...

– Ну вот, позвольте сказать вам, она того не стоит.

О, думаешь ты, его активно заботит происхождение языка.

Я выступил экспромтом. Там Энтони. Он говорит:

– Я бы использовал больше нюансов.

Приезжаю в "Антуанз" в Новом Орлеане.

В южноамериканском городе с Джеймсом и Дэвидом де К. Они собирались в другой город под названием Чилланос. Я решаю остаться там, где сейчас, если комната еще не занята. Адрес – какая-то улица, 77, и комната у меня номер 12.

Проснулся, услышав тихий вскрик, как от страха. (Майкл рассказывает о кошмарах после ночи Всех Святых. Он обнаружил, что его дом ограбили... а потом медленный ужас от того, что взломщик до сих пор в доме. Перед ним сидела его кошка Штука, глаза у нее отслоились желтым, и она заговорила. Он проснулся, вскрикнув от страха.) Сев в постели, почувствовал, как мурашки бегут у меня по спине.

Я был в гостинице в Стране Мертвых. С балкона видел прекрасные пейзажи в светлых и темных тонах зеленого. Там были долина и склон холма передо мной, со светло-зелеными пальмами. Зеленый участок слева, болотистая почва с озерцами воды тут и там, а дальше влево – лагуна. Это Порт-Черчилль.

Глашатай говорит мне, что в номере 24 меня желает видеть Алекс Троччи(54). Я иду в номер 24, и там, на постели – Иэн. Алекс сидит на стуле. Мне нечетко видно его лицо, и он ничего не говорит. Немного обнимаюсь с Иэном, но все вскоре идет не так. Я ухожу и снова вижу Иэна. Где именно находится Порт-Черчилль?

Иду по улице в Лоуренсе. Я знаю, что всем Лоуренсом управляет один человек, и я с ним должен связаться. Захожу в тупик, где в подвалы на нескольких уровнях спускаются книжные киоски. Перед киосками, кажется, никого нет, а сами они покрыты дерюгой, и за прилавками спят люди. В щели между ними мне видно вниз футов на пятьдесят.

Я на лодке отплываю от пирса на Харбор-Бич. В лодке передо мной сидят другие люди. Я замечаю маленький водоворот, диаметром фута два. Оборачиваясь, вижу, что водовороты цвета, красного, белого и синего, окружают лодку. Почему они опасны, я не знаю, но они опасны, и я правлю назад по глубокой черной воде и избегаю этих водоворотов цвета.

Билл Рич и ваш корреспондент отправляются пострелять. Мы заезжаем за "Жирным" к нему домой: дом этот – странная футуристическая конструкция. На втором этаже – широкое окно, шести футов в поперечнике. Я вижу его там, в постели, но он не внемлет нашим призывам. Мы входим в большую комнату, открытую с одной стороны, и Жирный спускается по винтовой лестнице, неся большой контейнер с присоединенной трубкой, через которую он вдыхает какой-то пар от его "азиатского гриппа".

Сразу за открытой стороной комнаты и двухфутовой стенкой – большое озеро, пятидесяти футов глубиной и пятидесяти футов шириной, в длину -триста футов. Вода такая чистая, что я сначала не осознаю, что это вода. Ясно, что Жирный не в том состоянии, чтобы ехать стрелять. Там еще есть женщина под пластиковым покрывалом, открытым с обоих концов.

В Сент-Луисе, в самолете, летящем точно на юг к Мемориалу Джефферсона на бульваре Линделл, где хранятся трофеи Линдберга(55) – я полагаю, они до сих пор выставляются. Я когда-то собирался их украсть, но, к счастью, дальше замыслов дело не пошло.

В небе над Мемориалом я вижу предмет, похожий на те бляхи, которые носят липовые фараоны в Мексике: продолговатые, длиной примерно три дюйма и шириной два, одна бляха лежит на другой, поменьше, так что все устройство – по крайней мере в дюйм толщиной. Только эта бляха в небесах была длиной фута три, шириной два, а цвета – синий и золотой. Я показываю ее Морису Жиродиа(56), который уже умер, но он не придает этому значения.

Самолет теперь поворачивает на запад, и небесная бляха смещается на северо-запад, поэтому теперь от самолета справа. Глянув вниз, я вижу, что город в огне, как после бомбежки, самолет внезапно встряхивает, и я думаю: Ох, черт, вот оно.

Это совершенно реально, и я пытаюсь сдержать страх. Я, кажется, сижу в маленьком отсеке с медным люком в днище и думаю: Боже мой, если этот отсек распахнется...

Дальше – с какими-то людьми я перед гостиницей или универмагом. Захожу внутрь и сажусь с другими людьми в помещении размерами примерно с мою переднюю комнату здесь, двадцать на двадцать... несколько столов, повсюду сидят люди, и я говорю:

– Как тут насчет обслуживания?

И люди за другим столиком подхватывают:

– Да, в самом деле?

Я сижу с Джеймсом и Майклом и начинаю думать: что-то тут не совсем так. Я не помню, чтобы мы приземлялись в аэропорту и приезжали сюда такси или автобусом. Они тоже не помнят. И некоторых гостей, похоже, колбасит. Мы достаем пистолеты, которые, очевидно, – в нерабочем состоянии.

Недавно снился еще один сон об "авиакатастрофе" – очень реальный, и я думаю: Вот в самом деле и всё. Но потом приземляемся на улице.

И несколько снов в автомобиле или поезде, которые едут очень быстро и вот-вот в любой момент разобьются. Я переживаю тот же самый реальный страх, который чувствовал бы, бодрствуя. С другой стороны, я, не задумываясь, прыгаю с высоких зданий, обрывов, чем выше, тем лучше, зная, что плавно спланирую вниз. Самый настойчивый возобновляющийся сон, почти еженощный -безуспешная попытка раздобыть себе завтрак или какую-либо другую еду, и лишь очень редко удается найти какое-нибудь совершенно несъедобное блюдо. В обслуживании обычно мне грубо отказывают.

Я стою на площадке наружной лестницы... второй этаж. Заглядывая через окно в комнату со скошенным потолком, я вижу Флетча. (Он на заднем крыльце, и я вижу его в кухонную дверь.) В комнате несколько крупных котов, от двадцати пяти до тридцати фунтов весом и странных окрасов... большие кляксы красно-пурпурного цвета и черно-пурпурного. Флетча, кажется, они не достают. На площадке лежит расплющенный, высохший, пыльный трупик маленького серого кота, настолько вдавленного в площадку из серого дерева, что я едва различаю окаменевшие контуры.

Сцена секса с Майком Чейзом. Он нагишом стоит передо мною на коленях, – но на приподнятом подиуме, так, что мое лицо на одном уровне с его промежностью. У него полуэрекция, и все как-то кажется очень правильным. Как именно? Вспоминаю сон о Майке Чейзе – в комнате с желтыми обоями в старом западном отеле – и говорю:

– Застряли в девятнадцатом веке...

Этот сон, на самом деле, приснился в воскресенье, 22 декабря. Значит, сегодня – канун Рождества. А вчера вечером я листал "Книгу животных Одюбона"(57); столько прекрасных существ... Летучая Собака, вылитый Флетч, и Черный Лемур. Понимаю, насколько я люблю животных... млекопитающих, то есть... ласок, скунсов, росомах, тюленей и галаго. Я просто превращаюсь в Святого Франциска последних дней. Сегодня утром спас крысу от Рыжей. Она до сих пор где-то в доме.

Очевидно, коты странной раскраски, приснившиеся мне в ночь субботы, были предвидением тех животных, которых я видел вчера вечером в книге.

У турникета Иэн дал мне шестипенсовик опустить в щель, а сам прошел вперед. Я спрашиваю себя: следует ли мне вернуться за шляпой? Решаю, что не стоит, боюсь отстать от Иэна. Поэтому я со щелчком прохожу вперед, но Иэна нигде не видно, что кажется странным. Я прохожу в комнату с круглым столом, вроде библиотеки, где сидит мама. Мы отправимся в поездку... мама, Иэн и я, но где же Иэн?

В вестибюле перед библиотекой встречаю Ховарда Брукнера(58). Мы с ним смотрим во двор. Что там находится? Не могу вспомнить. Просматриваю картинки с кошками в поисках изображения Нытика. Нет ни одного абсолютно точного, и большинство фотографий смазаны или нечеткие. Читаю о банде малолетних преступников, которые рыскали по улицам, убивая кошек. Что же это за кошмарная жлобская планета. Господствующий вид состоит из садистских ублюдков, чьи рожи несут на себе отличительные черты духовного истощения и распухли от тупой ненависти. Безнадежнейшая дрянь.

Где-то на юге Франции. Я забыл название гостиницы в конце линии. Нахожу дорогу назад, и в коридоре там – две маленькие собачки, серая и черная, они идут за мной ко мне в номер. Должно быть, это Собаки-Привратники, о которых есть во сне про татарское платье. В "Невыносимом Бассингтоне"(59): Комус Бассингтон, воплощение порочного, невыносимого ребячества, на прощальном ужине. На следующий день он уезжает в Африку. За ним в столовую заходит маленький черный пес. Да, он шел и за его отцом перед тем, как тот убился, когда его сбросила лошадь. Явное предвестие смерти.

Название гостиницы – "Фармасиа". Она очень далеко, и две собачки, которые тоже ищут себе место, – в коридоре. Возобновляющаяся тема. Должно быть, это – Собаки-Привратники. Не могу найти подходящего Комуса. Воплощение порочного конца в прощальном ужине. Он здесь далеко от базы. На следующий день. Улицы, но я не могу определить Францию. Конец линии. Подземка. Христа ради. Христос в бетоне. Двадцать одна маленькая собачка-привратник перед самой смертью определенно Комус... ave atque vale(60). C моим черным псом вспоминаю пятницу. Сегодня подготавливаю Хватку, моего ирландского терьера. Там Боулз. Я говорю:

– Мы изучили ее планету ужасных черных дворняжек.

Проверяю цвет на оригинальном деторождении ее трогательные косточки заперты в конторском шкафчике к татарскому сну не уверен насчет двери ибо она выдвигает вперед маленького меня снова то же самое неправильное написание следует за мной ко мне в номер ходячее слово уходящее корнями в римские времена снова революция дружок по части наций...

~~~

– Как насчет улиток?

Холодное чувство – страх ночного кошмара.

Полковник, Гражданская война.

Северная Дакота. Ему осточертело.

Оркестрировать пение.

Составить симфонию из перекрывающегося замедляющегося, ускоряющегося пения. Прогнать пение задом наперед.

В гостинице, в большой гостинице Страны Мертвых. Эскалаторы, лестницы на множестве уровней, эскалаторы, лестницы, рестораны. Несколько раз я замечаю Иэна на эскалаторе – или он проходит по коридорам и приемным. У стойки – длинная очередь людей, они ждут своих номеров. У меня забронирован 317-й, но я в этом не уверен – столько душ сюда заезжает. Многие похожи на американцев, некоторые, вне всякого сомнения, -военнослужащие с короткими стрижками и с рюкзаками.

Нахожу Иэна в бельэтаже, перед бутиком. Весь этот участок – огромный аэропорт: вокзалы, доки, отели, рестораны, фотоателье. Он извиняется и входит внутрь. Через минуту я захожу следом и прошу девушку позвать Иэна Соммервилля.

– Ах, да, – отвечает она. Иэн выходит. Несколько отрывочных фраз.

– Брайон здесь?

– Нет, он не придет.

Интересно, сохранилась ли у меня еще бронь на номер? Вчера я ночевал на тахте в комнате, где спали еще четверо или пятеро. Кабинки. Несколько черных девушек. Иэн разговаривает с ними о каких-то делах, но что это за дела, я не знаю.

Неверные повороты. Потерял след. Нас приводит к этому бутику на чужой планете. Даже представить себе не могу, где он сейчас... дома, а я -нет... и ничем уже не сомкнуть эту брешь. У него дело, о котором я не имею ни малейшего понятия. Вернусь в Америку.

Под синим одеялом нахожу фрагменты наконечника стрелы, желтую кошку, старый мотоцикл. Мне следует поставить пломбы в колени и зубы. Правительство отъехало писать книгу в соавторстве с Тимом Лири. Играю в кости на таблетки морфия.

Я в поезде. Виден Гудзон. Остров. Схожу с парохода. Развалины дома из красного кирпича... щебень, кирпичи, балки... ванна. Кто здесь жил? Посетители встретят меня здесь. Хожу по острову. Кусты... деревья... скалы... немного. Площадью примерно в акр, может, меньше... переключаюсь на озеро Одинокой Звезды. Зияние спокойствия. Повсюду снег. Перед камином... теперь в комнате, растворяющейся в длинных серых пустых дорогах и канавах... перемещаюсь теперь уже очень быстро.

День рождения Брайона Гайсина. Танжер переместился на приблизительное место Галифакса. Кажется, города передвигают с места на место. Произошел какой-то фундаментальный планетарный переворот. Я приезжаю в Танжер и встречаюсь с Конрадом Руксом(61). Говорю ему:

– Я прошел пешком через всю Сибирь. Это заняло два месяца. Пришлось убить пятерых... Нью-Йорка больше нет.

Я, кажется, прошел на запад от Берингова пролива через всю Сибирь и север Европы. Переправился через Атлантику, и вот я здесь.

– Кто под Танжером? – Я направляюсь на запад от Танжера в пустынные неизведанные места.

Гостиница при аэропорте в Лондоне. В аэропорту встречаю Бернона Вудла. Он направляется в Париж.

У меня очень мало денег – лишь две монетки по десять шиллингов и немного мелочи. С деньгами должна приехать мама. В моем гостиничном номере жуткий беспорядок. Наконец, приезжает Аллертон в весьма пижонском английском пальто – светло-рыжем с эполетами, ремнем и прочими финтифлюшками. Он все уладит с гостиницей. Кажется, что моя мама – это он.

Я в Южной Америке, пытаюсь найти некий особый лагерь. Ко мне туда подъедут остальные. Указания, как до него добраться, очень путаны. Я выхожу, а на улице довольно сильная толчея, она выглядит смутно латиноамериканской. Я бросаю взгляд на другую сторону узкой бухты. Вижу, что время – 12:15. (Часы похожи на луну.) Остальные должны присоединиться ко мне в 1:40. Надеюсь, они лучше меня знают, где именно. В гостинице я оставил свой скаутский нож. Решаю, что еще успею вернуться за ним. Прохожу мимо лавки с ножами в витрине, но решаю не покупать.

Встречаю Джерри Эванса. Мы как бы делаем с ним это... по крайней мере, он мельком показывает твердый член. Затем он с сумасшедшей скоростью гонит по улице с односторонним движением не в ту сторону. Мы едва не сталкиваемся с грузовиком. Обычно в снах о быстрой езде за рулем – мой отец. Джерри что – мой отец? Хммммммм. Опасность представляется очень реальной. Нет чувства, что это всего лишь сон.

Проснулся от кошмара, отхаркивая рвоту, вызванную грыжей. Сон был об укладке вещей. У всех остальных багаж уложен, и все готовы ехать. Дорогие чемоданы, сплошные кожаные ремни и зеленое полотно. Не могу найти бумажник. Смотрю в карманах костюмов, развешанных на крючках по стене. Кто-то еще помогает мне искать, и я, в конце концов, нахожу бумажник в корзине с грязным бельем. Обычная суета... грязная коммунальная квартира.

Иэн очень дружелюбен. Попытаюсь раздобыть себе завтрак. Надежда вековечная, говорит чувак. Иэн утверждает, что руки у меня – как у еврея. Самое однозначно безумное замечание, которое я могу припомнить. Я соглашаюсь. Ну, кто станет отрицать такое голословное утверждение?

Поехал в Каменный Дом пострелять. Я жил в нем почти год, когда впервые приехал в Лоуренс. Теперь там живет антрополог Билл Лайон. Он пытается свести меня с каким-то шаманом. Мне хочется изгнать Мерзкого Духа(62). Он говорит, что через десять дней здесь будет Хромой Олень. Он, конечно, способен на большее, нежели любой психоаналитик.

Здесь также кто-то из бывших студентов Билла. Мне удается выдоить из него разумную горстку пуль. Возвращаемся в дом выпить, и в нем вдруг просыпается дух противоречия: что бы я ни сказал, ему непременно нужно вставить последнее слово. Приглашает нас на гурманский обед в Канзас-Сити. Я хмыкаю и отвечаю, что нужно посмотреть, что у меня запланировано. Это вызывает тему еды. Я говорю:

– Когда делаешь карри, нужно сначала заправить его чуть-чуть поострее, а потом смягчить свежими персиками, сливами или медом.