Текст книги "Солдаты"

Автор книги: Уильям Форстчен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

Глава 14

Ганс смотрел вверх на красное солнце, которое, казалось, висело неподвижно в полуденном небе.

В лагере под ним творился сущий кавардак, территория от стены до стены была заполнена ранеными и испуганными беженцами. Мортирные снаряды падали внутри с ужасающей регулярностью, и не было ничего, что он мог бы сделать, чтобы остановить их. Единственное артиллерийское орудие затихло, закончились снаряды, оставшиеся в живых из его расчета стали поднимать выломанные из стены кирпичи и бросать их, когда бантаги нахлынули к внешней стороне стены. На всем протяжении железнодорожной насыпи, чины после нескольких часов неистового сопротивления откатились назад, отступая в руины фабричных лагерей, тянувшихся вдоль железной дороги. В полях к югу, десятки тысяч беженцев, спотыкаясь, шли прочь, отчаянно пытаясь убежать. Конные отряды бантагов скакали со всех сторон, загоняли их в угол и убивали.

Ганс понимал, что ситуация безнадежна. Лагерь больше не мог держаться. Единственной вещью, которая замедляла бантагов, было неимоверное число людей, которых они должны были убить. Однако и они тоже платили своими жизнями. Их первое нападение, произошедшее с самоуверенной дерзостью, пронеслось через насыпь и затем захлебнулось за ней, когда десятки тысяч сходящих с ума от страха чинов, поняв, что были загнаны в угол конницей, приближающейся сзади, в отчаянии повернули, и в стихийном всплеске ринулись вперед, сокрушая бантагов своим огромным количеством.

Это дало ему еще несколько тысяч винтовок и боеприпасов, достаточно для того, чтобы, когда началась вторая атака, единственный залп с расстояния меньше дюжины шагов, чтобы его неопытные стрелки не могли промахнуться, свалил на землю сотни врагов.

Тогда Джурак отступил. Позволяя своей огневой мощи, безжалостной артиллерии и винтовкам, нацеленным с нескольких сотен ярдов, делать свое дело. Чины, беззащитные против такого натиска, держались с самого утра, но теперь, наконец, начали рассеиваться.

Рискуя под вражеским огнем, Ганс выглянул над восточной стеной и посмотрел назад на Гуань. Пришли слухи, что десятки тысяч оставшихся в живых, все еще ютящихся в южном конце горящего города, повалили наружу, огибая фланг врага, но невозможно было увидеть то, что там происходило.

Прозвучали нарги, и несколько секунд спустя раздалось шумное приветствие. Наклонившись над стеной, он увидел, что бантагская пехота потянулась назад.

Кетсвана, с широко открытыми от боевого исступления глазами, подошел в сопровождении двух выживших зулусов, двигающихся позади него, и, встав рядом с Гансом, потащил его вниз с незащищенной позиции.

– Они отступают! – прокричал Кетсвана.

Ганс, выглядевший изможденным, рассеянно потер левую руку и кивнул.

– Ты знаешь почему?

– Артиллерия; он перемещает свою артиллерию сюда, тот же самый сценарий, что и у винтовочного завода.

Следующий вверх по железнодорожной линии лагерь был уничтожен прорвавшейся толпой бантагов, после того, как они прикатили дюжину орудий на дистанцию в сотню ярдов и пробили дыру сквозь стену.

Ганс опять приподнялся и увидел, что эти две батареи въехали на середину поля, в то место где приземлились дирижабли. Как раз пока он смотрел, первое из орудий отцепили от упряжи, расчет развернул его, нацеливая прямо в его сторону. Другие пушки устанавливали на позиции.

Они были настолько близко, что он мог видеть, как канониры открыли зарядные ящики, вытащили снаряд и пороховые мешочки. Ганс положил свой карабин на край стены, аккуратно прицелился, и нажал на курок, роняя на землю того, кто, как он подозревал, был командиром батареи. Это едва замедлило расчет.

Он покопался в своем патронташе. Остался всего один выстрел.

Один последний патрон, и когда он дослал его в патронник, то знал, для чего должен был быть сохранен этот выстрел.

Первое орудие выстрелило, сотрясение от снаряда, попавшего в стену у основания, почти нарушило его равновесие. Остальные орудия также открыли огонь, и снаряд за снарядом врезались в стену под ними. Меньше чем через пять минут кирпичный барьер был полностью расколот, снаряд на излете залетел в литейный цех. Платформа, на которой они находились, покачнулась, стена разошлась огромной трещиной от земли до самого верха.

– Вниз!

Ганс стремительно последовал за товарищами, и они оставили свое местоположение, спускаясь толпой по наклонному мостку. Еще несколько бронебойных врезалось в здание, обширное пространство внутри лагерных стен заполнилось эхом от воплей ужаса; тысячи чинов, без возможности укрыться, съежились на земле; незначительное количество с оружием сгруппировались позади печей, перевернутых вверх ногами котлов, груд кокса, шлака, и железной руды.

– Они будут атаковать, как только артиллерия прекратит стрелять! Так что подготовьтесь, – проревел Кетсвана, отчаянно пытаясь перекричать грохот. Мало кто обратил на это внимание.

Кетсвана выдернул из кобуры револьвер, раскрыл ствол, выкинул пустой барабан, и, засунув руку в рюкзак, вытащил заряженный, затем защелкнул его вовнутрь. Он посмотрел на Ганса.

– Рассчитывал сохранить последние шесть патронов.

– У меня есть один для себя, – сказал Ганс, и пытаясь улыбаться он похлопал свой карабин.

– Таким образом, мы вернулись к исходной точке, – вздохнул Кетсвана. – Пока ты не дал мне надежду, я всегда считал, что умру здесь.

Ганс оглядел испуганную толпу, слишком мучительно вспоминая то же самое зрелище, чуть больше года назад, когда он пробивался через это же самое здание, чтобы добраться до туннеля и спасения, оставляя умирать тысячи других. Возможно, это было искуплением.

– По крайней мере, мы разрушили это место, – мрачно заявил Ганс. – Размочалили все это проклятое место отсюда до Гуаня и дальше. Также захватили их порт Сиань и разгромили его в пух и прах. Пройдут месяцы, возможно год или даже больше, прежде чем они смогут даже подумать о восстановлении.

Огонь артиллерии ослабел и прекратился. Крики изнутри здания утихли. В ужасе, Ганс увидел, что часть чинов уже делала свой окончательный выбор, не один повернул лезвие на себя или близких, не в состоянии вынести ужас заключительного забоя скота.

Нарги пропели сигнал в атаку.

– Проклятый Тамука, – орал Джурак. – Черт его побери. Я хотел, чтобы фланги держались сзади, дать им пространство для возможности бежать, позволить им прорваться.

Джурак вышагивал туда и сюда, сердито крича, не обращая гнев ни на кого конкретно. Он знал, что должен был убить Тамуку. Несомненно, он тот, кто подогнал атаку вперед, которая приперла чинов к стенке, и подвигла на сражение. Он задался вопросом, ведь Зартак предвидел же это каким-то образом, и было жаль, что его старый друг не находился здесь сейчас.

Потери были ужасающи. Он потерял почти половину своих воинов, большинство из них погибли, погребенные в резне. Теперь пришло известие, что чины десятками тысяч шли из-за Гуаня и из того, что осталось от горящего города. Еще через час они окажутся у него на фланге, вынуждая прервать бой. Он уже передал сигнал по всей дороге вплоть до самого Ниппона, прислать еще два умена. Но каждый доступный поезд использовался, чтобы привезти силы, которые имелись у него сейчас. Потребуется по крайней мере два дня, возможно три, чтобы прислать резервы. Что касается обширных лагерных стоянок на юге, он послал к ним дирижабль. Женщины, детёныши, и старики должны будут приготовиться защитить себя, и это причиняло ему истинное беспокойство. Сто тысяч юрт не смогут пойти дальше на юг из-за гор и джунглей. Если он прервет битву, если он позволит все еще окопавшимся вдоль железнодорожной линии взять передышку, то они созовут сотни тысяч чинов, все еще живых, и, если они повернут на юг, произойдет бойня. Он должен был уничтожить очаг сопротивления сейчас… или проиграть войну.

Стена цеха, наконец, обрушилась под непрерывным обстрелом. По крайней мере, это было утешением. Его командир батареи прежде, чем быть убитым снайпером уже сообщил ему, что они практически исчерпали резервы боеприпасов. Радостные вопли выплеснулись из воинов, которым приказали отойти назад, и они снова хлынули вперед, наступило время для убийства. Скоро все будет закончено.

Каким-то образом по его армии пополз слух, что борьбу с ними вел легендарный Ганс. Полубог чинов, легенда, вернувшаяся, чтобы освободить их. И что-то теперь подсказывало ему, что прямо впереди находилось то место, где Ганс оказался загнанным в угол. Он уже передал приказ своим воинам, что, если кто-то сможет действительно захватить и принести ему Ганса живым, то этот воин будет назначен командиром тысячи.

Он так приказал не из-за того, что хотел, чтобы Ганс умер в муках, хотя Тамука что-то бормотал об этом. Правда в том, что Ганс должен будет умереть, а чины должны будут увидеть его мертвым, что навсегда сокрушит их надежду на сопротивление. И затем чины также должны будут погибнуть.

Ганс должен будет умереть, но сначала он хотел бы поговорить с ним. Такая привилегия у Гаарка была не раз. Он мог бы с ним пообщаться, но лишь наблюдал с расстояния. Ведь нужно было понять Кина, а Ганс был его учителем. Также он был непревзойденным противником, воином, достойным всяческого уважения за то, чего он достиг, совершив побег и проведя фланговую атаку, которая завершила Римскую кампанию, и теперь вот эту миссию.

Таким образом, однажды, он бы разделил с ним пищу и проговорил бы целую ночь. Возможно, он узнал бы что-то от него, возможно, нет, но, тем не менее, он хотел бы получить такую возможность, а затем, с приходом следующего рассвета, он предложил бы ему нож или пистолет, чтобы Ганс мог бы закончить все своей собственной рукой. Затем, после того, как чины удостоверятся, что они видят его тело, он из уважения сожжет его и развеет пепел по ветру.

Атака достигла стены, и в течение нескольких секунд воины захватили лестничную площадку, отчаянная рукопашная битва развязалась на нагроможденных руинах.

А затем он увидел их.

Командир тысячи только что подъехал, чтобы запросить приказы и его внимательный взгляд, сосредоточенный на Джураке, переместился, смотря мимо него, глаза широко распахнулись. Поднимая руку, он указал вверх.

Джурак повернулся и посмотрел. На мгновение он отказался верить своим глазам, а затем вражеский дирижабль открыл огонь.

Ганс, стоя рядом с Кетсваной, просто ждал внутри разрушенной стены. Первые из бантагов подобрались и перевалили через барьер, низко приседая, чтобы не попасть под град брошенных кирпичей и кусков железной руды. Они врезались в защитников, смертельное безумие владело ими. Несколько, посмотрев в его направлении, что-то прокричали друг другу, и пошли к нему, как будто узнавая его.

Инстинкт взял свое, и он поднял карабин, прицеливаясь прямо в грудь самого близкого врага, и выстрелил, роняя его на землю. Он услышал, как рядом с ним револьвер выпустил несколько патронов, кидая на землю следующих двоих.

Кетсвана прикрывал его бок.

– Осталось два патрона, – прокричал его друг, смотря на него вопросительно.

Ганс улыбнулся.

Скользя над поверхностью земли, Джек Петраччи выдерживал курс по прямой, нацеливаясь точно на высокий штандарт украшенный конскими хвостами и человеческими черепами. По крайней мере, командир умена, возможно даже сам Джурак, думал он мрачно.

Не было никакой необходимости говорить второму пилоту, открыть огонь. Его помощник, присевший позади приводящегося в действие паром «гатлинга» в передней части корабля, пустил в дело носовое оружие. Непрекращающийся поток пуль прошил низкий холм, расчленяя мортирную батарею, поднимающуюся по склону, знаменосец рядом с флагом рухнул на землю.

Продолжая стрелять, стрелок переместил прицел, врезаясь в рассредоточенный боевой порядок колонн бантагской пехоты. Когда они мчались мимо первого лагеря, который был покрыт дымом и огнем, он увидел, что атакующая колонна захватила разрушенную стену. Смотря сверху вниз, он увидел тысячи съежившихся внутри чинов и понял, что должно произойти.

Надеясь, что другие дирижабли не следовали за ним слишком близко и продолжат стремиться к Гуаню, он до отказа повернул руль, бросая «Орла» в крутой вираж, крича верхнему стрелку, чтобы он перенес огонь на колонну, когда они повернут.

Разворачиваясь на юг, он бросил быстрый взгляд обратно на запад. Двадцать «Шмелей», летя почти крылом к крылу, шли по прямой, также объединившись с четырьмя выжившими «Орлами». Прибытие «Шмелей» в Сиань как раз перед рассветом привело его в состояние глубокого потрясения. «Орел», которого он отослал назад в Тир, как ни удивительно выжил и приземлился. Пилоты «Шмелей» подняли шум, чтобы их отпустили, чтобы подняться в воздух и спасти Джека и Ганса. Тот факт, что они на самом деле совершили отчаянный прыжок от позиций Винсента до самого Сианя, сжигая почти каждую унцию топлива, что они вынуждены были сделать, чтобы достигнуть своей цели, наполнил его благоговейным страхом. При этом почти половина из них потерялась в пути. Никогда раньше он не ведал такой гордости за своих подчиненных, какая наполняла его в этот момент.

Эти двадцать «Шмелей» и четыре «Орла» было всё, что осталось от воздушных сил числом более восьмидесяти штук, которые существовали всего лишь неделю назад. От взглядов на то, что продолжалось под ними, было понятно, что как только они израсходуют свои боеприпасы, то не найдется ни одного клочка для приземления. Он, может быть, сможет возвратиться в Сиань, но при увеличивающемся западном ветре, «Шмели» были обречены. И всё же они надвигались, низко несясь над землей.

Позади них, в полудюжине миль в сторону Сианя, он по-прежнему видел восемь поездов. Он чуть не обстрелял их при приближении, пока не заметил самодельные флаги Республики, развевающиеся около каждого локомотива, и затем осознал, что толпы, заполняющие борта открытых платформ, на самом деле были чинами. Что они намеревались делать, было выше его понимания.

Он направился прямо на лагерь; верхний и передний стрелки выпустили непрерывные потоки пуль из «гатлингов» в атакующую колонну. Через несколько секунд противник, смотря в панике вверх, начал разбегаться в стороны.

Когда он рассек воздух над лагерем, он покачал крыльями, надеясь, что все люди под ним увидят звезды Республики, нарисованные на днище его судна. И, несмотря на шум сражения, он услышал вопли радости.

Выполнив сложный вираж, вверх и налево, он резко повернул через крыло, направляясь прямо к артиллерийским батареям, которые бомбардировали самодельную крепость всего за несколько минут до этого. Огонь «гатлинга» из «Шмеля», пролетающего под прямым углом через его собственный путь, хлестнул по их позициям, выкашивая расчеты. Когда «Шмель» прошел мимо, он для спокойствия добавил свой собственный огонь. Зарядный ящик взорвался, и он в очередной раз встал на крыло, чтобы избежать взрывающегося облака грибовидной формы.

Он находился позади продвигающейся линии «Шмелей», которые теперь, когда они вошли в битву, шли на полном газу и быстро продвигались вперед на почти милю за минуту.

Дым сплошным потоком лился из-под них, двадцать «гатлингов» палили, уничтожая бантагские атакующие линии пехоты, разрывая их в клочья. Враг просто развалился от этого неожиданного обстрела сверху. Толпы чинов начали выплескиваться из осажденных лагерей, мчась вперед, человеческая волна из десятков тысяч, перемещалась, словно рой саранчи.

Он сделал круг назад, чтобы еще раз проверить первый лагерь. Но контратака уже перевалила через разрушенную стену, часть чинов находилась почти на позиции бантагской артиллерии.

А затем он заметил Ганса, рядом с рваным флагом, несколько зулусов стояли вокруг него, выделяясь темным контрастом по отношению к окружающим чинам.

И он увидел, что Ганс упал.

Джурак стоял неподвижно, когда взрыв огня пронесся мимо него, сбивая с ног его знаменосца, и он желал в тот момент, чтобы он также захватил бы и его, прекращая навсегда это ужасное бремя.

Пули прострочили мимо, швыряя комки земли в его лицо, затем машина ушла. Еще одна парила рядом, едва касаясь земли, так близко, что он мог посмотреть прямо в кабину и увидеть человеческого пилота.

Вокруг него творился хаос. Мортирная батарея была полностью уничтожена, зарядный ящик огненным шаром взлетел на воздух. Он видел, что его воины откатывались назад, не пытаясь оказывать упорное сопротивление, а просто убегая, испугавшись толпы, десятков тысяч чинов, выливающихся из осажденных позиций, сметающих все на своем пути.

Оглянувшись назад на запад, он увидел клубки дыма, и на долю секунды почувствовал проблеск надежды, но в сердце он знал, что это должны были быть чины, подходящие со стороны Сианя. Если бы это были его собственные воины, то дирижабли янки обстреляли бы их.

В этот момент он понял, что проиграл войну.

Воины в панике мчались мимо него, и натиск толпы вынудил его лошадь повернуться. Внезапно его животное встало на дыбы, заржав от боли. Он никогда не был искусным наездником, поэтому запаниковав, он схватился за поводья вместо того, чтобы отпустить и спрыгнуть. Лошадь тяжело упала на бок, придавив его.

Чертыхаясь, он с трудом ловил воздух, пытаясь вытянуть себя на свободу, и затем был ошарашен взрывом боли из-за сломанной лодыжки, которая была перекошена в стремени.

Воины продолжали бежать мимо, не замечая его. Внезапно над ним возникла тень, и, посмотрев вверх, он увидел истощенного чина, стоящего над ним, держащего сломанную винтовку, с примкнутым штыком. Чин пристально глядел вниз на него, глазами широкими от ненависти и желания убивать. Он поднял оружие. Джурак смотрел прямо на него, не сопротивляясь, не заботясь ни о чем в данный момент.

– Нет!

Человек, темнокожий мужчина, схватил чина за плечо, оттаскивая его назад.

Едва лишь дирижабль Джека подкатился к месту остановки рядом с развалинами фабричного лагеря, как он уже выскочил наружу. Он пролетел над этим местом еще раз, чтобы проверить то, что он увидел, и зрелище убедило его, что что-то не так и заставило его совершить рискованное приземление. Перебегая через поле, ему пришлось пробиваться через толпу двигающихся чинов.

Он заметил Кетсвану, стоящего на коленях около артиллерийского полевого орудия, и стал проталкиваться вперед к нему.

Там находился Ганс, он сидел прямо, в расстегнутой куртке. Крови не было, но лицо было смертельно бледным, бусинки холодного пота виднелись на лбу. Кетсвана, очевидно напуганный, держал его за руки.

Джек прорвался через толпу, ругая их, чтобы они отошли в сторону. Он стал на колени рядом с Кетсваной, и к своему облегчению увидел, что глаза Ганса были открыты, хотя и выглядели тусклыми.

– Что произошло? – прокричал Джек.

– Мы думали, что это конец, – прошептал Кетсвана, – У меня в запасе оставалось два патрона, один для него, один для меня, а затем вы спикировали над нами. Я никогда не видел его таким улыбающимся как на этот раз, и смех, в первый раз за такой длинный промежуток времени, он смеялся от всей глубины своей души.

– Мы последовали за атакой наружу. Он только что заметил Джурака, указывая на него, как внезапно остановился, схватился за грудь и упал.

Кетсвана опустил голову, рыдание сокрушило его.

– Я все еще здесь, мой друг, – прошептал Ганс.

Ганс пошевелился, жизнь возвращалась в его глаза.

– Джек, это ты? – он говорил на английском языке, произнося слова немного нечленораздельно.

– Здесь, Ганс. Я не мог оставить вас здесь. Многое произошло, Ганс. Вчера вечером до Тира дошли новости, что правительство захотело перемирия. Чертовски глупые пилоты «Шмелей» решили самостоятельно заправиться топливом и увидеть, смогут ли они достигнуть Сианя. Они приземлились сразу после рассвета. Я в любом случае собирался возвратиться сюда, и они захотели пойти вместе.

– Вы сломали бантагов благодаря этой атаке.

– Нет, это сделали вы. Мы просто зачистили территорию.

Ганс слабо усмехнулся, затем на минуту замолчал, явственно сраженный еще одним приступом боли.

– Проклятье, боли хуже, чем, если тебя подстрелят.

– Насколько все неладно, Ганс?

– Я думаю, что старое сердце, наконец, решило отказать.

Джек с усилием попытался улыбнуться.

– Черт, если это все, что есть, то мы в мгновение ока отправим вас назад на север.

Ганс посмотрел на него вверх, его безмолвный внимательный взгляд испугал Джека.

Позади Джека творился переполох, катавасия злобных голосов. Кетсвана поднялся, чтобы увидеть то, что там происходило, затем рявкнул резкую команду. Джек увидел нескольких человек Кетсваны, тащивших к ним бантага. Он сразу же понял, кто это был, золотая отделка по униформе, позолота на изогнутых рогах боевого шлема.

– Ганс, это он?

Ганс снова пошевелился.

– Вы захватили его?

– Я так думаю.

– Помогите мне встать. Не позволяйте ему увидеть меня в таком виде.

Кетсвана схватил несколько чинов, и поставил их вокруг Ганса, загораживая обзор.

Джек со своей стороны опустился на землю.

– Вам нужно отдохнуть. Не двигаться.

Ганс улыбнулся.

– Сынок, сколько уже времени я участвую в этой войне? Я не собираюсь пропускать заключительный акт. Теперь застегни на мне мою куртку.

Джек на мгновение не двигался.

– Сделай это сейчас же, сынок, – задыхаясь, сказал он сквозь сжатые зубы.

Джек положил руку на узкую грудь. Это была грудь старика, которая была переполнена неудержимой силой в юности, но теперь была впалой, плоть обвисла, как будто была готова начать отслаиваться. Кожа ощущалась холодной, липкой, и хотя он не был доктором, он мог сказать, что с сердцем было что-то не так, оно неровно билось под ребрами.

– Хорошо, – наконец прошептал он, и застегнул куртку; на пуговицах все еще были старые орлы от старой униформы армии Союза, хотя золочение уже давно истерлось.

Ганс кивнул с благодарностью.

– Теперь помогите мне встать.

Джек взял его за руку, когда Ганс стоял, то с трудом ловил воздух от боли. Он с минуту неловко покачивался, глубоко вздохнул, и казалось, как будто сердце продолжало биться на чистой силе воли.

Он медленно счистил грязь со своей куртки и вышагнул из окружения. Джек хотел остаться рядом с ним, чтобы помочь ему идти, но Кетсвана удержал его.

Ганс боролся с собой, чтобы отстраниться от боли, странное, опустошенное ощущение, что часть его уплывала. Он сосредоточился на воине перед ним, неловко прислоняясь к колесу повозки, перевозящей артиллерийские зарядные ящики. Хотя он видел его только на расстоянии, старший сержант Ганс Шудер знал, что столкнулся с Джураком, кар-картом Орды бантагов.

Он медленно приблизился, осторожно. Не считая, жара боя, последний раз он находился так близко к всаднику орды, когда он все еще был рабом, и ему стало стыдно, что старый инстинкт почти овладел им, заставляющий опустить голову и отвести глаза пока непосредственно говоришь с ним.

Он удержал зрительный контакт. Джурак немного передвинулся, и у него проскочила небольшая гримаса боли.

– Вы ранены? – спросил Ганс, снова говоря на бантагском языке, простое применение его послало холод через него, когда он тщательно подбирал слова.

Джурак сказал что-то в ответ, немного слишком быстро, и Ганс покачал головой, жест, который они также использовали.

Джурак снова заговорил, более медленно.

– Лодыжка сломана; это – ничто. Вы также выглядите раненым.

Ганс сделал паузу на мгновение при переводе в уме, пораженный, когда понял, что на языке Орды, Джурак использовал личную форму «вы», используемую только при обращении к другому из той же самой расы, а не презренную «кагса», их форме слова «ты» для того, чтобы говорить со скотом.

Ему потребовалось время, чтобы вернуть самообладание из-за этого. Боль в груди все еще была там, быстро спускаясь по рукам; он с усилием загнал ее подальше.

– Сбило взрывом. Это – ничто, – солгал он.

Джурак уставился на него, и Ганс задался вопросом, была ли у него способность видеть в мыслях других. Он понял, что должен был быть осторожным, должен оставаться сосредоточенным.

– Хотя мы враги, мы должны поговорить, – заявил Ганс.

Он чувствовал головокружение, зная, что Джурак также страдал от боли. Наконец, он указал на землю. Джурак кивнул и, вытянув ногу, сел, Ганс сделал тоже самое, не дожидаясь приглашения сесть.

– Вы проиграли, – сказал Ганс.

– Сегодня да, но не завтра. У меня есть еще два умена прибывающих поездом прямо сейчас.

Он ждал, формируя слова тщательно, чтобы не подразумевать, что Джурак лжет, и поэтому автоматически опозорить его.

– Мои глаза видят по-другому, – сказал он, наконец.

– И что это такое, что ваши глаза видят то, что мои не видят?

Ганс смотрел прямо на него. Меньше чем час назад он предполагал, что все было потеряно. Они нанесли ущерб орде, возможно непоправимый, но для него и его товарищей все будет по-прежнему потеряно. Теперь появился слабый проблеск света.

Снова импульс боли, но он проигнорировал его. «Даже если я не выживу в этот день, те, кого я люблю, будут жить».

Он попытался проникнуть в разум, в сущность Джурака. Орда верила, что их шаманы могли читать в душах других. Эндрю также утверждал, что это было правдой, сопротивляясь лидерам тугарской и меркской орд. Он, в свою очередь, был в присутствии Тамуки и Гаарка. В Тамуке что-то было, какое-то холодное беспокойство, чувство, что он действительно мог видеть.

Что касается Гаарка, то он был просто воином. Проницательный время от времени, но, тем не менее, не способный проникнуть. Однако в этом воине что-то было, он был не таким как все.

Ганс полез в рюкзак, Джурак с беспокойством опустил взгляд. Ганс медленно извлек маленькую плитку табака и откусил кусочек. Джурак издал тихий ворчливый смешок.

– Теперь я припоминаю, – сказал Джурак. – Вы жевали тот высушенный сорняк. Отвратительно.

Ганс также не смог не рассмеяться тихонько.

Он продолжал взирать на Джурака. Как с большинством из орды, не было никакого ощущения дискомфорта из-за тишины, чувства, что кто-то один должен был заполнить пустоту. Как кочевники они были расой, долго приучаемой к тишине, к дням одной бесконечной скачки.

В воздухе вокруг них струились звуки, отдаленные взрывы, стрекотание «гатлинга». С запада раздавался свисток приближающегося парового поезда, ржание лошадей, гортанные крики верховых воинов. Ганс посмотрел вперед. На расстоянии меньше чем в полмили он увидел группу бантагов, они занимали боевой порядок, упавший штандарт Орды снова подняли вверх, в качестве пункта сбора. Они, скорее всего, знали, что их кар-карт упал; он задался вопросом, знали ли они, что он был все еще жив и взят в плен.

«Шмель» налетел на формирующиеся ряды, открыл огонь, рассеивая их.

Ганс посмотрел через плечо. Несколько сотен мужчин собрались позади него, смотря с неприкрытым страхом и любопытством.

– Джек, у тебя есть своего рода сигнал сказать тем летчикам прекратить огонь? И Кетсвана, я думаю, что они понимают, что такое белый флаг. Отправь нескольких человек туда, людей, которые могут говорить на бантагском. Мы не сдаемся, но мы предлагаем перемирие. Скажите им, что мы захватили их кар-карта.

Он оглянулся назад на Джурака, который сидел, с неразборчивыми чертами лица. «Это всегда было одной из проклятых проблем, когда имеешь с ними дело», думал он. «Невозможно прочитать их лица, их тонкие жесты; это походит на контакт с каменной статуей».

– Я сказал моим людям прекратить огонь, пока мы говорим, – сказал Ганс.

Джурак кивнул, затем посмотрел вокруг. Группы чинов бродили по полю битвы. Всякий раз, когда они разыскивали раненного бантага, они приближались с криками гнева, и ликования и падали на него, чтобы помучить его, прежде чем прикончить его толчком штыка или сокрушительным ударом по голове.

– И Кетсвана!

Его товарищ подошел рядом, смотря вниз на него, глаза, все еще заполненные беспокойством.

– Я в порядке теперь. Но скажите нашим людям остановить это, – сказал Ганс на языке бантагов. Он кивнул туда, где, на расстоянии меньше чем в пятидесяти ярдов, толпа чинов навалилась на воина бантага. – Это недостойно. Это – перемирие, черт побери, а не возможность для резни. Я хочу, чтобы наши люди остановились там, где они сейчас находятся и задержались. Раненые должны быть оставлены в покое; если они могут выйти самостоятельно, позвольте им пройти.

– Их кровь проснулась, – Кетсвана ответил на том же самом языке, его голос был наполнен горечью. – Настала пора все вспомнить и отомстить. Они не предложили бы нам милосердия, если бы это ты сейчас был заключенным.

– И это – то, что отличает нас от них, – прокричал Ганс. Из-за усилия этого крика он почувствовал головокружение и стал задыхаться.

Пристальный взгляд Кетсваны остановился на Джураке. Наконец, он кивнул, официально отдал честь Гансу, и убежал, выкрикивая приказы.

– Неужели мы такие разные? – спросил Джурак.

– Я хотел бы думать, что мы одинаковы, по крайней мере, когда речь идет о том, как мы ведем войну.

– И скажите мне, Ганс. После всего этого, после всех тысяч лет этого, если ваша раса возьмет вверх, мы можем ожидать, что будет по-другому?

– Я ничего не могу обещать, – ответил Ганс. – Что касается меня, то да. За тех, кто прожил здесь всю свою жизнь, кто ничего не знает об иной. Я не знаю.

– Таким образом, мы продолжим сражаться. Убейте меня, если вы желаете. Но я всегда был чужаком. Немногие будут действительно скучать по мне. Я был кар-картом, потому что они боялись вас и верили в Гаарка, который утверждал, что нас послали боги. Они выберут одного из своей собственной крови, чтобы продолжить борьбу.

– То, что я и предполагал, – устало ответил Ганс.

Они услышали продолжительный звук из паровозного свистка. Посмотрев через плечо, он увидел поезд, который сбавлял ход перед остановкой. Потрясенный, он увидел, что Сеету, один из людей Кетсваны вел их. Они на самом деле сделали это, прошли весь путь из Сианя. Высаживаясь с локомотива, сотни чинов, все они вооруженные бантагскими винтовками, спрыгнули с вереницы безбортовых платформ и построились.

– Они из Сианя, – с гордостью объявил Ганс, – и будут еще тысячи.

Джурак ничего не сказал.

Если то, что сказал Джурак, было правдой, понял Ганс, война просто продолжится. Он, возможно, спас чинов, но кто будет следующим после этого? И таким образом, война продолжится.

– Вы сказали, что ваши глаза не видели моих новых уменов, – произнес Джурак, прерывая мысли Ганса.

Ганс рассеянно оглянулся назад на него, потирая левое плечо.

– Я достаточно знаю ско… – Джурак быстро остановился, – людей, чтобы знать, что вы больны.

– Я буду в порядке.

– Это – ваше сердце, не так ли?

Удивленный, Ганс кивал.

– Вы очень больны, Ганс Шудер.

– Не настолько, я найду силы пережить это до конца.

Джурак тихо засмеялся.

– Однажды Гаарк сказал мне, что вы неукротимы. Я помню, как однажды сказал ему, что, если он ощущает это в вас, то возможно было бы лучше убить вас прежде, чем вы создадите проблему.