Текст книги "Изгоняющий дьявола"

Автор книги: Уильям Питер Блэтти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Крис подняла его. Как оно здесь очутилось? Этикетки не были сорваны. Крис задумалась. Потом вспомнила, что в тот же день, когда покупала платье, купила и кое-что для себя. Наверное, я все сюда и бросила.

Крис отнесла платье в спальню Реганы и, повесив его на вешалку, убрала в шкаф. Она мельком взглянула на туалеты дочери. Прекрасные платья. Да, Рэгс, смотри лучше на них и не думай о папе, который даже писем не пишет.

Крис закрыла шкаф и, резко повернувшись, ударилась ногой о письменный стол. О Боже, этого еще не хватало!

Она приподняла ногу и потерла ушибленный палец. И тут только заметила, что стол сдвинут с прежнего места приблизительно на метр. Неудивительно, что я ударилась. Наверное, Уилли пылесосила и отодвинула его.

Крис с письмом от своего агента спустилась в кабинет и присела на мягкий низкий диван у огня.

Она еще раз просмотрела письмо. Вера, Надежда, Любовь. Три независимые части, в каждой свой режиссер и актерский состав. Ей предлагали Надежду. Замысел ей нравился. Немного скучновато, подумала она, но зато изысканно. Наверняка название изменят на что-нибудь типа «Суматоха вокруг добродетели».

В прихожей послышался звонок. Пришел Бэрк Дэннингс. У него не было своей семьи, и он часто заходил к Крис. Будущий режиссер задумчиво улыбнулась и покачала головой, услышав, как Бэрк что-то съязвил в отношении Карла, которого ненавидел и постоянно поддразнивал.

– Ну, привет. Дай выпить! – первым делом потребовал Бэрк, войдя в комнату и устремившись к бару.

Бэрк был немного раздражен и чем-то расстроен.

– Опять в поисках? – спросила Крис.

– Что ты имеешь в виду, черт возьми? – огрызнулся он.

– У тебя озабоченный вид. – В таком состоянии она его уже видела, когда снимали фильм в Лозанне. Они остановились в приличной гостинице с видом на Женевское озеро. В первую ночь после приезда Крис никак не могла заснуть. В пять часов утра она вскочила с кровати, оделась и спустилась вниз, чтобы выпить чашечку кофе или просто поболтать с кем-нибудь. Ожидая в коридоре лифта, она выглянула в окно и увидела Дэннингса. Он вышагивал вдоль берега озера, засунув руки в карманы пальто, и не обращал никакого внимания на жуткий холод. Когда Крис спустилась в вестибюль, Бэрк как раз входил в гостиницу.

– Ни одной шлюхи на горизонте! – разочарованно выпалил он, проходя мимо нее с опущенными глазами. Затем Дэннингс вошел в лифт и поднялся к себе в номер спать. Позже, когда Крис со смехом вспомнила этот случай, Дэннингс пришел в ярость, объявил публично, что она страдает «избытком галлюцинаций», и добавил, что верят ей «только потому, что она кинозвезда». Тогда Бэрк назвал ее ненормальной, а несколько позже спокойно объяснил (чтобы не обижать ее), что, возможно, она кого-то и видела, но по ошибке приняла за Дэннингса. «Кстати, – заметил он, – моя прапрабабушка, кажется, была родом из Швейцарии».

Крис подошла к бару и напомнила ему об этом случае.

– Не будь дурой! – закричал Дэннингс. – Я провел целый вечер за чаем, я был на факультетском чаепитии!

Крис облокотилась о стойку бара:

– Так ты пил только чай?

– Да, не ухмыляйся так глупо.

– И нализался чаем, – сухо отрезала она. – Вместе с иезуитами.

– Нет, иезуиты были трезвые.

– Они не пьют?

– Ты что, рехнулась? – продолжал кричать Бэрк. – Они нажрались! Никогда в жизни не встречал таких алкашей!

– Потише, Бэрк, не забывай: здесь Регана.

– Да, Регана, – зашептал Дэннингс. – Дай же скорее выпить, черт тебя дери!

– Что же ты делал на факультетском чаепитии?

– Идиотская общественная деятельность, всегда надо заниматься какой-нибудь ерундой.

Крис протянула ему стакан джина со льдом.

– Мы обсуждали, как сильно испоганили их территорию, – пробурчал режиссер. Он поднес стакан к губам и сделал набожный вид. – Ну да, смейся. Все, что ты умеешь, – это смеяться и вертеть задом.

– Я только улыбнулась.

– Ну, все равно. Лучше скажи, как у тебя дела.

Крис неопределенно пожала плечами.

– У тебя плохое настроение? В чем дело?

– Не знаю.

– Не рассказывай сказки.

– Чертовщина какая-то, я, пожалуй, тоже выпью, – сказала она, протягивая руку за стаканом.

– Правильно, это полезно для желудка. Ну, так в чем же дело?

Крис медленно налила себе водки.

– Ты когда-нибудь думал о смерти?

– Извини, но...

– Да, о смерти, – перебила она его. – Думал когда-нибудь, Бэрк? Что это такое? Я хочу сказать, на самом деле, что это такое?

– Не знаю, – ответил Дэннингс слегка раздраженно. – Нет, не знаю. Я вообще об этом не думаю. Я воспринимаю смерть, как она есть, и все. Какого черта ты вздумала говорить об этом? Крис пожала плечами.

– Не знаю, – медленно произнесла она. Бросила кусочек льда себе в стакан и задумчиво наблюдала за ним. – Да... да... я думаю, это что-то вроде... как сон в момент пробуждения. Я хочу сказать, что именно так мне показалось... что смерть... именно такая. Я имею в виду конец, конец, я раньше никогда об этом не думала. – Крис потрясла головой. – О Боже, меня даже в дрожь бросило! Мне показалось, что я падаю с нашей проклятой планеты со скоростью сто миллионов в час.

– Чушь! Смерть – это покой, – вздохнул Дэннингс.

– Но только не для меня, дорогой мой.

– Твоя жизнь будет продолжаться в твоих детях.

– Перестань! Мои дети – это не я.

– Да, и слава Богу! Одной такой вполне достаточно.

– Нет, Бэрк, ты только вдумайся! Никогда больше не существовать! Это...

– О Господи, помилуй! Приходи на факультетское чаепитие на следующей неделе, и, может, священники тебя успокоят.

Бэрк поставил стакан.

– Давай лучше выпьем.

– Знаешь, а я и не догадывалась, что они пьют.

– Ты просто глупая.

В его глазах сверкнула злоба. Бэрк приближался к агрессивной стадии опьянения. Крис задумалась. Ей показалось, что она задела его за живое.

– Они ходят исповедоваться? – спросила она.

– Откуда я знаю? – неожиданно взревел Бэрк. – А ты разве не учился на...

– Где этот проклятый джин?

– Хочешь кофе?

– Не будь дурой. Я хочу выпить.

– Выпей кофе.

– Ну перестань. Давай налей на дорожку.

– Что-нибудь полегче?

– Нет, никакой дряни. Терпеть не могу пить всякую дрянь. Ну, давай же наливай в конце концов!

Бэрк протянул стакан, и Крис плеснула ему немного джина. – Может, мне пригласить двух или трех священников к себе? – Кого?

– Я не знаю. – Она снова пожала плечами. – Ну, кого-нибудь поважней.

– От них потом не отвяжешься. Все они ворюги и зануды, – выпалил Бэрк и залпом осушил стакан.

Да, он начисто забывается. Крис быстро переменила тему.

Она рассказала о новом сценарии и о том, что ее приглашают на съемки в качестве режиссера.

– Неплохо, – пробормотал Дэннингс.

– Но я боюсь.

– Ерунда. Самое главное – это заставить всех поверить в то, что поставить фильм было очень сложно. В первый раз я не понимал этого, зато теперь я, как видишь, на высоте. Это элементарно.

– Бэрк, если говорить честно, то именно сейчас, когда мне сделали такое предложение, я чувствую себя очень неуверенно. И особенно в отношении технической стороны дела.

– Послушай, предоставь это другим. У тебя будут операторы, редакторы, сценаристы. Подыщи хороших специалистов, и они обо всем позаботятся. Самое важное – это работа с актерами, а здесь ты справишься превосходно. Ты ведь можешь не только словами сказать им, как двигаться и произносить реплики, милая, но и показать. Вспоминай других режиссеров и будь сдержанней.

Крис еще не верила ему.

– И все-таки что делать с техникой? – обеспокоенно спросила она. Пьяный или трезвый, Дэннингс был как-никак одним из лучших режиссеров, и Крис очень нужны были его советы.

Битый час она вникала в таинство режиссерского искусства. – Дорогая моя, единственное, что тебе нужно, – это найти хорошего редактора, – усмехнулся Дэннингс, закругляя разговор. – Человека, действительно разбирающегося в этом деле.

Опасный момент агрессивности миновал, и теперь Бэрк являл собой очаровательного собеседника.

– Извините, мадам. Вы что-то хотели?

У дверей в кабинет стоял Карл.

– А, привет, Торндайк, – засмеялся Бэрк. – Или это Генрих? Никак не могу запомнить.

– Это Карл.

– Ах да, конечно. Как же я мог забыть, черт меня побери! Скажи-ка, Карл, ты был внештатным осведомителем при гестапо или официальным? Мне кажется, здесь есть разница.

Карл вежливо ответил:

– Ни тем, ни другим, сэр, я швейцарец.

– Да-да, конечно, – захохотал Дэннингс. – И ты, конечно же, никогда не играл с Геббельсом?

Непроницаемый Карл повернулся к Крис.

– И никогда не летал вместе с Рудольфом Гессом?

– Мадам чего-нибудь желает?

– Я не знаю. Бэрк, ты хочешь кофе?

– А пошел твой кофе...

Бэрк резко встал и, выйдя с воинственным видом из комнаты, покинул дом.

Крис покачала головой и повернулась к Карлу.

Отключи телефон, – произнесла она равнодушно.

– Хорошо, мадам. Что-нибудь еще?

– Нет, спасибо. Где Рэгс?

– Внизу, в детской. Позвать ее?

– Да, уже пора спать. Нет, погоди, не надо. Я пойду к ней, взгляну на птицу.

– Хорошо, мадам.

– И в сотый раз прошу прощения за Бэрка.

– Я не обращаю внимания.

– Знаю. Вот это его и бесит.

Крис вышла в коридор, открыла дверь на первый этаж и крикнула сверху:

– Эй, разбойница! Ты что там делаешь? Птица готова?

– Да, иди посмотри. Спускайся сюда, я ее уже закончила. – Ну, ты молодчина! – воскликнула Крис, когда дочка протянула ей фигурку птицы. Та еще не совсем высохла, и краски немного растеклись. Птица была выкрашена в оранжевый цвет, а клюв – в зеленую и белую полосочку. К голове был приклеен хохолок из перьев. – Тебе нравится? – спросила Регана.

– Да, крошка, очень нравится. Как ее зовут?

– М-м-м...

– Так как мы ее назовем?

– Не знаю. – Регана пожала плечами.

– Давай подумаем. – Крис задумалась и прижала палец к губам. – Может быть, Птичка-Глупышка? А? Просто – Птичка-Глупышка.

Регана прыснула и прикрыла рот ладонью, чтобы не расхохотаться. Она радостно закивала.

– Итак, Птичка-Глупышка большинством голосов! Пусть останется здесь и подсохнет, а потом я отнесу ее в свою комнату.

Крис поставила птицу на место и вдруг заметила планшетку для спиритических сеансов. Она лежала рядом на столе. Крис была любопытна и в свое время купила эту планшетку, чтобы исследовать собственное подсознание. Но у нее ничего не получилось. Пару раз она пробовала с Шарон и один раз с Дэннингсом. Но Бэрк очень ловко научился управлять планшеткой («Так это ты ее все время двигаешь, голубчик?»), и все «послания» были начинены ругательствами. Впоследствии Дэннингс сваливал все на «этих дефективных духов».

– Ты играешь с планшеткой?

– Ага.

– Ты умеешь?

– Ну конечно. Давай я тебе покажу. – Она с готовностью подошла к столу.

– Я думала, что для игры нужно два человека.

– Совсем необязательно, я все время играю одна.

Крис пододвинула стул:

– Давай играть вдвоем, хорошо?

Секунду девочка раздумывала:

– Хорошо.

Регана пододвинула пальцы к белой планшетке, и, как только Крис захотела до нее дотронуться, планшетка резко повернулась и остановилась у отметки «нет».

Крис лукаво улыбнулась:

– Это значит: «Мамочка, я хочу поиграть одна»? Ты не хочешь, чтобы я с тобой играла?

– Нет, я хочу. Это капитан Гауди сказал: «Нет».

– Какой капитан?

– Капитан Гауди.

– Малышка, а кто такой этот капитан Гауди?

– Ты знаешь... Ну, я задаю ему вопросы, а он отвечает.

– Да?

– Да, он очень хороший.

Крис чуть заметно нахмурилась. Она вдруг встревожилась. Регана любила своего отца, но внешне никак не отреагировала на развод родителей. А вдруг она плакала в своей комнате, но Крис даже не знала этого? Она боялась, как бы депрессия и другие отрицательные эмоции не отразились на здоровье Реганы. Фантазии, выдуманный друг. Это было уже явное отклонение. И почему «Гауди»? Очень похоже на «Гауард», так звали отца Реганы. Очень похоже.

– Как же так, то ты не можешь придумать имени для своей птички, то вдруг у тебя появляется капитан Гауди? Почему ты называешь его «капитан Гауди»?

– Потому что его так зовут, – улыбнулась Регана.

– Кто это сказал?

– Ну он, конечно.

– А что он тебе еще говорит? – Ерунду.

– Какую ерунду?

– Просто ерунду. – Например.

– Сейчас увидишь. Я у него кое-что спрошу.

– Пожалуйста.

Регана прикоснулась пальцами к планшетке, уставилась на дощечку и сосредоточилась:

– Капитан Гауди, моя мама красивая? Секунда... пять секунд... десять... двадцать...

– Капитан Гауди?

Прошло еще несколько секунд. Крис была удивлена. Она была уверена, что ее дочь сама сдвинет планшетку на отметку «да». Боже мой, что же это такое? Бессознательная неприязнь?

Нет, этого не может быть.

– Капитан Гауди, это уже невежливо, – обиделась Регана. – Малышка, а может, он уже спит?

– Ты думаешь?

– Я думаю, что и тебе пора спать.

– Уже? Он дурачина, – пробурчала Регана и пошла за матерью наверх.

Крис уложила ее в постель и села рядом.

– Кроха, в воскресенье я не работаю. Хочешь куда-нибудь пойти?

– Куда?

Несколько раз Крис пыталась найти для Реганы подруг. Ей удалось познакомиться с одной двенадцатилетней девочкой по имени Джуди. Но сейчас Джуди уехала на пасхальные каникулы, и Крис показалось, что Регана чувствует себя одинокой.

– Ну, я не знаю, – ответила Крис. – Куда-нибудь. Давай посмотрим город? А может, пойдем к цветущим вишням? Вот это мысль, они наверняка уже цветут. Ты хочешь?

– Конечно, хочу, ма.

– А завтра вечером пойдем в кино. Ладно?

– Как я тебя люблю!

Регана обняла ее, и Крис в ответ крепко прижала девочку к себе, прошептав:

– Рэгс, милая, я тебя тоже очень люблю!

– Можешь пригласить и мистера Дэннингса, если хочешь.

Крис удивилась:

– Мистера Дэннингса?

– Да, все нормально. Я не против. Крис засмеялась:

– Нет, не нормально. Почему я должна приглашать мистера Дэннингса?

– Он же тебе нравится.

– А тебе он разве не нравится?

Она не ответила.

– Крошка моя, что с тобой происходит? – Крис решила у нее все выпытать.

– Ведь ты же собираешься выйти за него замуж. – Это был уже не вопрос, а утверждение.

Крис рассмеялась:

– Малышка моя, конечно, нет! О чем ты говоришь? И как это пришло тебе в голову?

– Но он же тебе нравится.

– Мне нравятся пироги, но я не собираюсь выходить за них замуж. Малышка, он мой друг, просто старый хороший друг. – Тебе он нравится не так, как папа?

– Я люблю твоего папу и всегда буду любить твоего папу, а мистер Дэннингс часто ко мне приходит, потому что ему скучно, он совсем один, вот и все. Он мой друг. – А я слышала...

– Ты слышала? От кого ты слышала?

В глазах дочери еще проглядывало сомнение, но вскоре оно рассеялось.

– Не знаю. Я просто подумала.

– Ну это совсем глупо. Забудь. – Хорошо.

– А теперь спи.

– Можно я почитаю? Я не хочу спать.

– Конечно, можно. Почитай немного и ложись спать.

– Спасибо, мамочка.

– Спокойной ночи, кроха.

– Спокойной ночи.

Крис послала ей воздушный поцелуй и вышла. Она спустилась вниз. Ох уж эти дети! Откуда они столько выдумывают?

Крис стало любопытно, не считает ли Регана причиной развода Дэннингса. Ну нет, это уж совсем глупо. Регана знала только, что Крис подала на развод. Этого хотел Говард. Причиной, как он считал, являлись длительные разлуки и подавление его личности, поскольку никто не воспринимал его иначе как «мужа кинозвезды». Регана ничего этого не знала. Ну, хватит. Прекрати заниматься дилетантским психоанализом и займись дочерью.

Крис вернулась в кабинет. Она заметила сценарий и решила еще раз перечитать его. На середине Крис вдруг подняла глаза и увидела перед собой Регану.

– Привет, что случилось?

– Мам, там какие-то странные звуки.

– В твоей комнате?

– Как будто кто-то стучится. Я не могу заснуть.

Где, черт возьми, эти мышеловки?!

– Кроха, ложись в моей спальне, а я пойду посмотрю.

Крис проводила ее до спальни и уложила.

– Можно я немножко посмотрю телевизор?

– А где книга?

– Не могу найти. Можно?

– Конечно. – Крис включила маленький переносной телевизор. – Так не громко?

– Нормально.

– И постарайся заснуть.

Крис выключила свет и направилась в коридор. Оттуда по узкой лесенке, покрытой коврами, она поднялась на чердак, открыла дверь, на ощупь включила свет и, пригнувшись, прошла вперед.

На сосновом полу валялись картонные коробки из-под посылок. И ничего больше, не считая шести мышеловок. Все шесть были начинены приманкой. На всем чердаке ни одной пылинки. В воздухе пахло свежестью и чистотой. Чердак не обогревался. Тут не было никаких труб и батарей. Не было и дыр в крыше.

– Ничего нет.

Крис похолодела от ужаса. Боже мой! Она прижала руку к тяжело бьющемуся сердцу и оглянулась.

– Господи, Карл!

Он стоял у входа на чердак.

– Извините, но вы видите сами. Здесь чисто.

– Да, все чисто. Большое спасибо.

– Может, лучше кошку?

– Что?

– Ловить крыс.

Не дожидаясь ответа, он кивнул головой и вышел. Крис посмотрела ему вслед. Либо у Карла чувство юмора отсутствовало полностью, либо было настолько глубоко запрятано, что ускользало от ее внимания.

Крис вспомнила о звуках. Поглядела на крышу. Улица была густо засажена деревьями, стволы которых обвивали плющ и другие ползучие растения. Ветви лип скрывали добрую треть особняка. Может быть, и в самом деле белки? Наверняка. Или ветви. Да, скорее всего, ветви. Ночью дул сильный ветер.

«Может, лучше кошку?»

Крис вспомнила Карла. Кто он: идиот или притворяется? Она лукаво улыбнулась, как девчонка, придумавшая очередную шалость, спустилась в спальню Реганы, подняла что-то с пола, опять прошла на чердак и через минуту вернулась в свою спальню. Регана спала. Крис перенесла дочку в ее комнату и вернулась к себе. Затем выключила телевизор и заснула.

До утра в доме все затихло.

Во время завтрака Крис как бы между прочим заметила Карлу, что ночью слышала звук захлопнувшейся мышеловки.

– Ты посмотришь? – спросила она, потягивая кофе и делая вид, будто полностью поглощена чтением газеты.

Не сказав ни слова. Карл поднялся на чердак.

Крис направилась к лестнице и по дороге встретила Карла, спускавшегося с чердака. В руках он держал большую плюшевую мышь. Он нашел ее в мышеловке.

Крис, удивленно подняв брови, уставилась на мышь.

– Кто-то шутит, – пробормотал Карл, проходя мимо нее и относя игрушку в спальню Реганы.

– Сколько интересного происходит в доме, – заметила про себя Крис, входя в спальню. Она сняла халат и стала готовиться к съемкам. Да, может быть, лучше кошку, старый осел. Гораздо лучше. Она усмехнулась, и лицо ее сразу сморщилось.

Съемки шли успешно. К 12 часам дня пришла Шарон, и в коротких перерывах они занимались делами в гримерной Крис. Написали письмо агенту с обещаниями обдумать предложение, дали согласие на приглашение в Белый дом, сочинили телеграмму Говарду, напомнив ему, чтобы он позвонил Регане в день ее рождения, настрочили просьбу менеджеру Крис о годовом отпуске и составили план проведения вечеринки, которую решено было устроить двадцать третьего апреля.

Вечером Крис повела Регану в кино, а на следующий день на «ягуаре», принадлежащем Крис, они поехали осматривать достопримечательности Вашингтона. Они посетили Мемориал Линкольна, Капитолий, лагуну цветущих вишен. Потом поехали на Арлингтонское кладбище к могиле Неизвестного солдата. Регана вдруг посерьезнела, а у могилы Джона Ф. Кеннеди даже слегка взгрустнула. Она долго глядела на Вечный огонь, потом вдруг взяла мать за руку.

– Ма, а почему люди должны умирать?

Эти слова ранили Крис. О, Рэгс, и ты тоже? Неужели и ты? Нет, нет! Что она могла ответить ей? Соврать она не могла. Крис всмотрелась в личико дочери, повернутое к ней, в ее блестевшие слезами глаза. Неужели Регана читала ее собственные мысли? У нее это всегда получалось. Всегда получалось раньше...

– Малышка, люди очень устают, – ответила Крис.

– Почему же Бог разрешает им уставать?

Крис удивилась и забеспокоилась. Сама она была атеисткой и никогда не говорила с Реганой о религии считая, что это было бы нечестно.

– Кто рассказал тебе про Бога?

– Шарон.

– Понятно. Надо будет с ней поговорить.

– Ма, ну почему Бог разрешает нам уставать?

Крис посмотрела в эти глаза, ждущие ответа, увидела в них боль и сдалась – она не могла рассказать ей того, что сама считала правдой.

– Понимаешь, Бог скучает по нас, Рэгс, и хочет, чтобы мы к нему вернулись.

Регана ничего не ответила. Молчала она и по дороге домой. В таком настроении Регана оставалась в течение двух дней.

Во вторник был день рождения Реганы, и ее настроение, казалось, улучшилось. Крис прихватила ее с собой на съемки, и когда рабочий день закончился, все участники фильма спели Регане песню «С днем рождения», а потом подарили торт. Дэннингс, будучи всегда добрым по трезвости, зажег юпитеры и заснял момент, когда Регана разрезала торт. Он назвал это «пробной съемкой» и пообещал впоследствии сделать ее кинозвездой. Регана веселилась от души.

Но после обеда, получив подарки, девочка опять заскучала. Говард так и не позвонил. Крис сама набрала его номер в Риме, и портье ответил, что Говард отсутствует уже несколько дней.

Наверное, катается где-нибудь на яхте. Крис извинилась и повесила трубку. Регана понимающе кивнула головой. Но настроение у нее было окончательно испорчено. Девочка отказалась даже выпить шоколадный коктейль. Ничего не сказав, она пошла в детскую и оставалась там до вечера.

На следующий день Крис проснулась и увидела рядом с собой полусонную дочь.

– Что такое, какого... Что ты здесь делаешь? улыбнулась она.

– Моя кровать трясется.

– Ты с ума сошла. – Крис поцеловала ее и накрыла одеялом. – Иди спи, еще рано.

То, что казалось утром, было на самом деле началом бесконечной ночи.

Глава 2

Священник стоял в метро на краю пустынной платформы и прислушивался к грохоту поездов, который заглушал его боль. Эта боль уже долгое время никак не утихала в нем. Но так же, как и сердцебиение, особенно отчетливо она слышалась в тишине. Священник переложил портфель из одной руки в другую и пристально вгляделся в нутро тоннеля. Цветные огоньки убегали вдаль, и казалось, что они освещают дорогу к отчаянию и безнадежности.

Послышался кашель. Священник обернулся. Какой-то седой бродяга сидел на полу в луже собственной мочи и не шевелился. У него было сморщенное, измученное лицо, и в желтых глазах светилась тоска.

Священник отвернулся. Сейчас этот бродяга подойдет к нему и начнет скулить. Помогите старому дьяцку, отця! Позалейте! Рука, испачканная в блевотине, судорожно нащупывала на груди медаль. Воздух был полон отблесками тысяч исповедей, смешанных с запахом вина, чеснока и сотен других исконно человеческих грехов, выплеснувшихся наружу... Они обволакивают... душат... душат...

Священник почувствовал, что бродяга медленно поднимается. Не подходи!

Шаги.

Боже, спаси и сохрани!

– Эй, отця!

Священник вздрогнул. И поник. Он не мог обернуться. Не мог видеть Христа, стонущего в этих пустых глазах, Христа, страдающего от гнойных ран и кровавого поноса, того Христа, который не мог дольше жить. Невольно он потрогал свой рукав, будто проверял, на месте ли траурная повязка. Смутно он припомнил и другого Христа.

– Эй, отця!

Послышался шум приближающегося поезда. Сзади кто-то споткнулся. Священник оглянулся на бродягу. Тот зашатался. Затем оступился и упал. Не размышляя ни секунды, священник рванулся к нему, подхватил и подтащил к скамейке у стены.

– Я католик, – пробормотал несчастный.

Священник попытался успокоить его. Он осторожно положил нищего на скамейку. В этот момент подошел поезд. Священник быстро достал из бумажника доллар и сунул его бродяге в жилет. Потом ему показалось, что так доллар может потеряться. Он вытащил банкноту и запихнул ее поглубже в карман мокрых брюк. Потом поднял свой портфель и вошел в двери поезда.

Священник сел в углу и притворился спящим. На конечной остановке он сошел и пешком побрел в Фордгэмский университет. Доллар, доставшийся бродяге, предназначался для поездки в такси.

Войдя в зал для приезжих, священник вписал свое имя в специальный журнал. Дэмьен Каррас. Потом проверил запись. Ему показалось, что чего-то не хватает. Вспомнив, он приписал к своему имени еще три слова: «член ордена иезуитов».

Каррас снял комнату в Уэйджель-Холле и уже через час крепко спал.

На следующий день ему надо было идти на собрание Американской ассоциации психиатров. Священник должен был выступить с основным докладом на тему «Психологические аспекты духовного развития». После собрания вместе с другими психиатрами он пошел на вечеринку, но ушел оттуда рано. Ему еще надо было зайти к матери.

Каррас подошел к полуобвалившемуся, построенному из песчаника дому, расположенному в восточной части Манхэттена на двадцать первой улице. Остановившись у лестницы, ведущей наверх, он заметил играющих неподалеку детей. Неухоженные, плохо одетые, бездомные дети. Ему вспомнились унижения, которые приходилось терпеть, лишь бы не быть выселенными из дома. Каррас поднялся по лестнице и с болью толкнул дверь будто вскрывал незажившую рану. Приторно пахло гнилью Он вспомнил, как ходил в гости к миссис Корелли в ее крошечную каморку с восемнадцатью кошками, и ухватился за поручни. Неожиданно резкая слабость овладела им. Он почувствовал свою вину. Нельзя было оставлять ее одну.

Мать очень обрадовалась, увидев его. Даже вскрикнула от радости. Расцеловала и бросилась на кухню варить кофе. Темные волосы, узловатые, разбухшие вены на ногах. Дэмьен сидел на кухне и слушал ее бесконечное щебетание. Он разглядывал выцветшие обои и грязный пол, которые так часто всплывали в его памяти. Жалкая лачуга! Помощь от конторы социального обеспечения и несколько долларов в месяц от брата – вот и все доходы матери.

Мать села за стол. Заговорила о своих знакомых. В ее разговоре до сих пор слышался акцент. Дэмьен пытался не смотреть в ее полные грусти глаза. Он не должен был оставлять ее одну. Дэмьен, правда, написал ей несколько писем. Но мать не умела ни читать, ни писать по-английски. Тогда он починил ей старый треснувший радиоприемник. У нее появился свой мирок, полный новостей и сообщений о майоре Линдсее.

Дэмьен прошел в ванную. Пожелтевшие газеты, наклеенные на треснувшие кафельные плитки. Проржавевшая раковина и ванна. Да, в этом доме он впервые ощутил свое призвание. Здесь он понял суть любви. Теперь любовь остыла. По ночам он чувствовал, как она, остывшая, еще воет в его сердце, подобно осеннему заблудившемуся ветру. Без четверти одиннадцать Каррас поцеловал мать и, попрощавшись, обещал при первой же возможности вернуться. Он ушел, а старый приемник все сообщал и сообщал ей о происходящих в мире событиях...

* * *

Вернувшись в свою комнату в Уэйджель-Холле, Каррас еще раз обдумал текст письма к архиепископу штата Мэриленд. Когда-то он хорошо знал его. Священник просил перевести его в Нью-Йорк, чтобы быть поближе к матери. Просил о должности учителя и об освобождении от прежних обязанностей. При этом Каррас ссылался на свою «непригодность» быть священником.

Мэрилендский архиепископ познакомился с ним во время ежегодной инспекции в Джорджтаунском университете. Эта процедура напоминала проверку в армии, когда генерал лично выслушивает жалобы и просьбы подчиненных. Услышав просьбу быть поближе к матери, архиепископ согласился и понимающе кивнул, но когда дело дошло до «непригодности» в работе, он возразил. Каррас настаивал на своем:

– Видишь ли, Том, дело здесь даже не в психиатрии. Ты же сам знаешь. Некоторые людские проблемы переиначивают всю их жизнь и смысл жизни. Это просто ад, и не только секс играет здесь роль, а прежде всего их вера. Я больше так не могу. Это слишком. Я выхожу из игры. У меня появились свои проблемы, вернее, сомнения.

– А у кого их нет, Дэмьен?

Архиепископ был всегда очень занят, и у него не было времени выпытывать у Карраса настоящие причины. Дэмьен был благодарен ему за это. Он знал, что ответы его все равно покажутся безумными: необходимость пожирать пищу, а затем ею же и гадить. Вонючие носки. Юродивые дети. Он не мог упомянуть и о газетной статье, в которой говорилось о молодом священнике, стоявшем на автобусной остановке. О том, как незнакомые люди облили его керосином и подожгли. Нет. Это слишком. Все это так непонятно. И в то же время так реально! Молчание Бога тоже корнями уходило в туман. В мире так много зла. И большая часть его родилась из сомнений добрых и честных людей. Разумный Бог должен покончить с этим. Он должен показаться людям. Должен заговорить. Боже, дай нам знамение.

Воскрешение Лазаря ушло в далекое прошлое. Никто из живых не слышал его смеха. Почему нет знамения?

Очень часто Дэмьену хотелось жить в одно время с Христом, видеть его, дотрагиваться до него, смотреть ему в глаза. О, мой Бог, дай мне увидеть тебя! Дай мне узнать тебя! Приди ко мне хотя бы во сне!

Сильная тоска охватила его.

Каррас сидел за письменным столом и держал ручку. Возможно, не время заставило архиепископа молчать. Видимо, он понял, что вера и любовь нераздельны.

Архиепископ обещал рассмотреть просьбу Дэмьена, но до сих пор пока ничего не сделал. Каррас написал письмо и пошел спать. Он с трудом проснулся в пять часов утра и пошел в часовню Уэйджель-Холла. Там Каррас достал гостию^[3], вернулся в свою комнату и стал молиться.

«Et clamor meus ad te vemat», – с болью шептал он. – «Да приблизился к тебе вопль мой...»

Сосредоточившись, Дэмьен поднял гостию со смутным воспоминанием прежней радости. В этот момент он почувствовал на себе пристальный взгляд, светящийся издалека и несущий в себе давно потерянную любовь.

Священник разломил гостию над потиром.

– В мире я оставляю тебя. Мое смирение я отдаю тебе. – Дэмьен сунул гостию в рот и проглотил вместе с комком отчаяния, застрявшим в горле.

Когда месса была окончена, Каррас тщательно вытер потир и осторожно положил его в портфель. Затем быстро встал и пошел на вокзал. Священник торопился на утренний поезд в Вашингтон и уносил в своем черном чемоданчике боль и страдание.

Глава 3

Ранним утром одиннадцатого апреля Крис вызвала по телефону своего врача в Лос-Анджелесе и попросила его проконсультироваться у известного психиатра относительно Реганы.

– Что случилось?

Крис объяснила. На другой день после дня рождения она вдруг заметила резкую перемену в поведении и настроении дочери. Бессонница. Раздражительность. Приступы злости. Она разбрасывала вещи. Кричала без причины. Не ела. Вдобавок ко всему у нее появился избыток энергии. Она постоянно двигалась, бегала, топала ногами, прыгала и ломала вещи. Совсем не занималась уроками. Выдумала себе несуществующего друга. И совершенно ненормальными способами привлекала к себе внимание. – Например? – спросил врач.

Во-первых, этот стук. С тех пор, как Крис обследовала чердак, она слышала стук еще пару раз. При этом Регана находилась в своей комнате. Когда же Крис входила к ней, стук прекращался. Во-вторых, Регана постоянно «теряла» вещи в комнате: то платье, то зубную щетку, то книги, то туфли. Она жаловалась, что кто-то «двигает» ее мебель. В довершение всего утром после вечеринки в Белом доме Крис увидела, что Карл с середины комнаты передвигает письменный стол в спальне Реганы на прежнее место. Когда Крис спросила его, что он делает, он повторил свои слова «кто-то шутит» и отказался от дальнейшего обсуждения этого вопроса. Вскоре Регана пожаловалась матери, что ночью, пока она спала, кто-то опять переставил всю ее мебель.