Текст книги "Искатель. 1963. Выпуск №5"

Автор книги: Уильям О.Генри

Соавторы: Леонид Платов,Анатолий Днепров,Николай Коротеев,Борис Ляпунов,Корнелл Вулрич
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Последние приготовления

«Дорогая Майя!

Боюсь что-либо сказать о возможности моего посещения острова Итуруп. За последние сутки у нас все перевернулось. Я еще раз убедился в том, что новые, невероятные открытия делаются тогда, когда появляются новые технические средства. Батискаф „Ленинград“ – потрясающая машина. Это подводный космический корабль. С его помощью на Земле можно сделать не менее удивительные открытия, чем в космосе. Конечно, я мог бы тебе написать, как я обрадовался, когда профессор Широкий поручил спуск в Тускарору именно мне. Я пишу так бессмысленно и торопливо, потому что над „Кежучем“ висит вертолет, который вот-вот уйдет на острова. Мы спустились на глубину свыше шести тысяч метров. Приборы работали нормально. Я без труда обнаружил место, где сила вулканического „пения“ была наибольшей. И вот на этой страшной глубине мы увидели, что там кто-то был до нас! И не только был, но и построил сооружение, вроде конусообразного камина. Вернее, там уже имеется отверстие, проделанное в стволе вулкана. Все выглядит так, будто наш проект кто-то пытался осуществить раньше! Ты не веришь! Но я все видел собственными глазами! После нашего подъема профессор Широкий совершенно взбесился.

Миллион вопросов сверлят мозг. На материк полетели радиограммы. Вася Орешкин вынужден был нырять еще раз, чтобы взять пробы воды. Кстати, температура там около семидесяти градусов выше нуля. Меня зовут! Крепко жму руки! Мне хочется многое сказать! До скорой встречи!

Виталий».

Вертолет взревел и скрылся в тумане. Лаврентий Петрович даже не посмотрел ему вслед. Мы вернулись с ним в каюту.

Работали мы молча. Я орудовал логарифмической линейкой, а Лаврентий Петрович при помощи циркуля и линейки строил на миллиметровой бумаге две сложные кривые. Они протянулись на двести километров, от фундамента вулкана «Тихий» вплоть до таинственной стены в Тускароре. Ствол вулкана то сужался, то расширялся, а у самой впадины превращался в огромную раздутую полость внутри базальтовой скалы…

«Чайник, – подумал я, – и кто-то хотел проделать в нем дыру…»

– Профессор, вам радиограмма.

Широкий быстро пробежал листок.

– Так, понятно. Ну что ж, пока распростимся. Нам приказано плыть к острову Итуруп и срочно сопоставить наши данные с данными наземной экспедиции. Строительство первой в мире геотеплоцентрали объявлено ударной комсомольской стройкой!

При сильном бризе мы покинули палубу «Кежуча» и вернулись на свою родную «Буссоль».

Нас провожал Вася Орешкин, которому на прощание Лаврентий Петрович сказал:

– Наверное, скоро придет приказ произвести экспериментальный взрыв стены. Рекомендую сделать два-три тренировочных спуска и проверить работу манипуляторов, подрывая небольшие заряды.

Радиорубка находилась над нашей каютой. Я никак не мог уснуть. Не спал и Широкий. Он курил одну сигарету за другой, беспокойно ворочаясь на своей койке.

Я закрывал глаза и видел то фосфоресцирующую воду океана, то каменную облицовку подводной шахты. За такой короткий срок и столько событий! Работать над осуществлением экспериментального взрыва теперь стало легче. Один мощный кумулятивный взрыв – и вода хлынет в отверстие. А что, если канал ствола заполнен расплавленной лавой? Что, если не вода устремится в вулкан, а вулканическая масса в океан? То, что плотность вещества в канале очень низкая, еще не доказывает, что он свободен. Я знал, что эти же вопросы волновали и Широкого, и Черемных, и Григорьева. Пойдет ли пар туда, куда он должен пойти? Это был кардинальный вопрос всего проекта, и ответить на него мог только опыт.

Я оделся и поднялся на капитанский мостик. За штурвалом стоял дядя Коля. Не поворачиваясь ко мне, он спросил:

– А может быть, в глубинах океана живут разумные существа? Может быть, им не хватает тепла?

Я засмеялся.

– Разве что эти разумные существа живут в кипятке. Там температура семьдесят…

Мы шли в густом тумане, ориентируясь по приборам. Я слышал, как радист переговаривался то с «Кежучем», то с каким-то маяком, который именовал себя «четвертым».

– Что вы там нашли, на дне Сахалинской ямы? – спрашивал «четвертый».

– Разумную жизнь, – насмешливо отвечал радист.

– Какие они, водяные-то?

– Пока неизвестно.

– Сколько мы будем идти до Итурупа?

Дядя Коля взглянул на радиодальномер.

– Что-нибудь около суток. Если погода будет такой. Сейчас там пурга.

В этих широтах зимние месяцы самые тяжелые. Штормы, снегопады, густые, туманы. Наш рефрижератор жалобно сигналил, медленно рассекая бегущие навстречу волны. На палубе кипела работа. Моряки непрерывно скалывали лед. Волны перекатывались через борт, и вода мгновенно замерзала.

На рассвете я вернулся в каюту и моментально уснул.

Вдруг чья-то рука сильно меня тряхнула за плечо… Мне показалось, что я только-только закрыл глаза. Я вскочил на ноги, ничего не понимая. Каюта была залита солнечным светом, Вокруг меня все переворачивалось, я снова упал на койку.

– Вставайте, Виталий Александрович. На горизонте – остров!

На палубе, крепко держась за поручни, стоял профессор Широкий. Вокруг него столпились матросы. Они смотрели на ослепительно белый от пышного снежного покрова остров. Солнце стояло в наивысшей точке небосвода, и теней почти не было. Кругом-сопки, сопки… Высокие и низенькие, слегка дымящиеся и совсем безжизненные…

– Вон наш «Тихий», – сказал Широкий, показывая на высокую сопку справа.

– Так что же это было на дне Тускароры? – спросил Широкого капитан «Буссоли». По-видимому, до моего прихода они уже разговаривали долго. Моряки окружили профессора плотным кольцом.

Профессор смущенно улыбнулся и махнул рукой.

– Вы думаете, какая-нибудь удивительная тайна? Ничего особенного. Просто древние люди в поисках тепла и света умели создавать небольшие искусственные вулканы. Они находили места, где земля была погорячей, а подземный гул погромче. Там они и копали свои искусственные маленькие вулканчики, предварительно обложив место камнями… Это было в ледниковый период, когда с севера на здешние края двинулись могучие льды. Я думаю, что такие вулканчики предназначались для обогрева небольшой общины или деревни. К сожалению, эти поселения канули на дно морское наподобие Атлантиды.

– Да, но на глубине семь тысяч метров…

– Это, конечно, самое удивительное. Но и это объяснимо, во всяком случае в принципе. Искусственное сооружение, опустившееся на дно океана, только доказывает, что Тускарора очень молода. Впадине не более пятнадцати тысяч лет. Можно думать, что в тот далекий период истории Земли произошла какая-то катастрофа, которая вызвала бурную тектоническую деятельность земной коры. Что это было? Есть много теорий. Одна из них связана с Луной. Предполагается, что Луна не земного происхождения, что она, так сказать, случайно попала в поле притяжения Земли и из вечной скиталицы вселенной превратилась в нашего спутника. Но ее приобретение обошлось дорого… Может быть, погружение части суши в океан, да еще на такую глубину, – это и есть результат деятельности Луны…

Подумав, профессор весело добавил:

– Эту теорию можно будет подтвердить или отвергнуть после первой экспедиции людей на Луну!

Накануне

Первый человек, которого я заметил на острове, был заведующий хозяйственным отделом «Курилэлектропроекта» товарищ Сускин. Он был в валенках, в широком тулупчике и в серой меховой шапке, сползшей на один бок. Он ждал нас на берегу, подпрыгивая на одном месте. «Буссоль» стояла на якоре, и капитан Сиделин сошел на берег вместе с нами, чтобы узнать, как же будут дальше развиваться события вокруг Тускароры. «Кежуч» получил приказ не двигаться с места и ждать дальнейших указаний.

– Здравствуйте, милые, здравствуйте, – закивал Сускин. – Как вам плавалось?

Чувствовалось, что не это хотел спросить наш хозяйственник.

– Спасибо, Тихон Давыдович.

– А до большой глубины вы добрались?

– Порядочно. Свыше шести километров!

Он лукаво подмигнул.

– Говорите спасибо мне!

– За что?

– А за то, что я лично летал во Владивосток, чтобы скорее доставить вам эту штуку, «Ленинград» называется. Сопровождал ее до самого Холмска! Вот так.

Сускин потребовал подробного рассказа о наших открытиях и наших планах. Что-то записывал себе в блокнот, бормотал:

– Ну, это можно и своими средствами. А это придется заказывать…

Мы подошли к небольшой деревянной избе, почти до крыши заваленной снегом.

Дверь отворилась, и из нее вырвались клубы пара. Затем как будто из снежной ямы появились Григорьев, Игорь Черемных и еще два человека. Через некоторое время показались Витя Жуков и оба Ивановых. Аспиранты сразу бросились на берег помогать Бикфорду разгружать лодку.

Один из незнакомых, пожилой могучий мужчина с крупным волевым лицом, завидев нас, обогнал своих товарищей и кинулся к профессору Широкому.

– Лаврентий, дорогой ты мой! – воскликнул он, хватая профессора в объятия.

– Мишка, черт ты такой! Ты уже здесь?

Мужчины некоторое время весело боролись, потом повалились в снег, а после долго отряхивались и хохотали.

– А ты стал здоровяком! Борец первой категории. Вот не думал, что ты такой. Ну, давай знакомь меня со своей командой.

– Вот, пожалуйста. Это Виталий, наш специалист по измерительным приборам.

Мужчина представился.

– Курнаков.

«Профессор Курнаков? Известный энергетик?»

– Это капитан нашего океанологического судна Анатолий Федорович Сиделин. А вот там – Александр Таперов, по прозвищу Бикфорд, аспирант. Ему сейчас не до нас. Вон как хвастает перед своими товарищами!

– Я интересовался результатами вашей островной группы. Получается очень любопытная вещь. Оказывается, главный канал вулкана «Тихий» прямо у берега разветвляется в трех направлениях. Центральный ствол идет к кратеру «Тихого», а два других – к кратерам двух давно потухших вулканов.

– Любопытно.

– Может быть, вместо одной станции придется строить сразу три.

– А строить все же решили? – спросил Широкий.

– Ну, батенька, до этого еще далеко. А вот осуществить контрольный запуск воды решили. Нужно сказать, что пока вы были в океане, на Сахалине сделано очень многое. В конструкторском бюро предложили несколько интересных вариантов будущего строительства. Москвичи рвутся со своими фильтрами для вулканического пара, предлагают создать не только теплоэлектроцентраль, но и комплекс предприятий химической промышленности. В Ленинграде вчерне готовы эскизы турбогенераторного оборудования.

Курнаков, Широкий и Григорьев вернулись к хижине. Меня задержал Лева Фрязин.

– У меня к вам дело.

В этот момент подошли аспиранты.

– Кстати, и вы, ребята, мне нужны. Дело вот в чем. Комсомольская организация нашей области решила взять шефство над строительством. Нужно, чтобы ребятами кто-то квалифицированно руководил. Конечно, такие люди, как Черемных и Широкий, будут заняты на самых ответственных участках. Вот мы и решили обратиться к вам.

Витя Жуков поморщился и нерешительно почесал затылок.

– Понимаете, я не прочь, но истекает срок сдачи диссертационной работы. А материала у нас более чем достаточно.

Сеня Иванов бросил на товарища укоризненный взгляд.

– Нет, ребята, вы не думайте, я как все… – тут же начал оправдываться Виктор.

– А мы ничего и не думаем. Решено. Мы организуем, так сказать, строительный штаб. Распределимся по участкам. А возглавит это дело Виталий Александрович Сушков.

Затем его словно осенила мысль, и он воскликнул:

– Ребята, а какая шикарная заключительная глава для диссертации, а! Там, в институте, ахнут. Все будет: теория, экспериментальная часть, выводы и практическое внедрение.

Остров поет

Теплоход «Якутия» стоял на рейде километрах в двух от берега. Пассажирская навигация давно кончилась, и судно временно превратилось в исследовательскую лабораторию: на нем был оборудован специальный пункт наблюдения за деятельностью вулкана «Тихий». Отсюда, с моря, береговая линия острова, горные вершины и дымящиеся сопки были видны как на ладони. На юге вдоль берега раскинулся небольшой поселок словно из игрушечных пенопластовых домиков. Все сегодня были на борту «Якутки», а на острове с небольшой группой людей остался неутомимый Тихон Давидович Сускин. Он продолжал хлопотать вокруг домиков, куда таскали раскладную мебель, постели и портативные газовые печки.

На борту теплохода были представители областных партийных и комсомольских организаций, ученые, инженеры, журналисты. Теплоход гудел, как муравейник. Но когда, наконец, наступил долгожданный день, все собрались на верхней палубе и умолкли. Секретарь обкома Григорьев рассказывал молодым строителям:

– Экспериментальный взрыв в океане произвели полторы недели назад. Океанская вода под огромным давлением хлынула в подземный тоннель и начала интенсивно испаряться. Если ствол вулкана на всем протяжении свободен, то это мы увидим сегодня.

Сопка «Тихая» спокойно «коптила». Над нею поднималась тоненькая струйка синеватого дыма, как над давно потухшим костром.

– Я не представляю, что происходит сейчас там, в недрах земли, – тихонько сказала Майя. Мы стояли рядом, облокотившись на борт. Не знаю, куда больше я смотрел: на сопку или на обрамленное белым мехом розовое от мороза лицо. Иногда она замечала мой взгляд, поворачивалась ко мне, и ее чистые голубые глаза разбрасывали золотые искринки…

– Пар совершает невиданное подземное путешествие с глубин Тускароры сюда к нам…

– Я слыхала, будто высказывались опасения, что ствол может быть забитым расплавленной лавой.

Да, в последнее время такие опасения высказывались все чаще и чаще. Даже было предложено несколько проектов, как исправить дело, если канал окажется непроходимым.

– Скорее бы, – сказала Майя.

Возле нас появились аспиранты. Бикфорд был вооружен фотографической камерой.

– Будут шикарные снимочки! Только бы не вздумал чудак взреветь ночью! Кстати, секундочку, Виталий Александрович, Майя, разрешите вас запечатлеть на фоне, так сказать, исторического момента.

Мы смущенно переглянулись, а Бикфорд отошел в сторону и несколько раз щелкнул затвором.

– Не забудьте отпечатать пленку! – крикнула Майя ему вслед.

– К свадьбе! Сделаю потрясающий семейный портрет!

Это было уж совсем ни к чему… Я и Майя переглянулись и смущенно замолчали.

Затем к нам подошел Игорь.

– Майка, почему вы решили построить поселок на юге? – спросил он.

– Мы учли господствующие ветры. А то ребята будут все время жить в тумане от вашей сопки… Что-нибудь известно о том, когда начнется?

– Известно. Распространение пара сопровождается очень интенсивным подводным гулом. Наши гидроакустики регистрируют его приближение. Не исключена возможность, что будет небольшое землетрясение.

– Мало их здесь и без нас, – сказала Майя.

Игорь обнял меня и ее за плечи и мечтательно произнес:

– Ну и кашу мы заварили с вами! Виталий, а страшно было в этой морской яме?

Я засмеялся.

– Наверное. Не помню. Слишком много было других впечатлений.

И я начал рассказывать им о своем путешествии в Тускарору. Увлекшись, я не заметил, как ушел Игорь, и спохватился только тогда, когда Майя тихонько положила руку в зеленой шерстяной варежке на мою. Брата не было, она была единственной слушательницей. Никому я еще не рассказывал о Тускароре с таким вдохновением…

– Какой вы молодец!..

– Ну, это только кажется… Все дело в технике… Батискаф «Ленинград» – действительно молодец!

Она хотела что-то возразить, как вдруг до наших ушей донесся сначала отдаленный, а после все более и более явственный гул. Одновременно из радиорепродукторов послышался тревожный голос капитана «Якутии»:

– Внимание, внимание! С востока надвигается волна высотой девять метров! Немедленно укрыться в каютах! Немедленно укрыться в каютах!

Гул нарастал с каждой секундой, и, схватив Майю за руку, я помчался к трапу.

– Стойте! – вдруг закричала она. – Девять метров – это же ерунда! Мы можем не увидеть самого начала!

Вцепившись руками в перила, мы остались на палубе. Через минуту море под нами загрохотало, как будто мы стояли на мосту и под нами пронесся могучий поезд. Корабль качнуло, он на мгновенье накренился набок, поднялся вверх, и из-под него вынырнула широкая, плавная волна.

– Это предвестник двигающейся силы! Следите за волной!

Вот она подошла к берегу, вот ударила о берег!

Мы не отрываясь смотрели на вершину «Тихого». Еще некоторое время синяя струйка дыма не менялась, а затем внезапно со свистом взвилась вверх, расширилась, из кратера полетели мелкие комья, послышался отдаленный треск, и вдруг в самое небо, почти до облаков, с оглушительным ревом взвился желтовато-белый столб.

– Какое чудо, смотрите! – воскликнула Майя.

Кто-то закричал «ура!», затем эти слова повторяло все больше и больше голосов, пока, наконец, на теплоходе не стали кричать так, что в этом крике потонули рев и клокотание величественного гейзера.

С запада дул сильный ветер, но его сила была недостаточна для того, чтобы хоть чуть-чуть изогнуть ослепительно белый паровой фонтан. Он, как мраморная колонна, вздымался вертикально вверх на несколько сотен метров и только там расплывался, переходил в огромное облако, которое быстро неслось в океан на восток.

– Смотрите, смотрите, вот еще один, и слева тоже!..

На наших глазах картина острова начала меняться, как в сказке. Снег на вершинах двух доселе безмолвных сопок вдруг зашевелился, вспучился, и из-под него с шипением начали во все стороны вырываться струи пара. Послышалось несколько глухих взрывов, в воздух вырвались облака черного шлака, затем ухнули пузыри желтого дыма, и, как бы проломив себе путь, в небо устремились один за другим еще два гейзера…

– Ух, Майка, красотища! – не выдержал я и крепко сжал девушку в своих объятиях. – Значит, все правильно!

– Ну и везет же вам, Виталий Александрович!

Это снова появился Бикфорд. Не отрываясь от аппарата, он снимал один кадр за другим.

Я посмотрел на него непонимающе. Он укоризненно взглянул на меня и на девушку.

– Эх, вы! Сегодня самый подходящий день.

Я застыл с открытым ртом. Так он нас и сфотографировал еще два раза…

. . . . . .

– Итак, начало положено. Хорошее начало, товарищи. Впереди – грандиозная работа. Мы пойдем по уже известному пути. Теперь и ваше слово, молодые исследователи, – обратился Григорьев к ребятам и девушкам, вооруженным рюкзаками и лыжами для первого исследовательского похода к вершинам оживших сопок…

Они двинулись гуськом по глубокому голубому снегу. На мгновенье группа исчезла в небольшой пади, а после снова появилась и начала медленно взбираться в гору, по направлению к шипящей колонне, упирающейся прямо в небо.

Я заметил, как из группы в сторону отошел один человек, остановился и помахал рукой.

Кто это был, я знал…

. . . . . .

…На горизонте золотыми звездочками блестели иллюминаторы уходящей «Якутии». На берегу вспыхнули первые костры и послышались первые песни. Океан неугомонно и сосредоточенно ворочался у скалистого берега, как бы стараясь лучше услышать звуки новой симфонии, создаваемой теми, кто шагал к счастью.

Леонид ПЛАТОВ
ПОСЛЕДНЯЯ СТОЯНКА «ЛЕТУЧЕГО ГОЛЛАНДЦА»

В новом романе Л. Платова «Секретный фарватер» – две книги.

Героем первой книги является Борис Шубин, командир звена, потом отряда торпедных катеров. События развертываются на Балтике в годы Великой Отечественной войны. Ставя мины во вражеских шхерах, Шубин впервые встречается там с немецкой подводной лодкой, которая носит прозвище «Летучий голландец» и, по-видимому, выполняет какие-то строго секретные, чрезвычайной важности поручения.

На протяжении всего последнего года войны Шубин пытается настигнуть таинственную и опасную подводную лодку. За несколько дней до Победы он погибает при штурме Пиллау, аванпорта Кенигсберга.

Героем второй книги является Шурка Ластиков, бывший юнга. Спустя шесть лет после окончания войны он отправляется служить на границу в качестве лейтенанта морской погранохраны.

Приведя эпизод, в котором рассказывается о первой встрече Ластикова с «Летучим голландцем», мы в этом номере начинаем печатать главы из второй книги романа «Секретный фарватер».[5]5
  Главы из первой книги опубликованы в альманахе «Мир приключений» № 6, 8, 9.


[Закрыть] В ней Ластиков продолжает и завершает дело Шубина. Ему деятельно помогает в этом старый штурман, профессор Грибов, воспитавший в училище имени Фрунзе не одно поколение советских военных моряков.

Рис. П. ПАВЛИНОВА

ИГРА В ПЯТНАШКИ

1

Шурка считался воспитанником всего дивизиона гвардейских торпедных катеров, но прижился у Шубина, быть может, потому, что подобрали его именно шубинские матросы.

Да, его буквально подобрали на улице, как больного, голодного котенка. Была весна 1942 года, самая страшная из блокадных весен. Несколько матросов брели вверх по темной улице Чернышевского. Вдруг в перебегающем свете прожекторов они увидели впереди фигурку, крест-накрест перевязанную женским шерстяным платком. Но то была не девочка, то был мальчик лет двенадцати. Он стоял посреди улицы совершенно неподвижно, растопырив руки. Его внезапно поразила куриная слепота.

Выяснилось, что несколько часов назад он схоронил мать. Отец погиб давно, еще под Нарвой.

– Дома-то есть кто?

– Нету.

Две могучие матросские руки с обеих сторон подхватили Шурку, и его понесло по улице, словно бы попутным ветром. Он и опомниться не успел, как очутился в казарме на канале Грибоедова. Там размещались команды торпедных катеров.

Впоследствии в дивизионе с гордостью говорили: «Наш юнга и дня сиротой не был!» И впрямь, после смерти матери прошло всего несколько часов, а он уже находился у моряков.

Он быстро отогрелся среди них, откормился, приободрился. Никто не приставал к нему с утешениями, не поминал мать или отца. Все вокруг были его отцами, заботливыми и взыскательными.

Месяца не прошло после его «усыновления», как боцман уже громогласно отчитывал приемыша – «с упором на биографию».

– Ты зачем с юнгой из ОВРа[6]6
  О В Р – охрана водного района.


[Закрыть] подрался? Я, что ли приказывал тебе драться? Ты кто? Беспризорник? Нет. Пай-мальчик? Тоже нет. Ты есть воспитанник дивизиона торпедных катеров! Службы Краснознаменного Балтийского флота! Значит, из хорошей морской семьи.

Что же касается куриной слепоты, то она прошла очень быстро с улучшением питания. Более того! Шурка прославился своей «глазастостью», то есть зоркостью, и даже за служил шутливое, но все же лестное прозвище «впередсмотрящий всея Балтики». Случилось это с ним во время минных постановок в шхерах, захваченных врагом.

Звено катеров, разгрузившись от мин, возвращалось до мой, как вдруг Шурка, впередсмотрящий, негромко сказал: «Свет!» Шубин тотчас застопорил ход.

Огонек над водой был вертикальный и узкий, как кошачий зрачок в ночи. Чуть поодаль возник второй, дальше третий, четвертый. Эге! Да тут целая вереница фонариков. Это фарватер, огражденный вешками с фонариками на них.

Такого моряки еще не видали никогда.

Шубин «прижался» к берегу, продолжая наблюдать.

Вдруг огоньки закачались, потревоженные волной, потом начали последовательно исчезать и снова появляться.

Длинная тень бесшумно скользила вдоль фонариков, – заслоняя их. Еще мгновение – и все снова темно, огоньки потухли.

Что это было? Баржа? Катер с низкой осадкой? Или, может, подводная лодка?

Если это была подводная лодка, то, судя по тени, она двигалась, выставив над водой только часть рубки, подвсплыв наполовину. Зачем противнику принимать такие предосторожности в тылу своих гарнизонов, тем более ночью?..

ФВК? Да, это был ФВК, но не просто ФВК.[7]7
  Фарватер военных кораблей.


[Закрыть]

Вновь обнаруженный ФВК был не только секретным: он был необычным. Для вящей безопасности его даже обвеховали плавучими огоньками!

Что же это за цаца передвигается по нему?

Фонарики больше не зажигались. Светящаяся тропа в шхерах поманила и бесследно исчезла.

2

Моряки Шубина вспомнили о ней спустя несколько дней, отправившись снова в шхеры, на этот раз с разведывательным заданием – без мин.

Немного не дойдя до того места, где юнга впервые увидел светящуюся дорожку, Шубин быстро застопорил ход, бросил механику: «У фашистов уши торчком!» И сразу же ударили зенитки!

Взад-вперед заметались лучи прожекторов, обмахивая с неба звездную пыль. Ищут самолет? Подольше бы искали!

Вдруг будто светящийся шлагбаум перегородил путь.

Шубин мигнул три точки – «слово»[8]8
  «Слово» – то есть буква «С», означает: стоп!


[Закрыть] следовавшему в кильватере Князеву. Тот тоже застопорил ход.

«Шлагбаум» качнулся, но не поднялся, а, дымясь, покатился по воде.

Заметят или не заметят?

Горизонтальный факел сверкнул на берегу, как грозный указующий перст. Заметили! Рядом лопнул разрыв. Катер сильно тряхнуло.

– Попадание в моторный отсек, – бесстрастно доложил механик.

Из своего закоулка высунулся радист.

– Попадание в рацию, аккумуляторы садятся!

Вслед за тем фашисты включили «верхний свет».

Над шхерами повисли ракеты, в просторечье называемые «люстрами». Они опускались вначале медленно, потом быстрее и быстрее, искрами рассыпаясь у черной воды, как головешки на ветру. Неторопливо на смену им поднимались другие («люстры» ставятся в несколько ярусов, с тем расчетом, чтобы мишень была постоянно на светлом фоне).

Свет – очень резкий, слепящий, безрадостный, как в операционной. Уложили, стало быть, на стол и собираются потрошить? Нет, дудки!

Две дымовые шашки полетели за корму. Старый испытанный прием! Но Шубин не смог проворно, как раньше, «отскочить». Едва-едва «отполз» в сторонку.

Укрывшись в тени какого-то мыса, он смотрел, как палят с берега по медленно расползающимся черным хлопьям. Дурачье!

Приблизился Князев.

– Подать конец?

Пауза очень короткая. Думать побыстрей!

Приняв буксир, Князев угробит и себя и Шубина. Маневренность потеряна, скорости нет. На отходе догонит авиация и запросто расстреляет обоих.

Что ж, в критическом положении наилучший выход – атаковать! Назад хода нет. Значит, надо прорываться дальше, укрываться в глубине шхер.

– Князев, уходи! Исправлю повреждения, завтра тоже уйду.

– Не оставлю вас!

– Приказываю, как командир звена! Ты поможешь мне! Отвлечешь огонь на себя!

Князев понял. Донеслось слабея: «Есть, отвлеку!» И Шубин сорвал с головы шлем с уже бесполезными ларингами. Аккумуляторы окончательно сели. Он «оглох» и «онемел».

Отстреливаясь, катер Князева рванулся к выходу из шхер.

– Еще бы! – пробормотал Шубин с завистью. – Сохраняя свои пятьдесят узлов[9]9
  Скорость кораблей измеряется в узлах. Узел – одна миля в час.


[Закрыть] в кармане…

Собственные его «узелки», увы, кончились, развязались.

Весь огонь фашисты перенесли на Князева. Бой удалялся.

– Не догнали!

Шурка Ластиков с торжеством обернулся к командиру, но тот не ответил. Изо всех сил старался удержать подбитый катер на плаву. С лихорадочной поспешностью, скользя и оступаясь, матросы затыкали отверстия от пуль и осколков снарядов. В дело пущено было все, что возможно: чопы, распорки, пакля, брезент. Но вода уже перехлестывала через палубу, угрожающе увеличился дифферент.

Оставалось последнее, самое крайнее средство.

– Запирающие закрыть!

Боцман умоляюще прижал к груди руки, в которых держал клочья пакли.

– Хоть одну-то оставьте!

– Обе за борт!

Во вражеских шхерах сбрасывать торпеды? Лишать себя главного своего оружия?..

– То-овсь! Залп!

Резкий толчок. Торпеды камнем пошли на дно.

Все! Только круги на воде. Юнга скрипнул зубами от злости.

Зато катер облегчен! Как-никак две торпеды весили более трех тонн. Командир прав. Лучше остаться на плаву без торпед, чем утонуть вместе с торпедами…

Подбитый катер «проковылял» еще несколько десятков метров и приткнулся у крутого берега.

Мысленно Шубин попытался представить себе очертания острова на карте. Кажется, изогнут в виде полумесяца. От материка отделен нешироким проливом. Берега обрывисты – судя по глубинам.

Ну что ж! Рискнем!

– Боцман! Швартоваться!

Но едва моряки ошвартовались у острова, как неподалеку от них очень быстро прошли три шюцкора.[10]10
  Шюцкоры – корабли береговой охраны.


[Закрыть]

Пришлось поавралить, упираясь руками и спиной в скалу, придерживая катер. Шюцкоры развели сильную волну. На ней могло ударить о камни или оборвать швартовы.

Через две или три минуты шюцкоры вернулись. Они застопорили ход и почему-то долго стояли на месте.

Боцман пригнулся к пулемету. Шубин замер подле него, предостерегающе подняв руку.

Шурка зажмурился. Сейчас включат прожектор, ткнут лучом! Рядом нервно зевнул радист Чачко.

До моряков донеслись удивленные, сердитые голоса. Финны недоумевали. Куда к черту подевались эти русские?

Конечно, нелепо искать их в глубине шхерных лабиринтов. Подбитый катер, вероятно, все-таки сумел проскользнуть к выходу из шхер.

Заревели моторы, и шюцкоры исчезли так же внезапно, как и появились.

Ф-фу! Пронесло!

– Живем, товарищ командир! – сказал боцман, улыбаясь.

Но Шубину пока некогда было ликовать.

– На берег! – приказал он. – Траву, камыш волоки! Ветки руби, ломай! Да поаккуратней, без шума. И не курить мне! Слышишь, Фаддеичев?

– Маскироваться будем?

– Да. Замаскируем катер до утра, вот тогда и говори: живем, мол!

Он остановил пробегавшего мимо юнгу:

– А ты остров обследуй! Вдоль и поперек весь обшарь. По-пластунски, понял? Проверь, нет ли кого.

Он снял с себя ремень с пистолетом и собственноручно опоясал им юнгу. Матросы быстро подсадили его. Шурка пошарил в расщелине, уцепился за торчащий клок травы, вскарабкался по отвесному берегу.

– Поосторожнее, эй! – негромко напутствовал боцман.

– А вы не переживайте за меня, – ответил с берега задорный голос. – Я ведь маленький. В маленьких труднее попасть.

– Вот бес, чертенок, – одобрительно сказали на катере.

3

Пистолет гвардии капитан-лейтенанта ободряюще похлопывал по бедру.

Юнга очутился в лесу, слабо освещенном гаснущими «люстрами». Бесшумно пружинил мох. Вдали перекатывалось эхо от выстрелов. Ого! Гвардии лейтенанта Князева провожают до порога, со всеми почестями – с фейерверком и музыкой.

Гвардии старший лейтенант уйдет завтра не так – поскромнее. Шурка понял с полунамека. Важно отстояться у острова. Тщательно замаскироваться, притаиться. Втихомолку в течение дня исправить повреждения. И следующей ночью, закутавшись, как в плащ, во мглу и туман, выскользнуть из шхер.

Дерзкий замысел, но такие и удаются гвардии старшему лейтенанту.

Только бы не оказалось на острове фашистов!

Шурка постоял в нерешительности, держа одну ногу на весу.

Он очень боялся змей, гораздо больше, чем фашистов.

Сейчас весна, змеи оживают после зимней спячки. Он ясно представил себе, как опускает ногу на мох и вдруг под пяткой что-то начинает ворочаться. Круглое. Скользкое. Брр!

Потому ему вспомнилось, как командир объяснял про страх:

– Если боишься, не колеблясь, иди навстречу опасности! Страх страшней всего. Это как с собакой. Побежишь – разорвет!

Юнга сделал усилие над собой и нырнул в лес, как в холодную воду.

Что-то чернело между стволами в слабо освещенном пространстве. Громоздкое. Бесформенное. Валун? Дот?

Шурка вытащил пистолет из кобуры. Ощущая тяжесть его рукоятки, как пожатие верного друга, он приблизился к черневшей глыбе. Нет, не дот и не валун. Сарай!