Текст книги "Последнее пророчество"

Автор книги: Уильям Николсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

Глава 2
Ужас на рассвете

Среди ночи Аира Хаз проснулась от удивительно яркого сновидения. Женщина села в постели и поняла, что во сне плакала. Аира не могла остановить рыдания. Она уткнулась в изнанку покрывала, но так и не сумела успокоиться. Аира решила встать, чтобы попить воды. Однако ноги отказались держать ее, и пришлось снова сесть на кровать.

Аира разбудила мужа. Увидев следы слез на ее щеках, Анно встревожился, и она поведала ему свой сон.

Вместе с семьей и множеством других людей она шла по занесенной снегом дороге, которая вела в ущелье между двумя высокими холмами. По обеим сторонам дороги вздымались крутые склоны, белые и гладкие, дорога же сперва шла в гору, а потом, за перевалом, спускалась вниз, по другую сторону гряды. Похоже, путь вел на запад – прямо впереди, в сужающемся книзу просвете между скал садилось солнце. Несмотря на холодный зимний воздух, Аира ощущала на лице тепло его лучей.

Она шагала впереди всех, поэтому первой достигла вершины и остановилась на гребне холма. Стоило ей добраться до него, как вокруг закружилась снежная метель, а солнце окрасило небо на западе в темно-красные тона. Сквозь пелену снега, в лучах заката Аира смотрела на широкую равнину, лежащую перед ней, на две реки, которые несли свои воды к неизвестному океану.

Продолжая разглядывать равнину сквозь сыплющийся на фоне темно-красного неба снег и чувствуя солнечное тепло на щеках, Аира внезапно ощутила такое счастье, что на глазах выступили слезы. Ослабев от радости, она обернулась к Анно и детям. Однако, взглянув в их лица, Аира внезапно поняла, что близкие не могут последовать за ней. Женщина чувствовала безмерное счастье и в то же время понимала, что должна вскоре потерять тех, кого любит. Аира заплакала от радости и горя, плач перешел в рыдание, и она проснулась.

Анно вытер слезы жены и обнял ее, убеждая, что все это лишь сон. Постепенно потрясение отступило, и Аира успокоилась. Не стоило вчера потакать этим глупым разговорам о неизвестной родине, подумала она.

– Почему ты упала? – спросил Анно.

– Я не упала. Просто села.

– Почему?

– Почувствовала слабость.

Анно больше ничего не сказал, но Аира знала, о чем подумал муж. Ее далекий предок, Аира Мантх, был провидцем, первым пророком племени мантхов. «Каждый раз, когда я вижу Идущее, – писал он, – я слабею. Мой дар – это моя болезнь. Предсказания убьют меня».

– Это всего лишь сон, Анно.

– Хотелось бы верить, дорогая.

– И не забивай детям головы. В их мозгах и так достаточно путаницы.

– Я ничего не скажу ребятам.

Аира снова попыталась встать, на сей раз она чувствовала себя увереннее. Женщина подошла к окну, раздвинула занавески и увидела, что первые лучи нового дня уже окрасили небо на востоке.

– Светает.

Анно подошел к окну и обнял жену.

– Я так люблю тебя, – нежно произнес он.

Аира повернулась и поцеловала мужа в щеку. Довольно долго они молча стояли у окна. Вдруг Анно спросил:

– Ты слышишь?

– Что?

– Поющую башню.

Аира прислушалась.

– Нет.

Башня молчала.

Мариус Симеон Ортиз остановил коня на гребне холма, воины позади него. Океанский бриз шевелил листья на деревьях и подмешивал к рассветному воздуху сильный запах соли. Пока Ортиз рассматривал город внизу, его люди готовились к битве. Ниже по склону, на левом фланге, солдаты атакующего отряда затаились в ожидании команды. Ортиз чувствовал, как возбуждены слегка уставшие лошади. Его собственный Конь беспокойно переступал с ноги на ногу, ноздри животного раздувались, время от времени он беспокойно ржал.

– Ну-ну, – сказал Ортиз, – успокойся.

Горящая стрела прочертила тихое небо – значит, лазутчики проникли на склады.

– Маркитанты! – произнес Ортиз. – Стрелки! – Ему не требовалось повышать голос – воины жадно ловили каждое слово своего командира.

Фургоны с провизией двинулись вниз по склону холма в сопровождении безмолвных солдат. Люди шагали быстро, понимая, что у них не так уж много времени, чтобы исполнить свою работу. Впереди вприпрыжку неслись стрелки, у каждого солдата за спину был закинут узел с пропитанными маслом щепками. Ортиз поднял руку, и оставшиеся пехотинцы устремились по длинной извилистой дороге, ведущей к приморской части города. За ними медленно катились пустые повозки, прозванные обезьяньими фургонами.

Со стороны города раздался крик. Сторож обнаружил маркитантов. Люди просыпались, мелькали огни. Но пожар уже запылал в одном из заброшенных домов Серого округа, а ветер раздул пламя. Вот загорелось еще одно здание, потом еще… В северной части Араманта ширилась и росла стена огня.

Конь Ортиза вздрогнул – животное почуяло дым и догадалось, что время атаки приближается. Со стороны города доносились крики, вопли и топот бегущих ног. Ортиз так часто видел, что творится в разоряемых городах, что легко мог представить себе эту картину: горожане внезапно проснулись и видят – улицы объяты огнем, и тогда люди выскакивают из домов полуодетые, ничего не соображающие, испуганные.

Ортиз медленно поднял меч. Шеренга конных воинов последовала примеру своего командира. Три сотни клинков покинули ножны со зловещим свистом. Ортиз немного ослабил поводья, и конь шагнул вперед. Позади полководца всадники тронули коней и двинулись следом. Ударом шпор он послал коня в рысь, затем – в легкий галоп. Стук копыт раздавался за спиной. Глаза Ортиза были прикованы к горящему городу, он вел всадников галопом по каменистой земле. Этот маневр решал все. Если атака будет быстрой, неожиданной и ужасной, то тысяча людей сможет захватить целый город и взять в плен горожан, число которых в десять раз превышает количество нападающих. Именно ужас первого натиска и обращает свободных людей в рабов.

Ортиз бросил взгляд налево и увидел, что пехотинцы тоже приготовились к атаке. Позади полководца первые лучи восходящего светила достигли темной гряды холмов. Вот оно, то мгновение, когда уже невозможно повернуть назад, теперь – все или ничего. Приподнявшись в седле, Ортиз ощутил чистый восторг. Глаза его загорелись, губы сложились в радостную улыбку. Он поднял меч, пришпорил коня и прокричал:

– Вперед!

Поющая башня была объята пламенем. Анно Хаз направлял пожарный шланг на огонь, в то время как Бомен и Кестрель изо всех сил качали насос. На всех ярусах арены виднелись человеческие фигуры. Клич «Пожар!» распространился по городу. Аира и Пинто бежали по улицам, стуча в двери домов, чтобы разбудить спящих горожан. Со всех концов Араманта люди устремились к арене. Кестрель, качая насос, тихо плакала и повторяла с каждым движением:

– Нет! Нет! Нет!

Бомен старался не смотреть на Поющую башню, боясь зареветь в голос.

Наконец с помощью насоса Анно удалось загасить пламя. Башня была почти разрушена и обуглилась, вода с шипением заливала руины.

– Продолжайте качать! – кричал Анно, поворачивая насос к другим горящим зданиям.

Но Кестрель бросила работу и направилась к дымящимся развалинам.

– Осторожнее, Кесс…

Голос отца потонул в ужасных воплях – толпа мужчин, женщин и детей ворвалась на арену. Под грохот лошадиных подков за ними через колоннаду пронеслись всадники, мечи их блестели на огне. Граждане Араманта бежали впереди преследователей. Тот, кто падал или оборачивался, получал удар длинным мечом, и шеренги всадников дальше двигались прямо по Мертвым и раненым. Позади конников шли пехотинцы с короткими копьями. Они кололи окровавленные тела, еще подававшие признаки жизни. Охваченные ужасом перед этой машиной смерти, люди бежали через арену, вниз по горящим улицам, прочь из города к океанскому берегу.

Кестрель скользнула в сгоревшую башню, и захватчики не заметили девушку в черных одеждах. Обуглившееся дерево жгло руки и ноги, но Кесс не осмелилась сдвинуться с места. Безмолвно наблюдала она за резней. Девушка видела, как отца и брата силой погнали вместе с прочими горожанами, слышала жалобные крики раненых и резкие звуки ударов копий. Кестрель разглядывала предводителя захватчиков, гарцующего на лошади. Красивое юное лицо обрамляла копна рыжеватых волос, в глазах горела ярость, словно у ястреба, охотящегося за полевой мышью. Девушка долго и внимательно вглядывалась в предводителя, стараясь запечатлеть в памяти его образ.

Враг мой, я не забуду тебя.

В конце концов солдаты исчезли из виду, а на арену пало жуткое безмолвие. Кестрель дотянулась до отверстия в башне, где жил серебряный голос. Металлическая гортань была так горяча, что обжигала руки, но, не обращая внимания на жар, девушка просунула пальцы внутрь и вытащила голос. Он упал на каменные плиты внизу. Кестрель глазами проследила падение голоса башни, чувствуя, что кожа на кончиках пальцев правой руки потрескалась от жара. Спустившись, Кесс нашла голос на земле уже остывшим и левой рукой положила в карман.

Вокруг Кестрель ревело пламя, в воздухе стоял жар. Огромную круглую арену построили из камня, внутри ее просто нечему было гореть. Однако среди колон, опоясывающих арену, вздымалась стена пламени. Куда бежать?

За пределами города беглецы оказались загнанными в капкан на пустоши между горящим городом и океаном. Там их поджидали пешие воины. Солдаты не собирались атаковать. С обнаженными мечами они грозно наступали на беспомощных, бессмысленно толкущихся горожан. Перепуганные люди искали близких, кричали и всхлипывали, не в силах осознать, что происходит. У них не оказалось предводителя, никто не пытался сопротивляться. Удар был нанесен слишком внезапно. Мариус Симеон Ортиз выехал вперед. Пленники уставились на него расширенными от ужаса глазами, и это было хорошо. Маркитанты выбирались из пылающего как факел города, их фургоны наполнились. Пришло время успокоить пленников и научить их повиновению.

– Вам не причинят вреда! Подчиняйтесь приказам, и вам не причинят вреда!

Всадники пробирались сквозь толпу, повторяя слова своего командира.

– Не двигайтесь с места! Вам не причинят вреда!

Ортиз отдал приказ выкатить вперед обезьяний фургон.

Упряжка втянула фургон с высокими колесами в центр толпы, лошадей распрягли и увели. Ортиз взглядом выискивал среди пленников подходящую жертву – следовало продемонстрировать этим людям, за что железная клетка получила свое необычное имя.

Анно Хазу удалось собрать вместе почти всю семью, за исключением Кестрель. Путь в город преграждали вооруженные люди, и даже если бы удалось миновать стражников, назад было не пробиться, вокруг неистово бушевал огонь. Анно надеялся только, что Кестрель удалось избежать этого ада. Кругом столько раненых! Главное сейчас – выжить и помочь выжить остальным.

Всадник проскакал мимо, выкрикивая:

– Подчиняйтесь приказам, и вам не причинят вреда!

– Пинто, что с тобой? Ты в крови!

– Все в порядке, папа, – отвечала девочка дрожащим голосом. – Это не моя кровь.

– Кто-нибудь из вас видел Кесс?

Аира Хаз посмотрела на Бомена. Он закрыл глаза, мысленно пытаясь отыскать сестру.

Кесс, где ты? Чувствуешь ли ты меня?

Бомен помотал головой.

– Ты почувствовал бы, если бы она…

– Конечно почувствовал бы.

Пинто увидела Мампо, рядом с юношей стоял его отец, Мэсло Инч.

– Смотрите, Мампо! С ним все в порядке!

Возвышающийся над толпой на благородном боевом скакуне Мариус Симеон Ортиз смотрел в том же направлении, глаза его скользнули по высокой фигуре в белом. В облике Мэсло Инча, некогда всесильного Главного экзаменатора Араманта, не осталось ничего величественного. Он все больше дряхлел и в последние годы полностью зависел от собственного сына. Только белые одежды, жалкое наследие некогда занимаемого им высокого поста, да горделивая осанка – вот и все, что осталось от былой славы. Сердце Мэсло Инча было разбито, перемены окончательно затуманили мозг, однако тело, следуя многолетней привычке, сохраняло стать и выправку. Эта стать и выделяла Мэсло из толпы.

Ортиз указал на Мэсло. Его люди протолкались сквозь толпу и схватили беднягу под руки. Мампо попытался остановить воинов, но они отбросили юношу назад, а какой-то всадник потряс перед ним мечом. Отец Мампо, едва ли понимающий, что происходит, улыбался солдатам, уводившим его.

– Не мешай им, сын. Что ты тревожишься?

Мампо последовал за солдатами, за ним побрели и многие другие, включая Анно Хаза. Они видели, как Мэсло запихнули в высокий фургон, и за пленником опустилась решетка.

Охваченный отчаянием, Мампо обернулся к Анно.

– Что они собираются делать?

Анно потряс головой – он просто боялся говорить.

– Вы должны подчиняться моим приказам! – прокричал Ортиз, его конь гарцевал по кругу. – Без вопросов! Без промедления! При первом признаке неповиновения, – он показал на клетку, – этот человек умрет!

Ортиз оглядел толпу и услышал оживленный гул голосов. Слова его передавались в огромном скопище народа из уст в уста. Что ж, хорошо – страх сделает их послушными. Пленники должны знать, что его обещания – не пустые угрозы. Как учит Доминатор, для того чтобы подчинить себе целый город, достаточно одного проявления жестокости, главное – действовать без промедления и забыть о милосердии. Жертву Ортиз уже нашел. Теперь ему необходим предлог.

Мампо ни о чем подобном не догадывался. Он знал только, что его любимому отцу угрожает непонятная опасность. Сперва он испугался всадника с мечом, но потом его бесхитростная душа загорелась отвагой. Мампо хотел спасти отца и совсем не думал об угрозе собственной жизни. Он подошел к клетке, потряс решетку и прокричал:

– Отпустите его!

Ортиз тут же обернулся вместе с конем и направил меч на Мампо.

– Отойди!

– Это мой отец, – сказал Мампо. Как обычно, юноша говорил не то, что требовалось, а то, что чувствовал в данный момент. – Отпустите его!

Мэсло Инч просунул руку сквозь решетку и погладил Мампо по щеке.

– Сынок мой, – с гордостью произнес он.

С мрачным удовлетворением Ортиз заметил, что его приказ нарушили.

– Тебя предупреждали. Теперь ты за это поплатишься.

Ортиз подал знак, и один из солдат выступил вперед с горящим факелом в руке. Под клеткой находился глубокий железный поднос, на котором лежали дрова и пропитанные маслом щепки. Пол клетки представлял собой стальную решетку. Как только щепки задымились и дым пополз вверх, стоящие рядом с клеткой люди с ужасом осознали, что у Мэсло нет никакой возможности скрыться от пламени. Ему предстоит сгореть заживо.

– Молчать! – приказал Ортиз. – За каждого, кто осмелится заговорить, я выберу еще одного, кто умрет такой же смертью.

Ужасное молчание повисло над гражданами Араманта. Как могли они не подчиниться? Даже самые смелые, готовые рискнуть собственной жизнью, не осмелились бы пожертвовать жизнью других. В полном молчании огонь под клеткой все разгорался, а обреченный человек внутри пытался вскарабкаться вверх по решетке.

Ортиз наблюдал за происходящим, как делал уже не раз. Да, это неприятно и все же необходимо. Новые рабы должны увидеть смерть в железной клетке, прежде чем они пересекут границу провинций, подчиненных Доминату. Таков приказ Доминатора.

К разочарованию солдат, Мэсло Инч не очень-то походил на обезьяну. После первых отчаянных попыток вскарабкаться по решетке он бессильно рухнул, белую мантию охватило пламя. Затем, не произнеся ни звука, Мэсло скорчился на полу клетки. Он даже не вскрикнул. Однако зрителям хватило и рева пламени. По потрясенным побелевшим лицам пленников Ортиз понял – урок усвоен хорошо.

Затем раздался низкий крик и глухой стук от удара. Юноша, ослушавшийся приказа, упал на землю. Стоящие вокруг люди не осмеливались даже наклониться над ним. Так он и лежал на земле, вероятно в обмороке. Ортиз предпочел не заметить этого происшествия. Пора собираться в дальний путь домой.

– Жители Араманта, – обратился он к потрясенной и притихшей толпе. – Ваш город разрушен. Свободной жизни пришел конец. Теперь все вы – рабы Домината.

Бомен стоял неподвижно, глядя на горящий город. Он пытался уловить хоть какие-нибудь следы присутствия Кесс. Юноша слышал рев пламени и ощущал запах дыма. То здесь, то там он находил под пеплом очаги боли, которые, словно пузыри, лопались в его мозгу, – последние крики мертвых горожан, чьи еще неостывшие тела лежали на улицах. Так много горя, боли и страдания поднималось в небо из горящих руин… Бомен вздрагивал, но упрямо продолжал поиски. Солдат грубо потянул юношу за рукав. Оборачиваясь и уже не пытаясь нащупать след, Бомен внезапно поймал легкую тень Кестрель – как бы очертания фигуры среди сожженных колонн, едва видимые сквозь пламя. Бомен узнал сестру. Кесс была в городе. Она жива. Что ж, этого достаточно.

Солдаты уже строили новых рабов в колонны. Бомен подчинился. Какая разница? Она жива, а значит, и ему есть для чего жить. Разлучив Бомена с сестрой, с его вторым «я», враги оборвали тугую нить, что связывала близнецов, – нить, дрожащую, словно тетива натянутого лука. Ничего, они вновь отыщут друг друга. Разорванная нить снова станет целой. Тогда охотник превратится в добычу, а стрела полетит.

Глава 3
Ветер крепчает

Весь день Кестрель скрывалась в сгоревшей башне. Ночью воздух стал прохладнее, пламя наконец-то начало стихать. Медленно, с опаской Кесс вскарабкалась по ступеням арены, высматривая уцелевших. Арамант погиб. В свете огня от полыхающих домов Кестрель видела разрушенные улицы, усеянные мертвыми телами, над которыми с визгливыми криками кружились стервятники. Поначалу тихо и боязливо девушка пыталась звать живых. Не получая ответа, она кричала все громче и громче. Никто не откликнулся.

Статуя Креота, первого императора Араманта, по-прежнему стояла на месте, хотя белый камень потемнел от дыма. Фонтан больше не струился, но в чаше все еще оставалась вода. Кестрель отогнала пепел с поверхности и попыталась утолить жажду. Вода отдавала горечью, однако девушка заставила себя выпить столько, сколько смогла.

Кесс направилась к своему дому и обнаружила, что здание догорает, крыша обвалилась, а лестница рухнула. Кестрель споткнулась о какой-то темный бугорок посреди улицы. Это было тело женщины. Убитая лежала, уткнувшись лицом в землю, но Кесс узнала широкую спину госпожи Блеш – когда-то, еще до перемен, они вместе жили в Оранжевом округе. Мертвые пальцы сжимали медаль, которую получил Руфи, сын госпожи Блеш, за сочиненную им поэму. Кестрель хорошо помнила эту награду. Мадам Блеш так носилась с ней, гордо показывая знак отличия каждому встречному. Кесс также вспомнила и саму поэму Руфи. Поэма называлась «В ожидании улыбки»; речь там шла о том, как страшно бывает улыбнуться первым, не дожидаясь улыбок остальных. Тогда Кестрель поразилась, что скучному отличнику Руфи ведомы подобные чувства, не говоря уже о том, что он осмелился выразить их в стихах. Мать Руфи совсем не понимала смысла поэмы, но до смешного гордилась медалью, чем приводила сына в немалое смущение.

Кестрель бережно взяла награду из руки женщины и положила в карман, туда, где уже лежал серебряный голос.

Где ты сейчас, Руфи Блеш? Где вы все?

Где же ты, Бо?

Нет ответа.

Внезапно девушка ощутила дурноту и поняла, что сейчас упадет в обморок. Она закрыла глаза, и мрачная тьма поглотила ее.

Когда Кестрель очнулась, день уже вступил в свои права. Девушка встала, пытаясь размять затекшие конечности. Она заставила себя преодолеть испепеленные улицы, еще раз миновав полосу разрушения и смерти, и вышла на равнину. Силы постепенно возвращались к Кестрель. Лицо освежал холодный океанский бриз. Кесс поняла, что проголодалась. В голове девушки роились вопросы.

Почему это случилось с нами?

Кестрель обернулась и еще раз взглянула на горящие развалины, оставшиеся от ее мира. Она понимала, что прошлое безвозвратно потеряно. Сейчас, когда все ушло, Кестрель почувствовала, что любила свой город куда больше, чем ей казалось.

Кто сделал это с нами?

Внезапно в памяти вспыхнуло высокомерное юное лицо, обрамленное копной рыжеватых волос.

Кто же ты? Почему ты так ненавидишь нас?

Нападение было столь жестоким, столь безжалостным, что Кестрель чудилось, будто ее разорвали на части, опустошив душу. Кем бы ни были неизвестные захватчики, они явно собирались уничтожить всех горожан, и, возможно, им удалось достичь своей цели. С тех пор как девушка покинула арену, она не видела ни единой живой души. Возможно, из всех мантхов выжила одна Кесс. И ведь неизвестный враг хотел убить и ее…

Но почему?

Внезапно в девушке пробудилась спавшая до сей поры ярость. Все в Кесс взбунтовалось против неизвестного зла.

Я не позволю вам уничтожить меня!

Кестрель взглянула на юг, на громадный серый океан, грозно вздымавший свои волны. Затем последний раз бросила взгляд на Арамант. Посмотрев на восток, девушка поняла, что враги – убийцы, поджигатели городов – ушли именно в этом направлении. Жесткая прибрежная трава была смята широкой полосой, неподалеку грудой лежали мертвые тела.

Ей оставалось только идти следом. Может быть, ее семья погибла. Может быть, погибло все племя мантхов. Только ее враг еще жив. Одно это поможет пережить гибель города. Одно это даст ей силы выжить.

Я отомщу.

Эта простая мысль наполнила Кесс силой, лучше, чем пища или вода. Опьяненная яростью и болью, Кестрель протянула руки к небу и громко произнесла, почти прокричала своему неизвестному врагу – врагу, который не мог услышать и вряд ли догадывался о ее существовании и которому теперь нигде от нее не укрыться:

– Я иду за тобой! Я найду тебя и уничтожу! Клянусь!

Весь первый день пути от Араманта пленники могли видеть позади дымящиеся руины родного города. Сначала они постоянно оборачивались, словно что-то заставляло людей глядеть на то, как догорает их потерянный рай, и заливаться слезами при виде руин. Но вскоре умирающий город превратился лишь в пятнышко на горизонте, все слезы были выплаканы, и рабы смотрели только перед собой.

Бомен решительно шагал вместе со своей семьей, изо всех сил пытаясь дотянуться до Кестрель, почувствовать знакомые вибрации разума сестры. Однако сейчас он ничего не ощущал.

Мариус Симеон Ортиз медленно ехал вдоль колонны пленников. Бомен, заметив его приближение, отогнал дрему и мысленно устремился к разуму всадника. Этот человек отнял у него все, даже Кестрель. Этот человек – враг. Твердо и решительно Бо смотрел на рыжеватого незнакомца на лошади и изучал его мысли, пытаясь узнать о нем больше.

Ортиз заметил, что на него пристально пялится какой-то молодой раб. На мгновение их глаза встретились. Затем Ортиз равнодушно проехал мимо. Множество рабов разглядывало военачальника, когда он проезжал мимо. Ясно, что его ненавидят, но только молча, не смея сказать ни слова. Люди усвоили, что наказание будет быстрым и жестоким. И лишь несколько секунд спустя Ортиз осознал, что юноша смотрел на него как-то странно. Полководец ехал вдоль колонны, испытывая необычное чувство. Этот взгляд не был взглядом жертвы, этот взгляд не принадлежал рабу – Ортизу даже показалось, что он встретился глазами с равным. Непостижимым образом в миг, когда их взоры скрестились, пленный юноша смог заглянуть в душу военачальника. Что он там увидел? Ортиз не любил копаться в себе – для подобных пустяков он был слишком честолюбив и деятелен. Однако сейчас полководцу стало интересно.

Ортиз повернул коня и поехал назад, разыскивая Бомена.

– Ты, – мечом, заправленным в ножны, полководец ткнул юношу в плечо. – Имя?

– Бомен Хаз.

Ортиз поехал вдоль колонны, стараясь держаться рядом с Бо.

– Почему ты так смотрел на меня?

Бомен не ответил. Вместо этого он повернулся и еще раз заглянул в глаза Ортиза. На сей раз, так как военачальник обращался прямо к нему, Бомену удалось еще глубже проникнуть в мысли врага. Всадник вздрогнул, словно ужаленный, резко отвел глаза и пришпорил коня.

«Да как он смеет!» – внутренне негодовал Ортиз, рысью приближаясь к началу колонны. Он вряд ли смог бы выразить словами то, что почувствовал, – слишком встревожили Ортиза эти ощущения. Правда, одно полководец понял четко: раб по имени Бомен Хаз смог заглянуть ему в душу и прочел в ней все.

Рабов не заковали в цепи и даже не связали веревками. Они брели, как кому вздумается. Маленьким детям и старикам приходилось особенно тяжело, поэтому самые сильные и молодые мужчины несли тех, кто не мог идти. Это не было просто проявлением доброты, ибо отставших рабов убивали «чистильщики» – всадники, ехавшие в конце длинной колонны.

Мампо досталась самая тяжкая ноша. Ступая грузно, но решительно, юноша нес на спине свою приемную мать – госпожу Холиш. Она не могла идти самостоятельно вовсе не потому, чтобы была слишком молода или стара. Она была слишком толстой.

– Не хочу я быть обузой, – говорила она всякий раз, когда Мампо взваливал ее на спину.

Юноша никогда не жаловался; казалось даже, что он и не устает вовсе. Правда, теперь Мампо больше не улыбался. Он говорил, только когда его о чем-нибудь спрашивали, и чувствовалось, что мысли юноши при этом витают очень далеко. Мампо не мог простить себе того, что стал причиной смерти отца.

– Мампо, прекрати казнить себя, – постоянно твердила ему Пинто. – Это сделали они. Не ты.

– Они сделали это из-за меня.

– Ты не виноват, Мампо.

– Отец так нуждался во мне, а теперь он мертв.

Пинто умоляла его, утешала… Но нет, что бы она ни говорила, все было напрасно. Девочка знала, что сердце Мампо разбито еще и потому, что он потерял Кестрель. Да только Пинто никогда бы не осмелилась даже намекнуть другу на это. Оставалось верить, что Кесс жива, как утверждал Бомен.

– Она отыщет нас, – говорил Бо.

И каждой ночью, когда они сворачивались на каменистой земле, чтобы поспать, Пинто видела, как Бомен с открытыми глазами неподвижно сидит на земле, надеясь услышать далекий голос сестры.

Аира Хаз вскоре натерла волдыри на ногах, и каждый шаг причинял ей мучительную боль. Женщина не уставала поносить проезжающих мимо солдат, бормоча себе под нос ровный поток древних проклятий.

– Навозные козючки! Свинючие вонючки! Понго на ваши головы!

Солдаты не понимали восклицаний женщины, и потому кара ей не грозила, но и душу отвести ругательства не помогали – что толку в брани, если вся язвительность ускользает от недругов? В конце концов, измученная безысходностью положения и болью в ногах, внучка пророка нашла способ выразить свою ненависть к мучителям, не подвергая себя риску. Аира принялась восхвалять их:

– О гиганты! О несравненные! Ваши ноги словно молодые дубы! Я слышу, как они скрипят на ветру!

– О чем это она?

– Красота ваших проникнутых сопереживанием ликов ослепляет неосторожного! Маленькие жужжащие создания слетаются на свет ваших глаз!

– А, не обращай внимания. Сумасшедшая!

– Драгоценная субстанция, текущая из ваших носов, служит целительной мазью для ягодиц счастливцев!

К исходу второго дня пути настроение пленников начало меняться. Еда была простой, но вполне приличной, темп солдаты задавали довольно быстрый, но и его можно было выдержать. Никто не пытался отстать или убежать. Странная и пугающая новая жизнь становилась привычной, среди пленников начали завязываться дружеские отношения.

– Эй, юноша, – услышал Мампо голос позади себя. – Ты уже давно несешь эту славную леди. Пора бы и отдохнуть.

Мампо обернулся и увидел, что предложение исходит от бывшего императора Араманта. Креот Шестой был огромным бородатым мужчиной весьма дружелюбного вида. Казалось, тяготы пути совсем не отразились на экс-правителе.

– Благодарю вас, сэр. Я справлюсь.

– Чепуха, клянусь бородой моего предка! Моя спина ничуть не слабее.

Мампо понял, что Креот не отступится, и опустил госпожу Холиш на землю.

– Вы не возражаете, тетушка?

– Ненавижу быть обузой, – сказала женщина. – Если бы мои ноги могли идти быстрее, я бы лучше шла сама.

– Не переживайте, славная леди. Влезайте-ка ко мне на спину.

Мампо не стал отрицать, что передышка была нужна ему. Теперь они с Креотом несли госпожу Холиш по очереди и скоро стали друзьями. Мампо обнаружил, что бывший правитель Араманта обладает удивительно добрым нравом. Он всегда радовался скудной еде, а ночью благословлял землю, на которой спал.

– А я думал, что вам приходится тяжелее, чем любому из нас, – однажды сказал Мампо. – Все-таки вы были императором.

– А, все это в прошлом, – отвечал Креот. – Теперь я такой же, как все.

Оказалось, что он давно уже хотел чего-нибудь подобного. Ведь еще пять лет назад, когда жизнь в городе резко изменилась, Креот заявил своим подданным, что теперь он не видит смысла оставаться императором и хочет снова вести жизнь обычного гражданина. Однако вскоре стало ясно, что бывший правитель ничего не умеет делать и нечем заработать себе на хлеб. Поэтому Креоту пришлось вернуться к обязанностям императора и руководить различными церемониями. Целых пять лет он принимал участие в семейных празднествах и собраниях по случаю окончания школы в разных кварталах города.

Креот никогда не просил награды за свои труды, но так как празднества обычно сопровождались пышными застольями, то жил он припеваючи. Кроме того, по окончании застолья ему всегда собирали корзину с едой, оставшейся от праздника, так что бывшему императору удавалось безбедно протянуть до следующего мероприятия.

Теперь же, раб среди рабов, Креот делал то, что приказывали, ел то, что давали, и шел себе вперед.

– А по мне, так даже проще, – говорил он Мампо.

Таким образом, Креот стал одним из тех, кто ел и спал рядом с семейством Хазов. Добрый нрав экс-императора пришелся всем по душе, хотя пленников и удивило, что дружелюбие Креота простирается даже на солдат.

– Ну и что здесь такого? – пожал он плечами. – У них наверняка тоже есть свои печали.

– Они – убийцы, – упрямо сказала Пинто. – Ненавижу их.

– И я, – сказал Мампо. – Я стану убивать их, как только представится возможность.

Слова эти прозвучали странно в устах простодушного Мампо. В последние дни юноша наконец-то понял, чего хочет. Скорбь и чувство вины уступили место одному мощному желанию – он заставит страдать убийц своего отца так же, как страдал он.

– А ты что-нибудь в этом понимаешь? – спросил Креот. – Ну, в убийстве и прочем?

– Не знаю, – отвечал Мампо. – Никогда не пробовал.

– Ты должен хорошо знать то, чем собираешься заниматься. – Креот сделал несколько выпадов и колющих ударов воображаемым мечом. – В юности меня учили этому, да только я все позабыл.

– У Мампо получится, – заявила Пинто. – Он страшно сильный. Мампо убьет любого.

Анно Хаз случайно услышал эти слова.

– Мампо никогда не сделает подобной глупости, – произнес он. – Мы не хотим, чтобы кто-нибудь еще заживо сгорел в обезьяньей клетке.

Мампо опустил голову и ничего не сказал. Пинто покраснела.

– Это значит, что теперь никто из нас никогда и ничего не сможет сделать?

– Это значит, что никто из нас не будет делать ничего, пока мы все вместе не решим сделать что-то, – ответил ее отец.