355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Уильям Моррис » Воды дивных островов » Текст книги (страница 1)
Воды дивных островов
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 10:19

Текст книги "Воды дивных островов"


Автор книги: Уильям Моррис



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Моррис Уильям
Воды дивных островов

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: ОБИТЕЛЬ НЕВОЛИ.

Глава 1. Похищение в городе Аттерхей.

Некогда, как гласит предание, был на свете обнесенный стеною торговый город, что прозывался Аттерхей; возвели его на полоске земли чуть в стороне от большого тракта, что вел из-за гор к морю.

Город сей стоял у самой границы леса, людьми почитаемого весьма великим, а может статься, даже бескрайним; однако же под сень чащи вступить доводилось поистине немногим, побывавшие же там возвращались с рассказами путаными и небывалыми.

Не пролегало сквозь чащу ни наезженных путей, ни окольных троп, не встречалось там ни лесников, ни дорожных смотрителей; никогда тем путем не являлись в Аттерхей торговцы, не нашлось бы во всем городе жителя настолько обнищавшего или настолько храброго, чтобы осмелился отправиться в лес на охоту; ни один объявленный вне закона преступник не решался бежать туда; ни один божий человек не доверял святым настолько, чтобы выстроить себе в том лесу келью.

Ибо всяк и каждый почитали сей лес местом крайне опасным; одни говорили, что там бродят самые что ни на есть жуткие мертвецы; другие уверяли, будто языческие богини обрели в лесу приют; а кто-то полагал, что там, вероятнее всего, обитель эльфов, – тех, что коварны и злобны. Однако большинство сходилось на том, что в чащобах леса кишмя кишат дьяволы, и куда бы не направлял стопы человек, раз оказавшись там, выходил он неизменно к Вратам Ада. И называли ту чащу Эвилшо, что означает "Лихолесье".

Однако торговый город жил не худо; ибо какие бы злые твари не таились в Эвилшо, никогда не являлись они в Аттерхей в таком обличие, чтобы сумел распознать их людской взор, а уж о том, чтобы Дьяволы Эвилшо причинили кому-либо зло, в тех краях и вовсе не слыхивали.

И вот как-то раз был в торговом городе ярмарочный день, и стоял самый полдень, и на рынке толпилось немало людей, и явилась среди них женщина, высокая и сильная, черноволосая, с изогнутым носом и пронзительными, словно у ястреба, глазами, с виду не столь красивая, сколь надменная и властная; дать ей можно было около тридцати зим. Она вела под узцы крупного серого осла, по бокам которого висели две корзины, – туда складывала она покупки. Но вот женщина закончила дела торговые и теперь озиралась по сторонам, словно бы наблюдала за людьми забавы ради; когда же встречалось ей на пути дитя, – на руках ли дитя несли, или вели за руку родственницы, или один ребенок шел, как частенько случалось, чужестранка задерживала на малыше внимательный взгляд и рассматривала более пристально, нежели что другое.

Так она шла себе, удаляясь от торговых рядов, пока толпа не стала редеть; тут-то натолкнулась она на дитя может статься двух зим, что ползало туда-сюда на четвереньках; только жалкие лохмотья прикрывали крохотное тельце малютки. Незнакомка пригляделась к ребенку, посмотрела в ту сторону, куда дитя направлялось, и увидела одинокую женщину, что сидела на камне, склонив голову к коленям, словно притомилась либо удручена была чем-то. К ней-то и подобралось дитя, весело лепеча, и обхватило ручонками ноги женщины, и спрятало головку в складки ее платья; женщина подняла взгляд, и открылось лицо ее, что, некогда замечательное своей красотою, теперь исхудало и осунулось, хотя бедняжке едва перевалило за двадцать пять. Она подхватила дитя, и привлекла его к груди, и расцеловала ручки его, и щеки, и лоб, и принялась развлекать малютку, да только в показном веселье этом чудилась скорбь. Статная незнакомка оглядела ее сверху вниз, и приметила, как плохо та одета, и похоже, ни малейшего отношения не имеет к толпе зажиточных торговцев, и улыбнулась как-то мрачно.

Наконец заговорила владелица осла, и голос ее прозвучал отнюдь не столь резко, как можно было предположить по лицу ее. "Матушка, сказала она, – ты, похоже, не настолько занята, как прочий здешний люд; можно ли попросить тебя растолковать чужестранке, что задержится в этом славном городе на какой-нибудь час-другой, где бы найти ей комнату, дабы отдохнуть и поесть малость, подальше от сквернословов и дурного общества?" Отвечала бедная женщина: "Недолог будет мой сказ; слишком бедна я, чтобы знать про постоялые дома да трактиры; нечего мне ответить". Отозвалась собеседница ее: "Может быть, кто из друзей твоих пустит меня в свой дом, ежели ты попросишь?" Отвечала мать малютки:"Да какие у меня друзья с тех пор как умер мой муж, и сама я умираю от голода, – и это в городе богатства и изобилия?"

Владелица осла помолчала немного, а затем молвила:"Бедная ты женщина! Мне становится жаль тебя; и скажу тебе вот что: нынче пришла к тебе удача".

Тем временем бедная женщина поднялась на ноги, держа дитя на руках, и собралась было идти своим путем, но чужестранка жестом остановила ее и молвила:"Подожди немного и выслушай добрую весть". Она запустила руку в висящий у пояса кошель, и извлекла оттуда новенькую золотую монету нобль*, и сказала так:"Вот что получишь ты, когда я присяду отдохнуть в твоем доме; когда же направлю я стопы свои прочь, найдутся для тебя еще три, во всем схожие с этой, ежели останусь я тобою довольна".

Женщина поглядела на золото, и на глаза ее навернулись слезы; но рассмеялась она и молвила: "Комнату на час я тебе охотно могу предоставить, а в придачу и воды колодезной, и ломтик хлеба с мышиную долю. Коли полагаешь ты, что все это стоит три нобля, как могу я сказать тебе нет, ежели деньги эти могут спасти жизнь моей малютки. Но чего еще ты от меня потребуешь?" "Немногого, – отвечала чужестранка, – а потому веди меня прямо к своему дому".

Так ушли они с рынка; горожанка провела владелицу осла вниз по улице и через западные ворота города Аттерхэй, что, кстати говоря, выходили на Эвилшо; так оказались они на беспорядочно застроенной улице за пределами стен, что тянулась до самого леса; у тамошних домов вид был отнюдь не жалкий, но поскольку столь близко подступали они к Дьявольским Угодьям, люди богатые не желали больше иметь с ними дела, и жилища достались бедноте.

И вот, остановившись у своего дома, горожанка взялась за щеколду, и рывком распахнула дверь; и протянула руку гостье, говоря:"Не отдашь ли ты мне сейчас первую золотую монету, ибо отдыхать ты сможешь столько, сколько захочешь?" Владелица осла вложила монету в раскрытую ладонь, и женщина взяла нобль, и приложила его к детской щечке, а затем поцеловала и монету, и ребенка; и повернулась к чужестранке, и сказала:"Что до твоей вьючной скотинки, ничего-то у меня для нее не найдется, ни сена, ни зерна: лучше тебе оставить осла за порогом". Незнакомка кивнула в знак согласия, и все трое вместе вошли в дом: мать, дитя и гостья.

Горница оказалась достаточно просторной, хотя скудным было ее убранство, а именно – табуретка, кресло тисового дерева, небольшой столик и сундук; в очаге не горел огонь, и только белый пепел, оставшийся от нескольких жалких веточек, лежал тонким слоем; но поскольку на дворе стоял июль, значения это не имело.

Гостья уселась в кресло, а бедная женщина осторожно опустила дитя на пол и подошла к незнакомке, и застыла перед нею, словно ожидая приказаний.

И молвила чужестранка:"Горница твоя с виду отнюдь не убога, и не тесна нисколько; а дитя твое, что как вижу я, женского полу, и потому, верно, нескоро тебя покинет, хорошо сложено и собою пригоже. Да и для тебя наступят лучшие дни, как кажется мне; я уж помолюсь о том".

Все это проговорила она голосом ласковым и вкрадчивым, и лицо бедной женщины смягчилось, и очень скоро из глаз ее на стол закапали слезы, но ни слова не произнесла она в ответ. Гостья же достала не три нобля, но все четыре, и разложила их на столе, говоря:"Ло, друг мой, вот три нобля, что я тебе посулила! Теперь они твои; но этот ты возьми и потрать для меня. Ступай обратно в город, и купи мне белого хлеба, да смотри, лучшего; и мяса самого отборного, или пулярку, если найдешь, уже приготовленную и приправленную; а к ним впридачу самого доброго вина, что только можно купить за деньги; и сладостей для твоей малютки. Когда же вернешься ты, мы посидим да отобедаем вместе. А после, вкусив вдоволь и еды, и питья, мы измыслим что-нибудь еще во благо тебе".

Зарыдав, женщина опустилась перед гостьей на колени, но ни слова не смогла выговорить, до того переполнено было ее сердце. Она расцеловала чужестранке руки, и взяла деньги, и поднялась, и подхватила ребенка, и осыпла бессчетными поцелуями тельце девочки там, где его не прикрывали лохмотья, а затем поспешила прочь из дома, вверх по улице и через ворота; а гостья осталась сидеть на месте, прислушиваясь к ее шагам, пока шаги не стихли; теперь тишину нарушали только отдаленный гул рынка да лепет девочки.

Тогда встала гостья, и подхватила ребенка с полу, малютка же отбивалась и плакала, и звала мать, насколько позволяла несвязная ее речь; но чужестранка принялась по-доброму увещевать крошку, говоря:"Тише, милая, ты только слушайся; сейчас мы пойдем и поищем маму", – и дала ребенку леденец из заплечного мешка. Затем она вышла за двери, ласково приговаривая: "Погляди, какой славный ослик! То-то весело мы на нем прокатимся прямо к матушке!"

Затем она уложила дитя в корзину, на мягкую подушку, а сверху укрыла шелковой тряпицей, чтобы девочке было уютно. И взяла она осла под узцы, и пошла своим путем через пустошь к Эвилшо; ибо, как легко можно догадаться, там, где кончались дома и улица, кончалась и утоптанная тропинка.

Шла она быстро и неслышно; только трое прохожих встретились ей по пути; когда же они увидели незнакомку, и поняли, что направляется она к Эвилшо, каждый из них отворотился, и осенил себя крестом, и прошел поскорее мимо. Никто не попытался остановить чужестранку, никто с нею не заговорил, и ни разу не услышала она шагов преследования у себя за спиной. И обедню не успели бы отслужить, как чужестранка уже оказалась среди деревьев со своим ослом, с покупками и с добычей.

Но и там она не остановилась, однако пошла вперед как можно быстрее, дабы оказаться как можно дальше, прежде чем застанет ее в пути ночь. И что бы там не говорили о сомнительных созданиях, что доводилось людям увидеть в Эвилшо, об этой женщине сказать следует, что никто ей в чаще не встретился хуже ее самой.

1*1) Нобль . – старинная золотая монета, равная шести шиллингам 1восьми пенсам, или десяти шиллингам; имела хождение в XIV-XVI вв. 1(прим. перев.)


Глава 2. А теперь рассказ пойдет о доме у воды.

Четыре дня брели они по лесу, и ничего не случилось с ними в пути, о чем бы стоило рассказать. Ведьма (ибо именно ведьмой оказалась чужестранка) кормила похищенное дитя досыта и в должное время, и порою ласкала малютку, и приветливо с нею разговаривала; а порою вынимала ребенка из корзины и сажала верхом на осла, и таким манером осторожно поддерживала; а порою, когда случалось путникам набрести на поросшие травою и цветами поляны, колдунья спускала девочку на землю и давала вволю побегать, пособирать цветы и ягоды. Кому горе, а малютка радовалась, столько всего нового и дивного встретилось ей в лесу.

Наконец, на исходе пятого дня, когда уже долго пробирались они сквозь густую чащу, меж дальних стволов забрезжил смутный свет, что разгорался все ярче и ярче, словно новый, залитый лучами мир лежал впереди. Туда и направились путники, и очень скоро, еще до того, как солнце село, вышли к берегу, далее которого до самого горизонта простиралась бескрайняя водная гладь, как если бы глазам странников предстал океан, – только вода была пресной. Однако же менее чем в полумиле от берега виднелись два островка, как это бывает в соленых морях; один из них, зеленый, в изобилии поросший кустами, невысоко поднимался над водой; другой же, к востоку от первого и ближе к берегу, высился бесплодной скалою.

Там, где кончался лес, от опушки до озера раскинулась великолепная травяная равнина, – местами она достигала целого фарлонга* и более, местами заметно суживалась, а кое-где деревья подступали к самой воде. Выйдя из чащи, путники оказались на самом широком участке равнины: там протянулась изрядная полоса зеленого дерна в форме недавно народившейся луны; позади частоколом ограждал ее строй деревьев, к югу лежало озеро, а лес – к северу. Тут и там виднелись огороженные клочки возделанной земли: здесь колосились высокие зеленые стебли пшеницы; однако большая часть равнины являла собою благоуханный луг, и паслось там славное стадо коз, а впридачу к ним пять коров и бык на привязи. Через весь луг струился прозрачный ручей, и, петляя, убегал к озеру, а у самого русла ручья, в двух полетах стрелы от воды, высился холм, – там-то, среди овощных грядок, и стоял домик, сложенный из крепких бревен. Прямо перед домом крутой берег озера, обрываясь, переходил в отлогий плес, и медового цвета песок языком вклинивался в луговую траву.

Колдунья направилась прямиком к двери помянутого дома, словно здесь и жила, а именно так оно и было. Она распахнула дверь, и сняла с осла поклажу, а в первую очередь спящую малютку; ведьма растолкала девочку, и внесла в дом, и благополучно опустила на пол; и не обращая внимания на ее плач, принялась хлопотать по хозяйству: разжигать огонь, доить козу и накрывать на стол. Закончив дела, она досыта поела сама и накормила ребенка; и никогда впредь не скупилась она на еду для девочки, как бы ни тиранила ее в остальном.

1*1) 1 фарлонг – 201.17 метров. (прим. перев.)


Глава 3. О магическом перевоплощении.

Вот еще о чем следует помянуть здесь: когда следующим утром колдунья вышла одетой на середину горницы, дитя подбежало к ней поздороваться или за чем другим, но тотчас же, разглядев поближе, отпрянуло назад и замерло, задохнувшись от страха; ибо показалось малютке, что перед нею совсем не та, что прошлой ночью привела ее в разубранную комнату, и дала хлеба и молока, и уложила спать, но кто-то другой. Ибо исчезли без следа черные космы и изогнутый нос, и горящие ястребиные глаза; правду сказать, что ведьма осталась высокой и сильной, как давеча, и с виду примерно того же возраста; но на этом заканчивалось всякое сходство со вчерашней хозяйкою дома. У этой женщины с головы волною сбегали рыже-золотистые кудри и щурились карие глаза-щелочки, удлиненные и хитрые. Высокие скулы были у нее, тонкие губы и острый подбородок, плоская грудь и узкие бедра; и румянец не играл на ослепительно-белой коже.

Ведьма расхохоталась над ужасом ребенка, и молвила (и, по крайней мере, голос ее остался прежним):"Ах ты глупый звереныш! Знаю, что тебя пугает, а именно: полагаешь ты, что я изменилась. Так скажу тебе, что я та самая, что принесла тебя сюда прошлой ночью и накормила; а перевоплощения мои – не твое дело, ибо, в конце-концов, кто как не я стану отныне защищать тебя от голода и непогоды; этого знания на сегодня с тебя и довольно. А теперь тебе следует есть да спать, играть да вопить, дабы поскорее ты выросла и научилась исполнять мою волю".

С этими словами колдунья вывела девочку на солнечный свет, и привязала к молодому ясеню, что рос у двери, чтобы ребенок никуда не делся, пока сама она занята в поле и на лугу.

Но что до магического перевоплощения, впоследствии девочка узнала: ведьма не смела появляться в лесу в том же обличии, в каком показывалась дома; потому, собравшись в Аттерхей, она изменила вид свой, а ночной порою, прежде, чем встать, вернула себе былой облик.


Глава 4. О том, как подрастало похищенное дитя.

Эта малютка, что отныне и впредь зваться будет Заряночкой (хотя колдунья редко обращалась к ней с этим именем; впрочем, и ни с каким другим не обращалась) стала жить там промеж воды и леса, никого не видя, кроме помянутой ведьмы, что, как уже говорилось, кормила девочку вволю, но до поры никак более с нею не занималась. Потому Заряночка бродила сама по себе, в сущности где хотела, чаще же всего – по лесу, ибо леса ничуть не боялась; впрочем, иничто на свете не внушало ей страха, кроме колдуньи. Малютка узнала о повадках и обычаях всех живых созданий вокруг себя, и даже трава и цветы стали ее друзьями, и в помыслах своих она складывала про них сказки; и дикие звери ничуть ее не опасались, и птицы слетались к ее руке, и играли с нею, и любили ее от души. Прелестная подрастала девочка, румяная и крепкая, и весела была, словно птицы на ветке; и когда приключалась с нею беда, ибо ведьма нередко являла ей свой скверный нрав, крошка столь же легко переносила горе, как и ее пернатые друзья.

Так шли годы, и вот подросла она, и стала статной и стройной, и исполнилось ей двенадцать зим; и была девочка гораздо более крепкой и ловкой, нежели могло показаться на первый взгляд. Обнаружив это, колдунья не преминула воспользоваться сноровкой своей невольницы. Ибо Заряночка и в самом деле превосходно знала все, что касается до леса и поля, а также и воды отчасти (хотя никогда не доводилось ей видеть в тех местах лодки), ибо выучилась она плавать сама по себе, как это делают утки.

Но теперь госпожа Заряночки вознамерилась учить ее исполнять тяжелую работу, и труден оказался урок, поскольку наставляли девочку хлыстом и розгой; она же порою выказывала упрямство в обращении с колдуньей, ибо казалось пленнице, что женщина эта не любит ее. Как бы то ни было, стало в девочке расти подозрение, что с хозяйкой не все ладно; и хотя боялась ведьму Заряночка, не доверяла она госпоже своей и не почитала ее. В противном случае быстро выучила бы она урок, ибо отнюдь не была нерадивой бездельницей, и труд любила, даже тяжелый и утомительный, но противу гнева и злобы ожесточала свое сердце.

Следует помянуть, что хотя жили они с колдуньей в полном одиночестве, каким-то образом Заряночка проведала, что не одни они на свете, и узнала, что есть на свете мужчины и женщины, и молодые, и старые. Этому, вне сомнения, научила девочку сама ведьма, намеренно или нечаянно; ибо хотя обыкновенно бывала колдунья неразговорчива, тем не менее временами язык ее развязывался, и рассказывала она Заряночке повести о мужах и женах, о королях, воинах и рабах, и о прочих обитателях внешнего мира, пусть только того ради, чтобы напугать дитя. Вот так-то; когда же ведьма бранила Заряночку либо замахивалась на нее, случалось ей обронить слова, что девочка сохраняла в памяти, и сопоставляя одно с другим, становилась мудрее. Более того, принадлежала она к роду Адамову, и сердце ее вобрало многие истины с молоком матери и кровью отца, а сердце и ум пленницы росли и крепли так же, как и ее тело. Вот в чем еще была мудра она, а именно: знала, как не попасться под горячую руку, и потому зачастую обретала в лесу приют более надежный, нежели под кровом дома. Ибо теперь Заряночка знала, что колдунья ни за что не войдет под сень чащи; потому всей душою любила девочка лес, и целыми днями пропадала там, ежели удавалось.

Так жила она, не вовсе чужда радости, ибо земля стала ей другом, и утешала ее в минуты скорби; и вскорости сделалась Заряночка стойкой и сильной; и умела справляться с горем, не позволяя себе впасть в отчаяние.


Глава 5. О Заряночке и о том, как она повзрослела и вступила в пору девичества.

Дни сменяются один за другим; так тянется год за годом, и вот уже Заряночка превратилась в милую девушку семнадцати лет; и жизнь ее текла не вовсе безотрадно, хотя ведьма отчасти обуздала в ней беспечную радость детства, и ходила девушка по земле поступью спокойной и размеренной, словно неизменно погружена была в глубокою задумчивость. Однако же поистине нельзя утверждать с полной уверенностью, будто серьезное лицо ее и печальный взгляд явились только лишь принадлежностью красоты, что по мере того, как уходило детство, озаряла наступающую пору юности и девичества. Но вот что можно сказать наверняка: примерно в это самое время смутные предчувствия, подсказавшие девушке, что не дано ей любить и чтить свою госпожу, обрели форму более отчетливую, и легли ей на сердце бременем, от которого ни на мгновение не удавалось Заряночке избавиться. Ибо понимала пленница, что не принадлежит себе, что стала она собственностью и орудием той, которая не только обращалась с нею как с рабыней в недалеком прошлом, но замыслила сделать из нее существо проклятое, вроде себя самой, и при ее помощи заманивать в ловушку сынов Адама. Девушка осознавала, хотя и смутно, что госпожа ее воистину сосредоточие зла, и что оковы этого зла сковали и ее, Заряночку.

Вот еще что подметила девушка уже давно: то и дело, может статься, раз в две луны, колдунья под покровом ночи поднималась с постели, выходила из дома, и пропадала где-то день, или два и три, а порою и больше, и возвращалась утомленная и усталая; но ни разу не помянула она о том невольнице ни словом. Однако зачастую, отправляясь по своим таинственным делам, ведьма, прежде чем переступить порог комнаты, подходила к ложу Заряночки (а пленница спала на низенькой кровати, из тех, что бывают у подмастерьев и задвигаются на ночь под кровать хозяина) и склонялась над девушкой, проверяя, спит та или нет; но даже в такую минуту объятой паническим ужасом Заряночке удавалось притвориться спящей. Позже в голову девушки не раз приходила мысль подняться и последовать за ведьмой, едва та выскользнет за дверь, и поглядеть, куда уходит она и что поделывает, но страх останавливал Заряночку, и она оставалась дома.

А среди всех этих размышлений рождалась в девушке надежда, что в один прекрасный день ей удастся убежать из рабской неволи. Порою, наедине с собой под надежной защитой леса, она предавалась этим мечтам; но радость надежды вызывала в душе Заряночки такое смятение, что справиться с бурным этим чувством бедняжка не могла; земля словно бы вздымалась ей навстречу, и леса кружились перед ее взором, так, что девушка не могла устоять на ногах, но без сил опускалась в траву и лежала так, безутешно рыдая. А затем чаще всего жар в крови сменялся леденящим холодом, и девушка начинала бояться, что однажды ведьма заметит ликующий отблеск заветной надежды в глазах пленницы, и поймет, что это значит, либо случайно сказанное слово ненароком выдаст непокорную; и воображение немедленно подсказывало Заряночке, что тогда с нею станется, а это нетрудно было себе представить, и картины эти являлись несчастной снова и снова, пока не обессиливали и не изматывали ее совершенно.

Но тревожные эти мысли, хотя и не покидали девушку ни на миг, не столь часто терзали ее невыносимою мукой, но скорее отзывались тупою болью, что приходит после того, как затянется рана: ибо воистину приходилось Заряночке трудиться от зари до темна, и ничуть она на это не сетовала, ибо работа облегчала для нее пытку надежд и страхов, и даровала крепкий сон и радостное пробуждение. Коров и коз полагалось невольнице доить; и пахать, и сеять, и жать в поле, в зависимости от времени года; и уводить скот на лесные пастбища, когда луговые оказывались затоплены либо выжжены солнцем; она же должна была собирать плоды сада и орехи – в лесу, и в сентябре отрясать с веток каштаны. Она сбивала масло и сыр, молола зерно на ручной мельнице, замешивала и пекла хлеб, – словом, зарабатывала себе на пропитание тяжким трудом. Более того, девушка выучилась искусству стрельбы из лука, и по приказу госпожи своей отправлялась то и дело в чащу, чтобы подстрелить оленя либо косулю и добыть свежей дичины; но и на это Заряночка нимало не сетовала, ибо в лесах обретала она покой и мир.

Правда и то, что порою, как брела она сквозь чащу, или по прогалине, или по лесной поляне, вдруг охватывала ее робость; тогда девушка старалась ступать легко и неслышно, чтобы шорох листьев или треск сучка не растревожили неведомых созданий в человеческом обличии, дьяволов, или проклятое ныне божество, или деву народа фаэри. Но если и впрямь скрывались в лесу подобные создания, – либо мудры они были, и предпочитали не показываться на глаза, либо добры, и не желали пугать простодушную девушку; а может статься, и не осталось их вовсе в те времена. Как бы то ни было, никакое зло не коснулось Заряночку в Эвилшо.


Глава 6. Здесь рассказано об одеждах Заряночки.

Высока и стройна ныне милая Заряночка; загаром позлащены ее обнаженные ноги там, где не прикрывает их жалкое серое рубище и еще более жалкая нижняя сорочка, что и составляют все ее одежды, кроме как в непогоду; тогда, правду сказать, к облачению девушки добавляется плащ из козьих шкур. Колдунье дела не было до того, во что одевается ее служанка; да и Заряночку не настолько это заботило, чтобы отважилась она навлечь на себя гнев госпожи, обратившись к ней с просьбой.

Но как-то раз однажды по весне, когда ведьма пребывала в лучшем расположении духа, нежели обычно, ибо день стоял погожий и теплый, хотя февраль только-только еще близился к концу, Заряночка, краснея и стыдясь, робко попросила об одежде, что более пристала бы женщине. Колдунья же, оборотившись к ней, угрюмо молвила:"Тьфу, дитя! – это еще на что? – нет тут мужчин, и некому на тебя заглядываться. Я ужо сама позабочусь, чтобы к должному времени сделалась ты холеной да ладной. Но послушай-ка! – ты девчонка сноровистая; возьми оленью шкуру, что висит вон там, да пошей себе башмаки на ноги, ежели хочешь".

Так и поступила Заряночка, и скроила башмачки, подогнав их по ноге; но, пока сшивала она кожу, пришла девушке в голову новая причуда. Совсем недавно попались ей под руку шелковые нити разнообразных оттенков; и вот унесла она шелк, и башмачки, и иголку в лес, и устроилась под огромным раскидистым дубом, где частенько сиживала, и радостно принялась расшивать мягкую оленью кожу. Немало времени потребовалось Заряночке; и на следующий день вернулась она к вышиванию, и еще на следующий, и еще много дней подряд трудилась девушка над башмачками, как только выдавалась у невольницы свободная минутка, и однако же далеко оставалось работе до завершения.

И вот однажды утром ведьма, расхаживая по дому, глянула на ноги пленницы и раскричалась:"Что! до сих пор боса, словно курица? Или испортила ты добрую оленью шкуру и осталась без обуви?" "Нет, госпожа, – отвечала Заряночка, – но башмаки не вовсе еще готовы". "Покажи мне, что есть", велела ведьма.

Заряночка отправилась к крохотному своему сундучку, и принесла башмачки не без робости, ибо не знала, как отнесется госпожа к тому, что трудится служанка над обувью столь долго; только ли выбранит или еще и накажет, ибо даже в те дни ведьма порою поднимала на девушку руку. Но когда хозяйка взяла башмачки и рассмотрела их, и увидела, что вышиты по коже дубовые листья, и цветы, и кролики, и белки, она только улыбнулась Заряночке как-то мрачно, и молвила:"Ну вот и выходит, что дурочка ты, раз тратишь свое время и мое на такие игрушки; и заслужила ты по справедливости хорошей порки. Однако поступаешь ты так согласно природе земных женщин, дабы украсить тело свое, а дальше – хоть трава не расти. И хорошо; ибо хочу я, чтобы поскорее проявилась в тебе женщина; ужо помогу я тебе принарядиться, раз обращаешься ты с иглой столь умело".

С этими словами направилась ведьма к тяжелому сундуку и извлекла оттуда отрез зеленой ткани, и еще превосходного льняного полотна, и сказала Заряночке:"Возьми вот это, и пошей себе платье и новую сорочку, и ужо укрась их на славу, как свою новую обувку, ежели пожелаешь; вот еще тебе впридачу". И вручила она девушке две горсти шелковых и золотых нитей, и молвила:"Пока мастеришь ты себе франтовские наряды, мне, верно, ничего не останется, как взять на себя большую часть твоей работы. Однако кто знает: глядишь, и забредет сюда кто-нибудь вскорости, и сочтет пташку еще краше благодаря ярким перышкам. Теперь ступай от меня прочь; я же примусь работать за двоих и размышлять о делах великой важности".

И кто же обрадовался, как не Заряночка; она порозовела от нежданного счастья, и опустилась на колени, и поцеловала ведьме руку, а затем пошла себе в лес со своей бесценною ношей, и трудилась под заветным дубом день за днем, ни одного не пропуская: либо там, либо в доме, ежели непогодилось. Случилось все это в середине марта, когда распевали птицы, на боярышнике распускалась молодая листва, так что казалось, будто бледно-зеленые облака легли между могучими серыми стволами дубов и каштанов; а у озера только что пробившийся из-под земли луговой шафран открывал бутон за бутоном. Но вот закончился март, а за ним и апрель, а девушка все еще работала себе, весьма тому радуясь; и вот май стал клониться к концу, и на склоне холма прямо перед взором Заряночки пышным цветом расцвели колокольчики.

На все это время ведьма предоставила Заряночку самой себе, и не поручала ей никакой тяжелой работы в поле или по дому, но все исполняла сама; однако неразговорчивой сделалась она с девушкой и порою поглядывала на нее грозно. И вот как-то вечером, когда Заряночка возвратилась из леса, ведьма подступила к ней, и уставилась прямо в лицо ей, и сказала вдруг:"Не затаила ли ты в сердце желания бежать от меня прочь и меня покинуть?"

Страх острой болью пронзил сердце Заряночки при этих словах, и вспыхнули ее щеки, а в следующее мгновение все краски сбежали с ее лица, однако девушка вымолвила-таки:"Нет, госпожа моя, нет в моем сердце такого желания". Ведьма окинула ее свирепым взглядом и молвила:"Ежели попытаешься бежать, и не удастся тебе, то пожалеешь ты об этом только раз, зато на всю жизнь; а что не удастся тебе, так иначе и быть не может". На этом умолкла колдунья, а затем добавила более мягко:"Потерпи да поживи со мною еще немного, а впоследствии найдутся у тебя причины радоваться, и очень скоро уже".

Ничего более не сказала ведьма в тот раз; но речи ее ранили душу девушки; и еще долго после того Заряночка ощущала гнетущее бремя страха, и не знала она, как вести себя перед колдуньей. Но дни шли себе за днями, и ничего не происходило, и на сердце у девушки полегчало; по-прежнему трудилась она над сорочкой и платьем, и работа близилась к концу. Платье украсила искусница розами и лилиями; от кромки юбки в самой середине полотнища поднималось высокое дерево, а по обе его стороны мордочками друг к другу застыли лани. Сорочку же на груди и вдоль края изящно расшила она веточками да бутонами. Июль перевалил за середину, и дни стояли ясные и жаркие.


Глава 7. О приключении Заряночки в лесу.

Однажды отправилась девушка в лес, и устроилась под заветным дубом, а место это находилось слишком далеко от приозерного луга, чтобы возможно было разглядеть оттуда вышивальщицу; в чаще же никого не ожидала встретить Заряночка, кроме кроликов и белок, что, правду сказать, весьма к ней привыкли и ничуть гостью не боялись, так, что даже подходили к ее руке и играли с нею, когда девушка их подзывала. По этой причине, и поскольку день стоял до крайности жаркий, она сбросила свою незамысловатую одежду, дабы насладиться сполна тенистой прохладой и случайным дуновением ветерка, и ласковым прикосновением трав к самому телу. Так сидела она и шила, прикрытая лишь полою зеленого платья, что расписывала иглою, словно кистью.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю