Текст книги "Повесть о Сверкающей Равнине"

Автор книги: Уильям Моррис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Глава 19. Халльблит строит лодку.

Халльблит прожил под крышей некоторое время, а в ту пору год снова приблизился к двенадцатой луне с тех пор, как попал юноша на Сверкающую Равнину. Однажды отправился Халльблит в лес; и, размышляя о многом и разном, и ни о чем в отдельности, он задержался у гигантского дуба и окинул взглядом прямой и высокий ствол, и пришли юноше на ум слова старой песни, начертанные вдоль завитков резного орнамента над откидной постелью, что числилась за ним дома, в стане Ворона, а звучали они так:

 
Я – кряжистый столетний дуб;
Жесток со мною лесоруб:
Зарубит, ветви отсечет
И в путь пошлет по лону вод.
 

Некоторое время юноша стоял, запрокинув голову и вглядываясь в лиственные кущи, а затем повернул к дому; но весь день, будь то за работой или за отдыхом, куплет звучал в его голове и юноша продолжал повторять его, вслух или про себя, покуда не завершился день и не пришла пора спать.

А во сне привиделось Халльблиту, что замечательной красоты женщина подошла и встала у его кровати, и сперва показалась она ему образом и подобием Заложницы. Но вскорости преобразилось лицо ее, а также фигура и одежда; и ло! – то была прелестная дева, королевская дочь, которая на его глазах горевала и терзалась из любви к нему. Тогда даже во сне испытал юноша неодолимый стыд, и в силу этого пробудился и полежал немного, не смыкая глаз и прислушиваясь к гудению ветра в кронах и к уханью совы, что поселилась в дупле дуба рядом с домом. Вскорости снова одолела его дрема, и опять привиделась ему во сне дочь Короля, и снова при взгляде на нее стыд и жалость столь жарко запылали в его сердце, что Халльблит проснулся в слезах и полежал недолго, прислушиваясь к голосам ночи. И в третий раз он заснул и увидел сон; и снова явился к нему тот же призрак. Но только теперь взглянул юноша и увидел, что дева держит в руках книгу, оправленную в золото и отделанную драгоценными каменьями, ровно так, как некогда в яблоневом саду; и страдание более не омрачало лица девы; лик ее был ясен и светел, и несказанно красив.

И открыла она книгу, и поднесла ее к Халльблиту, и принялась переворачивать страницы, чтобы юноша разглядел их отчетливо; и были там нарисованы леса и замки, и огнедышашие горы, и стены мира, и короли на тронах, и красавицы и воины, все – несказанно прекрасны видом и в точности таковы, как видел он встарь в саду, затаившись в листве лавров.

И вот, наконец, дошла дева до того места в книге, где изображен был сам Халльблит напротив портрета Заложницы, и взглянул юноша, и затосковал. Но дочь Короля перевернула страницу, и ло! – на одной стороне снова обнаружилась Заложница, – она стояла в цветущем весеннем саду, у ног ее цвели лилии, а позади поднимались стены дома, серые, древние, отрадные; а на другом листе, напротив, нарисовано было море, подернутое легкой рябью под ветерком; по волнам стремительно летела лодка, и в лодке сидел человек и правил с веселым видом, и кто же, как не сам Халльблит! Некоторое время смотрел юноша на картину, а затем дочь Короля закрыла книгу и сон перетек в другие образы, лишенные сути и смысла.

В серых предрассветных сумерках проснулся Халльблит и вспомнил свой сон, и вскочил с постели, и смыл с себя ночь в ручье, и оделся и пошел кратчайшим путем через лес в помянутое жилище людей; лицо его сияло, и пел он второй куплет вырезанной по дереву песни, а именно:

 
В траву я брошен, одинок,
Но минет отведенный срок,
Я рати двину на врага,
Соединяя берега.
 

Вышел юноша из леса и заторопился через цветущие луга Сверкающей Равнины, и добрался до помянутого дома, пока рассвет еще только занимался. У дверей повстречалась ему дева, несущая воду из колодца, и заговорила она с юношей, и сказала:

– Добро пожаловать, Лесовик! Нечасто заглядываешь ты к нам на двор, и досадно это. А теперь смотрю я на тебя и вижу, что в сердце твое вернулась радость, и до чего же красив ты и пригож! Так вот тебе гостинец, дабы умножилась радость. С этими словами она поставила ведра на землю и ухватила гостя за уши, и притянула поближе, и поцеловала в губы. Халльблит же улыбнулся ей и ответствовал:

– Спасибо, сестрица, и за ласку, и за привет; но пришел я сюда за надобностью.

– Так скажи, что тебе нужно, – ответствовала дева, – дабы смогли мы угодить тебе.

Отвечал Халльблит:

– Хотел бы я попросить у вас леса: и брусьев, и реек, и досок; ибо ежели срублю я дерево-другое, древесину придется долго сушить.

– Все это волен ты взять в нашем сарае, как только разделишь с нами трапезу, – молвила дева. – Так войди и отдохни.

Красавица ухватила гостя за руку и ввела его в дом, и выставила перед ним еду и питье, а сама забегала по дому, говоря всем и каждому:

– Пришел Лесовик, и снова радуется жизни; пойдите да взгляните на него.

Так что народ столпился вокруг гостя и принялся его обхаживать. Когда же завтрак подошел к концу, глава дома объявил:

– Скотинки уже впряжены в телегу, а лес только того и ждет, чтобы ты пошел да выбрал; ступай да погляди сам.

Он отвел Халльблита на дровяной склад, где юноша присмотрел себе все, что нужно, из отборного дуба; и люди погрузили древесину на телегу, и дали гостю впридачу гвоздей и нагелей, сколько надо, и прочих вещей; и поблагодарил он хозяев; они же спросили:

– Куда бы теперь отвезти твой лес?

– Вниз, к берегу, – ответствовал Халльблит, – поближе к моему жилью.

Так люди и поступили; и более двух десятков мужей и жен отправились с Халльблитом, кто – в телеге, а кто – пешком. И спустились они к морю, и сложили лес на берегу чуть выше уровня полной воды; и сей же миг Халльблит приступил к работе и принялся ладить лодку, ибо этим искусством владел превосходно; а люд глядел да дивился. А тем временем отлив отступил на малое расстояние, как повелось в этих местах, оставляя за собою ровную да гладкую полосу влажного песка; тогда женщины позабыли про Халльблита и принялись бегать босиком да плескаться в прозрачной воде, ибо даже легкая зыбь не растревожила морскую гладь, и подоспели мужи, и присоединились к веселью, так что Халльблита на время предоставили самому себе; такая забава оказалась народу внове, ибо редко приходили тамошние жители на берег моря. После того взбрело людям в голову устроить танцы, и захотели они, чтобы и Халльблит сплясал вместе с ними; когда же юноша отказался, не желая отрываться от работы, те принялись шаловливо вырывать у него из рук дексель, на что он отчасти рассердился, и люди оробели, и пошли потанцевали без него.

К тому времени стало весьма жарко, и танцоры возвратились к Халльблиту и прилегли вокруг на песке, наблюдая за работой юноши, ибо изрядно устали. И одна из девушек, не отдышавшись еще толком после танцев, молвила, следя, как пригожий сосед поглаживает прелестные ее ножки:

– Брат, могучие удары ты наносишь; когда же нанесешь последний и снова придешь к нам в дом?

– Прежде пройдет немало дней, милая сестрица, – отозвался Халльблит, не поднимая взгляда.

– Жалость какая, – посетовал один из мужей, поднимаясь с нагретого песка. – Чего же принесут тебе все твои труды?

Ответствовал Халльблит:

– Может, облегчение сердцу, а может, и смерть.

При этом слове все дружно вскочили на ноги и сбились в кучу, словно овцы, коих гонят на пастбище, а пастух оставил их ненадолго, и не знают бедные, куда податься. Мало-помалу возвратились поселяне к телеге, и впрягли четвероногих, и молча отбыли тем же путем, каким приехали; но вскорости заслышал Халльблит их смех и веселую болтовню в дальнем конце цветущего луга. На отъезд поселян он не обратил внимания, но продолжил работу, и трудился до заката, и еще дольше, пока не зажглись в небе звезды. А затем возвратился он домой в лесную хижину и уснул, и не видел снов, и поутру с бодрым сердцем вновь принялся за дело.

Короче говоря, не проходило и дня, чтобы не исполнил юноша положенного урока, и даже с лихвой; время шло, и корабельная верфь его процветала. Нередко обитатели ближайшего дома и других мест спускались к берегу, полюбоваться на его труды. Нарочно отвлечь юношу они не старались, но иногда, когда ни слова от него не могли добиться, поселяне принимались обсуждать корабельщика промеж себя, дивясь, что выбивается он из сил ради того только, чтобы прокатиться по морю; ибо моря тамошние жители не жаловали, а вскорости стало ясно, что в другую сторону Халльблит и не глядит; хотя нельзя утверждать, что поселяне полагали, будто гость намерен уплыть насовсем. С другой стороны, препятствовать они ему не препятствовали, но и не помогали ничем, кроме как если юноша обращался к ним с просьбою о какой-либо нужной вещи; и требуемое приносили они с радостью.

Морского Орла и его подругу Халльблит более не встречал; чему весьма радовался, ибо не видел прока в том, чтобы заново переживать разлуку.

Так работал Халльблит, не позволяя себе пасть духом, и, наконец, все было готово; соорудил он себе и мачту, и парус, и весла, и прочее потребное в море снаряжение. А вечером столкнул он челн в море, на глазах у двух поселян, не более; обычно же вокруг собиралось народу куда поболе: десятка два, а то и все четыре. Эти двое улыбались мастеру и говорили с ним приветливо, однако когда Халльблит попросил их приналечь плечом и подтолкнуть лодку, помогать не стали. Тем не менее, юноша вывел челн на воду без особого труда, и сел в него, и отогнал туда, где из леса выбегал ручей и, разливаясь у самого берега, образовывал небольшую гавань. Там Халльблит привязал лодку к стволу дерева и до самой ночи перетаскивал на борт необходимое снаряжение, и еду, и воду; столько, сколько, как ему казалось, понадобится в дороге; и, изрядно притомившись, вернулся домой и уснул, предвкушая, как проснется в серых предрассветных сумерках и выйдет в открытое море. И тем отраднее было ему подождать, что вечером, как оно и случалось чаще всего, ветер дул с моря, а по утрам обычно налетал с земли в сторону воды. Как бы то ни было, юноша рассчитывал встать спозаранку, так, чтобы оказаться у челна раньше поселян и уплыть, не прощаясь. Но случилось ему проспать, так что, когда вышел Халльблит в лес, облаченный в доспехи, перепоясанный мечом и с копьем на плече, заслышал он людские голоса и вскорости обнаружил, что вокруг лодки собралась целая толпа, и с немалым трудом протолкался юноша к борту.

Поселяне натащили ему подарков: все то, что сочли небесполезным для недолгого путешествия, как-то: фрукты и вино, и шерстяные одеяла, дабы уберечься от ночного холода. Халльблит приветливо поблагодарил друзей, перебираясь через планшир, а девушки расцеловали его на прощание; а одна сказала (та самая, что повстречалась с гостем во дворе поутру, когда пришел он за древесиной):

– Ты ведь вернешься нынче же вечером, так, братец? Еще рано, и довольно у тебя времени, чтобы всласть накататься по морю; а с наступлением ночи приходи к нам ужинать.

Проговорила она это, хмуря брови и всей душой уповая на его возвращение; и знал Халльблит, что все собравшиеся уверены: гость вскорости вернется к берегу; в противном случае сочли бы его бунтарем противу Короля и могли бы, как казалось юноше, задержать его. Так что ничуть не изменился он в лице, но ответил только:

– На сегодня прощай, сестрица; прощайте все – до моего возвращения.

С этими словами юноша снялся с якоря, и сел на весла, и принялся грести, и греб до тех пор, пока не вышел из крохотной гавани в зеленое море, и лодка закачалась на волнах. Тогда поставил он мачту, и натянул парус, и выбрал шкоты, ибо легкий утренний ветерок дул с гор и через луга Сверкающей Равнины, так что наполнился парус, и челн рванулся вперед и полетел по хладной глади вод. И следует помянуть, что, знал о том Халльблит или нет, но в тот день исполнилось ровно двенадцать месяцев с тех пор, как сошел он на этот берег вместе с Морским Орлом. А народ все стоял на взморье, глядя, как челн уменьшается в размерах, пока не превратился в едва различимую точку на водной глади. Тогда повернулись поселяне и пошли в лес поразвлечься, ибо становилось все жарче. Тем не менее, нашлись среди них люди (и помянутая дева в их числе), которые весь день время от времени возвращались на берег; солнце уже село, а они все глядели на море в зареве встающей луны, ожидая, что лодка Халльблита возвратится по лучезарному пути, что пролег через воды, омывающие Сверкающую Равнину.

Глава 20. Халльблит уплывает прочь от Сверкающей Равнины.

Что до Халльблита, он вскорости потерял из виду Сверкающую Равнину и ее горы, и ничего не осталось вокруг, кроме моря, и сердце юноши переполнилось радостью, когда вдохнул он соленый ветер и увидел, как переливаются и мерцают холмы и долы бурлящих пучин; и сказал он себе, что возвращается домой к клану своему и древнему Крову Предков.

Правил он по возможности прямо на север, но по мере того, как день близился к концу, подул встречный ветер, и решил юноша, что бороться с ним неразумно, иначе путешествие чрезмерно затянется; так что поплыл он дальше так, чтобы ветер дул с траверза, и суденышко весело запрыгало на морских холмах, а бриз крепчал. Солнце село, засияли звезды и луна, а Халльблит все плыл и плыл вперед и заснуть себе не позволял, разве что вполглаза, как это делают собаки. Наконец, взошло солнце: становилось все светлее, день выдался ясный, ветер стих, а небо сияло синевой; но еще до заката наползли облака, подул северо-восточный ветер, и Халльблиту волей-неволей пришлось уходить от волны всю ночь, пока наконец, на заре, ветер снова не утих, и за весь день так и не окреп, чтобы возможно было продвинуться к северу; и ничуть не усилился даже тогда, когда взошла луна, то есть вскорости после заката.

А к тому времени юноша настолько устал, что дольше бодрствовать не мог; тогда он закрепил руль, и зарифил парус, и, отдав челн на волю ветра, уснул на корме.

Но после полуночи, ближе к рассвету, Халльблит пробудился от оглушительного крика. Оглядел он темные воды и ничего не увидел, ибо небо снова заволокло облаками. Тогда поправил он парус и снова смежил глаза, не в силах бороться со сном.

Когда он проснулся, сиял белый день; так что глянул он на румпель и развернул челн по ветру, а затем осмотрелся по сторонам, протирая глаза со сна. И при виде открывшейся взгляду картины Халльблит не сдержал крика, ибо ло! – впереди, прямо по курсу, воздвиглись черные утесы Острова Выкупа, высокие и грозные. Юноша бросился к парусу и попытался сделать поворот через фордевинд; но, несмотря на все его усилия, лодку несло к земле, ибо попала она в сильное береговое течение. Так что Халльблит спустил парус, и схватился за весла, и погреб что есть сил, дабы отвести челн от берега; но все оказалось без толку, и скалы неуклонно приближались.

Так что оставил он весла, и оглянулся, и увидел, что находится примерно в трех фарлонгах от берега и что несет его ко входу в ту самую гавань, откуда отплыл он с Морским Орлом двенадцать месяцев назад; и понял, что в эту гавань, хочешь не хочешь, а надо попасть, или расшибет его вдребезги об отвесные скалы. А волны катились себе к утесам, и порою одна, повыше прочих, с размаху ударялась о каменную стену и взлетала до головокружительных высот, словно пытаясь вскарабкаться на поросший травою выступ; а затем снова обрушивалась вниз, и потоки соленой воды струились по круче.

Тогда сказал себе Халльблит: что бы ни сулил ему Остров, он бросит вызов судьбе. Так что снова поставил он парус, и взялся за румпель, и направил лодку прямехонько в середку каменных врат, гадая, что ждет его по ту сторону. Не прошло и нескольких минут, как ладья стрелой влетела в тихую гавань и вскорости замедлила ход, ибо в эту заводь, запертую в кольце скал, ветра не проникали. Халльблит зорко оглянулся по сторонам, высматривая врага; но в гавани не оказалось ни кораблей, ни лодок. Так что окинул он взором берег, ища, где бы удобнее причались; и, как и прежде, не обнаружил песчаной косы: глубина начиналась сразу же у поросшего травою откоса; в ту пору вода стояла достаточно высоко, а при отливе взгляду открывался отвесный утес, воздвигшийся под обрывом над гладью моря. Но сейчас прилив близился к самой высокой точке, и не более двух футов отделяли полоску травы от темно-зеленого моря.

Тогда Халльблит направил челн в удобную впадину; позади, чуть в стороне, над зеленой травой воздвигся скалистый кряж, поодаль паслось стадо овец, а рядом, на земле, растянулся дюжий молодец, судя по виду, безоружный, ибо блеска стали Халльблит не приметил.

Юноша подошел ближе к берегу, но здоровяк не пошевелился; не двинулся с места и тогда, когда челн ткнулся в землю, а юноша перескочил через борт и привязал лодку к копью, воткнув оное глубоко в грунт. И теперь подумалось Халльблиту, что человек тот либо мертв, либо спит; так что извлек он из ножен меч, и взял его в правую руку, а в левую – острый нож, и пошел прямиком к незнакомцу, окруженному овцами, и обнаружил, что лежит тот на боку, так что лица не видно; засим юноша растолкал его ногой и крикнул:

– Эй, пастух, просыпайся! Ибо давным-давно рассвело, и пришел день, а вместе с ним и гость к тебе пожаловал!

Здоровяк перекатился на спину и неспешно сел, и ло! – кто же это и был, как не Крошка Лис! При виде него отпрянул Халльблит и закричал:

– Да неужто я и впрямь нашел тебя, о враг мой?

Крошка Лис уселся поудобнее, протер глаза и молвил:

– Ага, нашел в лучшем виде. А вот что до моей вражды к тебе, это еще предстоит обсудить.

– Как! – воскликнул Халльблит. – Уж не ждешь ли ты, что я поговорю с тобою иначе, нежели на языке мечей?

– Уж и не знаю, – ответствовал Крошка Лис, неспешно поднимаясь на ноги, – но, думается мне, ты не станешь убивать безоружного, а ведь и сам видишь: оружия при мне нет!

– Так добудь себе оружие, – отозвался Халльблит, – и не медли; ибо весьма досадно мне видеть тебя живым.

– Ах ты, беда какая! – откликнулся Крошка Лис. – Так скорее пошли со мною туда, где отыщу я и оружие, и отличное место для боя. Но торопись! Время не ждет – теперь, когда ты, наконец, прибыл.

– А моя ладья? – спохватился Халльблит.

– Ты, никак, в суме ее потащишь? – усмехнулся Крошка Лис. – Ладья тебе более не понадобится, ты ли меня убьешь, или я тебя.

Халльблит свирепо нахмурился, решив, что Лис угрожает ему местью со стороны сородичей. Однако же ничего не ответил юноша, ибо полагал, что негоже на словах пререкаться с тем, с кем вскорости предстоит сойтись в поединке; так что последовал он за Крошкой Лисом. А викинг провел его мимо помянутой скалы и вверх по узкому ущелью в утесах, вознесшихся над морем, туда, где кряж вдавался в заросший травою луг округлой формы, ровный да гладкий, словно настеленный пол, и огражденный стеною скал; некогда место это было устами подземного огня и котлом расплавленного камня.

Оказавшись на мягкой траве, Лис сказал:

– Подожди малость, пока загляну я в ларь с оружием, а там поглядим, что делать.

С этими словами он свернул к расщелине в скалах и, опустившись на четвереньки, червяком прополз в дыру, уводившую, надо думать, в пещеру; ибо теперь голос его доносился из-под земли: Лис ворчал и охал, проклиная то одно, то другое, а затем снова выкарабкался наружу, ногами вперед, и швырнул наземь старый заржавленный меч без ножен, шлем под стать ему, да еще и искореженный вдобавок, и круглый щит, погнутый и настолько истертый, что, казалось, вот-вот рассыпется в прах. Тут поднимается хитрец на ноги, и потягивается, и улыбается Халльблиту безмятежно, и говорит:

– Ну вот, враг мой, сей же миг надену я шлем, и возьму в руки меч да щит, тут-то можно и начать игру; что до кольчуги, придется мне обойтись без нее; искал я ее, искал, да вот как сквозь землю провалилась. Похоже, старик ее кому-нибудь сторговал: всегда был жаден до денег!

Но Халльблит воззрился на него сердито и отозвался:

– Ты привел меня сюда, чтобы посмеяться? Ужели нет у тебя лучшего оружия для поединка с воином из клана Ворона, нежели эти проржавевшие обломки, которые видом своим наводят на мысль об ограбленной могиле? Не стану я сражаться с тобой, покуда не вооружишься получше.

– Так оно и есть, – заверил Крошка Лис, – как раз из могилы оружие и позаимствовано; ибо в этой дыре лежит дед моего отца, великий Поморник из народа Викингов, отец небезызвестного тебе Морского Орла. Но поскольку побрезговал ты оружием мертвого воина, так, стало быть, отправятся назад стариковские сокровища! Оно и к лучшему, пожалуй; а то, чего доброго, взъярится покойничек не на шутку, коли проснется да хватится своего добра; а эта застывшая чаша некогда кипящего камня и без того – не самое безопасное пристанище, учитывая нрав жильца.

Так что Крошка Лис снова сползал в расщелину и выбрался наружу, и похлопал ладонь о ладонь, отряхивая землю, словно человек, долго провозившийся со старинными рукописями; а Халльблит стоял рядом, не сводя с него глаз, по-прежнему в гневе, однако не говоря ни слова.

И молвил Крошка Лис:

– По крайней мере, мудро сказал ты, что сражаться со мной не будешь. Ибо в поединке сходятся того ради, чтобы убить; чистой воды безумие – сражаться, не убивая; а теперь вижу я, что убивать меня ты не хочешь; ибо когда бы хотел, отчего не стал нападать на меня, вооруженного призрачными обломками, у призрака позаимствованными? И еще: с какой стати не зарубил ты меня, когда выбирался я из подземного лаза? Легко справился бы ты со мною и так, и этак. Засим сражаться со мною – глупость несусветная.

Ответствовал Халльблит хрипло:

– Для чего предал ты меня, и солгал мне, и обманом отвлек от поисков моей возлюбленной, так что впустую потрачен целый год моей жизни?

– То долгая история, – ответствовал Крошка Лис, – я, может статься, расскажу ее тебе как-нибудь в другой раз. А тем временем скажу тебе вот что: к этому принудил меня тот, кто далеко превосходит меня в могуществе, а именно Бессмертный Король.

При этом слове в сердце Халльблита тлеющая ярость вспыхнула с новой силой, и юноша выхватил меч и замахнулся на Крошку Лиса; но тот проворно отскочил в сторону, и прыгнул к Халльблиту, и ухватил его правую руку за запястье, и вырвал оружие из его руки, и, превосходя юношу и ростом, и весом, легко одолел его и повалил на землю. Затем встал на ноги, позволяя подняться и противнику, и подобрал его меч, и снова вложил клинок в руку юноши и молвил:

– Гнездящийся в скалах, ты распален яростью, но уж больно мал. Теперь ты снова при мече и можешь зарубить меня, коли пожелаешь. Но не раньше, чем скажу я тебе пару слов: так что слушай! Или, клянусь "Сокровищем Моря", я убью тебя голыми руками. Ибо я и в самом деле силен в этом месте среди скал, рядом со стариком-родичем. Ты выслушаешь?

– Говори, я слушаю, – отозвался Халльблит.

И молвил Крошка Лис:

– Верно это, что я отвлек тебя от поисков и потратил впустую год твоей жизни. Однако верно и другое: я в том раскаиваюсь и прошу твоего прощения. Что скажешь на это?

Халльблит не ответил ни слова, но кровь отхлынула от его щек и лицо заметно побледнело. А Крошка Лис продолжал:

– Помнишь, о Ворон, как в прошлом году ты вызвал меня на поединок у Катков Ворона? И как определился трофей сражения: побежденному предстояло служить победителю год и во всем исполнять его волю? А теперь этот трофей и даже более ты завоевал и без битвы; ибо я клянусь "Сокровищем Моря" и костями великого Поморника, лежащими вон там, что стану служить тебе не год, но всю жизнь, и помогу тебе в поисках невесты. Что скажешь на это?

Халльблит постоял немного, не в силах выговорить ни слова и глядя не на Крошку Лиса, но в сторону. Затем юноша выронил в траву меч, и огромные слезы покатились по его щекам и закапали на одежду, и протянул он руку Крошке Лису и сказал:

– О друг, ты ведь отведешь меня к ней? Ибо дни сменяются днями, и стареют деревья, ограждающие поля Ворона.

Тут Крошка Лис взял его руку, и весело рассмеялся в лицо собеседнику, говоря:

– Великодушен ты сердцем, о пожиратель падали! А теперь, когда стал ты мне другом, я скажу тебе, что догадываюсь о местонахождении твоей девицы. Где, как ты думаешь, цветет сад, в коем видел ты ее на странице книги во сне той ночью? Видишь, сын Ворона: не просто так отец моего деда лежит в расщелине среди камней; встарь наставил он меня великой мудрости. Благодарствую, о родич!

И обернулся он к могильной скале. А Халльблит молвил:

– Что же теперь делать? Разве я не в земле врагов?

– Да, верно, – подтвердил Крошка Лис, – и даже если бы ты знал, где твоя невеста, вряд ли удалось бы тебе бежать с острова живым, кабы не я.

Отвечал Халльблит:

– Разве нет у меня лодки, дабы немедленно уплыть восвояси? Ибо сдается мне, что Заложницы на Острове Выкупа нет.

Крошка Лис снисходительно рассмеялся и молвил:

– Верно, ее тут нет. Но что до челна, в этой части острова прилив весьма силен, и при таком ветре, как сейчас, то есть с северо-северо-востока, не отошел бы ты от берега в течение ближайших четырех часов, по меньшей мере, а сдается мне, что в пределах этого срока войдет в гавань наш корабль. Тут-то и захватят твою лодку, да и тебя тоже, окажись ты в ней; и тогда недолог будет сказ, ибо знают тебя за бунтовщика противу Бессмертного Короля. Прислушайся! Не слышишь ли голоса рога? Пойдем-ка поднимемся да поглядим, что там творится.

Сказав это, разбойник проворно вскарабкался по подобию лестницы в скале, показывая путь; так добрались друзья до расщелины, откуда сквозь просвет между камней видна была вся гавань. И ло! – на глазах у них, прямиком через врата и вход, вошел огромный корабль, и бушприт его взлетел вверх на последней волне внешнего моря (где ветер слегка разыгрался), и опустился на ровную гладь запертой в скалах заводи. Черным был его парус; широко раскинул крылья вышитый на нем Морской Орел; а над кормой развевалось знамя с изображением Пламенеющего Меча. На палубе толпились вооруженные воины, а менестрели на полуюте наигрывали на боевых рогах веселую песнь возвращения.

– Эге, ты, – заметил Крошка Лис, – твоя удача, или, может статься, моя сослужили тебе добрую службу: "Пламенеющий Меч" не нагнал тебя у входа в гавань. А здесь мы в безопасности.

Отозвался Халльблит:

– А разве никто из них сюда не поднимется?

– Нет, нет, – заверил Крошка Лис, – они боятся старца, что лежит там, в расщелине; ибо гостей он не особо жалует. Эта луговина принадлежит мне безраздельно, в том, что касается живых; здесь мой дом под открытым небом, а есть и еще один, под крышей, каковой покажу я тебе вскорости. Ибо теперь, когда причалил "Пламенеющий Меч", нет нам нужды торопиться; мы не сможем уйти, пока не поднимутся они в глубь острова. Так что расскажу-ка я тебе, что предстоит нам нынче ночью.

Устроившись в расщелине, друзья наблюдали за тем, как корабль подошел к берегу и пришвартовался рядом с лодкой Халльблита. Заметив чужой челн, воины подняли крик, а, сойдя на берег, столпились вокруг лодки, подмечая манеру постройки и форму копья, к коему была она привязана. Со временем большинство вновь прибывших, числом десятка четыре, отправились вверх по долине к большому дому, а на берегу осталось не более полудюжины корабельных стражей.

– Видишь, друг Воронов, – заметил Лис, – кабы ты остался там, оказался бы ты у них во власти. Ну разве не хорошо я поступил, отведя тебя в мой дом под открытым небом?

– Еще бы нехорошо, – подтвердил Халльблит, – но разве корабельные стражи или возвратившиеся воины не поднимутся сюда и не отыщут нас? Я еще сложу свои кости на этом мерзком острове.

Крошка Лис расхохотался и молвил:

– Не так уж оно и плохо, как можно заключить по твоему недовольному виду; во всякое время остров хорош для могилы, а сейчас я бы назвал его ларцом с сокровищами.

– Что ты имеешь в виду? – тут же потребовал Халльблит.

– Да ничего, ничего, – отозвался рыжий разбойник, – только то, что ты и без меня знаешь. Ведь ты – здесь, а также и я, не считая старца, что лежит в расщелине! Но обещаю тебе, что на сей раз ты здесь не погибнешь, разве что сам того захочешь. Что до того, не поднимутся ли сюда люди, повторю тебе вновь: они не посмеют, ибо чересчур боятся моего прадеда. И, кстати говоря, не слишком-то ошибаются; ибо теперь, когда умер он, худшее, что в нем было, словно бы вышло наружу, и иметь дело со старцем непросто – тем, кто не обладает долей его мудрости. Ты сам мог судить по моему родичу, Морскому Орлу, сколь много сварливости и мелочного злонравия обнаруживается в наших соплеменниках, когда стареют они, и подчиняют их себе одиночество и уныние. Ибо должен я сказать тебе, что часто слыхал я, как говаривал мой отец, будто его отец, Морской Орел, в юности и в расцвете лет был весел и благодушен, и большим любителем женщин, и сотоварищем весьма сердечным. Но, как я сказал, по мере того как люди нашего рода прибывают в возрасте, они делаются хуже; так можешь ты себе представить, сколь гадок стал здешний старец, ежели пролежал в могиле так долго. Но теперь отправимся мы в мой дом на другой стороне луга, напротив жилища сородича.

С этими словами Крошка Лис свел Халльблита со скалы, а юноша сказал ему:

– Что? Ты, никак, тоже мертвец, раз и у тебя есть тут могила?

– Сказал тоже, – ухмыльнулся Лис, – или я так гнусно выгляжу? Да я не старше тебя.

– Но ответь мне, – попросил Халльблит, – ты тоже сделаешься злобен, когда состаришься?

– Пожалуй, что и нет, – отозвался Лис, не отрывая от юноши взгляда, – ибо пришло мне на ум, что, может статься, примут меня в иной дом и в иной клан, и среди новообретенных сородичей исцелюсь я по большей части от всего, что способно обернуться недобрым.

Тем временем перешли они лужок и дошли до места, где в скале обнаружилась пещера, закрытая дверью, и задвижное окошко. Лис ввел туда Халльблита, и изнутри жилище оказалось недурным, сухим и чистым; и нашлись там скамьи, и стол, и полки, и сундуки у стены. Когда же уселись друзья, сказал Лис:

– Здесь можешь ты жить в безопасности, сколько захочешь, если не страшит тебя возможность переведаться со старцем. Но, поскольку отлично мне ведомо, что тебе не терпится уплыть и возвратиться к своему народу, я отведу тебя сегодня в сумерках поближе к нашему пиршественному чертогу, дабы находился ты рядом и сделал то, что должно сделать нынешней ночью, чтобы смогли мы уехать завтра. А еще придется тебе снять доспехи Ворона, на случай, если повстречаем мы кого в сумерках по пути к дому; а здесь есть у меня домотканое платье, такое, как носят наши захваченные в бою рабы; оно сослужит тебе добрую службу; но его ты можешь не надевать до тех пор, покуда не придет время уходить; а тогда уведу я тебя и определю в пристройку рядом с залом; а когда окажешься ты внутри, я позабочусь о том, чтобы никто туда не вошел, а если и войдут, так увидят в тебе работника, известного им по имени, и не более того. Родич мой обучил меня уловкам и посложнее. А сейчас нам пора подкрепиться.