Текст книги "Повесть о Сверкающей Равнине"

Автор книги: Уильям Моррис

– Я всем доволен, как есть, сын Ворона, – молвил Лис. – Я исполнил свое поручение, и все в порядке.

– Так скажи мне, кто поручил тебе привезти меня сюда.

– Этого я не могу сказать, – молвил Лис, – ты здесь, так будь же доволен, как я.

И больше не произнес он ни слова, пока не добрались они до помянутого хребта, что высился примерно в двух фарлонгах от выхода из пещеры. Там разложили они на камнях свой ужин, и утолили голод, и выпили доброго крепкого вина, до дна осушив рог. А Лис в ту пору сделался молчалив и неразговорчив, и когда Халльблит принялся расспрашивать его касательно острова, мало что смог он сказать. Когда же, наконец, Халльблит спросил его об опасном пристанище и о его обитателях, тот ответствовал:

– Сын Ворона, об этих предметах спрашивать бесполезно; ибо если и скажу я тебе что, так непременно солгу. Успокойся же на том, что в поисках своих благополучно пересек море, и море гораздо более опасное, чем тебе кажется. Но теперь довольно пустых слов, давай-ка устроим ложе меж камней, как сможем; ибо поутру вставать нам рано.

Халльблит кивнул в знак согласия, и устроили они себе ложа весьма искусно, как мужи, привыкшие ночевать под открытым небом.

Усталый, Халльблит вскорости задремал; и пока лежал он так, пригрезился юноше сон, или, может статься, видение; ибо спал ли он в то мгновение, или находился между сном и бодрствованием, я не ведаю. Но, будь то видение или сон, вот что ему примерещилось: будто склонилась над ним Заложница, такая, какой видел он ее только вчера, золотоволосая, румяная, белокожая, с ласковыми руками и нежным голосом, и говорит ему: "Халльблит, смотри на меня и слушай, ибо нужно мне сказать тебе нечто важное". А юноша не сводил с нее глаз, и стремился к ней всей душою, и сердце его сжималось от нежной тоски, и хотел он вскочить на ноги и заключить ее в объятия, но не мог, скованный сном и дремой. А Заложница улыбнулась ему и молвила: "Нет, любимый, лежи спокойно, ибо прикоснуться ко мне ты не сможешь: перед тобой только призрак той, к которой ты стремишься. Так слушай и внимай. Я в горестной беде, и в руках разбойников моря, и не ведаю, что они со мною сделают, и не желаю позора: чтобы продавали меня за деньги из одних рук в другие, однако без свадебного дара брали на ложе, чтобы разделять мне постель с врагом нашего народа, и чтобы он обнимал меня, хочу я этого или нет: тяжко это. Потому завтра поутру, на рассвете, пока мужи спят, думаю я выбраться к планширу черного корабля и поручить себя богам, чтобы они, а не эти злодеи распоряжались судьбой моей и душой, и поступили со мною по своей воле: ибо воистину известно им, что невыносим мне чужой дом без родни, и любовь и ласки чужака-хозяина, и насмешки и побои чужой хозяйки. Потому пусть возьмет меня Древний Владыка Моря, и позаботится обо мне, и доставит меня к жизни или к смерти, как уж ему угодно. А теперь ночь на исходе, но ты не вставай, пока не договорю я".

"Может, мы еще встретимся в мире людей, а может, и нет; а ежели нет, то, хотя и не разделяли мы ложа, однако хочу я, чтобы ты меня помнил; но не так, чтобы образ мой встал между тобою и твоей любезной собеседницей и женой из нашего рода, которая ляжет там, где лежать бы мне. Однако же, если выживем и я, и ты, говорили мне, и слышала я тут и там, что так или иначе суждено мне попасть на Сверкающую Равнину и в Землю Живущих. О любимый мой, ежели смог бы и ты туда отправиться, и встретились бы мы там, оба живые и невредимые, то-то радости было бы! Так ищи эту землю, любимый! – ищи ее, суждено ли нам снова увидеть стан Розы или ступить на половицы обители Воронов, или нет. А теперь даже призрак мой должен с тобою расстаться. Прощай же!"

Тут рассеялся сон, и пропало видение; и Халльблит сел, во власти тоски и горя, и оглядел унылую равнину, а вокруг малость посветлело, и серое небо затянули тучи, и решил юноша, что настал рассвет. Засим вскочил он на ноги и склонился над Лисом, и потряс его за плечо, и молвил:

– Попутчик, проснись! – рассвело, а дел у нас много.

Сел Лис, и заворчал, словно пес, и протер глаза, и огляделся, и ответствовал:

– Напрасно ты разбудил меня. Никакой это не рассвет, это луна проглянула сквозь тучи и тени не отбрасывает; с полуночи только час минул. Засыпай снова, и оставь меня в покое, иначе с наступлением дня не покажу я тебе дороги. – И снова улегся он и тут же уснул. Тогда и Халльблит опять устроился между камней, скорбя и горюя; однако так устал он, что тотчас же задремал и снов больше не видел.

Глава 6. О жилище людей на Острове Выкупа.

Когда юноша проснулся снова, на него светило солнце, и утро было ясным и безветреным. Халльблит сел и огляделся по сторонам, но не увидел и следа Лиса, только ночное его логовище. Засим странник поднялся на ноги и поискал попутчика в расщелинах скал, и не нашел его; и громко позвал его, но ответа так и не услышал. Тогда сказал себе юноша: «Верно, спустился он к лодке, чтобы достать что-нибудь, или, напротив, положить». И подошел он к лестнице, уводящей к водной пещере, и кликнул Лиса с верхней ступени, но никто не отозвался.

Тогда, во власти дурных предчувствий, спустился Халльблит по этой длинной лестнице до самой последней ступени, и не обнаружил внизу ни человека, ни лодки, ни чего другого, только воду и голый камень. Тут весьма разъярился он, ибо понял, что попал в ловушку и оказался в бедственном положении, брошен один-одинешенек на незнакомом ему Острове, на безлюдной пустоши, где, надо полагать, вскоре умрет от голода.

Не стал он тратить силы и голос на то, чтобы покликать Лиса или поискать его, ибо сказал себе так: "Должно бы мне сразу понять, что он лживый обманщик, ибо едва сдержал он радость при виде моего легковерия и собственного коварства. Теперь предстоит мне бороться за жизнь противу смерти". И повернулся юноша, и медленно поднялся вверх по ступеням, и вышел на открытое пространство помянутого Острова, и увидел, что перед ним и впрямь расстилается голая пустошь, и притом весьма мрачного вида: насколько хватало глаз, взор различал только черный песок да валуны, да рожденный льдом камень, и тут и там в трещинах пробилась чахлая трава, и тут и там темнели угрюмые озерца, и белые султаны камышей покачивались на ветру, и тут и там над проплешинами мха поднимались кустики молодила с красными цветами; и ничего другого там не было, только истрепанная ветрами ползучая ива никла к черному песку, на голой выбеленной ветке топорщился лист-другой, а рядом – снова ветка и лист. А у самого горизонта в глубине острова виднелась гряда гор: одни вершины увенчаны были снеговыми шапками, другие представляли собою голый камень; и далекие эти скалы в лучах утреннего солнца казались ярко-синими, только снега ослепляли белизною. А повсюду вокруг на пустоши громоздились кряжи вроде того, под которым Халльблит провел ночь, и гребни, и мергели, и бугры причудливых очертаний.

Тогда подошел юноша к краю утеса и поглядел вниз, на море, что дыбилось и бесновалось, накатывая на берег далеко внизу; долго смотрел он туда и по сторонам, но так и не увидел ни корабля, ни паруса, ни чего другого, только волны ярились да кружили в небе морские птицы.

Тут молвил юноша: "Не лучше ли мне поискать хозяина, о котором поминал Лис? Ужели не перешлет он меня к Земле Сверкающей Равнины? Горе мне! – теперь и я примкнул к числу скорбных странников, теперь и мне пристало взывать: "Где Земля? Где Земля?"

С этими словами повернул Халльблит к утесу, приютившему скитальцев на ночь, а по пути подумал и сказал: "Нет же, разве двор тот не ложь, как и все прочее в байке Лиса? – и разве не один я в этой омытой морями пустыне? Да, так; и даже образ возлюбленной моей, привидевшийся мне во сне, может статься, тоже обманный мираж; ибо теперь понимаю я, что Крошка Лис во всем куда мудрее, чем пристало и подобает смертному". И снова сказал он: "Однако же по крайней мере продолжу я поиски и погляжу, не найдется ли на этом злосчастном Острове еще человека, и тогда в худшем случае мы сразимся, и погибну я от лезвия и острия, но не от голода; а в лучшем случае мы подружимся и побратаемся, и выручим друг друга". Засим подошел Халльблит к утесу, и с трудом взобрался на его вершину, и сверху оглядел землю: и приметил, что между ним и горами, и, судя по всему, не так уж и далеко, курится дым; но не увидел юноша ни дома, ни иного признака жилья человеческого. И вот спустился он с утеса и повернулся спиною к морю, и двинулся в сторону дыма, меча из ножен не извлекая и положив копье на плечо. Труден и каменист оказался путь: три лощины миновал Халльблит в предгорьях, и в каждой из них, узкой и пустынной, струился ручей, и убегал к морю, и будь то лощина или хребет, но повсюду взгляд различал только песок да камни, да чахлую траву, и ни следа человека или домашней скотины.

Так миновало четыре часа, однако недалеко продвинулся странник на своем пути. И вот поднялся он на вершину скалистого гребня, и сверху открылась глазам его широкая долина, по большей части поросшая травою, и текла там река, и на дне долины, равно как и по склонам, паслись овцы, коровы и кони. А у самой воды обнаружилось и жилье человеческое: просторные хоромы, и вокруг дома поменьше, сложенные из камня.

Тут возрадовался Халльблит, и поспешно спустился по косогору, и доспехи его бряцали по пути; и вскорости достиг подножия холма и долинной травы, и оказался среди конского табуна, и прошел мимо пастуха и бывшей при нем женщины. Оба мрачно воззрились на чужака, но тронуть не тронули. Хотя отличались они сложением воистину великанским и видом весьма свирепым, безобразными их бы никто не назвал; были они рыжеволосы, и кожа женщины казалась белее сливок там, где не потемнела под палящим солнцем; оружия при них Халльблит не приметил, только мужчина сжимал в руке стрекало.

И зашагал Халльблит мимо, и дошел до самого большого дома, до помянутых хором: то было длинное приземистое строение, и взгляда не особо радовало, ибо представляло собою просто нагромождение камней с остроконечною крышей. Дверь оказалась низкой и тесной; пригнувшись, Халльблит вошел внутрь, и слепящий блеск копья, что выставил юноша перед собою, померк в полумраке залы, и улыбнулся юноша, и сказал себе так: "Ежели нашелся бы кто поблизости с оружием в руке, не желающий впустить меня живым, быстро закончилась бы повесть". Однако вошел юноша в залу беспрепятственно, и встал у двери, и молвил:

– Доброго дня тому, кто здесь есть! Не поговорит ли кто с гостем?

Но никто не ответил ему, никто не поздоровался с пришлецом, и когда глаза юноши привыкли к сумраку, огляделся он по сторонам, и ни души не углядел ни на полу, ни на возвышении, ни у очага; и царило в зале безмолвие, только потрескивали дрова в пламени, да крысы шуршали за обшивкой стен.

По одну сторону залы рядком выстроились откидные кровати, и подумал было Халльблит, что там могут обнаружиться люди; но поскольку никто не приветствовал его, юноша не стал обыскивать постели, опасаясь ловушки, и подумал про себя: "Останусь на открытом месте, и ежели найдется охотник со мною переведаться, будь то друг или враг, пусть сам сюда идет!"

И принялся Халльблит расхаживать по зале взад и вперед, от кладовой до возвышения, и доспехи его и оружие гремели и бряцали при каждом шаге. Наконец показалось юноше, что слышит он тонкий и пронзительный брюзгливый голос, который, однако же, черезчур низок для крысиного писка. И остановился Халльблит, и замер, и молвил:

– Не заговорит ли кто с Халльблитом, чужаком и пришлецом в здешнем Дворе?

Тут тот же самый пронзительный голос выговорил такое слово:

– Зачем ходит дурень бесцельно взад и вперед по нашему дому, в точности как Вороны с карканьем порхают над скалами, дожидаясь тинга мечей и бряцанья желтых клинков?

Ответствовал Халльблит, и голос его загремел в зале:

– Кто называет Халльблита дурнем и насмехается над сынами Ворона?

Отозвался голос:

– Почему не подойдет дурень к тому, кто сам к нему подойти не в силах?

Тут Халльблит подался вперед, чтобы лучше слышать, и показалось юноше, что голос доносится с одной из откидных постелей, засим прислонил он копье к столбу, и подошел к примеченной кровати, и увидел, что лежит там человек, с виду до крайности дряхлый и весьма изнуренный, и длинные волосы его, белые, как снег, разметались по постели.

Завидев Халльблита, рассмеялся старец пронзительным, надтреснутым смехом, словно с издевкой, и молвил:

– Привет тебе, чужак! – поешь ли?

– Поем, – ответствовал Халльблит.

– Так ступай в кладовку, – велел старик, – там, на полках, отыщешь ты пироги, и творог, и сыр; ешь на здоровье, а когда утолишь голод, пошарь в углу, и найдешь бочонок отличного меда, и там же ковчег и две серебряных чаши; наполни ковчег и неси его сюда с чашами вместе; а тогда потолкуем мы за добрым напитком, что хорош для старца. Поспешай же! – а то сочту я тебя вдвойне дурнем, который и за едой-то не додумается сходить, хотя и голоден.

Тут рассмеялся Халльблит, и пересек зал, и заглянул в кладовую, и отыскал снедь, и утолил голод; и вернулся с напитком к Убеленному Сединами, что, завидев гостя, прищелкнул языком и молвил:

– Теперь налей себе и мне, и скажи мне тост, и пожелай мне чего-нибудь!

– Желаю тебе удачи, – молвил Халльблит, осушая чашу.

Откликнулся старец:

– А я желаю тебе ума поболе; неужто кроме удачи и не пожелаешь мне ничего? Ну, какая удача у одряхлевшего старика?

– Ну что ж, – отозвался Халльблит, – так чего тебе пожелать? Уж не молодости ли?

– Да, всенепременно, – ответствовал Убеленный Сединами, – ее и ничего другого.

– Стало быть, желаю я тебе молодости, ежели тебе это поможет хоть в чем-то, – отозвался Халльблит, осушая вторую чашу.

– Нет, нет, – заворчал старец недовольно. – Выпей третью чашу и пожелай мне молодости, не добавляя к тому лишних слов.

И воскликнул Халльблит, поднимая чашу:

– Пью за то, чтобы возвратилась к тебе молодость! – и выпил до дна.

– Хорошо твое пожелание, – похвалил старик, – а теперь спрашивай у преклонных лет мужа, чего хочешь.

Молвил Халльблит:

– Как зовется эта земля?

– Сынок, – отвечал Убеленный Сединами, – или не слышал ты, что землю эту называют Островом Выкупа?

– Да, – отозвался Халльблит, – но как ты назовешь ее?

– Этим же именем и назову, – заверил старик.

– Далеко ли до других земель? – спросил Халльблит.

– Да, – откликнулся старик, – когда ветра легли, и неспешно идут корабли.

– А чем занимаются люди острова? – спросил Халльблит. – Чем живете вы, чем промышляете?

– Разным промышляем, – отозвался старик. – Но самое прибыльное дело – грабеж да разбой.

– Это вы похитили у меня Заложницу из клана Розы? – спросил Халльблит.

Отвечал Убеленный Сединами:

– Может быть; я про то не ведаю; чем только не торгуют сородичи мои, в каких только землях не бывают! Почему бы и в Кливленд им не сплавать?

– Она на Острове, ты, старый мерзавец? – вскричал Халльблит.

– Она не на Острове, ты, юный глупец, – ответствовал старик.

Тут вспыхнул Халльблит и молвил:

– А не знаком ли тебе Крошка Лис?

– Как же незнаком, – отозвался Убеленный Сединами, – коли он – сын одного из моих сыновей?

– Назовешь ли ты его лжецом и плутом? – вопросил Халльблит.

Рассмеялся старец. – Дурнем был бы я в противном случае, – ответствовал он. – Мало найдется на свете лжецов и плутов, что превзошли бы Крошку Лиса!

– Он здесь, на Острове? – спросил Халльблит. – Нельзя ли мне с ним повидаться?

Снова рассмеялся старик и ответствовал:

– Нет, не здесь он, разве что порядком поглупел со вчерашнего дня; для чего ему дожидаться твоего меча, ежели исполнил он то, что нужно, и привез тебя сюда?

Долго хохотал он надтреснутым смехом, вроде как курица квохчет, а отсмеявшись, молвил:

– Не хочешь ли чего еще спросить?

Но Халльблит к тому времени весьма разозлился. – Вижу я, что спрашивать бесполезно, – отозвался он. – Так вот я думаю: убить ли тебя или нет?

– То деяние, достойное Ворона, но не мужа, – ответствовал старец, – а ты к тому же пожелал мне удачи! Ты спрашивай, спрашивай!

Однако надолго приумолк Халльблит. Тогда молвил старик:

– Еще чашу за алчущего молодости!

Халльблит наполнил чашу и вручил недужному, и выпил старик, и снова заговорил:

– Ты полагаешь, что на Острова Выкупа лжецы все до единого, ибо провел тебя Крошка Лис: но здесь ты неправ. Крошка Лис – наш главный плут, он исполняет за нас большую часть такого рода работы; потому зачем лгать остальным? Ты спрашивай, спрашивай!

– Хорошо же, – отозвался Халльблит, – почему предал меня Крошка Лис и по чьей воле?

Ответствовал старец:

– Я знаю, но тебе не скажу. Сочтешь ли слова мои ложью?

– Нет, пожалуй, – отвечал Халльблит. – Но, ответь, в самом ли деле нареченная моя не здесь, и не могу я ее выкупить?

Отвечал Убеленный Сединами:

– Клянусь "Сокровищем Моря", что она не здесь: байку эту измыслил Крошка Лис.

Глава 7. Пир на Острове Выкупа.

Обдумал его ответ Халльблит, потупив взор, и сказал, наконец:

– Намерены ли вы взять за меня выкуп, теперь, когда сам шагнул я в ловушку?

– Ни к чему говорить о выкупе, – отозвался старец, – ты волен выйти из дома, когда захочешь, и, коли станешь ты бродить по Острову, никто тебе не воспрепятствует, когда дам я тебе метку и особый знак; не помешают тебе и отплыть с Острова, ежели найдешь ты к тому средства; более того, пока ты на Острове, в этом доме можешь ты жить с нами, и есть, и пить, и отдыхать.

– Как мне покинуть Остров? – вопросил Халльблит.

Рассмеялся старец. – На корабле, – ответствовал он.

– А когда, – спросил Халльблит, – найдется корабль, готовый взять меня на борт? -

– А куда желаешь ты плыть, сын мой? – вопросил старец. Помолчал минуту Халльблит, обдумывая ответ свой, а потом сказал:

– Хочу я плыть к земле Сверкающей Равнины.

– Ну, в корабле для такого путешествия недостатка у тебя не будет, – заверил старик. – Можешь отплыть хоть завтра утром. А на ночь я велю тебе остаться здесь, и ждет тебя прием не из худших. Однако, поверь моему слову, лучше для тебя пореже вступать в беседу со здешними, а коли и вступишь – так смири по возможности гордость, ибо наши люди вспыльчивы, и ведомо тебе, что доблесть противу численного превосходства не поможет. Впрочем, маловероятно, что обратятся к тебе хоть словом, и ежели так, ни к чему и тебе открывать рот. А теперь скажу я тебе: хорошо, что решил ты отправиться на Сверкающую Равнину. Ибо ежели собрался бы ты в другое место, не знаю, где бы ты добыл себе челн, а на плечах у тебя крылышки еще не прорезались, хотя ты и ворон. И радуюсь я, что поплывешь ты к Сверкающей Равнине уже завтра; ибо лучшего попутчика и желать нечего; и, сдается мне, что, когда всем доволен ты, не так уж ты груб и неприветлив.

– Как, – удивился Халльблит, – и ты туда собрался, старик?

– Верно, – ответствовал Убеленный Сединами, – никого другого не будет на борту, кроме тебя и меня, да еще мореходов, что нас переправят, но эти-то на землю не сойдут. Так почему бы мне не поехать, ежели есть люди, готовые отнести меня на борт?

Отозвался Халльблит:

– А когда доберешься ты до той земли, что станешь ты делать?

– Увидишь, сын мой, – отвечал Убеленный Сединами. – Может статься, добрые твои пожелания пойдут мне на пользу. Но теперь, поскольку все это сбудется, только если доживу я до утра, и, поскольку сердце мое согрели пенный мед и твое общество, и что-то клонит меня в сон, а полдень-то давно миновал, ступай в залу и оставь меня поспать, дабы к завтрему набраться мне сил, насколько позволит старость. А что до тебя, вскорости явится в залу народ, как мужи, так и жены, и не думаю я, что станут тебя задирать; но ежели кто к тебе подступится, так, что бы ни услышал ты, скажи в ответ: "ОБИТЕЛЬ НЕ ЗНАЮЩИХ СМЕРТИ", и на том дело и кончится. Только смотри, не извлекай клинка из ножен. А теперь ступай, и, ежели хочешь, можешь выйти и за двери, однако здесь, в доме, рядом со мною, ты в большей безопасности.

Засим вернулся Халльблит в главную залу, а солнце уже свершило свой круговой путь и теперь лучи его проникали внутрь сквозь верхние ряды окон, так что все вокруг юноша различал весьма отчетливо. И показалось ему, что жилище это куда красивее изнутри, чем снаружи; в особенности же хороши были резные панели над откидными кроватями, и с удовольствием разглядывал их Халльблит. Но одному подивился юноша: несмотря на то, что находился он на острове викингов, грабителей моря, и притом в доме их и в главном пристанище, не моря и не корабли изображены были на барельефах, но дивные рощи и сады, с травой и цветами, и плодовыми деревьями. А под сенью их взор различал прекрасных дев и пригожих юношей, и воинов, и странных зверей, и еще немало всего чудесного, и кончалась распря, и начиналась отрада, и любовь обретала вознаграждение. А промеж прочих тут и там изображен был могучий король с мечом у пояса и короной на челе; и улыбка играла на губах его, а лицо сияло радостью, так, что при взгляде на него повеселело на сердце у Халльблита, и улыбнулся он резному изображению.

А пока разглядывал все это Халльблит да обдумывал свое положение со всех сторон, один-одинешенек в огромной чужеземной зале, услышал он снаружи гул голосов и смех, а вскорости и шум шагов, и вот вошли в зал женщины, десятка два или около того, одни – юные, другие – старые, одни – хороши собой, а другие – неприглядны, с грубыми и резкими чертами лица, но все они превосходили ростом соплеменниц Халльблита.

Так остался стоять он посреди зала, поджидая вошедших; и увидели женщины гостя и сверкающие его доспехи, и тут же смолкли разговоры и смех: женщины обступили чужака тесным кольцом, глядя на него во все глаза; но ни одна не сказала ни слова, пока не вышла из толпы древняя старуха и не молвила:

– Кто ты, пришедший в наш дом с оружием?

А юноша не знал, что ответить, и потому промолчал; старуха же снова спросила:

– Куда держишь путь ты и чего ищешь?

Тогда ответствовал Халльблит:

– ОБИТЕЛЬ НЕ ЗНАЮЩИХ СМЕРТИ.

Никто не отозвался на это ни словом, и прочие женщины тотчас же расступились и разбрелись по зале туда и сюда, и принялись за дела свои. Но старуха взяла гостя за руку, и подвела к возвышению, и усадила на место рядом с тем, что находилось в самом центре. А затем дала понять, что желает снять с него доспехи, и юноша возражать не стал, хотя полагал, что рядом могут оказаться враги; ибо доверял он словам старца и надеялся, что тот не предаст его; более того, считал, что недостойно мужа не принять предложенного гостеприимства согласно обычаям той страны, какие бы опасности то не сулило.

Так что старуха забрала его доспехи и оружие, и отнесла их на откидную кровать рядом с той, на которой покоился древний старец; и сложила оружие туда, все, кроме копья, а копье опустила на особые подпорки в стене над кроватью, и знаком дала юноше понять, что здесь ему и спать; но вслух не сказала ни слова. Затем принесла она ему воды для омовения рук в латунной чаше и шитое полотенце; когда же умылся юноша, отошла от него старуха, но недалеко.

Тем временем другие женщины сложа руки не сидели; одни подмели пол, а после рассыпали по полу камыш и горсти дикого тимьяна; другие отправились в кладовую и добыли оттуда доски да козлы; третьи пошли к сундукам и извлекли на свет богатые драпировки, и узорные покрывала, и занавеси, и украсили стены; четвертые внесли чаши, и рога, и кубки; прочие ушли куда-то и долго не возвращались, ибо эти занялись стряпней. И за хлопотами своими они словно не замечали гостя и обращали на него внимания не более, чем на изваяние, он же сидел смирно, наблюдая за происходящим. И никому до него дела не было, кроме старухи, что принесла гостю подкрепиться перед ужином, а именно: огромный рог меда, и пироги, и сушеную рыбу.

Так убрали зал для пира весьма приглядно, а Халльблит все сидел на месте, и вот закатилось солнце, и в доме воцарились сумерки, а затем и стемнело, и женщины зажгли свечи. Но спустя некоторое время после того загудел неподалеку гулкий рог, и вскорости послышалось у дверей бряцание оружия, и в зал вступили весьма высокие вооруженные воины, числом два десятка и еще пять, и подошли по двое к подножию возвышения, и выстроились там в ряд. Боевое снаряжение их показалось Халльблиту превосходным: все облачены были в кольчуги из переплетенных колец, а головы венчали стальные шлемы, украшенные венками чистого золота; в руках сверкали копья, а за спинами поблескивали белые щиты. И вот вышли навстречу к ним женщины и помогли разоружиться; воины сняли доспехи и остались в черных одеяниях, а на руках и на шеях у них поблескивали золотые обручья и ожерелья. И поднялись они на возвышение, и заняли места за столом, не обращая внимания на Халльблита, как если бы видели перед собою деревянного идола. Однако же рядом с ним уселся вождь над всеми прочими, и занял он место в самом в центре возвышения; и взял он в руку меч в ножнах и выложил на стол перед собою; только у него одного из числа вождей и осталось при себе оружие.

Когда же расселись они, снаружи снова послышался шум, и вошла толпа мужей, оружных и безоружных, и заняли они места на длинных скамьях вдоль стен; с ними пришли и женщины, и по большей части устроились рядом с мужами, а прочие взялись прислуживать: все эти люди отличались сложением весьма могучим, однако уступали вождям.

Тут из кухни явились женщины со снедью, в коей изобиловало мясо, и притом отборное. В своей черед подносили угощение и Халльблиту, как всем остальным, но по-прежнему никто не обращался к гостю и никто на него не глядел; хотя промеж себя люди эти переговаривались зычными, хриплыми голосами, так что под стропилами гуляло эхо.

Когда же пирующие насытились, женщины наполнили рога и чаши, что и глаз радовали, и вмещали в себя изрядно. Но, прежде чем вкусить напитка, поднялся вождь, сидевший далее всех от середины возвышения по правую руку, и провозгласил тост: "СОКРОВИЩЕ МОРЯ!" Тут все встали с мест и разразились криками, как мужи, так и жены, и осушили рога и чаши под этот тост. Тогда встал тот, кто сидел далее прочих по левую руку, и воскликнул: "За Бессмертного Короля!" И снова вскочили все и огласили зал дружным гулом, прежде чем опрокинуть кубки. Звучали и другие тосты: за "Хладный Киль", и "Истрепанный Парус", за "Трепещущий Ясень" и "Взрытый Брег". Вино и мед рекою лились в чертоге Неистовых. Что до Халльблита, он пил, сколько хотел, но с места не вставал и не подносил чашу к губам, когда провозглашали тост; ибо не знал он, друзья эти люди или враги, и полагал, что неразумно будет пить за их здравие, ибо может оказаться, что пьет он за гибель и бедствия собственного племени.

Спустя некоторое время в дальнем конце зала снова прозвучал рог, и тотчас же поднялись пирующие от продольных столов, и убрали доски и козлы, и освободили зал, и встали у стен; тогда верховный вождь, сидевший рядом с Халльблитом, встал с места и воззвал: – А теперь пусть спляшут мужи и девы, и развеселимся мы! Музыка, играй! Тут заходили смычки, и зазвенели арфы, и мужи и жены выступили вперед, и все женщины одеты были в черное, хотя по ткани вилась вышивка: цветочные розетки да гирлянды. Некоторое время плясали они, а затем музыка резко смолкла и все разошлись по местам. Тогда снова поднялся верховный вождь и снял с пояса рог, и затрубил что было сил, и гул эхом раскатился по залу; и воззвал он громким голосом:

– Развеселимся же! Пусть выйдут поединщики!

Радостный крик был тому ответом, и сей же миг ворвались в зал из-за перегородки трое высоких мужей, закованных в черные доспехи, с обнаженными мечами в руках, и встали посреди зала, ближе к одной стене, и ударили мечами о щиты, и воззвали: – Выходите, о Поединщики Ворона!

Халльблит вскочил с места и потянулся к левому боку, но меча там не обнаружилось; так что снова сел он, вспоминая предостережения Старца, и никто на него не взглянул.

Тут вступили в зал, медленно и уныло, трое ратников, одетых и вооруженных по обычаю воинов его народа; на их щитах и шлемах красовалось изображение Ворона. Но сдержался Халльблит, ибо поединок, судя по всему, предстоял честный, трое на трое; кроме того, юноша опасался подвоха и решил выждать и посмотреть, что будет.

И вот паладины принялись наносить удары, да нешуточные, хотя показалось Халльблиту, что мечи не наточены, и вскорости Поединщики Ворона рухнули один за другим перед Викингами, и народ оттащил их за ноги в кладовку. Тут раздался оглушительный хохот да издевки, и весьма рассвирепел Халльблит; однако же сдержался, ибо помнил, что надо делать. А трое Поединщиков Моря обошли зал кругом, подбрасывая мечи и ловя их на лету; рога же трубили, не умолкая.

Со временем гул стих, и поднялся вождь, и воскликнул: – Теперь подавайте сюда снопы того урожая, что сбираем мы, работники весла и стрелы! У дверей перегородки возникла суматоха, и люди подались вперед, чтобы лучше видеть, и ло! – чередой вышли женщины, ведомые двумя вооруженными воинами; числом двадцать, босые, с распущенными волосами, не перепоясанные, и были они скованы вместе, запястье к запястью, однако же руки их и шеи украшало золото; и выступили они на середину зала, и воцарилось молчание.

Тут Халльблит не смог сдержаться, и вскочил с места, и перепрыгнул через стол, и бегом пересек зал и подступил к этим женщинам, и заглянул в лицо им по очереди, и никто в зале не промолвил ни слова. Но Заложницы в числе их не оказалось; да, впрочем, ни одна видом не походила на дочерей его народа, хотя красивы и пригожи они были; так что снова усомнился Халльблит, уж не пиршественное ли это действо, разыгранное ему назло; тем паче что в лицах дев не читалось особого горя, и две-три улыбнулись юноше дерзко, пока разглядывал он их.

Тогда повернулся он и возвратился на место, не сказав ни слова, и за спиной его зазвучали насмешки да хохот; но теперь гость не особо досадовал, ибо вспомнил он совет старца и что поступил он по слову его, так что, стало быть, выгода на его стороне. Тут мужи заговорили промеж себя, и люд пил да веселился, пока не поднялся снова вождь: он ударил по столу мечом плашмя и воскликнул громко и грозно, так, чтобы все слышали:

– Да звучат музыка и песни, пока не разошлись мы по постелям!

Тотчас же смолк гул голосов, и вышли вперед трое с арфами, и с ними – четвертый, менестрель; и арфисты ударили по струнам, так, что дрогнули стропила, и загремели аккорды, сливаясь в мелодию, а со временем заиграли они потише, и менестрель возвысил голос и запел:

 
Земля гола —
Все зима взяла;
Дуют ветра
Средь полей и двора;
Под кровом – люд;
Весь прибыток – что ткут.
В пальцах проворных
Челнок скользит,
Тканей узорных
Отраден вид.
Бард поет про лето:
Как в знойный день
В лучах согретый,
Зреет ячмень.
 

 
В назначенный срок
Замер челнок;
Нить не бежит,
Батан забыт.
В пляс зовет напев
И мужей, и дев.
Но пока не нарушит
Затишья струна,
И деды не осушат
Чаши до дна,
Всяк прислушаться хочет
К гулу ветров;
То – ткется ночи
Въюжный покров.
 

 
Люд бьет челом
Тем, кто строил дом:
Прочен крыши свод,
Крепок стен оплот —
Руками отцов
Встарь отстроен кров!
Тут в рев буранный
Вплелся звон струны,
О потехе бранной
Забыли сыны.
За парой пара
В пляске кружат,
Юный и старый
Празднеству рад.
 

 
Что ветреный фьорд
Тем, кто сердцем тверд?
Что шторм и волна,
Если смерть не страшна?
Темной ночью, в шквал
Мы сыщем причал;
Ярится кипучий
Прибой у скалы,
Гон затеяли тучи,
Но росы – светлы.
Ло, а вот и долина!
Вдали – огни.
Во мраке пустынном
Путь укажут они.
 

 
Кто сорвал замок,
Взойдя на порог?
Что за гости пришли
Из чужой земли?
Щитом и мечом
Им окажут прием!
Ло, свершилась забава!
Ло, нем чертог:
Кровь слева и справа,
Лег к клинку клинок.
Кто – сражен, чья – награда?
О, морской народ -
Люд просит пощады
У новых господ!
 

 
Дол в сумрак одет —
Грядет рассвет.
Разбудила лог
Поступь многих ног.
Вспять брошен взор
На дом и двор.
Ждет обшитый дубом
Чертог морей,
Спорить с ветром любо
Сердцам бунтарей.
Владыки на троне
Дрожат, смущены,
При вестях о погоне
Коней волны.
 

Едва отзвучала песня, загремели в зале крики и смех, и мужи вскочили на ноги, потрясая мечами над чашами, в то время как Халльблит хмуро взирал на их веселье. Последним поднялся вождь и громко потребовал прощальную чашу перед отходом ко сну, и чаша обошла зал, и всяк к ней приложился. Затем рог возвестил конец дня, и вожди удалились в свои покои, а остальные ушли во внешние пристройки или разлеглись прямо на полу, и вскорости на ногах никого не осталось. Тогда поднялся Халльблит, и пошел к назначенной ему откидной постели, и прилег, и проспал, не видя снов, до утра.