Текст книги "Базар житейской суеты. Часть 4"

Автор книги: Уильям Теккерей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Послѣ завтрака, Джорджинька сидѣлъ обыкновенно въ столовой, въ большихъ креслахъ, и читалъ «Morning Post», принимая позу и осанку взрослаго джентльмена. «Какой у него гордый и повелительный видъ!» замѣчала прислуга, удивляясь преждевременному развитію малютки. Тѣ, которые хорошо помнили капитана, его отца, утверждали положительно, что мастеръ Джорджъ похожъ на него, какъ двѣ капли воды. Неугомонная дѣятельность этого удивительнаго мальчика, его бранчивость, грозныя и повелительныя манеры оживляли какъ-нельзя больше унылый домъ богатаго негоціанта.

Воспитаніе Джорджа поручено было знаменитому ученому и педагогу, приготовлявшему нобльменовъ и джентльменовъ для поступленія въ университеты, юридическія коллегіи, и для занятія разныхъ ученыхъ профессій. Въ программѣ этого заведенія было объяснено, что «благородные юноши, поступающіе въ сей учебный институтъ, будутъ наслаждаться, въ семействѣ содержателя, всѣми выгодами изящно-утонченныхъ обществъ, равно какъ чувствами родственной довѣренности и родительской любви». Этимъ объявленіемъ достопочтенный Лоренсъ Виль, капелланъ лорда Барикриса, и супруга его, мистриссъ Виль, надѣялись заманить къ себѣ благородное юношество изъ многихъ столичныхъ домовъ. Жительство ихъ было въ Блюмсбери, на улицѣ Оленей.

Репутація заведенія, въ скоромъ времени утвердилась на прочномъ основаніи, и достопочтенный Виль справедливо могъ гордиться блистательными успѣхами одного или двухъ учениковъ. Изъ настоящихъ питомцевъ особенно былъ замѣчателенъ долговязый Индіецъ съ оливковымъ цвѣтомъ лица, съ курчавыми шелковистыми волосами и съ величественной осанкой истиннаго денди. Казалось, не было у него ни племени, ни рода, и никто не навѣщалъ его въ пансіонѣ достопочтеннаго Виля. Другимъ питомцемъ былъ неуклюжій малый двадцати-трехъ лѣтъ. Воспитаніе его до сихъ поръ находилось въ крайнемъ запустѣніи, и достопочтенный содержатель пансіона принялъ на себя обязанность ввести атого недоросля на поприще джентльменской жизни. Были здѣсь еще два сына полковника Бенгльса, состоявшаго за океаномъ на службѣ Ост-индской Компаніи. Эти четыре джентльмена сидѣли за обѣденнымъ столомъ мистриссъ Виль, когда Джорджинька впервые былъ представленъ въ «сей благородный институтъ».

Мастеръ Джорджъ, какъ и дюжина другихъ питомцевъ, былъ только полупансіонеръ. Онъ приходилъ по утрамъ въ сопровожденіи пріятеля своего мистера Раусона, или, пріѣзжалъ верхомъ на своей лошадкѣ, въ сопровожденіи грума, какъ-скоро была хорошая погода. Богатство его дѣдушки считалось въ этой школѣ неизмѣримымъ и несмѣтнымъ. Достопочтенный мистеръ Виль привѣтствовалъ лично юнаго Джорджа, какъ богатѣйшаго наслѣдника, предназначеннаго судьбою для высокихъ цѣлей въ джентльменскомъ мірѣ. Онъ увѣщевалъ его быть ревностнымъ, прилежнымъ, кроткимъ и послушнымъ въ лѣтахъ цвѣтущей юности, для того, чтобъ достойнымъ образомъ приготовить себя къ высокимъ почестямъ и должностямъ, которыя, безъ всякаго сомнѣнія, онъ долженъ будетъ занимать въ лѣтахъ зрѣлой возмужалости. Повиновеніе въ дитяти, говорилъ достопочтенный Виль, есть вѣрнѣйшій залогъ и ручательство въ его способностяхъ повелѣвать, какъ-скоро онъ войдетъ въ возрастъ мужа. И на этомъ основаніи, достопочтенный Виль убѣдительно просилъ мастера Джорджа не приносить съ собой въ школу слоеныхъ пирожковъ, и не разстроивать здоровья юныхъ Бенгльсовъ, которые, слава-Богу, всегда сыты и довольны за гостепріимнымъ столомъ мистриссъ Виль.

Ходъ преподаванія, или «Curriculum», какъ обыкновенно выражался достопочтенный Виль, былъ въ его заведеніи устроенъ въ обширнѣйшихъ размѣрахъ, и молодые джентльмены на улицѣ Оленей безъ труда могли усвоить себѣ окончательные результаты всѣхъ искусствъ и наукъ, извѣстныхъ современному міру. Къ ихъ услугамъ предложены были глобусы, небесный и земной, электрическая машина, токарный станокъ, театръ, устроенный въ прачешной, химическіе аппараты и отборная библіотека изъ всѣхъ писателей, древнихъ и новыхъ, писавшихъ на всѣхъ европейскихъ и нѣкоторыхъ азіатскихъ языкахъ. Достопочтенный Виль водилъ своихъ питомцевъ въ «Британскій Музеумъ», и разсуждалъ съ ними тамъ о разныхъ археологическихъ статьахъ и предметахъ естественной исторіи съ такимъ удивительнымъ краснорѣчіемъ и глубокомысліемъ, что вся публика Музеума съ наслажденіемъ слушала знаменитаго профессора, владѣющаго такими энциклопедическими свѣдѣніями. Вся улица Оленей была преисполнена глубочайшаго уваженія и удивленія къ всеобъемлющему педагогу. Разсуждая безъ умолку обо всѣхъ возможныхъ предметахъ, достопочтенный Виль всегда старался вклеить въ свою рѣчь латинскій или греческій эпитетъ, какой только могъ отыскаться въ словарѣ: это было, въ его глазахъ, однимъ изъ величайшихъ средствъ пріобрѣтенія громкой славы между профанами, которые, какъ извѣстно, всегда удивляются тому, чего не понимаютъ. Должно притомъ замѣтить, что онъ старался протягивать и округлять свои періоды, какъ Цицеронъ, и рѣчь его принимала торжественный тонъ даже въ такихъ случахъ, когда глубокомысленный профессоръ толковалъ о простыхъ житейскихъ дѣлахъ.

Однажды, когда мастеръ Джорджъ пришелъ въ школу, достопочтенный Виль обратился къ нему съ слѣдующею рѣчью:

«Возвращаясь вчера ночью съ учено-литературнаго вечера у превосходнѣйшаго друга моего, доктора Больдерса – это великій археологь, милостивые государи, прошу васъ замѣтить, великій археологъ – я вдругъ, ex improviso, или правильнѣе, ex abrupto, долженъ былъ, проходя по Россель-Скверу, обратить вниманіе на то, что окна въ истинно джентльменскихъ чертогахъ вашего высокочтимаго и уважаемаго мною дѣда, были иллюминованы великолѣпно, какъ-будто для нѣкоего торжества, или правильнѣе – пиршества. Итакъ, мастеръ Джорджъ, справедлива ли моя ипотеза, что мистеръ Осборнъ принималъ въ своемъ палаццо великолѣпное общество гостей, magnificentissimam spirituum ingeniorumque sacietatem?»

Юный Джорджъ, неистощимый въ остроуміи, передразнивалъ съ большимъ успѣхомъ мистера Виля, и смѣялся надъ нимъ въ глаза. На этотъ разъ, однакожь, отвѣчалъ онъ очень скромно, что догадка почтеннаго профессора совершенно справедлива.

«Нѣтъ, конечно, ни малѣйшаго сомыѣнія, милостивые государи, продолжалъ профессоръ, что особы удостоившіяся чести быть приглашенными въ домъ мистера Осборна, остались вполнѣ довольными его гостепріимствомъ. Я самъ не разъ былъ очсвиднымъ свидѣтелемъ пиршествъ, производившихся въ домѣ высокопочтеннѣйшаго негоціанта. (Замѣчу здѣсь кстати, мастеръ Осборнъ, что сегодня вы пожаловали къ намъ слишкомъ поздно, и вы уже не однажды погрѣшаете въ этомъ отношеніи.) Да, милостивые государи, я самъ, не смотря на скромное положеніе, занамаемое мною въ свѣтѣ, удостоивался приглашеній въ домъ мистера Осборна, и персонально принималъ участіе въ его изящномъ гостепріимствѣ. И хотя я раздѣляю по временамъ трапезу съ людьми великими и благородными въ полномъ смыслѣ этого слова – къ нимъ между прочимъ, ex jure et lege отномится превосходный другъ мой и патронъ, высокопревосходительный милордъ Джорджъ Барикрисъ – однакожь, тѣмъ не менѣе, милостивые государи, принимаю на себя смѣлость увѣрить всѣхъ васъ вообще, и каждаго въ томъ, что гостепріимный столъ британскаго негоціанта роскошенъ и великолѣпенъ столько же, какъ у перааго вельможи сей столицы. И такъ, мистеръ Блоккъ, мы остановились на интересномъ мѣстѣ эвтропіевой исторіи, когда помѣшалъ намъ мистеръ Джорджъ своимъ позднимъ прибытіемъ въ классъ. Продолжайте, сэръ, прошу васъ покорнѣйше.»

И этотъ великій мужъ, свѣтило всѣтъ искусствъ и наукъ, принялъ на себя первоначальное образованіе маленькаго Джорджа. Амелія весьма часто не доискивалась никакого смысла въ его высокопарныхъ фразахъ, и по этой самой причинѣ считала его чудомъ глубочайшей эрудиціи. Имѣя въ виду особыя таинственныя цѣли, бѣдная вдова познакомилась и подружилась съ мистриссъ Виль. Она любила присутствовать въ стѣнахъ учебнаго заведенія, и наблюдать, когда приходилъ ея Джорджинька. Повременамъ мистриссъ Виль препровождала къ ней пригласительные билетики на «Conversazioni», производившіяся одинъ разъ въ мѣсяцъ, какъ обозначено было на розовыхъ карточкахъ, гдѣ греческими буквами напечатано было: «Аѳины». На этихъ вечерахъ знаменитый профессоръ угощалъ своихъ пріятелей и питомцевъ душистымъ чаемъ и поучительной бесѣдой! Мистриссъ Эмми ни разу не пропускала этихъ «Conversazioni», и считала ихъ восхитительными до той поры, пока Джорджинька сидѣлъ подлѣ нея. И какая бы ни была погода, Амелія на другой день по-утру, опять приходила къ мистриссъ Виль и приносила ей искреннее благодареніе за восхитительный вечеръ, въ которомъ она принимала личное участіе, но какъ-скоро классы оканчивались, и Джорджинька уходилъ домой въ сопровожденіи мистера Раусона, бѣдная мистриссъ Осборнъ надѣвала шляпку, шаль, и немедленно отправлялась на Аделаидины Виллы.

Само-собою разумѣется, что образованіе Джорджиньки, подъ руководствомъ такого всеобъемлющаго педагога, двигалось впередъ исполинскими шагами, какъ объ этомъ ясно значилось въ аттестатахъ, доставляемыхъ еженедѣльно мистеру Осборну въ его Россель-Скверскій палаццо. Имена нѣсколькихъ дюжинъ искусствъ и наукъ печатались на классной табличкѣ, и профессоръ собственною рукою отмѣчалъ степень успѣховъ, сдѣланныхъ его учениками въ той или другой отрасли человѣческаго вѣдѣнія. Мастеръ Джорджъ въ греческомъ языкѣ оказался ἇριςος, въ латянскомъ optimus, во французскомъ trиs-bien, и такъ далѣе. Къ концу академическаго года, всѣ и каждый получали награды, соотвѣтственныя блистательнымъ успѣхамъ въ той или другой наукѣ. Даже мистеръ Шварцъ, шелковисто-курчавый джентльменъ, сводный братецъ высокородной мистриссъ Мак-Муллъ, и мистеръ Блаккъ, двадцати-трехъ-лѣтній недоросль съ тупою головою, и этотъ молодой верхоглядъ, вышеупоминутый мастеръ Тоддъ – даже они получили маленькія книжечки по восемнадцати пенсовъ за штуку съ греческой эмблемой «Аѳины», и пышной латинской надписью отъ профессора молодымъ его друзьямъ.

Семейство мастера Тодда связано было съ домомъ Осборна безчисленными благодѣяніями. Отецъ его былъ первоначально конторщикомъ Осборна, и возвысился впослѣдствіи до степени младшаго товарища богатой фирмы.

Мистеръ Осборнъ былъ крестнымъ отцомъ мистера Тодда, который, на этомъ основаніи, кончивъ курсъ наукъ, писалъ на своихъ визитныхъ карточкахъ: «мистеръ Осборнъ Тоддъ», и сдѣлался мало-по-малу однимъ изъ самыхъ модныхъ джситльменовъ. Миссъ Мери Тоддъ приходилась крестницей миссъ Осборнъ, которая каждый годъ, въ день именинъ, дарила ей значительную коллекцію назидательныхъ трактатовъ, брошюрку новѣйшихъ стихотвореній поучительнаго содержанія и другія, болѣе или менѣе драгоцѣнныя сокровища въ этомъ родѣ. Повременамъ миссъ Осборнъ вывозила въ своей каретѣ юныхъ членовъ фамиліи Тоддъ, и когда кто-нибудь изъ нихъ былъ боленъ, долговязый лакей, въ плисовыхъ панталонахъ, и красномъ жилетѣ, относилъ жене и другія цѣлительныя лакомства изъ Россель-Сквера на улицу Корамъ. Корамская улица трепетала передъ Россель-Скверомъ, и смотрѣла на него подобострастными глазами. Мистриссъ Тоддъ, прославившаяся необыкновеннымъ искусствомъ поджаривать баранину и выдѣлывать цвѣточки изъ рѣпы и моркови, довольно часто путешествовала на Россель-Скверъ и завѣдывала приготовленіями къ парадному обѣду, не думая сама добиваться чести присутствовать за джентльменскимъ банкетомъ. Старикъ Тоддъ получалъ приглашеніе на обѣдъ только въ томъ случаѣ, когда кто-нибудь изъ гостей не являлся въ урочный часъ. Мистриссъ Тоддъ и миссъ Мери прокрадывались обыкновенно вечеркомъ, безъ стука и безъ звона, на дамскую половину уже послѣ обѣда, когда миссъ Осборнъ и другія леди подъ ея конвоемъ удалялись въ гостиную въ ожиданіи джентльменовъ. И когда, наконецъ, являлись джентльмены, миссъ Мери садилась за фортепьяно и начинала пѣть романсы и сонаты. Бѣдная молодая леди! Какъ тяжко работала она надъ этими романсами и сонатами въ своей одинокой комнатѣ на Корамской улицѣ; прежде чѣмъ осмѣливалась представиться джентльменской публикѣ на Россель-Скверѣ.

Мастеръ Джорджъ рѣшительно владычествовалъ надъ всѣми, съ кѣмъ только сталкивала его судьба. Пріятели, родственники, друзья, всѣ слуги и служанки, казалось, готовы были преклонить колѣна передъ юнымъ джентльменомъ, и мы обязаны признаться, что мастеръ Джорджъ, какъ и многіе другіе смертные, весьма охотно подчинился этимъ распоряженіямъ судьбы. Роль полновластнаго господина пристала къ нему какъ-нельзя лучше.

Всѣ и каждый на Россель-Скверѣ боялись мистера Осборна, но мистеръ Осборнъ, въ свою очередь, боялся мастера Джорджа. Необыкновенная юркость мальчика, его смѣлыя манеры, болтовня о книгахъ и ученыхъ предметахъ, его чрезвычайное сходство съ покойнымъ отцемъ, не получившимъ родительскаго благословенія передъ смертью: все это озадачивало стараго джентльмена, и безусловно подчиняло его капризамъ маленькаго внука. Старикъ вздрагивалъ при взглядѣ на какую-нибудь наслѣдственную черту, безсознательно обнаруживаемую внукомъ, и повременамъ мерещилось ему, будто онъ опять видитъ въ мальчнкѣ старшаго Джорджа. Снисходительностью и благосклонностью къ своему внуку, мистеръ Осборнъ надѣялся загладить, нѣкоторымъ образомъ, свои проступки въ отношеніи къ его отцу. Всѣ удивлялись и недоумѣвали, отчего старикъ обнаруживаетъ такую нѣжность. Онъ былъ обыкновенно суровъ въ присутствіи своей дочери, и попрежнему ворчалъ на безотвѣтную миссъ Осборнъ, но угрюмое лицо его мигомъ прояснялось, и онъ улыбался, когда Джорджинька садился за столъ завтракать или обѣдать.

Миссъ Осборнъ, тётушка Джорджа, была теперь въ полномъ смыслѣ перезрѣлая старая дѣва, согбенная подъ тяжестію сорока лѣтъ скуки, тоски, несбывшихся мечтаній и надеждъ. Командавать ею было весьма удобно и легко. Какъ-скоро Джорджинька хотѣлъ у нея выманить какую-нибудь вещицу – баночку съ вареньемъ изъ буфета, или завялый цвѣтокъ изъ альбома (то былъ старинный, дорогой альбомъ, заведенный еще въ ту поэтическую эпоху, когда миссъ Осборнъ училась живописи у мистера Сми, незабвеннаго друга ея сердца) – вещица немедленно переходила въ его владѣніе, и удовлетворивъ такимъ-образомъ своему желанію, мастеръ Джорджъ уже не обращалъ ни малѣйшаго вниманія на свою тетку.

Всѣ его сверстники и пріятели, посѣщавшіе школу, благоговѣли передъ юнымъ джентльменомъ, такъ-какъ старшій ихъ учитель вѣжливо раскланивался и почтительно разговаривалъ съ мастеромъ Джорджемъ. Леди, посѣщавшія домъ мистера Осборна, всѣ безъ исключенія ласкали хорошенькаго мальчика. Мистриссъ Тоддъ съ очевиднымъ удовольствіемъ оставляла съ нимъ свою младшую дочи Розу Джемиму, прелестную малютку восьми лѣтъ.

– Какая чудесная парочка! говорила мистриссъ Тоддъ своимъ задушевнымъ пріятельницамъ, которыя однакожь никогда не посѣщали Россель-Сквера, вслѣдствіе чего нѣжная мать могла вполнѣ положиться на ихъ скромность. – Какая чудесная парочка! Сердце не нарадуется, когда смотршь на няхъ. И кто знаетъ, что можетъ случиться?..

Дѣдушка съ матерней стороны, разбитый горемъ старикъ, прозябавшій на Аделаидиныхъ Виллахъ, безусловно, также подчинился самовластному джентльмену. И могъ ли онъ не уважать мальчика въ такомъ прекрасномъ платьѣ, разъѣзжавшаго на чудесной лошадкѣ въ сопровожденіи грума? Джорджинька, напротивъ того, безпрестанно слышалъ самыя злыя сатиры, обращенныя на Джона Седли его старымъ и закоснѣлымъ врагомъ. Мистеръ Осборнъ обыкновенно называлъ его старымъ нищимъ, старымъ угольщикомъ, старымъ банкрутомъ, и весьма нерѣдко названія этого рода сопровождались другими сильнѣйшими эпитетами, обличавшими необузданный гнѣвъ и глубоко затаенную злобу. Весьма немудрено, что, при такихъ обстоятельствахъ, Джорджинька совсѣмъ пересталъ уважать несчастнаго отца мистриссъ Эмми. Черезъ нѣсколько мѣсяцевъ послѣ водворенія его на Россель-Скверѣ, старушка мистриссъ Седли умерла. Мальчикъ питалъ къ ней очень слабую привязанность, и равнодушно выслушалъ печальную вѣсть о кончинѣ своей бабушки. Онъ сдѣлалъ визитъ своей матери въ прекрасномъ траурномъ костюмѣ, и былъ очень недоволенъ, что не могъ въ тотъ вечеръ ѣхать въ театръ, гдѣ давали одну изъ любимыхъ его пьесъ.

Болѣзнь старушки поглощала въ послѣднее время всю дѣятельность мистриссъ Эмми, и, быть-можетъ, служила для нея спасительнымъ развлеченіемъ послѣ разлуки съ сыномъ.

Изъ креселъ въ гостиной старушка перешла въ постель, съ которой уже не суждено было ей встать. Мистриссъ Осборнъ переселилась также въ спальню больной матери, и отлучалась отъ нея на короткое время для свиданія съ Джорджемъ. Старушка бранила ее даже за эти рѣдкія отлучки, и брюзгливость ея, казалось, возрастала съ увеличеніемъ предсмертнаго недуга. Кто бы могъ подумать, что мистриссъ Седли, нѣкогда добрая, нѣжная, улыбающаяся мать, превратится въ капризную и подозрительную старуху, какъ-скоро бѣдность, нищета и физическіе недуги истребятъ изъ ея души всѣ лучшія человѣческія свойства? Но болѣзнь и горкіе упреки матери не могли сокрушить чувствительнаго сердца мистриссъ Эмми. Совсѣмъ напротивъ: она тѣмъ легче переносила другое бѣдствіе, тяготѣвшее надъ ея душой, и безпрестанныя жалобы страдалицы отвлекали ее отъ другихъ безпокойныхъ и тревожныхъ мыслей! Предупредительная и нѣжная, Амелія всегда готова была отвѣчать на сварливый голосъ немощной старушки, всегда утѣшала ее словами небесной надежды, исходившими прямо отъ этого чистаго сердца, и наконецъ ей суждено было закрыть навсегда эти глаза, которые нѣкогда смотрѣли на нее съ материнской любовью.

Съ этой поры состраданіе и нѣжность мистриссъ Эмми обратились на ея осиротѣлаго старика-отца, въ-конецъ оглушеннаго этимъ роковымъ ударомъ. Мистеръ Седли былъ теперь въ полномъ смыслѣ сирота, одинокій въ цѣломъ мірѣ. Его спокойствіе, честь, счастье, все, что любилъ онъ въ жизни, навсегда сокрылись въ могилѣ съ трупомъ его жены. Одна только Амелія своими безпрерывными ласками и утѣшеніями могла еще нѣкоторымъ образомъ привязывать къ жизни этого немощнаго старца, задавленнаго душевной тоскою.

Однакожь я не намѣренъ писать для васъ исторію, милостивые государи, это было бы и утомительно, и скучно. Базаръ Житейской Суеты терпѣть не можетъ послѣдовательныхъ исторій. Слѣдовательно… d'avance!

* * *

Однажды, когда молодые джентльмены засѣдали, по обыкновенію, въ кабинетѣ достопочтеннаго Виля, высокоумный профессоръ всѣхъ искусствъ и наукъ объяснялъ имъ неизвѣстныя тайыы классической премудрости, щегольской экипажъ подъѣхалъ къ портику, украшенному статуей Минервы, и два джентльмена постучались у подъѣзда. Юные Бенгльсы немедленно бросились къ окну въ смутной мадеждѣ увидѣть своего отца, пріѣхавшаго изъ Бомбея. Неуклюжій недоросль двадцати-трехъ лѣтъ, томившійся въ эту минуту надъ Эвтропіемъ, съ нетерпѣніемъ бросивъ книгу, поспѣшилъ отереть свой носъ объ оконное стекло; ему первому удалось увидѣть, какъ Laquais de place спрыгнулъ съ козелъ, отворилъ дверцу кареты, и выпустилъ оттуда двухъ незнакомыхъ джентльменовъ.

– Одинъ какой то толстякъ, а другой не слишкомъ тонокъ и не слишкомъ толстъ, сказалъ мистеръ Бляккъ, когда раздался громовый стукъ у подъѣзда.

Всѣ заинтересовались этой вѣстью, отъ достопочтеннаго профессора, надѣявшагося увидѣть родителей своихъ будущихъ питомцевъ, до мистера Джорджа, готоваго воспользоваться всякимъ предлогомъ, чтобъ оторваться отъ книги.

Минуты черезъ двѣ, лакей въ оборванной ливреѣ вошелъ въ докторскій кабинетъ, и сказалъ:

– Какіе-то два джентльмена желаютъ видѣть мастера Осборна.

Достопочтенный профессоръ имѣлъ поутру маленькую непріятность съ этимъ юнымъ джентльменомъ по поводу хлопушекъ, принесенныхъ имъ въ учебную залу, но лицо его; при этомъ докладѣ, приняло обычное выраженіе предупредительной вѣжливости, и онъ сказалъ:

– Мистеръ Осборнъ, даю вамъ совершеннѣйшее мое позволеніе повидаться съ вашими друзьями, пріѣхавшими въ каретѣ. Свидѣтельствуйте имъ глубочайшее почтеніе отъ меня и мистриссъ Виль.

Джорджъ пошелъ въ пріемную, и увидѣдъ двухъ незнакомцевъ, окинулъ ихъ съ ногъ до головы своимъ горделивымъ и надменнымъ взглядомъ. Одинъ былъ дѣйствительно жирный толстякъ съ бакенбардами и усами; другой – тощій и длинный джентльменъ, въ синемъ сюртукѣ, смуглолицый и немного посѣдѣлыіі.

– Агь, Боже мой, какъ онъ похожъ! воскликнулъ длинный джентльменъ, съ изумленіемъ отступая назадъ. Можешь ли ты догадаться, кто мы, Джорджъ?

Мальчикъ вспыхнулъ, и глаза его засверкали необыкновеннымъ блескомъ.

– Этого господина я не знаю, сказалъ онъ, – но вы, по всей вѣроятности, майоръ Доббинъ.

То былъ дѣйетвительно майоръ Доббинъ, старый нашъ другъ и пріятель. Его голосъ задрожалъ отъ удовольствія, когда онъ поцаловалъ малютку, и притянулъ его къ себѣ за обѣ руки.

– Маменька твоя, вѣроятно, говорила тебѣ обо мнѣ: не правда ли, Джорджъ?

– Какъ же! отвѣчалъ Джорджъ. Я слышалъ о васъ отъ нея больше тысячи разъ.