Текст книги "Убийство Президента Кеннеди"
Автор книги: Уильям Манчестер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]
В салоне для сопровождающих его лиц это оказалось бы трудным делом. В коридоре, перед большой дверью стоял шум и гам. Ральф Ярборо готовился к бою. За последние несколько дней он узнал о деталях ловушки, в которую его хотел заманить губернатор Коннэли, и они были ужасными. Дело выглядело так, что в Остине его ожидало поражение. Хотели унизить его достоинство. Его, старейшего сенатора штата! Его хотели провести по сцене, кратко представив, как представляют постороннего человека, и это все. Ни тостов, ни слова о его многолетних заслугах, ни даже почетного места. Ярборо продал на 11300 долларов билетов на обед, который будет завтра вечером в Остине, а там даже не найдется места для его жены! И в довершение оскорбления семейство Коннэли еще собирается его публично игнорировать. Коннэли должен устроить для Кеннеди официальный прием, на котором будут присутствовать все мелкие судейские сошки, а он, сенатор, не сможет даже выступить в приличествующей ему роли.
Чем больше Ярборо об этом думал, тем больший его обуревал гнев. Его громкий голос гудел все сильнее, и его техасский акцент необычайно усилился. Он считал, что у Коннэли и Джонсона – ибо он считал вице-президента причастным к заговору – столь же черные сердца, как у республиканцев. Но пусть знают те, кто намеревается всех запугивать, что они выбрали неподходящее время для мобилизации своего политического вермахта. Он уже не мечтательный провинциальный парень, только что покинувший уютный родительский кров в Техасе. Он недаром Пыл судьей в третьем судейском районе этого штата и шесть с половиной лет – сенатором Соединенных Штатов. Он не отступит и будет бороться. В конце концов все уладится.
Говоря иными словами, Ярборо был встревожен. Каждый опрос населения, который проводился этой осенью, показывал, однако, что его популярность среди избирателей штата на пять или десять пунктов выше, чем у Коннэли или у Кеннеди – Джонсона. Он понимал толк в вопросах земледелия и скотоводства, а занятая в сельском хозяйстве часть населения Техаса это ценила. Он мог быть спокоен, что устоит перед угрожавшей ему в Остине расправой. Единственное, что его действительно беспокоило, так это президент, с судьбой которого он связал свою судьбу. Ныне сенатор испытывал сильнейшие сомнения насчет партийной лояльности губернатора. Он подозревал, что во время избирательной кампании Коннэли ограничится оказанием Кеннеди чисто символической поддержки. Ярборо сказал Маку Килдафу и конгрессменам Джо Кил-гору, Джону Янгу, Тайгеру Тигу и Генри Гонзалесу, что даже если они сделают все возможное, результат все равно будет неопределенным. Он обратил их внимание на то, как голосуют мексиканцы. Мексиканцы – народ неустойчивый (Гонзалес выразил кивком свое согласие с этим), а если он гам и Коннэли будут проходить по одному и тому же списку, то это будет означать, что им предлагают купить весьма разнородный товар в одном мешке. Одни не будут голосовать вообще, другие будут голосовать либо за одного, либо за другого.
Джим Матиас, репортер из пресс-группы при Белом домр, вернулся к вопросу о приеме в Остине.
– Как вы к этому относитесь? – спросил он.
– Я получил от друзей много писем и звонков по телефону. Они спрашивают, почему мы с миссис Ярборо не приглашены в резиденцию, – сказал сенатор.
Маттиас поставил вопрос более резко:
– Каково получать пощечину? Уязвленный Ярборо резко бросил в ответ:
– Ну, для меня это вовсе не сюрприз. Губернатор Коннэли столь мало сведущ в вопросах администрации, что от него вряд ли можно ожидать чего-либо другого.
Репортер записал это. Вендетта была теперь зафиксирована на бумаге Поело приземления президентского самолета заявление это должно было стать достоянием корреспондентов, находящихся в специальном самолете для представителей прессы.
Таким образом, не прошло и часа, как самолет покинул Вашингтон, а уже начался разлад. Гонзалес, хотя и менее откровенный, чем Ярборо, был тем не менее явно расстроен. Он рассказал Тигу о своих заботах. Вот они летят сейчас в Сан-Антонио, его родной город, а Коннэли сманеврировал так, что вся поездка туда не должна будет носить политического характера. Даже имеющиеся возможности, связанные с официальными церемониями, и то не будут должным образом использованы. Кортеж пройдет на расстоянии всего одного квартала от Аламо, но там не предусмотрено никакой церемонии по возложению венка президентом. Встает также вопрос о средней школе имени Джона Ф. Кеннеди. По настоянию Гонзалеса новая школа в районе Эджвуд в Сан-Антонио была названа именем главы правительства. Она находится на расстоянии всего лишь двух кварталов к северу от аэропорта Келли Филд, Торжественное открытие ее заняло бы не более пяти минут. Однако О’Доннел и О’Брайен сказали Гонзалесу, что эти пять минут взять неоткуда – Гонзалес только что изучил программу поездки. Они должны провести два часа в Сан-Антонио и три часа в Далласе – в стане врага. На чьей же все-таки они стороне?
Тиг пробормотал что-то в утешение. В этот момент большая дверь раскрылась и в салоп вошел президент, раскуривая длинную тонкую сигару.
– Поздравляю вас с пресс-конференцией, господин президент, – сказал конгрессмен Джо Килгор. – Вы здорово разделались с Голдуотером.
Гонзалес взял последний номер «Ньюсуик» и, открыв его на последней странице, передал президенту.
– Вы это видели? – спросил он.
На президента смотрело сливовидное лицо журналиста Рэймонда Моли. Под заголовком «Можно ли развенчать образ?» Моли призывал жителей штата Аризона проявить твердость и «выдвинуть настоящую альтернативу тому, что предлагает нам в настоящее время правительство Кеннеди».
Президент громко рассмеялся.
– В глазах Моли Барри не может ошибаться, – усмехнулся он.
Действительно, шумиха вокруг Барри Голдуотера создавала весьма занятную ситуацию на внутриполитическом фронте. Представители правой прессы настаивали на том, чтобы Голдуотер продолжал стрелять из своих пушек XVIII века, чего хотел сам Голдуотер и чего хотел и Кеннеди. Он вновь прочитал статью Моли, свернул журнал в трубку и, похлопав ею по колену, сказал:
– Это здорово!
Наблюдая за сменой его настроения, Гонзалес сказал:
– Господин президент, мне кажется, неправильно предоставлять Брюсу Элджеру столько же времени, сколько и мне. Лицо Кеннеди приняло озадаченный вид, и Лэрри О’Брайен поспешил ему на помощь. Поскольку он отвечал за связь с представителями законодательных органов, он хотел быть в курсе дела, когда высказывался какой-либо конгрессмен.
Гонзалес объяснил, что, согласно маршруту, президент должен был находиться в городе Элджера Далласе на час дольше, чем в Сан-Антонио.
– Господин президент, у нас единственная школа в стране, носящая ваше имя. Даже в Бостоне этого нет. Вам бы следовало туда заехать.
– У нас туго со временем, – сказал Кеннеди, чувствуя себя неловко. – Нам пришлось выбросить кое-что из программы.
– Тогда хотя бы позже, – попросил Генри, – для меня это политический вопрос. – Увидев, что О’Брайен подает ему знак остановиться, он остановился.
Президент похлопал себя по коленке.
– Хорошо, Генри, – сказал он, подумав. – Я вернусь туда позже.
– Вы обещаете? – спросил Гонзалес быстро.
– Обещаю, – сказал Кеннеди, встав и пожав плечами, видя, что Лэрри шепотом проговорил со страдальческим видом: «Когда?». Президент взглянул на часы. Они уже находились в зоне центрального стандартного времени, и он перевел стрелки часов на час назад – на 13. 15.
– Мы будем в твоем округе через пятнадцать минут, Генри, – сказал он.
– Да здравствует сельская местность! – улыбнулся Гонзалес.
– Бексарское графство, – сказал Кеннеди как профессиональный политик. Легкие синие крылья скользили то над редкой травой, то над песчаной бесплодной землей. Впереди под небом цвета алюминия ярко блестел лежащий на равнине город. В Сан-Антонио было жарко.
А там, внизу, в Сан-Антонио, Линдон Джонсон только что вышел из парикмахерской аэродрома и выстраивал ряды встречающих. Дел было много. Поскольку официальным поводом для появления здесь президента Кеннеди был визит в Бруксовский медицинский центр по изучению воздушного пространства, находящийся поблизости министр авиации США Юджин Зуккерт явился сюда и хотел знать, где он должен стоять при встрече. Нужно было также найти места для миссис Коннэли, генерального прокурора Техаса Уогонера Карра и генерал-лейтенанта военно-воздушных сил. В ряды встречающих нужно было также пристроить лиц из непосредственного окружения самого вице-президента: его политического советника Клифа Картера, помощника Лиз Карпентер и молодую секретаршу Мари Фемер. Позади них, потея и вытягивая шеи, стояли 26 членов торжественной делегации Торговой палаты, а за ними раздавался шум.
Как оказалось, мэр Сан-Антонио У. У. Макалистер обманул секретную службу: он взял с собой свой фотоаппарат и фотографировал украдкой президентский синий открытый «линкольн» и бронированный «кадиллак» секретной службы, доставленные накануне вечером на самолете из Вашингтона, как вдруг агент потребовал у него предъявить удостоверение журналиста. У Макалистера не было при себе удостоверения, и он дал понять, что не позволит командовать собой. Он мэр города, и это его город. Линдон был создан для подобных ситуаций. Он настоятельно предложил им обоим договориться по-хорошему, и оба получили места в рядах встречающих. Приземлились самолеты с сопровождающими президента лицами и представителями прессы. Комиссия по приему гостя была в состоянии почти полной готовности – не хватало только одного человека.
К несчастью, этим человеком был сам хозяин.
Теперь в связи с предстоящей посадкой «Ангела», аэродром был закрыт для всех других самолетов.
В последнюю минуту контрольная служба аэродрома приняла отчаянный сигнал с частного самолета, висевшего в небе над восточной частью горизонта. «Прибывает „Важный посетитель“», – предупредили его. «Важный посетитель» – значит президент. Пассажир самолета передал в ответ по радио, что он, губернатор Техаса, сам по себе достаточно важный посетитель. Коннэли был в Хьюстоне, где выступал с речью на завтраке Ассоциации промышленников Техаса в отеле – «Шератон – Линкольн». Стремясь обогнать президента, губернатор одолжил белый реактивный самолет типа «джететар» у одного своего друга – нефтяного магната. Контрольный пункт аэродрома Сан-Антонио немедленно сделал для Коннэли исключение из правила, относящегося к президентскому самолету. Самолет его приземлился, сам он выпрыгнул из самолета, потряс липкие руки двадцати шести бизнесменов, заметил белое платье жены Нелли и пристроился рядом с ней в ряды встречающих.
– Я ждала тебя, затаив дыхание, – прошептала она, теребя свое жемчужное ожерелье.
– Вот он! – закричал кто-то. И он действительно появился. Звездно-полосатые эмблемы на хвосте самолета «ВВС-1» грациозно скользили, опускаясь по невидимой воздушной дорожке.
– Джекки! – закричала какая-то женщина, и толпа, подхватила: – Джекки! Джекки-и-и!
Губернатор вздохнул с облегчением и усмехнулся. Он предсказывал, что Жаклин будет популярна. Надо будет напомнить об этом президенту.
Подкатили трап, открылась задняя дверь самолета – и появилась первая леди, улыбаясь своей застенчивой, неуверенной улыбкой. Толпа заревела. Леди Бэрд приветливо помахала рукой. Патом в проеме двери самолета появилась хорошо знакомая всем стройная фигура человека, теребившего пальцами пуговицу пиджака. Снова раздался рев толпы. Третьим должен был быть Ральф Ярборо, но Ральф, зная, что Генри Гонзалес – любимец города, тихонько подтолкнул Генри вперед. Вокруг стоял гул. Присутствующие разразились аплодисментами, когда президент пожал руку мэру и, отойдя в сторону, потонул в обширном семействе Гонзалеса.
Президент обладал прекрасной памятью на факты, имена и лица. Проходя мимо приветствующих его людей, он находил для каждого второго из них слово привета. Дети были специальностью Жаклин Кеннеди. В море устремленных к ней лиц она находила маленьких зрителей и приберегала для них свои самые очаровательные улыбки.
Тем временем формировался автомобильный кортеж. План был заранее составлен секретной службой с некоторыми отклонениями от обычного в связи с присутствием вице-президента. Автомашина с багажом и ведущая машина с местными полицейскими шли на четверть мили впереди, проверяя дорогу. Первой в самом кортеже шла полицейская машина, в которой ехали агенты секретной службы из Сан-Антонио и агент из Вашингтона. Затем шла главная машина: четырехтонный «линкольн» с Гриром за рулем, Келлерман – рядом с ним, чета Коннэли на откидных местах, и Кеннеди с женой – на задних сиденьях. Все другие могут менять свои места, но президент всегда занимает правое заднее место, если только он не решит уступить его другому главе государства. Губернатор Техаса таковым не являлся, и Кеннеди должен был оставаться во время поездки на своем месте. Секретная служба это одобряла. Агенты должны были точно знать, где он будет находиться во время следования кортежей в Техасе.
Вслед за «линкольном» шел восьмиместный «кадиллак» выпуска 1955 года, настоящий арсенал на колесах, который корреспонденты при Белом доме прозвали по имени океанского лайнера «Куин Мэри». Вел его Эмори Робертс. На каждой из подножек «Куин Мэри» стояло по два агента, а помощники президента Пауэрс и О’Доннел занимали откидные места. Следующей была взятая напрокат открытая машина вице-президента. Рядом с водителем сидел агент Руфус Янгблад. Затем шли по порядку машина с охраной вице-президента во главе с агентом Лемом Джонсом, лимузин Гонзалеса, машина Мака Килдафа для представителей прессы при Белом доме, две открытые машины для фотокорреспондентов и кинооператоров и длинный караван машин с экспансивными конгрессменами, возглавляемый Лэрри О’Брайеном. Предпоследним перед машиной связи в каждом кортеже шел автобус с надписью «ВВЛ» – «Весьма важные лица». В действительности едущие в нем лица были не столь уж важными. Это были просто сопровождающие лица. О’Доннел решил, что в Техасе секретарь президента Эвелин Линкольн и его личный врач д-р Беркли также поедут в автобусе. Они не одобряли этого решения. При скоплении больших толп случалось, что автобусы «ВВЛ» оказывались отрезанными от кортежа. В Риме такой автобус затерялся на целых два часа. Эвелин считала, что она как секретарь шефа должна быть вблизи него, а Беркли утверждал, что никогда не исключена возможность, что президент может быть ранен. В этом году во Франкфурте их уже бросали одних. Кто внушало беспокойство. Представлялось, однако, маловероятным, чтобы они могли потребоваться здесь, и им пришлось уступить. Для лиц из окружения президента слово О’Доннела было законом. Он сам утверждал все кандидатуры, включая полковника Суиндала, и он мог сместить любого, кто осмелился бы не подчиниться. Но в отношении сената он был бессилен, что и продемонстрировал Ральф Ярборо. Когда сенатор двинулся на своих коротких крепких ногах в сторону северной части аэропорта, путь ему преградила группа местных либералов, сообщивших, что им стало известно о заговоре в связи с его поездкой в Остин. Они предложили ему покинуть президентский эскорт в Далласе, чтобы по подвергаться унижениям в Остине. Ярборо энергично кивнул. Он пришел к тому же выводу.
– И не садитесь в одну машину с Джонсоном, – сказал друг их идейного вождя Маури Мэверика-младшего, который, хотя и являлся членом Национального комитета демократической партии штата, не был допущен в аэропорт людьми Коннэли. Он продолжал:
– Каждому либералу здесь и в Хьюстоне известно, что именно хотят подстроить вам Коннэли и Джонсон, и люди хотят знать, уступите ли вы им или нет.
Ярборо был озадачен.
– Как вы сказали, – спросил он, – не садиться в машину Джонсона?
Кортеж уже должен был тронуться, а он все еще не знал, в какой машине ему ехать. Для него, с его ущемленным самолюбием, это было важно, и он всячески пытался узнать об этом. Указания, полученные им в Белом доме, были противоречивыми. В июне во время поездки в Эль-Пасо Ярборо ехал вместе с президентом. Когда впервые встал вопрос о поездке в Техас, ему было сказано, что на этот раз так не получится. Затем его заверили в том, что его посадят вместе с президентом и губернатором. Три дня назад все опять изменили. Лэрри О’Брайен вкрадчивым голосом сообщил, что Ярборо будет ехать в каждом городе в одной машине с наиболее популярным там лицом, обычно мэром. Однако, как позднее вспоминал сенатор, машина вице-президента при этом ни разу не упоминалась.
– Они имеют в виду посадить вас туда, – настаивал друг Мэверика, и он оказался прав. Когда Ярборо подошел к растянувшейся колонне автомашин, перед ним оказался агент Янгблад, стройный, напористый, с редеющими волосами, уроженец Джорджии.
– Сенатор, ваше место в машине вице-президента, – сказал Янгблад, передавая очередной приказ О’Доннела.
Ярборо посмотрел на Янгблада невидящим взглядом, повернулся на каблуках и подошел к Гонзалесу.
– Генри, – сказал он, – не возьмете ли вы меня в свою машину?
Конгрессмен был в восторге, представители прессы Белого дома тоже. Всем сорока корреспондентам стало к этому времени известно, что именно сенатор сказал в самолете № 1, а местные репортеры сообщили им о том, кто где будет ехать в кортеже в Сан-Антонио. Увидев, что Ярборо избегает вице-президента, они сделали неизбежный вывод и решили назвать это пренебрежительным отношением.
Янгблад проскользнул на переднее место машины вице-президента, повернулся к нему лицом и развел руками.
– Ну, вот, – сказал он, – я ему передал.
Джонсоны оказались в неудобном положении. Все другие машины были плотно набиты людьми. На заднем сиденье их машины легко могли бы уместиться три человека, и как бы они ни старались шире развалиться на своих местах, было очевидно, что там не хватает одного пассажира. Как выразилась позднее Леди Бэрд, «нам сказали, что с нами будет ехать Ральф, но всякий раз, когда мы его искали, его не было на месте… » Линдон смотрел прямо перед собой. Виноват был Коннэли, но он удобно устроился в большом «линкольне». Страдал престиж Джонсона. Судьба, как однажды заметил президент Кеннеди, несправедлива.
Она была несправедлива и в отношении самого Кеннеди, который должен был бы быть героем дня. Когда один репортер спросил Гонзалеса, о чем, по его мнению, должна быть сегодня передовая в газетах, Генри ответил:
– Сан-Антонио бурно приветствует президента. Журналист покачал головой.
– Ярборо отказывается ехать вместе с Линдоном Джонсоном, – сказал тон.
Возмущенный Гонзалес сказал:
– Слушай, парень, ты хочешь подвести его, не так ли?
– Это интересная информация, – оправдывался тот, и, согласно обычным понятиям, это так и было. Корреспонденты должны были взять это на заметку, как они должны были написать о мелькавших в толпе плакатах, восхвалявших Голдуотера, о грязной надписи «Добро пожаловать, президент Кеннитти»[24]24
«Нитти» означает по-английски «вшивый».
[Закрыть], и о том, как Кеннеди поднял брови, увидев за воротами аэропорта плакат Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения: «Г-н президент, вы находитесь в городе, где существует расовая сегрегация», как он наклонился к Коннэли и задал ему в связи с этим вопрос так громко, что его было слышно, несмотря на вой полицейского вертолета, летевшего на расстоянии трехсот футов над его головой.
Несмотря на предвзятое отношение, Гонзалес оказался, однако, в известной степени прав: главное событие дня сегодня не имело никакого отношения к внутриполитическим стычкам. Как ни странно, его отразила вечерняя галета, которая печаталась в то время, когда президент еще находился в воздухе, и которую начали продавать в момент, когда кортеж пробирался между пальмами у ворот аэродрома и, свернув на восток, двинулся к городу. Под заголовком «Мы приветствуем Дж. Ф. К. и Джекки» газета «Лайт», выходящая в Сан-Антонио, писала:
«Президент Джон Ф. Кеннеди, впервые посещающий город Аламо, был встречен по прибытии в Сан-Антонио в четверг с огромным энтузиазмом».
Издатели газеты «Лайт» не прибегали к догадкам. Они знали, что встреча будет полна энтузиазма, ибо им был известен темперамент их подписчиков. Учащиеся были освобождены от занятий, витрины магазинов украшены порождественски на неделю раньше обычного, трудовой люд вышел на встречу в полном составе, демократическая партия выставила всех преданных ей людей. Парад не мог не удаться, даже если бы способность Кеннеди привлекать к себе людей и оказалась мифом. В действительности же эта способность оказалась большей, чем предполагали. Толпы людей, вышедших встретить президента, были потрясающими: свыше 125 тысяч человек теснилось вдоль дорог, и они изменили облик своего города.
Обочины дорог были заполнены сияющими лицами латиноамериканцев. Они пришли не ради зрелища и даже не для одних только приветствий. Тысячи людей вложили много выдумки в то, чтобы придать этому приему свой, неповторимый характер. Президент был не только объектом для зрителей, но и зрителем. У школы Говарда каждый ученик размахивал американским флагом. Рядом с учениками средней школы Аламо Хейтс стояли их родители. На улице Святой Марии все учащиеся собрались под огромным красно-белым транспарантом с надписью: «Школа Брекинриджа приветствует вас!». Леди Бэрд, проницательно сбрасывавшая со счета плакаты, изготовленные типографским способом, видела со всех сторон сделанные и от руки надписи: «Добро пожаловать, Дж. Ф. К.!», «Бьенвенидо, г-н президент», «Джекки, приезжайте в Техас кататься на водных лыжах!»
Головные машины подошли к Бруксовскому медицинскому центру.
Этот центр не был, однако, тихим местом. Персонал военно-воздушных сил расставил 9 тысяч складных стульев для тех, кто хотел бы услышать краткую речь президента, посвященную открытию центра. Однако желающих занять эти места оказалось 20 тысяч. Уполномоченный по связи с общественностью спокойный подполковник был потрясен. Никто не информировал его о проблемах, возникающих при таких сборищах народа, и на какой-то момент он растерялся. Шесть директоров средних школ, представившихся в качестве корреспондентов своих школьных газет, были размещены в секторе прессы. Человек в одежде священника и с черной сумкой был проведен в первые ряды, когда один из жителей в ужасе опознал в нем психически ненормального. Пожилая женщина, только что закончившая работу над картиной, изображающей цветы, хотела преподнести ее президенту. Какой-то пожилой человек хотел подарить президенту два початка техасской кукурузы.
Во всей этой неразберихе никто из офицеров не заметил прибытия людей из Белого дома, ответственных за размещение флагов. Выпроводив последнего чудака, они обнаружили, что флаг и эмблема президента оказались чудесным образом водруженными на свои места на трибуне. Оркестр играл мелодию песни «Человек, которого я люблю», а президент уже выходил из своего «линкольна». В тот момент от толпы отделилась женщина с остановившимися глазами и нетвердым шагом направилась к его жене. Рыдая, она приговаривала: – Госпожа Кеннеди, госпожа Кеннеди, прошу вас, дотроньтесь до моей руки!
Их пальцы коснулись друг друга.
– О господи, – заплакала женщина, – она действительно дотронулась до моей руки!..
Первая леди отшатнулась назад с застывшей на лице улыбкой.
Свежий ветер еще более усилился. Свыше половины присутствовавших не могли слышать речь президента. А речь эта была страстным подтверждением линии «новых рубежей»:
«… Мы… стоим на пороге великой новой эры, которая не только чревата кризисами, но и открывает новые перспективы, на пороге эры, полной как свершений, так и испытаний. Она зовет к действию и требует максимума усилий всех, кто хочет приложить неизведанные дотоле пути во всех сферах человеческой деятельности. Настало время для пионеров и следопытов… »
Жаклин слышала его слова. Она сидела сразу же за ним, вслушиваясь столь же напряженно, как любая другая молодая женщина, впервые слушающая президента.
Сразу же после того, как президент и сопровождавшие его лица покинули международный аэропорт Сан-Антонио, полковник Суиндал перебазировал свой воздушный флот из трех самолетов на близлежащий аэродром Келли Филд. Там в 15. 48 чета Кеннеди вновь поднялась на борт «Ангела». С них градом катил пот. Начался неизбежный в условиях такой поездки упадок жизненных сил. На самом аэродроме Келли Филд пять тысяч сотрудников государственных учреждений устроили им бурную овацию. Она подняла их дух, но истощила силы. Выпив две бутылки кока-колы, президент и его жена удалились в спальню.
Им суждено было провести друг с другом еще почти целый день совместной жизни. Но это был их последний спокойный час. После своего двухсотмильного насыщенного событиями прыжка в Хьюстон они неизбежно должны были почувствовать усталость и изнурение. По сути дела, у них не было даже и часа. Полет в этом самолете длился всего лишь сорок пять минут. Этим и ограничивалась их личная жизнь, заключенная в пространстве маленькой синей кабины, летящей на высоте тридцати тыcяч футов над покрытой зелеными и коричневыми квадратиками равниной Центрального Техаса.
Самолет приземлился в Хьюстоне. Супруги Кеннеди снова расстались. Президент вызвал Альберта Томаса.
– Как дела? – спросил он.
В аэропорту Келли Филд он попросил Томаса, который появился в самолете вместе со второй партией конгрессменов, вмешаться в конфликт между Ярборо и Коннэли и «помирить их». В течение последнего получаса старший конгрессмен Хьюстона пытался это сделать. Сперва он вызвал сенатора в переднюю часть салона и сказал ему, что дело зашло слишком уж далеко. Ярборо согласился что-то сделать. В интересах достижения согласия он выступит сегодня вечером на обеде в честь конгрессмена Альберта Томаса, но при условии, что жена встретит его в аэропорту Хьюстона, и они поедут в город вместе с Томасами. Это было, конечно, ширмой: Ярборо не хотел ехать в машине Джонсона. Но так как речь шла о сенаторе Ярборо, учтивый Альберт Томас не смог против этого возразить.
– Ладно, – сказал Кеннеди сдержанно, – а губернатор?
– Джон тянет, – сказал конгрессмен.
Проводив сенатора на место, Томас вывел вперед Коннэли.
– Борьба должна прекратиться, – повторил он. – Настало время пожать друг другу руки.
Губернатор занял уклончивую позицию. Когда Томас предложил, чтобы Коннэли представил на обеде президента, а Ярборо – вице-президента, Коннэли возразил, что, насколько ему известно, сенатор должен сидеть в момент, когда происходит представление. Томас неохотно с этим согласился. Он попытался добиться других уступок, но тщетно: ничего не получалось.
– Вы ведете себя как мальчишка, – бросил он губернатору, который холодно ответил, что он хотел бы поговорить с Лэрри О’Брайеном или Кеном О’Доннелом.
– Я уже говорил с ними, – сказал Томас, – и сказал им, чтобы они не уступали.
Что-то заскрежетало: это начали работать тормозные установки и «Ангел» пошел на посадку. Президент задумался. Он спросил:
– Что вы думаете насчет Хьюстона? – Я беспокоюсь, – сказал Томас нервно. Сан-Антонио произвел на него впечатление. Он хотел, чтобы Хьюстон устроил столь же блестящий прием, и он обещал это президенту.
– Мои люди трудились, как муравьи, – сказал он. – Они еще себя покажут.
– Посмотрим, – сказал президент.
Повторилась встреча в аэропорту Сан-Антонио: Линдон Джонсон, стоявший внизу у трапа, мэр, весь излучающий радушие, три дюжины желтых роз и одна белая орхидея для первой леди от Альберта Миллера, владельца цветочного магазина, и восемь тысяч техасцев, столпившихся вокруг грузового подъезда к аэропорту, обливающихся потом под свирепым послеполуденным солнцем, до хрипоты ревущих: «Джекки-и-и!» Томасу не следовало беспокоиться. В течение всей прошлой недели специалист по связи с общественностью Джек Валенти фактически отсутствовал в своей фирме «Уикли и Валенти». Будучи главным председателем на сегодняшнем обеде, он продал три с половиной тысячи билетов и сделал все, чтобы выполнить спои обязательства пород О’Доннелом. Если самолет «ВВС-1» сделает посадку засветло, писал он 1 ноября Кену О’Доннелу, то он гарантирует присутствие «огромной толпы из рабочих районов в количестве от двухсот до трехсот тысяч человек».
В Хьюстоне президенту не было оказано такого горячего приема, как в Сан-Антонио. Число встречающих составляло на самом деле около 175 тысяч человек. Это не был Даллас, но либералы были здесь в меньшинстве. Значительное большинство избирателей графства Хэррис в Хьюстоне голосовало в 1960 году за Никсона. Сегодня представители местных правых выставили несколько злопыхательских плакатов по пути следования президента: «Смотрите, как бы Кеннеди не прикрыл ваш бизнес», «Долой братьев!», а небольшой биплан таскал над летным полем воинственную длинную ленту, на которой было начертано: Сосуществование означает капитуляцию». И все же, несмотря на некоторое запоздание Кеннеди, господствовал энтузиазм. Томас махал рукой своим избирателям, которые ому аплодировали. Наклонившись к президенту, он гордо спросил:
– Ну как?
– Окей, – засмеялся Кеннеди. – Ваша взяла.
У ворот чета Кеннеди отдалась на волю толпы. Для Джекки такого рода ведение предвыборной кампании было непривычным делом, но она полностью в него включилась, и ее муж был ей за это признателен. Время от времени он оглядывался на нее, поощряя ее улыбкой. На какой-то момент она почти исчезла. Несколько рук схватили ее, как когти, за кисти рук, и, охваченная паникой, она почувствовала, что ее тянут через барьер. Вдруг когти ослабили свою хватку, и Джекки качнулась назад, тряхнув желтыми розами.
– Не оставляйте меня! – сказала она, задыхаясь, Альберту Томасу. – Не отходите слишком далеко.
– Хватит, – сказал Томас, и он и два его друга, оба лет семидесяти, заслоняли ее собой, пока она не вошла в машину.
Синий «линкольн» для завтрашнего кортежа был отправлен на грузовом самолете в Даллас. Здесь же президент должен был ехать в белой открытой машине поменьше. В остальном караван был неизменным, и Ральф Ярборо продолжал оставаться его наиболее колючей фигурой. Представитель демократической партии Мартин Андервуд, посланный в Хьюстон для организации встречи, подходил по отдельности к Ярборо и Джонсону, указывая каждому из них на то, что им полагается ехать друг с другом. Джонсон соглашался с этим, сенатор нет.
– По плану вы должны ехать в этой машине, – настаивал Андервуд. Ярборо только тряс головой. Агент Янгблад предпринял вторую попытку обуздать его.
– Предполагалось, что вы поедете вместе с вице-президентом в Сан-Антонио и будете ехать с ним и здесь, – сказал он с укором.
