Текст книги "Завтра опять неизвестность"

Автор книги: Уильям Макгиверн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

– Как ты можешь такое говорить? – Ее голос дрожал, и когда она приткнулась к нему, Эрл почувствовал на своем плече слезы.

– Я умру, если с тобой что-нибудь случится. Ты хоть это понимаешь?

– Понимаю, Лори, успокойся.

– Нам ни от кого ничего не надо. У нас все есть. Дом, в котором только мы с тобой. Не связывайся ты с Новаком! Обещай мне, любимый мой!

Она едва шептала, рыдая у него на груди, но неистовая, отчаянная решимость отчетливо слышалась в умоляющем голосе.

– Ты мне обещаешь, Эрл?

Он почувствовал, как пробудилось желание. Темнота, виски, мягкая податливость её тела обволакивали его теплом, волновали и побуждали забыть Новака, забыть все, кроме доступного, притягательного наслаждения, которое она предлагала. Только тлеющий огонек физической близости не мог справиться с его раздражением. Эрл знал, что она просто использует чары своего тела, как замки и решетки на его позолоченной клетке. Забудь Новака, забудь все, погрузись вместе с нею в омут забвения – вот все, что ей нужно. Он её разгадал, и она его тоже. Ее пальцы застыли на его груди. Она долго молчала, переводя дыхание и успокаиваясь. Потом попросила:

– Налей мне еще, ладно?

Эрл поднялся с софы, стараясь не задеть Лорен, чувствуя вину и одновременно облегчение, что оказался на расстоянии от сильнейшего притяжения её тела. Он смешал два коктейля, включил торшер и стал искать сигареты. Одна пачка лежала в кармане, но ему как-то нужно было потянуть время.

– Какие-то сигареты на кофейном столике, – подсказала она.

– Да, спасибо.

Лорен вытянулась на софе, прикрыв руками глаза. Поза подчеркивала красоту плоского живота, грудь приподнялась, оттопыривая голубой свитер. Она улыбалась, глядя на него мягко и покорно, но пожаловалась:

– Свет ужасно яркий.

Эрл плюхнулся в кресло перед телевизором и закурил. Он одолел свое желание и хотел, чтобы она, ради всего святого, бросила свои колдовские чары. "– Долго мне не продержаться, со злостью признал Эрл. – Чертов жеребец, ни на что больше не годный!"

– Очень хочется есть. Как ты думаешь, не пора ли нам поужинать?

– Прекрасная мысль.

Она направилась в кухню и зажгла свет. Эрл пытался что-то придумать, чтобы отвлечь её от болезненных размышлений.

– Как свиные отбивные, недурны? Я передал Мейерсу твой отзыв о тех, что он продал нам на прошлой неделе.

– Они просто великолепны.

Восторг в её голосе был искренним и неподдельным, она восхищенно разглядывала куски свинины, пытаясь найти изъяны и к собственному удовольствию их не находя.

– Жира на них в самый раз, и достаточно много мяса. Не то что в прошлый раз, – она с довольным видом поставила сковородку обратно на плиту. – Ты увидишь разницу.

Он кивнул и пригубил коктейль. Лорен включила конфорку, надела тапочки и вернулась в гостиную, не забыв свой бокал. Некоторого время она изучала его хмурое, неспокойное лицо.

– Можешь ты меня выслушать, не расстраиваясь и не сходя с ума?

– Ладно – ладно, я не злая собака, которую нужно обходить на цыпочках. Я могу слушать и понимать. Что ты хочешь сказать?

Лорен встала рядом с ним на колени и крепко прижалась грудью к его руке.

– Ты же знаешь, Эрл, что я тебя люблю. Знаешь?

– Конечно, моя сладкая.

Эрл почувствовал умиротворенность и спокойствие, а от её смиренной позы странно запершило в горле. Он неуклюже коснулся её волос.

– Да, Лори, я знаю... И это для меня очень важно.

– Ты знаешь, я тебе никогда не лгала. Если я на чем-нибудь настаивала, то только для твоего же блага. С этим ты согласен?

– Да, конечно.

Она ещё сильнее прижалась к его руке, неотрывно глядя на него широко раскрытыми глазами, полными боли и муки.

– Если ты свяжешься с чем-то незаконным, все, что нам дорого и что для нас многое значит, погибнет. Потому что начав, ты уже не выпутаешься. И рано или поздно попадешься.

– Если командовать будет Новак – нет, – ответил он, внезапно поддавшись обаянию самоуверенности Новака. – Он очень умен, Лори. Все, что мне следует делать – это выполнять его команды. И дело такое заманчивое, что может обеспечить меня по гроб жизни.

– Что это за дело? – спросила она тихим дрожащим голосом, едва сдерживая рыдания. – Ради всего святого, что он от тебя хочет, что ты должен делать? Почему он выбрал тебя? Почему он не оставит тебя в покое?

– Послушай, он дает мне шанс. Если бы только ты могла взглянуть с этой точки зрения! Он мог взять любого другого, выбора хватало, Лори. Но он выбрал меня. – Эрл ткнул большим пальцем себе в грудь. – Меня, самого заурядного парня. Нигде не работающего. И он предоставляет мне шанс. Ты сейчас рыдаешь от жалости к самой себе. Но почему не хочешь подумать обо мне? Я – никто, ты это понимаешь?

Водопад слов низвергался мощным потоком горечи и отчаяния. Эрл выдернул руку и принялся мерить шагами комнату из угла в угол. Злость и разочарование распирали его и искали выхода.

– Я вырос в лачуге, притулившейся на трех запущенных болотистых акрах. Это тебе что-то говорит? Мы жили, как ниггеры. Жили по соседству с ними, в такой же занюханной развалюхе. Питались таким же дерьмом и ходили такими же оборванцами. И мой старик порол меня как собаку за то, что я играл с их ребятами и не знал лучшей компании, когда был ребенком. Он молотил собаку кулаками по белой морде, и та была вся в шрамах. А он в ярости кричал, пытаясь её вразумить: "– Что, не можешь понять? Не можешь?" У нас ничего не было: ни сортира, ни мебели, вообще ничего. Вот откуда я взялся, Лори.

Он потер лоб, ощущая сухость и горечь стыда во рту.

– Вот кем я был, Лори. Позволь ещё кое-что рассказать. Однажды я увидел в каталоге картинку – губная гармошка за девяносто пять центов. И решил купить себе такую. Остановить меня не могло ничто. Я экономил два года. И знаешь, чего в результате добился? Двадцать два цента! Вот чего я тогда стоил. – Он безнадежно уронил свои крупные руки. – Двадцать два цента. Это непереносимо, Лори.

– Но большинству людей поначалу приходится несладко, – неуверенно заметила она, смущенная страстью его откровения. Ты же знаешь, я даже не закончила школу.

– Уверен, тебе пришлось нелегко, – устало кивнул он. – Всем приходится туго, я полагаю. Но мне достались совершенно особые трудности. Я приписал себе года, чтобы попасть в армию. Да я бы пошел на любую ложь, чтобы убраться хоть к черту на рога. Все лучше, чем эта лачуга.

– Все это в прошлом. Если ты устроишься на работу, то добьешься всего, что пожелаешь.

– С моим-то послужным списком? Да любой босс покрывается холодным потом, видя меня ближе семи футов от кассы.

Он ударил кулаком по ладони.

– Две отсидки за ни за что! Если я возьмусь за дело, это будет что-то стоящее. Я обещаю.

– Нужно попытать счастья. Ты просто не пробовал, вот и все.

– Конечно, конечно, – язвительным усмехнулся Эрл. Злость растаяла, её сменило ощущение тщетности усилий. Он понял, что не сможет её переубедить или хотя бы заставить его понять.

– Какого черта позволять им копаться в моей душе? Всякая толстая сволочь будет морщить нос, а ты должен смиренно оправдываться: "– Да сэр, я был плохим мальчиком, но получил хороший урок, и можете дать мне под зад, если я хоть на шаг собьюсь с пути." – Он нетерпеливо рубанул ладонью воздух. Нет, Лори, нет, я такого не вынесу.

– Ты думаешь только о себе, – вновь зарыдала она. – Ты совсем не думаешь обо мне.

– О, Господи, – застонал он, обеими руками схватившись за голову. – Ну прости, ради Христа, забудь!

Она вскочила на ноги, вытерла слезы кулаком.

– Такое не забыть, Эрл. Послушай меня, послушай хотя бы минуту. – Она обняла его, и чувствуя, как он напрягся, сопротивляясь притяжению её тела, прильнула к нему ещё отчаяннее.

– Давай уедем, Эрл, – срывающимся голосом зашептала она. – Подходит мой отпуск. Целых две недели. Ты помнишь домик, где мы отдыхали прошлой весной? Можем поехать завтра на машине. Тебе там нравилось, верно, Эрл? Тебе очень нравилось, я помню.

– Да-а, там чудесно, – протянул он. – Дивные были дни: чистый воздух, прогулки по лесу...

– Можем снять ту же самую хижину, – скупая улыбка осветила её лицо, напряжение, сковывавшее все её тело, отпустило.

– Будем жарить мясо и сидеть ночами у костра. Помнишь Тони, парня, которому ты помогал рубить дрова? Ты опять его увидишь. Пожалуйста, прошу тебя, Эрл. Давай уедем.

– Это просто несерьезно, – Эрл пригладил волосы рукой. Я имею в виду так вот просто сорваться с места.

– Давай так и сделаем, Эрл. Прошу тебя! Просто запакуем чемоданы и уедем.

– Я не знаю... Пулу это не понравится.

– Мне все равно, все равно, наплевать мне на него! Давай не будем больше говорить об этом. Ты совсем голодный, и это моя вина. Тебя нужно кормить.

Она рассмеялась и снова крепко прижалась к нему.

– Ты слишком большой, и это тебе самому не слишком на пользу. Лишние проблемы...

Только она повернулась к кухне, как позвонили в дверь. Лорен замешкалась и хмуро взглянула на Эрла.

– Кто это может быть?

– Посмотри.

– Разве так поздно людей беспокоят? – проворчала она. – Наверняка можно было подождать до утра.

Сквозь открытую дверь Эрл увидел, как в тусклом свете холла мелькнула белокурая головка Марджи Макмиллан. Он вздохнул и опять закурил.

Марджи жила этажом выше. Лорен с ней ладила, но он переносил только в малых дозах. Та была очень доброжелательна, но нескончаемая болтовня пилила его нервы, как напильник.

Прямо с порога она начала:

– Вряд ли позволительно кого-нибудь беспокоить в такое время, но я знаю, вы – ночные совы и ещё не спите. О, Эрл! Как поживает мой самый любимый дружочек?

Она заглянула в кухню и хлопнула себя по лбу.

– Вы ещё не ужинали!

– Я поздновато вернулась, – пояснила Лорен.

Марджи усмехнулась Эрлу.

– Эх, парень, знала бы я, что ты совсем один...

– Лори уже была готова меня насытить, – сказал он, надеясь, что соседка поймет намек.

– Как мило! Я бы хотела, чтобы Френк иногда по вечерам задерживался, и мы могли бы ужинать по-настоящему поздно, как французы.

Она приняла позу, чтобы лучше продемонстрировать свое тело – сочное и аппетитное.

– Как мой французский, Эрл? Неплохо?

Он старался сдержать нараставшее раздражение.

– Что у тебя, Марджи?

– Дело важное и очень серьезное. Мы хотим попросить тебя о большом одолжении.

– Меня? – удивился Эрл.

Лорен поспешила вмешаться:

– Я Эрлу ещё не рассказывала. Лучше я позвоню утром, Марджи.

Но ту уже невозможно было остановить.

– Тогда я спрошу сама. Не делай страшные глаза. Все-таки это мой праздник.

– Послушайте, в чем дело? – спросил Эрл.

– Все очень просто, мой сладенький, – мелкими шажками она двинулась к нему, приторно улыбалась, но во взгляде, как ни пыталась она пыталась изобразить смущение, угадывалось притворство.

– Френк переговорил с боссом, чтобы его отпустили на четверг и пятницу в связи с нашим юбилеем. Вот, – Марджи стала считать на пальцах. – Четверг, пятница, и если чуть-чуть прихватить понедельник, получается почти пять дней.

– Грандиозно, – Эрл, чуть хмурясь, смотрел на нее. – Вы хотите уехать?

– Во Флориду, – Мардж прикинулась, что от счастья падает в обморок. Плавать, валяться на песке, танцевать всю ночь. Я даже представить себе не могу, что еще!

– Позволь нам с Эрлом обсудить это попозже, – опять вмешалась Лорен. Мы ещё не ужинали.

– Я быстренько, – заторопилась Марджи. – Еще одна деталь, Эрл. Из Скрентона должна приехать мать Френка присмотреть за детьми, но вчера она позвонила, что не сможет оказаться здесь раньше субботы. Я поделилась с Лорен и она предложила... – Марджи приложила указательный палец к его груди. – Она подумала, что ты сможешь помочь.

– Что ты имеешь в виду? – озадаченно спросил Эрл, косясь на Лорен. Ты понимаешь, о чем она толкует?

– Я только обещала спросить тебя, – Лорин пыталась облизнуть пересохшие губы. – Это же нетрудно. Ребенок спит весь день, а ночью я бы присмотрела.

Марджи приободрилась.

– Мы с Френком постараемся как-то помочь из Флориды, – продолжала она. – Ну скажи да, Эрл! Пожалуйста.

Эрл неопределенно улыбнулся, потом взглянул на Лорен и улыбка исчезла, между бровей пролегла морщинка.

– Ты посчитала, что я смогу стать нянькой, да?

– Я обещала выяснить, как ты к этому отнесешься. Они действительно влипли... – Лорен неуверенно улыбнулась. – Не обижайся, совершенно не на что. Томми – настоящий ангел.

– Точно, ты половину времени даже не будешь его замечать, – опять затараторила Марджи. – Я напишу тебе инструкции и все такое... – Она покосилась на Лорен. – Ну ладно, я оставляю вас спокойно обсудить, что к чему. Наверно, нужно было дать Лори время тебя подготовить. Френк говорит... – Она заглянула в глаза Эрла, и то, что там увидела, заставило её испуганно и криво улыбнуться. – Френк говорит, что я всегда лезу туда, куда и ангелу соваться не стоит.

– Свежая мысль. Зачем же он работает шофером, если может придумывать такие остроумные штуки? Почему не пишет для телевидения?

– Да? – пробормотала Марджи, и щеки её стали приобретать пунцовый оттенок. – Очень мило...

– Ну, а теперь прекратите. Оба, – прервала их Лорен. – Что плохого в работе шофера? Куда лучше, чем слоняться, изнывая от безделья.

– Ты права, – протянул Эрл. – Убийственно права.

– Очень сожалею, Эрл. Я не хотела, чтобы так вышло, Мапджи двинулась к выходу, пытаясь улыбкой как-то смягчить его гнев. – Я просто думала только попросить, потому что мы влипли, как говорит Лорен. Ну ладно, мне пора. Френк, наверно, уже наливает мне пиво. Всем спокойной ночи.

Когда дверь захлопнулась, Лорен поспешно заговорила:

– Нет повода злиться. Они же наши друзья. Не стоит обвинять их в том, что они просят об одолжении.

Его глаза, горевшие холодным бешенством, не отрывались от её лица.

– Так вот кем ты меня считаешь? Нянькой, да?

– Нет, Эрл, нет. Просто они соседи, и могли ожидать... Куда ты собрался?

Он уже натянул свитер прямо на голое тело, надел свой черный плащ.

– У меня есть работа, если тебя это интересует. Но только не нянькой.

– Нет, Эрл! Я не позволю...

Он отвернулся. Решение было принято. И мощной, непоколебимой поддержкой стало его бешенство.

– Найди себе другого мальчика на побегушках, – схватив записку с телевизора, Эрл бросил её под ноги Лорен. – Тебе нужно забрать серое платье у Бергера? Отлично, черт возьми. Пойди и получи. – Голос его срывался от эмоций. – Картошки захотелось? Почисти! Ты ищешь няньку отпрыску Макмилланов? Вперед! Но без меня, Лори.

Он так рассвирепел, что голос прерывался, как у ребенка, собирающегося заплакать.

– Чего ты от меня хочешь? Чтобы я шатался по улицам и даже не смел заглянуть в бар? В бар, где меня бы встретили приветливо, как прочих. Хочешь, чтобы я улыбался этой маленькой шлюшке, что живет наверху, и менял пеленки её отпрыску, пока она будет валяться во Флориде с тупым болваном драгоценным муженьком? Ты этого хочешь?

Его голос гремел все громче и громче, подстегиваемый распаляющимся неистовством.

– Так, Лори? Ты хочешь, чтобы я превратился в ничтожество? Абсолютное ничтожество?

– Я просто хотела, чтобы ты остался со мной, – в отчаянии трясла она головой. – Вот и все, Эрл, клянусь.

– Ты сама не знаешь, чего хочешь, – он тяжело переводил дух, – сама себя не знаешь, Лори. А я другой. Я знаю, что нужно делать.

Уходя, он громко хлопнул дверью. И грохот этот отозвался эхом, и причудливая лестница старого дома заходила ходуном. Лорен осталась посреди комнаты, крепко прижав руки ко рту, широко раскрытые глаза испуганно смотрели на закрывшуюся дверь. Потом она безвольно опустила руки, ещё немного постояла, медленно прошла в кухню и положила отбивную в дымящуюся сковороду.

Глава четвертая

На следующее утро в самом начале десятого Джон Ингрэм вошел в вестибюль отеля, где поселился Новак. Невысокий изящный парень лет двадцати пяти был в сером с жемчужным отливом пальто, лакированных черных туфлях и светло-серой шляпе с узкими полями, которую он лихо заломил и приспустил на лоб. Словно танцевальный ритм чувствовался в его легкой, уверенной походке, в раскованной манере движений всего тела. Он шел, как будто слушал звуки военного оркестра: голову назад, плечи прямо, каблуки отбивают четкий такт по ковру вестибюля.

В лице его было нечто лисье, а аккуратные усики усиливали впечатление, что перед вами энергичный, шустрый пройдоха, типичный для большого города. Однако общий облик не был ни жестким, ни высокомерным. Он казался скорее весельчаком, чем человеком слишком сообразительным, как если бы одет был в маскарадный костюм и понимал, что это одеяние вступает в вопиющее противоречие с его истинным образом.

Проворно миновав вестибюль, он вошел в лифт. Цветной лифтер взглянул на него с любопытством, но ничего не сказал. Когда в лифт вошла дородная белая дама лет тридцати, Ингрэм передвинулся в дальний конец кабины и снял шляпу с намеренной щепетильностью.

Всем своим поведением женщина этот жест игнорировала. Глядя сквозь Ингрэма, она ледяным, отстраненным голосом скомандовала:

– Седьмой, пожалуйста.

Ингрэм широко и елейно улыбаясь, сказал:

– Мне бы хотелось к подружке на десятку, если ты не против, парень.

Его манера обращения была пародией на униженную просьбу, защитная ирония прорывала гладь намеренно сладкого голоса. Интонация фразы то поднималась, то виновато падала.

Лифтер покосился на него, предостерегающе сверкнув глазами.

– Куда-куда? Десятый?

– Совершенно верно. Старина десятка, – Ингрэм закивал головой, елейно улыбаясь белой женщине. – "Старина большая удача ", – именно так называют её игроки. "Старина большая удача ", – Он расхохотался, хлопая шляпой по бедрам.

Женщина словно окаменела, взор её был прикован к пятну отслоившейся краски на двери лифта. Казалось, она не в своей тарелке, на щеках проступили пятна, губы сжались в тонкую, враждебную линию. Когда на седьмом этаже открылись двери, она быстро выскочила и зашагала по коридору, вихляя широченными бедрами, давая понять, что её реакция как раз посередине между глубоким смущением и не менее глубоким презрением.

Лифтер закрыл дверь и оглядел Ингрэма, не собираясь нажимать кнопку.

– Ну а теперь говори, кого же ты знаешь на десятом этаже? – спокойно осведомился он.

– Друг моего отца, – ответил Ингрэм, медленно и таинственно ему подмигнув. – Старинный дружок, партнер по гольфу. Папочка был тот ещё тип. Член всех приличных клубов. "Дорожный клуб", "Большая раковина", "Клуб Вильямса", "После бритья", – Ингрэм мягко засмеялся. – Причем привилегированный член. Так что давай поднимайся, парень. Поехали.

Лифтер усмехнулся Ингрэму, затем снисходительно рассмеялся и включил подъем.

– Я полагаю, ты тоже тот ещё тип. И все же здесь следи за собой. Эти женщины знают свои права и возможности. Здесь не стоит выходками черных аборигенов из джунглей смущать достойную публику.

Когда кабина остановилась на десятом этаже, Ингрэм похлопал парня по плечу:

– Не попирай закон, парень! Ни на йоту!

И зашагал было по коридору к апартаментам Новака, но после нескольких шагов умерил прыть и постарался привести свои нервы в надлежащее состояние. Нахальная самоуверенность испарилась, сгорев в горниле страха. Он вынул носовой платок и промокнул капельки пота, выступившие на лбу. "– Надо просто расслабиться, – с чувством, близким к отчаянию, подумал он. Насмешничай и болтай, притворяясь, что все это тебя не трогает. Надо выяснить как много он знает."

Расправив плечи, он вернул носовой платок в карман роскошного синего костюма и тщательно его расправил. Приближаясь к дверям, изобразил на лице приниженную улыбку – своего рода оружие. Внушающая доверие вежливость обычно защищала его от пренебрежения и снисходительности. Поза тоже была оружием. При необходимости он мог и усилить действие этих приемов, донельзя растягивая улыбку и раболепно кивая, пока его манеры не достигали уровня смехотворного бурлеска, унижающего человеческое достоинство. Это угнетало белых и обычно заставляло их вести себя по-дурацки. Реакция на его злые шутки становилась не слишком умной. Хоть какое-то удовлетворение небольшое, но все-таки.

Держа шляпу в руке, он деликатно постучал в дверь. При звуке шагов страх вновь пронзил его, отозвавшись в груди мелкой холодной дрожью.

"– Легче, легче ", – думал он, закрепляя улыбку на губах.

Приветствие Новака абсолютно ничего ему не сказало. Они обменялись рукопожатиями, Новак его впустил и представил Ингрэма огромному краснорожему мужчине. Тот представился сам:

– Барк.

Смахивал он на боксера тяжелого веса, несколько раздобревшего от спиртного. Барк заявил:

– Рад с тобой познакомиться, Джонни, – и протянул огромную мясистую лапу.

Ингрэм почувствовал, что напряженность немного ослабла. Казалось, дела идут в лучшем виде: мило и естественно.

– Садись и чувствуй себя как дома, – сказал Новак, закуривая. Он был в белой шелковой спортивной рубашке, и густые волосы на груди выделялись резким пятном на блестящей ткани.

– Как дела?

– Просто замечательно, мистер Новак.

Ингрэм устроился на краешке стула и сдержанно улыбался. Барк забрал свою шляпу и бросил:

– Ну ладно, я спущусь за газетами. Увидимся позже, Джонни.

Ингрэм вскочил.

– Я тоже на это надеюсь, мистер Барк.

– Я не меньше, – Барк слегка улыбнулся Новаку. Когда дверь за ним закрылась, Новак сел на край кровати, слегка откинулся назад, сцепив руки на колене и перебросил сигару в уголок рта. Несколько секунд он в упор рассматривал Ингрэма, ни слова не говоря, без всякого выражения на широком смуглом лице.

– Ладно, вы знаете почему я здесь, – Ингрэм нетерпеливо взмахнул рукой. – Может, перейдем к делу, мистер Новак?

– Ты нуждаешься в деньгах. Шесть тысяч долларов. Это очень много, Джонни.

– Но вы же знаете, что я того стою. Я могу вас многим заинтересовать, мистер Новак. – Ингрэм вынул платок из кармана и промокнул влажный лоб. Вы знаете, я человек надежный. Просто я не могу получить обычный кредит, вот в чем проблема. Игроков считают людьми, не имеющими постоянной работы.

– Но я не ростовщик, Джонни.

– Да сэр, это я знаю, – Ингрэм осторожно улыбнулся. – Но мы знаем друг друга достаточно близко, и вы знаете, что я верный и нужный вам человек. Вы называете условия, и какие бы они ни были, я согласен. Двадцать процентов, тридцать – для меня не имеет значения.

Он вдруг осознал, что голос стал срываться на визг, как у напуганной девчонки, и с немалым усилием овладел собой.

– Ну так что, мистер Новак? Можете вы меня выручить?

– Для чего нужны деньги?

– Куча долгов и счета двух торговцев, которые не подают руки.

Ложь лилась легко и свободно, сопровождаемая легким смущенным хихиканьем. Непринужденная болтовня, – считал он, – наилучшим образом позволит достичь результата.

– Я никогда вовремя не платил налоги. Путался в чековых книжках и всей этой дребедени. После смерти матери у меня осталось много крупных долгов. Народ меня слегка прижимает и надоедает. Мне бы хотелось скинуть эти цепи со своей шеи. Вы же знаете, я верный человек, мистер Новак. У меня множество вещей, которые можно взять в залог. Кинокамера, отличный музыкальный центр...

Новак отрицательно покачал головой.

– Мне не нужно твое барахло, Джонни. Я не ростовщик.

– Тогда, может быть, вы согласитесь взять расписку, мистер Новак?

– Посмотрим по обстоятельствам. Но давай-ка для начала уточним исходные данные. Ладно?

Новак встал и занялся своим коктейлем. Ингрэм просто извертелся, чтобы его видеть, и следил за ним широко открытыми испуганными глазами

– Что вы имеете в виду, мистер Новак?, – выдавил он сразу севшим голосом. – Я говорю чистую правду. Клянусь.

– Брось, брось, – раздраженно прервал Новак. Он снова сел и в тяжелом молчании уставился на Ингрэма. Потом продолжил:

– Ты в отчаянном положении. Так что оставим в стороне крапленые карты.

– Я клянусь...

– У тебя серьезные неприятности с Тензелом, – голос Новака словно пресс раздавил слабый протест Ингрэма.

– Ты дал долговую расписку Биллу Турку, на шесть тысяч долларов, и не проставил дату. А он загнал её Тензелу за двадцать пять процентов. Теперь Тензел желает получить деньги, так ведь? Сегодня вечером.

Ингрэм облизнул губы.

– Кто вам про это рассказал, мистер Новак? Об этом что, весь город знает?

– Тебя не касается, кто рассказал. Но это правда?

– Да, правда, – Ингрэм устало покачал головой. – Я не должен был пытаться вас обмануть. Я жутко влип, мистер Новак. И если не верну долг, не знаю, что со мной будет.

Новак криво ухмыльнулся.

– Могу рассказать, что будет. Тебя как следует проучат – вздуют до полусмерти. Ребята Тензела. И разком – другим не ограничатся. Так будет тянуться бесконечно. И это лучшее, что может случиться. Если Тензел действительно сойдет с катушек, тебе конец. Капут.

Теперь, когда были поставлены точки над "и", Ингрэм почувствовал, как охватывает его смертельная апатия.

– Вы мне поможете, мистер Новак? Ведь я все выплачу, вы знаете.

Новак хмуро глядел в окно, где отраженные фасадами солнечные лучи причудливым узором падали на улицы. В синеве неба сверкал серебряным крестом четырехмоторный самолет.

– Ну вот что, есть одна возможность.., – сказал он, поворачиваясь к Ингрэму. – Понимаешь? Я дам тебе денег, но потребую твоей помощи. Как тебе это, нормально?

– Ну конечно, отлично, – заулыбался Ингрэм, но по лицу заметно было, что он весьма обеспокоен. – Я так вам благодарен, мистер Новак, готов на что угодно, если вы меня вытащите из этой передряги. Вы же знаете.

– Ладно, – Новак вернулся, чтобы снова сесть на кровать. – Я планирую одно дельце, Джонни. Дельце с банком. И мне нужен цветной парень, чтобы все сработало. Цветной парень – счастливый башмачный рожок – проведет нас в банк. И им будешь ты – милый, сияющий башмачный рожок.

Ингрэм пытался улыбнуться, но тщетно. Он словно повис в пустоте и невесомости, внутри не осталось ничего, кроме страха.

– Вы меня дурачите, мистер Новак. Разыгрываете, как ребенка.

Глаза Новака застыли.

– Я не шучу, Джонни. И Тензел тоже. Подумай об этом.

– Но я никогда ничем подобным не занимался, мистер Новак. У меня для такого кишка тонка.

– От тебя ничего не потребуется. Для дела у меня найдутся другие. Я покупаю твою шкуру, и только.

– Мистер Новак, вы совершаете ошибку, – Ингрэм в отчаянии тряс головой. – Я карточный игрок, просто обычный, средний обыватель. Нельзя даже и думать вовлечь меня в такое дело.

– Это твой ответ?

– Подождите, пожалуйста подождите! Я боюсь, я очень боюсь, мистер Новак!

– Тензела? Или меня?

– Позвольте мне минутку подумать. Пожалуйста, мистер Новак.

– Хорошо, думай. Это большое и солидное дело, если хочешь знать. И ты получишь четверть добычи. Подумай. Это лучше, чем раскачиваться где-нибудь в аллее, будто кто-то прилепил твою голову к телу в жуткой спешке.

Ингрэм нервно улыбнулся, закурил и глубоко затянулся, заполняя дымом легкие. Потом пробормотал:

– Да, великолепная перспектива.

"– Будь жива мать, все шло бы по-другому "– думал он в отчаянии.

Долгие годы, пока он о ней заботился, лишь это было важным и значительным. Принимая любое решение, он помнил, что она есть, и что она его мать. Создать условия для беззаботной и уютной жизни, развлечь картишками, позаботиться, чтобы в доме всегда был достаток, а счета оплачены – все это для него было первейшим делом. Он хотел, чтобы её последние годы прошли в покое и уюте, чтобы она ни в чем себе не отказывала, если захочет пригласить друзей, сходить в церковь и жить той респектабельной жизнью, к которой она всю жизнь стремилась и которую так любила. И дело с Тензелом, будь она жива, выглядело бы совсем иначе. Он бы не допустил, чтобы она переживала, если даже для этого пришлось бы пойти на кражу. Будь она жива, он ухватился бы за предложение Новака без всяких. Хватило бы одной мысли о её комфорте и покое. Но теперь он стал сам по себе. И сразу испугался.

"– Почему я? А чего я боюсь?" – Мысли разбегались, как крысы.

Он мог бы скрыться от Тензела, сбежав из города. Но рано или поздно его найдут. Ингрэма доводила едва не до обморока мысль, что это будет не просто пуля. Темной ночью к нему ворвутся, или поймают в темной аллее, и даже трудно представить, что с ним сделают, измываясь и получая при этом садистское наслаждение. Он боялся побоев и боли – застарелый страх преследовал его всю жизнь.

Дверь открылась, появился Барк с утренними газетами подмышкой и вопросительно взглянул на Новака. Тот повернулся к Ингрэму:

– Ну что, Джонни? Мы теряем время. Хочешь, чтобы я пустил Тензела по твоему следу?

Ингрэм попытался улыбнуться, но усилие только напрягло кожу на острых скулах.

– Я ваш башмачный рожок, мистер Новак.

– О чем это вы? – рассмеялся Барк, его лицо вспыхнуло, глазах смягчились.

Новак раздраженно покосился на него:

– Это значит, Джонни с нами, и теперь нас четверо. А теперь давайте займемся делом.

– Отлично, давайте это отметим и пропустим по стаканчику, – предложил Барк. – Как ты, Джонни?

– Только сделай напитки полегче, – буркнул Новак. – Нам нужно работать.

– Конечно, конечно, – проворковал Барк. Когда он повернулся к бару, зазвенел телефон. Новак поднял трубку.

– Да? Разумеется. Поднимайся, Текс. Мы готовы начать.

– Текс? Техасец? – Ингрэм приподнял брови и слабо улыбнулся. – Похоже, я оказался в избранном обществе.

– Он парень что надо, – отозвался Новак. – Не беспокойся.