Текст книги "Грехи отцов"

Автор книги: Уильям Кафф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Annotation

Уильям Улик О'Коннор Кафф (1845–1898), четвертый граф Дезарт, ирландский аристократ из графства Килкенни, помимо политической деятельности, во второй половине XIX века был известен как автор пятнадцати романов. Наиболее популярны были его остросюжетные детективные романы, триллеры.

Маленький коттедж в отдаленном квартале Лондона – райский уголок для молодой семьи… но лишь на первый взгляд: странные происшествия, загадочная находка и таинственная новая подруга открывают дверь в прошлое Херн-Лоджа, к грехам отцов, которые тяжким грузом ложатся на потомков.

ГРѢХИ ОТЦОВЪ

ГРѢХИ ОТЦОВЪ

Романъ графа Дезартъ

Много лет тому назад, когда я только что женился, пришлось мне искать жилище для своего нового хозяйства. Блуждая по отдаленным, более дешевым, кварталам Лондона, случайно я наткнулся на маленький райский уголок. Завернув в один из узких переулков, я очутился пред небольшим старинным кирпичным домиком, сплошь увитым розами, клематисами и другими ползучими растениями; к дубовой двери подъезда вела чисто выметенная каменная дорожка; с обеих сторон тянулась решетка, за которою виднелся садик, весь полный душистых цветов. Внешность дома прельстила меня до того, что я прекратил дальнейшие поиски и решился завтра же явиться сюда для подробного осмотра вместе с женою.

Старик управляющий, к которому мы обратились за ключами от комнат, в ответ на мою просьбу озабоченно потер себе руки и переспросил:

– Так вы желаете осмотреть Херн-Лодж, сэр?

– Непременно.

– Ну, я был бы очень рад отделаться от этого дома… Но дело в том, сэр, что до сих пор все наниматели бросали его… Иные теряли свои задатки и только торопились выехать, а с иными у нас бывали большие неприятности из-за требования задатка обратно…

– Но отчего же так? – с живостью перебила моя жена. – Верно, там водятся привидения?

– Как возможна подобная вещь, сударыня? – возразил он. – Понятно, что на самом деле никаких привидений нет, но люди так толкуют. По ночам никто там и мимо не пройдет, боятся. Да вот, спросите у старого сторожа в доме, он вам расскажет всю историю подробно.

Любопытство наше было порядком возбуждено, и мы поспешили к прельстившему меня жилищу. Снаружи оно очень понравилось жене, а внутренний осмотр окончательно утвердил нас в намерении нанять его. Разумеется, приходилось сделать кое-какие перемены и починки, но в общем, расположение комнат и их размеры вполне удовлетворяли нашим потребностям. Расхаживая по дому и распределяя комнаты, мы совсем позабыли о привидении, и только уходя, жена вспомнила слова управляющего. Она спросила старого сторожа, не случалось ли ему видеть или слышать здесь что-нибудь?

– Ничего тут нет, сударыня, – отвечал он, – вздор люди болтают. Точно, случилась здесь темная история, да этому уж лет пятнадцать будет, – и он рассказал нам следующее.

Херн-Лодж нанят был каким-то джентльменом, чрезвычайно любившим уединение. Он был добрый, меланхолический человек, нередко помогавший своим соседям в случае нужды. Однажды в зимнюю ночь в доме явилась какая-то дама, без всякого багажа. Наутро джентльмен объявил прислуге, что это его жена, и вскоре привезены были ее сундуки с нарядами и вещами. Жена или не жена, но леди держала себя полной хозяйкой в доме. Она очень часто ездила в город и возвращалась поздно, по словам прислуги, в состоянии сильного возбуждения. В таком виде она всегда принималась петь – великолепно, по отзыву тех же слуг, – а потом следовали весьма крупные разговоры с ее мужем. Так прошло три месяца. Раз, в феврале, джентльмен отпустил всех слуг – лакея, кухарку и горничную – в город, в театр, где тогда производила фурор новая феерия, сказав им, чтобы они не спешили возвращаться домой. Такое позволение никого из них не удивило, так как господин их всегда был очень добр и внимателен к служившим у него.

Вернувшись после полуночи, прислуга тихо пробралась в свои комнаты и только на утро с удивлением убедилась в отсутствии господ, по всей вероятности, также поехавших в город после холодного обеда, накрытого лакеем перед его уходом. Неожиданная отлучка эта, если и изумила слуг, то во всяком случае не встревожила их и лишь на третий день, когда на имя кухарки получен был пакет со вложением месячного жалованья всем прислугам, которым предоставлялось искать себе места, дано было знать в полицию. Хотя пакет был адресован рукою самого хозяина, но и он и жена его исчезли, словно канули в воду. Все розыски оказались тщетными. Обыск в доме также не привел ни к чему: подтвердилось лишь то, что прислуга и без того знала, а именно – внезапность отъезда господ. Все вещи и одежда оставались нетронутыми; очевидно, супруги скрылись вследствие какой-то таинственной причины, не взяв с собою ровно ничего на дорогу. Не ограничиваясь этими сведениями, полиция продолжала наводить различные справки в околодке. Но за неимением никаких дальнейших известий о исчезнувшей чете, поневоле пришлось сдать дело в архив, и с тех-то пор возникла дурная слава опустевшего Херн-Лоджа. Говорили, что по ночам там слышны стуки и крики, словом все, что обыкновенно говорится в таких случаях.

Выслушав рассказ сторожа, мы оба засмеялись и тут же окончательно порешили нанять хорошенький домик.

Переделки и поправки тянулись целые две недели, но наконец мы с восхищением водворились в новом жилище, где нас не замедлили навестить все наши друзья, интересовавшиеся нашим романическим гнездышком.

Любимейшим другом моим, а также моей жены, был Ральф Гэринг, самый веселый, добродушный и приветливый человек, которого я когда-либо встречал. Увы! с тех пор в нем произошла ужасная перемена, и едва ли он когда-нибудь станет прежним Ральфом. За приятеля он готов был в огонь и в воду; не колеблясь, отдал бы последний шиллинг бедняку; был способен хладнокровно убить врага и еще ни разу не влюблялся. Он уверял, что не терпит женщин, но обращался с прекрасным полом рыцарски-любезно, утверждая, что каждая женщина, с которою ему приходилось встречаться, составляет исключение среди недостойных дщерей Евы.

– Проповедуйте себе, что хотите, – говорила ему моя жена, – а вот как только вздумается какой-нибудь кокетке поймать вас, вы сложите оружие при первом же нападении!

Но под внешней беспечностью и легкомыслием он держался известных убеждении и так крепко, что ничто не могло поколебать их. Прибавив к этому молодость, красоту, изящную осанку и полное отсутствие как фатовства, так и неловкости, легко представить себе портрет моего друга.

Он явился к нам в Херн-Лодж немедленно после нашего переселения и, как это всегда бывало, после обеда вступил в ожесточенный спор с моею Эмили, очень любившей поддразнивать его. Особенно жарко спорили они о наследственности. Ральф был убежден в возможности посредством постепенного совершенствования поколений довести род человеческий до безукоризненной нравственности.

– Зачем позволять негодяям жениться? – говорил он. – От них непременно произойдет негодяй. Дитя четы воров будет вором, делайте что хотите. Отнимите его от родителей грудным младенцем, воспитайте в строжайшей нравственности, и в конце концов он все-таки что-нибудь да украдет. Если он журналист, то будет красть чужие идеи или украдет у своего ближнего возлюбленную или жену. Если он попадет в парламент, то станет пособлять облагороженному воровству в больших размерах, подавая голос за различные налоги, войны и тому подобное. Он не может изменить свою воровскую натуру. Печально, но справедливо. Но примитесь сочетать нравственных людей с негодяями, и вы увидите, что через несколько поколений негодяи выродятся в полупорядочных членов общества!

– Не совсем-то приятный опыт для нравственных людей! – заметила Эмили.

– Да, но это их гражданский долг. Теперь относительно умственных способностей. Мои отец и мать оба были умные; он изобретал всевозможные машины, не имевшие ни малейшего успеха, а она писала весьма недурные стихи, никогда не появлявшиеся в печати. Каков же результат? Подобно огню и воде, взаимно уничтожающим друг друга, оба они передали мне лишь свои отрицательные достоинства, и я вышел ни то, ни се. Нет, для пользы человечества, необходимо скрещивать крайности, тогда получится сначала средний человек, а в конце концов – совершенство! По этой-то причине я никогда не женюсь, миссис Уэльтер, чтобы вы ни пророчили мне! – весело заключил он.

– Посмотрим, – возразила Эмили, – когда вы влюбитесь, тогда другую песенку запоете и куда ваша теория денется!

Мы прожили в Херн-Лодже уже месяца два, а спокойствие наше ни разу не нарушалось ни привидениями, ни живыми людьми, хотя отдаленность нашей улицы от многолюдного квартала и уединенное положение дома сначала внушали нам некоторое опасение насчет грабителей. Жизнь наша текла мирно и однообразно; утром я отправлялся в контору, где служил, а Эмили хозяйничала и нянчилась с нашим первенцем. Иногда, если позволяли домашние дела и погода была хороша, она выходила ко мне навстречу, и мы вместе возвращались домой. Ральф очень часто гостил у нас, и для него была отведена особая комната. В одно из своих посещений, после обеда, когда жена вышла, а мы сидели с сигарами у камина, Ральф вдруг изумил меня вопросом:

– Знаете ли вы, что за вашим домом следят? – понизив голос, спросил он.

– Следят? Но кто же? – с недоумением спросил я.

– Красавица.

– Это, конечно, очень лестно для кого-нибудь из нас, – отвечал я, – но все-таки я вас не понимаю.

– Я не шучу, Джон, – продолжал Ральф, – я видел ее уже три или четыре раза бродящей около дома. У нее бледное, грустное лицо с огромными темно-синими глазами; она высока, стройна, но в довольно поношенном костюме. В первый раз, признаюсь, я принял ее присутствие здесь на свой счет, но потом убедился, что она не обращает на меня никакого внимания.

– Во всяком случае, я не льщу себя надеждой, что она влюбилась в меня, – сказал я, – и поэтому могу приписать эти встречи только случаю.

– Нет, она ходила тут с целью, – упорно стоял на своем Ральф. Появление жены на этот раз прервало наш разговор.

Несколько дней спустя жене понадобилось съездить в город за покупками, и она отправилась утром, вместе со мною, обещав вернуться к обеду гораздо раньше меня. Действительно, придя домой, я уже застал ее, и она тотчас начала рассказывать как, обремененная множеством свертков с покупками, она их разроняла, влезая в омнибус, и лишь благодаря помощи какой-то необычайно красивой девушки, также ехавшей в этом омнибусе, могла собрать и благополучно довезла домой свой багаж. Разговорившись с любезной незнакомкой, она узнала, что ее зовут мисс Артур, что она живет по соседству с нами и добывает себе средства уроками. Описание жены так подходило к описанию таинственной красавицы Ральфа, что я не сомневался в тожественности этих личностей, но не приписывая этому никакой важности, ничего не сказал жене о его встречах с девушкой. Однако скоро настала и моя очередь испытать некоторое приключение.

Однажды я работал у себя в кабинете поздно ночью. Кругом царила мертвая тишина. Далекий от всякого суеверного страха и весь погруженный в свои вычисления, я вдруг вздрогнул, явственно услыхав какое-то царапанье внизу под моим окном. Я прислушался; звук не прекращался. Осторожно подкравшись к окну, я тихо поднял его и заглянул вниз; но в тот же момент раздался такой дикий, нечеловеческий крик, что я невольно отскочил в средину комнаты. Вслед за криком послышались поспешные шаги убегавших людей. Опомнившись, я схватил мою толстую палку и со свечой отправился в нижний этаж. От быстроты моего бега свеча потухла, но я знал дорогу и ощупью обошел все комнаты; все было пусто и тихо. Спальни Эмили и прислуг выходили на другую сторону дома, и, к счастью, крик не разбудил никого. Почти сомневаясь в действительности слышанного мною крика и шагов, я уже намеревался вернуться в кабинет, когда вспомнил, что не осмотрел еще длинного заднего коридора, в который отворялись комнаты дворецкого и кладовая. В конце коридора было окно с крепкой чугунной решеткой, не имевшее ставня. Я часто думал, что ставень необходим здесь, но все как-то забывал велеть сделать его. Войдя в коридор, я почувствовал дуновение холодного ветра, и в ту же минуту около самого окна вспыхнула спичка. Я затаил дыхание и прижался к стене. Слабый свет спички озарил лицо и отчасти фигуру женщины, державшей в руке какую-то бумажку, которую она, очевидно, внимательно изучала. Неосторожным движением я слегка зашумел; спичка потухла, послышался быстрый шорох платья, потом все стихло. Добравшись в кладовую, я нашел там свечку и спички и, с огнем подойдя к окну коридора, увидал крепкую решетку распиленной и отогнутой наружу, а на полу два вовсе не соответствующие предмета: стамеску и женскую лайковую перчатку.

С трудом разбудил я своего дворецкого, и мы вместе отправились на дальнейшие расследования в нижнем этаже. Но здесь никого не было. Забаррикадировав, насколько возможно, окно коридора и убедившись, что в доме нет злоумышленников, я отпустил трусливого Джинса и сам пошел спать. Утром я все рассказал Ральфу, под печатью строжайшей тайны, так как вовсе не желал тревожить жену рассказом о происшествии, и мы тщательно осмотрели почву под окном. Земля была мягкая, и на ней явственно отпечатались глубокие и перепутанные следы двух пар подбитых гвоздями сапог, между которыми не так определенно, но все-таки достаточно ясно видны были отпечатки маленькой женской ножки.

– Скажите на милость! Нынче уж и грабительские экспедиции не обходятся без женщин! – саркастически заметил Ральф.

После долгих совещаний с Ральфом и Джинсом относительно того, как на будущее время предохранить себя от подобных покушений, решено было, во-первых, приделать к окну крепкий ставень, а во-вторых, завести в доме чуткую собаку, и Ральф взялся доставить нам верного сторожа. Таким-то манером попал к нам красноглазый, короткохвостый фокстерьер Питер, сыгравший такую важную роль в последующих событиях. Когда, дня через два, Ральф явился с своим четвероногим спутником, жена моя сначала горячо восстала против него, страшась за чистоту своих новых ковров и мебели. Но сынишка наш решил дело в пользу Питера: увидав его, он в восхищении захлопал ручонками и непременно пожелал свести с собакой ближайшее знакомство. Признаюсь, несмотря на ручательство Ральфа за безукоризненную кротость Питера, приобретенного им от хорошего знакомого, я с трепетом смотрел, как малютка теребил пса за уши и тыкал ему пальцами в красные глаза. Но Питер действительно оказался вполне заслуживающим самой лестной рекомендации и с примерным терпением переносил свое испытание. Очень скоро он сделался любимым членом нашей семьи и особенным фаворитом Эмили, всегда бравшей его с собою гулять.

Однажды, по обыкновению, она отправилась с ним мили за две, с целью навестить знакомых. Вернувшись из конторы домой, я не нашел ее дома и, подождав довольно долго, начал уже серьезно тревожиться, когда она наконец явилась, печальная и озабоченная.

– Что случилось? – спросил я. – Не захворал ли наш мальчик?

– Питер пропал! – чуть не со слезами отвечала она.

– Каким образом?

– Отстал как-то и не вернулся ко мне. Я уже была в трех полицейских участках с объявлением о пропаже. Но мне сдается, что его просто украли и мы больше не увидим его.

– Я телеграфирую Ральфу, он выдумает, как помочь беде, – сказал я ей в утешение, и она действительно повеселела, хотя заметила, что в этом случае вряд ли можно рассчитывать на его помощь.

Я послал Ральфу депешу, и он приехал на другой же день.

– Я думаю, что он погуляет на свободе и вернется сам, – сказал он, услыхав о пропаже. – Питер не таковский, чтобы дать украсть себя: он слишком смышлен. Просто ему захотелось постранствовать, и когда он наголодается порядком, то прибежит и начнет лаять у подъезда.

Только что успел он произнести эти слова, как раздался звонок.

– По-вашему, может быть, это Питер звонит! – с горечью заметила ему Эмили, раздосадованная тем, что он не мог дать никакого существенного совета.

– Может быть, – невозмутимо отвечал он, – на свете все возможно!

Между тем дворецкий отворил дверь, в прихожей послышались голоса, и в столовую к нам медленно вошел Питер. Сначала он прямо направился к тому месту, где обыкновенно стоял его обед, и усердно обнюхал ковер. Потом уже он обратил внимание на нас, нерешительно помахивая обрубленным хвостом и очевидно не зная, кого первого осчастливить своим приветствием. Приметив гневную позицию Эмили и ловко избегнув энергичного толчка моим сапогом, беглец избрал своим убежищем Ральфа и с быстротою молнии вспрыгнул к нему на колени, обдав одежду этого джентльмена жидкою грязью, обильно текшей с его шерсти.

Ральф также мгновенно отправил Питера кубарем на средину комнаты с прибавлением не очень-то изящного восклицания, и тогда только заметили мы стоявшего на пороге дворецкого.

– Лэди, что привела собаку, в прихожей, – доложил он.

– Боже мой! – воскликнула Эмили. – Какие же мы невежи! Зачем вы раньше не сказали этого, Джинс?

– Я не мог, сударыня, вы все были так заняты собакой.

– Какая это леди, Джинс? – спросил я.

– Молодая, сэр!

– Просите ее сюда, скорее! – приказала Эмили.

Джинс ввел посетительницу. Я сидел боком к двери и прежде чем увидать вошедшую, увидал лицо Ральфа, перемена которого поразила меня так, что я быстро обернулся.

Пред нами стояла высокая, стройная красавица, с чудными, глубокими главами и непринужденной, благородной осанкой. Все это вовсе не объясняло, почему физиономия Ральфа выразила такое изумление, восхищение и вместе беспокойство.

– Мы крайне обязаны вам, – начала было церемонно Эмили, но внезапно остановилась. – Как, это вы, мисс Артур? Вот уже второй раз вы оказываете мне услугу! – радушно воскликнула она, подходя к гостье с протянутой рукою.

Пока они обменивались приветствиями, Ральф шепнул мне:

– Это та самая девушка, которая бродит вокруг дома!

Я внимательнее начал глядеть на нее.

– Очень счастливо случилось, – низким, мелодичным голосом объясняла она моей жене, – что я замешкалась и возвращалась домой гораздо позже обыкновенного. Проходя мимо освещенной таверны, я приметила на улице собаку, которую несколько раз видела с вами. К счастью, у меня было несколько бисквитов в кармане, я приманила ее и поймала. Остальное уже было не трудно сделать, – с улыбкой докончила она, гладя ласкавшегося к ней Питера. – Теперь же позвольте проститься с вами, мне пора домой.

– Нет, нет! Останьтесь ужинать с нами или, по крайней мере, выпейте хоть чашку чаю. А потом мы вас отправим домой в экипаже, – говорила Эмили, редко обращавшаяся так сердечно с кем бы то ни было из своих знакомых. – Уже совсем темно, и вам не годится идти пешком, мисс Артур!

– Быть может, мисс Артур боится темноты так же мало, как собак, – с довольно неприличной резкостью и сарказмом заметил Ральф. Она быстро взглянула ему прямо в глаза.

– Это правда, я не боюсь ни того, ни другого, – спокойно отвечала она. – Но чашку чая я выпью с удовольствием; благодарю за предложение, миссис Уэльтер.

Чай был подан, и между Эмили и мисс Артур не прерывалась самая оживленная беседа. Я видел, что жена моя очарована своею новой знакомой и, признаюсь, разделял ее восхищение. Трудно было представить себе что-нибудь прелестнее ее слегка грустного лица и звучного голоса. Просидев с полчаса, мисс Артур пожала руку Эмили, простилась с нами царственным наклонением головы и удалилась.

– Какая жалость, что она бедна и что ей приходится учить ребят французским спряжениям и тому подобной тоске, – заметила моя жена.

– Вы полагаете, что она больше годится в учительницы для взрослых? – едко отозвался Ральф. – И почему вы знаете, что это единственный способ, которым она существует?

– Чего вы злитесь, Ральф? – спросил я, удивленный резкостью этого всегда добродушного малого.

– Я всегда злюсь, когда друзья мои поступают необдуманно, – отвечал он.

– А что же сделали необдуманного ваши друзья, смею спросить? – сказала Эмили.

– Не все то золото, что блестит, – пословицей отвечал Ральф.

– Ну, если эта бедняжка не чистое золото, то я… я готова съесть мою новую шляпку! – горячо заступилась она.

– Не давайте таких опрометчивых обетов, – рассмеявшись, возразил он. – Плохо вам пришлось бы от такого кушанья!

Позже я спросил его о причине ожесточения против особы, которую он вовсе не знал.

– Говорю вам, Джон, что она следила за мною несколько раз и, наверное, также выследила вашу жену и воспользовалась первым предлогом, чтобы познакомиться с нею…

– Но ведь не предполагаете же вы, что она нарочно украла Питера для того, чтобы привести его к нам?

– Ничего я не предполагаю. Предоставляю вывод заключений вашему здравому смыслу. Вы и прислугу не наймете без предварительных справок. А тут вдруг первая встречная становится подругой вашей жены, ни с того, ни с сего! Надо бы побольше осторожности!

– Но похожа ли она на шпионку или вообще на злоумышленницу, Ральф? К тому же, кому нужно шпионить за нами?

– Она красавица! – медленно произнес Ральф, закрывая глаза и выпуская густой клуб дыма. – Такой красавицы я еще не видывал! Но зачем-то ей нужно втеретъся в ваш дом, и она достигла этого очень ловко!

Никакие доводы не могли разуверить в этом Ральфа.

Несколько дней спустя жена моя отправилась с визитом к мисс Артур. Она узнала, что девушка по утрам дает несколько уроков по соседству, потом возвращается на час домой и затем уже отправляется заниматься в город. Раз-читав так, чтобы застать мисс Артур именно в этот свободный час, Эмили поспешила добраться до ее квартиры в Омига-стрит и, конечно, добралась так рано, что ей пришлось подождать одной в приемной. С свойственною женщинам любознательностью, Эмили во всех подробностях изучила бедную обстановку девушки и, как после она рассказывала мне, заметила на письменном столе листок бумаги с каким-то планом. Она не обратила бы на него особенного внимания, если бы ее не поразила надпись в уголке листа. Хотя перечеркнутая, так что едва возможно было разобрать буквы, но она показалась Эмили очень похожей на Херн-Лодж. Когда вернулась мисс Артур, жена между прочим спросила ее, не занимается ли она архитектурой, причем девушка видимо смутилась, но отвечала отрицательно. Я посмеялся над этими наблюдениями жены и назвал их фантазиями, так что наконец и она сама поверила, что все это просто ей померещилось. Увы! последствия показали, насколько я заблуждался. Мелочное обстоятельство это, однако, вовсе не уменьшило симпатии моей жены к мисс Артур и не прошло двух месяцев, как они настолько подружились, что Эмили предложила девушке переехать к нам. Сначала мисс Артур наотрез отказалась, ссылаясь на кратковременность их знакомства и на то, что всем нам совершенно неизвестна ее предшествовавшая жизнь и обстоятельства. Эмили с благородным негодованием отвечала, что убеждена в ее нравственном совершенстве и что со временем надеется заслужить ее полное доверие, а пока не желает расспрашивать ее ни о чем. Тогда мисс Артур заявила, что боится сделать неприятность мне своим водворением в нашем семейном кружке. К сожалению, я должен сознаться, что это возражение было тотчас же опровергнуто Эмили весьма бесцеремонным способом: она дала девушке понять, что в Херн-Лодже воля хозяйки значит гораздо больше воли хозяина. Конечно, передавая мне об этом, она облекла свой ответ в иную, более лестную для меня форму, но меня не проведешь. Как бы то ни было, результатом было переселение к нам мисс Артур с ее скромными пожитками. Мне очень хотелось предварительно обсудить этот вопрос с Ральфом, но, на беду, он в это время уезжал месяца на два, а письменные переговоры совсем иное дело, чем личные. Так без его ведома мисс Артур внедрилась в нашем укромном уголке и быстро превратилась в дорогого члена нашей семьи. По вечерам, сидя у камина с книгою или за газетой, в обществе работающих и тихо болтающих между собою Эмили и мисс Артур, я начал постигать всю прелесть магометанства, допускающего многоженство, и высказал однажды эту идею Эмили, к ее безграничному негодованию. Но она была слишком уверена в своем старом Джоне для того, чтобы возревновать к своему новому другу.

Как описать Энид Артур? Это был ангел, воплотившийся в образе двадцатидвухлетней девушки, сошедший на землю для того, чтобы вязать чулки, играть в шахматы или в вист с болваном, очаровательно лукаво шутить и поддразнивать вас, когда вы в шутливом настроении, и умно трактовать о серьезных предметах, когда вы расположены философствовать. Она очаровала весь дом, начиная с Эмили и кончая Питером. Прислуга была от нее без ума. Две недели спустя после ее водворения я уже называл ее Энид, а еще через неделю вместе с женою горячо уговаривал ее отказаться от представлявшегося ей места гувернантки и остаться у нас. Среди этой горячки увлечения я получил от Ральфа письмо, в котором он извещал о своем возвращении и о намерении провести в Херн-Лодже несколько недель. Обрадовавшись предлогу самому отдохнуть от усиленных занятий, я взял отпуск из конторы и уведомил Ральфа, что комната его готова и что мы ждем его.

Я сообщил об этом жене после обеда, когда она играла в вист с Энид, и мне показалось, что девушка покраснела при моих словах. Это подало мне повод к некоторым размышлениям, и вечером, куря последнюю трубку перед сном, я мысленно уже видел красивую, счастливую парочку супругов – Ральфа и Энид, по-моему, совершенно подходивших друг к другу. Занятый матримониальными планами, я курил и самодовольно улыбался, как вдруг на лестнице возле моего кабинета раздались тихие шаги. Да. Вот скрипнула третья ступенька снизу: она всегда скрипит. Кто-то сходил вниз. Я сидел неподвижно, напряженно прислушиваясь. Около моей двери шаги остановились, потом снова раздались дальше. Бесшумно вышел я из кабинета и последовал за ними. Неужели наконец мне удастся разоблачить тайну Херн-Лоджа, однажды уже ускользнувшую от меня?

Я шел без свечи, по звуку шагов впереди меня направлявшихся по коридору, в конце которого было окно, в памятную для меня ночь сломанное убежавшими ворами, но давно уже починенное и запиравшееся на ночь внутренним ставнем. Сердце мое замерло, когда я увидал, что у этого окна снова вспыхнула спичка, и зажженная свеча в знакомом мне подсвечнике осветила фигуру рассматривавшей бумажку. Энид Артур! Все предостережения Ральфа мгновенно припомнились мне, и, не заботясь о последствиях моего поступка, я быстро бросился к девушке.

К моему изумлению, мисс Артур не тронулась с места, но продолжала стоять по-прежнему, с бумажкой в руке. Потом, спрятав ее на груди, она медленно пошла мне навстречу. Я остановился как окаменелый, пораженный ее странной, твердой, словно застывшей, походкой и широко открытыми, но точно ничего не видевшими глазами. Не замечая меня, она механически двигалась вперед, к двери и по лестнице. Я услыхал, как отворилась и затворилась дверь ее комнаты, и вернулся к себе в полнейшем недоумении.

Я накрыл ее на том же самом месте и в том же положении, как и в ту ночь: у окна, склоненную над бумажкой! Но очевидно, сегодня она странствовала в припадке сомнамбулизма. А тогда? Неужели она спящая пришла из своей квартиры в Омига-Стрит? И каким образом проникла она в дом? Я вспомнил женские следы среди грубых мужских следов, потерянную перчатку, пронзительный крик и совершенно запутался в лабиринте догадок и предположений. На следующий день приехал Ральф Гэринг, и, воспользовавшись первым удобным случаем, я рассказал ему о виденном мною прошлою ночью. Выслушав меня, он сделался очень серьезен.

– Вы уверены, что она ходила во сне? – спросил он.

– Совершенно уверен. Я нашумел довольно, приближаясь к ней, а она даже не сморгнула, точно тут никого не было.

– Мы должны незаметно наблюдать за нею и подмечать решительно все, – сказал он. – Только осторожно, чтобы она ничего не подозревала. Знаете ведь, иногда ничтожные мелочи наводят на важные открытия. Впрочем, кроме того, я намерен сторожить ее ночью.

– Вы с ума сошли, Ральф! Что у вас за идеи! Она просто лунатик, а вы делаете из этого целую трагедию!

– Тем лучше, если не окажется никакой трагедии. Ведь вы разрешаете мне караулить сегодня в нижнем коридоре?

– Делайте, что хотите, все это одни фантазии, милейший, – смеясь, отвечал я.

Но очевидно, Ральф принял ночной эпизод очень близко к сердцу, так как весь день был сам не свой и неоднократно возвращался к этому предмету.

– Меня так тревожит это, Джон, – говорил он, – что выразить не умею. Можете называть меня дураком, но ведь я готов боготворить эту девушку. Она кажется олицетворением невинности, искренности и чистоты! И при этом что за красавица! Я должен разрешить мои страшные сомнения, хотя в то же время чувствую, что если они подтвердятся, я буду несчастнейший человек в мире. Но все-таки я должен узнать правду. Рассудок мой твердит, что она воплощение обмана и лжи, а сердце мучительно возмущается против этого.

– Она прекраснейшее, добрейшее создание, – с жаром воскликнул я, – и вы можете подозревать в преступности лорда-мэра так же мало, как ее.

– Надеюсь, надеюсь. Но все-таки буду наблюдать за нею.

Вечером, когда все разошлись спать, Ральф, запасшись потайным фонарем и револьвером, потихоньку засел за выступ глубокой двери, ведшей из коридора в погреб, где я держал вино. Промерзнув всю ночь в своей неудобной засаде, он никого и ничего не видал, но утром сообщил мне о своем твердом намерении караулить и на следующую ночь, основательно выспавшись днем. Я пожал плечами и предоставил ему дурачиться сколько угодно.

В этот день мы всей компанией отправились после завтрака в Кенсингтонский музей, к великой радости Энид, восхищавшейся всем как ребенок и засыпавшей нас вопросами, на которые Ральф умел отвечать с неменьшим оживлением.

Я видел, что он с каждой минутой все больше поддается очарованию умной, прелестной девушки и что ее личико также утрачивает понемногу всегда присущее ей выражение тайной грусти. Насмотревшись досыта всевозможных произведений искусства, мы устали, проголодались и, зайдя в ближайший ресторан, потребовали легкий обед, прошедший в веселых шутках и болтовне. Чтобы удобнее было кушать, Энид сняла перчатки, с свойственной ей аккуратностью свернула их, так что изнанка оказалась наружу и положила возле себя на стол. Рассказывавший какую-то уморительную историю Ральф машинально взглянул на свернутые перчатки и вдруг умолк, смешался и лишь с трудом окончил свой рассказ. Мы все с удивлением посмотрели на него, гармония нашего пикника сразу разрушилась, и мы уже без прежней веселости вернулись домой.