355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Уильям Хорвуд » Ивы зимой » Текст книги (страница 5)
Ивы зимой
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 21:09

Текст книги "Ивы зимой"


Автор книги: Уильям Хорвуд


Жанр:

   

Сказки


сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

– И все за мой счет, – буркнул он себе под нос. – В прямом и переносном смысле. Мой аэроплан, мой пилот, моя лужайка-аэродром. Это мой шанс, наконец!

Нет, Тоуд не был бы Toy дом, не разработай он мгновенно план контрнаступления, чтобы вернуть шанс, поймать ускользающую на глазах славу. Он тотчас же живо заинтересовался всем происходящим и, пока все вокруг готовились к полету, обсуждая, где логичнее всего вести поиски, стал все громче и громче бубнить что-то вроде: «Бедняга Крот!», или: «Ну почему это случилось с ним, а не со мной?», или же: «Мы должны сделать все, что в наших силах».

Вдруг с криком «Как же я раньше об этом не подумал!» он бросился к парадной лестнице Тоуд-Холла, вбежал в дом, вызвал одного из слуг, дал ему какие-то распоряжения и бросился назад.

Тоуд, проникшийся великодушием и заботой? Легко сдавшийся, быстро убежденный, раскаявшийся Тоуд? Неужели это на самом деле он?

Разумеется нет. И Рэт с Барсуком вполне могли бы понять это, если бы не были так измотаны поисками и измучены горем. Кроме того, их всецело поглотило обсуждение маршрута предстоящего полета, иначе они непременно заметили бы, что здесь что-то не так. И очень даже не так.

– Друзья мои! – обратился к ним Тоуд – воплощенная забота и сострадание.

Да, будь Барсук не так занят, а Рэт не так озабочен примеркой парашюта, они смогли бы разглядеть под простоватой маской Тоуда его коварное лицо.

Тоуд же продолжил свою речь:

– Я, конечно, виноват, что не сразу проникся всей серьезностью момента, но надеюсь искупить свою вину. Время не терпит, но тем не менее полет —. это тяжелая работа на ледяном ветру. Надеюсь, вы не станете возражать, если наш уважаемый пилот-механик перехватит чего-нибудь и выпьет горячего чайку перед тем, как вновь вознестись к небесам. Я уже все приготовил. Прошу. Прямо здесь, в гостиной. Все готово и накрыто.

Пилот толком не успел понять, в чем дело, а Тоуд уже тащил его за собой по ступеням Тоуд-Холла.

Прошло некоторое время, и Рэт сказал:

– Что-то они там засиделись. Могли бы и поскорее.

Словно услышав это, Тоуд высунулся из окна и крикнул:

– Он допивает чай, Рэтти. Зайди и ты ненадолго. Пилот говорит, что и тебе не мешало бы подкрепиться, а он пока расскажет тебе, что нужно делать в самолете.

– Некогда сейчас чаи распивать, – буркнул Рэт. – Слушай, Барсук, сходи ты к ним, разберись, в чем дело. Сдается мне, что Тоуд держит там бедного парня, забивая ему голову героическими легендами о собственной персоне или потчуя галереей портретов своих предков и родственников.

– Сейчас выясним, – кивнул Барсук.

– Ребята, идите сюда оба! – не унимался Тоуд. – Барсук, ты ведь тоже продрог. Что? Пилот? Он уже идет. Сейчас-сейчас.

Барсук поднялся по лестнице и скрылся за дверью, а Рэт, оставшись один, стал забираться в кабину на пассажирское место, что оказалось нелегким делом, учитывая все снаряжение, нацепленное на Рэта, начиная со шлема и кончая парашютом. Усевшись и переведя дух, Рэт нетерпеливо посмотрел на двери Тоуд-Холла.

– Ну где вы там? – крикнул он.

– Уже идет, – донесся из окна голос Тоуда. – Сейчас, сейчас…

Затем – снова тот же голос:

– Удачи вам, сэр. Преклоняюсь перед вашим мужеством.

Эх, если бы в тот самый миг Рэт не стал устраиваться поудобнее, разбираясь с подушками и ремнями! Если бы он только посмотрел в ту сторону, откуда должен был появиться пилот! Он бы не мог не увидеть тогда мистера Тоуда, облаченного в летную амуницию пилота, раздувающегося от гордости за победу, одержанную над беднягой пилотом в борьбе за снаряжение и право управления самолетом.

Если бы он просто повнимательнее присмотрелся к Тоуду, замаскировавшемуся под пилота, скатывающемуся по лестнице с парашютом на животе, подбадривающему самого себя криками: «Удачи тебе, старина! Удачи! Мы с Барсуком воздаем вам честь, наши храбрецы! Правда, Барсук?»

Барсук и в самом деле ничего не имел бы против чествования храбрецов, не запри его Тоуд в курительной комнате, захлопнув дверь, – уже после того, как ему удалось связать пилота и стащить с него все летное снаряжение. А теперь Барсук лишь яростно рычал и ругался, но, увы, его крики не были услышаны Рэтом, так как окна курительной комнаты выходили на другую сторону.

– Ха-ха! – радостно вопил Тоуд, подбегая к аэроплану, и прежде, чем Рэт успел поинтересоваться у якобы пилота, почему тот вдруг так резко переменился, став толще, приземистее и меньше ростом, было уже поздно!

Не тратя лишних слов и не устраивая бесполезных дискуссий, Тоуд влез в кресло пилота и включил зажигание.

– Хо-хо! – продолжал завывать Тоуд, когда мотор заревел и послушная движению штурвала машина покатилась вперед.

– Хе-хе! – не унимался Тоуд, разгоняя самолетик по взлетной полосе, начерченной на лужайке.

– Это же так легко! – вопил он во весь голос. – Это легко и просто! Это здорово и весело! Раз – и готово!

И даже сейчас, прикинув, что к чему, Рэт мог бы отстегнуться и спрыгнуть с разбегающегося и трясущегося на кочках, но все еще не взлетевшего аэроплана, движимого неуверенными и бестолковыми командами Тоуда.

Но Рэт не сделал этого. Его, впрочем, несколько удивила резкость старта и неравномерность разгона. Потом он изрядно встревожился, видя, как неумолимо надвигаются прибрежные ивы, а самолет и не думает взлетать. Наконец, в последнюю секунду подпрыгнув на какой-то изрядной кочке, машина вздрогнула и устремилась в небо, припадая на одно крыло. Казалось, что взлет произошел скорее по собственной воле железной птицы, чем от умелого управления пилота.

А затем – затем они полетели вверх и вдаль, ввинчиваясь и врезаясь в небесную гладь. Тоуд в диком восторге даже вскочил на сиденье, обернулся и приветливо помахал обмершему от ужаса Рэту.

– Я лечу! – орал Тоуд себе, пассажиру и всему миру. – Я могу! Я умею! Я буду летать!

V ЗЕМЛЯ!

Если в голове Тоуда и были какие-то мысли об авиационной разведке местонахождения Крота, то они улетучились в тот самый миг, когда самолет оторвался от земли. Но даже в этом случае, веди он машину ровно и прямо, Рэт сумел бы осмотреть хотя бы часть намеченной территории. Но Тоуду было не до того. В его неумелых руках аэроплан словно ожил и проявил при этом весьма своенравный характер. Тоуд, одной лапой держа штурвал, а другой, чтобы не вывалиться, цепляясь за спинку сиденья, выделывал такие акробатические этюды, что стало ясно: он не только забыл о цели полета, но и явно перестал обращать внимание на безопасность – как свою, так и пассажира.

Взлет оказался настолько стремительным, а подъем – крутым, что Рэт от неожиданности сполз было на дно кабины, но, собравшись с духом, вскарабкался-таки снова на сиденье, впившись передними лапами в деревянную обшивку фюзеляжа.

– Тоуд! Мерзкий и противный Тоуд! Немедленно прекрати! – пытался докричаться до горе-летчика Рэт.

Но все крики и команды были безрезультатны. Казалось, уже ничто не сможет спасти обоих аэронавтов от страшных последствий безумного тщеславия Тоуда. Хуже всего было то, что на каждый победный вопль Тоуда машина отвечала резким покачиванием или очередным рывком. Так продолжался этот безумный подъем, но стоило Рэту хоть чуть-чуть приноровиться к тряске и оглядеться вокруг со своего места, как самолет, клюнув носом, вдруг резко пошел вниз, едва не выбросив из своего чрева пассажира.

– Тоуд! – взвыл Рэт и попытался утихомирить разбушевавшегося лихача, вдавив в пилотское сиденье, для чего пришлось изо всех сил схватить его за плечи и покрепче нажать. В результате траектория полета изменилась – резко и неожиданно. Самолет накренился, и Рэт увидел, что земля, река, ивы и Тоуд-Холл очутились не внизу, а где-то сбоку.

– Тоуд, немедленно сажай свою штуковину! – потребовал Рэт,

– Не хочу, не буду, не… я не знаю как! – Похоже, трагический смысл этих слов не в полной мере дошел до возбужденного полетом мозга Тоуда.

– Тогда хоть…

Рэт собирался сказать Тоуду, чтобы тот пристегнул вытяжную стропу парашюта, которая бесцельно моталась на ветру, но сообразил, что его собственный парашют также не обеспечен аварийной страховкой. Трезво и практично действующий в критических ситуациях, Рэт и на сей раз поступил решительно и логично: осмотревшись, он поскорее пристегнул стропу тоудовского парашюта к показавшемуся ему подходящим крючку на фюзеляже, а затем проделал то же самое со своим. Тоуд даже не заметил заботливых стараний друга, так он был увлечен своим полноценным, деятельным существованием в волшебном мире на границе небесной глади и земной тверди.

Самолет то проваливался, то планировал над Тоуд-Холлом, то опускался к самой земле, то вновь взмывал ввысь. Сам ли летательный аппарат тренировал свои способности к высшему пилотажу, или он подчинялся управлению Тоуда – сказать невозможно.

Время от времени под крыльями на несколько секунд показывалась лужайка Тоуд-Холла с посадочной полосой, но успеть приземлиться за эти краткие мгновения нечего было и думать. Оставалось лишь надеяться на чудо, которое теперь только и могло опустить самолет на землю, не разбив его вдребезги.

Так думал Рэт до тех пор, пока не произошло нечто совсем из ряда вон выходящее: на очередном подъеме мотор самолета вдруг как-то странно зачихал – и заглох! Только что мир был наполнен мощным ревом и грохотом, и вдруг – тишина, нарушаемая лишь самым безнадежно-зловещим звуком, который когда-либо доводилось слышать Рэту: это свистел и завывал ветер в рулях и проволочных растяжках крыльев и ему аккомпанировало мерное бормотание пропеллера, вращающегося под напором встречного воздуха.

Прежде чем Рэт успел что-нибудь сказать или даже подумать о том, что можно было бы сказать в такой безнадежной ситуации, мир вдруг резко завалился набок, а затем и вовсе перевернулся вверх ногами. Для Рэта это событие ознаменовалось тем, что он вдруг оказался вне самолета, более того – в свободном полете сквозь толщу холодного зимнего воздуха.

– Ой! – все, что успел сказать Рэт, прежде чем перевернутый аэроплан с неизвестно как удержавшимся в нем и невероятно забавно при этом выглядевшим Тоудом швырнуло куда-то в сторону, прочь из поля зрения Водяной Крысы.

Ревущий в ушах Рэта ветер перевернул его, и глазам Водяной Крысы предстал, словно во сне, знакомый пейзаж, но с высоты птичьего полета. Там, далеко внизу, была земля, поля и рощи, там петляла река, которую он так любил, особенно вон тот ее кусочек.

Он тотчас же узнал все: вот мост, вот усадьба Тоуда – замок кажется большим даже с такой высоты, вот опушка Дремучего Леса, вот Кротовый тупик с домом Крота, вот заливные луга, вот снова река, сверкающая в лучах зимнего солнца. А на реке…

– А вон и моя лодка – плывет себе по реке, – сообщил он сам себе, словно наблюдения в полете с неба на землю были для него привычным делом.

Больше всего его сейчас озаботила судьба лодки – его любимой, верной и надежной подруги. Между прочим, вспомнил Рэт, именно Тоуд виноват в этой неприятности. Именно задумавшись о странном грохоте, доносившемся из его поместья, Рэт забыл привязать ее и теперь наблюдал, как она проворно движется вниз по течению.

– Проклятие! – в сердцах воскликнул Рэт, поняв, какая судьба ждет его суденышко в самое ближайшее время: сверху было отлично видно, что болтающаяся и вертящаяся на воде лодка неумолимо приближается к острову и вскоре минует его с одной или с другой стороны. А за островом оставалось рукой подать до плотины, где лодке будет суждено разбиться вдребезги.

Сюрпризы следовали один за другим: в какую-то секунду Рэт вдруг осознал, что вот уже некоторое время к свисту ветра в ушах примешивается другой звук – очень знакомый. Рэт прислушался – сомнений быть не могло. Оглянувшись, он увидел подтверждение тому, о чем докладывали уши: самолет каким-то образом выровнялся в воздухе, и неким чудом вновь заурчал, зарокотал его мотор.

Сам Тоуд по-прежнему находился в кабине – что немало удивило Рэта. Сделав над ним пару кругов, аэроплан вновь закачался и, виляя, унесся куда-то прочь, быстро скрывшись из виду.

Рэту показалось, что все это тянется уже довольно долго, и он стал прикидывать, многим ли отличается парение в воздухе от плавания под водой. Он даже попытался проделать несколько энергичных гребков передними и задними лапами, чтобы оценить результат. Его ли стараниями или потоками ветра, но направление падения чуть-чуть изменилось, чего, впрочем, оказалось достаточно, чтобы вскоре под Рэтом очутились не знакомые до мелочей пейзажи, а места, о которых он знал только понаслышке. Вот промелькнул большим черным пятном край Дремучего Леса, а за ним показались такие далекие уголки Белого Света, о которых Рэту было известно только их название: Дальние Края.

Впрочем, оказалось, что падает-то он почти прямо и изменения в панораме происходят лишь под действием раскачивающих его, как маятник, воздушных потоков. Вот внизу снова мелькнула плотина и стремительно приближающаяся к ней лодка, а вот перед глазами вновь замелькали пейзажи из совсем другой, незнакомой жизни: шоссе, деревни, железные дороги, край города, дымящие трубы и – люди.

Еще один порыв ветра – и вновь перед глазами Рэта оказалась родная река, его собственный дом на берегу, мост, Тоуд-Холл, а за ним – снова далеко-далеко Дальние Края, залитые зимним солнцем, места, о которых Рэт столько слышал и частенько пытался себе их представить. И вот – странные, но реальные – они предстали перед его взором.

От увиденного у Рэта перехватило дыхание. Река, его знакомая Река, извиваясь, утекала туда, в Дальние Края… То есть нет, вытекала оттуда. Петляя, она становилась там все уже и незаметнее. Где-то она пробивала себе путь среди не по-зимнему зеленых лугов, где-то – среди каменных круч, теряясь там, где ослепительно сверкали на солнце заснеженные вершины гор… Да, это были горы! Самые настоящие горы!

– Вот это да! – прошептал Рэт, никогда прежде не видавший ничего подобного. – Ничего себе!

Но тут мир словно спохватился, что показывает слишком многое не тому, кому нужно. За спиной Рэта послышалось какое-то шуршание, затем мощный хлопок, и вдруг резкий рывок словно подбросил его куда-то вверх. Рэт попытался разобраться, в чем тут дело, и ему стало не до созерцания пейзажей Дальних Краев. Когда же все выяснилось, оказалось, что смотреть уже не на что да и некогда.

Шуршание, хлопок и рывок за спиной Рэта сопровождали раскрытие парашюта, страховочную стропу которого он так предусмотрительно закрепил на фюзеляже самолета. Получив в свое распоряжение огромный парус, ветер стал мотать Водяную Крысу вместе с парашютом из стороны в сторону. Затем мощный поток подхватил Рэта и понес над приближающимися с огромной быстротой деревьями к дальнему концу Дремучего Леса.

– Ну и дела! – присвистнул Рэт. – Главное – не забыть, в какой стороне река. Тогда не заблудишься, – сказал он себе, видя, как река стремительно уносится куда-то в сторону.

А затем, вслед за последним порывом ветра, чуть приподнявшим парашют, последовало шумно-больно-ветвисто-шипасто-царапаюшееся и весьма болезненное приземление на дальней опушке Дремучего Леса.

* * *

А тем временем далекие, пронзительные призывные голоса (слишком слабые, чтобы называться криками) наконец сумели-таки вырвать Крота из того странного, таинственного, наполненного тенями и шорохами мира, в котором он пребывал уже некоторое время. Открыв глаза, Крот увидел, что мир, в который он вернулся, состоит из неба – холодного, серого, пасмурного неба.

Какие-то смутные воспоминания ожили в его голове. В этих видениях обнаружилась парившая в этом самом небе большая угловатая птица, громоподобный шум крыльев которой и растормошил его почти уснувшее сознание. Впрочем, окончательно пробудили Крота голоса, выкрикивавшие его имя.

Где он сейчас находился, он и понятия не имел. Честно говоря, он испытывал серьезные сомнения в том, есть ли в этом мире что-то кроме неба – лес, река, трава, земля… Впрочем, там, где он побывал до того, все было совсем незнакомо и странно.

Закрыв глаза, Крот попытался вспомнить, как было там, но если не считать неясных, туманных видений, единственное, что более или менее четко отложилось в его памяти, – это заботливые руки… или не руки? – большие и сильные, которые подняли его наверх из глубокого, ледяного подводного мира зимней реки, куда его занесло по собственной неосторожности. Затем эти руки бережно перенесли его в этот мир, где было небо, и положили на мягкую… да, землю! – пахнущую травой и палой листвой. Вот и все, что удалось воскресить в памяти Кроту, да и эти образы то и дело норовили исчезнуть, сбежать, скрыться где-то в глубине сознания.

– Крот! Кро-о-о-от! – резанули ему слух далекие голоса.

Но он вовсе не обрадовался, услышав их, ему совершенно не хотелось их слышать. Ему хотелось только одного – окунуться вновь в тот мир, где не было ничего, кроме пахнущей травой земли и теплых рук, которыми Некто…

Глаза его налились слезами. Он моргнул, чихнул – и расплакался. Расплакался потому, что просыпался и делал это совершенно не по своей воле, понимая, что, кем бы ни был тот Некто и куда бы ни забросила Крота судьба, больше им встретиться не удастся, по крайней мере так явно и открыто.

– Не хочу я… – прохныкал Крот.

– Крот! – чужие, резкие голоса слышались уже ближе.

Крот решил пошевелить пальцами задних лап, и они пошевелились! Потом он рискнул попробовать подвигать самими лапами – передними и задними. Они двигались! Пораскинув мозгами, Крот пришел к выводу, что это неспроста.

– Если они шевелятся, когда я хочу, значит, это мои лапы. А следовательно, я – это я. И скорее всего я живой!

Пошевелив напоследок носом, он снова открыл глаза. Небо потемнело, да и вообще становилось все холоднее.

– Крот!

Очередной возглас пробудил его окончательно. Он резко, рывком сел и тотчас же вновь повалился назад, в…

«…В траву! Трава, осока, камыши! Где-то рядом – вода. Ну и дела! – подумал Крот. – А мне-то, оказывается, изрядно плохо. Но ведь они зовут меня».

Двигаясь осторожнее, он снова привстал, на этот раз медленнее, и осмотрелся. Действительно, вокруг была трава, осока, камыши, а за ними – вода.

– Крот!

На этот раз голос вновь прозвучал откуда-то издалека.

– Это я! Я здесь! – крикнул Крот, но голос его настолько охрип и ослаб, что крика не получилось. Скорее сиплый шепот.

– Я здесь! Это я, Крот!

Бесполезно.

С трудом встав на ноги, он, пошатываясь, побрел сквозь камыши и вскоре оказался у реки. Река разлилась, вспучилась и мрачно-стремительно несла свои мутные воды мимо него. Откровенно говоря, никаких теплых чувств при виде этого потока он не испытал.

– Сюда, сюда, ребята! – послышалось на другом берегу.

Там в полумраке замелькали среди деревьев какие-то тени. Нет, не какие-то, а самые что ни на есть настоящие тени горностаев.

«Этого еще не хватало», – подумал Крот, откровенно недолюбливавший этих ребят. Впрочем, похоже, именно они выкрикивали на весь лес его имя.

«Барсук! – осенило Крота. – Это он организовал на поиски ласок и горностаев! Иначе с какой стати они повылезали бы из своих нор в чащах Дремучего Леса?»

Крот пробрался на выдававшийся в реку мысок и попытался привлечь к себе внимание тех, кто искал его.

– Эй, я здесь! Это я – Крот! Сюда!

Но голос, похоже, совсем изменил ему, потому что на другом берегу никто ничего не услышал. Помелькав среди прибрежных кустов, ласки и горностаи побежали за ивы вниз по течению.

– Я здесь… – уже скорее для себя повторил Крот и убедился в том, что – увы! – говорить он совсем разучился. То есть говорить-то он говорил, но только звука при этом почти не получалось.

Никогда за всю свою жизнь он не чувствовал себя таким больным, усталым, измученным и одиноким. Мир, который он покинул, был невыразимо приветлив и уютен. Мир, в который он вернулся, оказывается, совсем не ждал его.

– Кстати, хотелось бы знать, где именно я оказался, – обеспокоился Крот.

С этими словами он стал обшаривать окружающие камыши и изрядно промок, прежде чем вновь выбрался на относительно сухое место.

– Ой-ой-ой! – сокрушался он. – Я один, я покинут! Мне остается только вырыть нору в этой болотной жиже и спрятаться там до тех пор… пока…

От этих философствований он был вынужден отвлечься по весьма прозаической причине: к его ногам очень быстро и целеустремленно поднималась вода. Вскоре оказалось затопленным и то место, где Крот очнулся из забытья, а река все поднималась. Вынужденный искать место посуше, Крот поднялся вверх по прибрежному склону, пробрался через небольшую ивовую рощицу и… обнаружил, что за деревьями земля снова резко спускается все к той же холодной и все так же прибывающей воде.

«Я на острове, – сообразил Крот. – И здесь я буду вынужден остаться. По крайней мере на эту ночь».

Выбрав местечко на самой верхней точке острова, Крот наскоро соорудил себе более или менее приличное лежбище, сгреб под себя и на себя палую листву и сухую траву и стал готовиться ко сну.

Довелось ли ему снова встретиться с Кем-то, уже спасшим однажды его жизнь, удалось ли вновь побывать в том уютном и ласковом месте, где ему было так хорошо, где можно почувствовать себя не только самим собой, но и частью чего-то большего, неизмеримо большего, чем то, что можно себе вообразить, – этого Крот и сам не мог бы сказать наверняка, проснувшись на рассвете следующего дня от резких утиных криков. Вслед за птичьим гомоном в уши ему хлынул другой звук – далекий и тяжелый. Так реветь могла только падающая с высоты вода.

«Плотина… – отметил про себя Крот и вдруг спохватился: – А я-то – на острове! Ну и дела! Как же я отсюда выберусь?»

Он не вскочил и не забегал в панике по острову. Он даже не стал открывать глаза и продолжал уютно лежать в своей полуямке-полунорке. Он вел себя так, как и подобает тому, кто пережил катастрофу и знает, что все самое страшное уже позади, что хуже уже ничего не будет, а главное – что он уж как-нибудь сумеет найти выход из создавшегося положения.

Крот помнил, что его угораздило провалиться под лед, откуда он – сам или с Чьей-то помощью – сумел как-то выбраться. Теперь, оказавшись на острове, один, но живой и почти здоровый, он должен был придумать способ добраться до родных мест, до дома, до друзей. Он не забыл, что все началось с того, как он отправился на поиски Рэта и Выдры, попавших в какую-то переделку.

– Хорош помощничек, нечего сказать, – укорял себя он. – Я глупый и самонадеянный крот, возомнивший о себе слишком много. А теперь мало того, что им по-прежнему, может быть, нужна помощь, так ведь хуже всего то, что они наверняка с ног сбились, разыскивая меня. К тому же меня ищут… нет, наверное, на меня охотятся ласки и горностаи. Да, охотятся. Пожалуй, пора выбираться из этих мест, и поскорее.

С этой здравой мыслью Крот направился в обход своих новых владений. Здесь ему довелось побывать только однажды – давным-давно. Тогда пропавший Портли, которого разыскивали все друзья и приятели Выдры, почему-то оказался именно здесь, на острове, точно так же как сейчас здесь очутился Крот. Вообще-то звери старались пореже бывать в этом месте. Нет, острова никто не боялся, скорее наоборот: все испытывали к нему какое-то особое почтение и уважение, ощущая, что когда помощь бывает по-настоящему нужна, она приходит именно отсюда и именно здесь обитает тот Некто, кто в крайнем, порой самом отчаянном, случае спасает и выручает лесных жителей.

Остров, по правде говоря, изрядно уменьшился со вчерашнего вечера. Поднявшаяся река затопила немалую его часть, и прибрежные кочки превратились в россыпь крохотных островков. Летом среди этих кочек было так хорошо! Здесь жило множество насекомых, и воздух звенел от жужжания пчел, писка всякой мошкары и стрекота похожих на летающих дракончиков стрекоз.

Сейчас от этого рая не осталось и следа. Жалкие, полузатопленные островки, казалось, вот-вот смоет, проглотит мутная, быстро текущая река, которую никто, даже Рэт, не рискнул бы форсировать вплавь. Небо кое-где скрывали облака, кое-где виднелись голубые лоскутки. Иногда выглядывало солнце, чуть оживлявшее этот мрачный пейзаж. Крот внимательно оглядывал оба берега в надежде увидеть кого-то, помахать, покричать, подать знак, чтобы передать всем, что он жив и здоров. Все напрасно: берега были пусты. Кроту оставалось лишь бродить взад-вперед по острову от одной кромки воды до другой и рассчитывать хотя бы случайно привлечь чье-нибудь внимание.

Ему удалось найти кое-какую еду. Этого было достаточно, чтобы продержаться и не ослабеть от голода, но никак не достаточно, чтобы досыта наесться и отвлечься от мыслей о вкусной домашней пище. Крот обнаружил, что стоило ему забыться, как мысли его, под аккомпанемент бурчащего желудка, погружались в сладостные воспоминания о том, как восхитительно питался он у себя дома, какие шикарные ужины закатывал для себя и друзей. Мысли его блуждали от сладкого пудинга к копченым сосискам, от лукового соуса к картофельному супу, сдобренному…

– Нет, нельзя! Хватит! – мужественно обрывал себя Крот и вновь принимался осматривать окрестности в надежде заметить хоть какие-то признаки жизни на берегах реки.

Где-то во второй половине дня, когда стало ясно, что река больше не поднимается, а оказавшийся на острове Крот чувствует себя гораздо лучше, произошло кое-что интересное: вместе с последним предвечерним снопом солнечных лучей, упавших на поверхность реки, среди мелких островков – полузатопленных кочек – мелькнуло в камышах что-то… что-то знакомое.

Просто синее пятнышко, но формой и размерами оно очень напоминало одну штуковину… С этой вещью у Крота были связаны самые приятные воспоминания. Боясь ошибиться, он присмотрелся повнимательнее, отошел на несколько шагов, чтобы поглядеть с другой точки, прищурился и прошел чуть вперед, шлепая по воде и раздвигая камыши. Сомнений больше не оставалось: лодка Рэта Водяной Крысы.

– Не может этого быть! – сам себе возразил Крот.

Кому, как не ему, было известно, насколько бережно и заботливо относился Рэт к своей лодке. Оставить ее непривязанной – нет уж, увольте. На такое Рэт не способен. А когда лодка изрядно пострадала от горе-морехода Тоуда, Рэт приложил немыслимые усилия, чтобы восстановить ее, зато лодка действительно стала как новая.

Но вот она оказалась здесь, собственной персоной. Весла лежали вдоль бортов, веревка, свисавшая с носа, уходила в воду. Слегка покачиваясь, лодка неспешно скользила по волнам, двигаясь по течению. Поболтавшись у острова, она явно вознамерилась продолжить путь к плотине.

Плотина! Ее шум с утроенной силой обрушился на Крота. Рэта в лодке не было, а значит, оставленному без присмотра суденышку, дрейфующему по течению, грозила страшная опасность. Нужно было что-то предпринимать, и притом немедленно!

Крот плюхнулся в воду, добрел по раскисшему вязкому дну до лодки и уверенно, словно сам Рэт, вытащил ее на безопасное место – между двух кочек, так чтобы ее дно увязло в прибрежной грязи.

– Лодка Рэта! – бормотал про себя Крот. – Глазам своим не верю. Надеюсь, он потерял ее не в поисках моей особы, хотя это было бы лучшим объяснением, чем то, о котором мне даже страшно подумать.

Посмотрев вниз по течению, Крот увидел завесу брызг над плотиной. Эта белая пелена и постоянный мощный шум напомнили ему о том, какую опасность представляет собой плотина при таком высоком уровне воды в реке.

– Пожалуй, лучше подождать, пока вода спадет, а спадет она обязательно, и довольно скоро. А там видно будет. По крайней мере, весла на месте, это добрый знак. Наверное, сама судьба направила мне лодку друга. Во всяком случае, я могу так думать, пока не будет доказано обратное. А пока что…

Его «пока что» продолжалось три дня. Три тяжелых, грустных, промозглых дня, единственной радостью в которых было отсутствие дождя и снега. А в остальном все шло весьма уныло. Солнце больше не показывалось, дул холодный ветер, желудок Крота бурчал все громче и настойчивее, а воспоминания о вкусной еде и теплом доме становились все навязчивее и мучительнее.

Тоску и одиночество усиливало полное отсутствие всяких признаков жизни на окрестных берегах, которые в другие времена года просто кипели от множества самых разных живых существ.

А сейчас все вокруг выглядело голым, пустым и безжизненным. Единственный раз за все эти дни холодная тишина была нарушена стаей гусей, приземлившихся ненадолго на прибрежном лугу и выглядевших, пожалуй, не менее одинокими и печальными, чем сам Крот.

Больше всего Крот беспокоился за друзей: ведь они либо по-прежнему были в опасности, либо тревожились и волновались за его судьбу. И то и другое абсолютно ему не нравилось.

– Даже Тоуд, – сказал себе Крот, – даже он будет беспокоиться обо мне. Наверняка!

Из этого следовало, что чем скорее он выберется с острова и объявится у друзей целым и невредимым, тем лучше.

– Но мне нужно дождаться, когда вода спадет, а я наберусь сил, чтобы суметь выгрести против течения, если мне придется самому плыть на лодке. Один раз я уже сделал ошибку, второго раза быть не должно. А когда я наконец снова окажусь дома и мои друзья узнают, что я жив, я приглашу их к себе и устрою настоящий пир. Я приготовлю…

Вновь череда аппетитных блюд отвлекла его внимание, желудок жалобно заурчал, не довольствуясь жалкими корешками да несколькими ягодами – последним урожаем, собранным Кротом на острове.

– Ну-ну… – оборвал себя Крот, направляясь к лодке Рэта, той самой лодке, в которой в былые годы он столько раз плавал по реке, сидя на корме и поставив у ног корзину с едой, припасенной для пикника. Были в корзине и…

– Ну-ну… – Крот снова прогнал опасные воспоминания и постарался получше вспомнить самого Рэта, его манеру держать весла, его ритм гребли…

Сам не понимая, зачем он это делает, Крот забрался в лодку и сел на свою любимую скамеечку. Оказавшись на этом месте, он почувствовал себя чуть-чуть лучше, чуть-чуть уютнее, чуть-чуть ближе к дому, к друзьям, к теплому беззаботному лету.

Прошло еще три дня. Три длинных серых дня и три еще более длинные ночи, прежде чем вода начала спадать и река стала похожа на себя. Вспомнив об одном из правил Рэта, Крот перетащил лодку пониже – вслед за отступающей водой: ведь если ты один не можешь ворочать и таскать лодку на суше, то от нее будет мало проку, когда она окажется на сухом месте, среди кочек, вдалеке от воды.

В этих перетаскиваниях лодки с места на место по прибрежной грязи и в осмотрах окрестностей в надежде увидеть кого-нибудь и подать сигнал бедствия проходило время. К бурчанию в желудке добавилась боль, а мысли о еде превратились в настоящие галлюцинации: еда мерещилась Кроту повсюду, повсюду – за рекой, по-прежнему непреодолимой.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю