Текст книги "Джон Лоу. Игрок в тени короны"

Автор книги: Уильям Гаррисон Эйнсворт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава XX. Бал в Опере и герцогиня Берри

В начале регентства, в Опере, составлявшей тогда часть Пале-Рояля, не устраивали балов. Но в голову шевалье Бульона пришла счастливая мысль вымостить партер театра досками, подняв его в уровень со сценой, так что получилось большое ровное место для танцев. Мысль эта была выполнена, к большому удовольствию регента, и с этих пор балы в опере стали его любимым удовольствием. Едва можно бы поверить, что эти балы, с участием высшей знати и прочих членов изящного и пышного двора, а также красивых женщин, наряженных в изысканные туалеты, освещались только обыкновенными свечами. Но это было так. Можно вообразить, как много блеска теряли наряды, как сильно страдали прелести одетых в них женщин от такого жалкого освещения[68]68
  Нововведение Джона Лоу действительно было существенным. Но спермацетовые свечи появились лишь в XVIII в., и то как предмет роскоши. В древности не знали свечей, были в употреблении лишь масляные светильники. Только в XV в. заметили, что возможно образование осветительных материалов в твёрдом виде, и стало делать свечи. Для этой цели использовали, главным образом, сало. Восковые свечи употреблялись только в церквах, а оттуда уже перешли во дворцы.


[Закрыть]! Присутствуя на одном из этих балов, которые во всех других отношениях были безупречны, Лоу тотчас заметил этот недостаток и решился отыскать средство уничтожить его, но держал свой план про себя, пока не представилось удобного случая. Это произошло, когда, после решительного успеха банка, он давал большой бал в Опере для регента и всего придворного круга.

Зная, что сделаны большие приготовления для приёма, придворное общество предугадывало приятную неожиданность, но было совершенно ослеплено при входе в большую залу для танцев и не могло удержаться, чтобы не противопоставить её блестящего вида прежней мрачности. Сотни восковых светильников в хрустальных люстрах заменили тусклые свечи, производя волшебное действие: весь блестяще освещённый театр, перевитый гирляндами роз и других цветов, был похож на огромный цветочный храм. Задние стены лож были великолепно украшены малиновым шёлком, сцена представляла собой очаровательную живую картину составленную для этого случая самим Ватто[69]69
  Ватто – известный французский художник (1684-1724). Считался академиком изящных праздников и торжеств. Сын простого работника – он в 18 лет прибыл в Париж и стал заниматься живописью и писать декорации для оперы, где регент устраивал пасторали. Особенную роль в его картинах играли тона и мелочи, костюмы. Ватто считается родоначальником декоративной «розовой живописи». В романе упоминаются ещё Буше и Ланкре.
  Буше также славился в декоративной живописи. Он был членом Академии. В 1744 г. стал профессором и затем первым королевским художником. В Буше ярко отразился дух времени. Его картины изображают оргии Людовика XV, декоративные панно принадлежат к лучшим его произведениям. Буше был художником граций, его изящные миниатюры и картины нарисованные пастелью, расходились в большом количестве. Другой известный живописец Ланкре, рисовал картины, главным образом, из пастушеской жизни. Его учителем был Ватто.


[Закрыть]. Группы миловидных молодых пастухов и очаровательных пастушек, одетых в одежды из голубого шёлка, убранных лентами, с серебряными крючками, полулежали на мшистых скамьях под деревьями, парни ухаживали за деревенскими красавицами, не глядевшими застенчиво или сурово. Через минуту на сцену вошли деревенские музыканты и заиграли весёлую песенку, влюблённые пары поднялись на ноги и исполнили удалой пастушеский танец.

Таково было восхитительное зрелище, которое приветствовало регента, когда он вошёл. Рассматривая всё вокруг несколько минут, он затем выразил своё приятное изумление устроителю бала.

– Я уже давно считал вас волшебником, господин Лоу, но теперь уверен в этом, – сказал он. – Это очаровательная страна. Мои балы совершенно посрамлены. Но не стойте здесь со мной. Идите получать похвалы от всех ваших прекрасных гостей за устройство этих восковых светильников, благодаря которым все могут вполне показать свою красоту.

Главным среди принцев и знати, почтивших своим присутствием бал Лоу, был герцог Бурбон, обыкновенно называемый просто Герцогом, – потомок великого Конде[70]70
  Конде – старинный род, поместьем которого был город Конде на севере Франции. В романе упоминается о Луи Генрихе принце Конде герцоге Бурбонском. Он родился в 1692 году, занимал многие высшие должности во Франции, был начальником королевского дворца, правителем Бургундии. После смерти Людовика XIV регент назначил его президентом совета регентства. Он всё время состоял высшим опекуном над малолетним Людовиком XV. Когда умер Орлеан, он стал первым министром, но в силу своей необычайной лени не мог удержаться на этом посту и должен был уступить его кардиналу Флери. Умер в 1740 г. в Шантильи.


[Закрыть], глава совета регентства и, после самого герцога Орлеанского, наизнатнейшее лицо в королевстве. С герцогом Бурбоном была прекрасная маркиза де При, умная и хитрая женщина, забравшая его в свои руки. Обладавшая большим уменьем распознавать людей, госпожа При рано оценила замечательные финансовые способности Лоу и обратила на него внимание герцога. Кроме герцога, присутствовал принц Конти[71]71
  Конти – младшая ветвь бурбонского дома Конде, произошедшая из городка Конти у Амьена. Упоминаемый в романе Конти был сыном Франциска-Луи, известного своей храбростью и избранного даже на польский престол. Этот Конти не ознаменовался в своей жизни ничем достойным упоминания, разве только своей жадностью.


[Закрыть], явившийся с маршалом Эстре и принцем Леоном. Затем пришли пять других герцогов: Сен-Симон, Гиш, Шольн, Антен и Ла-Форс. Присутствовали также все фаворитки регента, которые очень тщеславились своим великолепием.

Но мы охотно перейдём от них к старшей дочери регента, гордой герцогине Берри, бывшей тогда во всём блеске молодости и красоты. Хотя лицо принцессы, пожалуй, чересчур выдавало сладострастие, однако это выражение подходило к её величественному облику. Всякий раз, когда герцогиня двигалась, она привлекала к себе все взоры и своей благородной фигурой, и своей гордой осанкой. Бриллианты её были великолепны, она носила серьги, принадлежавшие раньше Анне Австрийской[72]72
  Королева и регентша Франции Анна Австрийская, была дочерью Филиппа III Испанского. Она в 14 лет вышла замуж за Людовика XIII, но не любила мужа и постоянно жила не в ладах с мужем. От него она имела двух сыновей: Людовика XIV и отца регента. Когда Людовик XIII умер, в 1643 г., она захватила регентство в свои руки вместо назначенного королём Совета. Умерла в 1666 г., проведя последние годы в монастыре. Первым министром при ней был кардинал Мазарини, к которому она питала неограниченное доверие, и который управлял всей страной.


[Закрыть]. За герцогиней Берри следовал шевалье Риом, с которым она тайно обвенчалась и который, очевидно, не мог удостоиться её внимания за свою красоту: Сен-Симон описывает его как «толстого малого, коротенького, одутловатого, который, благодаря массе прыщей, походил на нарыв». А нравом Риом походил на Петрушку. Следуя совету своего дяди, герцога Лозена, который говорил, что «французские девушки желают, чтобы с ними обращались, подняв палку», он сумел покорить свою властную жену.

Позади гордой герцогини Берри держались её сёстры – мадемуазель Шартр и мадемуазель Валуа. Некоторые считали самой красивой из дочерей регента первую из этих двух принцесс, хотя у неё был не такой гордый вид, как у старшей сестры. Черты лица её были очаровательны: прекрасные глаза, тонкая, но приятная фигура, прелестный ротик, зубки, похожие на жемчужины. Кроме того, она была прекрасной певицей. Несмотря на свою особенную нежность и женственную наружность и обхождение, она имела некоторые мужские вкусы – хорошо ездила верхом, искусно фехтовала, отлично стреляла из ружья и пистолета. Валуа не была образцом красоты, подобно своим сёстрам. У неё был слишком большой нос и выдающиеся вперёд зубы, портившие рот. Но она была прекрасно сложена, имела голубые глаза, светлые косы, подобный золотым нитям, и восхитительно белую кожу, свойственную женщинам с волосами такого цвета. При этой принцессе находился красивый, но распущенный герцог Ришелье, столь известный своими успехами у дам: в это время он был сильно увлечён ею.

Так как нет возможности описать всех красавиц, посетивших бал господина Лоу, или даже перечислить их, то мы удовлетворимся указанием тех, которые по той или другой причине привлекали заметное внимание. Вот красавица, бывшая в то время главной фавориткой регента, графиня Парабер. Миловидная брюнетка, невысокая, но прекрасно сложенная, смуглая, как цыганка, с большими блестящими чёрными глазами, чёрными как смоль бровями и жемчужными зубками, мадам Парабер обладала многими прекрасными качествами, пленившими её царственного поклонника. С бойким обращением, любившая быстро и остроумно ответить, щедрая на любовные порывы, она забавлялась своими вечеринками и до безумия любила шампанское. Регент обыкновенно называл её «маленькой чёрной вороной». Другой очаровательной женщиной, вполне подчинившей себе регента, была мадам Аверн: её чары нанесли поражение чарам маленькой смуглой соперницы. У мадам Аверн были светлые волосы, томные голубые глаза, замечательно красивая кожа и талия, которую можно было охватить подвязкой. Наружность её была очаровательна: немногие могли противиться её пленительной улыбке или нежной прелести взглядов. Третьей прекрасной фавориткой всё того же регента была мадам Сабран, черты которой обладали более правильной красотой, более классической формы, чем у тех, которых мы только что пытались изобразить. Выражение её лица было несколько серьёзно, гордо и холодно, немногие, за исключением посвящённых в тайну, могли бы подозревать, что под этой недоступной наружностью скрывается чрезвычайно пылкий нрав. Герцог Орлеанский, сделав такое открытие, полагал, что эта притворная недоступность придаёт заманчивость его связи с нею.

Теперь опишем, ради разнообразия, не молодых красавиц, а самую обыкновенную пожилую женщину. В угоду Джону Лоу, который пользовался большой её милостью, принцесса Пфальцская, мать регента, сделала ему подарок (с её стороны это было большое отличие), явившись на его бал. Ей было уже около шестидесяти четырёх лет, она была малоросла, толста и крайне безобразна. В придачу, Мадам (так её титуловали) имела очень острый язык и не щадила никого. Можно дать понятие о её праве, упомянув, что, когда сын заявил о своём намерении жениться на мадемуазель Блуа, она закатила ему звонкую пощёчину. Мадам гнушалась своей невесткой, которая очень боялась её. Она не любила также своих внучек, особенно герцогиню Берри, которая с лихвой возвращала ей эту неприязнь: между ними часто происходили ссоры. Но главным предметом её отвращения был аббат Дюбуа – она предпринимала многочисленные, но бесплодные попытки отдалить от него своего сына.

Между иностранными посланниками можем указать на лорда Стэра и ограничиться по необходимости кратким о нём замечанием. Этот вельможа раньше служил с отличием при Вильгельме III, под предводительством герцога Мальборо. Это был высокий, красивый человек цветущего возраста (около сорока двух лет), с вежливыми манерами и замечательным знанием языков, обладавший способностью быстро узнавать чужие тайны и никогда не выдавать своих ни словом, ни взглядом. Граф Стер давал удивительные обеды и побуждал своих гостей пить вдоволь, а сам никогда не терял самообладания.

Людовик XIV, слышавший, как превозносили посланника, называя образцом вежливости, решился испытать его хорошее воспитание и пожелал, чтобы он вошёл первым в королевскую карету. Лорд Стер повиновался без колебания, на что старый государь заметил, что слышанные им похвалы правильны и что его лордство самый благовоспитанный человек, какого он только встречал. С английским посланником пришёл Ивлин Харкорт, но лорд через несколько минут любезно расстался со своим секретарём.

Радуясь освобождению, Ивлин оглянулся вокруг, почти совсем смущённый красотой сцены. Пропитанный духами воздух, нежные звуки музыки, свет, цветы, очаровательная красота и роскошь нарядов танцующих – всё соединилось, чтобы пленить его воображение, всё производило такое действие, которого он никогда прежде не испытывал. Услаждая свой взор таким зрелищем и открывая каждую минуту какой-нибудь новый привлекательный предмет, он приблизился к группе красоток и блестяще одетых молодых людей, средоточие которой составляла герцогиня Берри. Поражённый блеском её красоты, он не мог свести с неё глаз. Его горячий, пристальный взгляд привлёк её внимание, она, в свою очередь, заметила его. Найдя юношу особенно красивым, она осведомилась о нём у шевалье Риома. Тот или не мог, или не хотел удовлетворить её любопытства, но Лоу, стоявший вблизи, случайно услышав вопрос, сообщил ей, что нужно, и прибавил:

– С вашего позволения, я представлю его Вашему Высочеству.

Герцогиня любезно согласилась. Вскоре стало очевидным, по тем улыбкам, которыми она одаряла его, что ему оставалось лишь упрочить то положение, которого он достиг сразу. Это небольшое происшествие не прошло незамеченным графиней Парабер, которая стояла с регентом на небольшом расстоянии и теперь устремила своё внимание на то, что случилось.

– Герцогиня, по-видимому, запрягла в свою коляску нового раба, – заметила она. – И это, должно быть, благодаря тому, что её пленник очень красив. Кто он такой?

Регент не мог сказать ей этого – почти близорукий, он не узнал Ивлина и подошёл поближе, чтобы удостовериться, кто бы это мог быть. Подойдя к молодому англичанину, он вспомнил его лицо и очень приветливо обратился к нему. Эта милость со стороны Его Высочества привлекла всеобщее внимание к её предмету: немедленно вокруг начали шептаться о том, что появился новый фаворит, который находился в хороших отношениях и с герцогиней Берри, и с регентом. Этот слух получил подтверждение, когда прекрасная герцогиня неожиданно попросила регента назначить менуэт и предложила руку Харкорту. С сердцем, полным гордости и восторга, которые, при таких обстоятельствах, были простительны, Ивлин прошёлся в изящном танце с принцессой. Будучи удивительным танцором, он исполнил его так хорошо, что весьма возвысился в глазах своей прелестной дамы. Все домогавшиеся расположения принцессы, готовые пролить кровь за её улыбку, стали его завистниками, всё более чувствительные красавицы смотрели на него с восторгом. Во время менуэта аббат Дюбуа приблизился к регенту и тихо сказал:

– Угодно будет вспомнить Вашему Высочеству Коломбу Лаборд, – девушку, которая просила у вас прощения для своего отца и получала его? Вы говорили, что желали бы видеть её снова. Она здесь.

– В самом деле? – радостно воскликнул регент. – Я много думал о ней и очень хотел видеть её снова. Приведите её в мою каморку. Я пойду туда сейчас же и буду ждать её прихода с нетерпением.

Дюбуа удалился. Принц направился в свою каморку, которая была уставлена зеркалами, софами, креслами и люстрами, подобно зале во дворце, и закрывалась от взоров публики занавесами из малиновой камчатной материи. Обшивка стен была изукрашена очаровательными рисунками Ланкре и Буша. Словом, нельзя было представить себе более изящной комнатки. Здесь, однако, мы покинем регента и вернёмся в танцевальную залу.

К тому времени менуэт окончился. Прекрасная герцогиня, почувствовавшая небольшую усталость, села на стул, но не отпускала от себя своего кавалера. Они занялись разговором, который принял почти нежный оборот, как вдруг Берри заметила внезапную перемену в выразительном лице Ивлина и быстро обнаружила, что причиной была прекрасная молодая девушка, проходившая в эту минуту с аббатом Дюбуа. Уже давно Коломба заприметила Ивлина, хотя её присутствие на балу оставалось им незамеченным. С тоской, которой она не могла подавить, хотя скорей умерла бы, чем призналась в ней, наблюдала она за ним во время танца и заметила, как всецело он был очарован красотой герцогини. Она была ещё под влиянием этих тяжёлых чувств, когда пришёл аббат и сказал, что регент желает её видеть. Приказанию этому нельзя было не повиноваться, она пошла. Но её неприятное чувство усилилось, когда он провёл её мимо Харкорта и герцогини. Она настойчиво отворачивала свои взоры от них, но раскрасневшееся лицо показывало, как сильно она страдала. Когда Ивлин поймал её взгляд, он мог почти сказать, что происходило в её сердце.

– Кто это? – спросила принцесса быстро. – Вы её знаете?

Ивлин, который не имел причины скрывать это, вкратце рассказал всё, что знал об истории с Коломбой. Герцогиня, казалось, была заинтересована рассказом. Когда он кончил, она промолвила:

– Куда бы это она могла идти с аббатом Дюбуа?

– Они пошли в каморку регента, – заметила мадам Муши, одна из статс-дам, подслушавшая разговор.

Ивлин уловил странную улыбку, которой сопровождалось это замечание. Дрожь пробежала по его телу.

– Пойдём за ними! – сказала герцогиня, вставая со стула. Сделав знак Харкорту и госпоже Муши последовать за ней, она направилась к каморке регента. Тем временем Коломба и Дюбуа уже пришли туда. Введённая в небольшую гостиную, Коломба испугалась, так как нашла регента одного, но непринуждённость и любезность его обращения вернули ей спокойствие. Она заняла место, которое он ей предложил. Дюбуа оставался несколько минут, весело болтая, и помог ей успокоиться. Затем он извинился, что должен уйти, и удалился, сделав поклон регенту. Коломба тоже встала и попросила позволения удалиться.

– Нет-нет, мне вы не нужны! Оставайтесь там, где находитесь, – быстро крикнул Дюбуа.

– Я не могу расстаться с вами так скоро, – сказал регент беря её за руку и удерживая.

– Умоляю, Ваше Высочество, позвольте мне уйти! – воскликнула Коломба, встревоженная страстным обращением регента.

Видя, однако, что регент остаётся глух ко всем её мольбам, она обратилась к Дюбуа и сказала:

– Вы привели меня сюда, господин аббат: я желаю, чтобы вы и отвели меня к маркизе При, которая привезла меня на бал.

Дюбуа ответил притворным смехом и опять собирался уйти, как вдруг дверь отворилась и вошла герцогиня Берри в сопровождении Ивлина и госпожи Муши. При виде герцогини Коломба высвободилась от регента и прибегла к её покровительству.

– Что значит это насильственное посещение, мадам? – сердито воскликнул герцог Орлеанский. – Я приказал Пикару никого не впускать.

– Пикар не виноват. Мне хотелось войти, – ответила герцогиня Берри. – И я очень рада, что поступила так, – прибавила она, взглянув на Коломбу.

Глава XXI. Кэти Лоу

После освобождения Лаборда из Консьержери, несчастный и его дочь были приведены в отель Лоу на Вандомской площади, где для них было отведено помещение и всё было устроено для их удобства.

На редкость приятный нрав Коломбы и её предупредительность скоро доставили ей уважение леди Катерины Лоу, а с дочерью Джона она сделалась большой приятельницей. Кэти Лоу смотрела на неё совсем как на сестру. Оставшись у своего покровителя до полного восстановления своего здоровья. Лаборд, имущество которого было отобрано в казну, был назначен Джоном Лоу, имевшим очень высокое мнение о его способностях, на важную должность в банке. Тогда он перебрался в дом на улице Неве-де-Пти-Шан, но дочь не поехала с ним. Кэти Лоу не хотела и слышать об отъезде подруги. Впрочем, хотя Коломба и не жила вместе с отцом, они были почти неразлучны и виделись каждый день. Ничего не могло быть приятнее положения Коломбы. Лоу и леди Катерина обращались с ней с большим уважением, как с членом своего семейства. Она появлялась во всех комнатах, в которых они помещались, сопровождала их на многочисленные праздники и балы, куда их приглашали. Куда бы она ни приходила, её замечательная красота вызывала восторг. И многие добивались её благосклонности, но никому не удалось произвести на неё какое-либо впечатление: сердце её было уже отдано. Она часто встречалась с Ивлином Харкортом: молодой секретарь посольства был желанным гостем в доме мистера Лоу. Кэти обыкновенно присутствовала на их свиданиях и вскоре, благодаря своей проницательности, открыла их тайну. Иногда, наедине с Коломбой, она доставляла себе злое удовольствие, поддразнивая её молодым англичанином.

– Не находите ли вы его очень красивым, Коломба? – сказала она однажды после ухода Ивлина.

– Я и не думала о его красоте, но я нахожу его очень приятным и любезным, можно добавить, очень милым.

– А мне он скорее кажется скучным и неостроумным.

– Ивлин скучен и неостроумен?! – воскликнула Коломба. – Почему же вы смеётесь всё время, когда он бывает здесь?

– Мне хотелось посмотреть, будете ли вы защищать его... Почему вы покраснели, Коломба?

– Вы заставляете меня краснеть, говоря такие пустяки... Вот вам «Телемак»[73]73
  «Телемак» – сочинение воспитателя Людовика XIV Фенелона. Оно было издано в 1699 г. в Голландии помимо воли автора. «Телемак» был признан сатирой на Версаль. Здесь формы современной жизни были перенесены в эпопею Гомера. Сын Одиссея Телемак, отыскивает отца и под руководством Ментора, в образе которого воплотилась Афина-Минерва, путешествует по чужим странам. Успех «Телемака» в обществе был громаден. Быстро последовало много изданий, переводов почти на все живые языки. Понятно, что за это сочинение Фенелон подвергся изгнанию, а труд его был сожжён, как пасквиль. Во Франции «Телемак» был издан в 1717 г.


[Закрыть], которого вчера дал папа. Прочтите мне главу.

– Вы желаете переменить разговор? Но прежде, чем я начну читать, позвольте задать вопрос: хотели бы вы жить в Лондоне?

– Жить в Лондоне? – воскликнула Коломба, снова покраснев. – Не могу вам сказать. Полагаю, это очень красивый город, но я никогда не думала о том, чтобы жить там.

– Не думали? – громко засмеялась Кэти. – Так пора подумать: Ивлин Харкорт живёт в Лондоне.

– Полно говорить глупости! Прочитайте мне вслух о добром совете, который дал Ментор Телемаку.

Кэти открыла книгу и, с притворно серьёзным лицом, принялась читать:

– «Сын мой, – сказал Ментор, – когда захотите взять жену, ищите её не в Итаке, а во Фракии (то есть не в Лондоне, а в Париже). Отдайтесь под моё руководство: я поведу вас в то место (без сомнения, в отель папы на Вандомской площади), где живёт нимфа, которая лучше всех женщин сумеет сделать вас счастливым».

– Я думаю, что ещё кто-нибудь, кроме рассудительного сына Улисса, поступил бы хорошо, если последовал совету Ментора. Не так ли, Коломба? – лукаво прибавила она.

– Закройте, пожалуйста, книгу сейчас же, мадемуазель! – сказала Коломба с гордым видом.

Всё обстояло как нельзя лучше между молодой парой до бала в Опере, на котором Коломба стала свидетельницей того очарования, которое произвела на её возлюбленного неотразимая герцогиня Берри. Мы должны объяснить теперь, как случилось, что маркиза При привела её на бал. Маркиза вела большую игру на государственные бумаги и, постоянно советуясь с Лоу о своих сделках, часто посещала его дом на Вандомской площади. В одно из таких посещений она увидала Коломбу и, привлечённая её красотой, настояла на том, чтобы взять её на короткое время во дворец герцога Бурбона в Шантильи[74]74
  Шантильи – небольшой городок в 40 км. к северу от Парижа. Он знаменит своим замком, выстроенным коннетаблем Анн де Монморанси, и лесом Шантильи. Когда последний из Монморанси сложил голову на эшафоте, владение его перешло к Шарлотте Монморанси, которая принесла его в приданое своему мужу Генриху Бурбону Конде. Шантильи по своему устройству превосходит далеко другие дворянские поместья. Щедрой рукой устраивались здесь пруды, фонтаны, лужайки. Генрих Луи Конде, который является действующим лицом нашего романа, сделал много для украшения Шантильи.


[Закрыть]. Может быть, Коломба и отклонила бы это приглашение, но, видя желание леди Катерины, дала согласие. Во время её пребывания в Шантильи состоялся тот бал, на который привела её мадам При, где она, к несчастью, сделалась свидетельницей того, как герцогиня Берри покорила Ивлина. Мы можем прибавить, что после счастливого появления герцогини Берри в каморке регента, Ивлин увёл к мадам При испуганную девушку. Оба находились в слишком большом замешательстве, чтобы объясняться друг с другом, а между тем только чрезвычайные обстоятельства, в которых она оказалась, побудили Коломбу принять руку Ивлина. Когда они проходили через блестящую толпу, он попытался сказать несколько слов в объяснение своего поведения, но, не получая ответа, умолк. Когда они нашли мадам При, Коломба церемонным поклоном отпустила Ивлина.

После бала Коломба не вернулась в Шантильи, но, сославшись на внезапное нездоровье, осталась на Вандомской площади. На другой день она действительно почувствовала себя нездоровой: её нервы были расстроены; она никак не могла вернуть своё спокойствие. Но она скрывала от других свою печаль. Поражённая переменой её отношений к Ивлину и не в состоянии объяснить её, Кэти не замедлила спросить о причине, но не получила удовлетворительного ответа.

– Вам прежде обыкновенно нравился Ивлин, Коломба, – заметила девочка. – Чем он разгневал вас? Вот вы стали называть его господином Харкортом.

– Пожалуй, правда, я не очень довольна им. Но я не имею права выражать своё неудовольствие по поводу того, что он сделал.

– Так вы признаетесь, что вы обижены, Коломба? Можно передать это Ивлину?

– Ни в коем случае!

Кэти сделала несколько дальнейших попыток устроить примирение, но все они были одинаково безуспешны. Может быть, Коломба и была бы тронута явным раскаянием своего возлюбленного, если бы её чувство ревности не было вновь растревожено. Герцогиня Берри устраивала в Люксембурге большой приём, на котором присутствовали леди Катерина и Лоу. На другое утро Кэти ворвалась в комнату своей приятельницы в большом возбуждении и сообщила, что Ивлин был в Люксембурге и что герцогиня Берри два раза танцевала с ним.

– Я хочу рассказать вам ещё кое-что про них, что очень позабавит вас. Мама говорила мне...

– Пожалуйста, избавьте меня от дальнейших подробностей! Я уже объясняла вам, что нисколько не интересуюсь господином Харкортом и хотела бы лучше не слышать о нём.

– Я никогда не слышала прежде, чтобы вы делали такие злобные замечания, Коломба. Я начинаю думать, что вы ревнивы. Но я больше не буду раздражать вас, – прибавила девочка, видя как слёзы показались на глазах Коломбы. – По мне, вы совершенно правы, что не обращаете внимания на Ивлина. Я больше не буду на его стороне. Я скажу ему, что мы не хотим его общества и что лучше пусть пойдёт он к знатным дамам и к герцогине.

– Вы не должны говорить ничего подобного, глупенькое дитя! – воскликнула Коломба, улыбаясь сквозь слёзы.

– А я скажу! – настаивала Кэти.

В тот же день явился Ивлин и был принят леди Катериной с обычной любезностью. Не зная о происшедшем недоразумении, хозяйка сейчас же начала расхваливать герцогиню Берри, рассказывая о великолепии её наряда. Вдруг Коломба поднялась и вышла из комнаты, за ней и Кэти встала со своего места и, подражая походке Коломбы, как можно незаметнее направилась к дверям. Но мама вернула её. Принуждённая остаться, она раскрыла «Телемака», притворившись очень заинтересованной его чтением. Когда Ивлин уходил, она не хотела даже поднять глаз, чтобы распрощаться с ним. За такое дурное поведение девочка получила от леди Катерины вполне заслуженный выговор. На другой день Ивлин пришёл снова. Застав Кэти одну, он написал записочку и просил девочку передать её немедленно Коломбе и, если возможно, принести ответ Радуясь, что ей дали такое поручение, Кэти тотчас же убежала, но вернулась с совсем другим выражением лица.

– Ну, какой ответ приносите вы мне? – спросил он.

– Вот! – ответила она, возвращая ему листок, который он передал ей.

– Мою собственную нераспечатанную записку!

– Да! – ответила Кэти. – И она просит вас не трудиться писать снова: все ваши письма будут отосланы обратно таким образом.

– Но пойдите снова к ней, дорогая Кэт, и упросите её позволить мне сказать одно слово, только одно слово! – воскликнул он.

– Это бесполезно, повторяю вам. Она не придёт.

– Не возьмётесь ли передать ей одну весточку, Кэт?

– Не могу обещать. Какого содержания?

– Скажите ей, что она совершенно ошибается, если предполагаете, что я был неверен. Хотя все внешние признаки против меня, я клянусь...

– Ну, в чём вы клянётесь?

– Что я никогда ни на минуту не переставал быть ей верным.

– Вы, видно, сказали всё, что содержится в вашей записке?

– Всё то и ещё много другого.

– Так и думала Коломба, и потому отказалась читать её. Мне очень жаль, но я не могу передать ваши слова.

После этой неудачи Ивлин не делал других попыток. Он начал сокращать свои посещения и уже редко приходил чаще, чем раз в неделю. Такое положение вещей тянулось уже долго, и было мало надежды на примирение. Происшедший между ними разрыв всё увеличивался. Коломбе сообщали, что Ивлин стал предметом восторга при дворе регента, что он участвовал там во всех увеселениях и кутежах. Эти рассказы, в истинности которых она нисколько не сомневалась, укрепляли её решение изгнать его из своего сердца.

Но эту задачу нелегко было выполнить. Влияние Ивлина на её сердце было слишком сильным, чтобы от него можно было освободиться.