Текст книги "Убийство демократии. Операции ЦРУ и Пентагона в период холодной войны"

Автор книги: Уильям Блум

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 61 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Югославия настаивала на том, что «нехватка точной информации не позволяет СБ ООН возложить ответственность на одну из сторон», и предлагала пригласить северокорейскую сторону, чтобы она высказала свою версию произошедшего [9]. Но этого не было сделано. Тремя месяцами позже министр иностранных дел СССР предложил выслушать обе стороны, но и это предложение было отвергнуто с перевесом в 46 голосов против шести из-за того, что северокорейцы являлись «агрессорами»; в результате приглашение коснулось только Южной Кореи [10].

27 июня СБ ООН рекомендовал странам – членам ООН начать поставки помощи для Южной Кореи, которая необходима для «отражения агрессии». Президент Трумэн уже привел ВМС и ВВС в состояние боевой готовности, тем самым поставив Совет перед свершившимся фактом [11]. Тем самым США использовали тактику, к которой не раз прибегали в случаях, когда в той или иной стране шла война и конца ее не было видно. Совет принял свое историческое решение, основываясь на минимальном объеме информации, специально отобранной для него одной из сторон конфликта. Это было, как выразился журналист И. Ф. Стоун (1. F. Stone), «ни благородно, ни мудро».

Нужно учитывать, что в 1950-е годы ООН не была нейтральной или сбалансированной организацией. Значительное число ее членов зависело от США в вопросах восстановления и развития экономики. Не было блока стран третьего мира, который годы спустя начал проводить гораздо более независимую от США политику. А входившие в ООН четыре страны советского блока не были членами Совета Безопасности [12].

Генеральный секретарь ООН, норвежец Трюгве Ли (Trygve Lie) также не мог расцениваться как нейтральный арбитр в хитросплетениях холодной войны. В своих мемуарах он с поразительной ясностью показывает, что не был сторонним наблюдателем. Его главы о корейской войне – это чистой воды антикоммунизм, хорошо показываюший его маневрирования в этом вопросе [13]. Позже стало известно, что в 1949 году Ли вступил в тайный сговор с Госдепом США, чтобы изгонять из рядов ООН людей, демонстрировавших, по мнению Вашинггона, сомнительные политические взгляды [14].

Принятие подобных резолюций СБ ООН было возможно только в силу того, что Советский Союз бойкотировал его заседания, так как протестовал против того, что Китай в ООН представлен не коммунистическим Китаем, а Тайванем. Если бы русские присутствовали, они без сомнения наложили бы вето на эти резолюции. Их отсутствие всегда создавало некоторую неловкость для тех, кто объяснял северокорейскую агрессию советским влиянием. Как говорится в одной из памятных записок ЦРУ, одно из наиболее распространенных объяснений сводилось к тому, что «русские бросили вызов США, чтобы проверить на прочность американское сопротивление коммунистической экспансии» [15]. Поскольку за время сушествования Советского Союза тот же самый тезис выдвигался во время каждого столкновения США с левыми силами в любой части света, до и после корейской войны, казалось, что проверка на прочность слишком затянулась и можно задаться вопросом: «Почему Советы так и не пришли ни к каким выводам?».

«Последним штрихом, – писал Т. Ф. Стоун, – должно было стать подчинение миротворческих сил ООН Макартуру Макартур же ООН не подчинялся. Это было сделано 7 июля в резолюции, представленной совместно Англией и Францией. Обычно таким образом предполагалось установление командования ООН. В действительности ничего подобного сделано не было» [16]. Резолюция рекомендовала «всем странам-участникам, обеспечиваюшим военную и иную поддержку, перевести свои войска и иные виды поддержки под объединенное командование Соединенных Штатов». Кроме того, резолюция требовала от «США назначить командующего этими силами» [17]. Им должен был стать доблестный Макартур.

Предстояло очередное американское шоу. В операции принимали участие военнослужащие из 16 стран, но, за исключением южнокорейцев, не могло быть никаких сомнений относительно их истинного статуса и функций. Позже Эйзенхауэр писал в своих мемуарах, что когда планировал военное вторжение США во Вьетнам в 1954 году, также как часть «коалиционных усилий», он признавал, что тяжесть операции ляжет на США, «однако символические силы, предоставленные другими странами, как в Корее, придадут моральную репутацию мероприятию, позволяя не рассматривать его как бесчеловечный пример империализма» [18).

Война, воистину исполненная жестокости, велась якобы в защиту режима Ли Сын Мана. Помимо южнокорейских правительственных публикаций, будет трудно найти хотя бы одно доброе слово об этом человеке, которого американцы вернули в Корею в 1945 году после многолетнего изгнания в США во время оккупации Японией его страны. Прибыв в Корею на одном из самолетов Макартура, Ли вскоре приобрел известность и авторитет благодаря американской военной администрации в Корее (USAMGIK). В процессе его утверждения американцам пришлось подавить временное правительство Корейской Народной Республики (KPR), которое было сформировано региональными правительственными комитетами из числа известных корейцев и уже выполняло административные задачи, такие как распределение продовольствия и поддержание правопорядка. Предложение временного правительства о сотрудничестве было отвергнуто прибывшими американцами сразу же.

Несмотря на кажущееся коммунистическим название, в составе правительства КНР было довольно много консерваторов, да и самому Л и предоставили пост почетного президента. Конечно, для Ли и других консерваторов, которых выбрали в правительство, пока они находились за границей, оно действительно могло показаться слишком левым, как и для высшего руководства американской военной администрации. Но после 35 лет японской оккупации любая группа или правительство, выступающие против колониального гнета, должны были иметь некоторый революционный оттенок. Среди них были и те из консерваторов, кто сотрудничал с японцами, а также левые и националисты, которые с ними боролись, – все они входили в состав правительства КНР, которое, как сообщалось, было популярнее остальных политических группировок (19].

Какими бы ни были политические пристрастия и идеи правительства КНР, американская военная администрация, отказывая ему в «законности, статусе либо форме» [20], регулировала корейскую внутриполитическую жизнь таким образом, будто страна была поверженным врагом, а не дружественным государством, освобожденным от общего врага и имеющим право на независимость и самоопределение.

Принижение значения правительства КНР со стороны американцев этим не ограничилось. Джон Гюнтер, которого вряд ли можно отнести к радикалам, охарактеризовал сложившуюся ситуацию следующим образом: «Итак, первый и наилучший шанс для создания единой Кореи был отброшен» [21]. Альфред Крофте (Alfred Crofts), член американской военной администрации, писал в то же время: «Организация, имевшая потенциал к объединению страны, стала в результате лишь одной из 54 разобщенных групп на политическом небосклоне Южной Кореи» [22].

Ли Сын Ман был человеком Вашингтона: убежденный проамериканец, решительный антикоммунист и в достаточной степени управляемый человек. Его режим прекрасно подходил для землевладельцев, коллаборационистов, крупных собственников и других консервативных элементов. Крофте отмечал: «До высадки американцев вряд ли бы могли существовать в Корее политические правые, идеология которых ассоциировалась с колониализмом; но вскоре после высадки мы были вынуждены поддерживать по меньшей мере три консервативные фракции» [23).

Стремясь установить свободные рыночные отношения, американская военная администрация в огромном объеме распродавала конфискованную у японцев собственность, дома, предприятия, производственное сырье и другие ценности. Естественно, покупать это могли коллаборационисты, разбогатевшие при японцах, и другие спекулянты. «Учитывая, что фактически на разграбление была отдана половина богатства страны, деморализация общества распространялась стремительными темпами» [24].

В то время как русские на Севере проводили тщательные чистки среди корейцев, сотрудничавших с японцами, американская военная администрация на Юге позволяла занимать административные должности не только коллаборационистам, но поначалу и самим японцам, к ужасу тех, кто сражался против японской оккупации. С одной стороны, этих людей могли оставлять на управляющих должностях, поскольку они были самыми опытными управленцами в стране, а с другой – такая мера позволяла предотвратить консолидацию власти в КНР [25].

В то время как на Севере прошла повсеместная и эффективная земельная реформа, а также было провозглашено, по крайней мере формальное, равенство для женщин, режим Ли не предпринимал подобных шагов. Лишь два года спустя была начата земельная реформа, но она коснулась только бывшей японской собственности. Закон 1949 года о переделе прочих земельных владений не был обеспечен правовой защитой, и эксплуатация арендаторов продолжалась как в старых, так и новых формах [26].

Общественное возмущение действиями режима США/Ли было связано с провалом этих реформ, а также с подавлением деятельности КНР и весьма сомнительно проведенными выборами. Ли слишком долго отказывался от проведения честных выборов, вызвав в начале 1950-х годов недовольство США; официальные лица Вашингтона пригрозили ему урезать помощь в случае такого отказа, а также если не будет улучшения ситуации с гражданскими свободами. Очевидно, вследствие такого давления выборы 30 мая прошли относительно честно – в них позволили участвовать «умеренным» элементам, что и привело к отмеченному ранее решительному поражению правительства Ли [27].

Недовольство проявлялось в виде частых восстаний, включая партизанскую войну в горах, с 1946 года до начала войны, а иногда и во время войны. Правительство считало, что к этим восстаниям народ «подстрекали коммунисты», и подавляло их соответствующим образом. Джон Понтер заметил по этому поводу: «Можно уверенно говорить, что в глазах Ходжа (Hodge – командующий вооруженными силами США в Корее) и Л и, особенно поначалу, практически любой кореец, не придерживавщийся крайне правых взглядов, выглядел коммунистом и потенциальным предателем» [28].

Генерал Ходж, несомненно, позволял американским войскам принимать участие в операциях по подавлению беспорядков. Корреспондент газеты «Чикаго сан» (Chicago Sun) в Корее Марк Гейн (Mark Gayn) писал, что американские солдаты «стреляли по толпам людей, проводили массовые аресты, прочесывали холмы в поисках подозреваемых, а также организовывали отряды корейских правых и полиции для проведения массовых рейдов» [29]. Гейн сообщал, что один из политических советников Ходжа уверял его (Гейна), что Ли не был фашистом: «Ему еще два века до фашизма – он чистый консерватор» [30].

Описывая антипартизанскую кампанию правительства в 1948 году, прозападный политолог Джон Ки-Чанг О (John Kie-Chiang Oh) из Университета Маркетт(Marquette University) писал: «В ходе этой кампании игнорировались гражданские свободы бесчисленного количества людей. Часто несчастных крестьян, подозревавшихся в пособничестве партизанам, без суда и следствия уничтожали» [31].

Год спустя, когда комитет Национального собрания начал расследование деятельности коллаборационистов. Ли организовал полицейский налет на собрание. Были арестованы 22 человека, 16 из которых пострадали от травм: переломов ребер, повреждений черепа и порванных барабанных перепонок [32].

На момент начала войны, в июне 1950 года, в южнокорейских тюрьмах содержались около 14 тысяч заключенных [33].

Даже в разгар войны, в феврале 1951 года, как сообщал прогрессор Джон Ки-Чанг О, произошел Кочангский инцидент (Koch’ang Incident), в ходе которого около 600 мужчин и женщин разных возрастов, подозревавшихся в помощи партизанам, были загнаны в узкую долину и расстреляны из пулеметов подразделением южнокорейской армии [34].

В ходе войны каждая из сторон обрушивала на противоборствующую множество обвинений в жестокости и зверствах по отношению к военнослужащим, военнопленным и гражданским лицам во всех частях страны (каждая из сторон временами оккупировала территорию неприятеля). Стороны пытались превзойти друг друга в словесных баталиях, иногда более жарких, чем настоящие бои. В США это привело к появлению мифов, которые мало чем отличались от возникавших в ходе других войн. Во время войны во Вьетнаме, наоборот, появлению пропагандистских мифов противостояли многочисленные высокообразованные противники войны, которые тщательно изучали ее начало, отслеживали ее ход и предавали свои исследования гласности, противопоставляя их официальной версии, что в конечном итоге влияло на СМИ, вынуждая их делать то же самое.

Например, считалось, что все акты жестокости в войне совершались исключительно северокорейцами. Упомянутый выше инцидент в Кочанге можно противопоставить этому утверждению. Что касается данного инцидента, британский исследователь Кореи Джон Халлидей (Jon Halliday) отмечал:

«Этот случай не только показывает нам действительный уровень политического насилия со стороны ООН, но также подтверждает убедительность обвинений, выдвинутых КНДР и южнокорейскими оппозиционерами в отношении сил ООН и должностныхлиц режима Ли, замешанных в массовых преступлениях во время оккупации КНДР в конце 1950 года. В конце концов, если гражданские лица могли уничтожаться на Юге даже по подозрению в пособничестве партизанам (только в пособничестве, а не в партизанской деятельности), что же говорить о Севере, где миллионы вполне обоснованно могли быть коммунистами или политическими боевиками?» [35]

Сообщение Джона Ки-Чанга О является лишь одним из многочисленных докладов об уничтожении южнокорейцами собственных граждан во время войны. Газета «Нью-Йорк таймс» в декабре 1950 года сообщила о череде казней в Сеуле, совершенных южнокорейскими правительственными силами [36]. Корреспондент Би-би-си в Корее Рене Катфорт (Rene Cutforth) позже описывал «внесудебные расстрелы гражданских лиц, названных полицией «коммунистами». Расстрелы обычно производились на рассвете на любом пустыре, где можно было вырыть траншею и выстроить перед ней в ряд заключенных» [37]. Грегори Хэндерсон (Gregory Henderson), американский дипломат, прослуживший в Корее семь лет, в 1940-1950-х годах, заявлял, что «вероятно, более 100 тысяч человек было убито без суда и следствия» силами Ли в Южной Корее во время войны [38]. После нескольких случаев резни гражданского населения в Южной Корее правительство Ли Сын Мана переложило ответственность за эти инциденты на северокорейцев.

Еще одним способом, которым США напрямую внесли свой вклад в уровень жестокости в этой войне, было применение оружия, которое хоть и использовалось на заключительном этапе Второй мировой войны (и еще в Греции), но было невиданным для всех наблюдателей и участников корейской войны. Это был напалм. Вот как описывает последствия от его применения газета «Нью-Йорк таймс»:

«Бомбардировке с применением напалма была подвергнута деревня три или четыре дня назад, во время наступления китайцев. В деревне не было похорон, потому что в живых никого не осталось… Мертвые жители в деревне и на полях находились в тех же позах, когда их настиг удар: мужчина, пытавшийся сесть на велосипед, полсотни мальчиков и девочек, игравших в приюте, домохозяйка, в руке которой осталась страница из каталога Sears-Roebuck, на которой карандашом обведена «очаровательная пижама кораллового цвета за три доллара» с номером заказа на высылку товара по почте. В этой деревушке было почти две сотни погибших» [39].

США, возможно, также вели бактериологическую войну против Китая и Северной Кореи, о чем рассказывалось ранее, в главе о Китае.

В то же самое время ЦРУ планировало убийство северокорейского лидера Ким Ир Сена (Kim 11 Sung). Из Вашингтона к Гансу В. Тофту (Hans V. Tofte), агенту ЦРУ в Японии, был направлен индеец-чироки по прозвищу Баффало (Buffalo), который согласился стать убийцей. В случае успешного выполнения этой операции Баффало должен был получить значительную сумму денег Операция провалилась, и дальнейшие подробности этого инцидента неизвестны [40].

Еще одним распространенным в США мифом было убеждение в том, что американские военнопленные умирали, как мухи, в северокорейских лагерях из-за халатности и жестокости коммунистов. Это эмоциональное утверждение разжигалось склонностью должностных лиц США к завышению цифр. Например, в ноябре 1951 года, задолго до конца войны, американские военные заявляли, что в лагерях погибли от пяти до восьми тысяч военнопленных [41 ]. Однако тщательное исследование, проведенное американской армией спустя два года после войны, показало, что в ходе всего конфликта погибли 2730 военнопленных (из 7190 человек, оказавшихся в лагерях; неизвестное количество военнослужащих вообще не попали в лагерь, поскольку они были расстреляны прямо на поле боя из-за нежелания возиться с ними – такая практика применялась обеими сторонами).

В исследовании делается вывод, что высокая смертность не связана с коммунистической жестокостью – она могла быть вызвана невежеством и черствостью самих заключенных [42]. Под черствостью подразумевается нехватка у солдат морали и духа коллективизма. Хотя это и не было отмечено в исследовании, но северокорейцы утверждали, что часть американских военнопленных погибла в результате американских же бомбардировок.

Это исследование, конечно, не могло идти ни в какое сравнение с паническими заголовками, которыми три года пичкали западный мир. Не афишировался и тот факт, что куда большее число северокорейских военнопленных погибло в американских и южнокорейских лагерях. Только в середине войнЬ! их число официально составило 6600 человек [43]. Следует отметить, что в этих лагерях содержалось значительно большее число заключенных, чем на Севере.

Кроме того, американская общественность пребывала в уверенности, что американские военнопленные подвергались промывке мозгов со стороны китайцев и северокорейцев. Только так можно было объяснить тот факт, что 30% американских военнопленных в той или иной форме сотрудничали с врагом и каждый седьмой, то есть более 13 процентов военнопленных, был виноват в серьезном коллаборационизме, таком как написание предательских брошюр или согласие шпионить на коммунистов после войны [44]. Другой причиной, по которой тема промывки мозгов широко поддерживалась, была уверенность Вашингтона в том, что такая версия позволит обесценивать те заявления ветеранов войны, которые будут расходиться с официальной версией.

По словам психиатра Йельского университета Роберта Дж. Лифтона (Robert J. Lifton), промывка мозгов, по общераспространенному мнению, была «всемогущим, непреодолимым, непостижимым и волшебным методом достижения контроля над человеческим разумом» [45]. Хотя ЦРУ и само разрабатывало такое «волшебство» с начала 1950-х годов, но ни Управлению, ни северокорейцам, ни китайцам преуспеть в этом вопросе не удалось. ЦРУ начало свои эксперименты по контролю над поведением и по управлению сознанием на людях (вероятно, подозреваемых в двойном шпионаже), используя наркотики и гипноз в Японии в июле 1950 года, вскоре после начала корейской войны. Уже в октябре в качестве объектов для экспериментов, по всей видимости, использовались северокорейские военнопленные [46]. В 1975 году капитан-лейтенант ВМС США и военный психолог Томас Нэрут (Thomas Narut) рассказывал, что его работа в те годы заключалась в исследовании состояний, способных вынудить военнослужащих, обычно к убийству не склонных, к его совершению при определенных обстоятельствах. Нарут добавил, что из военных тюрем были освобождены признанные виновными убийцы, чтобы стать убийцами на поле боя [47].

«Промывание мозгов, – говорится в армейском исследовании, – стало расхожей фразой, используемой для очень многих вещей, так что у этой фразы больше нет точного значения», а «точное значение в этом случае необходимо» [48].

«Заключенные, насколько стало известно армейским психиатрам, не подвергались процедурам, которые можно было бы охарактеризовать как «промывание мозгов». В действительности обращение коммунистов с заключенными, хотя и не отвечало требованиям Женевской конвенции, редко было связано с откровенной жестокостью, будучи вместо этого весьма оригинальной смесью мягкости и давления… Коммунисты редко использовали физические пытки… и армейскими специалистами не было зафиксировано ни одногодостоверного случая использования пыток с целью вынудить человека сотрудничать или принять коммунистические убеждения» [49].

Однако, согласно исследованию, некоторые американские летчики из девяноста, попавших в плен, были подвергнуты физическому насилию с целью добиться признаний о применении ими биологического оружия. Это могло означать либо суровое негодование коммунистов по поводу использования такого оружия, либо потребность получить некое подтверждение ложного или сомнительного заявления.

Американские военнослужащие были также подвергнуты политической и идеологической обработке их тюремными надзирателями. Вот как это выглядело в глазах американских военных:

«В лекциях по идеологической обработке коммунисты часто показывали карту мира, усеянную нашими военными базами, названия которых были хорошо известны многим пленным. «Видите эти базы? – говорил инструктор, показывая на карте указкой. – Это – американские базы, напичканные оружием. Вы знаете, что они американские. И как вы видите, они окружают Россию и Китай. У России и Китая нет ни одной базы за пределами собственной территории. Отсюда становится ясно, какая именно страна разжигает войны. Неужели Америка строила бы эти базы и тратила миллионы на их обслуживание, если бы она не готовилась к войне с Россией и Китаем?» Этот аргумент казался правдоподобным многим заключенным. В общем случае они понятия не имели, что эти базы отражали не желание Соединенных Штатов войны, но их желание мира, что базы были развернуты как часть соглашений, нацеленных не на завоевание, а на ограничение красной агрессии» [50].

Китайские коммунисты, конечно, не изобрели эту практику. Во время американской Гражданской войны военнопленные и Юга, и Севера подвергались идеологической обработке в отношении соответствующих достоинств обеих из сторон. И во время Второй мировой войны «курсы демократизации» проводились в американских и британских лагерях для военнопленных немцев, и исправившимся немцам предоставлялись привилегии. Кроме того, американская армия с гордостью заявляла, что коммунистических заключенных в американских лагерях во время корейской войны учили тому, «что значит демократия» [51].

Предсказанная китайская агрессия проявилась спустя приблизительно четыре месяца после начала войны в Корее. Китайцы вступили в войну после того, как американские самолеты несколько раз нарушили их воздушное пространство, неоднократно бомбили и обстреливали китайскую территорию (каждый раз «по ошибке»), когда в опасности оказались гидроэлектростанции на корейской стороне границы, жизненно важные для китайской промышленности, а американские и южнокорейские силы в нескольких местах подошли к китайской границе – реке Ялу

Напрашивается вопрос: как долго Соединенные Штаты могли бы воздерживаться от вступления в войну, если заморская коммунистическая военная мошь высадилась бы в Мексике, обстреливала бы и бомбила приграничные города в Техасе, развернулась вдоль Рио-Гранде под командованием генерала, напрямую угрожавшего войной против Соединенных Штатов?

Американские ВВС в Корее внушали страх одним своим видом. Как и во Вьетнаме, они славились ковровыми бомбардировками с применением напалма, стиранием с лица земли «подозреваемых в помоши врагу» деревень, бомбардировками городов с целью уничтожения всей инфраструктуры, разрушением дамб и плотин для нанесения вреда ирригационной системе, зачисткой рисовых полей, использованием выражений «тактика выжженной земли», «бомбометание со сплошным поражением» и «операция »Убийца» [52].

«Вы можете распрощаться с этими деревнями!» – кричал капитан Эверетг Л. Хандли (Everett L. Hundley) из Канзас-Сити, штат Канзас, после авиационного налета [53].

«я бы сказал, что весь, почти весь Корейский полуостров представляет собой ужасное месиво, – свидетельствовал перед сенатом генерал-майор Эмметт О’Доннелл (Emmett O’Donnell) в конце первого года войны. – Все разрушено. Ничего не выстояло» [54].

Вот слова из уважаемого британского военного справочника Brassey’s Annual издания 1951 года:

«Не будет преувеличением заявить, что Южная Корея больше не сушествует как страна. Ее города разрушены, большая часть средств к сушествованию уничтожена, а население сократилось до состояния угрюмой массы, зависящей от милостыни и беззащитной перед подрывным влиянием. После окончания войны нельзя будет ожидать от жителей Южной Кореи какой-либо благодарности, но нужно надеяться, что этот урок научит тому, что нет ничего бесполезнее и хуже, чем разрушение ради освобождения. Конечно, Западная Европа никогда не приняла бы такое «освобождение» [55].

Но наиболее жестокие и разрушительные бомбардировки были еще впереди. Начиная их летом 1952 года, Вашингтон ставил целью занять более выгодную позицию на переговорах с коммунистами по обсуждению перемирия, продолжавшихся в течение всего года, пока бушевали бои. Затянувшиеся и ожесточенные переговоры дали начало другому распространенному на Западе убеждению: причина срыва переговоров и продолжения войны – в непримиримости коммунистов, их двуличии, отсутствии у них мирных намерений.

Это длинная и запутанная глава корейской военной истории, но при ее исследовании нельзя не обнаружить простой факт, что преграды возводились и антикоммунистической стороной. Ли Сын Ман, например, был настолько категорично настроен против любого результата, кроме полной победы, что администрации и Трумэна, и Эйзенхауэра составляли планы по его свержению [56] – что вовсе не означает, что американские посредники вели переговоры из лучших побуждений. Меньше всего они хотели получить обвинения в том, что они позволили «коммунякам» сделать из себя слабаков. Таким образом, в ноябре 1951 года «Нью-Йорк таймс» написала:

«Все больше увеличивается число тех [американских солдат в Корее], кто видит ситуацию в неприкрашенном виде, а именно то, что коммунисты пошли на значительные уступки, в то время как командование сил Организации Объединенных Наций, как им это видится, продолжает выдвигать все больше и больше требований… Действия миротворцев ООН создают впечатление, что они резко меняют свою позицию всякий раз, когда коммунисты показывают, что готовы согласиться с ней» [57].

Однажды во время этого периода, когда коммунисты предложили объявить перемирие и отвести войска с линии фронта на время ведения переговоров, командование сил Организации Объединенных Наций (UNC) среагировало так, как будто это было агрессивным и непорядочным актом. «Сегодняшнее заявление коммунистов, – говорилось в документе иКС, – было фактически отказом от их ранее изложенной позиции о том, что военные действия должны продолжаться во время переговоров о перемирии» [58].

Когда-то давно в Соединенных Штатах шла гражданская война, в которой Север попытался воссоединить разделенную страну с помощью военной силы. Разве Корея, или Китай, или любая другая иностранная держава послали в США свою армию для убийства американцев, обвинив при этом Линкольна в агрессии?

Почему Соединенные Штаты решили развязать полномасштабную войну в Корее? Лишь годом ранее, в 1949 году. Организация Объединенных Наций при поддержке США вмешалась в арабо-израильский конфликт в Палестине и в пакистано-индийскую войну в Кашмире, добившись перемирия, но не посылая туда свою армию, не вставая на чью-либо сторону и не расширяя масштаб боевых действий. Оба этих конфликта были меньше похожи на гражданскую войну, чем война в Корее. Если бы ответные действия США/ООН были такими же в случае с Палестиной и Кашмиром, возможно, Палестину и Кашмир ждала бы участь Кореи – пустыни с выжженной землей. То, что их спасло, что не пустило американские вооруженные силы принять участие в этих войнах, было отсутствие коммунистического участия в этих конфликтах.

6. Албания, 1949-1953 НАСТОЯЩИЙ АНГЛИЙСКИЙ ШПИОН

Один из биографов Кима Филби писал: «Вне всяких сомнений, одновременное планирование и саботаж этой заранее обреченной на неудачу авантюры оказались суровой проверкой его работоспособности и изобретательности» [1]. Под авантюрой подразумевалась тайная попытка США и Великобритании с помощью партизанских действий свергнуть в 1949 году просоветский режим Энвера Ходжи.

Авантюра закончилась провалом. Отчасти потому, что советская сторона была заранее предупреждена Филби – настоящим английским джентльменом, получивщим надлежащее образование и сумевшим проникнуть в высшие эшелоны британской и американской разведок. Он стал советским шпионом уже в возрасте 21 года.

Филби переехал в Вашингтон за год до этого, где начал обеспечивать взаимодействие между британской Секретной разведывательной службой (515) и ЦРУ. Он был одним из руководителей объединенной оперативной группы 515 и ЦРУ, планировавшей операцию в Албании. Выбор пал на Албанию, поскольку она считалась самой уязвимой изстран социалистического лагеря, была самой маленькой и самой отсталой. Страна не имела обшей границы с Советским Союзом и была изолирована между подконтрольной США Грецией и «сбежавшей» из советского блока Югославией. Кроме того, еще не успели высохнуть подписи под договором между Советским Союзом и Албанией, который регламентировал предоставление Албании помощи в обмен на право строительства Москвой базы подводныхлодок с непосредственным выходом к Средиземному морю [2]. Следуя правилам и логике холодной войны, США должны были этому воспрепятствовать.

Оперативная группа начала свою работу с вербовки албанских эмигрантов в Италии, Греции и других странах. Они проходили базовую военную подготовку, включавшую навыки партизанской и разведывательно-диверсионной деятельности, в тренировочных лагерях на Мальте – в то время британской колонии, а также в американской оккупационной зоне в Западной Германии. Небольшое количество эмигрантов проходили подготовку на территории самой Великобритании [3]. Глава секретных операций ЦРУ Фрэнк Виснер (Frank Wisner) признался Киму Филби: «Всякий раз, когда мы планируем вести подрывную деятельность где-либо, мы обнаруживаем, что под боком у нас есть англичане со своим собственным островом» [4].