Текст книги "Этот сладкий запах психоза. Доктор Мукти и другие истории"

Автор книги: Уилл Селф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Спустя два дня после того, как Орд предложил борьбу за воздушный шар, у нас с Китом состоялся очередной ланч в компании Шэрон Крауд. Вопреки – а может, наоборот, благодаря – ее предательствам, мы все втроем были по-прежнему близки. Одним из аргументов в пользу этого был ее дом – удобный перевалочный пункт во время наших прогулок. Еще одним аргументом – то, что Шэрон потчевала нас потрясающей едой. Паста с имбирем и помидорами, свежие сардины, плавающие в лимонном соку, артишоки в топленом масле, перцы, фаршированные перченым фаршем, и так далее. Чисто мещанский, женский аскетизм. Она готовила в посуде «Ле Крузет» на своей крохотной кухоньке-галерке, после чего приносила приготовленное туда, где мы сидели, глядя вниз на Уондсворт-стрит, в направлении Найн-Эльмс.

Квартира Шэрон Крауд находилась в здании, соседствующем с местом ее работы, Южным Банковским университетом. Даже когда воздушный шар уже появился в муниципальных высях, трапезная в квартире Шэрон Крауд была тем местом, куда стоило прийти, чтобы насладиться превосходным обзором.

– Ты там уже успела побывать? – осведомился Кит, тыча вилкой с куском брушетты в сторону воздушного шара, который, как казалось отсюда, неподвижно висел в традиционно свинцовом небе над лежащим внизу городом.

– Нет, с какого перепугу? – Шэрон налила мне очередной бокал «Кот-Роти» – хозяйкой она была безупречной.

– У нас с ним намечается борьба за воздушный шар. – Брушетта перенеслась в мою сторону.

– Это что, нечто вроде борьбы за парашют?

– Типа того, только не парашют достается победителю, а проигравший прыгает вниз с воздушного шара.

– И каков же предмет состязания?

На это Кит промолчал. Одно дело – обложить Шэрон Крауд за глаза, во время наших приватных, скорбных променадов, и совсем другое – сказать ей то же самое в лицо. И тут я, почувствовав приступ безумного легкомыслия, безоглядно потеряв все инстинкты самосохранения, выпалил:

– Ты.

– Пардон?! – Фарфор надбровной дуги Шэрон Крауд дал трещину.

– Мы собираемся бороться за то, чтобы ты сопровождала нас – Кита и меня, вот.

– Сопровождала? – Ее скепсис сгустил атмосферу. – Дайте-ка мне разобраться, троглодиты…

– Это не… мням-мням… не шутки, – сказал Кит. Благодаря долгим годам тюрьмы он мог негодовать и поглощать салат из помидоров одновременно.

– Тогда идиоты. Точно, вы два идиота, которые собираются бороться насмерть ради моего общества, так?

– Если верить Баксу… – Ввязавшись в эту баталию, мне ничего не оставалось, кроме как идти до конца, вне зависимости от последствий. Следует принять во внимание еще сотни и тысячи разбитых сердец.

Внезапно наши рты перестали справляться со словами, и мы принялись жевать, хрустеть, чавкать и глотать. С того места, где я сидел, острый профиль Шэрон Крауд резко выделялся на фоне бетонного портика Южного Банковского университета, неумолимо и безжалостно выступавшего вперед. Оба фасада не создавали ощущения контраста; на небольшом подбородке Шэрон Крауд красовалась выразительная ямочка, отчего тот походил на две маленькие ягодицы.

– Ты никогда не имел таких академических перспектив, чтобы можно было бы говорить о них всерьез, Кит. – Тон Шэрон звучал вызывающе. – Твои исследовательские дарования ничтожны, а способность преподавать заметно скомпрометирована тем, что твои студенты родились в то время, о котором у тебя нет четких представлений. Так что ты должен меня благодарить, я оказала тебе…

– Что?! – не сдержавшись, взвизгнул Кит.

– Услугу! Ты сам не знаешь, чего хочешь, тебя опозорили. Публично унизили. Ты был куда в более затруднительном положении, чем когда-либо. – Крауд снова несла чушь. – И уж точно, чем сейчас.

Кит опустил голову, всю в синяках от ухабов прожитых лет. Спорить с Шэрон у него не было никаких сил. Та же самая тактика, какую она пустила в ход в отношении меня; представляя альтернативную картину будущего куда в более черном свете, Шэрон Крауд под корень вырубала силу воли Кита. Как-то он поведал мне, что от случая к случаю она до сих пор заходит к нему «по делам». Неопределенность его тона соответствовала моей неготовности представить, что это за «дела», и я понадеялся, что мой отказ от комментария был воспринят Китом как доказательство ее приходов «по делам» и ко мне тоже.

В настоящее время Шэрон Крауд занимала должность руководителя модуля по бизнес-исследованиям в ЮБУ, давала хорошо оплачиваемые консультации и даже появлялась в актуальных телепрограммах поздними ночами, дискутируя на общественно-важные темы. Ее лоск, некогда умилительно-правильный, теперь стал оцифрованным и телевизионным. Наряды Шэрон всегда отличались строгостью, но сейчас они были совсем уж мужеподобными. Грудь у нее отсутствовала напрочь. Некогда мы вместе с ней лишались сна, и соски ее грудей были просто ошеломительными: нежные, розовые конусы пещеристых тканей вздымались под прямым углом относительно грудной клетки, но теперь – куда все пропало? Определенно, их больше не было; все, что я видел под ее строгим нагрудником – гладкая кожа, лишенная какого бы то ни было рельефа.

– А ты, значит, инициатор этой затеи? – Она посмотрела на меня так, будто я был крошечным, находился далеко-далеко и стремительно куда-то падал.

– Ты тиран, Шэрон, – выговорил я. – А может, просто извращенка.

Ее глаза примерились к уровню вина в моем бокале.

– Не пойму, ты что, напился и с тобой лучше не разговаривать? Но даже если так, ты считаешь, я плохо обошлась с тобой?

– Шэрон, сделаем скидку на прожитые годы, все такое, спустя столько лет – и весь этот джаз… – Я отпил еще вина, главным образом, чтобы завести ее. – Могу заявить с долей авторитета и должного уважения – в конце концов, ты отымела меня по полной, за милую душу. Непосредственно в задницу, вот этим вот самым телеграфным сто…

– Ты пьян и вдобавок агрессивен. Кит, уведи его отсюда.

Позже в тот же день мы опять были на пляже возле МИ-6, и я дразнил камеры безопасности, установленные на столбах и на стенах. Если я останавливался за колонной, то камера, следившая за моими перемещениями, застывала, как параличом разбитая, дергаясь в ту сторону, где я должен был, по ее расчету, оказаться.

– Точно я и Шэрон Крауд, – крикнул я Киту, который плескался вместе с Диной в приливной зоне; все шесть ног барахтались, путаясь в мотках нейлоновой веревки, клоках размокших газет и набухших от воды обломках древесины.

– Что?

– Камера безопасности – ей кажется, что она знает, где я должен быть, – но, разумеется, я не там. В любом случае, я понимаю – в отличие от нее, – что она всего лишь автомат… может, сбить ее к чертовой матери?

Я перелез через забор, спустился по пролету в пять ступенек и прогремел по гальке туда, где находились человек и пес.

– В этом нет необходимости. – Голос Кита звучал афористично; Кит был серьезен, как в те моменты, когда я случайно заводил речь о давно минувших временах.

– Теперь она ни за что не согласится подняться на воздушном шаре, так? – Я почувствовал, как мои щеки покрываются пленкой слез. – Теперь, когда она знает, что мы хотим поставить ее на кон?

– Есть несколько соображений. – Орд поднял с песка карниз для занавесок и его концом стал чиркать на илистой отмели, намечая план боевых действий. – Во-первых, она может решить, что мы это не всерьез. – Его военный ботинок опустился на мозаику оконного стекла в поломанной раме. – Во-вторых, у нее может хватить гордости на то, чтобы бросить нам вызов, и, в-третьих, – что мне кажется наиболее вероятным, – скорее всего, она пойдет на это, потому что Бакс ее заставит.

– Бакс?

– Ты знаешь, мне приходилось иметь дело с такими, как Шэрон Крауд. В две тысячи пятидесятом, когда я занял Дар-Эс-Салам, была там одна весьма горделивая бабенка – жрица культа, – которая по уши втрескалась в моего адъютанта…

Сейчас мне было как-то в напряг играть роль Фламбарда.

– Бакс? – переспросил я.

– Да. – Я не мог понять, кто это говорит: Кит или Орд. – У меня имеются серьезные рычаги давления на него, как ты догадываешься.

Я обернулся и посмотрел в проем между МИ-6 и Тинтаджел-хаус, затем пересек взглядом четыре проезжих части и посмотрел в сторону виадука Воксхолл – туда, где находился воздушный шар. Его пришвартовали на ночь: дородная баба в кричащем сарафане, которую повалило силой тяготения. Было вполне тепло и достаточно светло, но свет шел непонятно откуда, словно кровь при внутреннем кровоизлиянии.

Спустя долгую паузу Кит произнес:

– Ладно, давай сыграем в го-шахматы.

– Я не хочуиграть в го-шахматы. – Как он не мог понять моего состояния?

– Тогда давай нашу обычную, я буду Ордом…

– Я не хочу играть Фламбарда!

– Ну, хорошо, хорошо, только не рви на себе волосы, просто предоставь мне Орда, и обещаю – тебе будет весело!

Мы двинулись по Ламбет-Уок, и Орд принялся щедро пичкать меня байками про то, как он камня на камне не оставил от Диких качков из Миннесоты – самой страшной банды байкеров за тридцатые годы второго тысячелетия.

Я встретил Бакса в «Бир-Энджин», такой паб в Стоквелле. Дрянное место, но Бакс бывал там так часто, что его высокая пивная кружка с крышкой хранилась за стойкой бара. Кружка была глиняная, страшноватая, с зеленой глазурью в виде выпучившейся ведьминой морды. Бакс пил из нее как светлое, так и горькое, этакий комитет по собственной охране. Я в тот день вел себя особенно высокомерно. Мое высокомерие было настолько осязаемым, что в животе неприятно урчало от превосходства. Бакс обратил внимание на то, как я сидел, согнувшись, на лавке, обитой кожзаменителем.

– Что стряслось? – заплетающимся языком спросил Бакс сквозь клубы дыма и пузыри пива.

– Заносит.

– Поносит?

– Заносит. Распирает от самомнения.

– В любом случае, и то и другое отпугивает окружающих.

– Я в курсе.

Бакс принялся сооружать очередную защитную завесу из волос своей челки, а я стал изучать браслетки на его руках. Они виднелись из-под обшлагов хлопчатобумажной рубашки и доходили до косточек на запястьях. Казалось, браслетки сделаны или из очень темной кожи, или из какого-то особого каучука. Невозможно было понять, играли они роль модных украшений или ортопедических повязок. Этим они слегка напоминали романы Бакса, на самом деле.

– Ну, и ффчччееемммдело? – Он был весьма суров.

– Я ничего не сказал.

– Зато Шэрон сказала, – он цедил слова вперемежку с нервными струйками табачного дыма, – что она намерена совершить с нами прогулку на воздушном шаре в воскресенье, в это воскресенье.

– Правда? И в состязании примет участие?

– Разумеется, потому она и согласилась. Тезис такой: «Этот воздушный шар уверен, что Шэрон Крауд бессмертна. Я так полагаю, ты бросаешь вызов, а Кит в роли секунданта?»

– Ну, типа того.

– Шэрон снимет свое предложение – это очевидно, – и я на ее стороне. Если вы побеждаете, то сиганет один из нас. Если мы – соответственно, наоборот.

– Понятно… – Неожиданный поворот. Я совсем не был уверен в том, что Кит обрадуется, узнав, что его жизнь висит на одних весах с моей. – А кого вы думаете взять в заложники?

– Ну, тех, кто управляет шаром, думаю, и тех, кто отправится с нами, туристы там всякие…

Я обнаружил Кита на городской ферме в Воксхолле. Дина была привязана снаружи, а ее хозяин находился в противоположной стороне от загонов, за новыми саманными свинарниками, – сидел на корточках на небольшом участке земли. Я бы с радостью сказал, что бородатый, растрепанный Кит имел умиротворенный вид среди всей этой буколической – пусть в миниатюре – обстановки, но это было не так. Даже трое малышей, что резвились вокруг, поднимая тучи пыли, не могли развеять его глубокой задумчивости.

– Бакс говорит, что каждый, кто будет управлять шаром, вместе с теми, кто окажется на борту, должен быть взят в заложники. Что же до Шэрон, то…

– Или ты.

– Или я, или ты, или Бакс.

– Но ведь необязательно Бакс, или ты, или Шэрон, или я, правда? – И с удивительным изяществом он пнул своим здоровенным ботинком лежавший тут же на земле кусок овечьего помета. – Все равно, ты или я, в конечном счете.

Мне на ум пришли толстые галстучные узлы, отвислые бороды, «Рубеттс», «Зима недовольства», смерть Блэра Пича. Для некоторых все это было печальной потерей, и, пока я вспоминал подобные образы, Кит собирался с духом и готовился стартануть.

– Да, да. – Он перекувырнулся через плечо. – Вот так вот.

– Они никогда не действуют слаженно, – крикнул я ему вслед, – эти, на воздушном шаре. Впадают в панику.

– Справлюсь.

– Думаешь?

Я нагнал его у выхода, он как раз отвязывал Дину. Далматинка умудрилась пробраться внутрь и натянула поводок с такой силой, что ошейник потерялся в кожных складках шеи. Мы с Китом явились свидетелями зрелища под названием «порнуха по-собачьи»: стеклянный резервуар, полный хорьков, царапающихся и просачивающихся сквозь отсеки пластиковых трубок.

– Я справлюсь. – Кит повернулся ко мне, и я сразу вспомнил Орда.

– Ты опять вошел в образ?.. В смысле, в образ Орда.

– Нет, разумеется, ты, жопа с ушами.

И он ушел; когти Дины клацали следом, пока он пересекал растрескавшийся косоугольник мостовой за пределами Воксхолл-Таверн. Даже в такой ранний час снаружи ротонды толпились лысые клоны топлес. Они толкались друг за другом, дергали друг друга за бандажи, кусали в шею под звуки техно, волнами катившие на них, а позади ревело уличное движение. Воздушный шар на ночь спускали на землю; оттуда, где я стоял, казалось, что он опускается в гигантскую кирпичной кладки рюмку для яйца. Лондон во всей своей красе, от которой не было никакого спасения. Я почтительно осведомился у Орда, имеет ли он что-либо сказать по данному вопросу, и впервые он промолчал.

За неделю перед битвой за воздушный шар в Найн-Эльмс начался снос холодильного склада. Огромный бетонный сарай, имевший сильное сходство с улеем кубической формы, возвышался над суматошным перекрестком Найн-Эльмс-Лейн и Уондсворт-роуд в течение последних двадцати лет, лучась солидностью и холодом. Видимо, прогресс в области холодильного дела наложил свой отпечаток, энтропия захлестнула. В стене постройки пробили огромную дыру, и рана начала гноиться: асбестовые слои эпидермы раздулись, наружу вылезли железные черви. На место сноса попасть было совсем несложно, что мы втроем и сделали – Кит, Дина и я. Точно так же мы постоянно залезали на Электростанцию в Бэттерси, с любопытством, словно какие-то постапокалиптические исследователи, заглядывая за высоченный алтарь красного кирпича. Ныне обе массивные конструкции были разрушены, как жертвы жутких последствий военного времени. По меньшей мере с холодильным складом разобрались довольно оперативно, однако город решил в качестве примера оставить Электростанцию. Неф здания, открытый влажному небу, был осквернен с особым азартом. Там, где когда-то сгорали эрг за эргом, претворяясь в жизнь, теперь был только голубиный помет да дико орущие банджи-джамперы, которые бросались с крана, торчащего над Темзой, и гадили в штаны, летя вниз.

Орд умел делать глубокие наблюдения насчет Лондона – как насчет его будущего, так и насчет непосредственно устройства города. В течение прошлой недели он дал Фламбарду отставку, тем самым предоставив мне полное право на свои долгосрочные прогнозы.

– Надо сказать, – говорил он, как обычно, безапелляционно и глотая слова, – с точки зрения перспективы две тысячи семьдесят третьего года все твои переживания по поводу сноса какого-то старого здания кажутся детским лепетом. Взять хотя бы это раскинувшееся побережье Темзы. – Что он для наглядности и проделывал: брал переливчатую старицу реки своей мозолистой ладонью в форме чашки. – На месте холодильного склада будут возведены многоквартирные дома с крышами в форме крыльев чаек, затем их тоже снесут, взамен на несколько десятилетий в центре Лондона вознесется могучее колесо Ферриса, но и оно укатится в неизвестном направлении. Кто-то из критиков, возможно, считает, что город – это некое особое образование с холмистой зоной по окраинам и болотами в центре, вроде френологических выпуклостей и впадин, каждая из которых обнаруживает какую-либо черту городской индивидуальности, но, откровенно говоря, это ибадутостьнафсюбошку. – Орд отдал дань слэнгу средне-ближайшего будущего. – Ни о какой индивидуальности Лондона не может идти речи с тех пор, как система метро, словно своего рода мега-курс электросудорожной терапии, связала соседние узловые точки и закоротила их напряжением в сотни тысяч вольт.

– Вот еще пример… – Он остановился у небольшой аптеки, глядя на сомалийцев – головы точно мячи для гольфа, туловища как у игроков в гольф, – стоявших в очереди отправить поручение на выплату денег. – Ты и представить себе не можешь, что из себя будет представлять Центральный шпиль, который построят в две тысячи тридцать пятом году. Больше сотни этажей, по форме напоминает колоссальный термитник, внутри – тысячи офисов и квартир, сотни атриумов и садов, и вся эта махина служит одновременно и домом, и рабочим местом для половины населения города; многочисленные разнообразные энергетические потоки, как воздушные, так и информационные, генерируются с помощью только-только изобретенной биосилы.

– Нет, не могу. – Я постарался придать голосу горечи. – Не могу себе такое вообразить.

Между прогулками я изо всех сил пытался упорядочить свои любовные интриги. Мое завещание было небольшим: груду старых матрасов – миссис Бэнсон, конверт, набитый иностранной валютой – брату, о котором я совсем позабыл, коробки со старыми покетбуками и поношенной одеждой – в приют. Все деньги, что у меня были, я растратил по мелочам. В офисе, трещащем от статического электричества и с изоляцией в виде бумажных записей жизней прочих людей я разбазарил оставшееся.

– Вряд ли стоит тратить время на это завещание, – заявила мне юрисконсульт. – Просто написать – уже денег стоит, потом еще взнос. Откровенно говоря, затраты не оправданы. Ее белая блузка до лифчика была пропитана потом.

– Меня не вдохновляет мысль, что государству хоть что-нибудь достанется.

Скрипнул настольный вентилятор, ероша судьбы мужчин и женщин.

– Понимаю.

Бачок с охлажденной питьевой водой булькнул – может, закипел?

– Я зальюсь вечным воем, если узнаю, что хоть один паршивый детектив или лишний носок в своей материальной облочке попадет во власть государства.

– Понимаю… – Сомнение во взгляде юрисконсульта росло на глазах. – Скажите, есть ли какая-то особая причина, по которой вы хотите составить завещание именно сейчас?

– Нет, никакой особой причины. Но ведь смерть подстерегает нас на каждом углу, не так ли?

Воскресным утром, на которое было назначено сражение за воздушный шар, было ясно, но ветрено для позднего лета. Галька заскрипела под слуховым окном у меня на чердаке. С трудом сохраняя равновесие на своем ложе принцессы на горошине, я высунул голову, посмотрел вниз и увидел Кита и Шэрон Крауд, стоявших на тротуаре.

Кит позвал меня, сложив руки рупором:

– Вылезай давай!

И это мне сразу напомнило, как школьники вот так же заходят за приятелем позвать его с утра поболтаться по улице. Я заспешил вниз, схватив мешок, который собирал всю ночь. Выходя из парадных дверей миссис Бэнсон, перебросил мешок через плечо, – ни Кит, ни Шэрон Крауд, казалось, этого не заметили. Один из детей Бэнсонов закричал нам вслед, но его слова были подхвачены и раздавлены проехавшим мимо ранним грузовиком. Мы пересекли Альберсквер и двинулись дальше, по Клэфэм-роуд в сторону Овала. У начала Фэнтимен-роуд к нам присоединился Бакс, и мы молча продолжили свой путь бок о бок по тротуару, будто участники одной группы в каком-нибудь популярном клипе или городские самураи. Над нами нависла тишина, малодушное, тягостное молчание.

Пока мы шли вдоль поворота Овала и по загаженной линии Харлифорд-роуд к Воксхолл-Кросс, напряжение усиливалось.

– Где ты оставишь Дину? – спросил я у Кита: у меня в голове стоял скрип его зубных протезов.

– С тем австралийцем в «Маджестике», ясное дело.

– А, ну да, да, прости.

– А почему бы не поручить собаку швейцару из «Эротических качелей»? – предложил Бакс. Это были его первые слова за все время, что он шел с нами. – Там еще открыто.

И в самом деле. К воздушному обогревателю над входом был прицеплен сатиновый кусок ткани около метра длиной. Это подобие огня навело меня на соображение об аде, в котором пытки были такими же суррогатами. Кит не соблаговолил ответить Баксу, и мы вчетвером с собачьим упрямством, под стать Дине, поплелись дальше.

На натянутое, покрытое штриховкой небо ветер клал широкими мазками бумажный мусор, упаковочные ленты и палую листву, но нечто неявное оставалось закрашенным своей собственной плотной массой. Как всегда, полная самодостаточность. Не так уж и жаль оставить все это позади – толстый кирпичный виадук, древние пабы, беззвучные салоны, с аляповатыми мотоциклами в витринах, прокаженные резиновые скребки оптовых торговцев и воскресные салоны, набитые игрушечными фигурками в рост человека – салоны, которые попадались по пути в магазин в Кройдоне. Вся эта макаронная мешанина на Воксхолл-Кросс, миллиарды километров транспортной лапши, развешанной по всему городу.

Пока Кит с Диной обнюхивали друг друга под внимательным взглядом работника винного хранилища, Шэрон Крауд, Бакс и я ждали на искусственном возвышении, что тянулось вдоль Годинг-стрит. Это подобие холма было покрыто невнятной травой с колышками, всаженными в плетеные корзины, и душистым дерьмом – в виде гарнира. Воздушный шар находился в отцепленном состоянии на сегодня, его страховочные тросы были отвязаны гастарбайтерами из Новой Зеландии и аспирантами из Канады. Они работали как надо.

– Кажется, немного дует, – обратился я к Баксу. – Может, они не станут подниматься.

– Это будет позор, – ответил он с тревогой, его желтые ногти нервно скребли кожу одного из запястий.

Шэрон Крауд выглядела превосходно. Она выбрала коричневый пиджак с воротником-стойкой и коричневые же брюки в тон. Сочетание, дававшее повод для любых комплиментов, какие только возможны. Волосы были тщательно убраны назад, на губах никакой косметики. Ни она, ни Бакс по-прежнему не обращали внимания на мой мешок.

Когда Кит вернулся, мы спустились с холма и пересекли парк в направлении огороженного пространства, где находился воздушный шар. Вагончик располагался в проеме проволочной ограды. Внутри продавали билеты и сувениры для привлечения туристов. Я даже толком не смог их рассмотреть. Меня охватил мандраж. Каждый из нас сам купил себе билет, после чего мы друг за другом вышли из-под навеса и направились по дощатому настилу к гигантской корзине воздушного шара. Собственно, это была не корзина как таковая, а квадратная площадка, с металлическими столбиками по периметру, соединенными двумя тросами – на уровне плеч и пояса, а ниже пояса были металлические бортики. Аппарат напоминал скорее братьев Райт, чем Монгольфьер, и, глядя на него, я понял, что рассчитывал увидеть корзину с расшитыми шелком стенками, а на борту – пару дрессированных козочек с викуньей в придачу для нашего орбитального эксперимента. Но времени на недовольство не оставалось – один киви проверил мой билет и надорвал его, другой сопроводил меня на борт, а третий скомандовал к отправлению.

Взлет произошел феноменально быстро, как подъем на лифте.

На самой дальней от меня площадке, на расстоянии футов пятнадцати, какой-то ребенок извивался и брыкался на руках у матери: «Мам, я боюуууууусь, я не хочу наверх! Ма-а-а-а-а-ам!»

Чертов вредитель, подумал я про себя. А вслух произнес: «Садист».

Потом я обнаружил, что ни Шэрон Крауд, ни Бакса на борту нет. Я осмотрелся: помимо матери вредителя и самого вредителя, среди прочих пассажиров на борту были двое тинэйджеров в белых анораках, справа от меня – молодая пара из Средней Азии, а рядом с ними стоял Кит. Пилотировавший шар австралиец находился за перегородкой; в руке он держал цепь, прикрепленную к горелке, за которую дергал время от времени, посылая огромные, гудящие столбы пламени под туго натянутый купол воздушного шара. Я глянул вниз: в проеме, огороженном рамкой прохода для пассажиров, быстро перемещался кадр в режиме зум-аут – участок парка Воксхолл-Кросс. Он разрастался, окружал вагончик, холм, «Эротические качели», каких-то субъектов, занятых непонятно чем, затем подставку, увитую горошком, на крыше «Воксхолл-Таверн» и наконец равноуменьшенные фигуры Шэрон Крауд и Бакса, которые под ручку удалялись в сторону метро.

Мой приятель, Кит, бывший грабитель банков, о чем я знал, хотя мы и не обсуждали его темное прошлое, забился в угол площадки, и когда я с ужасом посмотрел в его сторону, то увидел, как за плечом Кита исчезает Брокуэлл-парк, чтобы затем появиться уже у ног. Мы были на высоте двух сотен футов и все еще продолжали подниматься.

– Короче, никакого состязания, – крикнул Кит. – Так и знал, что они не отважатся. Собственно, мы тоже можем просто наслаждаться полетом. – Его суставы побелели, руки обхватили ограждение за спиной, лиловая штормовка развевалась на тугом ветру. Меня поразило, насколько стремительным оказался подъем: площадка раскачивалась на ветру во все стороны, точно воронье гнездо на шаткой опоре.

– Или ты не прочь партийку в го-шахматы, чтоб отвлечься? Лондон с такой высоты прямо как доска для го.

Кит повернулся посмотреть на город, уходящий вниз прямо под нами, я последовал его примеру. Австралиец о чем-то трепался, газовая горелка ревела, среднеазиатская парочка держалась за руки, ребенок хныкал, и все бы ничего, кабы не жуткие бородавки этой действительности. К востоку отсюда я уже мог различить проткнутый пузырь «Миллениум Доум» и зелень Тэддингтон-Лок на западе. Шар поднимался все выше, узлы городских улиц развязывались с пугающей скоростью, распрямлялись, образуя сеть из множества остроконечных квадратов, перекрестков, мест, где я свернул не туда.

– В точности как доска для го! – крикнул я Киту, еле заметному на фоне резкого неба. – Итак, начнем с…

– Го! [61]61
  Игра слов: «Go» одновременно может обозначать игру в го и команду «Пошел!», «Вперед!».


[Закрыть]– крикнул в ответ Орд, что я воспринял как приказ – уверен, это подразумевалось. У нас были в ходу такие мнемонические правила – у Орда и у меня.

Я снял с плеч парусиновый мешок. Среднеазиатская пара отступила назад, что-то бормоча. Мужчина старался поймать мой взгляд в попытке подчинить мои действия указаниям своего внутреннего Орда. Я увернулся от его властных лучей, равно как не стал обращать внимания на соответствующий шнобель женщины и ее развевающуюся черную чадру. Затем расстегнул клапаны футляра и достал из мешка простыню парашюта. Австралиец обратился к паре с просьбой придвинуться ближе ко мне – иначе они нарушали равновесие площадки. Орд издал дьявольский смешок. Как это на него похоже! Я поставил ногу на натянутый трос и перевалился через борт наружу Горизонт обрушился на меня гигантской серой волной, и я с криком полетел вниз, за пределы доселе изведанного.