
Текст книги "Тени Солнца (Наемник) (Другой перевод)"
Автор книги: Уилбур Смит
Жанр:
Прочие приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Отец, нам нужно больше света.
– Могу дать вам еще один фонарь. Больше ничего нет.
– Хорошо, будьте добры. Давайте я ее отвезу.
Отец Игнаций и санитар ушли, а Брюс помог Шермэйн отвезти каталку из палаты в операционную. Роженица с посеревшим лицом стонала от боли. Такое лицо бывает, только когда боятся. Или когда умирают.
– Недолго ей осталось, – сказал он.
– Знаю, – отозвалась Шермэйн. – Надо спешить.
Женщина заметалась по каталке, невнятно бормоча, потом вздохнула, так что ее огромный, накрытый одеялом живот поднялся и опустился, и снова застонала.
Хейг, скинув с себя куртку и оставшись в жилете, мыл руки над раковиной в операционной и даже не оглянулся, когда ввезли роженицу.
– Положите ее на стол, – сказал он, намыливая руки до локтя.
Каталка была вровень со столом. Женщину приподняли на одеяле и перевалили на стол.
– Она готова, Хейг, – сказал Брюс.
Хейг вытер руки чистым полотенцем, повернулся и, подойдя к женщине, замер. Она не осознавала его присутствия, ее открытые глаза ничего не видели. На лбу Майка выступил пот, подбородок покрывала седеющая щетина.
С глубоким вздохом Хейг откинул одеяло. На роженице была короткая рубашка с расстегнутым воротом, не прикрывающая живот – непомерно раздутый, твердый, с провалившимся пупком. Колени согнуты, полные бедра раздвинулись в потуге, тело выгнулось, под посеревшей кожей напряглись мышцы, пытаясь извергнуть застрявший плод.
– Скорей, Майк! – с ужасом воскликнул Брюс.
Хейг начал осмотр. Его руки казались бледными на фоне темной кожи. Закончив, он отступил назад.
Отец Игнаций с санитаром принесли еще два фонаря. Священник начал было что-то говорить, но осекся, почувствовав напряжение. Все смотрели на Майка.
Хейг закрыл глаза. Черты его лица в свете фонаря казались резкими и угловатыми, изо рта вырывалось тяжелое дыхание.
«Не надо его подталкивать, – интуитивно понял Брюс. – Я подтащил его к краю пропасти, а шагнуть в нее он должен сам».
Майк открыл глаза.
– Кесарево сечение, – сказал он таким голосом, словно произносил смертный приговор, и задержал дыхание. Наконец он выдохнул: – Я сделаю. Халаты и перчатки! – выпалил Майк, обращаясь к священнику.
– В шкафу.
– Достаньте!
– Помоги мне, Брюс. И вы тоже, Шермэйн.
– Конечно. Скажите как.
Они быстро вымыли руки и нырнули в темно-зеленые хирургические халаты, поданные отцом Игнацием.
– Принесите сюда вон тот поднос, – приказал Майк, открывая стерилизатор. Длинными щипцами он вынимал инструменты из кипятка и выкладывал их на поднос. – Скальпель, ранорасширитель, зажим.
В это время санитар протирал спиртом живот женщины и готовил простыни.
Майк наполнил шприц пентоталом и посмотрел на просвет. Хейга было не узнать: в маске, в зеленой шапочке и длинном халате до пят. Он нажал на поршень, и по игле скатились две капли прозрачной жидкости.
Хейг взглянул на Брюса затравленными глазами – только они и виднелись над маской.
– Готов?
– Да, – ответил Брюс.
Майк склонился над роженицей, взял ее руку и ввел иглу в мягкую темную кожу на локтевом сгибе. Жидкость в шприце неожиданно окрасилась кровью – Майк нашел вену, – а затем поршень медленно пошел вниз по стеклянному цилиндру.
Женщина перестала стонать, тело расслабилось, дыхание замедлилось, стало глубоким и неторопливым.
– Идите сюда. – Майк указал Шермэйн место у изголовья. Она взяла маску и пропитала ее хлороформом. – Подождите, пока я не скажу.
Она кивнула. «Боже, какие у нее красивые глаза!» – подумал Брюс, поворачиваясь к подносу.
– Скальпель, – сказал Майк из-за стола, и Брюс подал.
Все, что было потом, слилось воедино и казалось Керри ненастоящим.
Под ножом раздвинулась кожа, из мелких сосудов брызнула кровь, и показались розовые мышцы, словно перевязанные чем-то белым, масляно-желтый слой подкожного жира, а затем голубоватые сплетения кишок. Человеческая плоть, мягкая и живая, поблескивала в ярком свете фонаря.
Зажимы и ранорасширители серебристыми насекомыми приникли к ране, как к цветку.
Руки Майка, казавшиеся безжизненными в желтых перчатках, сновали туда-сюда по открытой впадине живота – смазывали, резали, зажимали. И вот уже разрезана лиловая поверхность матки, показался младенец – обвитый пуповиной маленький темный комочек с крошечными ручками и ножками.
Майк поднял ребенка за ноги. Младенец, все еще соединенный с матерью, висел в воздухе, как большая летучая мышь.
Щелкнули ножницы – и ребенок свободен. Наконец малыш закричал: яростно, возмущенно и бодро.
Шермэйн радостно рассмеялась и всплеснула руками, совсем как девочка в кукольном театре. Внезапно рассмеялся и Брюс. Это был смех из далекого прошлого, поднявшийся из глубин сознания.
– Держите, – сказал Хейг, и Шермэйн взяла шевелящегося младенца на руки.
Майк споро накладывал швы.
Глядя на лицо и позу Шермэйн, Брюс почувствовал, как где-то в горле смех оборвался. Ему захотелось плакать.
Хейг зашил матку и завязал сложные узелки, как заправская швея. Затем на края раны легли внешние швы, и, наконец, белая лента пластыря скрыла все из виду.
Он накрыл роженицу, сдернул маску с лица и поднял взгляд на Шермэйн.
– Помогите мне прибраться, – сказал он твердо, гордым голосом. Вдвоем они направились к раковине.
Брюс сбросил халат и покинул операционную. Пройдя по коридору, он вышел на улицу и, прислонившись к автомобилю, закурил сигарету.
«Надо же, сегодня я снова рассмеялся, а потом чуть не заплакал, – удивленно подумал он. – И все из-за женщины и ребенка. Все, с притворством покончено. Занавес. Сегодня родился не только младенец. Я рассмеялся, потому что хотел смеяться и жаждал плакать. Женщина и ребенок – вот смысл жизни. Нарыв прорвался, яд вышел, идем на поправку».
– Брюс, Брюс, где вы?
В дверях показалась Шермэйн. Он не ответил, потому что она, увидев огонек сигареты, подошла почти вплотную.
– Шермэйн… – начал Керри и осекся. Ему хотелось обнять ее и крепко прижать к себе.
– Да, Брюс.
Ее лицо было совсем близко, едва различимое в темноте.
– Шермэйн, я… – снова начал Брюс и умолк.
– Да, и я тоже, – прошептала она и, отходя, добавила: – Пойдемте посмотрим, что делает ваш доктор.
Она взяла его за руку и повела обратно в здание. Ее ладонь была сухой и холодной, с длинными тонкими пальцами.
Майк Хейг и отец Игнаций склонились над кроваткой. Рядом, на столе, тихо и ровно дышала накрытая одеялом женщина балуба с умиротворенным лицом.
– Брюс, посмотри, какой красавец, – позвал Хейг.
Все еще держась за руки, Брюс и Шермэйн подошли к кроватке.
– Больше восьми фунтов, – гордо объявил Хейг.
Брюс посмотрел на ребенка. Чернокожие новорожденные красивы – у них не такой «ошпаренный» вид, как у белых младенцев.
– Жаль, что он не форель, – сказал Брюс. – Был бы мировой рекорд.
Хейг секунду тупо смотрел на него, потом запрокинул голову и расхохотался. Какой приятный звук. В Хейге что-то изменилось: он выше держал голову, в движениях появилась уверенность.
– Я тебе обещал рюмку, Майк, помнишь? – решил проверить его Брюс.
– Выпей ее за меня, я как-нибудь потом.
«Он не просто так сказал, – подумал Керри, глядя ему в лицо, – ему действительно уже не нужно».
– Получишь двойную порцию, как только вернемся в город. – Брюс взглянул на часы: – Уже одиннадцатый час, пора ехать.
– Я должен остаться, пока не отойдет наркоз, – возразил Хейг. – Вернетесь за мной утром.
Брюс задумался.
– Ладно. Пойдемте, Шермэйн.
*
Они ехали в Порт-Реприв, почти прижавшись друг к другу в темной машине. До въезда на дамбу оба молчали. Потом Шермэйн сказала:
– Хороший человек этот ваш доктор. Он как Поль.
– Кто это – Поль?
– Мой муж.
– А… – Брюс смутился. Имя больно ударило по шелковой ниточке его настроения.
Шермэйн продолжала тихим голосом, упорно глядя на дорогу, освещаемую фарами:
– Поль такого же возраста. Достаточно зрелый, научился пониманию. Молодые мужчины такие жестокие.
– Вы его любили. – Брюс говорил ровно, сдерживая ревность в голосе.
– Любовь по-разному проявляется, – ответила Шермэйн. – Да, я почти его любила. Очень скоро я бы полюбила его так… – Она осеклась.
– Как? – хрипло спросил Брюс.
«Ну вот, начинается, – подумал он, – опять я уязвим».
– Мы поженились всего за четыре месяца до… до лихорадки.
– И? – Брюс не сводил глаз с дороги.
– Мне нужно вам кое-что сказать. Я должна вам объяснить. Это очень важно. Будьте терпеливы со мной, выслушайте меня.
В ее голосе звучала такая мольба, что он смягчился.
– Шермэйн, можете мне не рассказывать.
– Я должна. Мне надо, чтобы вы знали. – Она помолчала немного и продолжила ровным тоном: – Я сирота. Родители погибли во время немецких бомбардировок, когда мне было всего несколько месяцев. Я их не помню, даже фотографий не осталось. – Ее голос задрожал, но она овладела собой. – Меня взяли к себе монашки, заменили мне семью. Но все равно это не то, какое-то чужое. У меня никогда не было ничего своего, личного.
Брюс коснулся ее холодной неподвижной руки.
«Теперь есть, – подумал он, – теперь у тебя есть я».
– Потом, – продолжала Шермэйн, – когда пришло время, монашки сосватали меня Полю Картье. Он служил инженером в «Юнион миньер дю О-Катанга» здесь, в Конго, – уважаемый человек, подходящий муж. Он прилетел в Брюссель, и мы поженились. Он был пожилой, как доктор Майк, но добрый и нежный, понимающий. Он не… – Она осеклась и, схватив Брюса за руку, повернула к нему серьезное и бледное лицо. Темные пряди скользнули по плечу. Шермэйн продолжила умоляющим голосом: – Брюс, вы понимаете, что я хочу вам сказать?
Брюс остановил машину у гостиницы и, не спеша выключив зажигание, медленно ответил:
– Думаю, да.
– Спасибо. – Распахнув дверцу, Шермэйн вышла из машины и по тропинке направилась к гостинице. Темные пряди колыхались по белой рубашке в такт уверенным шагам длинных, обтянутых джинсами ног.
Брюс смотрел ей вслед, пока она не скрылась за двойными дверями. Затем нажал прикуриватель, вытащил сигарету из пачки и зажег. Выдохнув дым на лобовое стекло, Керри вдруг почувствовал себя абсолютно счастливым. Ему снова захотелось рассмеяться.
Он выкинул сигарету, вылез из «форда» и взглянул на часы: за полночь.
«Боже, как я устал. Как много всего произошло за сегодня. Перерождение – суровое испытание для нервов». Керри громко, с наслаждением рассмеялся, чувствуя, как смех медленно прорывается из груди в горло.
Заспанный Бусье в ночном халате ждал его в вестибюле.
– Приготовления закончены, мсье?
– Да, – ответил чиновник. – Женщины и двое детей спят наверху. Мадам Картье только что поднялась.
– Я знаю, – сказал Брюс, а Бусье продолжил:
– Как видите, весь мой гарнизон здесь.
Он обвел жестом людей, спящих на полу в вестибюле и баре.
– Хорошо, – сказал Брюс. – Отправимся с рассветом. – Он зевнул и потер глаза кончиками пальцев. – Где мой лейтенант, тот, рыжий?
– Он пошел к поезду, был очень пьян. После вашего отъезда нам пришлось с ним повозиться. – Бусье помедлил. – Он хотел подняться наверх, к женщинам.
– Черт подери. – Брюс почувствовал, как возвращается ярость. – Как вы справились?
– Ваш сержант-майор, большой такой, отговорил его и увел.
– Слава Богу, есть Раффи.
– Я приберег для вас спальное место. – Бусье указал на уютное кожаное кресло. – Вы, наверное, совсем без сил.
– Большое спасибо, – поблагодарил Брюс. – Я должен обойти посты.
13
Брюс проснулся от того, что Шермэйн, склонившись, щекотала ему нос. Керри спал в одежде, только расшнуровав ботинки. Каска и винтовка лежали рядом, на полу.
– А вы не храпите, Брюс, – торжественно объявила она, рассмеявшись тихим, с легкой хрипотцой, смехом. – Это хорошо.
Он с трудом поднялся, еще толком не проснувшись.
– Который час?
– Почти пять утра. У меня для вас завтрак на кухне.
– Где Бусье?
– Одевается. Потом будет помогать всем грузиться на поезд.
– У меня во рту как будто козел спал. – Брюс провел сухим языком по зубам.
– Тогда я не буду вас целовать, mon capitaine. – Она выпрямилась, в глазах еще прыгали смешливые искорки. – Ваши туалетные принадлежности на кухне. Я послала солдата, чтобы он принес их из поезда. Можете умыться над раковиной.
Брюс зашнуровал ботинки и прошел за ней в кухню, по дороге перешагивая через спящих.
– Горячей воды нет, – извинилась Шермэйн.
– Это меня волнует меньше всего. – Брюс подошел к столу и, открыв свой походный мешок, достал бритву, мыло и расческу.
– Я ограбила для вас курятник, – призналась Шермэйн. – Есть два яйца. Как их приготовить?
– Всмятку – дайте покипеть одну минуту.
Сбросив куртку и рубашку, Брюс наполнил раковину и стал плескать полные пригоршни воды на лицо и голову, фыркая от удовольствия. Затем, пристроив зеркальце между кранами, стал намыливать щеки. Шермэйн, присев на сушилку для посуды, смотрела на него с искренним интересом.
– Жаль, что вы сбреете бороду, – сказала она. – Она мне нравилась: похожа на шкуру выдры.
– Может быть, как-нибудь отращу специально для вас. – Брюс улыбнулся. – У вас голубые глаза, Шермэйн.
– Не скоро же вы заметили, – ответила она и обидчиво надулась.
Ее шелковистая кожа такая прохладная, а губы светло-розовые, без помады. Темные волосы, зачесанные назад, подчеркивали высокие скулы и большие глаза.
– В Индии «шер» значит «тигр», – сказал Брюс, краем глаза наблюдая за ней.
Тотчас же она перестала дуться и оскалила зубы – мелкие, очень белые и чуть-чуть неровные. Широко раскрыв глаза, она скосила их на переносицу, а потом вдруг зарычала. От неожиданности Брюс расхохотался и чуть не порезался.
– Терпеть не могу женщин, которые кривляются перед завтраком. Это портит пищеварение.
– Завтрак! – воскликнула Шермэйн, спрыгнула на пол и подбежала к плите. – Чуть не опоздала. Минута и двадцать секунд. Вы меня простите?
– Только сегодня, и больше никогда. – Брюс смыл пену с лица, вытерся полотенцем и, причесавшись, подошел к столу. Шермэйн придвинула стул.
– Сколько вам сахара в кофе?
– Три куска, пожалуйста. – Брюс надбил верхушку яйца.
Шермэйн принесла кружку и поставила перед ним.
– Мне нравится готовить вам завтрак, – сказала она.
Брюс не ответил. Опасный разговор. Она сидела напротив, подперев руками подбородок и подавшись вперед.
– Вы слишком быстро едите, – заявила она, и Брюс изумленно изогнул бровь. – Но по крайней мере жуете с закрытым ртом.
Брюс принялся за второе яйцо.
– Сколько вам лет?
– Тридцать, – ответил Брюс.
– А мне двадцать, почти двадцать один.
– Зрелый возраст.
– Чем вы занимаетесь?
– Я солдат, – ответил он.
– Неправда.
– Ладно, я юрист.
– Вы, наверное, умный, – торжественно произнесла она.
– Гений. Поэтому я и здесь.
– Женаты?
– Нет… То есть был. Это что, официальный допрос?
– Она умерла?
– Нет. – Теперь ему было легче говорить об этом.
– А… – Шермэйн взяла ложку и стала сосредоточенно размешивать ему кофе. – Она красивая?
– Нет… Да, наверное.
– Где она… – начала Шермэйн и тут же добавила: – Извините. Это совсем не мое дело.
Брюс взял у нее кружку и стал пить. Потом посмотрел на часы.
– Уже четверть шестого. Мне нужно поехать и забрать Майка Хейга.
Шермэйн быстро встала:
– Я готова.
– Дорогу я знаю. Вы лучше идите на станцию.
– Я хочу поехать с вами.
– Зачем?
– Затем, вот зачем. – Шермэйн придумывала повод. – Хочу еще раз посмотреть на ребенка.
– Сдаюсь.
Брюс взял свой мешок, и они вышли в вестибюль. Бусье уже ждал их там, одетый и бодрый. Его подчиненные были готовы двинуться в путь.
– Мы с мадам Картье поедем в миссию, заберем доктора. Вернемся через полчаса. К этому времени чтобы все были в поезде.
– Хорошо, капитан.
Брюс окликнул Раффи, который стоял на террасе.
– Ты погрузил продукты и лекарства для миссии?
– Все в багажнике, босс.
– Хорошо. Приведите часовых на станцию. Скажите машинисту, чтобы стоял под парами. Двинемся, как только я вернусь с лейтенантом Хейгом.
– Есть, босс.
Брюс отдал ему свой мешок.
– Отнеси в поезд, Раффи. – Внезапно он заметил кипу картонных коробок у ног сержант-майора. – Что это?
Раффи смутился.
– Пара бутылочек пива, босс. Вдруг по пути домой пить захочется.
– Ну ладно! – улыбнулся Брюс. – Поставь их в безопасное место и не выпей все до моего возвращения.
– Сохраню для вас одну-две, – пообещал Раффи.
– Пойдемте, тигрица, – обратился Брюс к Шермэйн и повел ее к автомобилю. Она снова села почти вплотную к Брюсу, подвернув под себя ноги, как раньше.
Они проехали дамбу. Шермэйн прикурила две сигареты и одну отдала ему.
– Рада буду отсюда уехать, – сказала она, глядя в окно на болота и утренний туман, клочьями висящий над зарослями осоки. – Я разлюбила это место, когда умер Поль. Ненавижу болота, москитов, джунгли. Я рада, что мы уедем.
– Куда вы собираетесь? – спросил Брюс.
– Еще не знаю. Назад в Бельгию, наверное. Куда-нибудь подальше от Конго. Подальше от этой жары, туда, где спокойно дышится. Подальше от болезней и страха. Туда, где не нужно никуда бежать, где человеческая жизнь имеет смысл. Подальше от убийств, поджогов и насилия.
Она глубоко затянулась сигаретой, глядя вперед на зеленую стену леса.
– Я родился в Африке, – сказал Брюс, – в то время, когда молотком судьи еще не служил приклад винтовки, еще до того, как стали голосовать автоматной очередью. – Он говорил тихо, почти скорбно. – До ненависти. Но сейчас я не знаю. Я еще не думал о будущем. – Какое-то время он молчал. Они подъехали к повороту на миссию, и Керри повернул руль. – Все так резко поменялось. Я даже не понимал, насколько резко, пока не приехал сюда, в Конго.
– Вы собираетесь остаться здесь, Брюс? Я имею в виду здесь, в Конго?
– Нет, – ответил он, – с меня хватит. Я даже не понимаю, за что воюю.
Он выкинул окурок в окно. Впереди показались дома миссии.
Брюс остановил машину у больницы, и они сидели молча некоторое время.
– Должен быть какой-то другой край, – прошептал он. – Если он есть, я его найду.
Он открыл дверцу и вышел. Проскользнув под рулем, Шермэйн последовала за ним. Они шли совсем рядом – девушка оказалась чуть выше его плеча. Она случайно коснулась его, и Керри поймал ее руку. В ответ Шермэйн сжала его ладонь.
Майк Хейг и отец Игнаций проводили осмотр в женской палате и настолько углубились в работу, что не услышали, как подъехала машина.
– Доброе утро, Майкл! – окликнул Брюс. – Что за маскарад?
Майк Хейг поднял голову и улыбнулся:
– Доброе утро, Брюс. Здравствуйте, Шермэйн.
Затем он окинул взглядом свое потертое коричневое облачение.
– Взял напрокат у Игнация. Немного длинновата, да и в поясе тесна, но зато больше подходит для больницы, чем военный камуфляж.
– Вам идет, доктор Майк, – сказала Шермэйн.
– Приятно слышать, что меня снова так называют. – Улыбка наполнила его лицо. – Вы, наверное, хотите взглянуть на ребенка?
– Как он?
– И мать, и младенец в полном порядке, – уверил он и повел Шермэйн по проходу между кроватями. С каждой подушки их провожали огромные любопытные глаза под черной шапкой кучерявых волос.
– Можно его взять на руки?
– Он спит, Шермэйн.
– Ну очень вас прошу!
– Думаю, это для него не смертельно. Хорошо, берите.
– Брюс, посмотрите, какой хорошенький!
Она держала крошечное черное тельце у груди, и ребенок, заерзав, стал маленьким ртом инстинктивно искать сосок. Брюс наклонился, рассматривая младенца.
– Очень милый, – сказал он и повернулся к отцу Игнацию: – Там в машине все, что я обещал. Отправьте санитара, пусть перенесет все в здание. – Затем Керри обратился к Майку: – Иди переоденься. Сейчас поедем.
Майк, теребя в руках висевший на шее стетоскоп, покачал головой:
– Я не поеду.
Брюс удивленно посмотрел на него:
– Что?
– Я останусь здесь, с Игнацием. Он предложил мне работу.
– Ты с ума сошел, Майк.
– Возможно, – согласился Хейг, взял у Шермэйн ребенка и положил его в кровать рядом с матерью, заботливо подоткнув одеяло. – А возможно, и нет. – Он выпрямился и обвел рукой ряды кроватей. – Согласись, здесь много работы.
Брюс беспомощно смотрел на него, а потом обернулся к Шермэйн:
– Отговорите его. Может быть, вам удастся убедить его, что это бессмысленно.
Шермэйн покачала головой:
– Нет, Брюс, я не стану.
– Майк, ради всего святого, поступи разумно. Как ты останешься здесь, в этом болоте…
– Я провожу тебя до машины, Брюс. Я знаю, что вы спешите.
Он провел их через боковую дверь и постоял у водительского окна, пока они садились внутрь. Брюс протянул ему руку, и Хейг сжал ее.
– Будь здоров. Спасибо за все.
– Счастливо, Майк. Ну что, примешь сан и станешь полноправным миссионером?
– Не знаю, Брюс. Вряд ли. Я просто хочу получить еще один шанс делать то, что умею. Хочу немного укоротить счет, который в последнее время слишком вырос.
– Я запишу тебя как «пропавшего без вести». Выброси форму в реку, – сказал Брюс.
– Хорошо, – ответил Майк и отступил назад. – Берегите друг друга.
– Не понимаю, о чем вы, – чопорно заявила Шермэйн, сдерживая улыбку.
– Я старый пес, меня не проведешь, – сказал Майк.
Брюс отпустил сцепление, и машина тронулась.
– Благослови вас Бог, дети мои, – улыбнувшись, провозгласил Майк.
– Au revoir [8] , доктор Майк.
– Пока, Майк.
В зеркало заднего вида Брюс смотрел на него – высокого, неуклюжего, в плохо сидящем облачении, но гордого и непоколебимого в своей правоте. Хейг помахал последний раз, а потом развернулся и поспешил обратно в больницу.
Оба молчали, пока не выехали на основную дорогу. Шермэйн прижалась к Брюсу и чему-то улыбалась, глядя вперед на бегущие вдоль обочины деревья.
– Он хороший человек, Брюс.
– Пожалуйста, прикурите мне сигарету, Шермэйн.
Ему не хотелось говорить на эту тему – разговоры все только испортят.
Снизив скорость перед перекрестком, Брюс переключился на вторую передачу и привычно посмотрел по сторонам, проверяя, свободна ли основная дорога.
– О Боже! – ахнул он.
– Что такое, Брюс? – Шермэйн вскинула голову, так и не успев зажечь сигарету.
– Смотрите!
В сотне ярдов от них, на краю дороги, припарковалась колонна автомобилей. Первые пять – тяжелые, крытые брезентом грузовики мрачного оливкового цвета, шестая – огромный красно-желтый бензовоз с надписью «Шелл» на пузатом боку. Позади ведущего грузовика стояла пневмоколесная двадцатипятифунтовая противотанковая пушка с легкомысленно задранным кверху стволом. Вокруг машин расхаживало человек шестьдесят в разномастной форме и касках – вооруженные кто автоматами, кто старомодными винтовками со скользящим затвором. Солдаты беспечно мочились в траву на обочине, курили и разговаривали.
– Генерал Мозес! – сказала Шермэйн тихим от ужаса голосом.
– Ложись! – крикнул Брюс и, свободной рукой пригнув Шермэйн к самому полу, выжал газ. «Форд» взревел и рванул вперед, поднимая столбы пыли. На повороте Брюс с трудом выровнял машину и глянул в зеркало заднего вида. Позади них все зашевелились и забегали, крики перекрывали рев «форда». До спасительного изгиба дороги, ведущего к дамбе, оставалась сотня ярдов.
Шермэйн привстала на колени и оглянулась.
– На пол, черт подери! – крикнул Брюс и толкнул ее вниз.
Рядом с ними обочина взорвалась фонтанчиками пыли, а позади истерично застрекотала автоматная очередь.
Поворот стремительно приближался, как вдруг сзади громыхнуло и автомобиль вздрогнул. Лобовое стекло пошло кружевными трещинами, приборная панель разлетелась вдребезги, осыпав осколками волосы Шермэйн, две пули прошили кресло, выпустив наружу набивку, словно кишки раненого животного.
– Закройте глаза! – крикнул Брюс и, ударив кулаком по лобовому стеклу, сам зажмурился от полетевших осколков. Теперь он мог видеть через пробитую дыру. Вот он, поворот! Брюс круто вывернул руль, отчего задние колеса занесло на обочину и машина проскакала по кочкам, задевая траву и листья.
Проскочив поворот, «форд» несся к дамбе.
– Вы как, Шермэйн?
– Вроде ничего, а вы?
Она вылезла из-под панели: на щеке кровь от пореза стеклом, а глаза от страха раза в два больше, чем обычно.
– Только бы Бусье и Хендри были готовы выезжать. Эти подонки через пять минут будут там.
Они проскочили дамбу – стрелка спидометра доходила до восьмидесяти миль в час, – въехали на противоположный берег и помчались по главной улице Порт-Реприва. Не отпуская руки с клаксона, Брюс дал несколько отрывистых тревожных гудков.
– Господи, хоть бы они были готовы, – пробормотал он. С облегчением он увидел, что на улице никого нет, а гостиница пуста. Продолжая гудеть, он направил машину к станции, резко повернул, вздымая тучи пыли, промчался мимо здания станции и выскочил на перрон.
Большинство людей Бусье стояли рядом с поездом. Сам Бусье, окруженный женщинами, ждал у последней платформы.
– Сажайте женщин в поезд! – крикнул Брюс в открытое окно. – Они едут за нами, отправляемся немедленно!
Без единого вопроса и возражения Бусье стал помогать женщинам взбираться по стальной лестнице на платформу. Брюс ехал вдоль поезда.
– Все в поезд! Скорей, черт побери! Они едут!
Он затормозил рядом с кабиной локомотива и, задрав голову, крикнул сверкающему лысиной машинисту:
– Трогайся! Не теряй времени! Выжми из малютки все, что можно! Через пять минут здесь будет банда шуфта.
Лысина скрылась в кабине даже без дежурного «Oui, monsieur».
– Пойдемте, Шермэйн. – Брюс схватил ее за руку и вытащил из машины.
Они побежали к одному из купейных вагонов. Керри толкнул девушку вверх по стальной лестнице. В этот момент поезд тронулся, и так резко, что Шермэйн не сумела удержаться за перила и упала на Брюса, сбив его с ног. Они бесформенной кучей повалились на пыльный бетон. Поезд, набирая скорость, отходил от перрона. Брюс вспомнил свой детский кошмарный сон: он бежит за поездом и не может его догнать. Керри подавил панику, и они вдвоем, тяжело дыша и цепляясь друг за друга, поднялись на ноги. Вагоны с ускоряющимся стуком проносились мимо них.
– Бегите! – крикнул Брюс. – Бегите!
Преодолевая панику, от которой подгибались ноги, он сумел ухватиться за перила второго вагона, другой рукой прижав к себе Шермэйн. Сержант-майор Раффараро наклонился, сгреб девушку за воротник и поднял, как потерявшегося котенка. Затем наклонился за Брюсом.
– Босс, если будете так развлекаться, мы вас когда-нибудь недосчитаемся.
– Простите, Брюс, – выдохнула Шермэйн, прислоняясь к нему.
– Ничего, все целы, – улыбнулся он. – Идите в купе и оставайтесь там, пока я не скажу. Понятно?
– Да, Брюс.
– Вперед. – Керри повернулся к Раффи: – Немедленно на крышу! Нас ждет фейерверк. У этих шуфта противотанковое орудие, а мы, как только поднимемся на холм, окажемся в прямой видимости.
Поезд уже выехал из Порт-Реприва и взбирался на склон холма. Солнце поднялось над горизонтом, туман рассеялся, и теперь показался целиком весь поселок.
Колонны генерала Мозеса, преодолев дамбу, въехали на центральную улицу. Шедший впереди грузовик резко повернул и остановился. Из брезентового кузова высыпали бойцы и, кинувшись к пушке, стали ее разворачивать и наводить.
– Надеюсь, эти арабы мало с ней практиковались, – проворчал Раффи.
– Скоро выяснится, – мрачно заверил его Брюс.
На последней платформе Бусье приготовился защищать ехавших с ним женщин и детей, будто старый пастуший пес – отару овец. Пригнувшись у стального борта, Андрэ де Сурье и еще человек пять-шесть наводили пулеметы. На второй платформе солдаты тоже готовились к стрельбе.
– Чего вы ждете? – взревел Раффи. – По пушке – огонь!
Ударил нестройный залп, к нему присоединились пулеметы. С каждым выстрелом каска Андрэ сползала ему на глаза, приходилось то и дело откидывать ее назад. Лежа на крыше одного из вагонов, Уолли Хендри стрелял короткими очередями.
Шуфта разбежались, оставив одного лежать около пушки, за щитком которой прятались еще несколько человек – виднелись верхушки их касок.
Внезапно пушка исторгла облако белого дыма, и снаряд промчался над поездом с шумом фазаньих крыльев.
– Перелет! – сказал Раффи.
Следующий снаряд врезался в деревья внизу.
– Недолет! – прокомментировал Раффи.
– А третий прямо в глаз, – сказал Брюс.
Снаряд попал в хвост состава. Шуфта использовали бронебойные снаряды, которые не взрывались – желтого порохового дыма не было. От удара поезд покачнулся и затрясся.
Брюс второпях попытался оценить ущерб. Люди на последней платформе остались целы, и он хотел было вздохнуть с облегчением, но вместо этого вскрикнул от ужаса, осознав, что произошло.
– Сцепку разбили, – сказал он. – Последняя платформа отрезана.
Разрыв начал стремительно увеличиваться: оторванная, как хвост ящерицы, платформа поползла вниз по склону.
– Прыгайте! – заорал Брюс, приставив ладони ко рту. – Прыгайте, пока не разогнались!
Они его либо не слышали, либо просто оцепенели от испуга. Никто не двинулся с места. Платформа, набирая скорость, откатывалась обратно к поселку, прямо в руки армии генерала Мозеса.
– Что делать, босс?
– Ничего… – ответил Брюс.
Стрельба прекратилась. Все, включая Уолли Хендри, не отрываясь смотрели на съезжающую вниз платформу. Старик Бусье помог жене подняться на ноги, прижал ее к себе, и оба они посмотрели на Брюса, который стоял на крыше удаляющегося поезда. Бусье поднял правую руку в прощальном жесте, потом уронил ее и остался неподвижен. Позади него Андрэ де Сурье отошел от пулемета и снял каску. Он тоже смотрел на Брюса, но не махал.
Пушка еще выстрелила несколько раз, громко ухая и выпуская клубы дыма, но Брюс ее не слышал. Солдаты генерала Мозеса бежали к станции. Платформа, теряя скорость, подкатилась к перрону и резко встала, ударившись о буфер в тупике. Шуфта накинулись на нее, как муравьи на жука. Донеслись хлопки ружейных выстрелов, на штыках сверкнуло низкое солнце. Керри отвернулся.
Поезд почти достиг вершины холма. Скорость нарастала, но облегчения Брюс не ощущал. В углах глаз покалывало, а в горле стоял комок.
– Несчастные ублюдки, – тихо ворчал рядом Раффи. – Несчастные ублюдки.
Внезапно поезд сотряс еще один удар – снова выстрелила пушка, теперь уже по локомотиву. Из пробоины со свистом вылетела струя пара, состав замедлял бег. Поезд уже перевалил за гребень холма, поселок скрылся из виду, и состав, катясь по склону вниз, вновь стал набирать скорость, однако пар по-прежнему бил струей из котла, и Брюс понял, что они получили смертельную рану. Он включил рацию.
– Машинист, слышишь меня? Насколько все серьезно?
– Я не вижу, капитан. Слишком много пара. Давление на датчике падает.
– Сделай все, чтобы пройти переезд со шлагбаумом до того, как мы совсем остановимся. Это приказ. Если застрянем на переезде, шуфта доберутся до нас на грузовиках.
– Я попытаюсь, капитан.
Состав промчался по склону, но, достигнув равнины, стал снова терять скорость. Сквозь тающие облака пара Брюс разглядел впереди светло-коричневую ленту дороги. Состав все еще делал не меньше тридцати миль в час, и шоссе осталось далеко позади. Наконец поезд замер. Брюс прикинул, что состав остановился в трех-четырех милях от переезда и их надежно укрывает стена леса и три поворота дороги.