Текст книги "Лодка и Я (сборник)"

Автор книги: Туве Янссон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Туман

Они оказались в самом центре фарватера [27], когда над ними встал туман, холодный и желтоватый, он подошел с моря, и подошел быстро. Юнна еще порулила дальше, но тут же выключила мотор.

– Никакого смысла Мы не попадем на остров и причалим где-нибудь в Ревеле [28].

Ничто не бывает столь бесконечно тихим, как ожидание на море в тумане. Ты прислушиваешься к ходу больших морских судов – они могут внезапно появиться, а ты даже не услышишь вовремя шум воды, рассекаемой изогнутыми боками, чтобы включить мотор, посторониться и спастись, – почему они не гудят?..

«Надо было взять с собой компас, – думала Юнна, – море совершенно спокойно, никакого ветра нет. Никакого колокола, никакого времени, абсолютно ясно. Я не слышу даже, какая погода… А ко всему прочему, она сидит теперь тут и мерзнет!»

– Возьми весла и погреби немного, согреешься!

Мари вытащила весла из уключин. Вид у Мари с ее тонкой пугливой шеей и спутанными прядями волос надо лбом был плачевным.

– Ты слишком сильно работаешь правым веслом, ты ходишь кругами. Хотя, быть может, это и хорошо.

– Юнна, – спросила Мари, – у тебя там есть хрустящие хлебцы?

– Нет, у меня их нет.

– Моя мама… – начала было Мари.

– Знаю, знаю, у твоей мамы всегда были с собой в запасе хрустящие хлебцы, когда вы собирались выйти в море. Но сейчас у меня, представь себе, никаких хрустящих хлебцев нет.

– Почему ты сердишься? – спросила Мари.

– Я не сержусь, зачем мне сердиться!

Прямо над ними открылся вдруг туннель, проход, ведущий вверх, к ярко-голубому летнему небу – будто когда летишь, хотя ведет туннель прямо вниз.

Наконец раздался гудок парохода, довольно далеко в стороне.

– Хрустящие хлебцы! – высказалась Юнна. – Ну да, конечно… хрустящие хлебцы! Твоя мама была особенно оригинальна, когда дело касалось хрустящих хлебцев. Она ломала их на крохотные-прекрохотные кусочки, складывала их рядом и намазывала масло на каждый кусочек. Это продолжалось целую вечность. А я только и делала, что ждала, когда освободится нож для масла. И она делала так каждое утро, каждый день и каждый год, пока жила с нами!

Мари сказала:

– Ты могла бы завести второй нож…

Огромная, просто гигантская тень поднялась из тумана и вплотную проскользнула мимо, словно стена, сотканная из мрака. Юнна бешеным рывком включила мотор, запуская лодку, и снова выключила его; мало-помалу волны улеглись и настала полная тишина.

– Ты испугалась?

– Нет! Не успела. Кстати, – продолжала Мари, – твоя мама отличалась особым умением печь хлеб. Она то и дело посылала тебе свои коврига и всякий раз при этом звонила в семь утра и болтала целый час. Хлеб из непросеянной пшеничной муки. Когда ковриги плесневели, мы называли их зеленое слабительное.

– Ха-ха, как весело! – сказала Юнна. – И если уж разговор зашел о мамах, то, к слову сказать, твоя мама позволяла себе жульничать, когда играла в покер.

– Возможно. Но ей ведь было уже за восемьдесят…

– Ей было восемьдесят восемь, когда она плутовала, – никуда не денешься.

– Ну ладно, ладно, ей было восемьдесят восемь. В таком возрасте уже многое позволительно…

– Ничуть, – серьезно возразила Юнна. – В таком возрасте можно уже научиться уважать своего противника. Твоя мама обманывала безудержно, и хорошо, что ты это признаешь. Она не принимала меня всерьез, а это необходимо в честной игре… Работай немного сильнее левым веслом.

В самом деле стало очень холодно. Туман проплывал над ними, и как будто сквозь них, все такой же непроницаемый. Юнна вытащила крючки из коробки на корме; можно выудить на эти крючки треску, когда день будет клониться к вечеру. Но отчего-то им не хотелось удить на крючки.

Они застыли в ожидании.

– Странно, – сказала Мари, – когда вот так сидишь, приходят в голову самые разные мысли. Который час?

– У нас никаких часов нет. И никакого компаса.

– Что касается мам, – продолжала Мари. – Есть один вопрос, который я никогда не осмеливалась задать. Собственно говоря, из-за чего вы постоянно ссорились? Мама говорила, что ветер дует с северо-запада, а ты тотчас возражала, что всего лишь с севера. Или с северо-северо-запада, или с юго-северо-востока. Так вы и продолжали, я знала, что в самой глубине души вы ссорились совсем из-за других вещей, очень важных! Даже опасных!

– Разумеется, так и было, – ответила Юнна.

Мари перестала грести. И очень медленно проговорила:

– В самом деле? А не пора ли объяснить наконец, из-за чего вы ссорились? Будь откровенна. Нам необходимо поговорить об этом.

– Хорошо! – ответила Юнна. – Прекрасно! Видишь ли, твоя мама все время, год за годом, таскала тайком мои инструменты. Она не умела точить ножи, она ломала один нож за другим. Не говоря уж о стамесках! Не говоря уж о всех тех прекрасных инструментах, что полжизни рядом с тобой, что так и ложатся в твои руки, и ты не можешь без них обойтись… А тут появляется некто, кто ничего не понимает и не уважает, кто-то, кто распоряжается этими драгоценными вещами так, будто это ножи для консервных банок! Конечно, конечно, я знаю, что ты скажешь – ее маленькие кораблики были настоящим произведением искусства, но почему она не могла раздобыть себе собственные инструменты и ломать их себе на здоровье?!

Мари ответила:

– Да. Это было плохо! Очень плохо!

Она снова начала грести и через некоторое время подняла весла, чтобы удобнее было говорить.

– Это была твоя вина; она перестала делать кораблики.

– Что ты имеешь в виду?

– Она увидела, что ты делала их лучше.

– И теперь ты сердишься?

– Не будь тупицей, – ответила Мари и снова принялась грести. – Иногда ты сводишь меня с ума!

Они не заметили, когда туман отправился дальше в путь; долгий летний туман покатился к северу, чтобы прогневить обитателей шхер. И в один миг море стало свободным и голубым, и они причалили довольно далеко от Ревеля. Юнна запустила мотор. Они вернулись обратно на свой остров совсем с другой стороны света, и остров показался им совершенно не таким, как обычно.

Начало всему – Георг!

Когда Мари вошла в прихожую, она услыхала, что печатный станок работал.

– Это снова ты? – послышался из мастерской голос Юнны.

– Я только за писчими перьями…

Юнна подняла печатные листы и строго посмотрела на них.

– Нет, – сказала она, – я знаю, что ты пожаловала сюда с твоим «Георгом». Ты переделала свой рассказ?

– Да Всю концовку. Всю идею! И убрала массу повторов, а Стефана больше не зовут Свеффе, его зовут Калле.

– Боже мой! – промолвила Юнна.

– Может, я приду чуть позднее?

– Нет-нет, сядь где-нибудь, я продолжу завтра…

Они сидели друг против друга за столиком у окна.

Юнна зажгла сигарету и сказала:

– Не нужно читать с самого начала, я все помню. «Фрёкен [29], нельзя ли нам принести еще три…» и так далее. Антон вышел позвонить… Начни с черепахи.

– Но ты ведь прекрасно понимаешь, что лучше читать с самого начала, иначе целостного впечатления не получится! Можно я быстро прочитаю до той страницы, где начинается новое? То место, когда они идут в ресторан, я убрала, и никаких ненужных рассуждений об Антоне, он просто действующее лицо. Как тебе такая идея?

– Вполне возможно. А что с продолжением?

– Но я ведь дошла до конца!

Юнна сказала:

– Ну тогда начинай с черепах.

И Мари надела очки.

«– Кстати, о грустном, – сказал Калле, – ты читал эту историю об одиноком самце черепахи, о котором на днях писали в газете? О черепахе по имени Георг.

– Нет, и что с ним?

– А то, что Георг – последний в своем племени, галапагос [30]или что-то в этом роде, он самый последний из всего этого черепашьего племени, других таких черепах нет.

– Черт побери! – ответил Буссе.

– Да, и Георг все время бродит по кругу и все ищет да ищет.

– Откуда ты знаешь, что он бродит по кругу?

– Они держат его в клетке, – объяснил Калле, – он все время под присмотром. Георг ищет подругу, понимаешь!

– Но откуда им это знать?

– Они совершенно уверены, что это так. Ученые, you see [31].

– Да, да! – произнес Буссе. – Ты хочешь сказать, что Антон бродит вот так же, все звонит да звонит, а телефон никогда не отвечает. Может, нам навестить его?»

– Подожди немного, – перебила Юнна. – Этот Антон! Он только и делает, что звонит по телефону. А женщина никогда не отвечает. Зачем столько раз звонить? Если она не отвечает, значит, ее нет дома, очень просто. И мне кажется, эта параллель между Антоном и черепахой притянута за волосы, хотя ты ведь знаешь, что сами по себе черепахи мне симпатичны!

– Вот именно! – воскликнула Мари. – Прекрасно, черепахи тебе симпатичны, но тебе не нравится остальное! А ведь я сказала, что изменила конец, абсолютно!

– Читай дальше! – сказала Юнна.

«– Знаешь, Буссе, мне иногда бывает так чертовски грустно.

– Бывает, тебе?

– Да, во всем этом никакого смысла нет.

– Ну что тут поделаешь? Этот Георг… Откуда им знать, что еще одной такой черепахи, как он, нет… как они могут быть в этом уверены?

Калле ответил:

– Они просто знают. Ученые искали повсюду…

– Не думаю, что они хорошо искали, невозможно искать по всему свету, на каждом маленьком клочке земли, черт возьми, а потом заявить, что… Нет, не хочу больше слушать о твоем Георге!

– Замечательно! Пусть будет так. Мне жаль, что я заговорил о нем. Фрёкен, еще три бокала!»

– Стоп! – сказала Юнна. – Тебе не кажется, что ты немного упростила образы этих господ?

– Именно так и есть, – ответила Мари. – Теперь появляется Антон.

«– Посмотри, – сказал Калле. – Мы приберегли для тебя бокалы. Целых два.

– Мило с вашей стороны, – поблагодарил Антон.

Буссе спросил:

– Телефон все не отвечает?

– Нет, но я позвоню снова».

Юнна вмешалась:

– Сколько раз он звонит, этот Антон? И как он выглядит? Чем он занимается, кто он? Оставь, перейди к фразе: «Я не знаю, ужасно ли это или может служить утешением». Это мне понравилось.

Мари прочитала:

«Когда Антон ушел, Буссе, посмотрев Калле в глаза, сказал:

– Но, во всяком случае, эти ученые, я полагаю, не прекратят попыток найти подругу для Георга? Хотя ее нет! Вообще-то было бы не хуже, если б она существовала, но ее бы никогда не нашли? – Он с серьезным видом осушил свой бокал и добавил: – Я не знаю, ужасно ли это или может служить утешением».

– Здесь я половину страницы вычеркнула, – пояснила Мари.

«– Буссе, ты не знаешь, отчего я так безнадежно устал? Ничего у меня не клеится; кажется, будто все было бесполезно и так, ненароком. Никогда не знаешь, почему и отчего это произошло. Концы с концами не сходятся. Ты понимаешь, что я имею в виду?

Буссе ответил:

– А чего ты ждал?

– Какого-то смысла во всем!»

– Стоп! – сказала Юнна. – Это уже было раньше. Ты слишком затягиваешь, зачем? Насколько я помню…

Мари сорвала с себя очки и воскликнула:

– Но я ведь говорила тебе! Я совершенно изменила конец. Знаешь, что я сделала: женщина, которой он названивает, ее не существует, ее вообще нет, Антон звонит на свой собственный номер телефона. Самому себе, понимаешь? Ведь так лучше?

– Да, – ответила Юнна.

– Ну да. Ты согласна, что так лучше. Он возвращается к столу. Буссе и Калле видят: что-то произошло. Я читаю…

– Подожди немного, – попросила Юнна. – Расскажи, что ты придумала.

– Итак, я уничтожаю ее, – объяснила Мари. – То есть Антон уничтожает ее. Так что ему незачем больше звонить. Буссе и Калле, конечно, взволнованы, они заказывают еще по бокалу, чтобы утешить его…

– Думаю, не надо об этом так часто писать, – посоветовала Юнна. – А вот задумка с женщиной хороша. Что, если уничтожить и Георга? Только как предположение.

– Но ведь он тебе нравится, – заметила Мари. – Ты говорила, что это хорошо. – Она поднялась и собрала свои бумаги. – Ничего из этого не получится.

– Получится! – возразила Юнна. – Только надо переписать заново. Выпьем немного кофе?

– Нет! Не думаю, что мне хочется кофе.

– Мари! У нас есть печальный вывод, высказанный Калле: все бесполезно. У нас есть Георг, который только и делает, что бродит по кругу, не ведая, что это бесполезно. И еще у нас есть Антон, который осмеливается уничтожить ложь. Этот образ мог бы стать интересным, но об этом ты вообще не позаботилась. Откажись от Георга, напиши об Антоне, почему он так себя ведет? Добавь немного безумства, чтобы сюжет рассказа не развивался вхолостую, а теперь я пойду и сварю кофе.

Юнна наполнила кофейник водой. В ванной перед зеркалом, глядя на свое лицо, она, внезапно ожесточившись, подумала; «Нет, так дальше не пойдет… Эти новеллы, которые никогда ничем не завершаются, а только все тянутся и тянутся, и переписываются вновь, и отвергаются, и снова пишутся, все эти слова, которые переставляются с места на место и заменяются одно на другое… а я не могу вспомнить, какими они были вчера и что случилось сегодня, я устала! Я пойду и скажу ей об этом, скажу сейчас же… Не могла бы она, к примеру, описать меня так, чтобы получилась емкая и убедительная картина, верное представление обо мне? Что можно сказать – широкое холодное лицо, порядком изборожденное морщинами, каштановые волосы с проседью, крупный нос?»

Юнна вошла с кофе и сказала:

– Попробуй описать, как выгляжу я.

– Ты это всерьез?

– Да!

– Только пол чашки, – сказала Мари. – Я собираюсь пойти к себе. – Немного погодя она сказала: – Мне стоит попытаться описать что-то терпения ради И из упрямства. Каким-то образом выявить, что ты не желаешь иметь ничего другого, кроме как… ну да, кроме того, что желаешь ты. Подожди немного… У твоих волос необычный бронзовый оттенок, особенно против света. Твой профиль и твоя короткая шея наводят на мысль о древних римлянах – ну, ты понимаешь, об императорах, воображавших, что они – бог и пуп земли… Подожди – эти движения и манера ходить. А когда ты медленно поворачиваешь свое лицо ко мне. Глаза…

– Один – серый, а другой голубой, – заметила Юнна. – Теперь выпей-ка кофе, ведь ты, хочешь не хочешь, будешь еще работать. Начнем все с начала. Читай медленно! Время у нас есть. Сосредоточься на образе Антона, он должен получиться живым. Пожертвуй Георгом, в конце концов, если это необходимо. Читай медленно! Калле говорит: «Фрёкен, еще три бокала…» Не спеши! Мы будем следить за ними, будем настороже. Каждый раз, когда что-то не сойдется, мы прервем чтение. Каждый раз, когда получится что-то похожее на идею, мы остановимся. Ты готова? Читай!

Вестерн категории «В» [32]

Юнна пришла с бутылкой «бурбона» [33], графином воды и коробкой сигарилл «Кортес».

– Ага, – сказала Мари, – у нас будет Дикий Запад! Это вестерн категории «В»?

– Да! Ранняя классика.

В комнате было довольно холодно. Мари завернулась в одеяло.

– Когда будем смотреть?

– Собственно говоря, – сказала Юнна, – собственно говоря, лучше бы мне посмотреть этот фильм в одиночестве.

– Обещаю не говорить ни слова.

– Да, но я знаю, о чем ты думаешь, и поэтому не могу сосредоточиться. – Юнна налила «бурбон» в стаканы и продолжала: – Ты считаешь, что вестерн снова и снова злоупотребляет одной и той же темой. Может быть… Но надо понимать, что американцы влюблены в свою историю, которая была такой короткой и стремительной, они говорят о ней снова и снова… Ты влюблена в Ренессанс? А какое тебе дело до древних египтян? Или китайцев?

– Не особенное, – ответила Мари. – Они просто существуют, то есть существовали.

– Замечательно! Не думай, что я защищаю второсортные вестерны, но только представь себе, как это было вначале… Отвага! Отвага и терпение! И любопытство – оказаться среди самых первых, кто открывает и завоевывает новую страну, новый континент!

– Завоевывает! – повторила Мари и плотнее завернулась в одеяло.

– Да, да! Только не говори мне об индейцах и все прочее о пресловутой жестокости, о произволе, такое случалось с обеих сторон. Большие начинания всегда влекут за собой азарт и горячность, это ведь так, не правда ли? Посмотри на их маленькие заброшенные поселения в самых пустынных местах, подумай о том, в какой опасности они все время жили… Им необходимо было обрести строгое, непреклонное чувство справедливости, необходимо обрести Закон на свой собственный лад, чего бы это ни стоило…

Юнна отложила сигарку в сторону.

– Не тянет, – сказала она, – неважный сорт!

Мари заметила, что, возможно, сигаркам пришлось слишком долго ждать, они залежались, и Юнна продолжала:

– Возможно, беззаконие обладает своими собственными законами. Разумеется, случались ошибки, они жили так бурно, что попросту не успевали подумать, это моя точка зрения. Но ошибки случаются и теперь, разве нет? Вешают, так сказать, не того парня?

Наклонившись, Юнна серьезно разглядывала свою подругу.

– Чувство чести, – сказала она. – Поверь мне, никогда чувство чести не было столь сильным, как в то время. Дружба между мужчинами… Ты говорила, что у них идиотские героини. Но убери их, забудь их, и что ты найдешь? Дружбу между мужчинами, которые неизменно благородны по отношению друг к другу. Это главная идея вестерна.

– Я знаю, – сказала Мари, – они честно дерутся, а потом – друзья на всю жизнь. Если самого благородного из них в конце концов не подстрелят, он жертвует собой под звуки дешевой музыки.

– Опять ты злишься, – сказала Юнна.

Она сняла салфетку, прикрывавшую экран телевизора, и вставила кассету.

– Но все-таки! – продолжала Мари. – Все именно так, как я говорю; все время одно и то же. Они скачут верхом точь-в-точь мимо тех же самых гор и тех же водопадов и такой же мексиканской церкви. И мимо тех же салунов. И воловьих упряжек. Неужели они никогда не устанут от этого?

– Нет! – ответила Юнна. – Они не устанут. Идея в том, чтобы снова увидеть то, что ты представлял себе… о чем ты мечтал, разве не так? Воловьи упряжки, что пробиваются вперед сквозь неизведанное, вопреки опасности. Будь это замечательный вестерн, второсортный или совсем плохой, все равно они знают, что должно быть именно так, и они горды этим, и, быть может, это дает утешение. Так я полагаю.

– Да, – сказала Мари, – да, возможно, это правда.

Но Юнна, войдя в азарт, запальчиво продолжала и заявила, что ты, мол, не права, когда являешься сюда и говоришь о повторах, о том, что все время одно и то же, и вообще… с твоими новеллами точно так же: одна и та же тема снова и снова, а теперь ты можешь задернуть шторы, через три минуты начинается.

Мари уронила одеяло на пол и чрезвычайно медленно сообщила:

– Думаю как раз сейчас пойти и лечь спать.

Заснуть было трудно. То они скачут галопом мимо Красной горы! Ха-ха! То играют в покер в Hon-key-tonk [34]… Они разбивают бутылки, девушки кричат. Лестница, ведущая наверх, скрипит и разлетается на куски!

Мари проснулась от звуков трубы и тотчас поняла: фильм добрался до момента, когда отважные герои сражаются в последнем форте, быть может, там сотворили что-то скверное с индейцами, – все, кроме тех, кто погиб, возможно, прощают всех. Теперь играют «Му darling Clementine» [35], и, стало быть, эта Клементина наконец поняла, кого она все время любила.

А теперь: Юнна выключает телевизор, перематывает ленту в кассете обратно. Она чистит зубы, ложится и не произносит ни слова.

Мари спросила:

– Хороший фильм?

– Нет. Но я все-таки сохраню его.

– Во всяком случае, «Му darling Clementine» мне нравится, – сказала Мари. – Эта мелодия повторяется у них всякий раз, но по-своему она хороша!

Юнна встала и закрыла окно, в которое залетал снег. В комнате было очень спокойно. Прежде чем заснуть, Мари спросила, могут ли они посмотреть этот вестерн как-нибудь в другой раз, и Юнна ответила, что, пожалуй, это возможно.

В большом городе Финиксе [36]

После долгой поездки автобусом через весь штат Аризона Юнна и Мари прибыли поздним вечером в большой город Финикс и поселились в первом попавшемся отеле недалеко от автобусной остановки. Отель назывался «Маджестик» [37]– неуклюжее, тяжеловесное здание постройки двадцатых годов, с претензией на высокий стиль: холл с длинными стойками красного дерева под сенью пыльных пальмовых листьев, широкая лестница, ведущая ввысь, во мрак верхних этажей, ряд оцепенелых, обитых бархатом диванов… Все было чересчур большим, кроме портье, совсем маленького под венчиком седых волос. Он дал ключи от номера и бланки, которые надо было заполнить, и сказал:

– Лифт в вашем распоряжении еще двадцать минут.

Лифтер спал сидя, он был еще старше, чем портье. Он нажал кнопку третьего этажа и снова уселся на свой обитый бархатом стул. Лифт казался большой гремучей клеткой, украшенной бронзовым орнаментом; он поднимался очень медленно.

Юнна и Мари вошли в свой номер: неподвижная пустота заброшенного пространства, слишком много мебели… они легли спать, не распаковав вещи. Но спать они не могли; поездка на автобусе снова и снова проплывала перед глазами со всеми изменяющимися ландшафтами: пустыни и горы, окутанные снегом, безымянные города, белые соленые озера и быстротечность пребывания в том или ином месте, куда никогда больше не вернешься и где ничто не ведает об этом. А путешествие все продолжается и оставляет за собой, час за часом, долгий-предолгий день в серебристо-голубом автобусе «Грейхаунд» [38].

– Ты спишь? – спросила Юнна.

– Нет!

– Здесь можно проявить пленку. Я целый месяц снимала вслепую и не имею ни малейшего представления о том, что получилось.

– А ты уверена, что это правильно – снимать фильм через окно автобуса? Думаю, мы ехали слишком быстро.

– Да, да! – согласилась Юнна. – И скоро опять поедем. Но это было так красиво.

Они отдали проявить пленки, это должно было занять пару дней.

– Почему город так пуст? – спросила Мари.

– Пуст? – переспросил человек за стойкой. – Я об этом не думал. Но это, пожалуй, оттого, что большинство людей живет за городом и оттуда едет на работу, а потом обратно домой.

Когда Юнна и Мари вернулись в свою комнату, они сразу же заметили перемену, небольшое, но явное вмешательство – это была их первая встреча с невидимой горничной Верити. Присутствие Верити в их номере было весьма ощутимо, оно чувствовалось повсюду: она переделала их жизнь путешественниц на свой собственный лад. Эта Верити – явно перфекционистка – стремилась к совершенству и при этом была ярко выраженной индивидуалисткой. Симметрично, но с известной шутливостью разложила она принадлежности туалета и прочие вещи Юнны и Мари, распаковала их сувениры и не без иронии распределила их вереницей на бюро. Она расставила туфли носками друг к другу, а пижамы и ночные рубашки были разложены так, что казалось, будто рукава держали друг друга за руки. На подушках лежали книги, которые она нашла и которые ей понравились – или, возможно, наоборот, – с камешками, вывезенными Юнной и Мари из Death Valley [39], вместо закладок. Эти неказистые камни, должно быть, очень ее позабавили. Комната обрела лицо.

Юнна сказала:

– Кто-то тут повеселился!

Следующим вечером зеркало было украшено их индейскими сувенирами. Верити выстирала и перегладила все, что полагала необходимым выстирать и выгладить. И разложила симметричными стопками, а посреди стола красовался большой букет искусственных цветов, которые, насколько Юнна и Мари помнили, украшали стойку в холле.

– Интересно, – сказала Мари, – интересно, она проделывает это во всех комнатах и для чего? Чтобы повеселить постояльцев или саму себя? Как она успевает? Или она всего лишь дразнит других уборщиц?

– Увидим! – ответила Юнна.

Они встретили Верити в коридоре, это была крупная, краснощекая женщина, с копной черных волос на голове. Громко засмеявшись, она сказала:

– Я Верити! Вы удивились?

– Очень! – учтиво ответила Юнна. – Нам интересно, что послужило поводом к такой потехе.

– Мне показалось, с виду вы – веселые! – ответила Верити.

И таким образом, как дело само собой разумеющееся, началась их дружба с Верити. Каждый день она интересовалась, не готовы ли пленки для фильмов Юнны? Нет, пока еще нет. Целая неделя пройдет, прежде чем Юнна и Мари смогут отправиться дальше, в Тусон [40].

Верити была удивлена. Почему именно в Тусон? Этот город такой же, как и все прочие, может, разве что ближе по карте? Зачем вам все время ехать и ехать дальше… Не все ли равно – здесь или там, или ехать куда-то еще, неужто так велика разница? Вы живете и благоденствуете, и вы друг с другом вместе. А теперь у вас, кроме того, есть я. Вообще-то вам надо познакомиться со здешними постояльцами, они могут оказаться очень интересными, коли по-доброму к ним отнестись.

– Постояльцами?

– Ясное дело, пенсионерами! А разве вы не пенсионеры? А иначе зачем вы приехали в «Маджестик»?

– Чепуха, – немного резко ответила Юнна и направилась к лестнице.

Верити сказала:

– Разве вы не воспользуетесь лифтом? Альберту по душе, когда пользуются лифтом. Я тоже спущусь вниз.

Альберт поднялся и нажал кнопку нижнего этажа.

– Привет, Альберт! – поздоровалась Верити. – Как твои ноги?

– Левая лучше, – ответил Альберт.

– А как с днем рождения?

– Еще не знаю. Но я только и думаю об этом все время.

У стойки обслуживания Верити объяснила:

– Альберту скоро исполнится восемьдесят, и он до смерти боится этого дня рождения: пригласить ли ему всех постояльцев или же только тех, кто ему по душе? Но тогда ведь остальные будут обижены. А вообще-то нынче вечером вы собираетесь приятно провести время? Хотя в отеле «Маджестик» спать ложатся рано…

– Только не мы, – ответила Юнна. – Однако же в этом городе слишком тихо и пусто по вечерам, и тебе это известно.

Какое-то время Верити рассматривала ее почти строго:

– Не болтай, будто ты – туристка. Я отведу вас в бар Анни. Приду за вами, когда управлюсь с работой.

Это был очень маленький бар, длинный и узкий, с бильярдом в заднем углу. Анни сама готовила напитки, джукбокс [41]не умолкал, а люди, появляясь, мимоходом здоровались друг с другом, словно всего лишь час тому назад уже встречались, а может, так оно и было. Среди клиентуры – никаких дам.

Верити сказала:

– Сейчас вам подадут банановый коктейль – «Особый напиток Анни», она угощает. Скажите, что он вам по душе, а после можете взять что-нибудь стоящее. Анни – мой друг. У нее двое детей, и она сама управляется с ними.

– On the house! [42]– сказала Анни. – А вы откуда? Из Финляндии? Ох, подумать только, что вам пришлось выехать за границу…

Она обратила свою улыбку к новым клиентам, но через некоторое время вернулась и пожелала принести Мари и Юнне новую порцию бананового коктейля, им, мол, надо выпить за Финляндию!

– Анни, – сказала Верити, – тут, сдается мне, без водки не обходится, или я ошибаюсь?

Кто-то поставил хит дня, «The horse with no name» [43], и Анни налила водку в три мелких стаканчика, сама она наскоро чокнулась воображаемым стаканчиком и исчезла к другим гостям. Юнна включила свой магнитофон, и какой-то завсегдатай бара справа от них загорланил:

– Ха! Анни! Они стибрили нашу музыку!

– Им она нравится! – закричала в ответ Анни. – Как у тебя дела с работой?

– Ничего не вышло! А как поживает ребятня?

– Прекрасно! У Вилли была ангина, и Джон, кажется, скоро ее подхватит! Найти няньку – безнадежно!..

У стойки стало тесно.

– Уступите место дамам! – воскликнула Анни. – Они из Финляндии!

Верити повернулась к завсегдатаю бара и стала весело рассказывать, что ее новые друзья, наряду с другими диковинными штуками, проделали долгий путь за гору, только чтобы взглянуть на сад кактусов, можешь ты это понять?! Кактусы – даже не цветы, а им отдают визит!

– Худо дело, худо! – печально произнес завсегдатай. – Сорняки в чистом виде! На прошлой неделе я очистил от кактусов целую гору у Робинсонов. Заплатили они плохо.

– Вам надо показать здесь что-нибудь приятное, – сказал сосед слева, – посмотрите – красивая маленькая безделка, что должна бы раскупаться, но увы, нет!

Он расставил на стойке трех маленьких пластмассовых собачек, одну розовую, одну зеленую, одну желтую, и собачки начали маршировать бок о бок, зеленая шла впереди. Мари посмотрела на Юнну, но Юнна покачала головой, это означало: «Нет, он не пытается продать их нам, он только хочет нас развлечь!»

Обычная давка, джукбокс, удары бильярдных киев позади в углу, мирный поток беседы и внезапный смех, голос, что повышается, дабы возразить или что-то объяснить, и люди, которые все время приходят и так или иначе получают место за столиками. Анни работала как одержимая, но в этом не ощущалось никакой нервозности, ее улыбка была не деланной, а ее собственной, и то, что она торопилась, вовсе не означало, будто ей недостает времени.

Они ушли из бара, чтобы вернуться обратно в отель. Широкая улица была пустынна, и лишь в немногих окнах горел свет.

– Сад кактусов! – разразилась Мари. – Нечего было его высмеивать! Он возделан с такой тщательностью, с такой любовью. Только песок да песок, всё – колючее и серое, кактусы – высокие, как статуи, или такие маленькие, что нужно поставить ограду, чтобы их не затоптали, об этом надо написать на табличке. Это сад мужества!

Она добавила:

– Верити, ты тоже очень мужественная!

– О чем ты?

– Об этом городе. Об отеле.

Верити спросила:

– Почему вы так серьезно ко всему относитесь? Кактусы любят песок и справляются с жизнью, они растут как хотят! Написать на табличке, какая глупость! А мне хорошо живется в отеле «Маджестик», я знаю всех стариканов и все их фокусы и выходки, и знаю Анни, а теперь я знаю вас, у меня есть все, что мне надо. А Финикс – всего лишь место, где тебя случайно угораздило жить, не так ли? И чего тут такого странного?

Портье проснулся, когда они пришли.

– Верити, – сказал он. – Вам придется подняться по лестнице, ну, ты сама знаешь… Но утром лифт снова будет работать.

Лифт был украшен черными бантиками. Пока они поднимались по лестнице, Верити объяснила:

– Альберт умер в полдень на втором этаже. Так мы воздаем ему честь!

– Ох, я сожалею! – сказала Мари. – Sorry! [44]

– Никаких sorry, теперь ему не надо праздновать этот день рождения, которого он так боялся. Юнна, когда ты получишь свои фильмы?

– Завтра.

– И вы поедете дальше, в Тусон?

– Да!

– Пожалуй, такого бара, как у Анни, в Тусоне нет. Я слышала худое об этом городе, да, худое.

В номере Верити расставила всю обувь, которую только нашла, на прямом марше к двери и повернула цветочные вазы вверх дном. Гардины были задернуты, а чемоданы открыты. Поведение Верити было совершенно ясно.

Назавтра фильмы Юнны были проявлены. Она смогла посмотреть их поездку в автобусе по Аризоне на экране маленького кинопроектора, который владелец бутика поставил на прилавке в угоду туристам. Юнна и Мари смотрели молча. Это было ужасно! Неясные, похожие на вспышки молнии, поспешно мелькающие картины, разрезанные на части телеграфными столбами, соснами, изгородью, опрокинутый и снова вставший на место, а потом ринувшийся дальше ландшафт… ничего непонятно!

– Спасибо! – поблагодарила Юнна. – Думаю, достаточно! Я давно не держала камеру в руках.