Текст книги "Тигр, светло горящий"

Автор книги: Трейси Шевалье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Июнь 1792
IV

Глава первая

Для Анны и Мейси сидеть в саду и мастерить пуговицы было настоящим подарком. Мисс Пелхам днем ранее отправилась к друзьям в Хэмпстед, взяв с собой и горничную. Она собиралась пробыть там неделю – подышать воздухом, потому что в Ламбете стояла необычная жара, а в горах к северу от Лондона должно было быть прохладнее. В ее отсутствие женская половина семейства Келлавеев позволила себе погреться на солнышке в пустом саду. Они вынесли из дома стулья и сидели рядом с белой сиренью в окружении гвоздик.

Сирень была любимым цветком Мейси. Ей так хотелось вдыхать аромат этих гроздей, но она могла только наслаждаться их видом из окон – белые лепестки тогда только-только начинали раскрываться. Каждый раз, направляясь в уборную, она подумывала – не метнуться ли ей через дорожку, чтобы зарыться лицом в эти цветы, а потом, прежде чем мисс Пелхам увидит ее, броситься прочь. Но ее домохозяйка, казалось, не отходила от окна или сама все время торчала в саду, расхаживая по дорожке со своей чашкой говяжьего бульона, а потому Мейси так ни разу и не отважилась на это. Но вот теперь она могла сидеть рядом с кустом хоть все утро и вдыхать этот запах – надышаться, чтобы хватило до следующего года.

Мейси откинулась на спинку стула и, вздохнув, потянула шею, наклонила голову в одну, в другую сторону.

– Что такое? – спросила мать, продолжая работать над пуговицей – бландфордским колесом. [37]37
  Дорсетская вышитая пуговица в виде колеса со спицами.
  Бландфорд – город в Дорсетшире.


[Закрыть]– Уже устала? Да мы еще не начали. Ты и сделала-то всего две.

– Дело не в этом. Ты же знаешь, я люблю делать пуговицы.

Мейси и в самом деле как-то раз за один день сделала пятьдесят четыре бландфордских колеса, установив рекорд Пидл-Вэлли, хотя было известно, что какая-то девица, жившая на востоке в Уайтчерче, за день сделала целый гросс [38]38
  Гросс – двенадцать дюжин.


[Закрыть]пуговиц. Об этом нередко напоминал женщинам мистер Кейс, агент по закупкам, раз в месяц приезжавший в Пидлтрентхайд. Мейси была уверена, что эта девица делала более простые пуговицы, на которые уходило меньше времени: пустышки, птичьи глаза, дорсетские кресты, – которые по сложности не шли ни в какое сравнение с бландфордскими колесами.

– Просто я… я скучаю по нашей сирени у дома.

Мать помолчала несколько мгновений, рассматривая готовую пуговицу и ногтем разравнивая ряды нитей. Довольная, Анна положила пуговку себе на колени рядом с другими готовыми. Потом взяла новое металлическое колечко и начала наматывать на него нить. И только тогда она ответила на замечание Мейси.

– Сирень здесь пахнет ничуть не хуже, разве нет?

– Нет. Здесь она меньше. И не такая густая. И запах у нее другой. И потом, она вся пыльная.

– Куст, может, и другой, но цветки пахнут так же.

– Нет, не так же, – не уступала Мейси.

Анна не стала спорить. Хотя она благодаря регулярным посещениям цирка попривыкла к их новой жизни в Лондоне, но прекрасно понимала, о чем говорит дочь.

– Интересно, Лиззи Миллер уже собрала бузину? – спросила Анна, меняя тему. – Здесь я еще бузины не видела. Не знаю, она тут зреет раньше, чем в Дорсетшире, или позднее. Надеюсь, Сэм покажет ей, где она раньше всего вызревает – на тропинке Дохлой кошки.

– Что – рядом с вершиной?

– Да. – Анна Келлавей помолчала, вспоминая это место. – Твой отец, когда был молодой, вырезал мне свистульку из этого дерева.

– Ой, как здорово! Но у тебя, наверное, ее уже нет, ма. Что-то я не видела у тебя никакой свистульки.

– Я ее довольно скоро потеряла. В зарослях орешника неподалеку от Нетлком-таут.

– Вот трагедия! – воскликнула девочка.

Мейси в последнее время стала более чувствительной к взаимоотношениям между парочками. Она наполняла эти отношения таким эмоциональным содержанием, которое было недоступно Анне, как она сама себе в том признавалась.

Анна скосила взгляд на дочь.

– Ну, никакой особой трагедии не было.

Она бы ни за что не сказала об этом Мейси, но свистульку она потеряла, когда возилась с Келлавеем – «сохраняла свою честь до брачной постели», как выразился Томас. Теперь, по прошествии стольких лет, трудно было представить, что они занимались такими глупостями. Хотя она и знала, что все еще любит мужа, но чувствовала себя старой и охладевшей.

– Как ты думаешь, Сэм теперь уже женился на Лиззи? – спросила Мейси. – Ей ведь в прошлом году в Михайловом пироге попалось колечко, да? Значит, пора ей замуж.

Мать хмыкнула.

– Это старая история. Но вообще-то Сэм обещал прислать весточку, если женится.

– Жаль, что нас там не было и мы ничего этого не видели. Лиззи, наверное, была такая хорошенькая с цветами в волосах. Как ты думаешь, что она выбрала? Я бы, конечно, выбрала белую сирень.

Анна нахмурилась, быстро обматывая нитью колечко. Они с Мейси уже многие годы в свободное время делали пуговицы, и ей всегда нравилось сидеть с дочерью, болтать о том о сем или просто молчать вместе. Но сейчас она мало что могла добавить к замечаниям Мейси о любви и красоте, о мужчинах и женщинах. Такие мысли были теперь далеки от ее жизни, как, впрочем, и прежде. Она не помнила, чтобы ее интересовали такие вещи в четырнадцать лет. Даже когда ей исполнилось девятнадцать и Томас Келлавей начал ухаживать за ней, она была удивлена. Иногда, прогуливаясь с ним по дорожками и полям или тискаясь в леске, где и была потеряна свистулька, она чувствовала, будто это кто-то другой на ее месте – кокетничает, краснеет, целуется и обнимает своего возлюбленного, а сама Анна стоит где-то в сторонке и изучает древние складки и камни окружающих холмов. Ее смущал этот пристальный интерес Мейси.

Но свадьбу своего старшего сына она бы тоже не прочь была посмотреть. Пока они получили от Сэма только одно письмо – в начале мая. Мейси, которая умела читать и писать лучше, чем кто-либо из Келлавеев, взяла себе за правило писать ему каждую неделю и начинала свои письма абзацем, полным вопросов и размышлений о том, что теперь может происходить в Пидл-Вэлли. Кто стрижет овец, кто делает больше всех пуговиц, кто побывал в Дорчестере, или Веймауте, или Бландфорде, у кого родились дети? Но Сэм не отличался разговорчивостью. Единственное его письмо было коротким и плохо написанным и не отвечало ни на один из вопросов Мейси. Он сообщил только, что у него все в порядке, что он вырезал подлокотники для новых скамеек в церкви Пидлтрентхайда, что шли сильные дожди, от которых на Плюше образовалась целая река и даже затопило несколько домов. Келлавей с жадности поглотили эти новости, которых было так мало, что их голод остался неутоленным.

Поскольку они получали мало известий из дома, то Анна и Мейси могли только предаваться игре воображения, работая над пуговицами. Продал ли хозяин паб «Пять колоколов», как давно уже грозился? Починили ли к Пасхе брус, на котором висел звонкий колокол церковной колокольни? Устанавливали ли в этом году в Пидлтрентхайде или Пидлхинтоне майское дерево? [39]39
  В Англии существует старинная традиция на 1 мая врывать в землю столб, украшать его цветами и устраивать вокруг него танцы.


[Закрыть]Найдет ли Лиззи лучшую бузину, чтобы приготовить питье, будет ли у нее сирень в волосах на свадьбе, которую пропустят Келлавей?

Анна потрясла головой и сосредоточилась на бландфордском колесе – обмотка колечка была завершена, и теперь можно было переходить к спицам, чтобы колесо выглядело как настоящее.

– Что это за звук? – спросила Мейси.

Анна услышала от соседей характерные звуки – стук-стук-стук.

– Это, наверное, миссис Блейк со своей тяпкой в саду, – сказала она вполголоса.

– Нет, тут еще что-то другое. Вот опять – кто-то стучит в дверь мисс Пелхам.

– Пойди посмотри, кто это, – попросила мать. – Может, принесли билеты в цирк.

Анна слышала, что скоро будет новая программа, а Филип Астлей с каждым изменением присылал им билеты. Она понимала, что заболела цирком и, может быть, слишком уж охотно ждет щедростей от мистера Астлея, одаривавшего их билетами.

«Места в обмен на места», – сказал он как-то раз, довольный стульями, которые сделал для него Томас Келлавей.

Мейси, подходя к двери, провела рукой по волосам и одернула платье, чтобы оно сидело как надо. Хотя билеты им обычно приносил мальчик из цирка, Мейси мечтала, чтобы когда-нибудь вместо мальчика появился Джон Астлей. Во время последнего посещения цирка она пришла в особенный восторг от игры Джона, который представлял Арлекина в «Приключениях Арлекина». Целых полчаса Мейси поедала его глазами, а он в это время пел, ухаживал за Коломбиной, которую играла новенькая – мисс Ганна Смит, и гарцевал на своей гнедой кобыле. Мейси смотрела все это, готовая разрыдаться. Комок, подступавший к ее горлу, застрял там надолго, когда один раз ей показалось, что Джон посмотрел на нее.

По зрелом размышлении она, конечно, прекрасно понимала, что Джон Астлей для нее недостижим. Он был красив, образован, богат, вырос в городе. Останься она в Пидл-Вэлли, то вышла бы замуж за кого-нибудь, кто являл бы полную ему противоположность. Хотя Мейси и любила отца и братьев – а особенно Джема, – они рядом с Джоном Астлеем казались неотесанными и скучными. И потом, эта влюбленность отвлекала ее от Лондона, которого она продолжала побаиваться, от смерти брата Томми, которую она переживала еще острее четыре месяца спустя. Только теперь ей казалось, что он не упокоился в Пидлтрентхайде, а в любую минуту может появиться у дверей мисс Пелхам, насвистывая и хвастаясь своими приключениями на пути в Лондон.

Несколько мгновений Мейси постояла перед дверями, прислушиваясь к стуку, который становился все настойчивее и нетерпеливее. Может быть, это и в самом деле Джон Астлей?

Это был не он.

За воротами стояла женщина, которую Мейси никогда прежде не видела, – среднего роста, но казавшаяся высокой благодаря своему телосложению. Нет, она не была толстой – только внушительной, а ее руки были не толще ягнячьих ног. Пунцовые щеки на круглом лице создавали впечатление, что ей приходится много бывать на жаре. Каштановые волосы убраны под шапочку, из-под которой выбились в двух-трех местах, чего она, казалось, не замечала. Глаза у гостьи были живые и одновременно усталые. Она зевнула, глядя на Мейси, даже не прикрыв рта.

– Привет, детка, – сказала она. – А ты вроде хорошенькая, а?

– Я… извините, но мисс Пелхам сейчас нет, – пробормотала Мейси, польщенная комплиментом, но разочарованная тем, что это не Джон Астлей. – Она вернется через неделю.

– А мне и не нужна никакая мисс Пелхам. Я пришла за моей дочерью – за Магги. И хотела порасспросить тебя об ней. Могу я войти?

Глава вторая

– Ма, это миссис Баттерфилд, – сообщила матери Мейси, вернувшись в сад, – мать Магги.

– Называйте меня Бет, – сказала женщина. – Я пришла из-за Магги.

– Магги? – повторила Анна Келлавей, приподнявшись со своего стула.

Она ухватила пуговицы, лежащие у нее на коленях, но, поняв, о ком говорит Бет, снова села.

– Ее здесь нет.

Бет Баттерфилд, казалось, не услышала этих слов – она смотрела на то, что лежало на коленях Анны Келлавей.

– Это что – пуговицы?

Анна подавила в себе желание прикрыть пуговицы руками.

– Да.

– Мы делаем пуговицы, – пояснила Мейси. – Мы их прежде все время делали в Дорсетшире, и когда поехали сюда, ма взяла с собой немного материалов. Она думает, может, удастся продать их в Лондоне.

Бет протянула руку.

– Позвольте посмотреть.

Анна неохотно уронила изящные пуговки, которые успела сделать сегодня, в грубую красную руку Бет.

– Эти называются бландфордские колеса, – сказала она, не в силах противиться желанию объяснить.

– Боженька мой, какие миленькие, – пробормотала Бет, двигая пуговицы пальцем у себя на ладони. – Я если стираю дамские ночные рубахи с такими пуговицами, то всегда осторожничаю. А вот этот стежок у вас по краю – он одеяльный?

– Да. – Анна подняла пуговицу, над которой работала. – А потом я обматываю нить через центр кольца – это получаются спицы, а потом делаю стежки вокруг каждой спицы, и тогда нить заполняет пустое пространство. И наконец я все собираю стежком в центре – и вот вам пуговица.

– Миленько, – повторила Бет, снова скосив взгляд на пуговицы. – Жаль, что я ничего такого не умею. Штопать-то я хорошо могу, вот только не знаю, получится ли у меня что-нибудь такое маленькое и тонкое. У меня лучше получается стирать то, что уже сделано, чем делать что-то. А вы только такие пуговицы делаете?

– Не, мы всякие можем, – вставила Мейси. – Плоские, вроде этих – дорсетские колеса, – мы можем делать с толстыми спицами, с тонкими спицами и сотовые. Потом мы делаем пирамидки и шишки – эти для жилетов, – и пустышки, и птичий глаз. Мы делаем все, что делают другие, правда, ма?

– Корзиночки, старый дорсет, малютку, звездочку, ватрушку, кружевницу, наружку, – нараспев произнесла Анна Келлавей.

– И где вы их собираетесь продавать? – спросила Бет Баттерфилд.

– Мы еще не знаем.

– Я вам помогу. Или мой Дик. Он всех знает – он может яйца курице продать, такой вот он у меня. Он продаст для вас эти пуговицы. Сколько у вас уже готово?

– Ну, наверное, не меньше четырех гроссов, – ответила Мейси.

– И сколько вы получаете за гросс?

– Все зависит от того, какой сорт и хорошо ли сделаны. – Мейси помедлила. – Присядьте, миссис Баттерфилд.

Она показала на свой стул.

– Спасибо, детка.

Бет села на виндзорский стул с изогнутой спинкой, который, несмотря на десять лет ежедневного использования, даже не скрипнул, когда на его вязовое сиденье опустился столь значительный груз.

– Какой великолепный стульчик, – похвалила она, прислоняясь к спинке и трогая пальцами обводы подлокотника. – Простенький, без претензий и прекрасно сделанный. Хотя я никогда раньше не видела, чтобы стулья красили.

– Ну, у нас-то в Дорсетшире стулья всегда красят, – сообщила Мейси. – Так их лучше покупают.

– Магс мне говорила, что мистер Келлавей – боджер. Он и этот сделал, миссис…

– Анна Келлавей меня зовут. Да, сделал. А теперь, миссис Баттерфилд…

– Бет, моя дорогая. Все меня называют Бет.

– Как Прыгающая Бет! – воскликнула Мейси, усаживаясь на одну из холодных скамеек мисс Пелхам. – Мне это сейчас пришло в голову. Ой, как забавно!

– Что забавно, детка?

– Прыгающая Бет – так мы называем мыльную траву. По крайней мере, в Дорсетшире ее так называют. А вы используете мыльную траву для стирки, правда?

– Использую. Прыгающая Бет, говоришь? – Миссис Баттерфилд фыркнула. – Я о таком не слышала. Там, откуда я, ее называют коровье мыло. Но мне нравится – Прыгающая Бет. Скажи я об этом Дику – он меня так и будет называть.

– Так зачем вы зашли? – вставила Анна Келлавей. – Вы сказали, это как-то связано с вашей дочерью.

Бет Баттерфилд с серьезным видом повернулась к ней.

– Да-да. Видите ли, я ее ищу. Она не появлялась уже некоторое время, и я начала беспокоиться.

– И сколько ее уже нет?

– Две недели.

– Две недели! И вы только теперь начали ее искать?

Анна не могла себе представить, что с ней было бы, пропади Мейси хоть на одну ночь в этом городе, что уж говорить о двух неделях.

Бет Баттерфилд поерзала на своем стуле, который на сей раз заскрипел.

– Ну, на самом деле все не так уж плохо. Может, еще только неделя прошла. Да, верно, всего одна неделя. – Бет продолжала пустословить под исполненным ужаса взглядом Анны Келлавей. – А может, и еще меньше. Видите ли, я редко бываю дома – все стирка да стирка. Иногда ночами приходится работать в чужих домах, а отсыпаться – днем. Бывают дни, когда я ни моего Дика, ни Чарли и никого другого не вижу, потому что меня нет дома.

– Кто-нибудь еще ее видел?

– Нет.

Бет Баттерфилд снова заерзала на стуле, и тот заскрипел.

– Я вам откровенно скажу – мы с ней поссорились немного и она убежала. У нее такой характер, у этой Магс, почище, чем у ее папочки. Она долго тлеет, но уж если вспыхнет – тут берегись!

Анна и Мейси хранили молчание.

– Нет, я знаю, она где-то неподалеку, – добавила Бет. – Я оставляю ей еду, потом смотрю – никакой еды нету. Но я хочу, чтобы она вернулась. Нехорошо, что ее столько нет дома. Соседи начинают вопросы задавать и странно на меня поглядывать. Ой, нравится мне, что вы делаете!

Анна и Мейси склонились над своими пуговицами и принялись обматывать колечки бландфордских колес.

Бет Баттерфилд подалась вперед посмотреть, как двигаются их пальцы.

– Маге много времени проводила с вашим парнишкой – Джем, так его, кажется, зовут?

– Да, Джем. Он помогает отцу.

Анна кивнула в сторону дома.

– Ну так вот я пришла спросить, может, он… или кто из вас… видел Магги в последнее время. Может, на улице или где у реки. Или здесь. Если она вдруг заходила.

Анна Келлавей посмотрела на дочь.

– Ты ее видела, Мейси?

Мейси держала пуговицу, а нить свободно повисла в воздухе с иголкой на конце. При обмотке нить так сильно перекручивалась, что время от времени приходилось останавливаться и отпускать нить, чтобы она раскрутилась. Они все смотрели на иголку, вращение которой вскоре начало замедляться, и наконец она остановилась, слегка покачиваясь.

Глава третья

Магги сидела по другую сторону стены на ступеньках летнего домика Блейков, перелистывая «Песни неведения», когда услышала рядом материнский голос, от которого сразу же выпрямилась, словно от удара кнутом. Грубый городской акцент Бет Баттерфилд потряс Магги после певучих голосов дорсетских женщин и тягучих разговоров о Пидл-Вэлли.

Она напрягла слух, когда речь зашла о ней. Мать говорила так, словно сравнивала стоимость яблок на рынке. Магги обхватила руками колени, подтянула их к груди, прижалась подбородком и принялась медленно раскачиваться туда-сюда.

Она все еще удивлялась тому, что Блейки не выкинули ее из своего сада, потому что была уверена: уж ее родители тут же выкинули бы на улицу любую приблудную девчонку. Магги и в самом деле изо всех сил пыталась прятаться в первые дни своего пребывания у Блейков. Чувствовала она себя при этом ужасно.

Той ночью, впервые перебравшись через стену, она вообще не спала. Просидела, дрожа, среди кустов куманики, хотя ночь была довольно теплой. Она вскакивала при каждом шорохе и треске – вокруг сновали крысы, лисы и коты, направлявшиеся по своим делам. Магги не боялась животных, но, слыша производимые ими звуки, думала, что следом за ними могут появиться люди, хотя сад Блейков и находился довольно далеко от пабов с их пьяными стычками и соитиями около задней стены.

Девочке было страшно оттого, что ее не окружали четыре стены, а над головой не было крыши, и в конечном счете она пробралась в летний домик, где и проспала тревожным сном до рассвета. Проснулась она с криком, оттого что ей показалось, будто кто-то сидит в дверях. Оказалось, это соседский кот, с любопытством поглядывавший на нее.

На следующий день она пересекла Вестминстерский мост и подремала в Сент-Джеймском [40]40
  Находится в центральной части Лондона, назван по располагавшейся поблизости больнице Святого Якова (по-английски St. James) для прокаженных.


[Закрыть]парке на солнышке, зная, что Баттерфилды вряд ли здесь появятся. Следующую ночь она спала в летнем домике, утащив одеяло из своего дома, когда там никого не было. На сей раз ее сон был гораздо спокойнее. Проснулась она поздно, когда солнце било в глаза, а на ступеньках летнего домика сидел мистер Блейк, рядом с которым стояла миска с вишнями.

– Ой! – воскликнула Магги, садясь и откидывая со лба спутавшиеся волосы. – Извините, мистер Блейк! Я…

Один взгляд живых глаз мистера Блейка – и она замолчала.

– Хочешь вишен, моя девочка? Это первые в нынешнем сезоне.

Он поставил миску рядом с ней, а потом снова повернулся лицом к саду.

– Спасибо.

Магги старалась сдерживаться и не глотать вишни одну за другой, хотя в последние два дня почти ничего не ела. Протянув руку к миске в четвертый раз, она увидела, что у мистера Блейка на коленях лежит его блокнот.

– Вы хотели меня нарисовать? – спросила она, пытаясь вернуть себе присутствие духа при столь странных обстоятельствах.

– Нет-нет, моя девочка. Я никогда не рисую с натуры, если только у меня нет другого выхода.

– А почему нет? Разве так не легче выдумывать?

Мистер Блейк полуобернулся к ней.

– Но я их не выдумываю. Они уже в моей голове, и я просто рисую то, что там вижу.

Магги выплюнула косточку изо рта в руку, где уже было несколько других, пряча за этим жестом свое разочарование. Она была бы не против, если бы мистер Блейк ее нарисовал.

– И что же вы видите у себя в голове? Детей вроде тех, что на картинках в вашей книге?

Он кивнул.

– Детей и ангелов, мужчин и женщин, которые говорят со мной и друг с другом.

– И вы их там рисуете? – Она показала на блокнот.

– Иногда.

– А можно посмотреть?

– Конечно.

Мистер Блейк протянул ей блокнот. Магги выбросила вишневые косточки в сад и вытерла руки о юбку, без напоминаний с его стороны зная, что это для него важно. Он подтвердил ее мысль, добавив:

– Это блокнот моего брата Роберта. Он разрешает мне пользоваться им.

Магги принялась листать странички, обращая больше внимания на рисунки, чем на слова. Даже если бы она и умела читать, ей было бы трудно разбирать эти каракули, где линии рисунков набегали на слова, где стихи были написаны вверх тормашками, а иногда такой скорописью, что казалось, бумага испещрена не буквами, а какими-то черными отметинами.

– Господи Иисусе, какая путаница, – пробормотала она, пытаясь разобрать, где кончаются слова и начинается рисунок. – Вы только посмотрите, какая тут мешанина!

Мистер Блейк рассмеялся.

– То, что сразу выходит из-под пера, не всегда выглядит лучшим образом, – объяснил он. – Чтобы оно засверкало, нужно еще поработать.

Многие рисунки представляли собой черновые наброски, по которым трудно было определить, в чем состоял замысел. Но некоторые были выписаны довольно тщательно. На одной из страниц какая-то чудовищная морда держала в пасти чье-то безвольное тело. На другом на всю страницу был изображен голый человек, открывший в тревожном крике рот. Бородатый мужчина в рясе со скорбным лицом разговаривал с другим, наклонившим к нему голову. Бок о бок стояли обнаженные мужчина и женщина, тут же были изображены другие тела – корчащиеся и перекошенные. Магги прыснула, увидев картинку писающего у стены человека. Но рисунки эти редко вызывали у нее смех, гораздо чаще – тревогу.

Она остановилась на странице, изрисованной маленькими ангелочками со сложенными крыльями, выпученными глазами и разверстыми ртами. Также там был и мужчина, несущий ребенка на голове. А наверху – поразительное изображение человека с пронзительными глазами, длинным носом и кривой улыбкой. Вокруг его головы бушевала копна вьющихся волос. Он был так непохож на другие фигуры, а сама картинка выполнена с таким тщанием и изяществом, что Магги сразу же поняла – это кто-то взятый из реальной жизни.

– А кто же это?

Блейк бросил взгляд на страницу.

– Это Томас Пейн. [41]41
  Пейн Томас (1737–1809) – знаменитый англо-американский публицист. Благодаря своей публицистической деятельности Пейн стал одним из самых популярных людей в Америке времен ее борьбы за независимость. Автор книги «Права человека», сторонник Французской революции. В 1792 г. предан суду в Англии за оскорбление короля.


[Закрыть]Ты что-нибудь знаешь о нем, мое дитя?

Магги вызвала в памяти воспоминания о вечерах, которые она, полусонная, проводила со своим семейством в «Артишоке».

– Кажется, знаю. Мой отец рассуждает о нем в пабах. Он написал что-то такое – у него еще из-за этого были неприятности, да?

– «Права человека».

– Постойте-ка… он поддерживает французов, верно? Ну вроде как… – Она осеклась, вспомнив bonnet rouge мистера Блейка. В последнее время она не видела его в этом уборе. – Так вы знаете Тома Пейна?

Мистер Блейк наклонил голову и, прищурив глаза, принялся рассматривать лозу, вьющуюся по стене.

– Да, я с ним знаком.

– Значит, вы все же рисуете настоящих людей. Ведь его-то вы взяли не из своей головы, да?

Мистер Блейк поставил локоть на колено и повернулся к Магги.

– Ты права, моя девочка. Как тебя зовут?

– Магги, – ответила она, гордая тем, что такой человек пожелал узнать ее имя.

– Ты права, Магги, я нарисовал его, когда он сидел напротив меня. Это и в самом деле один из примеров, когда я рисовал с натуры. Мистер Пейн настаивал на этом. Я полагаю, он именно из таких людей. Но у меня это не входит в привычку.

– Вот как…

Магги замолчала – он не была уверена, что ей стоит слишком уж приставать с вопросами к такому человеку, как мистер Блейк. Но он смотрел на нее вопросительно, подняв брови, лицо его было открытым, и она почувствовала, что здесь, в этом саду, она может задавать вопросы, которые невозможны в другом месте. Это было началом ее образования.

– В аббатстве, – сказала она, – вы рисовали что-то такое, что было у вас перед глазами. Эту статую. Только без одежды.

Мистер Блейк посмотрел на нее. Его мысли сопровождались едва заметным движением мышц лица, выражавшим то недоумение, то удивление, то удовлетворение.

– Да, моя девочка, я и в самом деле рисовал эту статую. Но ведь я рисовал совсем не то, что там было, разве нет?

– Да, конечно, не то.

Магги прыснула, вспомнив набросок обнаженной статуи.

Урок закончился – мистер Блейк взял свой блокнот и, встав, принялся разминать ноги, словно они у него затекли.

Скрежещущий скрип заставил Магги поднять взгляд. Джем в соседнем доме поднимал окно в задней комнате. Он увидел ее с мистером Блейком и замер, вперившись в них взглядом. Магги поднесла палец к губам.

Мистер Блейк не повернулся в сторону, как это сделало бы большинство людей, – он просто направился к двери. Магги казалось, что окружающий мир интересует его, только когда ему этого хочется, а теперь он потерял интерес и к своему саду, и к ней.

– Спасибо за вишни, мистер Блейк! – крикнула ему вдогонку Магги.

Он в ответ поднял руку, но не повернулся.

Когда мистер Блейк скрылся в доме, Магги дала знак Джему, приглашая его присоединиться к ней. Он нахмурился, а потом исчез в доме. Несколько минут спустя он появился над стеной – запрыгнул на скамейку мисс Пелхам и теперь стоял на ее спинке.

– Ты что там делаешь? – прошептал он.

– Спускайся сюда, Блейки не будут возражать!

– Не могу – помогаю отцу. А ты что там делаешь? – повторил он.

– Я ушла из дома. Не говори никому, что я здесь, – обещаешь?

– Хорошо, – сказал Джем после секундной паузы.

– Давай встретимся позже у Ламбетского дворца.

– Хорошо.

Джем начал спускаться.

– Джем!

Он замер.

– Что?

– Принеси нам что-нибудь поесть, а?

Так Магги осталась в саду Блейков. Блейки никак не выразили своего отношения к ее присутствию, даже когда стало ясно, что она не собирается уходить. Поначалу она бо́льшую часть времени проводила в Ламбете, избегая тех мест, где можно было столкнуться с родителями или братом. Когда удавалось, она встречалась с Джемом и Мейси. Через некоторое время, когда стало ясно, что Блейки не возражают, она начала смелее ходить по их саду. Иногда она помогала миссис Блейк – то в огороде, то со стиркой, то штопая какие-то вещи, чего бы никогда не сделала для своей матери.

Сегодня миссис Блейк принесла ей «Песни неведения» и посидела немного, помогая читать, а потом предложила Магги почитать самостоятельно, пока сама она будет в огороде. Магги предложила ей помощь, но миссис Блейк улыбнулась и покачала головой.

– Если ты научишься читать, моя дорогая, – сказала она, – то мистеру Блейку это понравится больше, чем мой салат. Он говорит, что дети понимают его работу лучше, чем взрослые.

И теперь, услышав, как Бет Баттерфилд спрашивает Анну и Мейси, не видели ли они ее дочь, Магги в ожидании ответа задержала дыхание. Она сильно сомневалась в способности Мейси лгать – та в этом преуспевала ничуть не лучше Джема. И потому, когда после некоторой паузы Мейси сказала: «Спрошу у Джема», Магги облегченно вздохнула и улыбнулась.

– Спасибо, мисс Пидл, – прошептала она. – Лондон, кажется, чему-то уже научил тебя.