Текст книги "Влюбленные из Хоарезма"

Автор книги: Торн Стюарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Шорох внизу прервал его мысли. Где-то возле дома прятался человек. Конан насторожился. Спрыгнув со стены, он начал по-кошачьи бесшумно подбираться к тем кустам, откуда доносились подозрительные звуки.

Это могла быть и ласка, крадущаяся в курятник, и новый посланец Мардуфа. Шорох сместился. Переместившись вслед за ним, Конан услышал разговор. Говорили двое, но так тихо, что слов было не разобрать. Ун-баши затаился в кустах, ожидая, когда воры начнут подбираться к ларцу. Но они почему-то не торопились. Разговор становился все громче, и Конан, пользуясь тем, что его явно не слышат, подошел поближе. И тут все стихло. «Прах и пепел» – почти беззвучно выругался киммериец и скользнул по траве к дверям внутреннего двора, боясь упустить злоумышленников.

Но звук возобновился в другой стороне, там, где выходила в сад большая веранда. Что-то быстро прошуршало по траве среди деревьев и исчезло в саду. Конан кинулся к ларцу – свиток был на месте.

Осторожно закрыв крышку, он снова прислушался, сдерживая дыхание. В доме кто-то плакал. Конан неслышной тенью вышел в сад и заскользил вдоль стены дома, подбираясь к тому окну, откуда доносились тихие всхлипывания.

Ун-баши перевел дыхание. Похоже, кто-то просто приходил к одной из девушек-служанок, и они поссорились. Наверно, какой-нибудь деревенский парень. Двое служанок Мейры изредка появлялись во дворе и в саду, пробегая мимо солдат Конана шаловливыми ящерками.

Обе были смуглые, румяные, с лукавыми ямочками на щеках. Деревенского воздыхателя одной из них Конан даже как-то видел: он однажды приходил к дому вечерней порой. Киммериец уже собрался вернуться на свой наблюдательный пост, как вдруг из окна высунулась девичья головка и быстро огляделась вокруг. Конан почти слился со стеной и травой, боясь вздохнуть. Короткое время спустя из окна вылезла девушка. Повисла на карнизе, сползая на животе, а потом спрыгнула вниз.

Встав и отряхнувшись, она решительно пошла через сад. Конан, заинтригованный, двинулся вслед за ней. Он бесшумно крался между деревьев, перебегая с места на место, но вскоре понял, что мог бы просто идти по тропе, ведущей к озеру, – девушка не заметила бы ничего. Она шла, низко опустив голову, прижимая к груди стиснутые руки и что-то быстро бормоча про себя. Конан не разобрал ни слова, кроме многократного призыва к всеблагому Эрлику и милостивой Иштар.

Тонкая белая фигурка почти светилась в темноте. Девушка вышла к берегу озера и молитвенно вскинула руки. На запястьях у нее звякнули браслеты. Она сняла одну туфлю и попробовала воду пальцами ноги. Потом вздохнула и, не раздеваясь, вошла в озеро.

«Кто же это купается в платье и украшениях?»– успел подумать Конан, но тут девушка вскрикнула по-птичьи, потеряв опору под ногами – видимо, ступила в яму – и скрылась под водой. На миг ее головка вынырнула, всколыхнув равнодушную гладь озера, – и тотчас же снова пропала, увлекаемая тяжелыми косами.

Конан, сам когда-то попавший в реку, не стянув в узел своих длинных волос, хорошо помнил, какой тяжестью они становятся в воде. А косы у ночной купальщицы были чуть не до земли.

Помянув Нергала, он ужом выскользнул из перевязи с мечом, на всякий случай зажал в зубах кинжал, скинул сапоги и прыгнул в теплую, как парное молоко, воду. В несколько гребков сильными руками он достиг того места, где еще расходились круги, и нырнул. Подводная яма оказалась неглубокой, чуть выше его роста, он схватил девушку за косы и вытянул на поверхность.

Как ни скуден был свет ущербной луны, Конан тотчас узнал ее. Это была Фейра, любительница сказок. Славную сказку решила она рассказать своему озеру напоследок!

Вытащив на берег мокрую добычу, киммериец, имевший весьма смутные представления о том, что делать с утопленниками, пристроил девушку головой себе на колени, разорвал ворот платья и принялся растирать ей холодную грудь. По счастью, Фейра не успела наглотаться воды и еще дышала.

Терка его жестких, загрубевших мозолистых ладоней оставляла красные отпечатки на нежной коже, и если не побежавшая живее кровь, то боль от его усилий заставила девушку очнуться. Она застонала и открыла глаза. И увидела склонившееся над ней темное от торфяной воды лицо в обрамлении черных мокрых волос.

– Кто ты?– слабым голосом спросила девушка.

– Дух озерных глубин, который забирает таких вот дурочек, как ты,– сердито ответил Конан.

С него текла вода, в волосы набились тина и водоросли, его вполне можно было принять за озерного демона.

– А мне все равно,– ответила Фейра и закрыла глаза.– Делай со мной что хочешь, хоть ешь.

Киммериец выругался и несильно, но хлестко ударил ее по щеке. Девушка вскрикнула.

– Очнись, детка,– сказал он тоном, в котором ясно читалось: «Тебе же будет хуже, если ты этого не сделаешь». – Я не намерен торчать тут над тобой до рассвета. Ты подхватишь лихорадку, если будешь дальше лежать мокрая на холодной земле, – добавил он тоном ниже.

Утопленница выглядела так жалко, что язык не поворачивался бранить ее.

– Так я жива!– поняла, наконец, Фейра и с неожиданной яростью набросилась на своего спасителя:– Зачем ты это сделал? Разве я кричала «помогите»? А?! Кто тебя просил меня спасать? Это входит в твои обязанности ун-баши – вытаскивать девушек из воды, когда они хотят утопиться?

Натиск ее был так внезапен, что Конан на миг лишился дара речи. Девушка еще что-то выкрикивала с ненавистью, сжимая маленькие кулачки, когда он молча сгреб ее в охапку и решительно направился вдоль берега, туда, где над озером поднимался высокий глинистый обрыв. Встав на краю, он поднял отбивающуюся дерзкую девчонку на вытянутых руках. Она затихла, боясь шевельнуться.

– Ну? Швырнуть тебя вниз или отпустить, о, ты, жаждущая смерти в зловонной тине?

– Пустить, пустить! – поспешно пискнула она.

Конан рассмеялся и опустил Фейру на землю.

– Дурочка,– сказал он ласково. И назидательным тоном повторил фразу, услышанную на днях от мудрого Магриба:– Ибо живой еще может повернуть колесо своей судьбы, мертвые же – мертвы.

Фейра без сил опустилась в траву и разрыдалась.

– Колесо моей судьбы крутит отец!– услышал Конан сквозь всхлипывания.– Я вольна только умереть. Может, я и в самом деле умру от лихорадки, если просижу на земле остаток ночи…

– Вот заладила! Ну-ка, вставай, и пойдем со мной, нам обоим надо обсушиться и переодеться. Я дам тебе мяса и вина, что остались от ужина, и ты расскажешь мне, с чего это такая хорошенькая девчонка, как ты, захотела вдруг свести счеты с жизнью.

Всхлипывая, она побрела за ним к казарме. В доме все спали, не было только нескольких солдат, которых Конан отпустил в город до рассвета. Киммериец стянул с себя мокрые штаны и рубашку, оставшись в одной набедренной повязке, растопил печь во дворе, вытащил из своих вещей теплый плащ из верблюжьей шерсти, кинул Фейре:

– Снимай все мокрое и укутайся пока в это.– И, чтобы не смущать девушку, ушел за низкую глинобитную стену, бросив через плечо:– Крикнешь, когда управишься.

Ждать ему пришлось долго. Зато когда он вернулся, наконец, во двор, на большой жаровне уже шкворчало мясо, распространяя в ночном воздухе восхитительный запах, а мокрая одежда – и ее, и его – была развешана на низких ветвях кривого тутовника, росшего над виноградной решеткой. Фейра, обмотанная одеялом по самые подмышки, сидела у пышущей жаром печи и расплетала свои мокрые косы.

– Ну,– сказал Конан, разливая вино по глиняным кружкам,– я жду рассказа. Полагаю, я заслужил его. И если это в человеческих силах, я обещаю помочь тебе в твоей беде, только, ради прекрасной Иштар, не топись больше.

– Не смейся надо мной, о, храбрый воин из далекой Киммерии,– тихо сказала Фейра, не поднимая глаз.– История моя проста, и помочь ты мне не можешь ничем.

– Пока человек жив, ему всегда можно помочь,– заметил Конан. – Так что рассказывай.

– Что ж, ты и сам уже многое знаешь. Мы с Юлдузом встретились прошлой осенью в доме моего отца, и с первой встречи полюбили друг друга. Солнце казалось нам черным, трава казалась золою, пока мы были в разлуке, и все цветы расцветали для нас, когда он приезжал – открыто или тайком, извещая о себе через пастушка из деревни.– Фейра говорила нараспев, прикрыв глаза и тихонько раскачиваясь, словно рассказывала старинное предание.– А весною состоялся сговор, и после празднеств Равноденствия должна была быть наша свадьба…

– Так вот зачем он здесь, этот красавчик!– с облегчением расхохотался Конан.– А я-то, выгрызи Нергал мою печенку, уж всерьез подумывал, не шпион ли он Мардуфа. Ты обрадовала и успокоила меня, девочка. Хочешь еще вина? Нет? Ну, я налью себе… Так почему же вы не поженились, раз так любите друг друга?

– Потому что наши отцы повздорили между собой,– вздохнула Фейра.– Я уже говорила тебе, что так и не поняла, в чем же там было дело. До свадьбы оставалось всего две луны… А мастер Тай вдруг умер от какой-то своей кхитайской болезни, а, может, просто от огорчения…

Она снова всхлипнула.

– Ну, пусть бы отец просто отказал Юлдузу, я бы ушла в храм Иштар и приняла бы обет, и молилась бы всю жизнь, чтобы мой возлюбленный смог полюбить другую…

Слезы уже вовсю текли у нее по лицу, ей было жаль себя, ей совсем не хотелось уходить в храм, этой маленькой, перепуганной девочке, у которой первая любовь обернулась таким страданием и страхом.– Но теперь он сватает меня за этого слюнтяя, Амаля!

Конан хмыкнул: томный надушенный юноша, по его мнению, заслуживал еще менее лестного имени. Но не удержался и чуть поддразнил девушку:

– Ну, слюнтяй или нет, а смотрит он на тебя…

– Как пес на течную суку,– зло сказала Фейра, поджав губы и сузив глаза.

«А девчонка с характером,– с уважением отметил Конан.– Юлдузу-то, может, несладко придется». А вслух сказал:

– Ну ладно, а топиться-то зачем?

– А что ж мне еще остается?– по-детски наивно сказала она.– Свадьба назначена на новолуние. Юлдуз говорит: «Потерпи, родная, я непременно что-нибудь придумаю». Но только что тут придумаешь?

– До новолуния еще целых семь дней. Скажись больной, тяни время. Вы, женщины, прекрасно умеете это делать, если захотите.

– А потом что? Юлдуз поступил к тебе на службу…

– Не ко мне, а к Повелителю Илдизу…– строго поправил ее Конан.

– …Да сияет над ним Око Эрлика все его дни, только мне-то как быть? Он уйдет с тобой в столицу и пока еще дослужится до такого чина, чтобы увезти меня от отца силой! А мужнюю жену по законам Пророка не может увезти и Великий визирь, чтобы не быть после этого битым палками по пяткам и лишенным мужества. Разве что я отравлю своего благоверного, да простит мне милостивая Иштар самые помыслы об этом. Но злодейством счастья не добудешь…

Слезы снова навернулись ей на глаза.

– А ведь ты права, малышка!– весело воскликнул киммериец, осененный счастливой мыслью.– Никто не может отобрать у мужа жену, даже Великий визирь Повелителя! Поэтому вам двоим нужно просто пожениться.

Девушка посмотрела на него с надеждой.

– Но ведь нужно двое свидетелей… – робко сказала она.– А у нас с Юлдузом никого нет…

– Меня и Харры будет недостаточно?

Конан вскочил на ноги, ему не терпелось осуществить свою затею. Девчонка нравилась ему все больше, а к вздорному астрологу он не питал никакой приязни, особенно после учиненного накануне скандала. Провести глупого и упрямого родителя и выручить из беды двух отчаявшихся влюбленных – что может быть благороднее? И киммериец, внутренне хохоча в предвкушении веселой проделки, велел Фейре:

– Беги-ка, надень что-нибудь подобающее, да скорее возвращайся сюда. Ты верхом ездить умеешь?

– Смогу, если надо!– отозвалась Фейра совсем другим, звонким и веселым голосом.– Я быстро!

И, вскарабкавшись на плоскую крышу казармы по приставной лестнице, она почти бесшумно исчезла в саду.

– Ай, да девушка!– восхищенно пробормотал киммериец.– Мне бы такую сестренку! Иштар щедра к Юлдузу!

Войдя в казарму, он направился к топчану новобранца, намереваясь поднять его хорошим пинком. Но место у стены пустовало. На топчане лежало одно только свернутое одеяло, которое в темноте легко можно было принять за спящего человека. Но к пинкам ун-баши оно осталось совершенно равнодушно. Киммериец не на шутку разаозлился.

– Кхитайский ублюдок!– шепотом выругался Конан. – Где он шляется, Нергал его забери?

– Что случилось?– послышался из темноты хриплый со сна голос Харры. – Тревога? Будить всех?

– Хорошо, что ты проснулся,– отозвался Конан и еще раз пнул уже лежащее на полу одеяло Юлдуза.– Вставай, Харра, и иди за мной.

Выбравшись из душной тьмы общей спальни, Конан быстро пересказал своему помощнику события этой ночи.

– Ну, и где же он, этот пылкий влюбленный?– хмыкнул Харра.

– Шляется где-то рядом, ищет возлюбленную в озере – может, догадался, что не вовремя оставил. Вот и он!

В калитке, ведущей из двора в сад, появился Юлдуз. Увидев ун-баши и его помощника, явно его поджидающих, юноша растерянно застыл на месте.

– Где ты был?– спросил Конан самым суровым тоном, на какой был способен. Харра тихо хрюкнул у него за спиной.

– Там, где ты запретил мне бывать, мой ун-баши,– глядя Конану прямо в глаза, честно ответил Юлдуз.

– Если бы ты был чуть-чуть поразговорчивее, сын мой, – сказал ун-баши тоном Магриба,– я смог бы помочь тебе гораздо раньше.– И, с удовольствием глядя на недоумевающего новобранца, велел:– Оседлай четырех лошадей, мы едем в город.

Юлдуз, не говоря ни слова, отправился в конюшню. Конан обернулся к Харре.

– Что скажешь, старый друг? Надо помочь несчастным детям. Нет ли у тебя в городе знакомого казия или жреца Эрлика, мой хитроумный Харра? Сойдет даже младший жрец.

– Найдем,– ухмыльнулся Харра.– Где-то у нас тут было вино, а то гортань у меня пересохла, как заброшенный колодец.– Разыскав кувшин, он приложился к нему, не утруждаясь поисками чистой чаши.– Ах, хорошо, клянусь Оком Эрлика, под чьими лучами созрел виноград для этого вина!.. Мне тоже не по нраву вздорный старикан. Хорошо бы сыграть с ним эту шутку. Эй, Юлдуз!– окликнул он юношу, который уже вывел четверых оседланных скакунов и подтягивал подпруги.– А сохранил ли ты запись о сговоре?

– Каком еще сговоре?– очень натурально изображая неведенье, отозвался Юлдуз.

– О вашей свадьбе с несравненной Фейрой!– невозмутимо заявил Конан, веселясь от души.– Я ее сегодня вьпащил за косы из озера, так надоело малышке ждать, пока ты наконец решишься назвать ее своей!– И, словно не замечая, как резко побледнел Юлдуз, киммериец добавил с самой серьезной миной:

– Я тебе просто завидую, парень. Не каждый день топятся из-за меня прекрасные девушки!

– Да, если б каждый, это было бы приятно,– заметил хохочущий Харра.

– Что с Фейрой?– тихо сказал Юлдуз таким жутким голосом, что начальник, дабы тут же на месте не лишиться подающего надежды воина, поспешил его успокоить:

– Жива она, жива. Ручаюсь, сейчас она выпрыгнула из окна отчего дома и со всех ног бежит сюда – слышишь шорох в кустах? Нынче ночью мы едем в город тайно вас женить.– Конан закатил глаза и загнусил, весьма искусно подражая казию: – Согласен ли Юлдуз, сын ремесленника Тай Цзы, взять в жены Фейру, дочь астролога Бахрама, сына… Кого-то ибн Такого-то…

– Горшечника Мирада,– приглушенно выкрикнул девичий голос, и перед пораженными мужчинами предстала преобразившаяся Фейра – в белом платье и белых же шелковых шальварах, в золотом халате и тонком покрывале. Расшитые жемчугом маленькие туфли не годились для скачки, и ун-баши ворчливо распорядился:

– Юлдуз, расседлай одну лошадь, невеста поедет с тобой, целее будет… Может, закатать тебя в ковер для верности?

– Обойдется, – буркнул Харра.

Означенная невеста этой ночью сделалась чудо как хороша, и наемник вдруг застыдился своего заспанного вида, встрепанных волос и заляпанных винными и жирными пятнами штанов.

– Давай я подсажу.– Он подставил руки, и Фейра ловко взобралась на седло– Вот так. А теперь – поехали, небо уже сереет. Успеть бы, пока не хватились.

Глава 6. Ночной сговор. Бахрам

На рассвете они вернулись. Конан бросился поднимать разоспавшийся отряд. Харра занялся взмыленными лошадьми, а Юлдуз посадил Фейру в раскрытое окно ее маленькой спальни. Их прощание, как ни было оно тихо, разбудило одного из постояльцев Бахрама. На беду влюбленных это был Амаль.

Томясь все эти дни по прекрасной, но недоступной Фейре, осыпавшей его колкостями всякий раз, когда он пытался с нею заговорить, молодой астролог плохо спал ночами. В это утро он собирался выбраться пораньше в сад и нарвать роз для своей почти невесты.

Он проделывал это уже не первое утро – вставал до зари, резал цветы, нещадно кромсая тугие, колючие стебли, а затем выбрасывал их в овраг за домом, потому что не находил в себе сил преподнести их черноокой недотроге.

Утешало сохнущего от любви Амаля лишь то, что отец девушки, похоже, всячески приветствовал его ухаживания, и даже объявил вчера сговор. Но Фейра, услышав об этом, ударилась в слезы, чем окончательно убедила несчастного, что он ей совсем не мил. И бедный юноша, понимая, что никогда не сможет ввести в дом женщину, которая его не любит, краснел и бледнел, слушая излияния Бахрама о том, как будет прекрасен этот брак, как благословен всеми богами.

Фейра рыдала, Бахрам говорил все громче, а Амаль не знал, куда деться от стыда.

Но увидев, как нежно целует его невеста другого, молодой астролог почувствовал себя оскорбленным. Пусть он не любим девушкой, но сговор есть сговор. Как хватило ей бесстыдства у него на глазах целоваться с солдатом, только позавчера зачисленным в отряд! Что же, став его женой… Но тут Амаль, прервав поток своего негодования, вспомнил, что женой эта девушка ему никогда не будет. К чему же тогда возмущаться тем, что ей любезен кто-то другой? Но порыв благородства прошел, Амаль снова вспомнил, что Фейра обещана ему отцом девушки, мудрейшим Бахрамом, а это значит, что его нужно поставить в известность о том, что происходит в его доме. И, едва завершилась церемония Седьмого дня, он твердым шагом подошел к Бахраму и выложил ему все, что видел.

– Ах, бесстыдница!– вскричал толстый астролог, вскакивая с места и устремляясь к комнатам дочери.– Ну, я призову тебя к порядку! Посажу на хлеб и воду! Завтра же выдам за Амаля! Ты слышишь меня, дрянная девчонка?

– Слышу,– невозмутимо отозвалась Фейра.– Но ничего из этого ты не сделаешь!

– Сделаю, клянусь Эрликом! За косы поволоку к жрецам! Либо замуж, либо тотчас в храм, принимай обет Невесты Пророка!– Бахрам в ярости метелся по комнате, но, видя странную, неестественную невозмутимость дочери пред родительским гневом, остановился и неуверенно спросил:– Тебе что же, все равно?

– Ты ничего не сделаешь, отец!– весело отозвалась Фейра и закружилась по комнате, схватив себя за кончики кос.– Ничего, ничего, ничего!

– Что это означает?– рассердился Бахрам, вертя головой вслед ее танцу. – Да перестань ты вертеться, наконец!

– Это означает, что замужняя женщина не может выйти замуж вторично или быть отдана в храм на пострижение в Невесты!– отозвалась Фейра, послушно садясь.– А я теперь – замужняя женщина!

В первый миг Бахрам вообразил, что это просто шутка.

– Замужняя?– умильно переспросил он.– Да неужели?

– Замужняя,– уже серьезно подтвердила Фейра.– И больше ты надо мной не властен, потому что мой господин отныне не ты, а мой муж.

– Муж! Эрлик Всемогущий! Что это за слово такое – муж!– продолжал восклицать Бахрам, воздевая руки.– Какой еще муж?

– Мой муж, за которого ты обещал меня выдать еще луну назад, – все так же спокойно ответила Фейра.– Юлдуз.

– К-как Юлдуз?– поперхнулся астролог. Несколько мгновений он стоял, хватая ртом воздух, а затем вдруг выбежал из дома и помчался к хозяйственному двору.

Завидев его тучную, подпрыгивающую как колесо на ухабах, фигуру, Харра тронул Конана за плечо.

– К нам гости, – негромко сказал он.

Бахрам влетел во двор, тяжело и надсадно дыша.

– Где этот сын греха и позора?– проревел он, едва вдохнув.– Где этот соблазнитель дочерей?

– Ты кого-то ищешь, почтенный наш хозяин?– поинтересовался Харра, выступая вперед с вилами в руках. Бахрам попятился, но так скоро сдаваться не собирался.

– Да, я ищу вашего новобранца! Что за растлителя невинных душ ты принял в свой отряд, доблестный ун-баши! – обратился он с упреком к Конану.

Тот развернулся и рявкнул во всю силу легких.

– Юлдуз! Сюда!

Юлдуз, сражавшийся на арене с Фархудом, поспешил обтереться и предстать перед ун-баши.

– Тебя хотел видеть мудрейший Бахрам,– сказал Конан и сел на скамью у стола, всем своим видом давая понять, что не желает упустить интереснейший разговор.– Садись, мудрый старец. В ногах, говорят, правды нет.

Бахрам не принял приглашения, а сразу накинулся на Юлдуза.

– О, ты, недостойный имени своей матери, ибо про имя твоего отца я не говорю ни слова, столь оно мне противно!– завопил он с прежней силой.– Как посмел ты обесчестить мою дочь и склонить ее к сожительству, не освященному законами Пророка! Отвечай, потомок нечестивых родителей!

Юлдуз молча развернулся и исчез в казарме. Астролог недоумевающе обернулся на Конана, но прежде, чем он успел раскрыть рот, юноша появился снова – со свитком в руках.

– Прочти это, почтенный Бахрам,– спокойно сказал Юлдуз, поднося свиток к глазам старика, но, не давая взять в руки.– Здесь черным по белому записано, что я и Фейра отныне – муж и жена. Начиная с первой стражи этого дня, то есть вот уже шесть часов.

Казалось, старика хватит удар на месте. Он побледнел, потом побагровел, потом снова побледнел.

– Кто свидетельствовал?– еле слышно прохрипел он.

– Я и Харра,– незамедлительно ответил Конан.– Хочешь ли ты узнать еще что-нибудь?

– Нет, чтоб ты провалился прямиком на Серые Равнины!– с неожиданной яростью ответил астролог.– Чтоб тебя загрыз пещерный волк, чтоб ты…

– Умерь поток своего красноречия, старик,– сурово сказал Конан, поднявшись.– Здесь никто не нанес тебе никакого урона. Их поженили по свидетельству о сговоре, подписанным тобою и отцом Юлдуза луну назад. Подобные бумаги теряют силу только по истечении пяти лет.

– Но моя дочь!– простонал Бахрам, закрывая лицо руками.– Моя бедная птичка! Куда она пойдет с этим оборванцем? Где преклонит голову? У него ведь нет даже дома!

– Я думаю, им это все равно, мой ученый друг,– послышалось вдруг позади, и к Бахраму подошел Магриб.– Пойдем со мною, сядем на циновки и обсудим, что же с тобой приключилось.

Бахрам покорно дал себя увести на веранду и усадить перед кальяном.

– Не хочешь ли, почтенный Бахрам, я расскажу тебе одну историю,– напевно сказал Магриб, подавая расстроенному астрологу трубку. Тот жадно втянул в себя воздух, раскурил кальян и затянулся. Магриб расценил это как согласие.

– Тогда слушай. Когда-то в Иранистане, что лежит не так далеко от наших земель, в одном из городов правил суровый и усердный в постах и молитвах мадрант по имени Рамир. Было у него двое детей – родной сын и приемная дочь. И принц, и принцесса очень любили друг друга. Они прожили детство как брат и сестра, выросли и узнали, что не родные друг другу, и тогда в их сердцах вспыхнула страсть. Солнце казалось им черным, море казалось им глыбой льда, ничто не радовало взор и не услаждало слух, если были они не рядом.

У мадранта в сокровищнице хранилась одна диковина: рукотворный летающий конь. Его сделал древний мастер-атлант, давно сгинувший во мраке времен. Но металлического коня хранили с тщанием и заботой, и ни одно пятнышко ржавчины не смело поселиться на его полированных позолоченных боках. Внутри коня был заключен сложный механизм, позволявший ему подняться в воздух. Отец Рамира, от которого тот унаследовал это сокровище, сказал сыну, умирая: «Сын мой, храни главную нашу драгоценность, но помни, что если хотя бы раз в год не поднимать коня в воздух, зубчатые колесики и сложные пружинки разладятся и выйдут из строя. И вся ценность этого несравненного сокровища уйдет, останется лишь груда металла».

С этими словами старый мадрант умер. Рамир и сам понимал, что чудесный механизм не может простаивать годы без дела. Но вот беда – он очень боялся высоты. И поэтому на коне поднимался раз в год его сын, отважный принц. Он взлетал с высокой крыши дворца, делал круг над городом и опускался на крышу снова.

Годы шли, принц и принцесса подрастали, а мадрант старел.

Жизнь и весна перестали радовать его. И решил он, что женитьба на юной принцессе вернет ему силы и вкус к жизни. И он объявил ей о том, что решил взять ее в жены, велел радоваться и плясать. А бедняжка не знала, куда деваться от горя. Тогда пришел к мадранту сын и сказал: «Отец, ты обезумел! Ты неволишь свою приемную дочь идти за тебя замуж, а она вдвое тебя моложе! И неужели ты не видишь, что мы давно и страстно любим друг друга. Пожени нас, твоя воспитанница народит тебе внуков, и радость снова вернется в твое сердце, ибо детский смех есть соль земли». Но мадрант не захотел слушать разумные речи сына. Он запер девушку в высокой башне, а принца велел изгнать из города. И тогда юноша, которому, конечно же, были ведомы все тайные ходы родного дома, пробрался ночью в сокровищницу и украл волшебного коня. Это было смелое, но рискованное решение, потому что никто не знал, в каком состоянии теперь древний механизм, и поднимет ли он двоих, а если поднимет, то далеко ли унесет. Но юноша сумел подняться на коне не с крыши дворца, а от земли, и помчался по облакам к башне, где томилась его возлюбленная.

И он выкрал ее и увез в далекий край, где их не мог уже найти жестокий мадрант. Они улетели и были счастливы. А мадрант из-за упрямства и глупости своей потерял в один час все: и воспитанницу, и сына, и сокровище. И на внуков ему тоже не пришлось порадоваться. Рассказывают, что он вскоре после этого умер в своем дворце один-одинешенек.

– Прекрасная сказка,– заметил Хамир, стоявший у веранды и слышавший все почти с первых слов.– Очень подходящая.

– К чему подходящая?– жалобно заскулил Бахрам.– Неужели ко мне? Но разве я враг своей дочери? Какой отец согласится отдать родное дитя за оборванца без гроша за душой? И Амаль – такой славный юноша!

– Ты, несомненно, враг своей дочери,– кивнул Магриб. – Все мы враги своим детям. Но сейчас ты еще и пытаешься быть врагом самому себе. Мадрант лишился всех своих сокровищ, лишишься и ты.

– И умрешь здесь один-одинешенек,– подхватил, смеясь, Хамир.– У меня у самого трое внуков, и я знаю, какое это счастье – кратковременная тишина в доме. Но как тревожно замирает сердце, когда чувствуешь, что тишина эта длится что-то слишком долго!

– Ах, друзья мои!– вздохнул астролог.– Как вы не понимаете: я вовсе не против внуков, я против этого полукровки! Кто может поручиться, что отец его не мошенник и не проходимец? Один только Эрлик знает, отчего он бежал из своего Кхитая!

– Ты ведь говоришь о мастере Тае, верно?– уточнил Магриб, и с удовольствием увидел, как насторожился Хамир.

– Мастер Тай?– перспросил он.– Тай Цзы? Так этот мальчик – сын мастера Тай Цзы? Того самого, что учился у туранцев, но изображал не затейливые узоры и сложные орнаменты с вплетенными письменами, а бабочек, птиц, барсов и леопардов, цветы и травы? Ведь это про его ковры говорили, что когда на них выткано отражение луны в озерной глади, его хочется зачерпнуть ладонью?

– Он самый,– подтвердил Магриб.

– Друг мой Бахрам, да ты лишился рассудка!– воскликнул Хамир.– Упустить такого зятя! Он же сам прославленный мастер! Он прокормит и себя, и твою Фейру, и тебя, если придется!

– Не нужен мне такой зять,– упрямо проворчал Бахрам.– И Фейре такой муж не нужен.

– Бахрам,– произнес Магриб почти сурово.– Вспомни рассказанную мною сказку. Ты потеряешь все – и дочь, и сына, и летающего коня!

Старый астролог посмотрел на Небесного Визиря почти испуганно, но вскоре справился со своим страхом.

– И все же я не вижу смысла в твоей сказке, сиятельный Магриб, – сказал он и вздрогнул, когда звездочет ответил:

– Еще увидишь, мудрейший Бахрам. Но будет уже поздно: принцесса и принц улетят на коне.

Магриб поднялся, вслед за ним поднялся и Хамир. Бахрам остался сидеть на веранде – с погасшим кальяном и обуреваемый самыми страшными подозрениями.

– Колдун, настоящий колдун,– прошептал он еле слышно, имея в виду Магриба. Затем вздохнул и снова поплелся к казарме.

На этот раз все получилось так, как он хотел. Грозного ун-баши не было поблизости, а в тени винограда ной решетки сидел Юлдуз и шелковой масляной тряпкой полировал свой меч. Бахрам подсел к нему.

– Ну, на что она тебе, – зашептал астролог, склоняясь к самому уху юноши. – Неужели мало девушек вокруг. Ведь ты увезешь ее, увезешь далеко, и я больше никогда не увижу мою девочку… – Казалось, Бахрам вот-вот расплачется.

– Ни я не откажусь от Фейры, ни она от меня,– жестко сказал Юлдуз.– А тебе, лживый старик, лучше держаться от меня подальше. Я хорошо знаю, что свело в могилу моего отца.

Бахрам всплеснул короткими ручками.

– Столько шуму из-за какого-то ковра! Да можешь забирать его, если он тебе так дорог.– Тут он снова пригнулся к Юлдузу.– Только Фейру оставь мне – и забирай его. Знаешь, сколько мне за него предлагал Магриб? Тебе на всю жизнь хватит.

Юлдуз поднялся.

– Я сказал, а ты слышал,– равнодушно сообщил он.– Окончится Гадание, и я увезу Фейру в Аграпур. А ты можешь делать все, что хочешь. Можешь по частям съесть последний ковер моего отца.

Он вбросил катану в ножны за спиной, подхватил со скамьи кожаную безрукавку, несколько защищающую при тренировочных боях, и ушел за конюшню. Там находилась небольшая арена, посыпанная белым песком.

На ней отряд Конана тренировал руку и глаз, отрабатывая точность ударов друг на друге. На арене уже поджидали Юлдуза Харра и Закир, одетые в такие же безрукавки.

– Ты еще попляшешь у меня, молокосос!– проскрипел ему вслед Бахрам, багровый от злости.– Я найду на вас на всех управу!

И он, прихрамывая на затекшую ногу, направился к дому.

Вслед ему посмотрел Конан, не замеченный ни Юлдузом, ни Бахрамом.

– Клянусь Кромом,– пробормотал киммериец,– старик что-то затевает. И я готов дать палец на отсечение, что-то весьма недоброе.

Беспокойно прошло утро, беспокойно прошел день, беспокойно начинался вечер. Конан отпустил большую часть отряда в город до утра, и на дворе было тихо, но тишина эта напоминала затишье перед бурей, когда воздух так плотен, что его, кажется, можно резать ножом, а кожу на руках покалывают тысячи мельчайших иголочек.

После стычки в «Трех негодяях» Конан не требовал от солдат непременного возвращения в усадьбу на ночь, чем вызвал бесконечную признательность Руты, которая предпочитала для веселья темное время суток, да и боялась оставаться в трактире без мужской поддержки.