Текст книги "Влюбленные из Хоарезма"

Автор книги: Торн Стюарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Под конец этого бесхитростного рассказа и Конан, и Харра едва стояли на ногах от смеха. Просмеявшись, ун-баши хлопнул новобранца по плечу.

– Лучшего не мог придумать и Трам Гирдри, шут короля Зингары! Ладно, старик покричит и забудет. Но все же постарайся больше не выводить его из себя, Юлдуз.

– Будь моя воля, я бы с ним век не виделся,– негромко ответил юноша, и Конан невольно обернулся – с такой горечью это прозвучало.

Вечером, когда ун-баши, сидел на веранде с Магрибом, к ним подошел почтенный Бахрам.

– Да простит меня доблестный военачальник,– сокрушено молвил астролог, – но мне кажется, он поступил опрометчиво, приняв в свой прославленный отряд этого шакала в образе человека!

– О ком ты говоришь, ученый друг мой?– заинтересовался Магриб.– У тебя в отряде новобранец, Конан?

– Да,– кивнул киммериец.– Еще мальчик, но может выйти хороший воин.

– Правильно ли я понял, что речь идет о том юноше-полукровке, которого я видел у вас во дворе нынче утром?– спросил Магриб и, получив утвердительный ответ, покачал головой.– Нет, Конан, этот человек долго у тебя не задержится. Ты знаешь, кто он?

– Презренный сын презренного ткача!– заявил Бахрам, фыркая и отдуваясь.– Ничтожество! А со смертью отца – еще и нищий оборванец. Разве из таких людей должна состоять армия, опора порядка и власти?

– И тебе, сын мой, он сказал то же самое?– спросил Магриб Конана, не сводя при этом глаз с возмущенного Бахрама.

– Мне он сказал, что его отец не всегда был ткачом,– ответил ун-баши.– Парень, похоже, себе на уме. И преследует какую-то свою цель, которой не желает делиться с другими. И все же мне он по душе.

– Прекрасно сказано, сын мой!– кивнул Магриб, а Бахрам снова презрительно фыркнул.

– Цель его проста: обокрасть мой дом и соблазнить мою дочь!– заявил он.– Завтра же я поговорю с юным Амалем! Он уже не раз намекал мне, что был бы счастлив видеть Фейру хозяйкой в своем доме!

– Но согласится ли на этот брак Фейра?– мягко спросил Магриб.

– Моя дочь во всем мне послушна и сделает так, как я захочу!– заносчиво объявил астролог, не заметив взглядов, которыми обменялись Магриб и Конан.

– К тому же она быстро поймет, что лучше ей мужа не найти, хоть обойди весь Туран!

Похоже было, что Бахрам готов весь вечер разглагольствовать о том, какая послушная у него дочь и как счастлив будет их союз с Амалем. Поэтому Конан поднялся и сказал:

– Пойду, прослежу, улеглись ли мои молодцы. Не то завтра придется проводить церемонию без стражей!

– Да, я тоже пойду,– кивнул Магриб.– Восходят Семь Сестер, и мне хотелось бы видеть, как близко они пройдут от знака Лягушки. Приятных сновидений, почтенный Бахрам!

Конан, как всегда, помог ему подняться и, опираясь на его руку, Магриб сказал негромко, чтобы не слышал обиженно сопящий Бахрам:

– Что бы ни пришло тебе в голову в ближайшие дни, Конан, поверь мне, прожившему в этом мире не один десяток лет: в этом мальчике нет лжи. Но он не сын ткача. Ни у одного сына ткача не может быть такой прямой спины, как у него.

– Я уже заметил это,– кивнул Конан. – Но я не понимаю, зачем он лжет и ради кого.

– Все тайное когда-нибудь становится явным,– ответил Магриб.– У кхитайцев есть хорошая поговорка: если долго сидеть на берегу реки, рано или поздно увидишь, как по ней плывут трупы твоих врагов.

– Поговорка хороша, спору нет,– отозвался Конан, уже не таясь.– Но только это – не для меня.

Загнав всех в казарму и усевшись на обычном месте на крыше, Конан пытался вспомнить, кого же ему напоминает этот мальчик – носящий меч, но не воин, называющий себя ткачом, но не простолюдин. Он вступил в отряд Конана, но не раскрыл своей тайны. А что, если он – шпион Мардуфа, просто очень неумелый и неопытный? Но зачем же Мардуфу подсылать в усадьбу неопытных шпионов? А если на самом деле он искуснейший соглядатай, умело прячущий за открытой и светлой улыбкой, жало степного скорпиона? Киммериец терялся в догадках.

И слова Магриба тоже не шли у него из головы. «В этом мальчике нет лжи». Как это понимать? Ведь он солгал уже не единожды, и сам Магриб признал это…

Конан не любил ломать голову над неразрешимыми проблемами, но долгие бессонные ночи к этому очень располагали. Редко вьшадали варвару поручения такие простые на первый взгляд, но такие выматывающие!

Более всего страдал киммериец от бездействия. Долгие ночи ему приходилось выжидать, как коту у крысиной норы – и терпение у кота уже было на исходе.

И какой же музыкой прозвучал для Конана тихий шорох по траве! Кто-то неслышно пробирался к дому со стороны озера, этот кто-то таился, сливаясь с каждой тенью, с каждым стволом и камнем! Киммериец подобрался и бесшумно спрыгнул с крыши в сад.

Вздрагивающая, едва видная тень скользила вдоль стены дома. Ночной гость сторожко оглядывался, вслушиваясь и всматриваясь, как мышь-полевка, ждущая, что вот-вот прямо над головой раздастся неожиданное шух-шух-шух крыльев неслышно подобравшейся совы, и острые когти вонзятся в серую спину.

Тонкой сверчковой трелью скрипнула дверь из сада во внутренний двор. Серый силуэт скользнул в узкую щель.

Конан замер у стены.

Мгновения тянулись бесконечно. Но вот маленькая плешивая голова высунулась из двери и огляделась – точь-в-точь мышь у норы, высматривающая кота. Конан перестал дышать.

Убедившись, что все тихо, серый человечек вынырнул из Двора Гаданий и приготовился юркнуть в траву. И тут Конан прыгнул ему на спину. Подбираясь для прыжка, он успел подумать, что если бы у него были когти, он бы втянул их в мягкие подушечки бесшумных лап – чтобы миг спустя вонзить в пищащую, оглушенную жертву.

Вор не успел ни вскрикнуть, ни вздохнуть. Конан в прыжке сломал ему шею. Он тщательно осмотрел жертву, надеясь обнаружить хоть что-то, что помогло бы ему определить, кем был этот неудачливый вор, однако в карманах у того было хоть шаром покати, а грубая испитая физиономия ясно говорила, что перед ним обычный грабитель-наемник из тех, что за гроши способны на любую низость.

Оттащив труп в овраг за рощей масленичных деревьев, подступающей к дому со стороны озера и казармы, Конан вернулся со свитком к ларцу. Искушение прочесть предсказание было велико, но ун-баши сдержался. Положив свиток на место, Конан поймал ночную бабочку и сунул под крышку. Теперь, если ее кто-то откроет, он будет об этом знать.

Вернув драгоценный свиток в ларец, ун-баши решил на всякий случай все же обойти темный сад. Вор мог прийти не один.

Но сад и окрестности усадьбы были пусты. Ни шороха, ни звука не раздавалось в ночи, лишь трещали сверчки, да проползла торопливо к озеру змея, потревоженная шагами Конана.

Ун-баши уже намеревался вернуться на крышу, как замер под стеной дома с похолодевшим сердцем. Во Дворе Гаданий кто-то был. И он молился! Во всяком случае, тот торопливый, прерывистый шепот, который слышал Конан, мог означать только молитву. Конан проскользнул в щель полуоткрытой створки двери – и увидел Юлдуза, сидящего на птичьем ковре. Чуть покачиваясь, он что-то быстро шептал.

– Все рати Нергала!– чуть ли не во весь голос рявкнул Конан.– Во имя Крома! Ты-то что тут делаешь?!

Юлдуз, вздрогнувший от неожиданности, вскочил на ноги, но узнав своего ун-баши, облегченно улыбнулся.

– Это ты… Я могу тебе сказать правду, но ты мне не поверишь.

– Отвечай, отродье Нергала!

– Я пытаюсь заставить этот ковер подняться в воздух,– ответил Юлдуз, глядя Конану прямо в глаза.

Глава 5. Ночная свадьба. Фейра

Гадальщики складывали в ларец свиток, в котором прибавилось еще несколько строк.

– Не хочет ли уважаемый Амаль распить со мною кувшин вина и потолковать о сговоре?– громогласно, так что слышно было на весь дом, вопросил Бахрам.

– С превеликим удовольствием, мой ученый собрат,– ответил Амаль, держа на весу холеные руки. Он посмотрел на собеседника и добавил: – Не позвать ли нам и Фейру, чтобы она тоже послушала?

– Все, что нужно, она услышит и так,– не понижая голоса, трубил Бахрам. – Женщинам нечего делать там, где разговаривают мужчины. Я и так избаловал свою проказницу, она творит решительно все, что хочет. Придется тебе держать ее построже, мой возлюбленный будущий зять!

В этот день третью стражу стояли Юлдуз и Харра. Они очень сдружились за прошедших два дня, и Конан, заметив это, поставил их вместе. Скривив рожу в спину Бахраму, помощник ун-баши пихнул земляка локтем в бок.

– Что ты застыл? Никогда не видел, как девушек насильно выдают замуж? Еще насмотришься.

– Как он смеет…– прошипел Юлдуз, бледный от злости.– Как он только смеет так унижать ее! Она же все слышит!

– Он для того и вопит, чтобы бедная девочка все слышала,– пожал плечами Харра.– Вздорный старик. И Амаль этот мне тоже не нравится. Карый день полощет с утра свои ногти в розовой воде. Я как-то видел его прихорашивающимся в саду. Он разве что брови не сурьмил! А уж расчесывался так, что смотреть было противно. Если он – мужчина, то мы с тобой – женщины. Тьфу, мерзость!

Юлдуз проводил взглядом ушедших в дом астрологов и недоуменно спросил:

– И что же, Бахрам готов выдать за него Фейру?

– Этот разряженный шут увивается за ней с самого первого дня, – ответил Харра. – Просто проходу не дает. Вот старик и хлопочет. Пойдем отсюда.

И он почти силой поволок друга к казарме, где уже тянуло от печи запахом мяса и лука. После трапезы и полуденного отдыха к Конану подошел Юлдуз.

– Если позволит мой ун-баши, я хотел бы до вечера уйти в город.

Конан испытующе глянул на новобранца. Минувшей ночью, после того, как выгнанный из Двора Гаданий Юлдуз послушно отправился в казарму, ун-баши проверил ларец. Хранилище свитка было в совершенной целости и запертая в нем накануне бабочка обрадовано выпорхнула в ночь. Но это могло говорить и о том, что подосланный вор не успел добраться до свитка.

– Зачем тебе в город? Ты же сказал, что у тебя там ничего не осталось?

Юлдуз улыбнулся.

– Ну, мне бы не хотелось огорчать добрую хозяйку «Трех Негодяев». Лошадь она дала мне взаймы, и будет нехорошо, если я обману ее веру в честность солдат туранской армии.

– А!– Конан вздохнул с облегчением. – Тогда возьми с собой свободных ребят. Харра занят нынче, а ты ведь наверняка знаешь город не хуже, чем он.

– Будет так, как ты скажешь, мой ун-баши,– ответил Юлдуз с поклоном, и Конан снова нахмурился.

Откуда у сына простого ткача речь и повадки царедворца? Или это передается с кхитайской кровью? Рассказывая о Кхитае, Магриб упомянул, что почтение к старшим – по возрасту ли, по званию, все едино – наивысшая добродетель, не следовать которой означает гневить и богов, и демонов. Интересно было бы посмотреть, как поведет себя парень в городе, подумал Конан и сказал, глядя в спину уходящему Юлдузу:

– Пожалуй, и я с вами прогуляюсь.

Новобранец не вздрогнул, не застыл, а только обернулся с той же улыбкой:

– Я думаю, Рута умрет от восторга. Джамла и Сагирей вчера наговорили столько, что она взяла с них слово привести тебя хотя бы раз. Они весь вечер измышляли, как бы уговорить тебя съездить сегодня к «Трем Негодяям».

«Вот и пытайся тебя подловить, с неудовольствием подумал Конан. Если бы Юлдуз начал изворачиваться, сразу стало бы ясно, что он наемный шпион. А так Нергал его разберет, что он такое».

Ехать с Юлдузом и Конаном навестить Руту вызвались и близнецы с Фархудом. Остальные, сетуя на жару и лень, остались в усадьбе. День и в самом деле выдался не по-весеннему жаркий и солнечный, столбы густого марева дрожали над разогретой дорогой. Всадники подгоняли лошадей, пока не въехали в прохладу теней узких улиц Хоарезма. Здесь усталым и разморенным скакунам было позволено идти шагом. Конан, бывший в Хоарезме впервые, с любопытством разглядывал дома серого и желтоватого камня. В Аграпуре строили большей частью тоже из камня, но поверх клали штукатурку и белили, здесь же, в силу близости горных каменоломен, первые этажи домов и высокие стены, окружавшие дворы, пестрели живым, неполированным камнем.

В предпраздничные дни в город съехалось множество людей, а потому улицы и площади города были переполнены, и из каждого трактира слышались веселые выкрики. На ступенях храмов толпились паломники и богомольцы, особенно большая толпа собралась у знаменитого хоарезмского Храма Огня, где жрецы-провидцы предсказывали судьбу всем желающим – правда, соглашались ответить только на один вопрос и за большие деньги. Длинный тощий служка, стоя на верхней ступени храма, составлял список желающих, его осаждали толстяки в парчовых халатах, сквозь толпу пробивался шелковый паланкин с какой-то знатной женщиной. Ниже стоял люд победнее. Каждому из них пришлось бы копить не один десяток лет, чтобы собрать плату за Откровение Эрлика, и они довольствовались тем хотя бы, что глазели на богатых счастливцев, которые могли себе это позволить.

Проезжая мимо этого шевелящегося муравейника, Конан не удержался:

– Вы только посмотрите, как эти глупцы спешат расстаться со своими кошельками! А ведь укради у любого из них те же деньги какой-нибудь оборванец, они не успокоились бы, пока не посадили его на кол!

– Здесь ты не прав в одном, мой ун-баши: вор украдет у них деньги и ничего не даст взамен, – отозвался Юлдуз. – А жрецы Священного Огненного Круга дадут ответ на вопрос, который, быть может, мучил этого человека всю жизнь.

– Ты что же, веришь в эту чушь?– удивился Конан.

– Это не чушь, а пророчество. Я видел, как это делается: жрецы входят в транс, и тогда один человек зачитывает вопросы один за другим, и на них даются ответы, которые пишет на отдельных листах другой человек. Доказательством же тому, что ответы эти истинны, служит забавное обстоятельство: как правило, задавший вопрос не доволен полученным ответом.

– Как это может быть? – вмешался Фархуд.– Ответ – он и есть ответ. Если только это не нечто туманное и двусмысленное.

– Нет, ответы всегда четки. Просто не всегда правильны вопросы, – пояснил Юлдуз. – Это трудно – составить правильный вопрос. Ну, скажи, что бы ты хотел спросить?

– Хотя бы – ну, положим, когда я умру?

– Ты будешь доволен, если тебе ответят: Когда будет выиграна великая битва? И ведь это, быть может, будет правдой, но ты со дня полученного ответа не найдешь себе покоя нигде, ибо во всех странах ведутся битвы, и любая может оказаться смертельной для тебя.

– Тогда зачем задавать вопросы?– пожал плечами Фархуд.– Уж лучше никакого ответа, чем такой!

– Любопытство человеческое неистребимо,– улыбаясь, ответил Юлдуз.– Сам я никогда не пытался получить предсказание в Храме Огня. Они свернули к базарной площади. У «Трех Негодяев» их уже поджидала Рута. – Я словно чувствовала, что вы приедете!– закричала она с порога.– Господин мой Юлдуз, ты возвращаешь мне лошадь! Понравилась тебе моя Снежна?

– Прекрасная кобыла, хозяюшка, – ответил Юлдуз, спешиваясь.– Выносливая и незлая. В тот раз мы мчались до дому галопом, она почти не вспотела.

– Ну, так бери ее себе. Не спорь, я подсчитала, сколько ты мне тогда оставил, так там хватит еще на три таких кобылы! Ничего не желаю слушать! Она твоя.

– Благодарю тебя, моя госпожа,– поклонился ей Юлдуз, и Рута, к собственному удивлению, залилась краской.

– Пустое,– пробормотала она.

Взглянув, наконец, на остальных приехавших, Рута тотчас опознала среди них Конана.

– Ты, несомненно, и есть прославленный Конан-киммериец! – Черные волосы, синие глаза! Мы ведь почти земляки, знаешь ты об этом? Как же ты попал в Туран?

– Если у тебя найдется свободная комната наверху, я расскажу тебе все, что ты захочешь знать, моя красотка,– усмехнулся Конан, привязывая своего могучего жеребца.

– Ну, так иди за мной,– сказала Рута, и, не оборачиваясь, прошествовала в таверну. – А вы располагайтесь, где хотите, все к вашим услугам!– услышали остальные ее крик уже с лестницы, ведущей наверх.

Конан подмигнул им и направился вслед за хозяйкой.

– Славные мои девочки!– позвал Фархуд.– Ваша хозяйка и наш ун-баши удалились выяснять, как близко были их родные деревни! Не мешало бы нам этим воспользоваться!

В ответ на его зов сбежалось пять девушек, с хохотом и щебетом они живо собрали угощение и заперли таверну на большой железный засов.

Весь дом остался в полном распоряжении пятерых мужчин и дюжины женщин. Впрочем, мужчин было только четверо: Юлдуз отказался принимать участие в веселье, сказав, что у него есть невеста. Оставив Фархуда и братьев в общей зале, где они растащили вдоль стен столы и стулья, очистив пространство посередине, Юлдуз вышел к бассейну у помоста и остался там, с кувшином золотого вина и мечтами о возлюбленной.

Когда Рута и Конан, наконец, спустились вниз, в общей зале царила умиротворенная тишина. То есть это была тишина по сравнению с тем, что творилось в ней за каких-то два или три часа до того. Сдвинув несколько столов в один, солдаты и девушки мирно беседовали о самых разных пустяках. Когда пиршество плоти превратилось в пиршество желудков, к компании присоединился и Юлдуз.

– Пить хочу!– громогласно возвестил с верхней ступеньки Конан. На плече у него восседала разомлевшая Рута.– И есть!

Их появление было встречено воплями восторга. Из погреба извлекли новые кувшины и холодную баранину, Рута принялась хлопотать у очага, и веселье застолья вспыхнуло с новой силой.

Лишь когда в закрытых резными ставнями окнах начал гаснуть дневной свет, Конан хлопнул ладонью по столу и объявил:

– Нам пора!

– Еще чуть-чуть!– отозвалась Рута, сидевшая у него на коленях, обвив белыми руками смуглую шею киммерийца. – До второй стражи!

– Уже темнеет, а Харра там один,– возразил Конан, надевая кольчугу и перевязь с мечом.– Мы славно повеселились, но долг есть долг. Собирайтесь!

И словно ответом на этот клич снаружи раздался громкий стук: кто-то колотил ногой в двери таверны.

– Эй, хозяйка! Открывай! Давненько мы не щипали твоих гусей и девок!

– Ну, их,– отмахнулась Рута.– Я устала. Правда, мои сладкие?– Она возвысила голос и крикнула:– Нынче трактир закрыт! Мы устали и никого не кормим сегодня!

Ответом на это был возмущенный рев, по меньшей мере, дюжины луженых глоток.

– А как же пять боевых лошадей при полной сбруе, что стоят у твоей коновязи?– заорал тот же голос.– Их хозяев ты тоже, стало быть, не кормишь? Или кормишь только их? А ну, подавай их сюда, мы их посолим, поперчим да сожрем с потрохами!

Конан шагнул вперед.

– Кто это там тявкает, как пес из-под забора?– рявкнул он.– Давно зуботычин не получали?

Рута повисла у него на локте, умоляюще шепча:

– Молчи, молчи, они погалдят и уйдут, их же там не меньше десятка…

Тотчас, подтверждая ее слова, на дверь обрушился град ударов, и послышались новые вопли ярости и брань.

– Эти псы порвут твоих котиков в клочья, Рута! Открывай двери!

Конан сбросил Руту с себя досадливым жестом, как сбрасывают докучливого муравья.

– Открывай двери, Фархуд! Сейчас мы покажем этим крысам, какие зубастые здесь сидят коты!

Фархуд, обнажив меч, вынул засов из петель – и тут же отскочил, пригнувшись в боевой стойке.

В таверну ввалился полупьяный подгулявший сброд – несколько стражников и их друзья из младших мастеровых. Увидев пятерых вооруженных воинов в кольчугах и при мечах, гуляки несколько протрезвели.

– У-у, – сказал один, по виду – дворцовый стражник. – Какие когтистые коты! Мяу! Мяу! Вы и любовью занимаетесь в кольчугах?

Конан молча выхватил меч, но дорогу ему заступил Юлдуз.

– Пусть мой ун-баши позволит мне сначала поговорить с этими людьми. Зачем вы явились сюда? Если за весельем – так милости просим, места всем хватит, а если за дракой – так лучше протрезвитесь сначала.

– Посолим, поперчим и сьедим!– выкрикнул чей-то голос сзади, и сразу несколько пьянчужек начали скандировать:– Посолим! Поперчим! И съедим!

– Расходитесь по домам, к женам и детям,– продолжал Юлдуз.– Иначе многие из вас никогда больше не увидят ни жен, ни детей.

– Да что он болтает, этот мальчишка!– взревел, наконец, другой стражник и протолкался вперед, размахивая мечом.– Не пора ли тебе домой к мамочке, сосунок? Ты хоть меч-то в руках удержишь?

– В третий раз говорю вам: одумайтесь, мы еще можем разойтись по-хорошему…– снова начал Юлдуз, но тут стражник с бычьим ревом бросился на него.

Никто не успел заметить, когда Юлдуз вынул меч.

Мгновение назад его руки были пусты, но никто и вздохнуть не успел, как стражник уже валялся на полу обезглавленным.

Это послужило сигналом. Тонко завизжала Рута, ее визг подхватили девушки. Толпа пьянчуг ринулась на воинов Конана, размахивая кто оружием, кто подхваченным на ходу табуретом. Но ун-баши успел заметить, что у большинства все же были мечи, причем прекрасной стали.

Звон оружия мешался со звоном бьющейся посуды:

Рута и ее помощницы, не переставая визжать, швыряли в головы нападающим все, что подворачивалось под руку, и швыряли довольно метко.

Конан щедро раздавал удары, но, улучив момент, схватил одного из гуляк за ворот рубахи и отволок в сторонку.

– Кто подослал вас? Ну? От тебя даже не разит, шакалье отродье! Говори, или я перережу тебе горло!

Чуя у шеи холодную сталь кинжала, наемник, округлив от ужаса глаза, еле слышно прохрипел:

– Мардуф… Мардуф велел убить Конана-киммерийца и всех, кого с ним застанем…

– Падаль!– сплюнул Конан и чиркнул кинжалом по горлу убийцы. Обернувшись к остальным, киммериец увидел, что стычка окончена. Трое из лежащих на полу были обезглавлены, в смерти остальных тоже сомневаться не приходилось.– Десять убито, остальные бежали,– подсчитал Конан.– Неплохой улов, ребята, клянусь Кромом! И трое из них – на счету Юлдуза. Что ж ты скромничал, парень?

Юлдуз молча и тщательно вытирал свой клинок полой халата одного из убитых.

– А что, Юлдуз,– весело спросил Фархуд, вбрасывая меч в ножны,– в Кхитае все сыновья ткачей так лихо дерутся?

– Я не хотел их убивать,– тихо сказал юноша.– Я их предупредил.

– Посмотреть на тебя, так ты убиваешь впервые в жизни, – хмурясь, заметил Конан.

– Так оно и есть. По крайней мере, катаной. Лучший бой – это тот, который не состоялся.

– Кром! Тогда зачем же ты носишь при себе меч?– уже не на шутку разозлился ун-баши.– И когда успел научиться так им владеть? Вертясь перед серебряным зеркалом?

Юлдуз вскинул гордую голову. В глазах его полыхнул недобрый огонь. Но мгновение спустя он ответил тем же тихим и ровным голосом, каким говорил всегда:

– Владение мечом – это искусство. Бой с равным себе и воином – это искусство. Бой с уличным забиякой – это позор. Но другого оружия у меня при себе не было.

Киммериец удивленно вздернул брови и переглянулся с Закиром и Альмидом. Те пожали плечами.

– А если бы было?– спросил Фархуд.

– Если хотите, я расскажу вам одну историю, пока мы едем домой, – предложил Юлдуз. – Кхитайскую легенду. Или, может быть, не совсем легенду.

– Валяй,– разрешил Конан. Близнецы отвязали всех лошадей, отряд расселся по седлам, и начался неторопливый рассказ.

– Когда-то давно в провинции Чжэнь правил благородный Унь Ши из рода Вэй, справедливый и честный наместник Императора. Был у него дайгон по имени Итсан Па, опытный и умелый воин. С другими дайгонами он вел воинство Унь Ши в битвах против камбуйцев, что постоянно тревожили северные границы Кхитая.

И вот однажды наместник заболел. Заболел так тяжело, что все думали, он уже никогда не поправится. А наследовать ему должен был его сын, с которым у Итсан Па однажды вышла ссора – как обычно, из-за прекрасной девушки. Их бой чести не кончился ничем, то есть оба были изранены и не смогли продолжить поединок. Но девушка выбрала сама. Она выходила Итсан Па и стала ему женой. И сын наместника затаил злобу на них обоих.

И вот, когда лекари объявили, что Унь Ши не проживет более недели, Итсан Па пришел к своей любимой и сказал: «Жена моя, возьми детей, возьми столько драгоценностей, сколько сможем мы унести и бежим в Камбую, потому что не будет нам здесь жизни, если наш недруг придет к власти.

– «Как,– удивилась его жена,– ты бросишь своего господина и благодетеля в трудный для него час?»

– «Да, ибо пекусь о благе наших с тобой детей.

Прекрасная Ута-но промолчала, но когда дайтон вернулся с лошадьми, он застал и жену, и детей мертвыми, ибо они предпочли смерть предательству и бегству…»

– Как это?– удивился Закир. – По-твоему, лучше умереть, чем жить в изгнании?

– Лучше умереть, чем предать своего господина,– возразил Юлдуз. – Если не на своих дайгонов ему рассчитывать, то на кого же? Тем паче, что Итсан Па намеревался перейти к его врагам, камбуйцам. Если бы он сделал это миг спустя после смерти своего господина, не нашлось бы никого, кто осудил его. Но моя сказка не об этом. Слушайте дальше.

– «И тогда дайгон Итсан Па проклял своего господина и его сына, проклял и себя самого. И бежал в Камбую. Император Камбуи и Пограничных Островов принял его приветливо и любезно и сделал военачальником над всеми своими войсками. Итсан Па женился второй раз, обзавелся домом и детьми и был счастлив. Он редко вспоминал свою родину, а если вспоминал, то не тосковал по ней. А Унь Ши выжил и правил далее. И вот однажды Император призвал его к себе и сказал: «Я желаю проверить твою преданность мне и трону Камбуи. Завтра утром наши войска выступают походом на провинцию Чжэнь, и ты поведешь их.

– «С великой охотой, ибо там правит мой старинный враг»,– ответил Итсан Па.

– «Чем же так обидел тебя Унь Ши, что ты его ненавидишь?»– спросил его Император.

– «Он обрек меня на вечные страдания и клеймо предателя тем, что не умер, тяжело заболев».

И бывший дайгон повел камбуйское войско на провинцию Чжэнь. Две армии сошлись на широкой равнине, и трава под копытами коней побурела от крови, а неба не стало видно за тучами стрел. И вот Итсан Па, воспользовавшись суматохой боя, пробился к шатру наместника, где он сидел в складном кресле в окружении всего только двух дайгонов. Итсан Па всегда был лучшим воином всей армии Унь Ши, он легко зарубил бросившихся на него дайгонов. А затем упал на колени перед креслом наместника и закричал: «Прости или убей меня, господин, ибо я не в силах так жить больше!» Но Унь Ши молча сидел в своем кресле, и лицо его было неподвижно. «Тогда я убью тебя и избавлюсь, наконец, от этой пытки!» – крикнул дайгон и кинулся на своего бывшего господина. Унь Ши имел при себе и меч, и метательные кинжалы, но не стал обнажать благородного оружия против предателя. Он отбивался сложенным металлическим веером и даже не встал со своего кресла. А потом подоспели другие дайгоны наместника и убили предателя».

– Это все?– спросил Конан.

– Все,– ответил Юлдуз.– Эту сказку рассказал мне отец, когда я подрался первый раз в жизни и помчался домой за катаной, чтобы порубить обидчиков на куски. Их было больше, и они тогда здорово избили меня. Но позже я свел с ними счеты, а еще позже крепко подружился и не раз думал потом, что было бы, если бы отец не успел меня тогда остановить.

– Это его слова: «Лучший бой – это тот, который не состоялся»? – спросил Конан.

– Нет, это старинная кхитайская поговорка.

– Я бы назвал тебя трусом, Юлдуз, если бы не видел, как ты дерешься, – задумчиво сказал Конан.– Ты прав, из тебя плохой воин. Но из тебя вышел бы хороший правитель.

– Пока что из меня вышел хороший ткач!– весело рассмеялся Юлдуз.– Я подарил Руте за лошадь ковер своей работы из тех, что не распродал, и она благодарила меня так, словно получила луну с небес. А что может быть лучшей музыкой для ушей мастера, чем похвала?

– Звон катаны!– ехидно ввернул Фархуд.– Я не видел тебя за ткацким станком, но видел с мечом в руках. Не пройдет и трех месяцев, как ун-баши сделает из тебя настоящего воина!

Конан, хмурясь, о чем-то напряженно думал.

– Скажи, Юлдуз, твоего отца звали не мастер Тай?– спросил он вдруг негромко. – Ты еще ни разу не говорил, что ткешь ковры, а не шелк или бархат.

– Моего отца звали Тай Цзы,– ответил Юлдуз.– Это его ковер лежит у Бахрама во дворе.

– И ты хотел его украсть? А я тебе помешал?

Юлдуз помолчал. Конан смотрел на него чуть сощуря синие глаза, и не было в них ни осуждения, ни злости.

– Я сказал тебе, что я хотел сделать,– ответил, наконец, Юлдуз.– Можешь назвать это «украсть», если хочешь.

Фархуд, Закир и Альмид спорили о предательстве и чести наемника и не слышали тихий разговор ун-баши и новобранца.

– Запомни, парень: мне нет дела до ссор твоего отца и почтенного Бахрама, – раздельно произнес Конан. – Но если я еще раз застану тебя во Дворе Гаданий в неурочное время, я спущу с тебя шкуру, ты понял?

Юлдуз склонил голову:

– Я понял, ун-баши.

Прибыв в усадьбу, Конан предоставил своим молодцам распускать хвосты перед остальными, а сам отозвал в сторонку Харру и рассказал о нападении так, как было. Упомянул и о предсмертном крике одного из наемных убийц.

– Это были не подвыпившие гуляки, Харра. Это были наемные убийцы. Мардук начал действовать в открытую. Поэтому никаких вылазок в город меньше, чем ввосьмером. Я тут как-нибудь справлюсь с остальными.

– Так Юлдуз дрался за троих?– не без удовольствия переспросил Харра.– А ты еще не хотел брать его. Теперь ты ему веришь?

– Теперь я верю ему еще меньше, чем прежде,– мрачно ответил ун-баши.

– Да почему же, выгрызи Нергал тебе сердце?!– вспылил Харра.– Знаешь пословицу: по какому месту не ударь, все тебе больно!

– Он – сын ткача?!– вспылил в ответ Конан.– Кром Владыка! Тогда я – сын короля Аквилонии! Где ты видел ткача, который разговаривает, как принц крови, и дерется, как берсерк? Зачем-то он лжет, и я много дал бы за то, чтобы узнать правду!

Харра расхохотался.

– Этот дурацкий ларец с дурацким свитком сделал тебя подозрительнее ревнивого мужа, Конан!

В следующее мгновение он уже лежал на земле, сбитый с ног тяжелым ударом кулака.

– Когда все это закончится,– сказал ун-баши,– можешь как-нибудь за бутылкой обозвать меня даже евнухом, так и быть. А пока придержи свое веселье при себе, иначе, видит Кром, останешься без зубов.

Харра в ответ на это только что-то прорычал, потирая челюсть. Но охота смеяться у него пропала.

А Конан уже шел к казарме, зычно крича:

– Эй, ночные болтуны! Попетушились и хватит! Всем спать, не то завтра подниму до свету и заставлю бегать по дюжине кругов вокруг озера!

– Напугал, – проворчал Харра, поднимаясь с земли и идя за ним следом.– Хоть одну ночь поспи первым, я выспался днем.

– Втирание в доверие к начальству путем подкупа и лести, – бросил ему через плечо ун-баши, и помощник вздохнул с облегчением: не злится.– Иди ложись, я тебя сегодня растолкаю раньше, чем обычно.

Харра, еще что-то ворча, полез на свой топчан, а Конан забрался на крышу и сел, подставив лицо убывающей луне. Харра был прав в одном: он слишком подозрителен. Какие бы цели ни преследовал Юлдуз, ни к свитку, ни к Мардуфу они, пожалуй, не имели отношения… А из парня и в самом деле можно было бы воспитать славного воина. Вот только заносчив он слишком, хоть и вежлив. Ну, добро бы был он сыном какого-нибудь вельможи, было бы все ясно… Значит, в чем-то он все-таки лжет, повторил себе Конан и снова нахмурился. Вот только зачем?