Текст книги "По ту сторону тьмы (СИ)"

Автор книги: Тори Халимендис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Меня разобрал истерический смех.

– А дрова где возьмем? – хихикая, спросила я. – Креслами топить будем? Или книгами из библиотеки?

Вельма тяжело вздохнула.

– Совсем поглупела, – резюмировала она. – Я кристаллы захватила. Знала же, что в замке к нашему приезду натоплено не будет. А вот ты почему об этом не подумала?

– Да мне просто никогда не приходилось задумываться о таких вещах, – виновато пояснила я. – Тепло, еда, одежда – все это просто было. Я же только отдавала распоряжения прислуге.

Вскоре наша комната прогрелась. Вельма убедилась, что вода исправно льется из кранов, и пообещала пожертвовать парочку кристаллов на горячую ванну для меня – и для себя.

– Немного расслабиться нам не помешает, – сказала она.

Впрочем, как оказалось, расслабиться хотели не только мы. Мартин, едва разыскав меня, поинтересовался, может ли он навестить винный погреб.

– Думаешь, там что-то осталось? – засомневалась я.

– Бутылки, скорее всего, вывезли, а вот бочки могли и не тронуть, их так легко не спрячешь от глазастых крестьян. Королевские гвардейцы не желают прослыть мародерами, – хохотнул друг.

И ему действительно удалось обнаружить несколько нетронутых бочек с крепкими напитками.

– За употребление пойла такой крепости и нагоняй от командования получить можно было, – пояснил Мартин, наполняя бокалы. – Так что на месте не выпили, а с собой прихватить побоялись.

– Попрошу! – шутливо возразил Анри. – Нечего именовать пойлом благороднейший напиток десятилетней выдержки.

Вельма тем временем споро нарезала предусмотрительно прихваченный с собой окорок.

Наплевав на приличия, мы устроились в одной из спален прямо на ковре. Несмотря на ворчание практичной колдуньи, наши спутники наотрез отказались ночевать в одной комнате. И даже угроза лишить кристаллов не подействовала. Тогда Вельма, поразмыслив, решила не морозить мужчин, но выдать им для обогрева воды всего один кристалл на всех – и пусть моются, как хотят.

И вот теперь мы сидели, побросав на пол диванные подушки в комнате, кажется, Пабло. Или Анри? Я была уверена только в одном: Мартин выбрал для себя спальню, соседствующую с нашей.

– Прошу, – друг протянул мне бокал.

– За успех нашего начинания, – провозгласила я и сделала глоток.

Напиток обжег горло так, что я несколько мгновений хватала воздух приоткрытым ртом. Вельма тут же протянула мне ломоть хлеба с ветчиной.

– Закуси.

– Кто же пьет такими глотками? – укоризненно произнес Анри. – Надо цедить крохотными глоточками и наслаждаться букетом.

Мартин шикнул на него. Он, наверное, понимал мое желание заглушить спиртным боль и страх, что неотступно преследовали меня. Внутри разлилось приятное тепло, и следущий глоток я уже сделала, как положено – отпила немного и подержала напиток во рту.

Как бы ни смаковала наша компания благородный напиток, очень скоро его крепость заставила нас захмелеть. Ушла настороженность из взглядов, нервозность из жестов, напряженность из разговоров. Если совсем недавно оживленный обмен репликами казался притворством, при помощи которого мы подбадривали сами себя, то теперь беседа действительно была непринужденной. Анри со смехом рассказывал, как в свое время старательно продумывал образ Арамеуса, оттачивая каждую деталь.

– Понимаете, казаться совсем уж недалеким было нельзя, – пояснял он. – Дурачков жалеют, но ими не восхищаются. Но и выказывать ум и проницательность тоже не стоило, поскольку таких людей окружающие опасаются. Самовлюбленность оказалась идеальной маской. Если человек думает только о себе, то до других ему дела нет. А многие дамы, разумеется, сочли первоочередной задачей привлечь любым способом внимание самоуверенного красавца. Устроили настоящее состязание.

– Ничего удивительного, – заметила Вельма, весьма свободно чувствовавшая себя в мужском обществе. – Каждой женщине хочется почувствовать себя особенной. Завладеть вниманием всеобщего любимца – способ ничуть не хуже прочих. Хотела бы я услышать ваши стихи.

К моему удивлению, поэт смутился.

– Вы уверены? По-моему, эта пафосная чушь вам не понравится.

Вельма покачала головой.

– Не те, что вы читали светским дамам. Иные, что написаны только для себя.

На лице Анри появилось лукавое выражение. Он тряхнул головой и запел на незамысловатый мотивчик:

– «Для студента главное – учеба!» – это скажет вам любой профессор.

«Для студента главное – попойка!» – будет уверять любой трактирщик.

– «В молодости главное – влюбиться!» – это знает всякая девица, – подхватил Мартин.

«За квартиру надо расплатиться!» – твердо верит каждая хозяйка.

И никто, никто из них не спросит,

Что же надо самому студенту.

А студент мечтает отоспаться,

Лечь в постель и дрыхнуть двое суток,

А еще, конечно, лучше трое,

Чтоб никто-никто не беспокоил.

Чтоб простила все долги хозяйка,

И вина бесплатно дал трактирщик,

Чтоб отстал с зачетами профессор,

И с любовью в Сумрак шла девица.

Это может только лишь присниться,

Это может только лишь присниться,

Это скажет вам любой студент.

Вельма рассмеялась.

– Вообще-то я интересовалась вовсе не теми песенками, которыми вы развлекали однокурсников. Но должна признаться, что здесь вы меня переиграли. Что же, я все равно не оставляю надежду когда-нибудь услышать то, что вы сочинили только для себя.

Анри поднялся и отвесил ей шутливый поклон.

– Вы меня раскусили. Признаться, я еще не готов выносить на суд общественности столь сокровенные мысли.

Говорил он со смехом, но мне показалось, что поэт серьезен, как никогда прежде.

Вельма принялась расспрашивать Пабло о его странствиях, и он охотно рассказывал о диковинных местах, где ему приходилось побывать. Поскольку выпитое развязало языки и сняло стеснительность, то Фиоре поведал даже о любопытных брачных обычаях, что распространены на одном из южных островов Варнейского моря. Правда, заострять внимание на особо пикантных деталях не стал.

Нить повествования, несмотря на мой искренний интерес, все ускользала от меня, и я никак не могла сосредоточиться на словах Пабло. Очертания предметов в комнате внезапно начали расплываться, а голова отяжелела так, что то и дело клонилась к плечу.

– Северина уже засыпает, – раздался совсем рядом отчего-то очень громкий голос Вельмы, и я досадливо поморщилась. – Пожалуй, мы пойдем.

И колдунья потянула меня вверх за руку. Нехотя я встала и поплелась за ней. Пол под ногами оказался неровным – и как я раньше этого не замечала? – и я несколько раз пошатнулась. А в нашей спальне кое-как сбросила обувь, стащила с себя верхнюю рубаху и штаны и забралась под одеяло, желая, словно студент из песенки Анри, проспать двое суток, не просыпаясь.

Голова гудела, во рту пересохло, а при попытке открыть глаза я даже охнула.

– Вот, выпей.

Вельма поднесла мне ко рту горьковатый напиток.

– Ну как, полегче?

Я потерла глаза и с трудом приподнялась на локтях.

– Вроде бы да. Во всяком случае, тошнота отступила.

– Умойся, скоро все пройдет. Как знала, захватила с собой нужное зелье.

– А как остальные?

– Да что с ними случиться? – искренне удивилась колдунья. – Для крепких здоровых мужчин такое количество выпитого – ерунда, даже вспоминать не о чем. Тебя срубило, конечно, знатно, но ты к крепким напиткам непривычная, да и устала сильно. Я твоих друзей в кухню отправила, плиту растопить. Сама знаешь, кристаллы всем хороши, кроме одного: для приготовления еды непригодны. А я, уж ты меня прости, немного похозяйничала в холодных. Кое-какие припасы остались, так что голодная смерть нам точно не грозит. Даже королевские гвардейцы, несмотря на свой общеизвестный аппетит, не смогли осилить все припасы замка. Ты приводи себя в порядок и спускайся, а я пойду завтрак готовить.

При мысли о еде меня вновь замутило, и я опрометью бросилась в ванную, где долго плескала себе в лицо холодной водой.

Умывшись и причесавшись, я натянула уже ставшую привычной мужскую одежду. Отстраненно подумала, что можно навестить собственную гардеробную: при отъезде в столицу мне было не до платьев, а гвардейцам и ищейкам они точно были не нужны, не говоря уже о Сумеречных. Скорее всего, мои наряды остались в целости и сохранности, вот только я – удивительное дело! – совсем охладела к ним. Платья из дорогих тканей, кружевные шали и роскошное белье принадлежали иной жизни, той, что закончилась, когда я металась в горячечном бреду в лесном доме Вельмы. Конечно, в столице я купила себе новые вещи, ничуть не хуже тех, что остались здесь, но они не вызывали у меня никаких эмоций. При дворе полагалось появляться в роскошных нарядах – вот я их и надевала. Распорядись Каролина, чтобы все появлялись на ее вечерах хоть в мешках из-под картофеля – покорно натянула бы и столь странное одеяние. А сейчас я чувствовала себя так, словно собиралась забрать себе наряды покойницы. Совсем другой, уже умершей Северины Леоноры.

– Глупые мысли, – вслух сказала я.

И поспешила из спальни, но не вниз, в кухню, а наверх, в портретную галерею. Меня словно магнитом тянуло к изображениям предков. И я точно знала, чье лицо хочу рассмотреть повнимательнее.

Алексия на портрете была едва ли старше меня. Правильный овал лица, тонкий нос, округлый подбородок, внимательные темные глаза под высокими дугами бровей, толстые рыжие косы, уложенные на голове короной. Светлое платье. И драгоценности. Кольца, серьги, всполохи бриллиантов в волосах. Медальона из сна на груди не было. Я почувствовала разочарование. Идя в галерею, я желала получить подтверждение того, что амулет существует. Впрочем, в его существовании сомневаться не стоит, но с чего я взяла, что он выглядит именно так, как запомнившийся мне предмет в спальне незнакомца? Почему я решила, что это и есть наш семейный артефакт? Просто потому, что мне хотелось так думать, вот почему. Разозлившись на свою глупость, я отвернулась от портрета и тут услышала голос Вельмы:

– Северина! Где ты?

– Я здесь! – закричала я. – В портретной галерее!

Подумать только, еще вчера вечером мы боялись нарушить тишину замка громкими звуками. Теперь же, напротив, мне хотелось кричать погромче. Сегодня утром казалось, будто Лерой наполняется голосами и оживает.

– Надо же! – удивилась запыхавшаяся Вельма, появившаяся из-за угла. – А здесь совсем ничего не тронули. Побоялись гнева мертвых?

Я только теперь обратила внимание на эту странность: портретная галерея выглядела как обычно, так, словно Лерой и не подвергался нападению. Разве что ровный слой пыли указывал на то, что давненько здесь не проходилась горничная с метелкой и тряпкой.

– Здесь что, ничего не искали?

– Искали, – уверено ответила Вельма. – Если уж обшарили весь замок, то и сюда не заглянуть не могли. Только вот с портретами были аккуратны. И они – кто бы они ни были, рыскавшие здесь – поступили правильно. Нельзя тревожить покой тех, кто покинул наш мир.

Я села прямо на пол под портретом Алексии, согнула ноги в коленях и обхватила их руками.

– Знаешь, что мне пришло в голову? Лерой ведь огромен, чтобы обыскать его как следует, придется потратить много времени. Возможно, даже не один год.

Колдунья хмыкнула.

– В действительности все намного проще. Вот смотри, гостевые спальни просмотрели вскользь. В кухне тоже относительный порядок, думаю, что и комнаты прислуги никого не заинтересовали. Если хозяева замка что-то прятали, то должны были позаботиться, чтобы на это что-то случайно не наткнулись посторонние. Следовательно, наиболее вероятные места находятся где-то в личных покоях.

Я вспомнила отцовский кабинет, где, казалось, ничего не уцелело, и вынуждена была согласиться. Вельма между тем подошла поближе к портрету Алексии.

– Необычная женщина, – сказала она. – Ты немного на нее похожа.

– Храмовники считают, что она была из Сумеречных, – решилась поделиться я.

– Я бы не удивилась, – отозвалась колдунья. – Конечно, мне не приходилось встречаться с Сумеречными, но эта женщина… Да, у нее определенно была необыкновенная судьба.

– Ты что-то видишь? – с суеверным испугом спросила я.

– Взгляд. Выражение лица. Вот эту раннюю морщинку у губ. Я вижу не больше, чем прочие. Просто, наверное, смотрю иначе, потому мне и открывается больше.

– И тебя не пугает то, что она могла быть Сумеречной?

Вельма пожала плечами.

– Она давно умерла, так что напугать меня не сможет в любом случае. Я отношусь к умершим с должным почтением, у них нет повода мстить мне. А Сумеречные… судя по тому, что я слышала, они мало чем отличаются от нас. Так что не бойся, Северина, если в тебе и течет кровь Сумеречных, то в чудовище ты не превратишься.

– Как ты угадала, о чем я подумала?

– Это было несложно. Слишком хорошо я тебя знаю. А теперь вставай, пойдем завтракать, пока наши приятели не решили, что за нами явились призраки и утащили нас в Сумрак.

Я про себя отметила слово «наши» – вчера Вельма называла мужчин только моими приятелями. Видимо, колдунья прониклась к ним если не доверием, то хотя бы симпатией. И это было хорошо – чутью Вельмы я доверяла. Раз она не ожидает от Пабло и Анри подвоха, то и я могу быть спокойна. Утренняя тошнота уже бесследно прошла, и я осознала, что голодна.

– Пойдем, – произнесла я, поднимаясь с пола. – Надеюсь, завтрак будет вкусным и сытным.

– А разве у меня бывает иначе? – без тени насмешки спросила Вельма.

Я рассмеялась и заверила ее, что она готовит даже вкуснее, чем столичный повар Мартина.

– Ну вот, – я обвела рукой опустевшее помещение, – сокровищница рода Лерой. Как вы сами можете убедиться, в ней ничего не осталось.

Анри захлопнул крышку опустевшего тяжелого кованого сундука и уселся на него с самым равнодушным видом. Рядом с ним пристроилась Вельма. Мартин держался рядом со мной, а Пабло заинтересованно рассматривал пустые полки.

– Интересно, почему не забрали сундук? – внезапно спросил он.

– Откуда мне знать? Быть может, сочли слишком тяжелым и переложили его содержимое в мешок для удобства.

– А давайте попробуем его поднять, – предложил Фиоре с азартным блеском в глазах.

Я не стала возражать.

– Поднимайте.

Вельма и Анри нехотя встали. Не знаю, на что рассчитывал Пабло, но сундук оторвался от пола совместными усилиями мужчин.

– Действительно, тяжеленный какой, – прокряхтел Мартин.

Разочаровавшийся было Фиоре вновь воодушевился.

– Северина, в нем может быть двойное дно?

– Не думаю, но ты можешь проверить свою догадку. Разрешаю тебе разломать его.

– Так. Утром мы ходили за дровами для растопки плиты, и я точно видел топор. Подождите, я мигом!

Пабло выскочил за дверь. Анри скептически посмотрел ему вслед, а затем повернулся ко мне:

– Он ничего не обнаружит, не так ли?

– Скорее всего, – согласилась я. – Но если бы я запретила бы ему трогать сундук, он бы точно решил, что в нем что-то спрятано. Вернулся бы ночью и разрубил его тайком, а потом стыдился бы своего поступка.

– Не думаю, – неожиданно заявил Мартин. – Не поручусь за честность Фиоре, но он не дурак. А скрыть подобный поступок было бы невозможно, и мы сразу же поняли бы, кто это сделал.

– И все же, – Анри, похоже, размышлял вслух, – все ценности не могли храниться в одном месте. Возможно, я ошибаюсь, но думаю, что где-то в замке есть потайное укрытие.

Я посмотрела на поэта с подозрением. Слишком уж догадлив – мне это не нравилось. Мартин о существовании тайника знал, я сама ему сказала, но вот посвящать в секреты замка всех остальных у меня намерения не было. Предстояло решить, каким образом попробовать обнаружить артефакт, не выдавая месторасположение тайника, но кое-какие догадки у меня были.

Вернулся Пабло с топором в руках. Вид у него был столь предвкушающий, что даже Вельма отошла подальше.

– На всякий случай, – пояснила она.

Мартин тоже не выдержал и отпустил шуточку об одержимом манией. Но Пабло только отмахнулся и рьяно приступил к уничтожению сундука.

Увы, Анри оказался прав. Ни второго дна, ни потайного ящика, ни тайника между стен в сундуке не обнаружилось. Зато у нас появились новые дрова для кухонной плиты. Хотя «новые», пожалуй, не совсем верное слово. Это были единственные в своем роде старинные дрова из особо ценной породы красного дерева с инкрустацией.

***

Опять полутемное помещение, на сей раз огромное, с теряющимся в темноте потолком, с зеркальными стенами, в которых я вижу собственное неясное отражение. Бальный зал?

Осторожно подхожу поближе, прикасаюсь к зеркалу рукой, и на какое-то безумное мгновение мне кажется, будто меня вот-вот затянет в зазеркальный мир. Я зажмуриваюсь, а когда открываю глаза, то вижу за своей спиной тень. Он. Незнакомец.

– Подойди поближе, – прошу я.

– Зачем?

– Я хочу на тебя посмотреть.

– Тогда обернись.

– Не могу, – мой голос дрожит. – Я боюсь.

– Чего ты боишься, Рина? – вкрадчиво спрашивает он. – Здесь нет ничего страшного. Ничего и никого.

– Если я обернусь, то останусь здесь навсегда, – всхлипываю я.

Сама не знаю, откуда пришла ко мне эта догадка, но слова незнакомца подтверждают ее:

– Разве это страшно, Рина? Разве тебе здесь плохо? Разве ты не обещала стать моей?

Теперь, когда голову не туманит страсть, я испытываю самый настоящий ужас. Мне кажется, нельзя придумать ничего более пугающего, чем это мрачное место, всегда темное, будто Свет навсегда позабыл о нем.

– Где мы находимся? – спрашиваю я.

– А ты сама как думаешь? – он даже не считает нужным скрыть насмешку в голосе.

У меня есть догадки, но озвучивать их я не собираюсь. Появляется странное ощущение, что мне ни в коем случае нельзя произносить это слово вслух, иначе я не смогу вернуться в свой мир.

– Скажи, откуда ты знаешь меня? – цепляюсь я за возможность выяснить хоть что-нибудь.

Он удивлен.

– А разве тебе ничего не рассказали?

Загадки начинают мне надоедать.

– Кто и о чём должен был мне рассказать?

Он отвечает вопросом на вопрос:

– Скажи, Рина, тебя никогда не удивляло то, что твои родители не торопили тебя не только с замужеством, но и с помолвкой? У большинства твоих ровесниц уже не по одному ребенку, а тебе предоставили свободу. Более того, тебя даже не вывозили в столицу, где так легко найти жениха для единственной дочери старинного богатого рода. Ты никогда не задумывалась над этим?

– Родители не хотели принуждать меня. Они дали мне время, чтобы я сама могла сделать выбор, – собственные слова кажутся мне смешными и неубедительными.

– У тебя не было выбора, Рина. Из кого выбирать? Друзья твоего брата, видевшие в тебе младшую сестренку? Прислуга? Лакеи и конюхи?

– Неправда, – я не сдаюсь. – Был еще Реймонд.

– Разумеется, – его голос звучит зло. – И что сделал твой отец, когда понял, как далеко все зашло?

Мне больно вспоминать об этом. Зачем он спрашивает?

– Отвечай, Рина!

– Он… он… он выгнал Реймонда. Запретил ему появляться в Лерое.

– И твой пылкий возлюбленный повиновался, – насмешливые слова бьют меня, и я корчусь от боли. – Исчез и даже не попытался встретиться с той, которую столь сильно любил. Ты все еще веришь в его признания и клятвы, Рина?

***

…Я просыпаюсь в слезах и осторожно покидаю постель, чтобы не разбудить спящую Вельму. Выскальзываю из спальни и обессиленно опускаюсь на холодный пол у двери. Рыдания душат меня. Прежде сны внушали тревогу, но так плохо мне было впервые.

ЧЕТЫРЕ ГОДА НАЗАД

– Прыгать собираешься? Давай, прыгай, а я посмотрю, – произнес ехидный голос за моей спиной.

Я резко отвернулась от перил моста и с ненавистью посмотрела на незнакомку. На ее красивом лице играла насмешливая улыбка, синие глаза смотрели с прищуром.

– Горе у тебя, да? И какое, интересно знать? Отец новую лошадь не купил? Мать фамильные бриллианты не отдала? У подружки платье эффектнее на балу было?

– Катись в Сумрак, – зло прошипела я.

– О, да мы и ругаться умеем, – притворно удивилась незнакомка. – Можешь еще обозвать меня ведьмой поганой, мне не впервой. Я и покрепче словечки слыхала.

Я уставилась на нее во все глаза, позабыв, что всего лишь несколько мгновений назад со страхом и нерешительностью вглядывалась в пугающую темноту глубоких вод Суаны. Плавала я хорошо, но тяжелый меховой плащ и сапоги точно помешали бы мне спастись, а ледяная в ноябре вода быстро сковала бы тело судорогой. Идя сюда, я твердо решилась броситься с моста вниз, но отчего-то застыла, никак не в силах сделать последний рывок. А потом мне помешала ведьма.

– Ведьма? – удивленно переспросила я. – Это правда?

– Так говорят, – неопределенно ответила незнакомка. – Пойдем отсюда, что ли? Холодно здесь, ветер до костей пронизывает. Еще простудишься, лечи тебя тогда. Да, меня Вельмой зовут.

– Северина, – невесть зачем представилась я.

Потом я не раз расспрашивала Вельму, не применила ли она ко мне чары. Я ведь совсем не собиралась вступать с ней в разговор, а тем более – идти в лесной домик. Конечно, прыгать в Суану я при ней бы тоже не стала. Думая о самоубийстве, я представляла только реакцию отца и Реймонда на известие о моей смерти. Тешила себя мыслями, что они сожалели бы и раскаивались. Упоительно представляла пышные похороны и рыдания у гроба. Сам прыжок в реку рисовался мне в мрачных трагических красках, а под насмешливым взглядом Вельмы вдруг показался жалким и смешным. Я живо представила, как неловко стараюсь перемахнуть через перила под ее язвительные комментарии, как цепляется за выступ плащ и как глумливо смеется надо мной колдунья. После таких видений топиться расхотелось.

Вместо этого я покорно побрела за Вельмой. Она привела меня к себе, усадила у печи – только тогда я поняла, как озябла на холодном ветру – и вручила кружку с дымящимся терпким напитком.

– Выпей, чтобы простуда не прицепилась, – велела новая знакомая. – А то хороша будешь, трагическая героиня с сопливым носом.

Я вспыхнула.

– Ты ничего не знаешь…

– Так расскажи, – предложила она. – Быть может, все далеко не так плохо, как тебе представляется.

Она сказала это так просто, так тепло, так легко, словно мы были знакомы много-много лет и всегда делились мелкими секретами и большими тайнами. И я неожиданно рассказала этой странной женщине все: о позволении родителей самой выбрать себе супруга, о Реймонде, которого нельзя было назвать красавцем, но который подкупил меня своим обаянием, о наших планах пожениться и о том, как отец прогнал моего предполагаемого жениха.

– А что же он, этот твой Реймонд? – спросила внимательно выслушавшая мой сбивчивый рассказ Вельма.

– Уехал, – хлюпнула я носом. – И даже не попрощался со мной. Как услышал, что приданого не получит – так только его и видели.

– Глупая, так ты радоваться должна, что твой отец его раскусил. Если ему нужны были только деньги, то тебе повезло, что ты от него избавилась.

– Он говорил, что любит меня, – упрямо возразила я. – И действительно хотел жениться. Но нищая жена ему не слишком нужна.

– Какая разница, что он говорил? – удивилась Вельма. – Главное – никакой любви у парня к тебе не было, что бы он там тебе ни сочинял, один лишь расчет. Любил бы – взял бы в одной рубахе и босую, поверь мне. Сам бы осыпал тебя ценностями. А раз нищая не нужна, стало быть, никаких чувств и не питал. Ну и зачем тебе такой?

Я не выдержала и опять разрыдалась.

– Мы… он… я… – захлебываясь слезами, бормотала я. – Я поверила…

И я выложила сочувствующей колдунье свою самую страшную тайну: чтобы покрепче привязать к себе богатую невесту, Реймонд незадолго до разговора с моим отцом соблазнил меня.

– Я ему верила, понимаешь? – всхлипывала я. – Думала, мы поженимся и будем вместе всю жизнь. А он… Он говорил, что сомневается в моей любви, что нуждается в доказательствах. И я…

Вельма выругалась, а потом заговорила со мной ласково, будто с заболевшим ребенком:

– Так ты из-за этого прыгать с моста собралась, да?

Я кивнула.

– Если кто-нибудь узнает… Если он расскажет… будет смеяться…

– Не будет, – жестко ответила Вельма. – А ты забудешь обо всем. Пройдет время, и ты сама посмеешься, что так убивалась из-за подобного пустяка.

Я уставилась на нее округлившимися глазами, даже перестав плакать от удивления. Разве то, что произошло между мною и Реймондом – пустяк? Разумеется, давно прошли уже те времена, когда невеста должна была подтвердить в первую брачную ночь свою невинность, иначе ее покрывали несмываемым позором. Сейчас давний обычай казался дикостью. И все же я была уверена, что моим первым и единственным мужчиной будет супруг.

– Чему ты удивляешься? – усмехнулась Вельма, правильно истолковав мой взгляд. – Это одна из сторон жизни, что приносит, как правило, удовольствие. Как еда или сон. Ты же не будешь долго переживать из-за невкусного обеда? И ночной кошмар к полудню позабудешь. Так зачем постоянно вспоминать о неудачном опыте?

Я слушала ее, точно завороженная. И пусть меня немного покоробило сравнение плотской стороны любви с пищей, но слова колдуньи все равно показались мне разумными. Действительно, все этим занимаются. Я сама видела, как Арман выходил ночью из комнаты Инесс. Так почему я решила, что особенная?

Много позже я поняла, что если бы те же слова произнес кто-нибудь другой, то я с негодованием отвергла бы их. Но у Вельмы была редкая особенность убеждать собеседника в своей правоте. Люди и сами не замечали, как начинали соглашаться с ней.

– Удовольствие хоть получила?

И я сказала этой удивительной женщине то, что вообще не представляла, как произнести вслух. Даже Реймонду не призналась.

– Нет. Мне было неловко, стыдно и немного больно. Почему об этом так много говорят и пишут целые романы? По-моему, писатели просто преувеличили ценность этой стороны любви. Правда, не знаю, как объяснить разговоры горничных. Я как-то подслушала, о чем они болтают. Они обсуждали… это самое. Говорили о своих дружках и смеялись. Или это со мной что-то не так, если всем остальным нравится?

– Не так, но не с тобой, – непонятно ответила Вельма. – А с твоим Реймондом. Позже ты сама все поймешь. Когда встретишь подходящего мужчину.

В тот момент я и думать ни о каких мужчинах не желала. Но время показало, что колдунья была права – как обычно.

***

Я скрючилась на холодном полу, обхватив плечи руками. Во сне ко мне снова вернулась полузабытая боль от предательства. Зачем, зачем незнакомец напомнил мне о Реймонде? Я смогла убедить себя – не без помощи Вельмы – что он был всего лишь незначительным эпизодом в моей жизни. Пусть и нескоро, но я вновь начала интересоваться мужчинами. Поначалу мне казалось, что я больше никогда-никогда не позволю ни одному из них прикоснуться ко мне. Но Вельма, когда я поделилась с ней своими соображениями, отреагировала весьма неожиданным образом.

– Конечно, не позволишь, ты ведь трусиха.

– А вот и нет! – возмутилась я. – Просто мужчины мне противны.

– А вот и да! – торжествующе расхохоталась колдунья. – Ты сама их боишься.

– Не боюсь!

– Неужели? Да ты скорее лягушку проглотишь, чем по своей воле прикоснешься к мужчине. И все из-за страха. Маленькая трусиха, вот ты кто. А еще Лерой! Да ты недостойна столь громкого имени.

Вельма провела меня, словно маленькую девочку. Мы долго спорили и остановились на том, что я до конца недели рискну и поцелую любого симпатичного парня.

– Заметь, я предоставляю тебе выбор, – говорила колдунья. – Если опасаешься, что он тебе потом проходу давать не будет, то напрасно. Я сделаю так, что он сразу же забудет обо всем.

Раздразненная ее насмешками, я рискнула. Кем он был, тот путник, которого мы подкараулили у постоялого двора, я так никогда и не узнала. Но он был молод и привлекателен. Поначалу он растерялся, когда незнакомая девица внезапно повисла у него на шее и прильнула к его губам, но быстро сориентировался и горячо ответил на поцелуй.

– Ну как? – спросила Вельма, когда мы вернулись к замку.

Хорошо, что на мои отлучки родители смотрели сквозь пальцы. Они знали о моей странной дружбе с лесной колдуньей и позволяли мне общаться с Вельмой. Но вот если бы они прознали о моей последней выходке, то мне могло бы и влететь как следует.

Я задумалась.

– Странно. Но не могу сказать, что неприятно.

– Вот видишь, – удовлетворенно заметила Вельма, – мужчины далеко не так страшны, как ты себе вообразила.

С тех пор мне еще несколько раз доводилось целоваться с мужчинами, но настоящее желание во мне смог разбудить только незнакомец из сна. До него я ни с кем не хотела повторить то, что было с Реймондом. Более того, даже несостоявшийся жених не вызывал во мне и тени той страсти, что я испытывала в руках незнакомца.

Хлопнула дверь, и я вздрогнула, выныривая из воспоминаний.

– Северина. Да вы с ума сошли. Здесь так холодно, а вы в одной рубашке. Вставайте немедленно! – засуетился возле меня Анри.

Я поднялась на ноги и только теперь ощутила, как обжигает холодом босые ступни ледяной пол. Поджала пальцы, поежилась. Анри опустил взгляд – и тут же подхватил меня на руки.

– Поставьте меня немедленно!

– И не подумаю. Вам необходимо согреться, – фразу поэт заканчивал, открывая пинком дверь своей комнаты.

Он усадил меня в кресло у камина, а сам отошел к столику, на котором скромно стоял знакомый мне глиняный кувшин с напитком, набранным из бочки.

– Жаль, нет ни бокала, ни кубка. Утром отнес их вымыть, да в кухне и оставил. Вот они, неудобства жизни без прислуги. Ничего, отопьете так.

Я будто увидела себя со стороны: босая, с распущенными волосами, в одной лишь тонкой ночной рубашке, в спальне постороннего мужчины. И нервно хихикнула.

– Анри, дайте мне халат. У вас ведь есть халат?

– Есть, – ничуть не удивился моей просьбе Анри. – Но сначала сделайте глоток побольше.

И он сунул мне в руки тяжелый кувшин.

Я поморщилась, когда огненная жидкость обожгла мне горло. О закуске поэт, разумеется, не позаботился.

– Вот, возьмите.

В халате, который протягивал мне Анри, я вполне могла бы утонуть, но выбора не было. Я поднялась, чтобы одеться, и заметила, как изменился взгляд поэта. С опозданием сообразила, что на фоне горящего камина сквозь тонкую рубашку отчетливо видны все изгибы моего тела, разозлилась и выхватила у Анри из рук несчастный халат. Закутывалась я в него прямо-таки с ожесточением, точно в броню, а затем вновь забралась в кресло с ногами, позаботившись о том, чтобы даже ступни были надежно спрятаны под полами. Некстати вспомнилось, что точно так же я куталась в халат в присутствии Благодатного – и меня охватило раздражение.

– Пожалуй, я пойду. Благодарю за сочувствие.

– Не спешите, – мягко попросил Анри. – Вам ведь не спалось? Я тоже иной раз просыпаюсь незадолго до рассвета и никак не могу уснуть опять. Чувствую, как меня охватывает неясная тревога. Говорят, эти часы, самые темные, принадлежат Сумраку. Именно в это время он может прокрасться в наши души и завладеть ими.

Я вспомнила пугающие истории старой Джой.

– И вы верите в эти россказни, Анри?