Текст книги "Две старые старушки"

Автор книги: Тоон Теллеген

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

~~~

ДВЕ СТАРУШКИ.

Однажды к ним в дверь позвонили. У порога стояла огромная краснолицая старуха, всклокоченная, в роговых очках и с длинными ногтями, покрытыми фиолетовым лаком.

– Знаете меня? – спросила она.

– Нет.

– Я на этой же самой улице живу.

– Ах вот как, – сказали старушки.

– Никогда, что ли, не встречали меня?

– Нет.

– В самом деле?

– В самом деле.

– Я страдаю редкой разновидностью нервного расстройства.

– О.

– Хотите, поподробнее расскажу?

Старушки промолчали.

Толстуха вошла в комнату и уселась за стол. День клонился к вечеру. Она рассказывала о себе, осталась к ужину и не собиралась уходить домой. «Нет-нет, – сказала она, когда старушки намекнули, что пора бы и честь знать. – В этом нет никакой надобности».

Ночью она лежала в постели между ними двумя, тучная, тяжело вздыхая в неспокойном сне.

На следующее утро об уходе уже и не заговаривали. Она заглядывала во все шкафы, выдвигала ящики. Ей приглянулось зеленое платье одной из старушек, хоть оно и было ей тесно. Она его натянула. Свое старое платье она выкинула в мусорное ведро.

Широкими, уверенными шагами расхаживала она по комнатам и вмешивалась во все происходящее. И когда одна старушка хотела сказать что-нибудь другой, толстуха говорила:

– Да, да, знаю я эти дела, все шушукаетесь друг с дружкой, вот как это называется. Темные делишки затеваете!

Она тряслась от злобы, презрительно фыркала и скребла у себя под коленками.

Старушкам не хотелось огорчать ее. Им еще никогда не случалось никого огорчать. К тому же, они в жизни своей не слыхали о таком нервном расстройстве, о котором толстуха без конца им твердила и которое могло иметь столь причудливые последствия. Они перестали разговаривать друг с другом и только изредка обменивались взглядами.

– Да-да! – кричала толстуха, когда это замечала. – Я все вижу! Тайные взгляды, а? Тайные знаки!

Через пару дней она сказала:

– Нет, так дальше дело не пойдет.

Отныне она запретила старушкам находиться в одной комнате. Есть они должны были по очереди. Когда одна ела, другая сидела взаперти в ванной. А ночью они укладывались спать по разным углам: одна в гостиной, другая в спальне, поочередно на большой кровати рядом с толстухой.

Когда им приходилось встречаться в дверях, толстуха стояла начеку, презрительно задрав нос, и покрикивала:

– Ну да! Конечно! Сигнальчики тайные, да?

Они больше не выходили на улицу.

За покупками для них ходили знакомые. Оставшимся членам своих семейств они под толстухину диктовку написали: «С этого дня больше нас не навещайте. Мы совершенно ничего против не имеем».

Время от времени старушки улыбались друг другу.

Когда толстуха это заметила, она заперла одну из них в шкафу, а вторую затолкала под кровать.

– Заговорщицы! – вопила она. – Какие же вы заговорщицы!

Наступила зима.

Иногда старушки урывали возможность обменяться взглядами. И тогда теплое чувство обволакивало их. «Как хорошо, – думали они, – что чувство невидимо».

Так продолжалась жизнь этих трех старушек.

~~~

ДВЕ СТАРУШКИ.

Одна старушка не могла больше переносить вида другой старушки – ее старых ссутуленных плеч, ее морщин, – той самой женщины, которую она так страстно когда-то любила, чью гладкую кожу покрывала поцелуями и ласками, – кончики пальцев вверх по стройной ноге, вдоль бедра, затем по крутому изгибу наверх…

Разговаривая со второй старушкой, она прикрывала глаза рукой. Ей не хотелось ее больше никогда видеть.

Она разгородила стол деревянной планкой и намертво приколотила ее, так что они могли больше не смотреть друг на друга за едой. По ночам, в постели, поцелуи и ласки в темноте – это было еще терпимо, но вот видеть, это было просто ужасно.

Их жизнь сделалась невыносимой.

– Ну что же я могу тут поделать, – сказала вторая старушка.

– Да ну, конечно, ничего, – сказала первая. – Не бери в голову. Ясное дело, ничего ты поделать не можешь. Это все я виновата. Хотела бы я об этом не думать. Да вот мысли все время вокруг этого вертятся.

Однажды утром она вернулась домой с каким-то свертком.

– Я тут нашла кое-что, – заявила она.

В свертке были матерчатые очки на черной прорезиненной ленте.

– В самый раз, – сказала она. – Еще бы стекла черные.

И она достала из сумки баночку черной краски и кисть.

– А еще я вот что купила.

Она закрасила стекла черным и надела очки.

– Ничего не вижу! – вскрикнула она. – Ты где?

– Я здесь, – сказала вторая старушка.

Они кинулись друг другу в объятия.

– Ты сразу здорово помолодела, – сказала первая старушка.

Они обменялись поцелуем.

Первая старушка продолжала носить очки. Вторая водила ее из комнаты в комнату.

– Я их больше никогда не сниму, – сказала первая старушка.

– И не надо, – согласилась вторая.

В ту ночь ей казалось, что ей снова двадцать один, в точности как тогда, когда они впервые поцеловались.

Первая старушка была стара и необузданна в восторгах наслаждения.

Сердца их бешено колотились.

Потом вторая старушка долго лежала, уставясь в потолок, черные очки на груди, в то время как первая старушка покойно и размеренно дышала во сне.

«Как много народу умирает несчастными, – думала она. – Несчетно. Каждый второй. А подумать, так и вообще все. А мы вот нет!»

Она улыбнулась в темноте и кончиком пальца осторожно погладила стекла очков.

~~~

ДВЕ СТАРУШКИ.

Время от времени одна лысая старуха без приглашения наведывалась к ним.

– Случись, что одна из вас умрет, можно мне тогда вместо нее? – как-то раз поинтересовалась она. – Я такая одинокая.

Старушки не знали, что ответить, предложили ей чаю.

И вот однажды одна из старушек умерла. В полдень того же дня заявилась лысая старуха.

– Что, умерла-таки? – посочувствовала она. – Какая жалость…

Она огляделась и сказала:

– А что, может, мы…

– Нет, – отрезала другая старушка.

– Но мы же вроде договорились…

– Ничего мы не договорились.

– Ну как же, как же. Ты просто забыла из-за всех этих треволнений. А ведь худшее еще впереди!

– Тебе нельзя тут оставаться, – сказала вторая старушка.

Лысая старуха кивнула и уселась.

– Я хочу побыть одна! – всхлипнула вторая старушка.

– Ну так я пойду посижу в другой комнате, – согласилась лысая старуха.

Минут через десять она вернулась.

– А теперь можно с тобой побыть? – спросила она.

– Нет.

Еще через десять минут из другой комнаты послышалось:

– А теперь?

Вечером она затащила вторую старушку в спальню.

– Надо бы малость отпраздновать, – сказала она, – я хочу сказать, от печали да радости один шаг, вот такусенький, с миллиметрик.

Она сама едва держалась на ногах и еле сумела повалить вторую старушку на постель.

– Согрей-ка постельку, – приказала она.

Вернувшись из ванной, она притянула к себе вторую старушку и поцеловала ее.

– Я стану тебя утешать, – пообещала она, – о, как я буду утешать тебя.

Она впилась в губы второй старушки и ощутила вкус крови.

– Это, пожалуй, чересчур, – отметила она. – Извини. – И чуть позже: – Ты любишь кусаться? Легонечко так, я имею в виду.

~~~

ДВЕ СТАРУШКИ сидели на диване. Они были утомлены, все косточки у них ломило. Они едва могли разогнуть спины.

Была середина зимы.

Одна старушка сказала:

– В сущности, совершенно ничтожную жизнь мы прожили.

– Да, – согласилась вторая старушка, – тут уж не поспоришь.

Первая старушка глубоко задумалась, потом сказала:

– А что, может, больше нам и ждать нечего?

– Нечего.

– А после смерти?

– После смерти нету ничего. А кто что другое рассказывает, тот сильно ошибается. Уж я-то знаю! – ее голос пресекся.

Она зашмыгала в платочек.

Вскоре после того они умерли в сравнительно умиротворенном состоянии духа.

К их вящему изумлению, после смерти все-таки что-то было: существовал загробный мир, имелся также и Бог, который незамедлительно потребовал их всецелого внимания к себе. Он вечно зяб, был хрупок здоровьем, недоволен своим существованием, то и дело оступался и постоянно все терял. У других мертвых душ он не находил никакого утешения и хотел только этих двух старушек.

– Эй, вы там! – кричал он без конца.

И они, как могли, старались ему помочь.

Но все было без толку. Он хворал все больше, чувствовал себя все несчастнее, падал все чаще и ушибался все сильней и, несмотря на все их заботы, превратился в отвратительного урода. Они не отходили от него. Новопреставленных собратьев они почти совсем и не видели.

«Словно все внезапно обрели вечную жизнь», – думали они с горечью.

Они продолжали заботиться о нем, но небрежно и безрадостно, таскали его за собой повсюду, то и дело где-нибудь забывали.

~~~

ДВЕ СТАРУШКИ жили в большом доме на опушке леса.

Одна старушка была очень плоха и сознавала, что ей осталось уже немного.

«Чего бы мне такого еще хотелось? – размышляла она. – В Венецию напоследок? На велосипеде прокатиться? Сходить по ягоды? Да нет, какое там», – подумала она.

Она вздохнула и посмотрела в окно, на высокие деревья позади дома.

«Танцульки? – продолжала размышлять она. – Обед при свечах? – Она засомневалась. – Впрочем, это можно, – решилась она. – Это еще куда ни шло».

Она позвала другую старушку и объявила:

– Я хочу еще раз устроить обед при свечах.

– Обед? – изумленно переспросила вторая старушка. – Это для кого же?

– Для нас с тобой.

– И когда?

– Да вот прямо сейчас.

– Прямо сейчас?

– Это мое последнее желание, – тихо сказала вторая старушка.

Было позднее лето. Вторая старушка прошла в столовую, распахнула окна, сняла со стульев чехлы, смахнула пыль с большого дубового стола и накрыла его на две персоны.

Первая старушка неверным шагом спустилась с лестницы и присела к столу.

– Ну, чего ты, собственно, хотела бы съесть? – спросила вторая старушка, расставляя бокалы и зажигая свечи.

– Супу, – сказала первая.

– Супу? Нет у нас супа.

– Надо суп. Иначе какой же это обед, – сказала первая. И шепотом добавила:

– Это же мой последний обед.

Вторая старушка пошла на кухню и поставила на плиту кастрюлю с водой. Потом она спустилась в сад, выдернула из грядки пару морковок, через пролом в изгороди пробралась в соседский огород и нарвала там петрушки. Там же она прихватила немного порея и маленький спелый помидор.

Вылезая обратно, она споткнулась, растянулась на животе в грязи, с трудом поднялась и пошла варить суп.

Она внесла суп в гостиную и разлила его по тарелкам.

– Суп, – объявила она.

– Приятного аппетита, – отозвалась первая старушка.

За супом первой старушке захотелось поговорить о любви.

– Только теперь, одной ногой в могиле, и понимаешь, что это такое, любовь, – сказала она.

– Серьезно? – удивилась вторая старушка.

– Вполне, – ответила первая старушка и принялась рассказывать второй старушке, что такое любовь. Она не упустила ни одной детали, ни одного малейшего оттенка.

Выговорившись, она быстро опустошила свою тарелку.

– Отличный был суп, – сказала она.

– Ну, что теперь? – спросила вторая старушка.

– Фазан, – сказала первая старушка.

– Фазан?

– Ну да, фазан.

– Да нет у нас никакого фазана.

– Хочу фазана. Это мойобед.

Вторая старушка вздохнула, встала и вышла из комнаты. «Можно подумать, что я умирать не собираюсь», – подумала она.

Медленно, ловя ртом воздух, она преодолела три лестничных пролета на чердак. Там, в шкафу, у них хранилось ружье.

Она достала его и зарядила. Это было старое ружье, которое уже добрых пятьдесят лет стояло без надобности. Она прицелилась в небольшую картинку на перекладине и выстрелила. На пол брызнули щепки и осколки. Был еще порох в пороховницах.

Немного погодя она выскользнула в лесок позади дома. Она опять поскользнулась, побарахталась в грязи, спряталась в кустах. Стемнело. Она порвала платье, расцарапала лицо и подстрелила фазана.

Она задела ему крыло. Тяжело хлопая крыльями и пронзительно крича, фазан упал в кусты.

Она подошла к нему, наклонилась, положила ружье и свернула ему шею.

Фазан был тощий и старый.

В кухне она его ощипала, разделала и сварила.

Она едва стояла на ногах. Ее трясло, зубы стучали. Покрытое царапинами лицо было пепельно-серым.

«Похоже, я первая концы отдам», – подумала она.

Через некоторое время она внесла в комнату блюдо с дымящимися кусками птицы.

– Фазан, – объявила она.

– К фазану полагается красное вино, – едва слышно произнесла первая старушка. – Красное бургундское.

Вторая старушка поставила блюдо на стол и спустилась в подвал. Там должна была оставаться бутылка вина. Она упала, ударилась коленом. Проведя пальцем по чулку, она почувствовала, что он пропитался кровью.

В старом дряхлом буфете она отыскала бутылку вина.

Вернувшись, она обнаружила первую старушку на полу в углу комнаты.

– Жива? – спросила она.

– Жива, – ответила первая старушка. Она приподнялась на локтях и подползла к окну. Там она и осталась сидеть, на полу.

– Давай-ка тоже садись, – сказала она.

– А как же фазан?

– Ну, тогда начинай.

Вторая старушка откупорила вино, налила себе стаканчик, положила на тарелку кусок фазана и принялась за еду.

– Ты что там делаешь, на полу? – спросила она между двумя глотками.

– Так, размышляю, – ответила первая старушка. И она поведала, что размышляла о вечности и что в конце концов кое-что из этого поняла. – Самое время, – сказала она. И принялась излагать, что она поняла. Это был длинный, путаный рассказ.

Едва договорив, она обмякла, осела на пол. Вторая старушка подошла к ней и попробовала приподнять ее. Но первая старушка притянула ее к себе, на пол, и поцеловала. «Милая», – прошептала она. Казалось, что в ней внезапно пробудилась чудовищная сила. Она тянула и дергала вторую старушку за ее заляпанное грязью, разодранное платье так, что оно в конце концов намоталось той на голову.

– Вот это и есть твои последние силы? – прохрипела вторая старушка.

– Да, похоже на то, – сказала первая. – В любом случае, силища невероятная, не находишь?

– Да уж.

Некоторое время спустя они изнемогли и лежали на полу, тяжело дыша.

Стемнело.

– А что у нас на сладкое? – прошептала первая старушка.

– Груша, – ответила вторая старушка. Ничего лучшего ей в голову не пришло. А в кухне еще оставалась груша.

– Ну, давай грушу, – сказала первая старушка.

Вторая старушка поднялась, одернула платье и пошла на кухню. Когда она вернулась, первая старушка лежала неподвижно. «Ну вот и все», – подумала вторая старушка. Она присела к столу, очистила грушу. Налила себе еще вина.

Она пила вино, ела грушу. «За упокой души твоей ем я эту грушу», – произнесла она. «Что, вообще говоря, это значит? – подумалось ей. – Ну да ладно, в общем-то, я именно это хотела сказать».

Теперь она была точно уверена, что первая старушка умерла. «Ни тени сомнения, – думала она. – Ясно, как божий день». Голова у нее шла кругом.

Наступил вечер. Лунный свет проникал в комнату. Вторая старушка выпила еще пару стаканов вина и откинулась на спинке стула. Она попробовала дотянуться до своего стакана не меняя позы, но ей это не удалось, и она тихонько соскользнула со стула на пол. Она потянула за собой скатерть, и все тарелки, стаканы, супница, бутылка из-под вина, блюдо с недоеденным фазаном, подсвечники со свечами, ножи, вилки, ложки – все посыпалось осколками или раскатилось по полу.

Душно и жирно чадя, погасли свечи.

– Так, – сказала вторая старушка. – Очень хорошо.

Ей представилось, что она пробирается по лесу с ружьем в руке. И всякий раз, когда она палила в воздух, сверху сыпались люди с переломанными руками и ногами, вытаращенными глазами. Но когда они пытались произнести какие-то последние слова, изо рта вылетало лишь кудахтанье. И вторая старушка перешагивала через них, перезаряжала ружье и снова стреляла, прямо вверх, в никуда.

~~~

ДВЕ СТАРУШКИ были плохи, очень плохи, и частенько говорили друг другу:

– Не могу я больше.

– Я тоже.

– Хоть бы уж смерть скорее.

– Не говори.

Они сидели у окна и, вздыхая, глядели на уличную толкотню, на машины, на людей, на горластых чаек.

По соседству с ними жил один старичок с мохнатыми бровями и всклокоченной шевелюрой. Чаще всего он носил зеленые вельветовые брюки и белую рубашку.

Проходя мимо, он непременно заглядывал к ним в окно.

– Живы еще? – кричал он своим раскатистым голосом, если старушки были вне его поля зрения.

– Живы, живы, – кричали они тогда из кухни или из ванной.

Один раз он зашел к ним, и они пили кофе и вспоминали старые добрые времена.

Как-то утром они сидели все вместе. Лил дождь. Старичок рассказывал о том, как в бытность свою боцманом ходил в Индию и Китай.

Старушки молча внимали.

Глаза старичка сверкали, он стучал кулаком по столу и говорил так, что старушкам явственно слышался аромат мускатного ореха, виделись волны Бенгальского залива.

И вдруг глаза его потускнели и он произнес:

– Господи боже мой… что это я вам тут наплел… вечно мы о прошлом… так и умом можно тронуться.

Он разглаживал пальцем цветок на скатерти и понуро покачивал головой.

– Уж лучше помалкивать, – пробормотал он.

За окном жужжала жирная муха, дождь перестал.

Комнату залил солнечный свет.

– А вы никогда не думали, что уж лучше бы умереть скорее? – внезапно спросила одна из старушек.

– Умереть? – переспросил старичок.

– Что до нас, так уж поскорее бы, – сказала другая старушка.

– Ах вот как, – сказал старичок. – Ну, не знаю, не знаю.

– Ничего бы нам так не хотелось, как умереть сию минуту, – сказала первая старушка и посмотрела на вторую.

– Именно, – сказала вторая старушка, глядя на ходики, – не в общем смысле, а именно сию секунду, утром, без двадцати одиннадцать.

Старичок глянул на ходики и промямлил:

– Точно, сия секунда и есть.

Стало тихо.

Старушки вздохнули.

Старичок глубоко задумался, еще раз бросил взгляд на ходики и спросил:

– Вы, вообще, это серьезно? Ну, насчет умереть? Здесь? Сейчас, утром?

– О да, – сказали старушки. – Еще бы.

И первая старушка тихонько добавила:

– Наше единственное желание.

Вторая старушка кивнула.

Старичок еще немного подумал.

– А можете поклясться? – спросил он.

– Клянемся, – сказали старушки и подняли вверх два пальца. – Хотим умереть, сейчас же.

И тогда старичок сунул руку в свой внутренний карман и вытащил пистолет, который хранил уже сорок лет и который был куплен им в одном из притонов Сингапура, и застрелил старушек.

Первая сползла со стула на пол, вторая упала головой на стол, прямо на свою чашку, и кофе брызнул ей в лицо.

Старичок оглядел свой пистолет, дунул в ствол. Ему еще ни разу не пришлось им воспользоваться. Он хранил пистолет на случай опасности: воры, взломщики или, на крайний случай, для себя.

«Что же я натворил? – думал он. – Ах, как все быстро произошло… но они же сами хотели… поклялись… однако я не должен был так сразу… что это я тут расселся, чаи гоняю… сидел бы себе дома… и что бы мне в постели остаться… почему я никогда, никогда не остаюсь в постели…»

Его лоб покрылся испариной, он глубоко вздохнул. «И чего им вздумалось умирать? – думал он, – И так вдруг. Полоумные старухи! Мерзавки!»

Он положил пистолет на стол и откинулся на стуле.

«Ну, и что теперь? – подумал он. – Ну, скажите на милость, что теперь?»

Это был такой маленький толстенький старичок с длинными седыми волосами и мохнатыми бровями.

«Никогда, – думал он, – никогда никого пальцем не тронул. Ни разу в жизни. Хоть кого спроси! Да и где уж мне!»

Солнце припекало уже во всю силу.

Мимо дома проехала машина, груженная красным кирпичом.

~~~

ДВЕ СТАРУШКИ жили в одном старом доме, на чердаке. Когда-то они вместе ходили в школу, вместе работали медсестрами в одной и той же больнице.

Одна старушка была всегда уверена в себе, часто восклицала: «А мне это до лампочки» или «Меня это не колышет».

Вторая старушка вечно волновалась и всегда во всем сомневалась. Она никогда не могла решить, что ей сегодня надеть, или что ей готовит грядущий день. Разговаривала она мало, а если и раскрывала рот, то только для того, чтобы произнести тихо, почти неразборчиво, самое большее: «Не знаю» или «Это как сказать».

Первая старушка изо всех сил старалась сделать вторую старушку счастливой. Она указывала ей на солнце, на мерцающие звезды, гравюры на стенах, синичек на карнизах окон, на плющ, на придорожные вязы, и снова и снова перечисляла, какие болезни их обеих не одолевали и какие их уже никогда не одолеют.

– Это мы с тобой благополучно проехали, – приговаривала она. – Вон, хотя бы рак, к примеру, – каких только видов не бывает!

Но это не помогало.

Как-то утром, проснувшись, первая старушка обнаружила вторую сидящей у окна. Это было в ноябре, лил дождь, за окнами стояла тьма.

Вторая старушка посмотрела в окно, передернула плечами, тяжко вздохнула и сказала:

– Не могу я больше.

И тогда первая старушка до того рассердилась, что вскочила с постели, схватила вторую за плечи и принялась трясти, приговаривая:

– Успокойся! Успокойся же наконец!

– Не могу, – сказала вторая старушка.

– Ты должна! Тебе необходимо успокоиться! – завопила первая старушка и продолжала трясти вторую, да так долго и сильно, что та обмякла, оглохла и в конце концов выговорила:

– Ну ладно. Я успокоилась.

– И ничего с тобой не случится!

– И ничего со мной не случится.

Первая старушка отпустила вторую и присела на краешек постели.

Второй старушке сделалось дурно, и она осела на пол.

Она слышала шум дождя, струящегося по стеклу, и думала: «Ну, теперь я совсем успокоилась… я же обещала…»

Казалось, в ее голове бушевал шторм, взметая вверх и, как щепки, кружа ее мысли.

«Со мной ничего не случится», – думала она.

Она улыбнулась. Буря в ее голове улеглась, проглянуло бледное солнце.

Первая старушка уже вновь лежала под одеялом, высоко подняв колени, в бешенстве. Она тщетно пыталась снова заснуть.