Текст книги "Загадка лондонского Мясника"

Автор книги: Тони Парсонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Восемь

Черный музей Скотленд-Ярда – и не музей вовсе. Посетителей туда не пускают, экспонаты хранятся за надежно запертыми дверями.

Даже название это – не официальное. Когда из районов с сообществами национальных меньшинств начали поступать жалобы, его переименовали в Криминальный музей полиции Центрального Лондона, и навязанное сверху изменение стало гарантией того, что мы везде и всюду называли его Черным.

Как я сказал констеблю Грину, в Музее хранятся учебные пособия. Он был основан в Викторианскую эпоху и существует до сих пор именно для того, чтобы полицейские могли ознакомиться там с орудиями преступников.

Мы со старшим инспектором Мэллори пришли сюда за тем же. Я целый день работал с информационной системой, медленно продвигаясь по списку запросов: сличал почерк подозреваемых нами убийц, которые перерезали жертвам горло, до сих пор были живы и не сидели в тюрьме. День был долгий и бесплодный: слишком много тупиковых линий и кофеина.

А вечером мы отправились искать орудие убийства.

В Новом Скотленд-Ярде мы остановились у двери под номером 101. Мэллори широко улыбнулся:

– Сто первый кабинет. Вот совпадение, правда?

Он, должно быть, заметил мою растерянность и добавил с легким разочарованием:

– «1984» Джорджа Оруэлла. В сто первом кабинете находилась камера пыток в Министерстве Любви.

Я порылся в памяти. Читал это в детстве – кто-то меня заставил.

– Там были крысы, – вспомнил я. – Крысы в клетке. И ее прикрепили к лицу Уинстона.

– В этой комнате люди встречали свой самый страшный кошмар, – кивнул Мэллори. – Там хранилось то, что хуже всего на свете. Как сказал О’Брайен Уинстону: все знают, что ждет внутри.

Мэллори постучал, и за дверью послышался голос, пригласивший нас войти.

Даже старшему инспектору Скотленд-Ярда требовалось разрешение, чтобы посетить Черный музей. Однако хранитель – сержант Джон Кейн с тридцатью годами службы на лице и без грамма жира на теле – приветствовал Мэллори как старого друга.

– Чем могу помочь, сэр? – спросил Кейн, когда они пожимали руки.

– Мы ищем кинжал, – ответил Мэллори. – Или, по крайней мере, нечто с обоюдоострым лезвием. – Он открыл кейс. – По моим прикидкам, оружие должно быть короче меча, но длиннее обычного ножа.

Мэллори вынул из папки и разложил на столе фотографии:

– Что-то такое, чем могли сделать вот это.

Пока сержант Кейн спокойно изучал шесть снимков – копии тех, что Мэллори прикрепил на стену в Отделе серьезных инцидентов, – я огляделся. На стенах висели полки с книгами и полицейские значки со всего мира. Возможно, их дарили в благодарность за разрешение взглянуть на экспонаты музея. Я взял со стола старую книгу в твердом переплете. Суперобложки не было. «Сорок лет в Скотленд-Ярде, – гласило название на титульном листе. – История службы в Отделе расследования уголовных преступлений». Автор – Фредерик Портер Уэнсли.

– Положите, – сказал Кейн, даже не удостоив меня взглядом.

Я вернул книгу на место, и он обратился к Мэллори:

– Тут поработал Мясник.

– Этого мы пока не знаем, – ответил старший инспектор.

– Мы сейчас говорим о двойном убийстве?

Мэллори кивнул:

– Да, их убил один человек. Манера одинаковая. Но я не уверен, что это Боб.

Сержант Кейн смотрел на меня без намека на теплоту и гостеприимство. Мэллори предупреждал, что он относится к незнакомцам подозрительно. Однако слово «подозрительный» не совсем подходило для этого буравящего враждебного взгляда.

– Детектив Вулф. С недавних пор работает в нашей следственной группе.

Я протянул руку, но Кейн будто и не заметил ее: улучил момент напомнить, что он выше меня по рангу.

– Ладно, – сказал он. – Правила таковы. Никаких фотографий. Ничего не трогать без моего разрешения. И не записывать ни одного слова. Ясно?

– Да, сержант, – ответил я.

– Хорошо. Тогда вперед.

Кейн отпер дверь, и мы вошли в гостиную из прошлого. Я увидел камин, эркерное окно, газовые лампы и лишь секунду спустя заметил, что все это имитация. Зато в комнате повсюду лежало вполне настоящее оружие. В витрине – огнестрельное, а на столе – холодное. Клинков было столько, словно тут заключили перемирие два войска. С потолка свисала петля. Мне подумалось, что это уже перебор.

– А как звали детектива, который основал музей? – спросил Мэллори.

– Инспектор Ним, сэр, – ответил Кейн. – В тысяча восемьсот семьдесят четвертом. Осмотритесь, экспонатов у нас много.

Мэллори склонился над саблей, похожей на пиратскую.

– Вы с детективом Вулфом идите, а я задержусь.

Вслед за хранителем я прошел в следующий зал.

– Говорят, Музей могут открыть для публики, – сказал я, чтобы заполнить тишину.

Кейн остановился и пристально посмотрел на меня:

– Открыть?

– Ну да. Чтобы получать прибыль.

– Для публики, – повторил он с неприязнью, будто публика была в ответе за все человеческое горе, выставленное в витринах сто первого кабинета. – И кто собирается это сделать?

– Совет, – сказал я, ругая себя за болтливость.

– Только через их трупы.

– Вы же не хотите…

– Я знаю, чьей смерти хочу.

Он вдруг повеселел, хлопнул в ладоши и наградил меня зловещей улыбкой:

– А вы, случайно, не впечатлительный? Дайте мне знать, если соберетесь распрощаться с завтраком.

– Я бывал тут, когда учился в Академии.

– О! Да у меня в гостях эксперт! Сейчас посмотрим, как много ты знаешь, парень.

Он взял трость.

– Что это, как думаешь?

– Замаскированный клинок, – предположил я.

Сержант улыбнулся:

– Умница.

Он раздвинул трость, открыв двенадцать дюймов блестящей шеффилдской стали, и снова сдвинул части.

– А если я нападу, ты… – Он хотел ударить меня в лицо, но я поймал и выхватил трость.

– Отберу ее.

Моя скромная улыбка быстро погасла: сержант по-прежнему держал рукоятку, а в ней был пистолет.

– И тем самым оставишь меня при оружии. – Кейн прицелился мне в голову. – Бах, бах. Ты убит.

– Пистолет действует?

Я вернул ему трость.

– Тут все действует. – Он аккуратно прикрепил рукоять к палке. – В том-то и дело.

В комнату вошел Мэллори.

– Нашли что-нибудь подходящее, сэр? – поинтересовался Кейн.

Инспектор покачал головой.

– Может, здесь повезет, – утешил его смотритель.

Коллекция и в самом деле внушала надежду. В Черном музее хранятся все мыслимые и немыслимые орудия убийства. Здесь больше века собирали яды, огнестрельное оружие, взрывчатку. И каждый экспонат побывал в деле.

На тумбе передо мной лежал нож братьев Крэй. В следующей комнате был гранатомет Ирландской республиканской армии. Увидев кастрюлю, я поначалу решил, что Кейн поставил тут небольшую кухню. Оказалось, в этой посудине серийный убийца Дэннис Нильсен варил мясо жертв, чтобы отделить его от костей и смыть в канализацию. А еще здесь хранилось больше ножей, чем я видел в подвале Центрального управления.

Черный музей занимал несколько просторных и чистых комнат. Всюду были витрины с экспонатами. Полки с посмертными масками убийц. Обыкновенных, ничем не примечательных людей, что стреляли, травили, резали, расчленяли, варили и ели ближних. Ничтожных червяков, по чьей вине обрывались бесчисленные жизни. Одичавших подонков, что воздвигли гору из человеческих страданий.

Да, я уже это видел, но сейчас чувствовал себя по-другому. Теперь я пришел сюда не с однокашниками. Не мог отойти за спины других, посмеяться, чтобы снять напряжение. Сегодняшний визит отличался от школьной экскурсии. Черный музей явил мне весь свой ужас, полное собрание людской жестокости, и я не выдержал.

А может, причина крылась в другом. В тот раз я был самоуверенным холостяком, не понимавшим, что такое потеря. А теперь я это узнал.

Так или иначе, я вспотел и вдруг согнулся пополам над корзиной для бумаг. Меня вырвало, как раз когда в комнату вошли Мэллори и Кейн, но если они и заметили мое состояние, то не подали виду.

– Нож могли сделать и на заказ, – заметил сержант. – Специально, чтобы резать глотки.

Биг-Бен за окном пробил шесть раз. Миссис Мерфи, наверное, уже забрала из школы Скаут и теперь готовит ужин, а моя дочка и пес носятся друг за другом по просторной квартире.

Я разогнулся, смущенно глядя на противную желтоватую массу в корзине. Мэллори легонько похлопал меня по плечу.

Стыдно было даже взглянуть на него.

– Хотите чаю? – спросил старший инспектор.

Мэллори повез меня к себе домой.

Жил он в районе Пимлико, на тихой улочке, вдоль которой тянулся сплошной ряд домов. Когда инспектор остановил машину, на порог вышла миссис Мэллори, высокая седая женщина с веселыми искорками в глазах. На ногах у нее были тапочки. Вместе с хозяйкой выбежал маленький белый пес, вестхайленд-терьер. Пока супруги общались в лаконичной манере людей, которые долго прожили вместе, он стоял между ними.

У мужа и жены был одинаковый акцент, они вполне могли родиться на одной улице.

– На сегодня, значит, все? – спросила она, сложив на груди руки.

– Не совсем, курочка, – ответил он, чмокнув ее в щеку.

– Еще поедешь.

– Сначала перышки почищу.

– Есть будете?

– Неплохо бы чаю.

– Кто это с тобой?

– Новенький. Детектив Вулф.

– Привет, цыпленок. – Она широко улыбнулась. – Входите.

Миссис Мэллори принесла чай. В желудок попали сахар и кофеин, и я почувствовал себя намного лучше. Мэллори быстро допил свою чашку, сунул в рот имбирное печенье и вышел.

– Пять минут, – сказал он.

Терьер последовал за хозяином, довольно пыхтя.

Мэллори жили в чистой двухэтажной квартирке. На камине и книжных полках стояли рамки с поблекшими фотографиями – свидетельство прошедших дней, проведенных под солнцем какой-то тропической страны. Все это было пятнадцать, двадцать, двадцать пять лет тому назад. Вот молодые люди поднимают бокалы, сидя за столиком, и застенчиво улыбаются. Вот смеется тридцатилетний Мэллори – облысел он уже тогда – в черной фуражке, шортах и рубашке с коротким рукавом, а слева и справа от него стоят два веселых азиата, одетые в такую же форму. Снова муж и жена, и снова улыбки, а далеко внизу – гавань и прибрежный город.

– Это Гонконг, – сказала миссис Мэллори. – Мой муж пятнадцать лет работал там в Королевской полиции. Наверное, он вам рассказывал.

– Нет, мэм.

Она засмеялась:

– Зовите меня Маргарет.

– Инспектор Мэллори ничего не говорил, мэм. Маргарет.

– Мы вернулись в девяносто седьмом. После того как Гонконг перешел к Китаю и полицию перестали называть Королевской. Британцы отправились домой. И мы тоже. Непростое было время. Хочется назад, хотя, конечно, того Гонконга больше нет.

На фотографиях запечатлелись две жизни, но я не видел детей.

– У вас есть семья? – спросила миссис Мэллори.

– Дочка. Родители давно умерли, сестер и братьев нет. – Пауза. – Жену я потерял.

Она ждала, что я продолжу, но я молчал.

– Понимаю, – сказала женщина.

– Мою дочь зовут Скаут, ей пять лет. – Я помешал чай. – Так и живем одни.

Миссис Мэллори кивнула.

– Значит, семья у вас есть, – сказала она и завоевала меня навеки.

* * *

Мы пересекли реку, когда солнце уже начало садиться. Туристы, стоявшие на Вестминстерском мосту, фотографировали великолепные виды – дворец, Биг-Бен и аббатство в закатных лучах, – а лондонцы спешили по домам, даже не замечая всей этой красоты.

– Вот вы и познакомились с моей женой, – сказал старший инспектор. – Сверните на Ламбет-роуд.

– Хорошо, сэр.

Мы ехали на юг, пока в сумерках не прогремели выстрелы двух огромных пушек, стоявших перед зданием с британским флагом на куполе.

– Мы в Имперский военный музей? – спросил я.

– А вы слышали, что там когда-то располагалась Вифлеемская королевская больница? Бедлам. Приют для умалишенных. Можете припарковаться с другой стороны, на Сент-Джордж-роуд. Парадный вход нам не нужен.

Когда мы шли через сад, в дверях появился охранник. Он подозрительно смотрел на нас до тех пор, пока его не окликнул женский голос:

– Все в порядке, Чарли. Это ко мне.

Охранник отступил, и я увидел молодую женщину в инвалидном кресле. Та широко улыбнулась инспектору и отдала честь.

– Добрый вечер, сэр.

– Здравствуйте, Кэрол. – Мэллори наклонился и поцеловал ее в обе щеки.

Он представил меня и подождал, пока женщина не развернет кресло в узком коридоре. Я хотел помочь, но она лишь коротко бросила:

– Уже все.

Кэрол привела нас в главный зал. Свет погасили, в сумраке под потолком висели истребители времен Второй мировой – «спитфайры», «мессершмитты», «харрикейны» – и баллистические ракеты «Фау-2», застывшие в воздухе и времени.

– Чем я могу помочь вам, сэр? – спросила Кэрол.

Мэллори открыл кейс и вручил ей папку:

– Мы ищем орудие убийства.

Женщина не спеша пролистала фотографии.

– Мы думаем, оружие сделали специально, чтобы резать глотки, – сказал старший инспектор.

– И правильно думаете, сэр. – Она снова улыбнулась. – У нас в хранилище есть именно такая штука. Идите за мной.

* * *

Кинжал был почти двенадцать дюймов в длину, и большую часть его составляло лезвие – длинное, узкое, обоюдоострое. Такой войдет в плоть, как в масло. Я с удивлением обнаружил, что он почти ничего не весит.

Круглая рукоять хорошо ложилась в руку. Оружие таило в себе ужасающую силу.

– Кинжал Ферберна – Сайкса, – сказала Кэрол. – Разработан Уильямом Эвартом Ферберном и Эриком Энтони Сайксом накануне войны, когда они служили в шанхайской полиции.

– Кинжал коммандос, – произнес Мэллори. – Ну конечно!

Я все не мог привыкнуть, что он такой легкий. Отлично заточен, удобно держать. Клинок поблескивал в приглушенном свете.

– Его создали два полицейских? – переспросил я.

Женщина кивнула:

– Ферберн был специалистом по ближнему бою. Кинжал создали для рукопашной схватки, это обычное оружие времен Второй мировой, которым пользовались бойцы диверсионно-десантных отрядов. Если ты попадался немцам с таким кинжалом, в тебя тут же стреляли, как в шпиона. Большинство ножей не создавались специально для убийства, однако «Ферберн-Сайкс» – другое дело. Кажется, что пользоваться им просто, но это не так. Нужно знать, какие артерии проходят ближе к поверхности и не защищены одеждой.

И молодая женщина в инвалидном кресле показала нам, как пользоваться кинжалом. Растопырив пальцы левой руки, она изобразила, что берет человека за голову и наклоняет ее в сторону, а потом вонзила лезвие и быстро повела его вперед.

– Ударить и потянуть. Лезвие входит в шею сбоку, а извлекаете вы его спереди. Для такой раны мало пары стежков и таблетки обезболивающего. Большинство тех, кто хочет перерезать горло, начинают снаружи. Они рубят и пилят.

Кэрол показала – как.

– Если вы хотите кого-то расстроить, – сказала она, – или испортить ему день, таких действий вполне достаточно. Однако их мало, если человека нужно убить.

– Удар и толчок, – повторил Мэллори. – Лезвие перережет трахею, а потом, с большой вероятностью, сонные артерии.

– Не с вероятностью, а наверняка, – поправила Кэрол. – Цель такого удара как раз в том, чтобы их перерезать. Жертва погибает если не сразу, то очень быстро, потому что от сердца к мозгу не поступает кровь.

– Как быстро наступает смерть?

– Мозг умирает мгновенно. Пять секунд жертва без сознания, а через двенадцать – все, летальный исход.

– Когда перестали выпускать эти кинжалы? – спросил я.

– Их выпускают до сих пор. Производство развивается почти сотню лет. Есть современная версия для британских сил особого назначения. Это лучший боевой нож в мире.

Женщина взглянула на Мэллори, и мне стало интересно, откуда они друг друга знают.

– А теперь такой кинжал есть у Мясника Боба, – сказала она.

Старший инспектор улыбнулся.

– Мы не уверены в том, что это Боб. Знаем только, что это опытный человек, у которого есть доступ к особым видам оружия.

Он посмотрел на меня.

– Как считаете, можно купить этот кинжал через Интернет?

– В Интернете продается все, – ответил я.

– Все, кроме долгих лет учебы, – сказала Кэрол. – И знаний, что накапливают годами. Кроме опыта, без которого невозможно нанести такой удар. Попробуйте купить это в Интернете. Но есть и кое-что еще.

Она взвесила кинжал в руке.

– Чтобы прикончить кого-нибудь подобным образом, – Кэрол взглянула на Мэллори снизу вверх, – вы должны сильно ненавидеть этого человека.

* * *

Я едва стоял на ногах.

Третий раунд шел всего минуту, но я уже обессилел, плохо соображал и хватал ртом воздух. Я лежал спиной на канатах, прижав локти к груди, и устало поднимал руки, защищая голову. Черная кожа перчаток блестела от пота.

А удары все сыпались. Наступал на меня невысокий мужчина в боксерском шлеме, из-под которого торчали длинные седые волосы. Он смеялся над моей слабостью, показывая вредный характер и синюю капу на зубах. Наконец, ничем не рискуя, он двинулся в завершающую атаку.

Я зарылся лицом в перчатки, и на мои бока обрушился град невероятно быстрых ударов. Коротышка был жилистый и бил очень сильно. Левые ребра, правые ребра. Левые, правые. Я сильнее прижал к ним локти, но по-прежнему чувствовал обжигающую боль.

Мы оказались лицом к лицу. Противника моего звали Фред. Во мне шесть футов, и я выше его, однако первое, что я выучил на боксерском ринге, это что скорость побеждает силу. Чем больше ты, тем больше места для удара.

Хук слева пробил мою вялую защиту, и я задохнулся, получив по нижней части ребер. Я изо всех сил прижал к бокам локти, стараясь избежать следующего удара, но стоило опустить перчатки на несколько дюймов, как Фред врезал мне в голову.

Не одно, так другое, подумал я, проклиная свою главную ошибку – оставлять незащищенной одну часть тела, когда атакуют другую. Я отлетел на канаты, стараясь поскорее встать, однако по шлему из толстой кожи грохнул сначала левый хук, затем правый, и в ушах у меня зазвенело.

Должно быть, я инстинктивно приподнял руки, потому что Фред ударил слева в нижнюю часть правых ребер.

Фред тоже устал – чтобы колотить кого-то без остановки, нужно много сил. Теперь он двигался медленнее, но у меня все равно подгибались колени – после ударов по телу прийти в себя труднее всего. Я думал, что скоро упаду, однако не падал. Я стоял, хотя поддерживали меня лишь канаты и сила воли.

Фред оскалился, снова показав старую синюю капу. Он поднял локоть, готовясь нанести хук левой, однако прелесть бокса – в равенстве: когда противник бьет вас, вы тоже можете атаковать.

Мне выпал шанс, и я его не упустил.

Прежде чем Фред успел врезать по моему измученному телу, я быстро ударил левым апперкотом ему в подбородок. Голова моего партнера запрокинулась, и в этот момент прозвенел звонок. Третий и последний раунд закончился.

Совершенно изможденные, мы рассмеялись и обнялись, а потом я согнулся пополам, переводя дух. Я слышал, как дрожат канаты, как по телевизору, что висел возле беговых дорожек, диктор читает деловые новости, как тренер по йоге нараспев комментирует упражнение. Когда я распрямился, Фред как раз снял потертый шлем, седые и длинные волосы, похожие на космы старого пирата, упали ему на плечи.

Он вытащил капу.

– Тебе повезло, что тренируешься.

Фред поднял руку, и я легонько ударил по его перчатке своей.

– Неплохо, – продолжил он. – Главное, старайся не поднимать локти и не стой как статуя. Ударил и отходи, не зевай. Даже если вымотался. Особенно – если вымотался.

Дыхание понемногу восстанавливалось.

– Это непросто, – пропыхтел я.

Фред рассмеялся:

– А как же иначе? Было бы просто, все бы так умели.

– Теперь полчаса на велотренажере и не забудь растяжку.

Он похлопал меня по спине и перелез через канаты. Подошел к музыкальному центру, включил альбом группы «Джем». Фред был владельцем этого любительского клуба и музыку выбирал сам. Громко заиграла «Ухожу в андеграунд».

Теперь я чувствовал себя гораздо лучше. В ушах больше не звенело. Завтра удары по ребрам наверняка дадут о себе знать, зато другие части тела серьезно не пострадали. На ринге изматывает не столько боль, сколько шок от того, что тебя бьют.

Я вдруг почувствовал, что на меня кто-то смотрит.

Человек стоял рядом со штангами, на руках у него были перчатки без пальцев, и, судя по мясистым плечам, этих самых штанг он перетягал достаточно. Азиаты с таким мощным телом сейчас попадаются все чаще.

Мужчина задержал на мне взгляд и направился к шкафчикам, где Фред хранил боксерские наборы. Взяв черный шлем и пару ярко-желтых перчаток, он подошел к рингу и перелез через канаты. Наконец я его узнал. В вырезе футболки темнел краешек синяка. Этот след оставил я, ударив громилу в сердце, когда тот потешался над моим псом.

– Давай биться, – сказал азиат, натягивая перчатки.

– Это называется провести спарринг, – поправил я.

– Но бой же контактный? Ты стараешься вырубить противника, так?

Я пожал плечами:

– Конечно.

Бесполезно было объяснять, что в основе боксерских поединков лежит неписаный кодекс чести и глубокое доверие. Этого парня такие вещи вряд ли заинтересовали бы.

Мы с Фредом устраивали поединки уже пять лет, и за это время ни один из нас не ударил партнера ниже пояса и не покинул ринга обозленным. Нашу дружбу выковала грубая близость боя. Тем не менее качок был прав: сил мы не жалели.

– Ты меня ударил, козел, – процедил он с яростью.

– А ты оскорбил мою собаку.

– Тогда ты застал меня врасплох, но теперь я готов.

– У меня только что было три раунда.

– Посмотрим, насколько ты крут. Если у тебя смелости хватит.

Я посмотрел на желтые перчатки фирмы «Клето Рейес». Каждая весила десять унций, делали их вручную в Мексике. Это лучшие перчатки в мире, но слишком легкие для спарринга. Правда, беспокоило меня другое. Я снял свои перчатки.

– Нет.

Я хотел уйти, но качок преградил мне путь:

– Почему?

– Ты не вставил в рот капу.

– Мне она не нужна.

– Нужна. Это обязательно для всех, потому что я могу задеть тебя локтем. Или ударить лбом. Или даже – с минимальной вероятностью – дать тебе в зубы.

К нам подошел хозяин, взял качка под руку и без всякого труда развернул его к себе лицом. Когда-то Фред работал вышибалой.

– Видишь, что там написано?

На стенах клуба «Смитфилд Эй-би-си» висели фотографии спортсменов. Особенных спортсменов – прирожденных бойцов, непобедимых, прославленных, тех, кого Фред безмерно уважал. Зубров бокса: Джека Демпси, Джейка Ламотты, Джо Фрейзера, Марвина Хаглера. А рядом были снимки худеньких кубинских мальчишек, что выходили на ринг по десятку одновременно, без футболок, в перчатках, которые выглядели так, будто их из-под земли выкопали. Над фотографиями висела табличка: «Проводить спарринги без разрешения запрещается».

– Разрешения ты не получишь, – сказал Фред.

Из всех нас он был самым низеньким. В зале собирались непростые ребята: полицейские поддерживали здесь форму, крутые мальчики из криминальных кварталов познавали милую науку ставить синяки, молодые женщины учились приемам самообороны, а белые воротнички испытывали себя на прочность. Однако никто из них не спорил с Фредом.

Азиат ушел с ринга.

– Когда глотаешь стероиды пачками, получаешь много неприятных последствий, – заметил Фред, который был не только боксером, но еще философом. – Яички съеживаются, лезут прыщи, выпадают волосы. Но хуже всего, что стероиды разрушают часть мозга, которая отвечает за сдерживание агрессии. Под конец у таких людей появляется желание кого-нибудь убить.

У выхода висела тяжеленная груша. Покидая зал, качок врезал по ней со всего маху.

Фред презрительно рассмеялся.

– Совсем не важно, как ты ударишь, – сказал он.