Текст книги "Фабрика безумия"
Автор книги: Томас Сас
Жанры:
Философия
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)
Мнение Верховного суда в деле Бутилье отражает взгляд на те предполагаемые опасности, которые представляют для нашего общества «психопатические личности», в особенности «гомосексуалисты». Точка зрения суда напоминает представления об опасности ведьм и евреев для обществ прошлого [825]825
См. гл. 2, 4; а также: Landau J. C. GI justice: A 2d class system 11 Syracuse (N.Y.) Herald-American. 1967. Sept. 10, p. 6g; 30,000 GI’s «branded» by «less than honorable» discharges, Syracuse (N.Y.) Herald-Journal. 1967. Sept. 14, p. 39.
[Закрыть]. Как ни ограничено мнение большинства в этом деле, еще более узкой является позиция судей Дугласа и Фортаса, выражавших свое несогласие. Это и неудивительно. В ряде предшествовавших судебных прений и Дуглас и Фортас выражали взгляды, не отличимые от точки зрения пропагандистов американского движения за душевное здоровье. Фортас выступал в качестве назначенного судом консультанта защиты в знаменитом деле Дархэма, которое установило прецедент «либерализованного» стандарта уголовной ответственности [826]826
Fortas A. Implications of Durham’s case, Amer. J. Psychiat. 1957. 113: 577—582 (Jan.).
[Закрыть]. Дуглас оспаривал мнения истцов в деле «Робинсон против Калифорнии», утверждая, что наркозависимость – это болезнь, и отстаивал принудительную психиатрическую госпитализацию наркозависимых [827]827
Douglas W. O. Concurring opinion, in Robinson v. California, 370 U.S. 660, 1961; pp. 668—678.
[Закрыть].
Некая толика иронии есть в том, что в деле Бутилье Дуглас и Фортас основывают свое несогласие на расплывчатом характере понятия «„психопатическая личность”, которое не менее коварно, чем слово „коммунист” или в прежние времена „большевик”: ярлык такого рода, когда его используют свободно, может обозначать только нежелательную личность. Это понятие слишком туманно по конституционным стандартам для наложения взысканий или для уголовного наказания» [828]828
Boutilier v. Immigration and Naturalization Service, p. 125.
[Закрыть]. Таким образом, Дуглас и Фортас понимают и признают, что «психопатическая личность» – это клеймо, которое психиатр может выжечь на репутации человека. «Психопатическая личность, – заявляют они, – столь широкое и расплывчатое понятие, что вряд ли оно может быть чем-то, кроме эпитета» [829]829
Ibid., p. 132.
[Закрыть].
Действительно, «психопатическая личность» – это «широкое» и «коварное» понятие. Но разве оно более коварно и расплывчато, чем «зависимость» или «душевная болезнь»? Понятие «душевной болезни», центральное в «правиле Дархэма» и поддержанное Фортасом, явно даже более коварно и расплывчато, чем понятие «гомосексуальность» [830]830
См., к примеру: Szasz T. S. The Myth of Mental Illness – или гл. 8 данной книги.
[Закрыть]. Сходным образом понятие о «зависимости», на котором строится дело Робинсона и которого придерживается Дуглас, также более коварно и расплывчато, чем понятие гомосексуальности [831]831
Все решение по делу Робинсона, включая мнение судьи Дугласа, можно считать современным «научным» вариантом решения средневекового церковного суда в процессах ведьм. Зависимость не определена, но тем не менее объявляется болезнью, надлежащее лечение которой может потребовать неограниченного по времени заключения под стражу и полностью оправдать его. «Зависимый, – пишет Дуглас, – это больной человек. Он, конечно же, может быть задержан для лечения или в целях защиты общества. Жестокое или необычное наказание не в том, что он задержан, а в том, что его обвиняют в преступлении.. .<...> преследование за зависимость, с вытекающей из нее стигматизацией и невосполнимым ущербом доброму имени обвиняемого, не может быть оправдано в качестве меры, защищающей общество там, где применяется помещение под стражу в гражданском порядке... Если зависимые могут быть наказаны за свою привычку, то и безумный может быть наказан за свое безумие. У каждого есть заболевание, и каждого следует лечить как больного» (Robinson v. California, p. 674).
[Закрыть].
Дуглас и Фортас непоследовательны и в своих воззрениях на наказание. Они рассматривают запрет на въезд в Соединенные Штаты как наказание, несмотря на то что Верховный суд постановил, а Дуглас и Фортас не возражают, что «власть законодательной ветви правительства высылать иностранцев из Соединенных Штатов является проявлением суверенитета» [832]832
Chinese Exclusion case, p. 581.
[Закрыть]. В то же время они не считают наказанием заключение невиновного американ ского гражданина в сумасшедший дом, даже пожизненно, потому что такое заключение «имеет своей целью» помощь предполагаемому пациенту!
Отказавшись взглянуть открыто на общественные реалии принудительной психиатрической госпитализации и лечения, судьи Дуглас и Фортас дерзают привести абсолютно неуместный довод против решения по делу Бутилье. «Общеизвестно, – пишут они, – что в этом столетии гомосексуалисты высоко поднялись по лестнице нашей собственной государственной службы, что в Конгрессе и учреждениях исполнительной власти они достигали признания своих заслуг. Следовательно, невозможно, чтобы Конгресс желал выслать всех и каждого, у кого имелось сексуальное отклонение, вне зависимости от того, насколько безупречным было его общественное поведение, насколько производительной была его работа и насколько ценным был его вклад в общество» [833]833
Boutilier v. Immigration and Naturalization Service, p. 129.
[Закрыть].
Но разве испанские и немецкие евреи не достигали высокого положения на государственной службе, а равно и признания в экономических и профессиональных сферах? И разве они, несмотря на все это, не подверглись преследованиям за одну свою национальность? Разве епископы и настоятельницы монастырей не вели добродетельную жизнь и все-таки попадали на костер за ересь? Разве американские негры не вели безупречную жизнь, помогая отстроить страну, и тем не менее их линчевали за цвет кожи? Во всех этих ситуациях жертва преследовалась не потому, что она была опасной или скверной. Скорее, притеснитель объявлял ее опасной или скверной для того, чтобы оправдать свою агрессию необходимостью самозащиты [834]834
Аргументы, которые Дуглас и Фортас выдвигают в своем ошибочном стремлении защитить «хорошего» гомосексуалиста, по существу неотличимы от трагических доводов немецких евреев, искавших избавления от антисемитизма нацистов в еврейском патриотизме во время Первой мировой войны или во вкладе евреев в немецкую культуру. Такие доводы не являются ни нравственными, ни просто практичными. В действительности они не только не защищают жертву, но и нередко только усугубляют ненависть. С этической же точки зрения они плохо обоснованы, поскольку защитники «творческих» гомосексуалистов или патриотичных евреев как бы молчаливо подтверждают уместность преследования «нетворческих» гомосексуалистов и непатриотичных евреев.
[Закрыть].
История инквизиции и организованного антисемитизма не оставляет сомнений в том, что официальные козлы отпущения общества преследуются не потому, что они совершают запрещенные действия, и даже не потому, что они могли бы совершить их, а потому, что они рассматриваются в качестве «внутреннего врага». Изыскивать и истреблять таких внутренних врагов – патриотический долг и заслуживающая нравственного поощрения обязанность, как и в случае с внешними врагами. Следовательно, тщетно, бессмысленно и даже вредно пытаться доказывать моральную ценность или общественную пользу отдельных лиц, если уже установлено, что они все принадлежат к классу козлов отпущения. Генрих Гейне и Альберт Эйнштейн не облегчили положения евреев в нацистской Германии. Если они вообще как-то повлияли на это положение, то только усугубили его. Притеснители иногда милостиво обходятся с кающейся и переполненной чувством вины жертвой, которая унижается перед ними. Но они не могут простить безупречную и добродетельную жертву, сама невинность которой является непереносимым оскорблением для мучителей. Именно потому они должны беспощадно ее уничтожить. Иными словами, люди или подчиняются закону, или нет. Если они ему не подчиняются, то жертву наказывают не за то, что она сделала, а за то, кем она является. Наши практики в сфере душевного здоровья представляют собой адаптацию этого коллективистского и садистского принципа общественного контроля.
Рассматриваемое нами решение Верховного суда важно не только из-за того, как именно оно возводит гомосексуалиста в ранг общественного козла отпущения, но и из-за якобы «научной» поддержки, на которую оно опирается. Многие выдающиеся авторитеты высказывались по вопросу о гомосексуальности, но из всего спектра доступных мнений суд выбрал врачей и психиатров, работающих на правительство США, которое и было одной из сторон, представших перед судом. Если бы дело касалось свободы совести или свободы печати, суд мог бы обратиться к авторитетам любого рода – живым и умершим, американским и зарубежным. Мы можем только гадать, почему он не поступил именно так в данном случае. Возможно, суд опасался, что вскроется факт, который невозможно спрятать за риторикой психиатрического диагноза: что диагноз ставится не для того, чтобы «медицинским образом» оценить состояние человека, а для того, чтобы «законным образом» лишить его человеческого достоинства.
Если бы суд вместо Службы общественного здравоохранения США обратился за сведениями о гомосексуальности к Линднеру, он обнаружил бы, что в нашем обществе
...нонконформизм и душевная болезнь стали синонимами... Следовательно, мятежник, радикал, – иными словами, нонконформист, – считается больным и рискует испытать на себе все ухищрения, которые только наука может собрать или приспособить для того, чтобы излечить его от его «болезни». Следовательно, объявление гомосексуалиста душевнобольным делает его жертвой регрессивных взглядов и всяческого рода «терапий», созданных только для того, чтобы добиться от гомосексуалиста послушания. Конечно, все это может выдаваться за благо, объявляться новейшей гуманной модификацией старинного предубеждения, но на самом деле это всего лишь очередной способ добиться однообразия, на этот раз в области сексуального поведения, которого требуют наши нормы и установления, уже грозящие окаменеть [835]835
Lindner R. Must You Conform?, p. 65.
[Закрыть].
А если бы суд обратился к Сартру? Сартр сказал бы суду, что «человеческие отношения между гомосексуалистами возможны не меньше, чем между мужчиной и женщиной. Гомосексуалисты могут любить, отдавать, возвышать других и себя. Безусловно, в ситуации, когда Франция была разбита и задушена, было лучше лечь в постель с другом, чем поехать в нацистскую Германию» [836]836
Sartre J.-P. Saint Gent: Actor and Martyr, p. 225.
[Закрыть].
Взгляды Линднера или Сартра, безусловно, говорят не в пользу решения большинства в суде и его представления о гомосексуалисте как общественно опасном психопате, но они противоречат и мнению меньшинства и его представлениям о гомосексуалисте как о больном человеке, пораженном ужасающей болезнью.
Решение Верховного суда по делу Бутилье иллюстрирует тезис Сартра о том, что гомосексуалист может считаться чем угодно, любым объектом – «насекомым, Цветком, жителем древнего Содома или планеты Уран, автоматом, который скачет в свете рампы, – чем угодно, исключая моего собрата человека, исключая мой собственный образ, исключая меня самого. Здесь требуется сделать выбор: если каждый человек – это все люди, то эта черная овца должна быть или всего лишь булыжником, или она должна быть мной» [837]837
Ibid., p. 587.
[Закрыть].
Недостойно говорить о гомосексуалисте как о больном человеке, которому мы пытаемся помочь, пока, относясь к нему как к ущербному предмету, мы демонстрируем своими действиями желание превратить его из раздражающего нас субъекта в полезный для нас объект, пока мы не можем стерпеть его собственное желание быть действительной личностью.
История статута, в соответствии с которым Бутилье был выслан из США, предоставляет дополнительную поддержку точке зрения, согласно которой гомосексуалист – просто козел отпущения. Из судебного решения мы узнаем, что «положение о высылке лиц, страдающих психологической [sic!] личностью, заменило собой раздел Акта 1917 года за номером 39, ст. 875, на основании которого в страну теперь не допускаются „индивиды с конституционально психопатической ущербностью”» [838]838
Boutilier v. Immigration and Naturalization Service, p. 133.
[Закрыть]. Цель этой поправки – преградить въезд в США людям, имеющим опасные для общества медицинские истории, дабы избежать их присоединения к уже имеющимся несчастным [839]839
Ibid.
[Закрыть]. Заявление о том, что наши законодатели и судьи осуществляют дискриминацию гомосексуальных индивидов, находясь в убеждении, что они применяют изыскания современной либеральной психиатрической науки во благо нации, превращает этот процесс в ещеболее чудовищный промах.
Моя собственная ошибка, однако, может заключатьсяв том, что я использую здесь слово «промах». Есть причины полагать, что и те, кто разрабатывает такое законодательство, и те, кто его исполняет, хорошо ведают, что творят. Когда иммиграционный закон, по которому Бутилье был изгнан из США, рассматривался в Конгрессе, в ответ на запрос из Палаты представителей по поводу мнения о новых положениях закона Служба общественного здравоохранения заметила: «Состояния, объединенные в „психопатическую личность”, являются, в сущности, расстройствами личности. .. индивиды с такими расстройствами могут проявлять несогласованность внутренних наклонностей личности, иначе говоря, они являются личностями больными прежде всего в терминах общества и преобладающей культуры» [840]840
Ibid., pp. 134—135.
[Закрыть] (курсив мой. – Т. С.).
Это, как я полагаю, – открытое признание того факта, что нонконформизм считается болезнью, что врачи, работающие по найму правительства США, наделены властью диагностировать такую болезнь, что Конгресс может затем наложить особые санкции на лиц, страдающих от такой болезни, и что Верховный суд затем узаконит конституционность дискриминирующего законодательства, избирательно применяя репрессии к индивидам, «пораженным» этими «болезнями» или к обвиняемым в них. Иными словами, это своего рода медицинская охота на ведьм, в рамках которой врачи преследуют «пациентов» за их предполагаемые или действительные медицинские ереси. Так врач замещает священника, а пациент – ведьму в драме вечной борьбы за и против стирания тех человеческих черт, которые, отличая человека от его товарищей, определяют личность как индивида, а не как еще одно существо из общего стада.
Глава 14.
Изгнание зла
Извращения жертвенного принципа (очищение козлом отпущения, конгрегация [841]841
Конгрегация (лат.congregatio – соединение) – Ъбъедине– ние монашеских общин, живущих по одному уставу; процесс создания такого объединения.
[Закрыть]посредством сегрегации [842]842
Сегрегация (лат.segregatio – отделение) – выделение из общества какой-то группы людей и их изоляция посредством запретов на проживание в тех же местах, что и остальные.
[Закрыть]) – постоянное искушение человеческих обществ, состоящих из животных одного вида, чрезвычайно искушенных в символических поступках.
Я утверждал, что средневековая ведьма и современный душевнобольной выполняют роль козла отпущения для современного им общества. Жертвуя некоторыми из своихчленов, общество стремится «очистить» себя и обеспечить таким образом свою целостность и свое выживание. Этот тезис подразумевает, что человеческие сообщества часто нуждаются в том, чтобы разрядить свое коллективное разочарование на козле отпущения. Каковы свидетельствав пользу данного предположения? И какие общественные и психологические функции выполняют козлы отпущения? В этой главе я предложу ряд ответов на эти вопросы.
Ритуальное убийство людей и животных – обычай, распространенный среди примитивных народов. «Представление о том, что мы можем перенести свою вину и страдания на какое-то иное существо, которое понесет их вместо нас, очень соответствует сознанию дикаря, – пишет Фрэзер. – Это представление рождается из путаницы между физическим и духовным, между материальным и нематериальным. Поскольку можно со своей спины переложить груз дерева, камней и так далее на спину другого, дикарь думает, что точно так же можно переложить бремя своих скорбей и страданий на другого, который испытает их за него. В соответствии с этой идеей он и поступает. В результате изобретается бесконечное число крайне недружественных приемов спихивания на кого-нибудь другого проблем, с которыми некто не желает разбираться самостоятельно» [844]844
Frazer J. G.The Golden Bough, p. 539.
[Закрыть].
Антропологические отчеты изобилуют такими «недружественными приемами». Древний еврейский обычай – один из лучших примеров ритуала переноса личной вины на козла отпущения. Я имею в виду церемонию Йом Кипур (Дня искупления) – священного иудейского праздника. В те времена, когда храм стоял в Иерусалиме, в роли козла отпущения выступал настоящий козел. Он воплощал в себе все грехи, совершенные в народе Израиля за минувший год, и должен был унести эти грехи из общества.
И, совершив очищение святилища, скинии, собрания и жертвенника, – читаем в Книге Левит, – приведет он живого козла, и возложит Аарон обе руки свои на голову козла, и исповедает над ним все беззакония сынов Израилевых и все преступления их и грехи их, и возложит их на голову козла, и отошлет с нарочным человеком в пустыню. И понесет козел на себе все беззакония их в землю непроходимую, и пустит он козла в пустыню [845]845
Левит 16: 20—22.
[Закрыть].
Эта же тема повторяется в Книге Исайи, однако с тем значительным изменением, что козел отпущения здесь – человеческая личность:
Кто поверил услышанному от нас, и кому открылась мышца Господня? Ибо он взошел пред Ним, как отпрыск и как росток из сухой земли; нет в Нем ни вида, ни величия; и мы видели Его, и не было в Нем вида, который привлекал бы нас к Нему. Он был презрен и умален людьми, муж скорбей и изведавший болезни, и мы отвращали от Него лице свое; Он был презираем, и мы ни во что представили Его. Но он взял на Себя наши немощи, и понес наши болезни; а мы думали, чтоОн был поражаем, наказуем и уничижен Богом. Но Он был изъязвлен за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание мира нашего былона Нем, и ранами Его мы исцелились. Все мы блуждали как овцы, совратились каждый на свою дорогу; и Господь возложил на Него грехи всех нас [846]846
Ис. 53: 1—6.
[Закрыть].
Эти строки намекают на будущую христианскую этику, которая к настоящему моменту проповедуется, но не практикуется: лучше быть обиженным, чем нанести обиду, лучше быть жертвой, чем агрессором. Они предвещают легенду об Иисусе [847]847
См. также: Ис. 53: 7—12.
[Закрыть], прославленном козле отпущения человечества, который пострадал за человечество и искупил собой грехи всех людей во все времена [848]848
Эти строки Писания предзнаменуют также и судьбу евреев, которые как сами избрали роль козла отпущения, так и насильно получили ее. Возможно, сионизм следует рассматривать, наряду с многими другими движениями, как коллективное отрицание евреями своей роли козла отпущения, подобно тому как обращение в христианство могло являться ее индивидуальным отрицанием.
[Закрыть]. Это представление о добром человеке, страдающем ради дурных, хотя и имеет возвышенные цели, едва ли принесло человечеству много добра, зато нанесло большой вред. Бесполезно взывать к людям и требовать от них самопожертвования. Действительно, чем больше козел отпущения страдает, чем большие обвинения возлагаются на него, тем большее чувство вины он вызывает в тех, кто становится свидетелем его страданий. И тем более тягостную задачу он возлагает на тех, кто стремится оправдать его жертву. Таким образом, христианство требует от человека больше, чем он может вынести. Немногих оно вдохновляет на святость, во многих же чаще провоцирует нетерпимость [849]849
«Из всех религий, – отмечал Вольтер, – христианство должно, несомненно, внушать наибольшую терпимость к другим, однако до сих пор христиане были самыми нетерпимыми среди людей» (Voltaire F.Dictionnaire Philosophique, p. 485.) Mutatis mutandis то же самое было бы справедливо и в отношении психиатрии, однако сегодняшние психиатры терпимы не в большей степени, чем священники прошлого. Показательно следующее заявление одного из ведущих судебных психиатров Соединенных Штатов, получившего престижную награду Американской психиатрической ассоциации имени Айзека Рэя: «Если по воле большинства считается, что... половые нарушители должны на неограниченный срок лишаться свободы и содержаться за счет государства, я с готовностью поддерживаю такое суждение» (Guttmacher М. S.Sex Offences, p. 132).
[Закрыть]. Моральная цель христианства – отождествление с Иисусом как с примером добродетели. Однако результатом его часто становится внушение ненависти в тех, кто не может (из-за своего происхождения или убеждений) проявить к Нему надлежащее почтение. Поэтому иудео-христианскому представлению о козле отпущения, эволюционировав-тему от ритуала Йом Кипур до распятия Иисуса Спасителя, не удается породить сострадания и сочувствия к Другому. Не способные быть святыми, не могущие вынести эти ужасающие образы, часто из своего рода психологической самозащиты, отождествляют себя с агрессором [850]850
Лично я полагаю, что разумное внимание к себе, сознательное самоограничение и сочувственное отождествление с другими порождают в итоге меньшую склонность к ненависти, чем традиционные религиозные учения, основанные на обещании искупления через принесение в жертву козла отпущения.
[Закрыть]. Если человек не может быть праведным, терпя обвинения и расплачиваясь за других, то, по крайней мере, он может претендовать на праведность, обвиняя других. Тема козла отпущения, разумеется, не сводится лишь к иудейской и христианской религиям и обычаям. Сходные практики описаны и для других мест и времен. Фрэзер повествует о том, что среди кафров Южной Африки, к примеру, «был обычай приводить козла к больному и исповедать грехи всей деревни над животным. Иногда на голову козла наносили несколько капель крови больного, а затем животное прогоняли в необитаемую часть степи» [851]851
Frazer J. G.Ibid., p. 540.
[Закрыть]. В Аравии, «когда свирепствовала чума, люди иногда проводили верблюда по всем кварталам города, чтобы животное собрало всю заразу на себя. Затем они душили верблюда в священном месте и воображали, что вместе с верблюдом они избавились и от чумы» [852]852
Ibid.
[Закрыть]. Эти церемонии являются одновременно и религиозными и медицинскими Они предназначены и для достижения душевной гармонии, и для защиты от болезней.
Церемониальное убийство козлов отпущения в «терапевтических» целях было распространено и в Древней Греции. Вместе с еврейскими обычаями эти ритуалы легли в основу многих морально-медицинских верований и практик западных обществ более позднего времени. В VI веке до нашей эры обычай, связанный с козлом отпущения, был таков: «Когда город поражала чума, голод или иные беды, выбирался некрасивый или уродливый мужчина, который принимал на себя все несчастья общины. Его приводили в должное место и там вкладывали в руки сушеные фиги, ячменный хлеб и сыр. Он съедал это. Затем его семь раз били по половым органам... в то время как флейты играли особую мелодию. После этого его сжигали на погребальном костре...» [853]853
Ibid., p. 579.
[Закрыть]
В Греции I века нашей эры существовали два разных обычая с использованием козла отпущения. Один из них записан Плутархом (46—120 н. э.). Вот как он выглядит в изложении Харрисон: «Небольшой городок Херонея в Беотии, где родился Плутарх, из года в год становился свидетелем одной и той же странной и очень древней церемонии. Она называлась „изгнание голода”. Домашнего раба выгоняли за ворота прутьями Agnus cactus, кустарника, напоминающего иву, произнося при этом: „Прочь иди, голод, к нам же – здоровье и богатство”» [854]854
Harrison J. E.Epilegomena to the Study of Greek Religion and Themis, p. xvii.
[Закрыть]. Когда Плутарх занял место главного судьи Хе-ронеи, он провел эту церемонию и записал ее обсуждение. Существовала и другая, более мрачная церемония, которую описал Фрэзер. Когда крупное поселение поражала чума, «мужчина из беднейшего класса предлагал себя в качестве козла отпущения. Затем его в течение года содержали за счет общества, предоставляя ему пищу по его выбору. По истечении года его одевали в священные облачения, украшали священными ветками и проводили по всему городу. Одновременно произносились молитвы о том, чтобы все беды людей пали на его голову. После этого его изгоняли из города или забивали камнями насмерть за городскими стенами» [855]855
Frazer J. G.Ibid., pp. 578—579.
[Закрыть]. В Афинах эта практика была упорядочена. Афиняне «содержали несколько падших и бесполезных существ за счет общества; и когда... в город приходила беда, они приносили в жертву двоих или троих из этих отверженных» [856]856
Ibid., p. 579.
[Закрыть]. Одна из жертв предназначалась во благо мужчин, вторая – во благо женщин. Иногда во благо женщин в жертву приносили женщину [857]857
Афиняне содержали группу индивидов для использования в таких чрезвычайных обстоятельствах, мы же содержим группу терминов (и ролей). Когда особенно ужасное моральное бедствие поражает наше общество, мы обращаемся к своей группе терминов и ролей и, вместо того чтобы рассмотреть моральную проблему, порожденную кризисом, приносим в жертву Символического Преступника, которого можно назвать «сумасшедшим», «шизофреником», «паранойяльным убийцей» или «половым преступником». Хотя эти жертвоприношения крайне неэффективны для решения проблем, сотрясающих наше общество, они, поскольку в них трепетно веруют, эффективно успокаивают волнения в обществе на некоторое время.
[Закрыть].
Подобные жертвоприношения не были ограничены чрезвычайными обстоятельствами. Более того, они превращались постепенно в регулярные религиозные церемонии, сходные с еврейским Йом Кипур. Ежегодно, сообщает Фрэзер, «на празднике Таргелий, происходившем в мае, две жертвы, мужская и женская, выводились из Афин и забивались камнями насмерть. Город Абдера во Фракии проводил публичное очищение раз в год, и один из горожан, отобранный для этой цели, забивался камнями насмерть как козел отпущения, или искупительная жертва за жизнь всех остальных. За шесть дней до казни его изолировали, для того чтобы он мог в одиночестве взять на себя грехи всего народа» [858]858
Ibid.
[Закрыть].
Эти примеры должны в достаточной мере проиллюстрировать древние истоки обрядов принесения в жертву козла отпущения, а также их глубокое общественное значение [859]859
Многие авторы считают признаком нравственного прогресса прекращение человеческих жертвоприношений и выбор животного для роли козла отпущения. Для жертвы это, несомненно, так, но для преследователя, может быть, и нет. Мотивы человеческого и животного жертвоприношения одни и те же. Люди, которые прибегают к этой практике, проявляют одну и ту же неспособность или нежелание терпеть существование нравственной ответственности за свое поведение. Таким образом, психологическое значение перехода от человеческих жертвоприношений к животным обычно переоценивается.
До тех пор пока люди участвуют в церемониальном уничтожении символических врагов, будь то животные, иноземцы или субъекты, ранее принадлежавшие к группе, человек не будет чувствовать себя в безопасности среди своих хищных собратьев.
[Закрыть]. Они служат также и суровыми напоминаниями о темной изнанке классической Греции. В древнегреческой демократии, колыбели западных свобод, существовал не только полис, с его великими ораторами, философами и драматургами. Там было также греческое рабство, женоненавистничество и церемониальные человеческие жертвоприношения. Мы унаследовали от них и эти верования, и эти практики, приспособив их к своим нуждам точно так же, как и те, другие, которыми мы гордимся несколько больше.
Древние греки преследовали козла отпущения по причинам, которые, как им самим казалось, были вполне религиозными. Мы делаем это по причинам, которые, как нам кажется, являются медицинскими. Различия между этими двумя подходами – теологическим и терапевтическим – скорее идеологические и семантические, нежели практические и социальные. В самом деле, сходства между ними, за которыми я слежу на протяжении всей этой книги, сопоставляя инквизицию с институциональной психиатрией, ведьму с сумасшедшим, а религиозные оправдания насилия – с медицинскими, продемонстрированы Харрисон в превосходном анализе социальной Функции ритуального изгнания зла. Избрав в качестве парадигмы [860]860
Парадигма (грен,paradeigma – пример, образец) – здесь: пример из истории, взятый для всестороннего рассмотрения.
[Закрыть]церемонию «изгнания голода», проведенную Плутархом, поскольку «она с откровенной прямотой и простотой выражает... самую суть примитивной религии», Харрисон определяет конечную цель ритуала как «сохранение и поддержание жизни» [861]861
Harrison ]. Е.Ibid., p. xvii.
[Закрыть]. Эта цель, отмечает она, «достигается двумя путями: негативным и позитивным – посредством избавления от всего, что внушает угрозу, и принятием всего, что представляется благоприятным для жизни. Религиозные процедуры в подавляющем большинстве принадлежат к этим двум видам: это либо изгнание, либо призывание» [862]862
Ibid.
[Закрыть].
То, что видится хорошим, должно быть включено в тело, в личность, в общество; что считается плохим, должно быть изгнано из них. Когда религиозные ценности замещаются медицинскими, принципы продолжают действовать: все, что поддерживает здоровье, – хорошее питание, хорошая наследственность, хорошие привычки – должно насаждаться или культивироваться; все то, что поддерживает болезнь, – яды, микробы, плохая наследственность, дурные привычки – должно искореняться или отвергаться. Древние религиозные ритуалы, таким образом, восстанавливаются в новых психиатрических церемониях допуска и депортации, оценки и обесценивания, восхваления и уничижения. То, что считается хорошим, определяется как «душевно здоровое» и принимается; то, что считается плохим, определяется как «душевно больное» и отвергается.
«Чтобы выжить, – пишет Харрисон, – первобытный человек... должен был решить старую двойную задачу: избавиться от зла и сберечь добро. Зло для него, конечно же, это голод и бесплодие; благо – еда и плодородие. Еврейское слово для понятия „хороший” первоначально означало „съедобный”» [863]863
Ibid.
[Закрыть]. По мере изменения культурных условий физическое и общественное выживание начинает зависеть от других вещей: доблести в бою, послушания власти, сексуального аскетизма. Все это превращается в господствующие нравственные ценности, а противоположное им – в смертные грехи.
С этой точки зрения религиозные, общественные и психиатрические функции ритуального убийства козла отпущения сплетаются в единый понятийный каркас. Для Плутарха, утверждает Харрисон, херонейский обычай был «религиозным, однако он не требовал поклонения богам. Сходный ритуал в Афинах, изгнание козла отпущения, связывался с поклонением Аполлону, однако поклонение Аполлону не было его неотъемлемой частью» [864]864
Ibid., p. xxi.
[Закрыть]. Понятие религии, которым здесь пользуется Харрисон, не требует божества. Например, буддизм повсеместно признан как религия, однако Бога в нем нет. «Вполне очевидно, что херонейский ритуал не требует наличия бога и священника. Гражданский служащий, архонт [судья] изгоняет раба, провозглашая изгнание голода и призывая здоровье и богатство... действие, которое мы называем „магическим”» [865]865
Ibid.
[Закрыть]. Здесь «религия» – коллективная, а «магия» – индивидуальная деятельность церемониального или неутилитарного характера.
Важно, чтобы мы понимали природу такого рода действий и не смешивали его с техническим действием. Иначе мы серьезно рискуем уверовать, как это часто происходит на самом деле, что наше общественное поведение, если только оно не обозначено специально как религиозное, всегда является техническим. Ничто не может быть дальше от истины.
До недавних десятилетий большая часть медицинской практики представляла собой серию магических действий, а в психиатрии и подавно [866]866
He ранее чем «где-то между 1910 и 1912 годами, – отмечал знаменитый гарвардский физиолог Лоренс Дж. Хендерсон (1878—1942), – в этой стране случайный пациент со случайным заболеванием, обратившись к случайно выбранному доктору, впервые в истории человечества имел больше шансов, чем пятьдесят из ста, получить пользу от этого обращения» (цит. по: Straus М. В. [ed.]. Familiar Medical Quotations, p. 302).
[Закрыть]. До начала XX века психиатрическая практика состояла из смеси церемониальных и технических действий, притом первые занимали место конины в фарше из венгерской поговорки: «половина дичи, половина мяса: один рябчик и один конь». Все медицинское было и церемониальным, всякое наказание было техническим. Фрейд изменил пропорции, но не основной характер смеси: он лишь увеличил техническую долю за счет церемониальной. В то же время он добавил свежие ритуалы к ритуалам традиционной психиатрической практики, например кушетку, свободные ассоциации, путешествие в «глубины» бессознательного и т. д. [867]867
Мой анализ различий между ритуальными и техническими действиями тесно соседствует со стандартными антропологическими взглядами. В частности, см. кн.: Malinowski В.Magic, Science, and Religion. Английский антрополог Рэдклифф-Браун высказывается на этот счет так: «В любой технической деятельности адекватное заявление о цели отдельного действия или серии действий само по себе составляет удовлетворительное объяснение. Ритуальные действия отличаются от технических тем, что в каждый момент времени несут в себе какой-то экспрессивный или символический элемент... <...> моя точка зрения заключается в том, что позитивные и негативные ритуалы дикарей существуют и сохраняются, потому что они представляют собой часть механизма, с помощью которою – упорядоченное общество поддерживает свое существование, и служат утверждению фундаментальных общественных ценностей» (Radcliffe-Brown A. R.On Taboo 11Parsons T. et al. [ed. j. Theories of Society, vol. 2, pp. 951—959; pp. 954, 958). Обсуждение различия между ритуальным и техническим действием в психоанализе см.: Szasz. S. Т.The Ethics of Psychoanalysis; особенно pp. 9—77.
[Закрыть]
Наша задача – показать, что институциональная психиатрия является главным образом медицинской церемонией и медицинской магией. Тогда станет ясно, почему раздача индивидам ярлыков «душевно здоров» и «душевно болен» является столь важной частью психиатрической практики. Дело в том, что эта раздача – первоакт общественной оценки и обесценивания, проводимый высшим священником современной научной религии – психиатром. Он оправдывает изгнание жертвенного козла отпущения – душевнобольного – из общества. Заранее обречены на провал попытки понять это представление как техническое действие, например проанализировав в логических и рациональных терминах, почему иностранцы, объявленные гомосексуальными, не должны получать гражданство этой страны или какими критериями следует руководствоваться при наклеивании такого ярлыка [868]868
См. гл. 13.
[Закрыть]. Более того, смешивая ритуальные действия с техническими, такие процедуры отвлекают нас от прямого взгляда на нравственную проблему, которую они «решают», и, следовательно, наш анализ, вызвав общественную обеспокоенность, вряд ли будет принят. Когда «передовые» общества настойчиво поддерживают фикцию отсутствия ритуальных актов в своей практике или фикцию технического происхождения некоторых процедур, в которых критики ясно усматривают ритуальные корни, они поступают как те «благонамеренные» личности, которые настаивают на том, что их действия якобы никому не причиняют ущерба, или даже на том, что некоторые из их действий, которые их жертвы считают разрушительными, на самом деле являются для последних благодеянием. Подобно индивидам, группы предпочитают исследовать и изменять других, а не себя. Это щадит самоуважение и не доставляет больших проблем.
Главная мысль предложенной Харрисон интерпретации ритуала – это то, что, изгоняя зло и привлекая добро, ритуал защищает и продлевает жизнь. Козел отпущения необходим в качестве символа зла, который удобно вышвырнуть из общества и который самим своим существованием подтверждает доброту оставшихся членов этого общества. Представляется разумным и то, что человек, будучи животным, отмеченным способностью создавать символы, образы и правила, должен был изобрести такую практику. Для животного – хищника в джунглях закон жизни таков: убей или будь убит. Для человеческого хищника в обществе закон таков: стигматизируй или сам получи стигму. Поскольку выживание человека зависит от его общественного статуса, он должен поддерживать свое положение приемлемого члена группы.Если он не справляется с этим, если он позволяет навязать себе роль козла отпущения, он будет или выброшен за борт общественного ковчега, или даже убит.
Мы видели уже, каким образом это правило применялось в Средние века, в эпоху Веры, и каким образом оно осуществляется в современном мире, в эпоху Терапии. Религиозная классификация первой и психиатрическая классификация последней одинаковым образом формируют основания для процессов адаптации к обществу (оценки) и исключения из него (обесценивания), для методов общественного контроля (высылка, принудительная госпитализация), а также для идеологических оправданий стирания различий между людьми («грех – душевная болезнь»).
У нас была возможность увидеть, что человек способен сделать с человеком на религиозной почве, поступая с ним как с одержимым (или некрещеным), и на психиатрической основе, поступив с ним как с сумасшедшим (или «психологически неполноценным»). В рамках антропологической схемы Фрэзера и Харрисон, которая изображает общества (и индивидов) как впитывающие в себя доброе и изгоняющие злое, борьба (добрых) христиан против (злых) евреев представляется основной движущей силой современного антисемитизма. Это не просто гипотеза или метафора – это историческая реальность. В Средние века Бог европейца был христианским, а дьяволом его был еврей [869]869
Сатана был именно еврейским демоном, описание которого часто включало в себя еврейскую шляпу или желтый значок. Тщательное историческое исследование Сатаны как еврея, а также евреев как учеников дьявола см.: Trachtenberg J.The Devil and the Jews.
Веруя в реальность не только Христа, но и Антихриста, средневековый разум, как отмечает Трахтенберг, доводил эту параллель до высшей точки, превращая последнего в «дитя союза между дьяволом и еврейской блудницей – в противоположность сыну Бога и еврейской девственницы» (Ibid., р.35). Трахтенберг воспроизводит ряд гравюр XV, XVI и XVII веков, изображающих сатанинские фигуры, отмеченные еврейским значком (Ibid., обложка, с. 30, 195).
[Закрыть].
В современном обществе источник групповой безопасности сместился от Бога и Папы к нации и лидеру, от религии – к науке. Роль символов опасности от ведьмы и еврея перешла к изменнику и сумасшедшему. Еврей остается козлом отпущения, но не потому, что он Антихрист, а потому, что его переопределили в изменники (как в случае французского антисемитизма в эпоху дела Дрейфуса) или приписали ему гигиеническую угрозу (как в случае современного немецкого антисемитизма). Как и прежде, геройски сражаясь против Другого как Символического Преступника, Праведный человек считает себя Добрым.
