355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Томас Майн Рид » Смертельный выстрел » Текст книги (страница 3)
Смертельный выстрел
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 11:33

Текст книги "Смертельный выстрел"


Автор книги: Томас Майн Рид



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

VI

То останавливаясь, чтобы прислушаться, то оглядываясь вперед и назад, направо и налево, продолжает Елена Армстронг свою ночную экскурсию. Несмотря на темноту, она не сбивается с пути и идет прямо туда, куда ей нужно. А куда она идет, нетрудно догадаться. Только любовь может заставить девушку одну выйти из дому в такой поздний час и притом в лес, где так темно и где на каждом шагу можно наткнуться на какую-нибудь опасность. И любовь эта вряд ли была бы одобрена отцом – догадайся только он о том, куда она пошла теперь, ей никогда не удалось бы исполнить своего намерения. Гордый плантатор, несмотря на превратности судьбы, все еще цеплялся за призрак своего знатного происхождения и если бы он увидел ее теперь в лесу, в такой поздний, почти полуночный час, если бы знал, что она идет на свидание с человеком, которого он так холодно принимал у себя в доме, потому что он не принадлежал к избранному им кругу, он остановил бы приготовления к отъезду и, схватив ружье, отправился бы по следам дочери.

Девушке надо было пройти недалеко, всего каких-нибудь полмили или около этого; путешествие ее кончилось у большой магнолии, царившей над всем лесом. Подойдя к дереву, она остановилась и откинула с головы капюшон. Несколько минут стояла она совершенно неподвижно. От быстрой ходьбы по лесу и среди ночной тьмы у нее захватило дух и учащенно забилось сердце. Но она не ждала, пока оно успокоится. Взглянув на дерево, она поднялась на цыпочки, протянула руку к дуплу и опустила ее туда. Пусто! Это, однако, не огорчило ее, и она, напротив, даже с удовольствием шепнула про себя: «Он взял его!» Но спустя минуту прибавила уже с недоумением: «Почему же он не оставил мне ответа?» Да неужели не оставил? Нет… надо посмотреть. Она снова протянула руку и опустила ее в дупло по самый локоть; спустя минуту она вынула ее оттуда с восклицанием неудовольствия, почти гнева.

– Он мог бы дать мне знать, придет он или нет… одно только слово, чтобы я подождала его. Он мог быть здесь раньше меня. Назначенный час прошел уже.

Впрочем, она была не уверена в этом… она только думала. Быть может, она ошиблась и напрасно обвиняет его. Она вынула часы и при свете луны взглянула на них.

– Прошло десять лишних минут, а его нет здесь. И никакого ответа на мое письмо! Но он должен был получить его… Джулия не могла не положить его в дупло! Кто мог его вынуть оттуда? О, как это жестоко! Он не пришел… Надо возвращаться домой.

Она закуталась с головой в плащ и собралась уходить, но вдруг остановилась и стала прислушиваться. Нет, ничего… никаких шагов… ничего, кроме чириканья цикад и крика сов. Она пошла прочь от дерева, но не успела еще выйти из-под ветвей его, как снова остановилась. Она услышала треск хвороста… шелест листьев… чьи-то тяжелые шаги… шаги мужчины, а вдали увидела неясные очертания человека, приближающегося по направлению к ней.

«Его, наверное, что-нибудь задержало… серьезное дело», – подумала она. Обида и досада ее проходили по мере того, как человек приближался к ней; но, как уважающая себя женщина, она решила не сразу проявлять свою радость, а напротив, дать ему почувствовать, что она снисходит к нему и прощает его.

– Наконец-то вы явились! – крикнула она. – Удивляюсь, право, как вы решились на это. «Лучше поздно, чем никогда!» Ошибаетесь, сэр, по крайней мере, относительно меня. Я здесь давно уже и не желаю быть дольше. Спокойной ночи, сэр!

Она плотнее закуталась в плащ и сделала вид, что хочет уйти. Подходивший к ней ускорил шаги, стараясь перерезать ей путь. Несмотря на темноту, она видела ясно, что руки его с мольбой протянуты к ней… Она замедлила шаги, готовая все простить и броситься ему на грудь.

– Как жестоко так мучить меня! Чарльз! Чарльз! Зачем это?

Не успела она окончить фразу, как на лицо ее легло облако, более мрачное, чем облака, когда-либо заволакивавшие солнце. Только теперь, выйдя из-под магнолии, узнала она при свете луны того, кто стоял против нее. Это был не тот, кого она ждала.

– Вы ошиблись, мисс Армстронг! Меня зовут не Чарльз, а Ричард. Я Ричард Дерк.

Ричард Дерк вместо Чарльза Кленси!

Она не упала в обморок, не покачнулась даже. Она не была женщиной, способной потерять сознание. Ничем не выказала она даже самого обыкновенного волнения.

– Да, сэр! – спокойно сказала она ему, – если вы Ричард Дерк, так что же из этого? Ваше присутствие не имеет никакого отношения ко мне и не дает вам никакого права задерживать меня. Я желаю быть одна – и прошу вас оставить меня.

Холодный тон поразил его. Он надеялся, что она, обескураженная его внезапным появлением и тем, что он увидел ее в таком костюме, испугается и смутится. Досада и неудовольствие, слышавшиеся в тоне ее голоса, заставили его опустить руки и отступить в сторону.

– Простите, мисс Армстронг, если я побеспокоил вас, – сказал он. – Уверяю вас, что это произошло совершенно случайно. Я слышал, что вы покидаете нас… что вы уезжаете завтра утром… я шел к вам, чтобы проститься. Жаль очень, если случайный мой приход сюда и встреча с вами могут показаться преднамеренными. Еще более сожалею я, если присутствие мое помешало вашим планам… быть может, свиданию. Вы ждали кого-нибудь, не правда ли?

Возмущенная таким вопросом, девушка с минуту молчала, а затем сказала:

– Если бы даже и так, сэр, то кто вам дал право задавать мне подобные вопросы? Я сказала вам, что желаю быть одна.

– О, если вы этого желаете, я должен повиноваться и избавить вас от своего неприятного, по-видимому, присутствия. Я говорил уже вам, что шел к дому вашего отца, чтобы проститься с вашей семьей. Вы, следовательно, не сейчас идете домой… Быть может, у вас есть какое-нибудь поручение, я могу передать его, если желаете.

В словах этих звучала несомненная ирония, но Елена не обратила на это никакого внимания. Она думала о том, что могло задержать Чарльза Кленси и достойна ли оправдания причина этой задержки. Она все еще надеялась, что он придет, и несколько раз украдкой всматривалась в лес.

– Кстати об ошибке вашей, мисс Армстронг, – сказал Дерк, заметивший эти взгляды. – Мне кажется, вы приняли меня за какого-то Чарльза. Я никого не знаю в этой местности, кто бы носил имя Чарльза, кроме… кроме Чарльза Кленси. Если вы ждали здесь именно его, то я могу избавить вас от необходимости ждать его дольше… Он наверное не придет.

– Почему вы это думаете, мистер Дерк? Что вы хотите этим сказать?

– Я хочу сказать, что это мне известно, – отвечал он небрежно.

– Каким образом?

– Я встретил Чарльза Кленси сегодня утром, и он сказал, что собирается уезжать, да он и собрался уже, когда мы встретились. Какое-то любовное дело, как мне кажется… Маленькая интрижка с красивой креолкой, которая живет где-то по ту сторону Натчеза. Он показал мне мимоходом вашу фотографию, которую вы послали ему. У него была и фотография креолки. Вы удивительно похожи. Мы чуть не поссорились с ним из-за этого. Он утверждал, что она красивее вас. Я не согласился с ним и готов спорить с ним снова, если он и дальше будет утверждать, что не вы самая красивая женщина в штате Миссисипи.

Сердце девушки готово было разорваться на части. Она отдала всю свою душу Кленси… написала ему об этом, призналась ему, а он так насмеялся, так надругался над нею! Променять ее, дочь гордого плантатора, на какую-то креолку. «О, Боже!» – воскликнула она, но не с мольбой к Всевышнему, а с гневом и негодованием.

Дерк подумал, что настала самая благоприятная минута, и бросился перед ней на колени.

– Елена Армстронг! – воскликнул он. – Как можете вы любить человека, который смеется над вами? Тогда как я… я люблю вас страстно… до безумия… больше своей жизни. Теперь еще не поздно изменить ваше решение… Никакой перемены не будет… Вы не уедете в Техас. Дом вашего отца по-прежнему будет принадлежать вам и ему. Скажите, что вы согласны быть моей женой, и все будет по-старому.

Она терпеливо до конца выслушала его монолог. Кажущаяся искренность его поразила ее, хотя она не могла понять почему, да, собственно говоря, и не думала об этом… Нерешительность ее была просто машинальная и длилась она всего только минуту, а затем в душе ее снова зашевелились муки ревности… Слова Дика Дерка не были для нее бальзамом, они, напротив, еще сильнее увеличили ее горе. Она ответила ему тем же словом, повторив его трижды, и затем, не удостоив его даже взглядом, она плотнее завернулась в плащ и быстро удалилась.

Униженный, пришибленный, погруженный в отчаяние, он не посмел следовать за ней и остался у подножия магнолии, в дупле которой звучало на все лады последнее ее слово: «никогда… никогда… никогда!»

VII

Синий Билль входил в негритянский квартал осторожно, крадучись и то и дело оглядываясь назад. Собаку он нес по-прежнему под мышкой, из боязни, чтобы она раньше времени не выдала кому-нибудь его прихода. Ему повезло, он никого не встретил, благополучно пробрался в свой дом, где находилась его жена Феба и несколько полуголых негритят, которые наперебой спешили взобраться к нему на колени, когда он уселся на свое место. Такое быстрое и неожиданное его возвращение домой с пустой охотничьей сумкой и собакой под мышкой поразило Фебу.

– Что с тобой, Билли? Что так скоро домой? Ни опоссума, ничего. И собаку на руках принес… Час тому только назад вышел из дому и пришел с пустыми руками. Скажи, что с тобой случилось?

– Ах, Феба! Что ж, что скоро пришел… Странная ты! Светло, думаешь, ночью!.. Сразу так тебе и набрел на опоссума.

– Слушай, Билли! – сказала ему черная супруга, кладя руку на плечо и пристально глядя ему в лицо. – Не дело ты говоришь и неправду сказал мне.

Синий Билль чувствовал себя, как преступник, под пристальным взглядом Фебы, но тем не менее продолжал молчать.

– У тебя есть тайна. Билль! – продолжала его лучшая половина. – Тайна, да! По глазам твоим вижу… Ты никогда так не смотрел, ты сам не свой. Такой ты был, когда обманывал меня… когда ухаживал за смуглой Бетой.

– Ах, что ты говоришь, Феба! Никакой тут нет смуглой Беты… Ей-Богу, никакой.

– А кто тебе говорит, что есть? Нет, Билли, я знаю, что все прошло теперь… Я сказала только, что ты был такой, когда Бета водила тебя за нос. Я сказала, что ты сам не свой… Что-то с тобой случилось; скажи лучше всю правду.

В продолжение всего этого монолога Феба не спускала пристального взгляда с лица своего супруга. Но Синий Билль, как истый африканец, был непроницаем, подобно сфинксу, и стойко выдерживал инквизиторский взгляд своей жены. Только после ужина, когда он вполне насытился, смягчилось его сердце, а с вместе тем развязался и язык, и он, укладываясь спать, рассказал все, что с ним случилось, а затем вынул из кармана письмо и передал ей на рассмотрение.

Когда-то Феба, в дни молодости, была горничной у белой госпожи, которая жила в Старой Виргинии. Затем ее продали на Запад, и она попала к Эфраиму Дерку, который низвел ее до степени обыкновенной дворовой невольницы. Первый владелец выучил ее читать, и в памяти ее до сих пор еще настолько сохранились следы этого обучения, что она могла разобрать переданное ей письмо. Взяв конверт, она прежде всего заинтересовалась вложенной туда фотографией, несколько минут внимательно рассматривала ее и, наконец, сказала:

– Ах, какая красивая молодая леди!

– Ты правду говоришь, Феба! И красивая, и добрая такая. Мне так жаль, что она покидает это место. Много черных пожалеет об отъезде своей дорогой, молодой леди… А масса-то Чарли Кленси! Да что я! И забыл совсем, что теперь его ничто не обеспокоит… Умер, пожалуй! Тогда леди пожалеет его… все глаза выплачет о нем.

– А ты разве думаешь, что между ними было что-нибудь?

– Думаешь! Я сам видел, Феба! Видел, как они гуляли в лесу, когда я бывал там на охоте. Много раз видел. Молодые белые леди не встречаются так зря с джентльменами, если не любят друг друга… К тому же Джулия сказала это Джупу, а Джуп выдал этот секрет мне. Это тянется давно, еще до того, что масса Чарли уезжал в Техас. А большой полковник Армстронг ничего не знает об этом. Святые мои! Узнай он только, он убил бы Чарли Кленси… Да вот бедняга умер поди и без того. А что, если нет? Ну, Феба, прочти письмо и скажи, что леди пишет… если только это она писала. Может, что-нибудь и узнаем об этом.

Феба вынула письмо из конверта и мало-помалу, хотя и с трудом, из-за отсутствия долголетней практики, прочитала его от начала и до конца. Оба сидели какое-то время молча, размышляя о том, что они узнали. Первым заговорил Билль.

– Я и раньше знал многое из того, что здесь написано, но есть и новое; все равно, старое или новое, но мы ни слова не должны говорить о том, что молодая леди написала. Слышишь, Феба, ни одного слова! Надо спрятать письмо, и никто не должен знать, что оно у нас. И никто не должен знать, что негр нашел его. Если это узнают, нечего говорить, что будет со мной. Синий Билль отведает бича… или еще чего получше. Дай слово, Феба, что ты никому ни слова… Штука тут опасная, серьезная.

И оба, прежде чем заснуть, дали слово друг другу, что будут немы, как рыбы.

Всю ночь провела Елена без сна. Враждебные, неприязненные чувства к Чарльзу Кленси не давали ей спать. И еще одна женщина не спала на расстоянии какой-нибудь мили от нее; но чувства ее были не враждебны, а полны сердечной тревоги. Это была мать Кленси, которая, как уже было сказано, недавно только овдовела и до сих пор еще носила траур.

Ее покойный муж, происходивший из хорошей ирландской семьи, покинул Ирландию и поселился в Нашвиле, крупнейшем городе штата Теннесси, где селились в то время многие ирландские семьи. Здесь он женился. Сама она – уроженка города Теннесси из семьи колонистов, живших раньше в Старой Каролине. В Америке, как и везде, ирландцы редко богатеют, а тем более ирландские джентльмены. Нажив себе состояние, они дают полный простор своему гостеприимству, которое доходит до расточительности, приводящей в конце концов к полному разорению. Таков был и капитан Джек Кленси, который промотал как свое собственное состояние, так и состояние, полученное им за женой. Результатом этого явилось переселение на Миссисипи, где жизнь была несравненно дешевле, и он надеялся удержать остатки своего имущества. Но надежды его не оправдались, и он решил переехать в Северо-Восточный Техас, куда и отправил сына для наведения первоначальных справок. Сын привез домой благоприятные вести, но не застал уже отца в живых.

Потеря мужа едва не свела в могилу бедную женщину и совершенно расстроила ее здоровье; можно было с достоверностью сказать, что второй утраты она не в силах будет перенести. Вечером рокового дня она сидела у себя в комнате, освещенной тусклым светом единственной свечи; тяжелые предчувствия мучили ее, и она то и дело прислушивалась, не раздадутся ли шаги ее сына. Отправляясь на охоту, он и раньше задерживался, но она, зная страстную любовь его к охоте, всегда прощала ему. На этот раз, однако, он запоздал дольше обычного. Уже наступила ночь, когда олени отправляются на ночлег, а с факелами он никогда не охотился. Одно только могло задержать его… Она давно уже заметила задумчивый его вид, прислушивалась не раз к вздохам, исходившим как бы из глубины самого сердца. Слухи, ходившие кругом и переданные ей, быть может, служанкой, дали ей возможность узнать, кто приобрел любовь ее сына. Мистрис Кленси нисколько не была огорчена этим; лучшей невестки, чем Елена Армстронг, она не знала во всем округе, причем не красота и не социальное положение играли в ее глазах главную роль, а благородный характер девушки, о котором она так много слышала. Вспоминая свою молодость и свидания украдкой с отцом своего сына, она не могла быть в претензии на последнего, если только это было причиной его продолжительного отсутствия.

Когда же часы пробили полночь, а его все еще не было, ею начала овладевать серьезная тревога. Молодая девушка не могла и не посмела бы отлучиться в такой поздний час. Не могло этого быть и потому, что Армстронги, как известно всему соседству, должны были уезжать рано утром. Обитатели плантации давно уже удалились на покой, и причиной отсутствия ее сына не могло быть свидание. Что-нибудь другое должно было задержать его. Что же? Время от времени она вскакивала с места, выходила за дверь, долго всматривалась в дорогу, шедшую мимо ворот коттеджа, и прислушивалась, не раздается ли шум шагов. С вечера было совсем темно, теперь же луна сияла в полном блеске, но, несмотря на это, на дороге никого и ничего не было видно.

Час ночи, а тишина все та же. Сердце матери сжалось, и она с большой тревогой стала ходить и прислушиваться к малейшему звуку, доносившемуся к ней из лесу.

Два часа! А сына все еще нет!

– Где мой Чарльз? Что могло задержать его?

Почти те же слова, которые произносила Елена Армстронг несколько часов тому назад, но только в другом месте… слова, вызванные разными чувствами, но одинаково чистыми и беззаветными. Возлюбленная считала себя осмеянной, забытой; мать мучилась предчувствием, что у нее нет больше сына.

Прошел еще час, и вот почти перед самым рассветом мистрис Кленси увидела вбежавшую через ворота собаку с обрывком веревки на шее и узнала в ней любимую охотничью собаку сына. Появление собаки, обрызганной грязью и запачканной кровью, открыло ей ужасную истину. Усталая от бессонной ночи, измученная ожиданием, она не в силах была выдержать этого рокового удара. Как подкошенная, свалилась она на землю, где ее увидела единственная оставшаяся еще у нее невольница, которая подняла ее и отнесла в дом.

Последний взгляд на любимые места.

В то время как служанка хлопотала около своей госпожи, все еще не приходившей в сознание, с дороги донесся стук колес проезжавшего мимо тяжелого воза и крики погонщиков.

Запряженная четырьмя сильными мулами фура была нагружена всевозможной домашней утварью. Рядом с ней шел кучер-негр, а за ним еще несколько темнокожих слуг.

Едва этот поезд скрылся из виду, как на дороге показался другой экипаж – на этот раз более легкая повозка, запряженная парой кентуккских лошадей. Кожаный верх повозки был откинут, и всех сидящих было ясно видно. На козлах сидел черный кучер, и рядом с ним девушка-мулатка. Это была Джулия.

На заднем сидении мы узнали бы еще одно знакомое лицо. Только выражение его грустное и расстроенное. Так же печальны были лица двух остальных пассажиров – полковника и другой его дочери.

Они ехали по дороге в Натчез, откуда намеревались направиться в Техас, а в фуре, проехавшей перед ними, они увозили все, что неумолимый кредитор дозволил им взять из дорогого для них дома.

Полковник сидел грустный, низко опустив голову. В первый раз в жизни он чувствовал себя глубоко униженным, и это чувство заставило его выехать так рано: он старался избегнуть встречи со знакомыми лицами, боялся видеть их огорченными. К тому же еще одно обстоятельство вынуждало спешить: пароход отходил из Натчеза на заре и необходимо было поспеть в город к этому времени.

Старшая дочь плантатора грустила не меньше его, имея на то свою причину.

Всю ночь Елена не сомкнула глаз ни на минуту и теперь лицо ее было мертвенно-бледным, под лихорадочно блестящими глазами лежали темные круги. Она не обращала внимания ни на что встречавшееся по дороге и едва отвечала на замечания сестры, с которыми та время от времени обращалась к ней, очевидно, желая развлечь ее. Но и у самой Джесси, всегда веселой, было тяжело на душе: ей не хотелось расставаться с домом, где она выросла, и страшно было заглянуть в будущее, где, вместо роскоши и довольства, их, вероятно, ожидают многие лишения, как и предупреждал ее отец.

Елена вовсе не думала о перемене жизни, она не боялась бедности и примирилась бы со всеми лишениями, лишь бы Чарльз оставался верен ей! Но он изменил, и теперь ничто уже не интересовало ее. Она чувствовала, что не может ни забыть его, ни простить, и горе с новой силой охватило ее, когда повозка поравнялась с фермой Кленси. Елена думала: «Вот здесь спит тот, кто на всю жизнь сделал меня несчастной. Неужели он может спать?»

Чувство ее было так сильно, что, несмотря на все старания, она не могла скрыть его, и счастье, что отец, поглощенный собственным горем, не обратил внимания на дочь. Сестра же заметила ее волнение и угадала причину, но не сказала ничего, зная, что есть минуты, когда выражение участия даже самого близкого человека бывает неуместным.

Джесси была рада, когда дом и ферма Кленси скрылись из виду.

Если бы Елена могла проникнуть через стены этого белого домика и увидела лежавшую в постели, по-видимому, мертвую или умирающую женщину, и рядом другую постель, нетронутую, если бы кто-нибудь мог сказать девушке, что тот, кто привык спать в этой постели, теперь лежал в холодном болоте, под темным сводом кипарисов. Удар был бы не менее силен, но она перенесла бы его легче, в сердце не осталось бы той горечи, которая наполняла его теперь.

Но Елена не знала ничего из случившегося – ни кровавой драмы, разыгравшейся на опушке леса, ни грустной сцены на ферме. Знай она все это, она тоже плакала бы, как теперь, прощаясь взором с жилищем своего милого, но плакала бы от горя, а не от досады.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю