Текст книги "Ганнибал (др. перевод)"
Автор книги: Томас Харрис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
Глава 27
Если бы Ринальдо Пацци решил выполнить свой долг, как положено офицеру полиции, он мог задержать доктора Фелла и без труда установить, является ли тот Ганнибалом Лектером или нет. В течение получаса он мог получить ордер на задержание и вытащить доктора из палаццо Каппони. Даже самая совершенная система охраны не смогла бы помешать ему сделать это. Он по своей воле, не предъявляя формальных обвинений, мог держать доктора под стражей достаточно долго для того, чтобы установить его личность.
Дактилоскопия, проведенная в Квестуре, уже через десять минут скажет, является ли доктор Фелл Ганнибалом Лектером, а более сложный анализ ДНК подтвердит идентификацию.
Однако всеми этими ресурсами Пацци, увы, не располагал. Решив продать доктора Лектера, он из офицера полиции превратился в частного сыщика, действующего в одиночку и вне закона. Даже от его тайных агентов не может быть никакой пользы, так как мерзавцы тут же начнут слежку за самим Пацци.
Задержка выводила Пацци из себя, но он по-прежнему был преисполнен решимости. Он заставит работать этих проклятых цыган…
– Не может ли Ньокко сделать это вместо тебя, Ромула? – спросил он. – Ты знаешь, где его найти?
Они находились в гостиной арендованной квартиры на виа де Барди, напротив палаццо Каппони. После провала операции в соборе Санта-Кроче прошло уже двенадцать часов. Невысокая настольная лампа освещала лишь нижнюю часть помещения до уровня пояса, и черные глаза Ринальдо Пацци поблескивали в полутьме.
– Я сделаю все сама, но без ребенка, – ответила Ромула. – Но вы должны мне дать…
– Нет. Я не могу допустить, чтобы он увидел тебя вторично. Итак, сможет ли Ньокко сделать это?
Ромула, облаченная в свое длинное, цветастое платье, сидела на стуле, низко согнувшись. Ее пышные груди покоились на бедрах, а голова едва не касалась колен. Деревянная рука одиноко валялась на другом стуле. В углу комнаты, с младенцем на руках, расположилась пожилая цыганка, возможно, кузина Ромулы. Занавеси были опущены, но Пацци, подглядывая в крошечную щель, видел, что в окне под самой крышей палаццо Каппони горит свет.
– Я смогу сделать это. Я изменю свой вид так, что он меня не узнает. Я могу…
– Нет.
– В таком случае это сделает Эсмеральда.
– Ни за что, – прозвучал голос из угла комнаты; пожилая цыганка впервые открыла рот. – Я до самой смерти готова заботиться о твоем ребенке, Ромула, но к Шайтану я не прикоснусь никогда. – Пацци лишь с большим трудом понимал ее итальянский.
– Сядь прямо, Ромула, – распорядился Пацци, – и посмотри на меня. Итак, сделает ли это Ньокко вместо тебя? Сегодня ты отправишься назад в Солличчиано. Сидеть тебе еще три месяца. Не исключено, что, когда ты в следующий раз будешь доставать сигареты из пеленок, тебя поймают… Я мог бы добавить тебе шесть месяцев, когда ты получила контрабанду прошлый раз, но не стал этого делать. Мне ничего не стоит добиться того, что по суду тебя объявят непригодной к материнству. Ребенка заберет государство. Но если я добуду отпечатки, тебя освободят, ты получишь два миллиона лир, твое досье исчезнет, и я помогу тебе получить австралийскую визу. Может Ньокко сделать это для тебя?
Ромула не ответила.
– Неужели ты не знаешь, где найти Ньокко? – фыркнул Пацци. – Раскинь мозгами. Неужели ты хочешь получить свою деревянную лапу только через три месяца или даже позже? Дитя же отправится в приют для подкидышей. Оно там не будет в одиночестве, старуха станет туда наведываться.
– ОНО? Вы называете его Оно, коммендаторе? Мальчика зовут… – Она замолчала, решив в последний момент не называть имя ребенка этому человеку.
Ромула прикрыла лицо руками, чувствуя, как сильно бьется ее пульс.
– Я найду его, – сказала она, не отнимая рук от лица.
– Где?
– На площади Святого Духа, рядом с фонтаном. Они там разжигают костер, а кто-нибудь приносит вино.
– Я пойду с тобой.
– Лучше не надо, – ответила она. – Вы погубите его репутацию. У вас в залог останутся Эсмеральда и ребенок. Я обязательно вернусь.
Пьяцца Санто-Спирито – площадь Святого Духа, – очень привлекательная днем, ночью приобретает зловещий и весьма неприятный вид. Собор закрывается на замок и маячит в темноте черной глыбой. Из популярной у местного люда траттории, именуемой «Касалинга», несмотря на поздний час, слышится шум и доносится запах горячей чесночной приправы.
Около фонтана мерцает небольшой костер и звучит цыганская гитара. В музыкальном исполнении энтузиазма явно больше, нежели таланта. Кто-то из стоящих в темноте людей поет, и поет вполне прилично. Как только певца вычисляют, его тут же вытаскивают на свет к костру и угощают вином сразу из нескольких бутылок. Он затягивает песнь о горькой судьбе, но его тут же останавливают и требуют исполнить что-нибудь более радостное.
Роже Ледюк, более известный под именем Ньокко, сидит на каменном парапете фонтана и что-то курит. Его взор уже слегка затуманен, однако Ромулу он видит мгновенно. Цыганка стоит в толпе за костром. Ньокко покупает у уличного торговца два апельсина и идет следом за ней подальше от людей. Они останавливаются под уличным фонарем довольно далеко от костра. Свет фонаря холоднее, чем свет костра, и он вдобавок затенен листьями клена. Бледное лицо Ньокко кажется Ромуле чуть зеленоватым, а тени от листьев на нем похожими на подвижные синяки. Ромула смотрит на Ньокко, и ее ладонь лежит на его руке.
Из кулака Ньокко вдруг выскакивает длинное, похожее на язык гадюки лезвие ножа, и он чистит апельсин. Кожура плода свисает длинной вьющейся лентой. Он дает ей первый апельсин, и Ромула отправляет в рот одну дольку. Ньокко принимается чистить второй.
Они о чем-то коротко говорят по-цыгански. В ходе беседы Ньокко один раз пожимает плечами. Ромула дает ему сотовый телефон и показывает кнопки, на которые следует нажимать.
В ухе Ньокко звучит голос Пацци. Немного послушав, Ньокко складывает телефон и сует трубку в карман.
Ромула снимает с цепочки на шее какой-то крошечный амулет, целует его и вешает на шею своего низкорослого и крайне неопрятного приятеля. Тот косится на талисман и пускается в пляс, делая вид, что священный предмет жжет ему тело. Ромула слегка улыбается. Затем она снимает с запястья серебряный браслет и надевает его на руку мужчины. Браслет сидит превосходно. Рука у Ньокко не крупнее, чем у нее.
– Ты можешь остаться со мной на часок? – спрашивает Ньокко.
– Да, – отвечает она.
Глава 28
Снова вечер, и мы опять видим доктора Фелла в каменном зале Форте ди Бельведере на выставке «Ужасающие орудия пыток». Доктор стоит, небрежно опершись о стену, над ним с потолка свисают железные клетки осужденных на смерть людей.
По лицам посетителей он изучает, в каких формах проявляется тяготеющее над родом человеческим проклятие. Он смотрит, как люди топчутся вокруг инструментов для страдания и как при этом трутся друг о друга, как потеют их шеи и краснеют щеки, как они сопят от волнения, как волосы встают дыбом у них на руках. Время от времени доктор подносит к носу ароматный платок, чтобы перебить густой запах одеколона и царящий в помещении дух обычной течки.
Преследователи доктора поджидают его снаружи.
Проходят часы. Доктор Фелл, которого никогда не интересовали экспонаты выставки, кажется, не может оторваться от созерцания толпы. Некоторые посетители замечают его внимание к себе и начинают ощущать некоторую неловкость. Женщины, улучив момент, с интересом смотрят на него, пока толпа не заставляет их двигаться дальше. Небольшая сумма, выплаченная доктором двум чучельникам, устроившим выставку, позволяет ему спокойно стоять у стены за заграждением, оставаясь недостижимым для других зрителей.
А на улице у выхода ждет его, стоя под мелким дождем у парапета, Ринальдо Пацци. Главный следователь привык к длительному ожиданию.
Пацци было известно, что доктор не пойдет домой. У подножия холма на маленькой площади за фортом доктора ждал его автомобиль. Это был черный элегантный «Ягуар-салон Марк-2» со швейцарскими номерами. Машина, произведенная не менее тридцати лет назад, слегка поблескивала под дождем. Столь прекрасного автомобиля Пацци раньше видеть не доводилось. Доктор Фелл трудится явно не ради денег. Инспектор давно знал номер его машины, но проверить его через Интерпол не рискнул, На круто сбегавшей с холма мощенной булыжником виа Сан-Леонардо, где-то между Форте ди Бельведере и «ягуаром», доктора поджидал Ньокко. По обеим сторонам скверно освещенной улицы тянулись высокие каменные стены, ограждавшие укрывшиеся за ними виллы. Ньокко нашел темную нишу в стене рядом с металлической калиткой и укрылся в ней от взоров множества идущих из форта туристов. Каждые десять минут в кармане его брюк пищал сотовый телефон, и он подтверждал, что находится на месте.
Туристы, стараясь спастись от дождя, прикрывали головы путеводителями и планами города. Узкий тротуар был забит до отказа, и некоторым пешеходам пришлось сойти на мостовую, замедляя движение немногих, спускающихся из форта такси.
А в каменном зале со сводчатым потолком доктор Фелл наконец отошел от стены и, посмотрев на скелет умершего в клетке от голода человека так, словно им двоим была известна какая-то тайна, направился к выходу.
Пацци вначале заметил его в проеме дверей, а затем под фонарем на площадке перед фортом. Подождав, когда доктор отойдет на безопасное расстояние, полицейский двинулся следом. Убедившись в том, что Фелл направляется вниз к машине, он открыл свой телефон и предупредил Ньокко.
Голова цыгана высунулась из-за воротника плаща так, как высовывается из-под панциря черепаха. Он и внешне походил на это пресмыкающееся – морщинистая шея, запавшие глаза, обтянутый кожей череп. Закатав рукав выше локтя, Ньокко поплевал на браслет и тщательно протер его сухой тряпочкой. Теперь, после того как серебряный браслет был омыт святой водой и слюнями, украшенную им руку можно было спрятать за спину под плащ и спокойно дожидаться появления жертвы. Мимо него двигалась колонна покачивающихся голов. Ньокко, проложив себе локтями путь, пересек тротуар и вышел на проезжую часть улицы, где можно было идти против течения и откуда было лучше видно. Без помощника ему приходилось полагаться только на себя. Надо будет самому толкнуть жертву и запустить руку в ее карман. Вообще-то это было совсем несложно, ведь он как раз и рассчитывает на то, что его схватят за руку. А вот коротышка и появился. Слава Богу, что он идет по краю тротуара. Пацци следовал за доктором, отставая от него метров на тридцать.
Проезжую часть улицы Ньокко покинул весьма элегантно. Мимо него как раз проезжало такси. Сделав вид, что только что избежал столкновения с машиной, он повернулся, выругался, погрозил водителю кулаком и тут же налетел животом на доктора Фелла. Его рука метнулась под плащ доктора. Доктор схватил Ньокко за запястье (цыган не ожидал такой силы у тщедушного на вид человека), вывернул руку и отбросил вора прочь, одновременно нанеся ему удар в низ живота. Затем, практически не замедлив шага, доктор Фелл влился в поток туристов и исчез.
В темной нише, рядом с металлическими воротами, Пацци появился одновременно с Ньокко. Цыган немного пригнулся, затем выпрямился и сказал, тяжело дыша:
– Все получилось. Он схватил меня как надо. Гад хотел ударить меня по яйцам, но промазал.
Пацци опустился на одно колено и стал осторожно снимать браслет с руки Ньокко. В этот момент цыган почувствовал, что по его ноге течет горячая жидкость. Как только он изменил положение тела, из разреза на его брюках прямо в лицо и на руки Пацци брызнул фонтан артериальной крови. Когда Ньокко пригнулся, чтобы взглянуть, что случилось, кровь залила и его лицо. Ноги цыгана подломились, и он рухнул лицом на решетку. Одной рукой он судорожно вцепился в металлические прутья ворот, а другой – пытался зажать рану в паху, чтобы остановить поток крови, хлещущий из его рассеченной бедренной артерии.
Пацци, с тем холодным спокойствием, которое он всегда испытывал, находясь в деле, обнял Ньокко и повернул его лицом к решетке, подальше от взглядов толпы. Теперь цыган лежал на боку, и кровь заливала лишь нижние прутья ворот.
Вынув из кармана сотовый телефон, Пацци сделал вид, что вызывает «скорую помощь». Расстегнув плащ и развернув его полы, он сразу стал похож на ястреба, прикрывающего крыльями свою жертву. За его спиной текла равнодушная толпа. Пацци снял браслет с запястья Ньокко и положил в заранее приготовленную коробку. Затем он извлек из кармана цыгана сотовый телефон и сунул его в свой карман. Губы Ньокко едва заметно шевельнулись. – О Мадонна, как холодно, – прошептал он. Собравшись с духом, Пацци оторвал руку Ньокко от раны в паху и стал ее поглаживать, как бы успокаивая товарища, Цыган тем временем истекал кровью. Убедившись, что Ньокко мертв, Главный следователь оставил его лежать лицом к решетке, не забыв положить руку под голову мертвеца. Со стороны казалось, что человек просто уснул в тени на улице, а таких во Флоренции было сколько угодно.
Оказавшись на площади, Пацци взглянул на почти сухой булыжник в том месте, где только что стоял «ягуар» доктора Лектера.
Доктор Лектер. Пацци окончательно перестал видеть в этом человеке доктора Фелла. Это был доктор Ганнибал Лектер.
Убедительное доказательство того, что это доктор Лектер, лежало в кармане плаща полицейского. Мейсон Вергер будет доволен. Для самого же полицейского самым убедительным доводом служила кровь, капающая с плаща на его ботинки.
Глава 29
Утренняя звезда уже тускнела в лучах рассвета, когда старенький «альфа-ромео» вкатил в ворота генуэзского порта. Над гаванью дул прохладный ветер. На пришвартованном у дальнего причала сухогрузе велись сварочные работы, и искры сыпались в черную воду.
Избегая ветра, Ромула осталась в машине. На коленях она держала ребенка. Эсмеральда едва умещалась на крошечном заднем сиденье спортивной машины. Ей приходилось сидеть боком, поджав при этом ноги. Она не произнесла ни слова со времени упоминания о Шайтане.
В руках у женщин были бумажные стаканчики с крепким черным кофе и булочки.
Ринальдо Пацци отправился в транспортную контору. К тому времени когда он вернулся, солнце стояло уже довольно высоко, заливая оранжевым светом ржавый корпус заканчивающего погрузку грузового теплохода «Звезда Филогена». Пацци пальцем поманил к себе сидящих в машине женщин.
Уходящий в Рио сухогруз «Звезда Филогена», водоизмещением двадцать пять тысяч тонн, нес греческий флаг и, не имея на борту врача, мог по закону принимать не более двенадцати пассажиров. В Рио-де-Жанейро, втолковывал Пацци женщинам, вас переведут на судно, идущее в Сидней. За пересадкой проследит старший стюард «Звезды». Путешествие полностью оплачено, и деньги – на это обстоятельство Пацци напирал особенно – возврату не подлежат. У итальянских цыган Австралия считалась весьма привлекательным местом, поскольку там обитает довольно много их соплеменников и можно сравнительно легко найти работу.
Пацци с самого начала операции обещал Ромуле два миллиона лир, или тысячу двести пятьдесят долларов по текущему курсу. И вот теперь он их вручил ей в толстом конверте. Багаж цыганок состоял лишь из одного маленького чемодана и деревянной руки, упакованной в футляр для валторны.
Цыганки проведут в море почти месяц, и связь с ними все это время установить будет невозможно.
Ньокко появится, повторял в десятый раз Пацци. Но не сегодня. Известие от него они получат на Центральном почтамте Сиднея, в отделе писем до востребования.
– Я выполню все, что ему обещал. Так же как все сделал для тебя, – говорил Пацци, стоя рядом с женщинами у входа на трап. На пирсе еще лежали длинные утренние тени.
Ромула с ребенком на руках начала взбираться по трапу, и в этот момент пожилая цыганка заговорила во второй и в последний для Пацци раз.
Глядя на него огромными, черными как оливы глазами, она тихо сказала:
– Ты отдал Ньокко Шайтану. Ньокко умер.
Произнеся эти слова, Эсмеральда сгорбилась и, смачно плюнув на отбрасываемую полицейским тень, заспешила вслед за Ромулой и ребенком по трапу.
Глава 30
Доставленная экспресс-почтой шкатулка была изготовлена на совесть. В освещенном углу палаты Мейсона за столом сидел дактилоскопист. Действуя электрической отверткой, он снимал с коробки крепежные винты.
Широкий серебряный браслет лежал на бархатной подушке таким образом, что его полированная поверхность ни с чем не соприкасалась.
– Несите его сюда, – распорядился Мейсон.
Снять отпечатки с браслета было гораздо легче в Отделе идентификации Балтиморского управления полиции, где днем трудился дактилоскопист, но Мейсон, выплачивая специалисту большие деньги, настоял на том, чтобы вся работа проводилась на его глазах. Или перед глазом, невесело подумал дактилоскопист, помещая браслет вместе с подушкой на фарфоровый поднос, который наготове держал камердинер.
Слуга поднес браслет к линзе, прикрывающей единственный глаз Мейсона. Он не мог поставить поднос на грудь хозяина, во-первых, потому, что над сердцем у того кольцом лежали заплетенные в косу волосы, и, во-вторых, потому, что грудь от работы респиратора то поднималась, то опускалась.
Тяжелый браслет был покрыт запекшейся кровью, и крошечные красно-коричневые хлопья засохшей жидкости попали на белый поднос. Мейсон внимательно рассмотрел браслет своим прикрытым линзой глазом. Поскольку на его лице не осталось плоти, говорить о каком-то выражении лица не приходилось, однако глаз довольно поблескивал.
– Можете посыпать порошком, – сказал Мейсон. Приглашенный Мейсоном специалист располагал образцами отпечатков пяти пальцев Лектера, скопированных с лицевой стороны дактилоскопической карты ФБР. Отпечаток шестого пальца на обратной стороне карты он воспроизводить не стал.
Дактилоскопист тщательно покрыл черным порошком свободную от крови поверхность браслета. Вообще-то он предпочитал порошок, именуемый «кровью дракона», но его цвет был слишком близок к цвету кровавых пятен и для работы в этом случае не годился.
– Отпечатки имеются, – сообщил он. От жара ярких, позволяющих делать фотографии ламп у него на лбу выступили капельки пота.
Прежде чем снять отпечатки и поместить их под микроскоп для сравнения, он сфотографировал их на предмете.
Покончив с фотографированием, дактилоскопист приник к микроскопу.
– Средний и большой пальцы левой руки, – наконец сказал он. – Шестнадцать совпадающих точек. Годится для любого суда. Вне всякого сомнения, это один и тот же парень.
Исход судебного заседания Мейсона не интересовал. Его бледная рука уже ползла по стеганому покрывалу к кнопке телефона.
Глава 31
Солнечное утро на пастбище в горах в центральной Сардинии.
Шесть человек – четверо уроженцев Сардинии и двое жителей Рима – трудятся под просторным навесом, на сооружение которого пошли деревья, срубленные в окружающих лесах. Редкие реплики, которыми обмениваются эти люди, в первозданной тишине гор кажутся необычно громкими. Под навесом к стропилам, с которых еще не снята кора, прикреплено огромное зеркало в золоченой раме в стиле рококо. Зеркало висит над прочным загоном для скота с двумя воротами, одни из которых ведут на пастбище. Вторые ворота построены наподобие голландской двери, их верхнюю и нижнюю части можно открывать по отдельности. Пространство под голландской дверью зацементировано, однако остальная часть загона засыпана чистой соломой так, как засыпают эшафот вокруг плахи.
Зеркало, золоченая рама которого украшена херувимами, можно повернуть так, что в нем появится отражение всего, что происходит в загоне. Такие зеркала помещаются в кулинарных училищах, чтобы все студенты могли обозревать плиту и конфорки.
Кинорежиссер Оресте Пини и профессиональный похититель людей по имени Карло невзлюбили друг друга с первого взгляда.
Карло Деограчиас был плотным, цветущим детиной в альпийской шляпе, украшенной метелкой из щетины дикого кабана. У него была привычка грызть хрящи на костях, которые он постоянно носил в кармане своего жилета. Карло считался ведущим специалистом в традиционной для Сардинии профессии похитителя. Кроме того, он частенько выступал и в роли профессионального мстителя.
Богатые итальянцы могут сказать, что если вас захватят с целью выкупа, то лучше всего оказаться в руках сардинца. Они по крайней мере профессионалы и не убьют вас случайно или в панике. Если ваши родичи заплатят, то вы можете вернуться здоровым, не изнасилованным и со всеми частями тела на своем месте. Если плата не поступит, то ваша семья начнет получать вас по почте и по частям.
Тщательные приготовления, затеянные Мейсоном, были Карло не по душе. Он имел опыт и в этой области. Однажды ему уже довелось скормить человека свиньям. Это случилось в Тоскане лет двадцать назад. Фуражом для животных послужил бывший нацист и самозваный граф, вступавший в сексуальные отношения с детьми. Как мальчиками, так и девочками. Карло был приглашен для мщения и, выкрав мерзавца из его собственного сада в пяти километрах от Бадья ди Пассиньяно, скормил трем домашним свиньям на ферме рядом с Поджио алле Корти. Нацист, когда его ноги оказались в загоне, начал биться в оковах, потел и умолял отпустить. Свинки же, хотя Карло не кормил их три дня, никак не могли решиться начать жевать шевелящиеся ноги негодяя. Поэтому Карло, испытывая чувство вины, нарушил условия договора. Он накормил нациста столь любимым свиньями салатом и, чтобы облегчить животным задачу, перерезал ему глотку.
Карло по природе своей был человеком веселым и энергичным, но присутствие режиссера выводило его из себя. Из-за прихоти этого специалиста по порнографии и по приказу Мейсона Вергера Карло был вынужден изъять прекрасное зеркало из принадлежавшего ему в Кальяри борделя.
Зеркала для Оресте Пини были священными предметами, поскольку он первым начал их применять в съемках порнофильмов. Использовал он зеркало и в единственном настоящем детективе, снятом им где-то в Мавритании. А прочитав однажды предупреждение, напечатанное на зеркале заднего вида своего автомобиля, он начал применять искривленные зеркала для того, чтобы представить предметы больше, чем они представляются невооруженному глазу.
По указанию Мейсона Оресте должен был установить две камеры и хорошую аппаратуру для записи звука. Все дубли были исключены. Кроме того, Мейсон хотел, чтобы в фильме обязательно присутствовали крупные планы лица, и выдвигал еще кучу других требований.
Карло казалось, что они без конца занимаются пустопорожним делом.
– И долго вы намерены стоять и причитать как баба? Может быть, вы все-таки просмотрите тренировку, а потом спросите, если что-то не поймете? – буркнул Карло.
– Я хочу снять вашу тренировку.
– Хорошо. Настраивайте ваше дерьмо, и начинаем.
Пока Оресте размещал камеры, Карло и три других сардинца тоже приступили к подготовке.
Обожавший деньги Оресте был потрясен, увидев, на что можно их потратить.
Брат Карло Маттео вывалил из мешка на длинный, стоящий на козлах стол гору поношенной одежды, а затем выбрал из этой горы рубашку и брюки. Тем временем два других аборигена – братья Пьеро и Томмазо Фальчоне – вкатили под навес грязную, видавшую виды медицинскую каталку, осторожно толкая ее перед собой по траве.
Маттео заранее приготовил несколько ведер мясного фарша, с десяток неощипанных кур, гору гнилых фруктов, над которыми уже роились мухи, а также ведро говяжьего рубца и кишок.
Маттео разложил на каталке пару старых штанов цвета хаки и принялся фаршировать их курами, мясом и фруктами. Покончив со штанами, он взял хлопковые перчатки, тщательно наполнил фаршем и желудями каждый палец и пристроил перчатки к обшлагам брюк. Затем Маттео подобрал для своего ансамбля рубашку и, расстелив на каталке, сложил в нее рубец и кишки. Придав рубашке желаемые формы при помощи хлеба, он застегнул ее на все пуговицы и аккуратно заправил полы в штаны. К рукавам легла еще пара фаршированных перчаток. На используемую в качестве головы тыкву Маттео натянул сетку для волос, подложив под нее немного фарша, а там, где должно находиться лицо, он прорезал два отверстия и вставил в них сваренные вкрутую яйца. Когда труд был окончен, на каталке лежал слегка грузный и немного комковатый манекен, который, впрочем, радовал глаз больше, чем большинство отправляющихся в морг прыгунов из окон. Чтобы придать завершенность своей работе, Маттео обрызгал безумно дорогим лосьоном переднюю часть тыквы и заправленные в рукава рубашки перчатки.
Мотнув головой в сторону помощника режиссера, который, забравшись на изгородь загона, пристраивал выносной микрофон, Карло сказал:
– Скажите своему недоделку, что, если он туда свалится, я за ним не полезу.
Наконец все приготовления закончились. Братья Фальчоне сложили ножки каталки, поставили ее в максимально низкое положение и покатили к воротам в загон.
Карло принес из дома магнитофон и дополнительный усилитель. У него была прекрасная коллекция записей, которые он делал, отрезая у своих жертв уши, чтобы отправить их родственникам. Карло всегда ставил эти пленки во время кормления животных. Когда необходимый звуковой антураж обеспечит реальная жертва, записи не потребуются.
Под крышей навеса к двум столбам была прибита пара изрядно потрепанных уличных динамиков. Сбегающий вниз по склону к лесу луг радовал глаз. Трава под яркими лучами солнца казалась ожившим изумрудом. Прочная, окружающая пастбище изгородь исчезала в лесу. В полуденной тишине было слышно, как под крышей навеса жужжит пчела-плотник.
– Вы готовы? – спросил Карло.
– Начинаем, Джириамо, – сказал Оресте, обращаясь к оператору.
– Готов! – ответил тот.
– Мотор!
Камеры заработали.
– Начали!
Включилась система звукозаписи.
– Снимаем! – выкрикнул режиссер и ткнул Карло в бок. Сардинец нажал на кнопку воспроизведения звука, и тишину разорвал раздирающий душу вопль. Человеческое существо рыдало, стонало, кричало, умоляло. Услышав эти звуки, оператор вздрогнул, но тут же взял себя в руки. Людям эта адская какофония внушала ужас, но для появляющихся из леса свиных морд она звучала прекрасной увертюрой, предвещающей вкусный обед.
