Текст книги "Левиафан"

Автор книги: Томас Гоббс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Так как мы поэтому первым делом видим, что верховная власть, основанная на установлении, учреждена посредством соглашения каждого с каждым, а верховная власть, основанная на приобретении,– посредством соглашения между побежденными и победителями или между ребенком и родителем, то отсюда очевидно, что каждый подданный имеет свободу в отношении всего, право на что не может быть отчуждено соглашением. Я уже показал в главе XIV, что соглашения, обязывающие человека не защищать свою собственную жизнь, недействительны.

Они не обязаны наносить себе повреждения. Поэтому: если суверен приказывает человеку (хотя бы и по праву осужденному) убить, ранить или изувечить себя, или не оказывать сопротивление тому, кто на него покушается, или воздержаться от пищи, пользования воздухом, употребления лекарств или какой-либо другой вещи, без которой он не может жить, то такой человек свободен не повиноваться; если какой-нибудь человек допрашивается сувереном или кем-нибудь от его имени по поводу совершенного им преступления, то допрашиваемый, когда ему не обещают прощения, не обязан сознаваться в этом, ибо (как я показал это в этой же главе) никакой договор не может обязать человека обвинить себя.

Кроме того, признание подданным прав верховной власти содержится в следующих словах: "Я признаю своими или беру на свою ответственность все его действия". Этими словами подданный нисколько не ограничивает своей первоначальной свободы, ибо, разрешая суверену убить меня, я этим не обязываюсь убить самого себя по его приказанию. Одно дело сказать: "Убей меня или моего товарища, если тебе угодно", другое дело сказать: "Я намерен убить себя или моего товарища". Отсюда следует, что никто не обязан на основании указанных слов убить себя или другого человека. Следовательно, лежащая иногда на человеке обязанность исполнять по приказанию суверена опасную или унизительную должность вытекает не из тех слов, которые составляют акт подчинения, а из намерения, которое должно быть выведено из цели этого акта. Если поэтому наш отказ в повиновении в указанном случае не подрывает ту цель, ради которой была установлена верховная власть, то мы свободны отказать, в противном случае мы не свободны.

Даже и на войне, если они не взяли на себя добровольно обязательство сражаться. На этом основании солдат, которому приказано сражаться против врага, может в некоторых случаях, не совершая беззакония, отказаться от этого, хотя суверен имеет право казнить его за отказ. Это возможно, например, в том случае, когда солдат ставит вместо себя другого достаточно сильного солдата, ибо в этом случае нет уклонения от службы. То же самое должно быть дозволено людям, робким от природы, не только женщинам (от которых никто не ждет исполнения таких опасных обязанностей), но и мужчинам, обладающим бабьим мужеством. Когда армии сражаются, бывает, что одна или обе стороны обращаются в бегство, однако если это делается не из-за предательства, а из страха, то это считается не беззаконием, а позором. На том же основании уклонение от участия в сражении есть не беззаконие, а трусость. Однако тот, кто сам поступает в рекруты или берет задаток, не может ссылаться на природную робость и обязан не только принимать участие в сражении, но и не бежать без разрешения своего начальника. А когда защита государства требует помощи всех, способных носить оружие, каждый обязан принимать участие в ней. Ибо в противном случае тщетным оказывается установление государства, которое граждане не имеют желания или мужества сохранить.

Никто не имеет свободы оказывать сопротивление мечу государства в целях защиты другого человека, виновного или невиновного, ибо такая свобода лишает суверена возможности защищать нас и разрушает поэтому саму сущность правления. А если большая масса людей оказала уже совместно неправильное сопротивление верховной власти или совершила уголовное преступление, за которое каждый из них ожидает смертной казни, то разве они не имеют в этом случае свободы соединиться для взаимной помощи и защиты? Конечно, имеют, ибо они лишь защищают свою жизнь, на что виновный имеет такое же право, как и невиновный. Их предыдущее нарушение своего долга было действительно беззаконным, но последовавшее за этим применение оружия хотя и имеет своей целью поддержать то, что ими сделано, однако не является новым незаконным актом. А когда оружие пускается в ход лишь в целях самозащиты, то это вполне законно. Но если некоторым из них предлагается прощение, то это отнимает у тех, кому это предлагается, предлог самозащиты и делает незаконным их упорство в оказании содействия и защиты остальным.

Наибольшая свобода подданных проистекает из умолчания закона. Что же касается остальных свобод, то они проистекают из умолчания закона. Там, где суверен не предписал никаких правил, подданный свободен действовать или не действовать согласно своему собственному усмотрению. И такой свободы бывает в одних местах и в одни времена больше, в других местах и в другие времена – меньше соответственно тому, как это представляется наиболее целесообразным тем, которые обладают верховной властью. Например, было время, когда в Англии человек имел право силой войти во владение своим участком земли или силой отнять его у другого. Однако в последующее время эта свобода насильственного захвата была отменена статутом, принятым королем в парламенте. Или, например, в некоторых частях света мужчины имеют право иметь много жен, в других же такая свобода не допускается.

Если подданный имеет какой-нибудь спор с сувереном по поводу долга, права владения недвижимым или движимым имуществом, или по поводу какой-либо службы, которая от него требуется, или по поводу какой-нибудь кары, физической или денежной, и если все это имеет своим основанием изданный ранее закон, то подданный так же свободен добиваться своего права, как если бы это была тяжба с другим подданным, и он может добиваться своего права перед судьями, назначенными сувереном. Так как мы видим, что суверен предъявляет свои требования на основании ранее изданного закона, а не на основании своей власти, то он этим объявляет, что он требует не больше того, что окажется обязательным по закону. Домогательство подданного не идет поэтому вразрез с волей суверена, и, следовательно, подданный свободен требовать, чтобы его дело слушалось и решалось согласно этому закону. Однако если суверен требует или берет что-нибудь на основании своей власти, то такие случаи не подлежат обжалованию. Ибо все, что суверен делает в силу своей власти, он делает в силу полномочий, данных ему каждым подданным, а, следовательно, тот, кто подает жалобу на своего суверена, подает жалобу на самого себя.

Если монарх или верховное собрание жалуют всем или некоторым своим подданным такую свободу, наличие которой делает суверена неспособным заботиться об их безопасности, то, если при этом суверен не отрекся прямо от своей власти или не перенес ее на кого-нибудь другого, пожалование недействительно. Ибо так как он мог бы открыто (если бы такова была его воля) и в ясных выражениях отречься и этого не сделал, то следует умозаключить, что это не было его волей, а что пожалование проистекало из непонимания противоречия между такой свободой и верховной властью. Поэтому верховная власть остается, и, следовательно, остаются все те права, без которых верховная власть не может быть осуществлена, а именно: право объявления войны и заключения мира, право юрисдикции, назначения чиновников и советников, взимания налогов и остальные права, указанные в главе XVIII.

В каких случаях подданные освобождаются от повиновения суверену. Обязанности подданных по отношению к суверену предполагаются существующими лишь в течение того времени, и не дольше, пока суверен в состоянии защищать их. Ибо данное людям природой право защищать себя, когда никто другой не в состоянии их защитить, не может быть отчуждено никаким договором. Суверенная власть есть душа государства, и, если эта душа покидает тело, члены не получают от него никакого движения. Целью повиновения является защита, и тому, в чем человек видит свою защиту, будет ли это его собственный меч или меч другого, он склонен от природы повиноваться и стремится это поддержать. Хотя верховная власть, согласно положению ее учредителей, должна быть бессмертной, однако по своей природе она не только подвержена насильственной смерти в результате внешней войны, но в силу невежества людей и их страстей она носит в себе с момента своего учреждения семена естественной смерти или семена распада от внутренних распрей.

В случае пленения. Если подданный взят в плен на войне или если его личность или средства существования находятся под охраной врага и ему даруется жизнь и физическая свобода при том условии, что он станет подданным победителя, то подданный волен принять это условие, а приняв его, он становится подданным того, кто взял его в плен, ибо у него нет другого средства сохранить свою жизнь. Точно так же обстоит дело, если кто-либо арестован в чужой стране и ему предлагается свобода на таких же условиях. Но если человек держится в заключении или цепях и физическая свобода ему не предоставлена, то нельзя считать его связанным договором о подданстве, и поэтому он имеет право использовать все доступные ему средства для побега.

В случае отречения суверена от власти за себя и за своих наследников. Если монарх отрекается от верховной власти за себя и за своих наследников, то его подданные возвращаются к состоянию абсолютной естественной свободы, ибо хотя легко установить, кто его сыновья и кто его ближайшие родственники, однако от собственной воли монарха зависит (как это было указано в предшествующей главе), кто будет его наследником. Поэтому если монарх не желает иметь наследника, то нет ни верховной власти, ни подданства. Таково же положение, если монарх умер, не объявив, кто должен быть его наследником, и нельзя также установить, кто его родственники. Ибо в этом случае нельзя установить, кто является наследником, и, следовательно, никто не обязан быть подданным.

В случае изгнания. Если монарх подвергает подданного изгнанию, то последний во время изгнания не является подданным. Хотя тот, кто послан за границу с каким-нибудь поручением или получил разрешение путешествовать, остается подданным, но не в силу своего соглашения о подданстве, а в силу договора между суверенами. Ибо всякий вступающий на территорию другого владения обязан подчиняться всем его законам, за исключением того случая, когда он пользуется особой привилегией благодаря дружбе между его сувереном и сувереном той страны, где он временно пребывает, или когда он имеет специальное разрешение сохранить старое подданство.

В случае, когда суверен сам становится подданным другого. Если побежденный на войне монарх отдается в подданство победителю, то подданные освобождаются от их прежних обязанностей и становятся подданными победителя. Однако если побежденный монарх содержится в тюрьме или не пользуется физической свободой, то нельзя предполагать, что он отрекся от прав верховной власти, а поэтому его подданные обязаны повиноваться всем ранее установленным властям, правящим не от своего имени, а от имени попавшего в плен монарха. Так как его права остаются, то вопрос может быть лишь об управлении, т. е. о должностных лицах и чиновниках. И если монарх не имеет возможности назначать их, то предполагается, что он одобряет тех, кого назначил раньше.

ГЛАВА ХХ11

О ПОДВЛАСТНЫХ ГРУППАХ ЛЮДЕЙ, ПОЛИТИЧЕСКИХ И ЧАСТНЫХ

Различные виды групп людей. Изложив свой взгляд на возникновение, формы и власть государств, я намерен в ближайшем говорить об их частях. И прежде всего я буду говорить о группах людей, которые сопоставимы со сходными частями, или мускулами, естественного тела. Под группой людей я подразумеваю известное число людей, объединенных общим интересом или общим делом. Одни из этих групп людей называются упорядоченными, другие неупорядоченными. Упорядоченными называются те, в которых один человек или собрание людей выступают в качестве представителей всей группы. Все другие группы называются неупорядоченными.

Из упорядоченных групп некоторые абсолютны и независимы, будучи подвластны лишь своим представителям. Таковы лишь государства, о чем я уже говорил в предшествующих пяти главах. Другие зависимы, т. е. подвластны какой-нибудь верховной власти, подданными которой являются как каждый член этих групп, так и их представители.

Из подвластных групп некоторые являются политическими, другие – частными. Политическими (иначе называемыми политическими телами и юридическими лицами) являются те группы людей, которые образованы на основании полномочий, данных им верховной властью государства. Частными являются те, которые установлены самими подданными или образованы на основании полномочий, данных чужеземной властью. Ибо все, что в государстве образовано на основании полномочий, данных иностранной верховной властью, не может иметь публично-правового характера, а имеет лишь частный характер.

Из частных групп одни законны, другие противозаконны. Законны те, которые допущены государством, все другие противозаконны. Неупорядоченными называются те группы, которые, не имея никакого представительства, являются лишь скоплением людей. Если оно не запрещено государством и не имеет дурных целей (как, например, стечение народа на базарах, на публичных зрелищах или по какому-нибудь другому невинному поводу), то оно законно. Если же намерения дурны или (в случае значительного числа людей) не известны, то оно противозаконно.

Во всех политических телах власть представителей ограничена. В политических телах власть представителей всегда ограничена, причем границы ей предписываются верховной властью, ибо неограниченная власть есть абсолютный суверенитет. И в каждом государстве суверен является абсолютным представителем всех подданных. Поэтому всякий другой может быть представителем части этих подданных лишь в той мере, в какой это разрешается сувереном. Но разрешить политическому телу подданных иметь абсолютное представительство всех его интересов и стремлений значило бы уступить соответствующую часть власти государства и разделить верховную власть, что противоречило бы целям водворения мира среди подданных и их защиты. Такого намерения нельзя предположить у суверена при каком бы то ни было акте пожалования, если суверен одновременно с этим ясно и определенно не освобождает указанной части подданных от их подданства. Ибо высказывание суверена не является знаком его воли, когда другое высказывание является знаком противоположного. Это высказывание является скорее знаком заблуждения и недоразумения, которым слишком подвержен весь человеческий род.

Познание границ власти, данной представителям политического тела, может быть почерпнуто из двух источников. Первый – это грамота, данная сувереном; второй – закон государства.

Из грамоты. В самом деле, хотя при установлении и приобретении государства не требуется никакой грамоты, ибо государства независимы и власть представителя государства не имеет никаких других границ, кроме тех, которые установлены неписаными естественными законами, однако в подвластных телах требуется столько разнообразных ограничений в отношении круга их задач, места и времени, что их нельзя запомнить без писаной грамоты и нельзя познать без такой жалованной грамоты, которую могли бы читать те, которым это ведать надлежит, и которая одновременно с этим была бы скреплена или удостоверена печатью или другими обычными знаками высочайшего одобрения.

И из законов. И так как такие границы не всегда легко и даже не всегда возможно установить в грамоте, то обычные законы, общие для всех подданных, должны определить, что может законным образом делать представитель во всех тех случаях, о которых умалчивает грамота.

Если представитель один человек, то его недозволенные действия являются его собственными. И поэтому если один представитель политического тела совершит что-либо в качестве представителя, что не дозволено ни грамотами, ни законами, то это является его собственным актом, а не актом всего тела или какого-нибудь другого его члена помимо него. Ибо за пределами, очерченными грамотами или законами, он не представляет никого, кроме своей личности. Но то, что он совершает в соответствии с грамотами и законами, является действием каждого члена политического тела, ибо за каждый акт суверена ответственным является любой подданный, так как суверен является неограниченным уполномоченным своих подданных, а акт того, кто не отступает от грамоты суверена, является актом суверена, и посему ответственность за него ложится на каждого члена тела.

Если представителем является собрание, то его действия являются действиями только тех, кто их санкционировал. Если же представителем является общее собрание, то всякое постановление этого собрания, противоречащее грамотам или законам, является актом этого собрания, или политического тела, а также актом каждого члена этого собрания, который своим голосом способствовал принятию постановления, но оно не является актом такого члена собрания, который, присутствуя на собрании, голосовал против или отсутствовал, если только он не голосовал за при посредстве доверенного лица. Постановление является актом собрания, ибо оно принято большинством голосов, и, если это постановление преступно, собрание может быть подвергнуто наказанию, соответствующему его искусственному характеру. Оно может быть, например, распущено, или лишено грамоты (что для таких искусственных и фиктивных тел есть смертная казнь), или (если собрание имеет общий капитал) подвергнуто денежному штрафу. Ибо физическому наказанию политическое тело не может быть подвергнуто по самой своей природе. Члены же собрания, не подавшие своего голоса за, не виновны, потому что собрание не может никого представлять в делах, не дозволенных его грамотой, и, следовательно, постановление собрания не может быть вменено им в вину.

Если представителем является один человек и если он договорился о займе, то несет за него ответственность он сам. Если представитель политического тела там, где такое представительство является единоличным, занимает деньги у постороннего, т. е. у кого-нибудь, кто не принадлежит к этому телу (ибо ограничение займов предоставлено человеческой склонности, и нет поэтому необходимости, чтобы такое ограничение регулировалось какими бы то ни было грамотами), то должником является сам представитель. Ибо если бы представитель был уполномочен грамотой заставлять членов платить по его займам, то он имел бы над ними верховную власть. Поэтому или пожалованная грамота была бы в этом случае недействительна как основанная на недоразумении и являющаяся недостаточным знаком воли суверена, пожаловавшего ее, или же, если бы она была подтверждена последним, тогда представитель стал бы сувереном и случай этот выходил бы за рамки нашего рассмотрения, ибо речь идет у нас сейчас о подвластных телах. Ни один член политического тела, кроме самого представителя, не обязан поэтому платить по такому займу, ибо заимодавец, на которого не распространяется действие грамоты и который не принадлежит к данному политическому телу, считает своими должниками лишь тех, кто обязался ему, и, видя, что представитель может обязать самого себя, и никого другого, считает его одного своим должником. Поэтому он должен платить или из общей кассы, если такая имеется, или, если таковой нет,– из собственных средств.

Таким же образом обстоит дело, если представитель стал должником в силу договора или штрафа.

Если же представителем является собрание, то ответственными за долг являются только те, кто санкционировал его. Если же представителем является собрание, а деньги причитаются постороннему лицу, то за долг отвечают те, и только те, которые голосовали за заем или за заключение того договора, которым этот долг обусловлен, или за то деяние, за которое наложен штраф, так как каждый голосовавший за что-нибудь из перечисленных вещей обязался к уплате. Ибо тот, кто ответственен за заключение займа, обязан уплатить даже весь долг, хотя он освобождается от этой обязанности, если уже кто-нибудь уплатил.

Если долг причитается одному из членов собрания, то политическое тело обязано платить ему. Однако если долг причитается одному из членов собрания, то собрание обязано платить лишь из общей кассы (если таковая имеется). Если, будучи волен в своем голосовании, заимодавец голосовал в пользу заключения займа, то он голосовал и за его уплату. Если же он голосовал в собрании против займа или отсутствовал при обсуждении этого вопроса, то предоставлением займа он аннулирует свое прежнее голосование и голосует теперь за заем, каковое голосование его обязывает к уплате, в силу чего он становится одновременно заимодавцем и должником и, следовательно, может требовать уплаты не от кого-либо в отдельности, а лишь из общей кассы. Если же эта касса пуста, наш заимодавец ни к кому не может предъявить никакого иска и должен пенять на самого себя за то, что, будучи посвящен в дела собрания и состояние его средств, тем не менее по собственной глупости дал собранию деньги взаймы.

Протест против решения политических тел иногда бывает вполне законным, но никогда не может быть законным протест против верховной власти. Из всего сказанного явствует с очевидностью, что в подвластных политических телах, подчиненных верховной власти, иногда не только законно, но и целесообразно, чтобы отдельные члены их открыто протестовали против постановлений представительного собрания и заставляли бы вносить в протокол или так или иначе засвидетельствовать их несогласие, ибо иначе они могут оказаться обязанными платить долги по договорам и отвечать за преступления, совершенные другими людьми. Однако в собрании, представляющем верховную власть, нет места такой свободе, во-первых, потому, что протестующий отрицает своим протестом верховную власть, а во-вторых, потому, что все, что повелевает верховная власть в отношении подданного (хотя не всегда в глазах Бога), оправдано этим повелением, ибо ответственным за такое повеление является каждый подданный.

Политические тела выполняют функции управления провинциями, колониями или городами. Разнообразие политических тел почти безгранично, ибо они различаются не только по кругу задач, для которых установлены и которые сами по себе бесконечно разнообразны, но и в отношении времени, места и числа, которые подвержены многим ограничениям. Некоторые из них установлены для функций управления. Прежде всего управление провинцией может быть поручено собранию людей, в котором все решения должны быть приняты большинством голосов, и тогда это собрание является политическим телом и его власть ограничена рамками поручения. Слово "провинция" означает попечение или заботу о делах, которые тот, чьими делами они являются, поручает другому человеку, чтобы он управлял ими в интересах доверителя и под его верховным надзором. Вот почему если в одном государстве имеются разные страны с отличными друг от друга законами или пространственно удаленные друг от друга, то управление ими обычно поручается различным лицам, и такие страны, которые управляются не сувереном, а по поручению, называются провинциями. Однако у нас немного примеров того, чтобы провинция управлялась собранием, пребывающим в ней самой. Римляне, верховная власть которых простиралась на многие провинции, управляли ими всегда через наместников и преторов, а не при посредстве собраний, как они управляли самим Римом и примыкающими к нему территориями. Точно так же, когда из Англии были посланы колонисты, чтобы основать Виргинию и Соммерайленд, то хотя управление этими колониями было поручено собраниям в Лондоне, однако эти последние никогда не поручали управления от их имени местному собранию, а посылали в каждую колонию губернатора. Дело в том, что хотя каждый человек желает участвовать в управлении там, где это физически возможно, однако там, где такое непосредственное участие невозможно, люди по природной склонности предпочитают поручать управление своими общими делами скорее монархической, чем демократической, форме правления. Это подтверждается также тем обстоятельством, что, если люди, владеющие большим состоянием, не желают брать на себя труд управления своими делами, они предпочитают поручить его скорее одному слуге, чем собранию своих друзей или слуг. Однако, как бы ни обстояло дело фактически, мы можем представить себе, что управление провинцией или колонией поручено собранию. В этом случае я утверждаю, что всякий долг, обусловленный договором, заключенным собранием, и всякое противозаконное постановление этого собрания являются актом лишь тех, кто голосовал за этот договор или за это постановление, а не тех, кто голосовал против или отсутствовал. Основания этого утверждения были изложены выше. Кроме того, я утверждаю, что собрание, находящееся вне той колонии, управление которой в его руках, не может где бы то ни было вне самой колонии осуществлять никаких прав власти в отношении личности или имущества жителей этой колонии. Следовательно, оно не может вне колонии задерживать кого-нибудь из ее жителей или накладывать арест на его имущество за неуплату долга или невыполнение какой-либо другой обязанности, так как это собрание не имеет никакого судопроизводства и никаких полномочий вне управляемой им колонии. В указанном случае этому собранию остается лишь прибегнуть к тем средствам, которые допускаются законами той страны, где находится ответчик, или обвиняемый. И хотя собрание имеет право наложить денежный штраф на своего члена за нарушение им закона, установленного собранием, однако вне самой колонии оно не имеет права привести свой приговор в исполнение. То, что сказано здесь о правах собрания, на которое возложено управление провинцией или колонией, применимо также к собранию, на которое возложено управление городом, университетом, колледжем, церковью или вообще какой-нибудь группой людей.

Можно установить как общее правило, что если член какого-нибудь политического тела считает себя обиженным им, то дело это подсудно суверену и тем, кого суверен установил судьями для подобных случаев или для этого частного случая, но оно не подсудно самой корпорации, ибо она в целом является в этом случае таким же подданным, как и истец. Иначе обстоит дело в собрании, представляющем верховную власть. Ибо если суверен не мог бы быть здесь судьей, хотя бы и в своем собственном деле, то для нашего случая не было бы вообще судьи.

Политические тела для организации торговли. В политических телах, имеющих своей задачей наилучшую организацию внешней торговли, наиболее целесообразной формой представительства является собрание всех их членов, т. е. такая форма, при которой человек, вкладывающий в эту торговлю свои деньги, мог бы по желанию участвовать во всех обсуждениях и решениях тела. Чтобы убедиться в правильности этого утверждения, нам стоит лишь поразмыслить над тем, ради чего, собственно, купцы, имеющие возможность покупать и продавать, экспортировать и импортировать товары по своему усмотрению, объединяются тем не менее в корпорацию. Правда, лишь немногие купцы имеют возможность нагрузить корабль теми товарами для экспорта, которые они покупают дома, или товарами для импорта, которые они покупают за границей, и поэтому они вынуждены объединиться в общество, где каждый из них мог бы участвовать в прибылях пропорционально своим вкладам или взять собственный товар и продавать то, что он экспортирует или импортирует, по цене, которую он сочтет наиболее подходящей. Однако такое общество не является политическим телом, так как оно не имеет общего представителя, который обязал бы членов этого общества какому-нибудь закону помимо законов, общих для всех других подданных. Целью подобной корпорации является увеличение прибыли путем монопольного права купли и продажи как дома, так и за границей. Так что пожаловать какой-нибудь торговой компании права корпорации, или политического тела,– значит пожаловать ей двойную монополию, а именно право быть монопольными покупателями и монопольными продавцами. Ибо если какая-нибудь торговая компания получает права корпорации для какой-нибудь страны, то только эта компания может экспортировать в эту страну товары, имеющие там сбыт, но это значит, что эта компания имеет право монопольной покупки дома и монопольной продажи за границей. Ибо дома имеется лишь один покупатель, а за границей – лишь один продавец, что представляет двойную выгоду для купцов, так как благодаря этому дома они покупают по наиболее низкой, а за границей продают по наиболее высокой цене. В отношении же импортирующей компании монопольные права выражаются в том, что эта компания является единственной покупательницей за границей тамошних товаров и единственной продавщицей этих товаров дома, что опять-таки представляет двойную выгоду для ее членов.

Из этой двойной монополии одна часть невыгодна для местного населения, другая – для иностранного. Ибо дома купцы благодаря своему монопольному праву на экспорт устанавливают произвольно цены на продукты сельского хозяйства и ремесла, а благодаря монополии на ввоз – цены на иностранные товары, в которых нуждается население; то и другое невыгодно для населения. При монопольной же продаже местных товаров за границей и монопольной покупке заграничных товаров они к невыгоде тамошнего населения повышают цены на первые и снижают на вторые. Ибо там, где имеется лишь один продавец, товары дороже, а там, где имеется лишь один покупатель,– дешевле. Такие корпорации являются поэтому не чем иным, как монопольными, и они были бы очень выгодны для государства, если, будучи объединены в единое тело на заграничных рынках, они предоставляли бы на внутренних рынках своим членам свободу покупать и продавать по той цене, по которой они могут.

Так как целью этих торговых тел является не благо тела в целом (общая касса их в этих случаях составляется из вычетов из частных вкладов лишь в целях сооружения и покупки кораблей, найма и содержания экипажей), а лишь частный барыш каждого ее члена, имеется основание для того, чтобы каждый член тела был осведомлен о собственном деле, т. е. чтобы каждый был членом собрания, имеющего власть руководить этим делом, и был знаком с отчетностью. Вот почему представителем такого тела должно быть собрание, в совещаниях которого при желании может участвовать каждый его член.