Текст книги "Последняя история Мигела Торреша да Силва"

Автор книги: Томас Фогель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

День триста семьдесят седьмой:
Прибытие

Гавань жила своей деловой жизнью, вовсе не заботясь о посетителях из Коимбры.

С утра до вечера Мануэл бродил по ее густо переплетающимся переулкам. Здесь пахло то рыбой и кипящим маслом, то пряностями Востока. На набережной дрались из-за рыбьих голов бездомные кошки, а между будками базарных торговцев бродили собаки. Утром в гавань приплыл огромный торговый корабль из Северной Африки, целый день в порту царило оживление – разгружали трюмы, переносили на берег бесконечное количество крепко перевязанных тюков, на набережной громоздились горы ящиков и бочек, и торговцы с их тяжелогружеными повозками перекрывали все улицы и подъездные пути.

Когда солнце погрузилось в море, Мануэлу удалось с громадным трудом найти столик с двумя стульями в задней части условленного трактира. За большими столами в вытянутом в длину помещении сидели, тесно прижавшись друг к другу, шумливые люди, слышались бесконечные разговоры на чужеземных языках, а воздух был наполнен пивным духом, винными парами, дымом экзотических Табаков и запахом жареного.

Дни пронеслись как один миг. Мануэл побывал в фактории английских виноторговцев, лавках бочаров и в одном из многочисленных винных подвалов. Он бродил по лабиринтам старых построек внутри Фернандинской стены и под аркадами на берегу Дору, откуда можно было увидеть качающиеся на речных волнах гондолы. Потом он поднялся к церкви Душ-Клеригуш, расположенной в самой высокой части города и уже издалека служащей ориентиром для кораблей. На другой день он зашел в церковь Святого Франциска, богато украшенную позолоченной резьбой. На стене висели прикрепленные к нитям многочисленные письма, обращенные к святому Франциску. Поскольку все они были не запечатаны, то приходящие в церковь позволяли себе прочитать некоторые из них. В большинстве случаев это были слова благодарности, поскольку этот святой считался посредником между верующими и Девой Марией.

Потом Мануэл опять с любопытством прогуливался по переулкам с затененными парусиной домами, в которых купцы изо дня в день заключали торговые сделки.

Мануэл проголодался. На черных досках, висящих на стене таверны, были помечены мелом коронные блюда. И конечно, подавали потроха. Это было в 1415 году. За несколько дней до того, как флот инфанта должен был выйти в открытое море, чтобы покорить Сеуту, жители Порту забили весь скот, засолили мясо в больших бочках и все погрузили на борт. Им самим остались только потроха. Это случилось более трехсот лет назад.

Тарелка Мануэла была почти пуста, когда в трактир, значительно раньше, чем они условливались, вошел Рибейро. Все столы были полностью заняты. Ища себе место, он прошел через длинное, прокуренное и задымленное помещение, пока не попал в самый конец зала, где и обнаружил своего ученика, сидящего около открытого огня, над которым на большой черной решетке жарилась рыба.

Буркнув приветствие и явно выказывая дурное настроение, он сел напротив Мануэла. Тут же вскочил, подошел к входу на кухню, откуда тянуло дымом и чадом, и нетерпеливо потребовал кувшин вина. Потом опять сел. Хозяин таверны подошел к нему и самым почтительным образом наполнил бокал.

– Принесите нам еще один бокал. Я не хочу, чтобы мой друг отравился вашей водой. Это ваше лучшее вино? После поэтического халтурщика мне только не хватало подделывателя вин.

– Скажите мне, вам нравится? – спросил хозяин и посмотрел, выжидая. Тон Рибейро не произвел на него никакого впечатления. Рибейро сделал глоток, поставил бокал на стол и прислонился спиной к стене.

– Вино хорошее! – Язык профессора, казалось, был доволен, черты его лица стали разглаживаться.

– Это мое лучшее, – сказал хозяин. – Как раз для таких ученых людей, как вы.

– Откуда ты знаешь, что мы ученые люди?

– Я был бы плохим хозяином, если бы не мог с ходу определить, откуда явился мой гость и чем он занимается. Я это чую носом.

– Ну-ну, – сказал Рибейро, – вы полагаете, что знаете, откуда мы.

– Из Коимбры, – без промедления ответил хозяин, – это очень легко угадать.

На Рибейро его ответ явно произвел впечатление. Он пошарил взглядом по залу:

– И вы считаете, что можете правильно оценить всех здесь сидящих?

– Что значит – оценить? – сказал хозяин. – Вы должны знать, что многие здесь числятся моими постоянными посетителями, многие приходят регулярно, когда по делам бывают в Порту, как, например, те трое торговцев-маранов, что сидят напротив у средней черной колонны, или торговцы рыбой там спереди, или те виноградари, которые сидят рядом с вами. А уж моряка узнает любой ребенок.

Рибейро отпил из своего бокала. Этот разговор ему, судя по всему, нравился.

– Но кто вам сказал, что мы ученые?

– Географическая карта, – ответил хозяин. – Мой поставщик вина сказал мне как-то: «Каждое лицо – это как географическая карта, личная географическая карта». Этот человек был прав. Тут главное – научиться ее читать, со всеми ее ландшафтами и местностями. Чем старее карта, тем легче ее понять. Но простите меня, вашему студенту тоже нужен бокал.

С этими словами он исчез в кухонном чаду, чтобы вскоре появиться опять. Он поставил на стол тарелку с оливками, копченой ветчиной и хлебом, взял кувшин и наполнил сначала бокал Мануэла, а затем по новой – Рибейро.

– Если вы голодны, могу предложить вам креветки, ракушки-сердцевидки, отличную треску, зажаренную на огне, а также морского окуня и камбалу. Для меня было бы удовольствием приготовить для вас.

С этими словами он покинул обоих ученых и исчез в кухне.

Мануэл все это время молчал, да и теперь, собственно, не знал, что сказать.

– Хозяин, кажется, понравился вам, – осторожно заметил он.

– Этот хозяин в такой день, как сегодня, большая удача для меня. Он поможет мне не потерять веру в человечество.

«Вероятно, что-то случилось», – подумал Мануэл.

– Вы не можете рассказать мне, какое человечество вы имеете в виду или что вам не понравилось?

– Я, конечно, виноват перед тобой, что пришел сюда в таком отвратительном настроении. Но это не должно быть предметом обсуждения на остаток вечера. Мой друг, арифметик, был приглашен в один дом и непременно захотел, чтобы я пошел вместе с ним. Супруга одного внезапно разбогатевшего купца соблюдает в своем салоне, куда она приглашает один раз в месяц, французские традиции. Что само по себе не катастрофа. И англичанка, супруга английского торгового консула в Порту, вполне прилично игравшая на фортепиано, была в моем вкусе. Но хозяйка пригласила пару поэтов из Лиссабона, которые стали потчевать жеманную, напудренную публику своими напыщенными виршами. Эти выспренние, перенасыщенные цитатами из латинских поэтов стишки хромали на обе ноги. Слушать их было одно мучение. Никакого представления о метрике. Никакого чувства ритма, одна вавилонское словесное столпотворение для изображения великих чувств: «И амур плачет на берегах Тежу…» или: «Цирцея тверда, как галька…» А потом один из поэтов превратил свое творение в светильник, поскольку по недосмотру держал исписанный лист слишком близко от горящей свечи. От ужаса он не знал, что делать, стал размахивать листом, что пришлось весьма по нраву извивающемуся пламени, потом начал безуспешно дуть на огонь и, наконец, из страха обжечься, бросил листок на пол. Хозяйка в истерике выскочила из кресла, чтобы затоптать ногами остатки поэзии.

Как я заметил, я был не единственный, кто презирал подобное поэтическое искусство, поскольку один, более старший гость, стоявший прямо за мной, заявил, что, мол, как это прекрасно, когда по временам нас всех освещают изысканные мысли.

«Да, – согласился с ним повернувшийся к нему гость, – подобные вирши больше годятся для топки, чем для исполнения». Поэт, конечно, был уязвлен, мадам вышла из себя, а мы тактично откланялись, сославшись на мой завтрашний отъезд. Поэтому я пришел сюда раньше, чем предполагал, в дурном настроении, что не могло укрыться от тебя. Но признаюсь, хозяин, его шутки и его вино и вид рыбы с огня разогнали тени последних часов.

Рибейро налил себе вина, сделал большой глоток, глубоко вздохнул и, удовлетворенный, откинулся назад.

– А что ты будешь есть?

Мануэл показал на свою пустую тарелку:

– Я съел много рубцов, полную тарелку.

– Тогда тем более нужно принять предложение нашего хозяина. Сегодня вечером ты мой гость, завтра мы отправляемся в Коимбру.

Рибейро поднял бокал:

– Давай выпьем за хороший исход этого вечера!

И прежде, чем Мануэл успел что-нибудь сказать, Рибейро позвал хозяина, заказал рыбу, жаренную на гриле, и очередной кувшин вина.

Они поели, поговорили о том о сем. В уже не столь, как раньше, переполненной таверне вдруг почувствовался легкий налет меланхолии и усталости.

– Ты мне должен еще одну историю, – внезапно сказал Рибейро.

– Какую историю? – удивленно спросил Мануэл.

– Твою историю, – сказал Рибейро, – ту, что постоянно волнует тебя, вызывает много вопросов и ради которой ты – кто знает? – может быть, и отправился вместе со мной в Порту.

Мануэл за время учения привык к тому, что его учитель мгновенно ухватывает суть вещей и при этом часто задевает больное место. Было ли причиной вино, или полуночный час, или просто доверие, которое возникло у него к учителю, или все вместе взятое, но на сей раз Мануэл решил рассказать все. Втайне он надеялся на такую возможность, стремился к ней все эти три дня в Порту.

Подошел кухонный мальчик, чтобы убрать со стола. Рыбьи кости перекочевали на тарелку, стоявшую на полу в углу. Две кошки бросились наперегонки к неожиданному лакомству.

На столе остались только кувшин с вином и два бокала. Рибейро раскурил трубку, а Мануэл начал рассказывать – не колеблясь, без опаски, откровенно, что с ним случалось очень редко.

●

– Это была последняя поездка деда в Порту. Там он встретил одного мусульманина, совершенно случайно. Случайно ли? Да, скорее всего случайно, если случай вообще существует. Этот человек из Марокко объяснил ему, что он ищет некоего Мигела Торреша да Силва, рассказчика историй с севера этой страны, не подозревая, что именно тот и сидел напротив него. Но мой дед, не зная, что его ожидает, постарался по возможности не открыться. Он сказал, что он виноторговец, что соответствовало истине. Араб подробно рассказал ему причину своего путешествия в Португалию. И так дед узнал о той старухе, которая в действительности была молодой девушкой едва двадцати лет и чья юность полностью разбилась в течение нескольких дней, после того как она посмотрела в осколок зеркала. После этого ее отец, влиятельный и состоятельный купец, стал везде и всюду консультироваться с лучшими врачами, но никто из них не помог ни в малейшей степени. В это время женщине явился во сне бедуин. «Только тогда, когда ты отразишься, как в зеркале, в одной истории, ты сможешь вернуть свой истинный возраст, а вместе с ним и свою юность». Тогда ее отец стал приглашать со всех сторон рассказчиков историй и просить у них совета. Те начали упражняться в своем искусстве, а старуха вынуждена была бесконечно долго выслушивать их. Когда ее это в конце концов утомило, она перестала подпускать к себе людей и стала днем скрываться за изгородью из роз в своем саду, а ночью в своей комнате. Отчаявшийся отец вскоре встретил одного португальского негоцианта-марана, с которым был связан давними деловыми и торговыми отношениями. Когда тот узнал о его горе и бесплодных попытках помочь дочери, то вспомнил о своем соотечественнике Мигеле Торреше да Силва, которого знал много лет и уважал за его, как он говорил, целебные истории. Едва он упомянул о деде, как у марокканского купца забрезжила надежда, и он послал упомянутого доверенного в Португалию, чтобы тот там, чего бы это ни стоило, разыскал этого португальского рассказчика.

Мануэл вошел в раж, быстро выпил и продолжил: – «Да, – сказал дед чужеземцу, – я хорошо знаю этого старика. К сожалению, – хитро добавил он, – в последнее время он совершенно развалился. О длительном и полном лишений путешествии нечего и думать. Но поскольку я, как уже сказано, знаю его достаточно хорошо и долго, то могу живо, если не сказать – почти дословно, представить, как бы он стал реагировать на вашу историю».

Араб удивился:

«И как же?» – жадно спросил он.

«Не забывайте, – часто говорит старик в конце своего рассказа, – слушать историю – хорошо, но еще лучше следовать своей собственной, не стоять у самого себя на пути и рано или поздно вернуться к самому себе».

Чужеземец внимательно слушал, запоминая каждое слово.

«Вернуться к себе, – повторил он. – Это хорошо, это прекрасно, но чтобы вернуться куда-то, нужно сначала найти туда путь».

«Ответ в тебе. И путь туда иной раз долог».

Когда Мануэл прервал свой рассказ, его учитель вынул трубку изо рта.

– Твой дед был мудрый человек, – с восторгом сказал он, – но я не хотел бы прерывать тебя, рассказывай, что было потом.

– Потом? – с горечью спросил Мануэл. – Не было «потом». Когда дед, рассказывая, дошел до этого места, он глотнул вина, вероятно, слишком много, и в середине рассказа к нему пришла смерть.

Мануэл закончил. Оба долго молчали.

– Так вот какова твоя история.

– Почему вы все время говорите «мояистория»?

– Ну, потому что она твоя, – сказал Рибейро и испытующе посмотрел в глаза Мануэлу.

– А вы верите, что она правдива?

– Если ты веришь, что она правдива, – сказал Рибейро, – то она правдива от первого до последнего слова.

«Это я уже слышал», – подумал Мануэл и сказал:

– Допустим, она такова, как изложил ее дед, а что бы он сказал дальше, если бы не поперхнулся?

Рибейро подумал.

– Вероятно, ничего. Вероятно, она для него на этом и закончилась. Мусульманин, удовлетворенный советом, сел на ближайший корабль и отплыл домой, чтобы там сообщить, что ему удалось узнать.

– Не слишком-то много.

– Очень много, это было больше, чем добрый совет. Собственно говоря, твой дед дал доброму человеку на дорогу хороший рецепт.

– Как пишут в кулинарных книгах: возьмем…

– Возьмем! А еще лучше: не упускайте счастливого случая. Старуха не должна сидеть и ждать, пока ей все принесут на блюдечке, она должна немедленно найти свое место в жизни. Допустим, что посланец достаточно быстро доставил и передал по назначению совет старого Мигела, тогда, кто знает, подобное уже нашло подобное. Почему именно эта последняя история твоего деда не содержит того, что она обещала?

Мануэл обдумал слова учителя.

– Тогда она, в известной степени, рассказана до конца.

– Вполне возможно. И это в какой-то мере весьма утешительно.

Рибейро с улыбкой посмотрел на своего визави, потом на кувшин, убедился, что он опять пуст, и повернулся к кухне, где хозяин уже давно стоял со скрещенными руками около двери и удовлетворенно поглядывал вокруг. Он так быстро подошел к их столу, как будто давно ждал знака.

– Временами я веду себя как мессия на свадьбе в Ханаане. Для меня было бы истинным удовольствием предложить вам самое лучшее вино из имеющихся в моем подвале.

– А разве вы не говорили о предыдущем, что это ваше лучшее вино?

– Мое лучшее, конечно. Но в моем подвале лежат бутылки наилучшего вина, и мой нюх подсказывает мне, что настал момент их откупорить.

– И как часто за вечер подсказывает это вам ваш нюх? – насмешливо сказал Рибейро.

– Вы хотите обидеть меня? Что касается вина, вы – мои гости.

– Меньше всего на свете я хотел вас обидеть, – поспешил оправдаться Рибейро. – У вас превосходная кухня, насколько мы могли судить, отличное вино, и число ваших гостей подтверждает это самым убедительным образом. Но ведь мы для вас случайные посетители, поэтому меня так поразила ваша щедрость.

– Иной раз мне доставляет удовольствие действовать не по уму, а по опыту.

– Тогда мы с превеликим наслаждением оценим ваше предложение.

Довольный этими словами профессора, хозяин сходил за своим лучшим вином, принес чистые бокалы, в том числе и себе, сел за стол, разлил и начал рассказывать:

– Это вино, чтобы вы знали, особенное. Там, где у Пиньяно сланцевые горы резко обрываются к югу, а солнце особенно щедро ласкает виноградные лозы, именно там выжимает мой виноградарь эти божественные капли. К сожалению, выжимал, должен я вам сказать, потому что старик более года назад умер, и кто знает, что сталось с его вином. Это был мастер божьей милостью и, кроме того, лучший рассказчик историй, когда-либо переступавший порог моего дома. Когда он приезжал в Порту, чтобы продать свое вино, ночи становились длиннее, потому что мы сидели здесь допоздна и слушали его. Давайте выпьем первый бокал за него и его истории!

Мануэл как будто окаменел. Не говоря ни слова, он поднял свой бокал и выпил. Не о его ли деде говорит хозяин и не в этой ли таверне бывал его дед? Не здесь ли он рассказывал свои истории, знакомил всех с новыми?

– Если старика, о котором вы говорите, звали Мигел Торреш да Силва, – сказал Мануэл, – то не беспокойтесь о его вине. Один из его внуков давно научился от него виноделию и сейчас хозяйничает на виноградниках. Но что касается историй, никто больше не сможет рассказывать их так, как он.

– Вы знаете его? – удивленно спросил хозяин.

– Это был мой дед, – ответил Мануэл.

Хозяин проглотил язык. Рибейро сидел молча, опустив глаза и разглядывая темно-красное вино на дне своего бокала. Мануэл поднял голову и посмотрел учителю в лицо:

– Возможно, Платон был прав.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Рибейро и поднял глаза.

– Что Бог занимается геометрией.

– О чем вы говорите? – спросил хозяин, который снова обрел речь, однако ничего не понимал.

– Он считает, – сказал Рибейро, – что у вас действительно безошибочный, великолепный нюх.

– Возможно, вы и правы. Но если старый Мигел на самом деле ваш дед, то вы наверняка знаете некоторые из его историй.

– Я знаю все.

– Тогда вы унаследовали его искусство и будете пересказывать его истории.

Прежде чем Мануэл смог что-нибудь сказать, Рибейро ответил:

– Настанет время – и подобное найдет подобное.

Все трое помолчали. Ночь постепенно стихала.

– Жаль, что время вашего деда прошло, – сказал хозяин, и его сожаление прозвучало искренне.

«Он, наверное, его очень любил», – подумал Мануэл, и ему захотелось узнать, связана ли его любовь с вином или с историями.

– Я помню, – сказал хозяин, – я совершенно точно помню, когда он здесь был в последний раз. Мы договорились о количестве бочек с вином, которые он должен был мне поставить, и, как всегда, оба были довольны сделкой. Потом вошел один чужеземец, марокканец, сел за столик вашего деда и завладел им до конца вечера.

Мне нужно было заниматься кухней, мое заведение было заполнено до отказа, поскольку в тот день, как и сегодня, в гавани пришвартовались торговые корабли из Северной Африки – чужеземец был одним из пассажиров, и у меня был забот полон рот. Однако от меня не ускользнуло, что беседа была возбужденной, араб долго что-то рассказывал, усиленно жестикулировал, и порой казалось, что он пытался заключить сделку. Какого рода – не знаю, меня это не волновало. Пока благополучию моих гостей ничто не угрожает, меня ничего не волнует, и, кроме того, ваш дед был не тот человек, который не смог бы постоять за себя. Короче говоря, эти двое ушли в ту ночь из моей таверны последними.

Хозяин, при всем при том не выпускавший из виду свое заведение, замолчал и поднялся, потому что гости за одним из столов собрались уходить.

– Я не понимаю, – сказал Мануэл, – так, значит, все это правда?

– От слова до слова, – подтвердил Рибейро.

– И тем более мне хочется узнать, что произошло дальше.

– Насколько я помню, твой дед учил тебя, что всему свое время. Теперь вот что: отпускай хлеб твой по водам.

– Что вы имеете в виду?

– Это совет одного мудрого иудея, жившего в стране между Тигром и Евфратом примерно две тысячи лет назад. В своей книге он запечатлел много умных вещей, в том числе и такую: отпускай хлеб твой по водам, потому что по прошествии многих дней опять найдешь его. Пойдем. Завтра будет день.

Когда хозяин увидел, что его гости готовятся уйти, он поспешил к ним и сказал:

– Так как вы для меня гораздо больше, чем просто друзья моего друга, позвольте мне считать вас сегодня моими личными гостями. И так как старый Мигел уже никогда больше не придет ко мне, я тем более надеюсь увидеть вас у себя.

С этими словами он проводил их до двери через почти пустой зал. Когда они были у выхода, то заметили, что за столиком у дверей сидит кто-то закутанный в расшитый дорогой вышивкой платок. Молодая женщина с тонкими чертами лица устремила взор на хозяина и его гостей, те остановились, изумленные.

– С позволения сказать, – со смущением в голосе начал хозяин, – вы не выглядите как… ну, я имею в виду, как такая, которая в столь позднее время наносит визит в трактир. Скажите, чем я могу вам помочь.

– Прошу вас благосклонно выслушать меня, – сказала женщина, – потому что я должна поведать вам многое. Но пока что позвольте рассказать одну короткую историю.

Не говоря ни слова и все еще удивляясь, Мануэл и Рибейро взяли два стула и сели рядом с ней; хозяин же, полный любопытства, чем это все закончится, остался стоять скрестив руки.

Молодая женщина обеими руками стянула платок с головы – только теперь стало видно, как она прекрасна, – и начала рассказывать:

– Жила-была одна старуха, которая однажды при наступлении темноты начала советоваться со своими служанками. Еще до восхода солнца, сказала она, мы покинем наш дворец, потому что об этом никто не должен знать, мы пройдем по спящим улицам и выйдем из города через потайные ворота. Там нас будут ждать оседланные лошади. Мы поскачем через страну и ночь и не дадим лошадям отдыха и будем скакать до вечера, пока не прибудем в город на море, где нас никто не знает и где мы сядем на корабль. Отсюда мы с попутным ветром поплывем на север, через несколько дней опустим якорь в гавани чужого города, покинем корабль, снимем комнаты на постоялом дворе, где служанки мои останутся, а я сама пойду через ночной лабиринт переулков, войду, преображенная, в этот трактир и расскажу вам мою историю – в твердом убеждении, что я вернулась.