Текст книги "Киллер"

Автор книги: Том Вуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Теперь я хотела бы, чтобы Уильям рассказал нам об этих ракетах, – сказала Чеймберз.

Глава русского отдела Уильям Фергусон сидел на той же стороне стола, что и Проктер. Он был одним из истинных ветеранов ЦРУ. Ему было под семьдесят, его лицо изрезали глубокие морщины, но он не потерял ни пряди седых волос, зачесанных назад от высокого лба. Без полнившего его пальто он выглядел худым, почти полуголодным, но отнюдь не слабым. Он совершил три боевые поездки во Вьетнам и получил больше значимых медалей, чем у Проктера было толстых пальцев. Список его подвигов в борьбе против Советов в период «холодной войны» был легендарным, и те, кто знал о них, справедливо считал его героем. Но, будучи на десяток лет старше Проктера, он был на ранг ниже по служебной лестнице. Как понимал Проктер, это был собственный выбор Фергусона, и Проктер уважал его за это.

– SS-NX-26 «Оникс» это, попросту говоря, такая ракета, которую мы сами хотели бы создать, – начал Фергусон своим неспешным баритоном. – Она предназначена для замены ракет SS-NX-22 «Солнечный ожог», а их многие специалисты, в том числе и я, считали самыми опасными на планете. «Оникс» еще гибельнее.

Прокашлявшись, Фергусон продолжил:

– Эти ракеты практически гарантируют уничтожение противника. Они имеют дальность 162 морские мили и могут лететь на высоте меньше 9 футов со скоростью, в два с половиной раза большей скорости звука, неся либо обычную 550-фунтовую боеголовку, либо ядерную боеголовку мощностью в 200 килотонн. Для сравнения скажу, что наши аналоги «Гарпун» и «Томагавк» имею дельность действия меньше 50 миль и дозвуковую скорость. Это как велосипед против гоночного автомобиля.

Но просыпаться по ночам наших адмиралов заставляют не столько дальность и скорость, сколько исключительная точность этого оружия. В марте русский и китайский флоты провели в Индийском океане совместные учения, моделируя атаку на агрессивные американские авианосные ударные группы. Время этих учений было выбрано не случайно. В это же время и мы разминали свои мускулы в той же части мира, – кисло улыбнулся Фергусон. – Кульминацией шоу был запуск китайским ракетоносцем ракеты SS-NX-22 с учебной боеголовкой. Высокоскоростная камера зарегистрировала попадание ракеты в центр белого креста, нарисованного на борту корабля-мишени на удалении в 60 морских миль. И летела она на высоте всего двадцати двух футов над уровнем моря. «Оникс» быстрее, несет бóльшую нагрузку, и его еще труднее обнаружить, не говоря уже о том, чтобы перехватить.

– Нужно ли нам бояться этого оружия? – и Фергусон бегло оглядел помещение. – Безусловно. Оно разработано специально с расчетом на поражение наших радаров «Эгис» и зенитных установок «Фаланкс», защищающих наши корабли. Созданная на замену «Фаланксу» ракетная система не проходила испытаний на борьбу с оружием такого рода. Попросту говоря, у нас нет надежной защиты от «Оникса» и даже от «Солнечного ожога». И это полностью меняет соотношение сил на море. Несколько скромных эсминцев, вооруженных такими ракетами, способны победить целую авианосную ударную группу. У нас нет ничего, даже близко сопоставимого с «Ониксом», а нам оно очень нужно.

Проктер мог бы сказать, что Фергусон наслаждался своей маленькой речью. Всю первую часть своей карьеры он боролся против Советов, а после падения Берлинской стены ценность его опыта и знаний тоже упала. Ныне всех больше тревожил Ближний Восток, чем Россия. Проктер знал, что другой человек на месте Фергусона страдал бы от этого увядания славы, но Фергусон, если и страдал, хорошо скрывал свои страдания.

Один из статистов, Натан Уайли, решил проявить себя. Он сидел на той же стороне стола, что и Проктер. Хотя ему было под пятьдесят, выглядел он со своей нелепой массой мягких светлых волос, по крайней мере, лет на десять моложе. Он спросил:

– Почему, черт возьми, такая ракета есть у русских, а не у нас?

Фергусон вздохнул и дал знак ответить своему заму Сайксу. Проктер точно не помнил, как звали Сайкса. Карл, Кевин или как-то в этом роде. У него была комплекция человека, занимающегося гимнастикой, но не настолько серьезно, чтобы хвастаться этим. Не знал Проктер и того, сколько лет ему. На вид – около тридцати пяти, хотя при неудачном освещении он выглядел из-за своих усталых глаз значительно старше. Его костюмы были всегда безупречны, сшиты на заказ и гораздо дороже, чем позволяла его зарплата. Пару лет назад Проктер подверг его проверке на предмет побочных доходов, но оказалось, что у Сайкса богатые родители и доверительный фонд.

Для Проктера Сайкс был в какой-то мере неизвестной величиной. У него были превосходные костюмы, чисто выбритое лицо, хорошие зубы, и он всегда говорил очень правильные вещи. Он был почти противоположностью Фергусону: молодой и пугающе амбициозный. В департамент Сайкс поступил, чтобы сделать себе имя, и был, возможно, недоволен, что его зачислили в неприметный русский отдел, но жаждал произвести впечатление.

– Потому, – начал он, – что, хотите верьте, хотите нет, в области ракетной техники мы не самые лучшие. Хотя бóльшую часть своих разработок оружия Россия забросила, но некоторые бюджетные потоки сохранились. Россия сосредоточилась на нескольких ключевых технологиях и отнюдь не отстает в таких областях, как самолеты-истребители. В некоторых областях ракетной техники она давно является лидером рынка, зарабатывая миллиарды на продажах в другие страны. И в области противокорабельных крылатых ракет она не то что на шаг, а на целый скачок впереди нас, не меньше чем на двадцать пять лет.

– Не позволить ли нам Альваресу продолжить, – сказала Чеймберз.

Фергусон кивнул, как будто его одобрение действительно требовалось.

Из спикерфонов снова послышался голос Альвареса:

– Вкратце, Озолс намеревался продать сведения о местоположении затонувшего корабля тому, кто больше даст. Покупатель мог бы после этого на досуге достать ракеты. Как вы понимаете, заполучить такое оружие в свой арсенал хотели бы многие режимы. Озолс, когда связался с нами, уверял, что у него есть еще с полдюжины потенциальных покупателей. Он хотел продать информацию за двести миллионов евро, но я сумел сбить цену до ста миллионов с небольшим.

Чеймберз вздохнула:

– Я не могу переоценить того, как важно, чтобы эти ракеты достали мы. Мы сможем не только развить свою технологию противокорабельных крылатых ракет, но и не допустить, чтобы нежелательные группы использовали это оружие против нас или наших союзников. Кроме того, это позволит нашему военному флоту усовершенствовать средства защиты от такого рода оружия.

Чуть погодя, она добавила:

– Не забывайте, что этой технологией уже располагают Китай и Иран.

Уайли подался к спикерфону:

– Не дороговато ли сто миллионов баксов за координаты?

На выручку пришел Фергусон:

– Мы ежегодно тратим больше, чем ВВП многих стран, на то, чтобы иметь самые лучшие игрушки. Сто миллионов за то, чтобы прыгнуть на двадцать пять лет вперед в деле разработки оружия, это выгоднейшая сделка века. Особенно в свете того, что мы уже и от «Солнечного ожога» отстаем на годы, а Россия не хочет его нам продавать.

– А они еще исправны после такого долгого пребывания под водой? – спросил Уайли.

– Может, да, а может, нет, – ответил Сайкс, кивнув. – Они находятся в герметичных контейнерах, которые защищают их от атмосферных воздействий, но не рассчитаны на пребывание в соленой воде. Корпуса могут быть повреждены коррозией, и все, на что попадет вода, будет испорчено, но технологию все же можно будет извлечь, как и боеголовки, которые могут быть любыми. Тот, кто извлечет ракеты и соответствующую электронику, будет в состоянии воспроизвести конструкцию и создать собственный эквивалент. Возможности наших военно-морских сил в борьбе против режима, обладающего такими ракетами, сильно уменьшаются. Даже аналоги с возможностями в половину возможностей «Оникса» способны вывести из строя и даже уничтожить один из наших авианосцев.

– А почему операция проводилась в Париже? – спросила Чеймберз.

Из спикерфонов снова донесся голос Альвареса:

– Человек был страшно подозрителен. Он был уверен, что мы хотим обмануть его, и соглашался встретиться только на нейтральной почве. Где-нибудь, где, по его мнению, нам будет трудно что-нибудь проделать. Париж был его идеей. Он назначил мне недельное окно и сказал, что в один из дней этой недели позвонит мне и назначит время и место встречи. В то утро он позвонил мне почти в пять тридцать и сказал, что хочет встретиться через час, но не появился.

Чеймберз изящно наклонилась к спикерфону:

– Я думаю, вряд ли можно надеяться, что Озолс делал хоть какие-то намеки на местоположение корабля до того, как вы должны были встретиться.

– Да, к сожалению, не делал. Он был достаточно осторожным, чтобы не сказать мне ничего хотя бы отдаленно конкретного. Он сказал мне лишь, что Москва полагает, будто корабль затонул на большой глубине, и поэтому поднимать его нецелесообразно, но на самом деле он затонул на континентальном шельфе, на небольшой глубине. Озолс утверждал, что это нейтральные воды, и каждый, располагающий судном и координатами, легко может добраться до него. Вы, несомненно, понимаете, насколько огромен континентальный шельф в Индийском океане.

– А почему он не попытался просто анонимно продать информацию самим русским? – спросил один из статистов.

– Я думаю, он знал, что в таком случае они смогут вычислить продавца и послать маленькую оперативную группу из Службы внешней разведки (СВР), чтобы предложить ему лучшую сделку.

– Как предполагалось осуществить обмен? – спросила Чеймберз.

– Озолс согласился передать мне информацию на флешке, которую он намеревался принести на место встречи. Я должен был проверить информацию и, если она окажется подлинной, перевести половину денег на его банковский счет. После того как он убедится, что деньги на счет поступили, я должен был уйти. Вторую половину он должен был получить, когда мы найдем корабль. Это самое большее, чего я смог добиться.

– Хорошо, – сказала Чеймберз. – Теперь расскажите нам, что произошло в Париже.

– Нам до сих пор не удалось узнать никаких подробностей, – начал Альварес. – Французы стараются держать в неведении как можно больше людей. Все так перемешано с дерьмом, что разжевывать придется очень долго.

– Не пытайтесь убедить меня, что вас это удивляет, – вмешался Фергусон. – Наши друзья за океаном могут быть не самыми интеллектуальными из наших союзников, но они не так глупы, как нам хотелось бы думать. У них есть и глаза, и уши. И они понимают, что мы кое-что утаиваем от них, и им это не нравится.

Проктер в душе улыбнулся. Старик всегда высказывал свое мнение напрямую, часто даже не пытаясь смягчить его.

Уайли прокашлялся и снова ввязался:

– Вы думаете, они что-то узнали об операции?

– Если не было утечки информации и если они не обладают экстрасенсорными способностями, то, безусловно, не могли, – ответил Фергусон. – Но галльская подозрительность, возможно, уже породила множество невероятных объяснений происходящих событий. Ни одно из них не может быть даже близким к истине, поэтому не стоит о них беспокоиться. По крайней мере, на сегодня Франция – не больше чем мелкая неприятность.

Чеймберз бросила на Фергусона вежливый, но жесткий взгляд.

– Продолжайте, Альварес.

– Вот, что мы знаем. Эксперт-медик определил, что умер Озолс между пятью и семью часами утра. Он был застрелен в аллее рядом с улицей рю де Марн. Тело очень скоро нашел владелец магазина. Никаких документов при убитом не было, но я видел тело в морге. Два выстрела в сердце, причем пули прошли так близко одна к другой, что входные отверстия соприкасаются, и один – в висок с близкого расстояния. Никаких свидетелей. Никаких улик. Убийца был, несомненно, профессионалом.

Как бы то ни было, интересно вот еще что. В восемь пятнадцать в полицию позвонили из отеля, где обнаружили восемь трупов. Пять внутри отеля, два – в доме напротив и один – на улице. Один из полицейских неофициально сообщил мне, что, по их мнению, всех убил один и тот же человек. Пули, найденные в семи телах, – дозвуковые, калибра 5,7 мм, такие же, как те, которыми был убит Озолс, но выпущенные из другого пистолета, хотя той же модели.

– Что же, черт возьми, произошло? – спросил Проктер.

– Пока я не имею ни малейшего представления, – ответил Альварес. – Чтобы что-то найти, мне нужно попасть в отель, отсмотреть записи с видеокамер и полицейский отчет. Самостоятельно я не смог этого сделать.

– Я добьюсь, чтобы вам это позволили, – сказала Чеймберз.

Фергусон покачал головой:

– Кто-то убил Озолса и пошел бушевать в парижский отель? Сомнительно.

– Но именно так и было, – твердо ответил Альварес.

– Как бы там ни было, есть ли у нас хоть какие-то указания на то, кто стоит за киллером? – спросила Чеймберз. – На этом этапе я хотела бы получить оценку.

– Озолс никогда не говорил мне, с кем еще он вел переговоры, но я думаю, что мы можем сделать обоснованные предположения. Россия и Китай уже имеют «Оникс», а у Ирана есть «Солнечный ожог», так что к ним Озолс не обратился бы. Для сделки Озолс выбрал Париж, так что Франция здесь, вероятно, тоже ни при чем. Но завладеть «Ониксом» жаждут многие, в частности, Израиль, Саудовская Аравия, Великобритания, Индия, Пакистан и Северная Корея. Вполне можно предположить, что, если кто-то узнал, что Озолс продает информацию нам, а не им, они могли попытаться добыть ее любым путем. Не говоря уже о том, что профессиональный киллер обойдется несравненно дешевле суммы, запрашиваемой Озолсом. Наконец, не следует забывать, что о замыслах Озолса могли прознать русские и выследить его.

– Итак, проясним: вы говорите, что киллер мог работать на кого-то? – спросил Фергусон.

Голос из спикерфона прозвучал очень серьезно:

– Я найду его.

Юго-восточнее Шарлеруа, Бельгия

Понедельник

19:48 СЕТ

– Ваши билеты, пожалуйста.

Виктор протянул проводнику свой билет и поблагодарил его, когда тот, прокомпостировав, вернул его. Проводник медленно шел по вагону, временами хватаясь за ручки, когда вагон бросало в сторону. На вид ему было лет восемьдесят, и казалось, что он вряд ли доживет до восьмидесяти одного.

За окнами шел снег. На окно справа от Виктора налипли снежинки, сделав его углы непрозрачными. Пейзаж за окном в ночной темноте был невидим, но когда Виктор прижался щекой к холодному стеклу, он смог смутно разглядеть поля, холмы и временами мерцающие огни в отдалении.

Поезд был в двух часах езды от границы Германии, и в Мюнхен, через Страсбург он должен был прибыть только после полуночи, но Виктор не позволял себе удовольствия заснуть. Да он и не был уверен, что сможет уснуть, хотя и хотел спать.

Виктор был один в вагоне и сидел в заднем ряду справа от прохода. Прямо за его спиной была стена. Сидя прямо, он мог видеть дверь в дальнем конце вагона и любого, кто вошел бы в нее.

Дверь слева от Виктора открылась, и он инстинктивно напрягся. В кровь бросился адреналин, приготавливая его к нападению.

Это был ребенок, девочка лет четырех-пяти. Она даже не взглянула на него, а сразу побежала по проходу, натыкаясь на сиденья с обеих сторон. Добежав до конца вагона, она повернулась и побежала обратно, улыбаясь при каждом отскоке от одного сиденья к другому. Добежав до Виктора, она остановилась, впервые заметив его.

На него смотрели глаза, раскрытые почти до невозможности широко. Напряженность ее взгляда смущала его, словно сквозь его глаза за внешней оболочкой человека она могла видеть лежащую под ней его сущность. Но когда она улыбнулась, показав щелки между зубами, все мысли о том, что она могла иметь такую способность, улетучились.

Изобразив удивление, Виктор наклонился к ней и протянул руку ей за ухо. Ее лицо тоже отобразило удивление. Когда он вернул руку, в ней была монета. Девочка снова улыбнулась. Он покатал монету в пальцах, и ее улыбка перешла в смех.

Виктор переложил монету в левую руку и провел ею над правой. Затем он повернул ее и раскрыл ладонь. Монеты в руке не было. Девочка засмеялась и указала на другую руку. Возможно, она уже видела этот фокус, но Виктор надеялся, что она просто не по годам сообразительна. Он повернул правую руку и разжал кулак, показав ладонь. Монеты и там не было. Улыбка девочки сменилась выражением смущения. А Виктор, держа обе ладони раскрытыми, пожал плечами.

Дверь снова открылась, и вошла женщина, сразу же позвав девочку по-немецки. Девочка снова побежала, женщина погналась за ней. С каждым окриком ее голос становился все громче. Она выглядела взволнованной, словно гналась за девочкой по всему поезду.

Мать ухватилась за ворот девочки раньше, чем та добежала до конца вагона, и с угрюмым видом повела ее назад, отчитывая за побег.

Когда они подошли ближе, Виктор поймал взгляд девочки и послал ей ответный, говорящий: большей удачи в следующий раз. Девочка улыбнулась, и Виктор, когда они проходили мимо, сунул ей монету. Ее глаза блеснули на миг, прежде чем они скрылись. Виктор никогда в своей жизни не чувствовал себя более одиноким.

Поезд шел по длинному закруглению пути, и потолочные лампы на мгновение мигнули. Виктор достал из кармана смартфон и включил его. Он купил его еще в Шарлеруа, заплатив, к удовольствию владельца магазина, наличными. Затем он достал из кармана флешку и вставил ее в USB-порт. Флешка разрешила ему доступ, но, когда он попытался открыть единственный содержащийся на ней файл, она затребовала пароль.

Он заставил себя подумать, когда же именно пошло наперекосяк все, что он хотел сделать. Всего через два часа после того, как он выполнил свое задание, киллеры из Восточной Европы во главе с американцем попытались убить его в отеле. Он подумал о досье, найденном в вэне киллеров. В нем было не так много подробностей, но даже просто для того, чтобы узнать, как он выглядит и где остановился, требовались очень точные разведданные.

Послать убийц в нужное место в нужное время могли только те, кто знал, что он будет в Париже, чтобы убить Озолса. Он не верил, что в деле замешана какая-то третья сторона. Убить его хотели посредник, или заказчик, или оба вместе – для безопасности, чтобы не платить или по какой-то иной причине, Виктор пока не понимал. Именно причина была сейчас главным вопросом. Важнее всего было остаться живым, убийство врагов – делом второстепенным, а все остальное не имело значения. Если выяснение причины могло помочь ему уберечь себя, только этому он должен посвятить себя.

Виктор открыл в смартфоне файл, куда занес данные о Святославе. Везти через границу реальные документы было слишком опасно. Нужно было выяснить, кто нанял Святослава. Это мог быть как посредник Виктора, так и кто-то совершенно другой. В любом случае Виктору нужно было знать это. Святослав жил в Мюнхене, поэтому именно там Виктор намеревался начать охоту.

Он осознал, что его глаза закрыты и заставил себя открыть их. Его тело нуждалось в отдыхе, но, поскольку враги у него оставались, он не мог позволить себе ослабить бдительность. Всю жизнь он держался невидимым, однако, несмотря на все предосторожности, его как-то увидели. И теперь ему нужно было быть бдительным как никогда раньше.

И лучшей защитой, по мнению Виктора, было нападение.

Париж, Франция

Понедельник

22:48 СЕТ

Черно-белое изображение на экране монитора непрерывно мерцало. Оно было зернистым, местами искаженным, но качество было приемлемым. Это была замкнутая телевизионная система низкого разрешения, и Альварес вряд ли мог ожидать блестящей четкости, но все было бы хорошо, если бы просмотренные метры не вызвали бы у него небольшой головной боли.

Он ущипнул себя между бровями и вытер слезы, вызванные напряженным всматриванием. Он чувствовал себя скверно и полагал, что выглядит не лучше. Вместе с Кеннардом он стоял в подвальном этаже американского посольства, пока молодой техник, имени которого он не помнил, проверял аппаратуру.

Очевидно, когда он вышел после разговора со штаб-квартирой, Чеймберз надавила на Францию, потому что Альварес получил копии всех относящихся к делу документов и записей камер наблюдения в отеле, где было застрелено пять человек, в том числе женщина. Согласно отчету полиции, одно из двух тел, найденных в жилом доме напротив отеля, тоже принадлежало женщине, причем значительно старше остальных жертв. Это было самое дикое дело из всех, с которыми ему приходилось сталкиваться за время работы в ЦРУ.

В НСС, которая прежде называлась Оперативным управлением, Альварес работал оперативным офицером уже около одиннадцати лет. До этого он по окончании колледжа служил в морской пехоте, но жизнь морпеха его не удовлетворяла. Это было, как стоячая вода: все время ждешь чего-то, но ничего не происходит. Поступил он в морскую пехоту юнцом, жаждущим узнать, чего он стоит. Постоянные учения и редкие гуманитарные операции не дали ему того, чего он хотел. Это были другие времена. Возможно, сегодня он получил бы такую загрузку, какая оказалась бы ему не по силам. В морпехи он поступил по неверным мотивам, но контракт с ЦРУ подписал по правильным. С тех пор он не оглядывался на прошлое.

На экране два человека вошли в лифт.

Кто они?

Если Альварес стоял прямо, скрестив свои большие руки на еще большей груди, то Кеннард с засученными рукавами ссутулился, опираясь локтями на стол и впившись взглядом в монитор. Он был моложе Альвареса на добрый десяток лет и формально был его подчиненным, но любил действовать так, словно они были партнерами. Альварес дипломатично позволял ему это ради сохранения дружественных отношений.

Кеннард, казалось, рассматривал ЦРУ лишь как кормушку и ступень в карьере. В его планах было поступить туда сразу после колледжа, прослужить несколько лет, набраться опыта и знаний и перейти на более важную, более интересную и лучше оплачиваемую работу в частном секторе. У Альвареса не было времени для таких забот. Он служил в ЦРУ, чтобы выполнять свою работу как патриот.

Обычно Кеннард был болтуном, неспособным заткнуться, если от этого не зависела его жизнь, но сегодня он весь день был иным. Возможно, важность работы наконец дала ему повод проснуться. Погибли люди. Это была не игра. Альварес бегло просмотрел фотокопию предварительного отчета о происшествии. В ней были внесенные позднее добавления. Дополнительную информацию он получил от агента ЦРУ в парижской полиции. Она обошлась американским налогоплательщикам в изрядную сумму, но толстая пачка евро сделала то, чего предполагаемое соглашение о сотрудничестве сделать не смогло.

Он нашел раздел, где перечислялись все погибшие. Документов ни у кого из них, кроме старой женщины, убитой у дверей своей квартиры, не было, были только рации, наушники, оружие и патроны. Французы пока никого не опознали, но Альварес ввел копии отпечатков их пальцев в систему и теперь ожидал результатов. В отеле произошло что-то очень крупное с участием очень плохих людей.

Просмотр видеозаписей был отупляющим процессом, но у Альвареса была сильнейшая мотивация. Андрис Озолс шел на встречу с ним, когда его убили, и имевшаяся у него информация похищена. Возвращение этой информации было важнейшей задачей Альвареса, хотя очень важно было также поймать убийцу латыша и, по меньшей мере, пригвоздить его к ближайшей стенке.

К несчастью, в отеле было всего две камеры наблюдения: одна в вестибюле, другая у заднего входа. Камеры на каждом этаже намного облегчили бы жизнь Альваресу. Имея всего два комплекта записей, Альварес для составления картины происшедшего вынужден был полагаться на то, что имелось в полицейских отчетах. Однако они пока были слишком краткими и полными пробелов. И быстро заполнить эти пробелы не представлялось возможным.

– Вот он вошел, – сказал Кеннард. – Идет к стойке.

Альварес посмотрел в отчет.

– Мистер Бишоп, номер 407.

Альварес наблюдал, как таинственный человек прошел от стойки к лифту, где, вроде бы, ожидал его прибытия, а затем вдруг встал сбоку, явно прячась от двух мужчин, вышедших из кабины.

И он, и Кеннард просмотрели эту сцену раз двадцать, и увиденное все еще изумляло Альвареса. Пока один из вскоре убитых стоял в вестибюле, предполагаемый убийца Озолса прошел за его спиной так близко, что, казалось, задел его, и незамеченным проскользнул в кабину.

– Чистая работа, – прошептал Кеннард.

Альварес кивнул и обратился к технику:

– Прокрутите немного вперед.

Техник поработал клавишами управления, и несколько секунд раздавался шелестящий звук, сопровождаемый беспорядочной картинкой на экране.

– Хватит, – сказал Альварес.

На экране теперь были видны два явно встревоженных человека, которые лихорадочно нажимали кнопки лифта, а потом бросились к лестнице и исчезли.

Кеннард покачал головой:

– А через несколько минут оба будут трупами.

– Они пришли в отель по его душу, никак иначе, – сказал Альварес. – Ладно, прокрутите, пока не придут двое других.

Альварес уже, наверное, в десятый раз ослабил свой галстук. Кеннард пялился на экран, а техник молча занимался прокруткой. В помещении было душно. Окон в нем не было, а кондиционеру уже давно пора было на свалку. Снаружи было очень холодно, но Альварес, Кеннард и техник уже несколько часов сидели в тесной комнате, набитой электронной аппаратурой. Воздух был практически отравой.

– Отсюда, – попросил Альварес.

Из лифта вышел человек, который, видимо, и убил Озолса, и сел в кресло. К ярости Альвареса и Кеннарда он все время держал лицо скрытым от камеры. Он не отворачивался явно, но слега наклонял или поворачивал голову так, чтобы камера не могла зафиксировать его черты. Это не могло быть случайностью.

До прибытия в отель он не мог знать, где находится камера, но мог проверить это несколькими днями раньше, а записи хранились в отеле всего сорок восемь часов, после чего на их место записывались новые. Причины этого Альварес понять не мог. В отеле их могло бы и вовсе не быть. Именно это Альварес и сказал менеджеру.

В следующий раз киллер появился на экране всего на несколько секунд, затем ушел и больше на записи не появлялся. Одно тело было найдено на кухне, из чего Альварес мог резонно заключить, что киллер ушел именно через кухню, а не через задний вход, где имелась камера. После этого еще два человека были убиты в жилом доме против отеля и один на улице.

Пока воспроизводилась остальная часть записи, Альварес стоял неподвижно, надеясь, что появится еще что-нибудь полезное. Глаза болели, он смертельно устал и не сомневался, что Кеннард чувствовал себя так же. Он предположил, что техник привык смотреть на экран целые дни, и трудностей это у него не вызывало. Возможно, эта дрянь на экране его возбуждала. Урод.

Еще через тридцать минут Альварес вытянул кресло и сел.

– Больше мы отсюда ничего не выудим.

– Согласен, – кивнул Кеннард. – Как вы думаете, готовят в этом городе китайские блюда? Не знаю, как вы, парни, а я бы сейчас с удовольствием съел порцию хрустящей жареной утки. От этой французской еды я болен.

Свой голос подал техник:

– В паре кварталов отсюда есть хорошее место с чертовски хорошенькими официантками. Я покажу вам.

– Отлично, – сказал Кеннард, похлопав себя по животу. – Я проголодался.

Альварес не думал о еде. Он проворчал себе под нос:

– Один парень убивает Озолса, а двумя часами позже он возвращается в отель, где семь человек пытаются найти и убить его, а вместо этого он убивает их всех.

– Именно, – сказал Кеннард, глядя на дверь.

– Портье описала нам высокого или даже очень высокого человека кавказской внешности с каштановыми или черными волосами. Но они могут быть крашеными. Цвет глаз она не помнит. Может быть, он был в очках. Возраст где-то между двадцатью пятью и сорока. С бородой, но сегодня она уже может быть сбрита, а могла и вообще быть приклеенной. А то, с чем мы остались, прекрасно подойдет любому европейцу.

– Похоже на то, – согласился Кеннард. – Все это чушь. Мы ничего не нашли.

И он взял свой пиджак.

Альваресу было нечего возразить. Он провел ладонью по волосам, как бы раздумывая, что делать дальше. Он был выжат, но спать не хотел. Слишком много еще нужно было сделать. Зазвонил его сотовый телефон, и он быстро ответил. Закончив разговор, он улыбнулся Кеннарду:

– Ты что-то сказал?

Мюнхен, Германия

Вторник

01:12 СЕТ

Когда Виктор с четырнадцатью другими пассажирами сошел с поезда, шел дождь. Ночной вокзал был почти пуст, и обилие свободного пространства вокруг давало ему основание тревожиться. Он постарался выйти как можно быстрее, но не показывая виду, что спешит. Такси перед вокзалом не было, и он пошел пешком. После многочасового сидения в поезде он был рад размять ноги.

Он нашел кафе фаст-фуда, которое было еще открыто, и сел поесть у окна. Еда была хуже некуда, но Виктору нужно было набраться калорий, а более быстрого способа подкрепиться не было. Хоть молочный коктейль был не слишком плох. Ванильный.

Он поймал такси и назвал водителю улицу, где жил Святослав, сделав вид, что не говорит по-немецки, чтобы избежать ненужных разговоров в пути. Искомый четырехэтажный дом располагался на востоке Мюнхена. Район был зажиточным – свободные застройки девяностых годов с дорогими квартирами с видом на реку.

Главный вход был наглухо заперт, а камера наблюдения и освещение делали попытку вскрыть его слишком рискованной, поэтому Виктор провел ночь, знакомясь с круглосуточными барами Мюнхена, позволяя себе не больше одной порции выпивки в час. Время он проводил, разглядывая представительниц противоположного пола, как всякий одинокий мужчина. В каждом баре он просиживал не больше двух часов, чтобы его не слишком легко было запомнить. В шесть часов он позавтракал в небольшом кафе и снова отправился к дому Святослава, неся в руке взятый навынос черный кофе, от которого на свежем воздухе шел пар.

Виктор встал на противоположной стороне улицы, укрывшись от мороси под навесом автобусной остановки. Этот навес объяснял также его присутствие здесь в случае, если бы Виктора кто-нибудь заметил. Согласно записи в отеле, Святослав жил в квартире 318, хотя существовала возможность, что на самом деле он не был Михаилом Святославом. Но Виктор был уверен, что здесь что-то не так. Паспорт Святослава был слишком потрепан, а значит, он не мог быть временным прикрытием. Он мог быть либо подлинным паспортом, либо единственным прикрытием. Множество штемпелей свидетельствовали о поездках в страны, не входящие в Европейский союз, в основном – в бывшие республики СССР, в частности в Эстонию, Украину, Латвию и Литву. Он либо часто ездил в поисках работы, либо был заядлым туристом с небогатым воображением в отношении выбора стран. В любом случае адрес, указанный в документах, стоило проверить.