Текст книги "Таинственный убийца"

Автор книги: Том Шарп

Соавторы: Дэйвид Бенедиктус,Рэйчел Биллингтон,Леонард Глум,Саймон Рэйвен,Моника Дикенс,Сэлли Бьюмен
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Я сел в траву, уткнул голову в колени и попытался справиться с тошнотой. Миссис Фортпатрик перестала сотрясать воздух, достала из корзинки пудреницу и принялась приводить себя в порядок: сначала напудрила нос, потом взбитые волосы.

– Мы опоздаем на собрание,– произнесла она уже в обычной своей манере.– Придет инспектор Фишер, невежливо заставлять его ждать.

Я безуспешно пробовал поднять голову:

– Знаете ли вы, что Ларкин – на самом деле француз, его зовут Жан-Пьер Долри, и он не только муж Ванессы, но и ее кузен, так что может претендовать на Пэррок-хауз?

Эта фраза вконец меня обессилила, и я использовал для избавления от виски маленький кустик. Когда я оторвался от кустика, миссис Фортпатрик уже неслась вниз по склону к небольшому симпатичному лому, где проходили всякие деревенские торжества.

Я вдруг почувствовал непреодолимое желание все-таки поведать миру о преимуществах ловли на муху и помчался вслед за нею.

К сожалению, второпях я не заметил еще одно человеческое существо, возникшее у меня на пути. Что не так уж и невероятно, ибо существо это было не более четырех футов росту, да еще нагнулось. Я сбил его с ног, и оно рухнуло лицом в траву. Затем село – это оказалась маленькая старушка, со сморщенным от ярости личиком. Вокруг нее валялись куски того, что до нашего столкновения было имбирными пряниками, испеченными в форме человечков.

– Развалился! – пискнула старуха.– Ручки, ножки – все вдребезги. Настоящее кровопролитие!

– Простите, простите,– горячо заговорил я: это был не лучший способ знакомства с сестрой Флер. Она на меня и не взглянула, а все собирала обломки пряников.

– Всегда одно и то же,– бубнила она себе под нос.– Создаешь семью, а кто-то врывается, и вот – все вдребезги.

Но вы же нагнулись, поэтому я вас и не заметил,– попробовал я объясниться.

Она подслеповато глянула на меня – в одной руке она держала голову, покрытую золотистой аппетитной корочкой, в другой – торс.

– Я собирала то, что выбила у меня из рук миссис Фортпатрик,– пояснила старушка.

– О, как ужасно,– произнес я, не в силах оторвать взгляда от пряничной головы: она была вылеплена с мастерством истинного скульптора. Прическа-могикан, кольцо в носу...

– Это же...

– Бедный Жан-Пьер,– старуха ласково погладила голову. Значит, она все знала! Она собрала последние кусочки, сложила их в корзинку, совсем такую, как у миссис Фортпатрик, и выпрямилась.

Я поплелся за ней, мучительно пытаясь разрешить загадку взаимоотношений между сестрой Флер и Жан-Пьером. И вдруг мне в голову пришла очередная версия: каким-то образом полковник Фортпатрик узнал о том, что жена ему неверна, и расправился с капелланом! Тот же мотив был и у покойного брата Виктора, отчаянно влюбленного в слишком уж страстного клерикала. А затем я с некоторым цинизмом подумал о том, что если бы мне предстояло бежать с миссис Фортпатрик, смерть от лучшего солодового виски моего крестного показалась бы мне счастливым избавлением.

От столь продуктивных размышлений меня оторвало представшее перед моими очами зрелище: полицейская машина инспектора Фишера, блокировавшая вход в очаровательный зал для деревенских собраний. Как это символично! Вот она, грубая рука закона! И я решил не делиться с инспектором полученной мною информацией.

Я подошел к группке истинных любителей науки, ожидавших моего доклада, и тут из машины послышался металлический голос радиопередатчика: «Один, два, семь! Один, два, семь! Ответьте!»

Было совсем нетрудно влезть головой в открытое окно и схватить микрофон, что я и сделал.

– Один, два, семь,– произнес я в микрофон.

– А, Фиш, старый приятель! – человек говорил с акцентом западных графств.– Полагаю, тебе следует знать, что полоумный доктор удрал из больницы, удрал. Более того, он схватил трость со шпагой, которая хранилась в декоративной корзине для зонтиков, и, размахивая ею, поклялся, что расправится с этим подонком Ларкином.

– Спасибо,– раздался за моей спиной голос Фишера.

– Я просто хотел вам помочь!

– Адам! Адам! – ко мне с криками неслась Ванесса Долри, коротенькая юбочка развевалась вокруг ее тощих ног.– Жан... Ларк...– она с опаской глянула в сторону инспектора Фишера.– Ну, человек в шкафу... Он, кажется, умирает!

– В шкафу?! – тупо переспросил Фишер, хотя, что значило местопребывание человека по сравнению с фактом его пребывания при смерти? А я сразу же вспомнил, как мне самому недавно было плохо.

– Виски! – воскликнул я.

– Мистер Леннокс! – прогремел зычный бас миссис Фортпатрик.– Достаточно с вас виски! Мы ждем вашего сообщения о прелестях ловли на мушку!

Я повернулся. В дверях зала стояла миссис Фортпатрик, а рядом с нею, как игрушечная лодочка рядом с нефтеналивным танкером, притулилась сестра Флер. Увидев, что я с любопытством смотрю на эту парочку, сестра Флер засунула в рот две миниатюрные имбирные ножки и принялась их спешно жевать.

Так вот в чем дело! Это была последняя улика.

– Сестра Флер,– как можно мягче произнес я.– Я уверен, что вы – мать Жан-Пьера Долри, то есть Ларкина.

Все замерли.

И в этот миг полицейское радио вновь подало голос:

– «Один, два, семь! Один, два, семь! Срочное сообщение!»

• • •

И это была не последняя драма, с которой предстояло столкнуться жителям Ступл Гардетт. Потому что Квентин Смитиз был уже в пути. Именно Квентин ровно два года назад составил то самое завещание, по которому будущее Пэррок-хауза зависело от «пристойности» или «непристойности» поведения гипергностиков. А решать этот вопрос предстояло не кому иному, как Квентину – уж он-то позаботился о том, чтобы этот пункт был внесен в окончательный текст.

Перед отъездом Квентин обсудил это дело с коллегами-адвокатами за изысканным цыпленком с грибами.

– Дело ясное, Махмуд,– говорил он – Если удастся доказать, что гипергностики чисты, как свежевыпавший снег,– тогда имение остается за ними. Если не удастся – переходит к наследникам из семейства Долри.

Махмуд задумчиво тряс перечницей над блюдом с овощами.

– И насколько они чисты, друг мой?

– Все они мертвы. Разбились в шарабане. Говорит ли это об их чистоте?

– Скорее чистоте духа. Но с юридической точки зрения...

Инспектор Фишер арестовал Ванессу Долри, Жан-Пьера (то есть Ларкина), ее мужа и кузена, и Иветту Долри (то есть сестру Флер), ее свекровь и одновременно тетку. Выбрал он для этого не самое удачное время – впрочем, полицейские не отличаются утонченными представлениями о приличиях и вполне могут арестовать наследников в тот самый день, когда должен прибыть семейный поверенный для решения вопроса о наследстве.

– Вы в чем-то их обвиняете? – осведомился Квентин самым бархатным из своих адвокатских голосов.

– Это зависит от того, что вы понимаете под обвинениями,– ответствовал Фишер.

– Напротив, все зависит от того, что под этим подразумеваете вы,– заметил Квентин – Я вижу, что обвинение может строиться на следующих пунктах: кража бюстгальтера размера 32В из галереи «Тейт», попытка выдать себя за татуированного юного преступника, попытка выдать себя за монахиню. Не знаю, как вы смотрите на подобные обвинения у себя в Лестершире, но у нас, в столице, такие действия скорее назовут проступками, нежели преступлениями.

– Идет расследование дела об убийстве,– с гордостью произнес инспектор Фишер и почему-то обвел рукой полицейский участок (следует отметить, что снаружи он был украшен плакатом с довольно живо изображенным колорадским жуком, а внутри – столь же веселенькими таблицами, повествующими о технике искусственного дыхания).– И я твердо решил, что пока они останутся здесь.

Вскорости жизнь преподнесла инспектору сюрприз: ему пришлось отпустить семейство Долри – вот лишнее доказательство того, что может сделать с законом искусный законник.

К западу от деревни стояла заброшенная церковь Св. Игноминиуса, и именно в ее дворе в тот же самый день местный викарий отслужил мессу по гипергностикам – сам он считал это событие чуть ли не самым счастливым за всю свою богоугодную жизнь. Семнадцать изуродованных трупов братьев и сестер, тела юных наркоманов и упитанные останки водителя шарабана были уложены в братскую могилу (вместе с осколками пластмассовых Мики Маусов, которым детки уже никогда не обрадуются!). Викарий был настолько рад тому, что души сестер и братьев отошли в лучший мир, что даже хотел, чтобы их похоронили каждого по отдельности, однако могильщик был всего один: его звали Кломпер, и его рабочий инструмент – лопата – давно затупился и проржавел.

– Конечно, я могу вырыть семнадцать могилок, только сколько ж на это надо времени, а?

Викарии поразмыслил и пришел к выводу, что распорядитель похорон Уоттл и Кломпер совершенно правы.

На похоронах присутствовали немногие – пожалуй, это был первый случай, когда число предаваемых земле превышало число тех, кто сопровождал их в последний путь. Явились лишь мистер Биркеншоу и мистер Климбрит, местный нарколог: он считал, что обязан проводить основную массу своих клиентов. Викарий пробормотал заключительное «Аминь», от лопаты Кломпера столбом пошла пыль, и живые отправились в таверну, чтобы помянуть усопших жареными цыплятами. После поминок ими овладело несколько возвышенное настроение, и викарий чуть было не проскочил мимо собственного дома, горячо убеждая своих спутников в преимуществах старых сборников гимнов.

За этой сценой наблюдало странное создание – оно перебегало от дерева к дереву, стараясь, чтобы разгоряченный викарий со спутниками его не заметили. Точнее, ее. Это была Минни (сокращенное от Миндж), единственно выжившая после катастрофы сестра во Христе: при столкновении се подбросило в воздух, она несколько раз перевернулась, словно заправский гимнаст, и упала в кусты, где пролежала без сознания двое суток. На третьи она очнулась и побрела к своей обители – Пэррок-хаузу.

Выпущенная из узилища Ванесса прогуливалась на солнышке с Адамом Ленноксом. У него была к ней масса вопросов, а она испытывала массу удовольствия, удовлетворяя его любопытство. Муж ее был по природе мужчиной видным, но, во-первых, он всего лишь француз, а, во-вторых, столь длительное время принужденный носить панковский гребень и кольцо в носу, он утратил значительную долю своего галльского обаяния. Первый вопрос Адама был простым:

– Скажите по правде: у вас есть собака? Фишер говорит, что вы сказали ему, будто есть.

– Ах, разве я похожа на собачницу? – Адам вынужден был признать, что нет.– Только помыслить о таком!

– А почему вы сказали мне, что у вас в шкафу умирает мужчина?

– Но ведь у меня в шкафу был мужчина, не так ли? Жан-Пьер, вы же сами знаете. Он задыхался, его тошнило... Это было очень странно. Но когда я прибежала домой, он пришел в себя. Наверное, перед этим он принял амилнитрат, прописанный ему доктором Шепердом.

– А кто, как вы полагаете, украл ваш бюстгальтер? И почему вы заявили, будто собирались подарить его на Рождество Гермионе Фортпатрик? – Ну как же, подумал Адам, бюстгальтер 32В, а Гермиона наверняка носит сорок второй размер.

– Да это была просто шутка! Она так долго негодовала по поводу моих романов, называла их «грязными»!.. К тому же я, как вы, надеюсь, успели заметить, не ношу бюстгальтеров.

Адам прокашлялся:

– Ванесса, вы беременны?

– Еще одна шутка!

– Мне кажется, у вас своеобразное представление о юморе!

– Мы, писатели,– наставительно произнесла Ванесса,– живем в мире фантазий. C’est tout. Мы создаем вымышленные миры для наших читателей, для журналистов, таких, как вы, Адам, для инспектора Фишера. И нечестно ждать от нас скучной и утомительной правды.

– Видите ли, поскольку я веду расследование, мне хотелось бы иметь дело как раз со скучной и утомительной правдой.

– Ах, Адам, простите,– и она чмокнула его в щечку, как бы по-дружески, но... – А как у вас получается брить здесь? – и она указала пальчиком на ямку в его подбородке. Адам застонал про себя: не было женщины, которая не задавала бы ему подобного вопроса.

За разговором они подошли к конюшням Пэррок-хауза, где и были встречены Квентином. Старинные каменные стены увивал плющ, причудливые дымовые трубы в стиле Тюдоров оживляли линию небес.

– Через несколько минут все это станет нашим! – мечтательно произнесла Ванесса.– Как же счастлив будет Жан-Пьер! И его матушка! Ну как, Адам, будете навещать меня в оружейной?

Библиотеку Пэррок-хауза многие считали выдающимся собранием книг: здесь хранилась даже Библия, отпечатанная самим Гутенбергом, а также многочисленные рукописи известных авторов. Место, вполне соответствующее представлениям Квентина Смитиза о том, где следует зачитывать завещание, столь искусно составленное им два года назад. Сестра Квентина, Гермиона. и ее супруг полковник Фортпатрик дали ленч в честь адвоката и теперь сидели в первом ряду, словно бы что-то должны были по этому завещанию получить.

Естественно, гипергностики были в меньшинстве. Брат Виктор лежал на глыбе льда в задней комнате похоронного бюро: бедняга наконец-то избавился от своей преступной страсти. Сестра Флер, теперь мадам Долри, но все еще одетая в наряд Божьей Сестры, сидела между сыном Жан-Пьером и невесткой Ванессой.

Адам стоял, прислонившись к каминной полке, инспектор Фишер бросал на собравшихся грозные взгляды, призывая во всем сознаться, присутствовал даже член парламента Фред Картлидж, хотя уж ему-то никакого дела до завещания не было. Но он полагал, что полковник Фортпатрик, глава местного отделения Консервативной партии, оценит его внимание к жизни деревни. (По правде говоря, полковнику было на сей факт наплевать.) Позади всех сидел сияющий Пармитер в форме охранника.

Квентин начал с краткого пересказа событий. Пол Долри оставил завещание, по которому и Пэррок-хауз, и все к нему относящееся переходили к гипергностикам, если же в установленный срок ими будет совершено нечто позорное и неуместное, владение переходит к Ванессе и се наследникам. Капеллан убит неизвестным или неизвестными лицами, брат Виктор задушен бюстгальтером. Ларкин и сестра Флер оказались на деле не теми, за кого себя выдавали, а остальные гипергностики погибли в катастрофе. С точки зрения Квентина, причиной столь многочисленных смертей вряд ли были грехи покойных, и все ли из них действительно мертвы? Если так – и если гипергностики не оставили собственного завещания,– имение Долри переходит к Ванессе. Остается лишь один нерешенный вопрос: возможные обвинения полиции против семейства Долри. Если они каким-либо образом повинны в гибели гипергностиков, совершенно очевидно, они не могут наследовать то, что получено в результате преступления. Но в настоящий момент (и это очень важный пункт) они пока что находятся под подозрением, а британское право основано на презумпции невиновности. Таково, продолжил Квентин, его ученое мнение, и с ним следует считаться (особенно потому, что ему как поверенному положено десять тысяч фунтов плюс расходы – но эту деталь Квентин решил оставить пока при себе).

Мнение его было столь высокоученым и было высказано в столь блистательных и закругленных фразах, обильно пересыпанных латынью, что присутствующие уже собрались наградить его аплодисментами, как... Как на пороге возникла последняя из гипергностиков: нагая, грязная и окровавленная.

– Я здесь, чтобы предъявить свои права! – вскричала Миндж: в школе она занималась в театральном кружке, и теперь постаралась извлечь из сцены максимальный эффект.

– Ах! – воскликнул Квентин, пытаясь по адвокатскому обычаю затянуть время.

– Разве я не законная наследница Пэррок-хауза?

Квентин вознамерился объявить, что новый поворот событий требует дополнительного рассмотрения (и дополнительной оплаты), ради чего ему придется вернуться в Лондон и отложить окончательное решение на пару недель, но тут в дверях возник новый посетитель: доктор Шеперд собственной персоной. Он выхватил из трости шпагу, рубанул ею по Гутенберговой Библии, лежавшей на почетном месте – на столике с медной столешницей, и возгласил:

– Ларкин! Я пришел за тобой!

Жан-Пьер отпрянул от обезумевшего сельского врача. «Смерть!» – вопила татуировка у него на лбу. «Смерть!» – вопил спятивший доктор.

– Я не Ларкин,– вопил Жан-Пьер.– Ларкина никогда не существовало. Спросите у кого хотите! Спросите ну хоть ее! – и он дрожащей рукой указал на Миндж.

– Доктор взмахнул шпагой, и Жан-Пьер в изумлении увидел, как от левой его руки отскочили три пальца и упали на обюссонский ковер.

– Mon Dieu! – вскричала «сестра Флер», когда сталь клинка взмыла над беззащитной головой ее единственного сына. В прыжке она приняла удар на себя и погибла. Смерть ее, не в пример жизни, была полна благородства.

– Инспектор Фишер храбро выступил вперед и произнес:

– Доктор Шеперд! Я арестовываю вас за убийство. Должен предупредить, что...

Вот и заканчивается публикация совершенно невероятного детективного романа – как вы уже наверняка поняли и сами, романа-пародии. Но очень доброй, потому что он написан семью современными английскими авторами в честь столетия другого английского автора – великой «Леди Детектив», леди Агаты Кристи. «Великолепная семерка» писателей работала по необычному методу: заранее они ни о чем не сговаривались, просто каждый последующий подбирал сюжетные линии в том самом месте, где их бросил предыдущий, и сложнее всего, конечно, пришлось последнему – ему-то и сводить концы с концами и распутывать узлы, прихотливо завязанные коллегами. С чем он, естественно, справился...

Моника Дикенс и Леонард Глум, английские писатели

Лишь сирые и убогие унаследуют царствие земное...» Жан-Пьер Долри с удовольствием повторил эту фразу. Он только что вернулся из больницы, где с ним сделали чудо: хирург подшил обратно три пальца, отрубленных доктором Шепердом, вытащил кольцо из носа и стер со лба надпись «Смерть» – к счастью, это была фальшивая татуировка. И теперь Жан-Пьер выглядел вполне пристойно и держался уверенно.

– Кто это здесь сирые? – язвительно спросил Адам Леннокс. – Мы с сЬегіе,– ответил Жан-Пьер, обхватив за талию Ванессу.– Однако кое-какие плюсы в этой ситуации все-таки есть – не надо делиться наследством с моей мамашен-акробаткой. Все собрались в кабинете доктора. Здесь же присутствовали закутанная в кельтскую шаль последняя из гипергностиков Миндж и Гермиона Фортпатрик, вырядившаяся в форму медсестры – ей поручили ухаживать за выпущенным под залог доктором.

Адам, которому до чертиков надоели все Долри – Жан-Пьер уже продолбил ему голову россказнями о том, как устроит из Пэррок-хауза «центр международных конференций» с полем для гольфа и бассейном олимпийских стандартов,– ехидно заметил:

– Но осталась еще Миндж! Она-то не совершила ничего порочащего, поэтому она и унаследует Пэррок-хауз!

– Ничего порочащего? Да она и есть убийца. Мы-то знаем,– теперь Жан-Пьер, окончательно переставший быть Ларкиным, говорил с французским акцентом.

– Она хотела остаться единственной наследницей, вот и убила капеллана,– согласилась с ним Ванесса.

– И брата Виктора? – доктор, хотя и находился под влиянием сильных успокоительных средств, все же помнил, как нашел тело убиенного.

– Этого педика? – губы Ванессы искривились в презрительной усмешке.– Да он вообще не в счет. А вот она... она...– и Ванесса ткнула перстом в бедную девицу,– она нарочно ослабила колесо на шарабане! Массовый убийца, вот кто она такая!

– Чушь! – протрубила Гермиона – Теперь Миндж – хозяйка Пэррок-хауза. Может, нам устроить на следующий год празднество, дорогая леди? – подобострастно обратилась она к Миндж.– Можно пригласить собачий театр, духовой оркестр пенсионеров... Ах, угощайтесь, пожалуйста, пряничком!

Миндж потянулась за пряником, шаль соскользнула с ее смуглого плеча. И тут Адам вдруг схватил ее руку и поднял вверх.

– Я так и знал! – воскликнул он.– Я знал, знал, что уже где-то вас видел. Нуда вот родинка видите, под мышкой? Я этого никогда не забуду! Пиккарон-клуб, Багамы, скандал на губернаторской яхте...

– Пустите меня, – запротестовала Миндж – Я никогда вас раньше не видела.

– Да? А мы ведь вместе с вами были там, правда от разных газет. Я знаю, кто вы! Кандида Пим, репортер-расследователь!

– Да вы правы, дорогой Адам,– сдалась Миндж и мило улыбнулась.

– Так это правда? – ревниво спросила Ванесса.

– Если об этом знает Адам, значит, это известно всему миру. Не зря на Флит-стрит его прозвали Леннокс-Проныра. А здесь я выполняла задание «Воскресного племени». Я затесалась к гипергностикам, потому что...

Но тут вмешался доктор:

– Прежде, чем вы все нам поведаете, хочу напомнить, что в погребе у меня еще осталось немного бесценного солодового.

Когда все уселись с виски, разлитым по самым разным лабораторным посудинам, Миндж продолжила:

– Дело в том, что последователи этого культа как поговаривали, поклоняются Сатане и оскверняют детей.

– Но они такие чудовищные святоши! – заявила Гермиона Фортпатрик.– Послушать только, как они вопили в церкви!

– И я тоже орала вместе с ними – благо в детстве бывала в скаутском лагере. «Восставим Господа!», «Аллилуйя!» Да погромче, чтобы расслышал этот старый глухой пень викарий.

– Потому их и возненавидели,– заметила Гермиона.

– А панки-наркоманы оказались последней каплей,– добавил доктор, вытирая с белоснежных усов остатки драгоценного напитка.

– В этом именно вы виноваты,– напомнила ему Миндж.– Именно вы сказали архидьякону, что гипергностикам следует помогать нуждающимся, и это послужило им предлогом для того, чтобы завлекать к себе бедных деток – они собирались использовать их в своих сатанинских обрядах. Чего только я не насмотрелась! Нет, мой материал станет настоящей сенсацией!

– «Племя» ни за что его не опубликует,– фыркнул Адам, который работал для конкурирующей газеты.

– А когда бедненькие детишки прибыли сюда,– вмешалась Ванесса, которая не могла перенести мысли о том, что героиней истории стала Миндж,– я увидела шанс внедрить в их среду Жан-Пьера под видом Ларкина.

– А как они находили свои жертвы? – спросила Гермиона.

– На автобусных остановках. Наш охранник, Пармитер, на все закрывал глаза – чего не сделаешь за деньги!

– Конечно! – во взоре Гермионы вспыхнуло торжество.– Я всегда считала этого типа дьяволом, и даже не в человечьем обличье.

– И теперь вы понимаете,– продолжала Миндж,– почему они по воскресеньям закрывали парк для публичного посещения – как раз по воскресеньям они практиковали свои дьявольские ритуалы. Могила, в которой вы нашли Виктора была выкопана заранее, а он заранее был приговорен: обряд посвящения требовал, чтобы новообращенный задушил его и бросил в могилу.

– Да не может быть! – миссис Фортпатрик в волнении вскочила и потуже затянула пояс на могучей талии – Это настолько невероятно, что даже смешно!

Это только начало! Подождите, когда вся история будет напечатана. Ладно, мне надо позвонить моему редактору.

– Там, в приемной, телефон,– сказал доктор.– И сообщите редактору, что я готов встретиться с фоторепортерами.

Миндж вышла, и тут же из приемной раздался ее вопль. Адам бросился туда: Миндж стояла на коленях, беспомощно глядя на перерезанный телефонный провод.

Случилось так, что полковник Фортпатрик, идучи в деревенскую пивную, увидел старую миссис Саттер. Она сидела на травке и плела венок из маргариток. Что, учитывая ее артрит, было делом непростым.

– А почему вы здесь? Сейчас как раз время чая! – проорал он, поскольку миссис Саттер была глуховата. Впрочем, с деревенскими полковник Фортпатрик всегда орал, он полагал, что эти олухи понимают только крик.

– Хочу отнести цветочки домой – там так плохо пахнет.

– Что, что?

– Да воняет загнившими лилиями, только странно: в это время года они же еще не цветут.

Полковник знал, как пахнут трупы – он нанюхался их и в окопах, и в гадких турецких тюрьмах, поэтому сразу же послал за инспектором Фишером. Инспектор Фишер в этот час пил какао с булочками в компании своей квартирной хозяйки, пышногрудой особы, у которой он снял комнату на время расследования,– ему очень нравились ее булочки, может, поэтому он и не торопился довести дело до конца.

Старая миссис Саттер призналась, что бывший садовник Пэррок-хауза, ее сын, тоже старый Саттер, перерезал себе горло садовым ножом.

– Не мог вынести своей вины. Я-то воспитала его честным мальчиком.

– О какой вине вы говорите, мадам?

– Перестаньте называть меня «мадам»! Слишком тяжко было у него на душе, после того, что он сделал с этим братом Виктором.

– Что?! Ваш сын убил Виктора?

– А почему бы и нет? Тот ведь выкорчевал тисовый лабиринт!

Инспектор, разрумянившийся от удовольствия, подумал, что хорошо бы эти снобы, ехидная Ванесса и лондонский всезнайка Леннокс, присутствовали при том, как блистательно он раскрыл убийство брата Виктора. Оставался лишь один вопрос:

– А где он взял, гм, орудие убийства?

– Лифчик-то? Да стащил с веревки, как и раньше.

– Он воровал женское белье? Для кого?

– Для меня,– кокетливо заявила миссис Саттер и прикрыла глаза густо накрашенными морщинистыми веками.

Чудовищное зрелище!

Наутро в заброшенном садике, где старый доктор выращивал марихуану, Адам нашел пару кусачек, а затем, нанеся незапланированный визит в вонючую каморку Пармитера под лестницей Пэррок-хауза, обнаружил, что в ящике с инструментами как раз кусачек и не хватает.

Дом, как известно, опустел, но почему же Адаму слышались приглушенные шаги в коридоре второго этажа?

– Я тоже слышу эти шаги,– вздохнул Пармитер.– Эго бродят души бедных деток.

Они вслушались. Шлеп, шлеп, потом глухой удар, будто кто– то упал, затем тихий стон.

– Я иду наверх,– Адам решительно закусил губу.

– Возьмите вот это,– Пармитер протянул ему тяжелый молоток и двинулся следом: он боялся оставаться в одиночестве.

Шаг, еще шаг, тяжелое дыхание, снова стон. И вот из-за угла, из восточного крыла в коридор вышли инспектор Фишер в ботинках на дутой подошве и констебль Дэйнти – одна штанина у него была закатана, а по ноге текла кровь. Стонал именно он.

– Просто осматривались,– Фишер улыбнулся.– Хотим свести концы с концами.

– Ну и как, получается, инспектор?

Адам, как всегда, пытался подколоть Фишера, но тот ответил совершенно серьезно:

– Да. Вы-то считаете себя таким умником, но я знаю кое-что, вам неизвестное.

Они прошли в огромную кухню, расположенную в цокольном этаже, Пармитер налил всем по кружке кофейного напитка, и они уселись за длинный, чисто выскобленный стол, когда-то знавший такие кулинарные изыски, как, например, пирог с телячьей головой.

– Две вещи мы знаем определенно,– инспектор мастерски скрутил тоненькую самокрутку и затянулся.– Первое: старый Саттер убил Виктора, а потом в припадке меланхолии покончил с собой. Второе: доктор убил сестру Флер, то бишь мадам Как-ее-там, в присутствии нескольких свидетелей. Так что он у нас в руках.

– Вот тут вы ошибаетесь,– быстро поправил его Адам.– Мой крестный признан невменяемым комиссией под председательством знаменитого врача С. К. Наннавати с Харли-стрит и потому не может предстать перед судом.

– Ладно, ладно, это вы так считаете,– инспектор не собирался сейчас углубляться в этот предмет – Теперь переходим к самой первой жертве, капеллану Эрдли. Что случилось, мистер Пармитер, вам надо выйти?

– Да у меня ноги что-то... я... я...

– Ну-ка, мистер Пармитер?! – и инспектор взглянул на него гак, как смотрит перед смертельным укусом кобра.

– Я знаю, что капеллана укокошил брат Виктор!

– Что?! – Адам даже подскочил: наконец-то они хоть до лего-то добрались.

– После того, как тело брата Виктора перенесли в морг, я по-рылся в его могиле и нашел там пропавшие ключи.– Пармитер брякнул на стол связку покрытых известковой пылью ключей.

– Благодарю вас! – саркастически заявил инспектор Фишер я, повернувшись к констеблю Дэйнти, щелкнул пальцами – Конверт для вещественных доказательств, пожалуйста!

– Но зачем ему понадобились ключи? – В обычно невырази– тельных глазках констебля Дэйнти вспыхнул интерес.

– Идиот! Да для того, чтобы все выглядело, будто убийство совершил кто-то посторонний.

– Именно так! И мотив имеется,– сияя, словно новый грош, объявил Пармитер – Ревность! Брат Виктор ревновал капел-лана к этим гадким панкам, а к тому же выяснилось, что капел-лан состоял в любовной связи с миссис Фортпатрик. Отвратительно, правда?

Итак, в деле можно было бы поставить точку, но...

Простите, я, Адам Леннокс, снова беру слово: я просто обязан завершить эту историю, перехватив, так сказать, знамя из ослабевших рук моего крестного, начавшего, как вы помните, рассказ.

Все получалось на удивление гладко: брат Виктор убил капеллана (кстати, этим и объяснялось то, что капеллан был найден голым: наверное, брату Виктору все-таки удалось его соблазнить), старый Саттер отомстил брату Виктору за поруганный парк, Миндж не могла претендовать на наследство, потому что вовсе не была гипергностиком, телефонный провод перерезал Пармитер, которому вовсе не улыбалось обнародование его роли в деле умыкания «бедных деток» – панков, крестный мой признан невменяемым, потому и взятки с него гладки, Ванесса и Жан-Пьер наследуют Пэррок-хауз, Гермиона Фортпатрик остается при своем муже-полковнике, инспектор Фишер получает повышение по службе, и в Ступл Гардетт воцаряется Божья благодать.

Но...

Именно это привычное «но» и сделало из меня репортера. Что– то все-таки не давало мне покоя, но что именно?

Поначалу я не мог этого определить. Конечно, в моем беспокойстве был некий, скажем, сексуальный оттенок, потому что я никак не мог забыть татуировку на животе Ванессы: этот символ смерти – и жизни, детородный орган, выглядывавший из костюма ромбами. Но в конце концов Ванесса отнюдь не возражала против того, чтобы я удовлетворил свое природное любопытство и познакомился с татуировкой поближе (Жан-Пьера я не боялся: он вплотную занялся переустройством Пэррок-хауза в «международный центр» и лично отбирал женский персонал: секретарш и горничных). И все же я отложил знакомство со смертью в домино на потом: вот закончу все дела, и тогда...

Но какие дела?

И вдруг я вспомнил фразу, которая засела у меня в подсознании: капеллан-то сказал Ларкину, то есть Жан-Пьеру: «Еще один кузен...» Кого он имел в виду?

Я отправился с визитом в Пэррок-хауз, которым теперь на правах хозяйки заправляла Ванесса. Она приняла меня, как и обещалась когда-то, в оружейной.

– Ах, Адам, я так счастлива видеть вас,– и она, словно заправская леди, ткнула мне руку для поцелуя.– Мы закрыли библиотеку: она навевает такие неприятные воспоминания! Да и ковер безнадежно испорчен кровью моей бедной покойной свекрови! – тут она притворно всхлипнула.

– Дорогая миссис Долри, вы извините, пожалуйста, мое любопытство, но, мне кажется, вопрос, который мучает меня, должен бы занимать и вас. Вы когда-то говорили, что во Франции у вас два кузена. Когда же приедет в Пэррок-хауз второй? Ведь он тоже имеет определенные права...