Текст книги "Ориенталист"

Автор книги: Том Риис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

В воспоминаниях Льва запечатлено ощущение ужаса от толчеи, которую создавали все эти эмигранты, набившиеся в этот город и ожидавшие разрешения на выезд, получения документов, чтобы двигаться куда-то дальше. «Жулики и миллионеры со всей России скопились здесь, на границе старого мира, они ожидали парохода, который отвез бы их в Европу. Мы остановились у родственников, у бывших работников фирмы отца, делили квартиру с какой-то дамой полусвета, и все ждали, ждали, ждали. Чего? Либо падения большевизма, либо парохода в Европу – того же, чего и все прочие».

С набережной Лев любовался белоснежными пиками Кавказских гор. Запах нефтепродуктов, разлитый в воздухе, напоминал ему детство. Но в порту находились лишь севшие на мель танкеры, не загруженные нефтью, железнодорожные пути были забиты товарными поездами с пустыми цистернами. А за морем, за горизонтом – Константинополь! Европа! Весь свет! «Я могу вспомнить сейчас лишь один сон, связанный с образом Европы, потому что тогда он то и дело снился мне, – писал он. – Широкая, чистая улица. Вечер, люди вышли на прогулку, и среди них я. Никто не вооружен, потому что это Европа и здесь не стреляют. Я подхожу к какому-то дому. Вынимаю простой маленький ключ и открываю входную дверь. На двери нет железных засовов, нет задвижек, нет часового – ведь это Европа, здесь никто не вламывается в дома… Все мое существо стремилось на тот берег моря».

Для того, чтобы уехать, необходимы были паспорта: ведь прежние документы, паспорта Российской империи, равно как и паспорта недолго просуществовавшей Азербайджанской республики, теперь оказались бесполезными. Абрам предпринимал все необходимые шаги, но беда заключалась в том, что у них практически не было средств на жизнь: полгорода стремилось продать привезенные с собой золотые слитки и драгоценности, так что предложение многократно превышало спрос.

Именно тогда Лев обнаружил вокруг «невероятное количество красивых женщин – в кофейнях, на улицах, под пальмовыми деревьями, повсюду». Грузинки славились своей красотой, и Лев наполовину поверил в некогда слышанную историю: турецкий султан якобы не разрешал своим подданным посещать некоторые районы Грузии, опасаясь, что, очарованные красотой местных женщин, они не вернутся на родину. Правда, новые чувства в сердце Льва пробуждали на батумском променаде, как правило, отнюдь не грузинские красавицы. Это были беженки, находившиеся в том же положении, что и он. В Баку, за пределом круга богатых эмансипированных девушек, с которыми он дружил, Лев встречал только женщин в чадре. Постоянно видеть множество женщин, вообще не закрывающих лицо, – это было настоящим испытанием. Даже через двадцать лет он писал, что «все еще видит тонкие лица дам, лица, которые, в зависимости от темперамента, с улыбкой, тоской или негодованием смотрели сверху вниз на меня, мальчишку, который таращился на эти создания, явившиеся мне из другого мира». У Льва нашелся и товарищ по разглядыванию девушек – грузинский мальчик, чей отец, в прошлом царский губернатор Батума, Захарий Мдивани[60]60
  Неточность: Захарий Мдивани (1865 – после 1921) стал начальником Батумской области и военным комендантом города Батума в 1917–1918 годах, уже после революции.


[Закрыть], был знакомым Абрама. Звали его Алексей Мдивани. Двое пятнадцатилетних отроков напивались допьяна в кофеине на набережной Батума, а потом волочились за дочерьми русских эмигрантов – до первой пощечины. В это время состоялась и первая дуэль Льва, хотя я склонен рассматривать его рассказ об этом с известной долей скептицизма. Лев якобы сидел в кофеине, как вдруг распахнулась дверь и «внутрь вошло совершенно ангельское создание, чью прелесть невозможно описать словами». Она пришла в сопровождении брата. Лев двинулся за этой русской красавицей и следовал за нею по всему Батуму, так и не решившись заговорить с нею. Однажды, войдя за нею следом в какую-то другую кофейню, он поймал себя на том, что наблюдает за тем, как она поправляет шляпку, стоя перед зеркалом. Он, по-видимому, смотрел слишком пристально и жадно, потому она вдруг прошипела, глядя в зеркало: «Ах, ты, паршивец кавказский!» Лев настолько смутился, что тут же убежал. Через несколько часов он оказался на пляже, под освещенными луной пальмами, где лежал, мечтая об этой русской красавице и о европейских городах за морем и гадая, падет ли большевистская власть через три или через шесть месяцев. Внезапно он ощутил, как его горло охватили чьи-то руки и принялись душить. У Льва был с собой старый пистолет, и, когда ему удалось достать его и наставить на нападавшего, он вдруг понял, что это брат той самой русской красавицы. Лев крикнул, что вызывает его на дуэль. «Услышав мои слова, – вспоминает Лев, – человек этот так рассмеялся, что долго не мог прийти в себя. “Кто? Ты?! Это ты меня вызываешь на дуэль?! Да ты вообще совершеннолетний? Сколько тебе лет? Да ты вообще не понимаешь, что эти слова означают! Я – камергер при дворе императора!”

Но я был вооружен и потому, сохраняя спокойствие, лишь ответил ему: “Если вы трус и способны лишь нападать на людей сзади, в таком случае я вполне в состоянии потребовать удовлетворения за доставленное мне оскорбление”. <…> В конце концов этот человек признал, что я имел право потребовать дуэли, однако он, к сожалению, не имел с собой оружия. <…> “О каком оружии можно говорить здесь, в этой глуши. (Для него Батум представлялся невероятной глушью.) Отчего бы нам не поступить, как принято здесь, хотя этот обычай вам, видимо, неизвестен – кинжал и накидка на левой руке”…»

Через час они снова встретились на пляже. Алексей Мдивани и его брат Давид были секундантами Льва, а брат красавицы явился с двумя персами, у которых оказались невероятно вычурные титулы. Лев вспоминал, как удивило его, что у этого русского вельможи друзья – персы и что они говорили по-русски так, будто сами прибыли сюда прямиком из Санкт-Петербурга. Они были согласны, что дуэль состоится в соответствии с местным, грузинским обычаем – с кинжалом и накидкой. Вначале оба хорохорились, заявляя, что будут драться, пока кто-то из них двоих не умрет, однако потом сошлись на дуэли «до первой крови», а она пролилась, как хвастал Лев в письме к Пиме, когда он рассек русскому руку. После этого они помирились, и сестра этого русского в результате даже захотела познакомиться с «кавказским паршивцем». Однако Лев так разобиделся на нее, что утратил к ней интерес, а быть может, он просто так говорил[61]61
  Хотя это было лишь начало эпохи романтических похождений, когда умение блефовать не менее важно, чем реальное обладание женщиной (не забудем, что такой «суперлюбовник» того периода, как Рудольфо Валентино, говорил, что для него бесспорно одно: хорошая тарелка макарон гораздо лучше женщины), тем не менее любовные приключения товарища Льва, Алексея Мдивани, стали известны всему миру. Он прославился как сердцеед и ловелас мирового масштаба, когда женился на Барбаре Хаттон, наследнице гигантской торговой империи «Вулворт», и менее чем за год довел ее до развода. Она утешилась в браках с разными европейскими аристократами и кинозвездой Кэри Грантом; Алексей же удовлетворился получением миллиона долларов в качестве отступного, однако всего через год врезался в дерево в Будапеште на своем «мерседесе». Американское высшее общество осуждало кавказского князя за то, что он испортил жизнь Хаттон, однако Лев всегда защищал своего друга, которого обвиняли в жестоком обращении с супругой. Лев сравнивал несчастный брак Алексея со своим собственным катастрофическим союзом с богатой наследницей – хотя, с другой стороны, Лев повел себя несколько мелочно, сделав всеобщим достоянием тот факт, что Алексей на самом деле вовсе не был князем. – Прим. авт.


[Закрыть].

Подобное бездумное времяпрепровождение закончилось уже через несколько дней после этой дуэли, когда Абраму удалось «подмазать» одного врача, который выдал им справки о якобы сделанных прививках, и приобрести билеты на итальянский лайнер «Клеопатра». Поскольку у Захария Мдивани были прекрасные связи, он раздобыл для Нусимбаумов грузинские паспорта. Сам он с сыновьями, «князьями» Мдивани, также погрузился на «Клеопатру», и пароход повез всех их вместе с сотнями прочих эмигрантов в Константинополь (который теперь назывался Стамбулом). Путешествие длилось четыре дня. На борту «Клеопатры» они оказались в мире эмигрантов, который будет отныне их новым обществом – это потертое, хотя элегантное собрание разнородных людей отчасти напоминало их бакинский круг общения. Порой им казалось даже, будто они на самом деле вернулись к себе домой, на берег Каспия, однако на этот раз они были на лайнере, этом плавучем городе, который двигался на запад, а у его обитателей все драгоценности были зашиты под подкладку костюмов. Вместе со Львом и его отцом плыли к новым берегам политики, аристократы, беглецы всех мастей, все, кто ненавидел большевиков. Казалось, целый мир собрался на этом корабле. Лев вновь встретил здесь армянина, который помог ему бежать из Хеленендорфа, а также одного своего старого знакомого из Баку, которому «удалось каким-то образом стать голландским консулом в далекой стране». Начались непрестанные, характерные для эмигрантской среды разговоры, которые будут продолжаться теперь многие годы, пока эти благородные сановники погибшей империи будут выживать в роли жиголо и привратников, жуликов и уборщиков в туалетных комнатах, ремесленников и лавочников. Начались дебаты о том, как лучше всего устроить контрреволюцию. Споры о стратегии и геополитических процессах, о финансах и о стратегическом значении Кавказа. Разговоры о том, что Запад ни за что не допустит, чтобы большевики надолго захватили этот регион.

Когда «Клеопатра» покинула прибрежные воды Грузин и вышла в открытое море, команда заявила, что теперь пассажиры должны оплачивать еду и питье валютой, которая обеспечена золотом. Лев бродил по лайнеру, «словно во сне», ошалело таращась на бары, оркестры, ярко освещенные пассажирские салоны – на все, что составляло для него расплывчатые символы нового, незнакомого ему континента. Он ощущал невероятную усталость, умственную, эмоциональную, физическую, и вид «аккуратных стюардов, освещенных коридоров, красиво сервированных блюд» вызывал ощущение, сходное с погружением в глубокий сон на накрахмаленных белых простынях после многих месяцев бегства, когда кругом лишь грязь, пот и кровь.

Глава 5. Константинополь, 1921 год

Прекрасное настроение не покидало Льва, пока их пароход, оставив позади Кавказ, двигался на всех парах в направлении столицы обветшалой и прогнившей Османской империи. Переход занял несколько дней, но вот они вошли в бухту Золотой Рог, и Лев увидел знаменитые мечети, церкви и дворцы, о которых он столько читал.

На мостах через Золотой Рог, соединявших центральную часть древнего Стамбула с дворцами и мечетями и район Галата, торговый порт «франков» (европейцев), стояли мужчины в белоснежных одеждах, взимавшие с путников монетку за право перейти на другую сторону. Тысячи евреев, бежавших сюда от преследований инквизиции в Испании, поселились здесь среди арабов, греков и армян. С самой высокой точки Галаты смотрела на залив каменная сторожевая башня, построенная торговцами из Генуи, которые основали этот район в XIII веке.

Большинство великих столиц мира находятся поблизости от воды, однако Константинополь существует буквально на ней. По воде можно проехать весь город в направлении «север – юг». Владеть Мраморным морем и Босфором означало контролировать перевозку любых товаров и транспортировку оружия между Европой и Азией, и турки-османы господствовали здесь уже почти пятьсот лет.

Когда «Клеопатра» входила в гавань, всюду, куда ни оборачивался Лев, он видел серые канонерки, над которыми развевались британские флаги. В 1914 году Османская империя приняла сторону Германии, и теперь, в 1921-м, все еще расплачивалась за это решение. Константинополь был разделен на две части, совсем как Берлин после Второй мировой войны. Французы контролировали часть города к югу от Золотого Рога. Британцы расположились к северу от него, в Галате и Пере, так называемых франкских кварталах: это название крестоносцев, некогда завоевывавших Константинополь, турки по-прежнему относили ко всем христианам-европейцам. Итальянские и греческие войска оккупировали другие районы города. Здесь имелось даже некоторое количество японских солдат, ведь к концу Первой мировой войны и Япония присоединилась к антигерманской коалиции.

Союз с Германией стал неожиданным, резким поворотом в политике Турции, которого добились младотурки, группа националистически настроенных молодых офицеров, которым удалось сместить султана в ходе кровавой младотурецкой революции 1908 года. Поначалу младотурки много говорили о всеобщих правах человека, о расовом и религиозном равенстве, декларировали намерение привести в ряды современных, цивилизованных государств и Османскую империю, которая включала в себя множество этнических групп – армян, греков, евреев, арабов, курдов. «Неважно, что один идет молиться в синагогу, другой в церковь, а третий в мечеть, – заявлял Энвер-паша, лидер этой офицерской хунты, – важно то, что все мы, обитающие здесь, под этим голубым небом, с гордостью называем себя османами». Однако этот дух универсального османского братства вскоре улетучился, а на поверхность вышла куда более жесткая идеология, выделяющая людей одной национальности и отодвигающая на задний план других. Младотурки исповедовали идею пантюркизма или пантуранизма: согласно ей, все тюрки, от населяющих степи Российской империи до живущих в Анатолии, были выходцами из единой земли своих древних предков – «Турана». С этой точки зрения вся прежняя ориентация Османской империи, ее стремление завоевать территории в Европе и на Ближнем Востоке были неверными. Вместо этого империи следовало сосредоточить силы на объединении туранских народов в России и Средней Азии. В своей книге «Аллах велик!» Лев сравнивал одержимость идеей туранизма с идеями «крови и почвы» в Германии. Это своего рода турецкая аналогия германских идей «жизненного пространства»: будущее, по мнению ее идеологов, связано с Востоком, а потому следует вторгнуться в Россию, чтобы вернуть себе древние земли предков, живших там в XIII веке и ранее[62]62
  Начиная с XVIII века российские министры иностранных дел называли столицу Османской империи не Константинополем, а Царьградом, надеясь, что он станет новой столицей доминирующей в мире Российской сверхимперии. В противовес этому идеология пантуранизма провозглашала, что если русские хотят вновь завоевать Константинополь, турки ответят, вернув под свою власть половину России. – Прим. авт.


[Закрыть].

Судьбу создания турецко-германской оси в годы Первой мировой войны определила личность Энвера-паши. Этот крепко сбитый, темноволосый мужчина был военным атташе Османской империи в Берлине. Энвер хорошо относился ко всем, кто носил островерхие офицерские шлемы и до блеска начищенные сапоги, кто вел разговоры о вагнеровской «гибели богов» в сочетании с джихадом (определенную роль сыграл тут и кайзер Вильгельм, распространив слух, будто перешел в ислам). Когда Энвер привел младотурок к власти в 1908 году, сам став военным министром, у него были точно такие же усы, как у кайзера Вильгельма, в чем можно было усмотреть намек на дальнейшее развитие событий. И вот последовала, пожалуй, наиболее драматическая «самоколонизация» за всю историю человечества: желая достичь ускоренной модернизации и вернуть себе ведущую роль на международной арене, пришедшие к власти младотурки практически превратили Османскую империю в военную колонию Германского рейха. «Германия превыше Аллаха!» – пошутил тогда один остряк из дипломатического корпуса. Однако дело было крайне серьезное, и маневр этот был совершен практически мгновенно. Энвер передал весь офицерский корпус турецкой армии под командование германцев: более двадцати пяти тысяч германских офицеров и старшин заняли посты, позволявшие им отдавать команды турецким солдатам. Один из прусских офицеров основал турецкие военно-воздушные силы. В бухте Золотой Рог бросили якоря два германских броненосца. Вскоре германские матросы, нацепив на головы турецкие фески, начали лихо горланить «Германия превыше всего» вблизи от резиденции русского посла.

Младотурки, однако, пустили Османскую империю под откос. Сегодня едва ли кто помнит, какую роль играла Турция в годы Первой мировой войны, – за исключением, может быть, легендарного сражения на Галлипольском полуострове, где турки нанесли поражение англофранцузским десантным частям, пытавшимся овладеть проливом Дарданеллы. Большинство других сражений были менее успешны для турецкой армии. Только в ходе военных действий на Кавказе из-за попыток Энвера претворить в жизнь свои планы – начать отвоевывать древнюю родину тюрков – погибло более трехсот тысяч турецких солдат. План состоял в том, чтобы захватить Баку, затем переправить турецкие части через Каспийское море в нефтяных танкерах, высадиться в Красноводске, пройти пустыни Туркестана, завоевать Бухару, Самарканд, а впоследствии еще и Монголию! Накануне революции в России царские войска были развернуты для окончательного марша на Константинополь. Если бы Россия не вышла тогда из войны и если бы большевики не взяли власть, кто знает – быть может, сегодняшний Стамбул в самом деле назывался бы Царьградом, а Ближний Восток стал бы частью федеративной российской империи? Разгром турецкой армии на Кавказе был результатом грубых просчетов командования, но фанатичным младотуркам нужно было обвинить кого-то в провале и невозможности реализовать мечту о туранском государстве. В ход были пущены инсинуации и пропагандистская ложь, результатом чего стала печально знаменитая резня армянского населения в 1915 году.

В Османской империи, как и в Азербайджане, армяне жили вполне благополучно, иногда даже занимая важные политические посты и контролируя положение в промышленности и торговле. Но в конце XIX века Россия, объявив себя защитницей армян как собратьев по вере, начала вооружать и поддерживать армян-сепаратистов. Воспользовавшись этим предлогом, султан Абдул-Хамид (Абдул Рыжий) организовал армянские погромы[63]63
  Видимо, автор имеет в виду массовые убийства армян в 1894–1896 годах.


[Закрыть], неизмеримо более масштабные, чем еврейские погромы в России. Во время Первой мировой войны армяне снова оказались между двух огней – подстрекавшей их Россией и враждебными турецкими властями. Теперь, однако, преследования носили уже совершенно иной характер. Правительство объявило тайную войну своим собственным гражданам армянского происхождения, и вот весной 1915 года начались облавы и депортации армянских мужчин, женщин и детей. Практически все убийства совершались в отдаленных районах Восточной Анатолии и Сирии. Большинство погибло во время вынужденного побега через пустыню, где люди умирали от жажды и голода, при этом на армян нападали курды, их старинные враги. Многие турецкие офицеры выражали свой протест по поводу происходившего, и некоторые из них были даже казнены за это. Точное число погибших неизвестно, по существующим оценкам, речь идет о сотнях тысяч, быть может, даже о полутора миллионах жертв. К 1916 году правительство младотурок подготовило тщательно проработанную дипломатическую акцию в защиту произошедшего, назвав эти убийства «защитным» маневром, направленным против внутреннего мятежа.

С некоторыми вариациями это утверждение и по сей день представляет собой официальную позицию турецких властей. Однако, даже если представить себе, что какие-то соображения военных стратегов способны оправдать уничтожение такого огромного количества гражданских лиц, аргументация младотурок, которую порой принимают за чистую монету специалисты, занимающиеся изучением истории Первой мировой войны, явно лжива. Армянское сепаратистское движение действительно существовало в османской Турции и даже играло достаточно важную роль, но все-таки это было движение меньшинства: большинство армян были на стороне имперского правительства, особенно в годы войны (пусть даже из страха быть обвиненными в предательстве интересов страны).

Итак, к 1918 году, всего через десять лет после своего прихода к власти, правительство младотурок привело к гибели Османскую империю, отправило на верную смерть миллионы турецких солдат и устроило массовую резню собственного гражданского населения по национальному признаку. Когда силы Антанты стали приближаться к Константинополю, группы либеральных парламентариев и приверженцев султанской власти объединились с целью арестовать лидеров младотурок, однако тем удалось бежать в Берлин, скрывшись на германских торпедных катерах. Было создано правительство, выступавшее на стороне Антанты, которое незамедлительно обратилось к союзникам с просьбой о заключении мирного договора. Новый султан Османской империи, Мехмед VI, и его великий визирь считали, что им удастся возобновить режим особых отношений с Англией и Францией, уже не раз приходивших на помощь империи. Однако британское правительство ответило на политические маневры либеральных османских властей присылкой броненосца «Агамемнон», вставшего на якорь в бухте Золотой Рог, а также оккупацией Константинополя, которую осуществили военные подразделения Антанты. Вслед за этим началось политическое расчленение «больного», как назвал Османскую империю царь Николай I еще в 1850-х годах – во времена, когда Российская империя казалась образцом здорового организма. Османское правительство указало на то, что оккупация Константинополя английскими, французскими и итальянскими войсками произведена в нарушение подписанного союзниками мирного договора, однако эти призывы оказались тщетными. Лорд Керзон, министр иностранных дел Британии, в прошлом вице-король Индии, выступал за превращение Константинополя в международную зону. Он также возглавил кампанию, призывавшую удалить со стен Айя-Софии изречения из Корана и снова превратить эту самую известную в мире мечеть в христианскую церковь[64]64
  Один из мифов, который распространился после завоевания Константинополя турками в 1453 году, состоял в том, что это они якобы разрушили Святую Софию, самый большой в мире православный храм, чтобы превратить его в самую большую в мире мечеть Айя-София. Турки действительно превратили церковь в мечеть, однако неверно, будто они разграбили или разрушили ее. Эта сомнительная «честь» принадлежит вовсе не им, а «латинянам-крестоносцам», как называли их христиане Византин – то есть крестоносцам-католикам, которые задержались в православном городе Константинополе по пути в Иерусалим, куда направлялись, чтобы биться с мусульманами, и разграбили здесь все православные храмы. Получается, что на самом деле турки завладели самым большим в мире христианским храмом уже после того, как он был разграблен… христианами. – Прим. авт.


[Закрыть]. Ватикан также пожелал участвовать в происходящем, и вскоре итальянское правительство заявило, что коль скоро Константинополь был основан римским императором, то его следует отдать под управление Италии.

Представители Османской империи, возможно, и изыскали бы за столом переговоров какой-нибудь выход, однако ситуация, возникшая в связи с уничтожением армянского населения, привела к долговременному охлаждению отношений с самым важным потенциальным союзником турок на Версальской конференции – США. Судьба Армении вызывала беспрецедентно высокий интерес у американцев. «Страдающая Армения» – так была названа крупнейшая в истории США кампания по массовому сбору средств для оказания помощи этой стране. В 1917 году президент Вильсон даже ненадолго отложил вступление США в Первую мировую войну – исключительно для того, чтобы это не помешало переводу средств и доставке помощи по линии этой на удивление популярной благотворительной акции. Представители султана на Версальской мирной конференции заклеймили резню армян, а также их депортацию, утверждая, что это стало результатом деятельности младотурок и германских военных. Союзники, однако, приняли такие примирительные нотки в заявлениях нового османского правительства за признак слабости. И вот, вместо того, чтобы достичь соглашения с правительством Османской империи, что позволило бы сохранить в ней своего рода конституционную монархию, учитывающую интересы Запада, союзные державы то и дело унижали турок, например, позволив Греции захватить некоторые турецкие регионы в рамках ее не слишком удачной попытки начать восстановление империи Александра Македонского.

Возникшая ситуация предоставила уникальную возможность человеку, способному выступить в защиту национальных интересов, – генералу Мустафе Кемалю, вошедшему в историю как Ататюрк («отец турок»). Ведь он, с одной стороны, сумел победить британцев на полуострове Галлиполи, но с другой – всегда был врагом прогермански настроенных младотурок. И он был более умеренным националистом, нежели они. Его усы не были похожи на усы кайзера Вильгельма, и он не принимал участия в массовых убийствах армян. Генерал Кемаль встречался с султаном несколько раз и произвел на него впечатление верного защитника османского трона. 30 апреля 1919 года Кемаль получил приказ отправиться в Анатолию с целью «умиротворения» этого региона и соблюдения перемирия с Антантой. Разумеется, он сделал прямо противоположное. Приехав в Анатолию, он начал гражданскую войну, которая в конце концов привела к рождению независимого постосманского турецкого государства. В результате Кемаль оказался в Константинополе, куда незадолго до того попали Лев и его отец, а также сотни тысяч беженцев из нового Советского государства.

Представители союзнической администрации, вместе с угодливо державшимся турецким чиновником, который присутствовал явно для проформы, прибыли на борт «Клеопатры». За ними следом явилась добрая дюжина врачей и целая ватага полицейских. У врачей был длинный перечень болезней, которые пассажиры могли привезти с собой из грязной Азии, – это не дало бы им права сойти на берег. У полицейских, уроженцев стран Антанты, были не менее длинные перечни политических и прочих преступлений. К своему большому облегчению, отец и сын Нусимбаумы увидели, что представители Великобритании, руководившие всеми этими процедурами, учитывали социальное положение прибывших. Льва поражало то, что здесь и мысли не возникало ни о какой взятке, поскольку принадлежность к высокому общественному слою была достаточным основанием, чтобы избавить от серьезного расследования. Вот пассажиров третьего класса, тех отправляли прямиком в карантин или же арестовывали тут же, на месте: изначально предполагалось, что они способны быть источником той или иной угрозы. Пассажиров второго класса пропускали через вереницу врачей, и даже если они проходили медицинский осмотр благополучно, им предстояло выдержать бесконечный допрос полицейских чинов.

В салоне первого класса, где ожидали своей очереди Лев и его отец, седовласый профессор лишь здоровался за руку с прибывшими и тут же выдавал им свидетельства, что у них нет ни чумы, ни тифа, ни холеры. Вслед за этим политическая комиссия быстро проштемпелевала документы пассажиров, тем самым гарантируя их благонадежность. Абрам лишь заметил вслух, что, в отличие от отсталой Азии, здесь, на Западе, все происходит по-современному, спокойно и без проволочек.

В конце концов Нусимбаумы оставили пароход и отправились в отель.

По пути им всюду попадались солдаты в форме цвета хаки, причем среди них встречалось немало черных и шоколадных лиц. Поскольку члены Антанты опасались осады города националистическими силами, они ввели сюда дополнительный контингент войск для дополнительной охраны, и тысячи солдат из Египта и Палестины присоединились к частям индийских кадровых военных. Британцам недавно удалось убедить султана, который одновременно являлся и высшим религиозным авторитетом всех мусульман – халифом, что необходимо объявить фетву против Ататюрка, и вот уже «армия халифата», экипированная англичанами, двинулась на восток, чтобы взять приступом Анкару. Льва, к его собственному удивлению, весьма трогала судьба разваливающейся Османской монархии, а ее древняя столица привела его в полный восторг. Константинополь долгое время представлял собой столицу мусульманской веротерпимости, ныне же превратился и в столицу мусульманского обновления, восточной просвещенности, а еще – в настоящую эмигрантскую столицу.

В ноябре 1920 года генерал Петр Николаевич Врангель, которого считали наиболее честным и порядочным из белогвардейских военачальников, привел в Золотой Рог ни много ни мало сто двадцать шесть судов, на которых находились более ста тысяч русских. Среди прибывших на кораблях Врангеля были военные, крестьяне, ремесленники, монархисты, евреи и антисемиты – все, кто сумел попасть на борт флотилии, когда осуществлялась эвакуация из Крыма, последнего оплота Белого движения в России. Эмигранты, к своему удивлению, обнаружили, что власти Османской империи, их традиционного врага, настроены по отношению к ним весьма гостеприимно. Константинополь временно стал главным штабом «Зарубежной России», или просто Эмиграции, как все эти беженцы называли свою новую, не имеющую определенного места родину. Русских военных в городе было больше, чем английских, французских и итальянских военных, вместе взятых. Высказывались даже опасения, что белогвардейцы захватят город и установят здесь свою власть, однако это не имело под собой никаких оснований. Российские солдаты стали просто эмигрантами, чей мир только что разрушился, исчез, развеялся, как дым, а сами они даже не знали, где могут оказаться в следующем месяце. Большевистское правительство довольно скоро аннулировало их паспорта, так что они, так же, как Лев и Абрам, превратились в лиц без гражданства. Вскоре широкие бульвары и узкие улочки Константинополя заполнили толпы русских офицеров – им пришлось водить такси, торговать на базарах одеждой, книгами и золотыми монетами. Многие голодали, у большинства одежда все сильнее изнашивалась, обувь стаптывалась, а денег на обновки было взять неоткуда.

В своей книге «Белая Россия: люди без отечества», опубликованной в Берлине в 1932 году, Лев писал о поразительной изобретательности некоторых беженцев, о «странных заведениях», которые существовали порой тайком. Один весьма предприимчивый человек, вспоминал Лев, «изобрел новый вид состязаний, который вскоре распространился по всему городу: тараканьи бега. Русские собирали особенно крупных, сильных тараканов, сажали их в пустую папиросную пачку, накрывали ее стаканом и объявляли, что устраиваются бега. Собирались зрители, которые платили за входные билеты». Театры и ночные клубы Константинополя были практически монополизированы русскими. Эмигранты открыли клубы под названиями «Черная роза» или «Петроградская кондитерская», куда посетителей привлекали не только музыка, еда или выпивка, но и русские официантки (в турецких ресторанах обслуживать столики разрешается только мужчинам). Женщины эти были высокие, красивые, многие из них принадлежали к высшему обществу (или же называли себя аристократками) – по крайней мере, в «Le Grand Cercle Moscovite», тогдашнем модном русском ресторане, официанток называли «княгинями». Банин Асадуллаева, как и Лев, уроженка Баку, в своих воспоминаниях, изданных в 1945 году под названием «Jours Caucasiens» («Кавказские дни») пишет следующее: «Одной из весьма привлекательных достопримечательностей Константинополя были русские клубы, которые постепенно проникали на Запад, пока не добрались, наконец, до Парижа. Город был переполнен русскими эмигрантами. Мужчины спорили друг с другом, продавали семейные драгоценности или же брались за любую случайную, поденную работу. Женщины больше всего стремились стать куртизанками. <…> Самым элегантным ночным клубом была “Черная роза”. Мой муж нередко водил меня туда. <…> Одна русская песня сменялась другой, одна за другой опустошались бутылки шампанского… Кто-то из завсегдатаев признался мне: “Сюда не смеяться приходят, нет. Сюда приходят плакать”».

Теперь, когда эти люди всё потеряли у себя на родине, когда они прекратили борьбу против красных, им осталось одно – долгий, непрестанный праздник, помогающий выжить. Русские аристократки представляли для местных властей, пожалуй, самую тяжелую проблему. Ассоциация турецких жен и вдов обратилась к губернатору Константинополя с жалобой на пагубное влияние, которое оказывают на местных мужчин эти эмигрантки, приучающие их к морфию, кокаину, алкоголю и прочей гадости. Скандальной славой пользовались и джаз-клубы, причем один из них принадлежал чернокожему американскому антрепренеру, волею судеб оказавшемуся белоэмигрантом. Рассказывали, что он открыл свой первый джаз-клуб в Санкт-Петербурге, а когда разразилась революция, отправился следом за своими клиентами на юг – до самого Босфора. И вскоре в Константинополе уже вовсю танцевали фокстрот и чарльстон.

Когда Ататюрк захватил этот город в 1923 году – уже после того, как отец и сын Нусимбаумы покинули его, – белогвардейское «правительство в изгнании» быстро ретировалось оттуда. Оно освободило здание российского посольства, и в нем тут же появились представители советского правительства. Закончилась эпоха кутежей и прожигания жизни, а еще через два года само название «Константинополь» также ушло в прошлое: город был переименован в Стамбул. Русские эмигранты разъехались кто куда, увозя с собой своих женщин-аристократок, свои драгоценности и свои «кафе-шантаны». Многие из них впоследствии умерли в страшной нищете, где-нибудь в Париже, Сан-Паулу или Нью-Йорке.