Текст книги "Вампир. История лорда Байрона"

Автор книги: Том Холланд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

– В чем дело? – спросил Ловлас. – Вам не нравится вкус мяса? – Он ухмыльнулся в мою сторону. – Байрон не говорил, что вы вегетарианец!

Шелли в бешенстве уставился на него.

– Да, я вегетарианец, – сказал он. – Почему вы смеетесь? Потому что я не обжираюсь мертвой плотью? Потому что вид крови и сырого мяса вызывает во мне отвращение?

Ловлас еще громче расхохотался, но вдруг замер. Он не отрывал взгляда от бледного лица Шелли, обрамленного, как и у Ловласа, золотистыми кудрями, и мне показалось, глядя на них, что это жизнь и смерть отражают красоту друг друга Ловлас задрожал, затем снова ухмыльнулся и повернулся ко мне.

– Милорд. – Он поклонился и вышел.

– Кто он? – прошептал Шелли. – В нем есть что-то нечеловеческое.

Я заметил, что он дрожит.

Я взял его за руку и попытался успокоить.

– Пойдем со мной. – Я указал на гондолу, покачивающуюся у ступеней дворца, – Нам о многом нужно поговорить.

Мы подплыли к песчаному берегу Лидо. Там я держал лошадей. Мы взобрались в седла и поехали вдоль дюн. Это было мрачное пустынное место, размытое приливами и отливами. Шелли повеселел.

– Я люблю такие пустынные места, – произнес он, – где все кажется безграничным и твоя душа раскрывается вселенной.

Я взглянул на него.

– Ты все еще мечтаешь, – спросил я, – овладеть секретами предвидения и власти?

Шелли улыбнулся мне и пришпорил лошадь, а я помчался вслед за ним. Мы скакали по волнам, ветер бил освежающей струей нам в лица, и волны плескались о берег, наполняя наше одиночество восторгом. Вскоре мы замедлили галоп наших скакунов и возобновили беседу. Ощущение бесконечного счастья нахлынуло на нас. Мы все время смеялись, наш разговор был откровенным, увлекательным и остроумным. Только когда мы повернули лошадей к дому, разговор перешел на мрачные темы, словно попал в тень пурпурного облака, нависшего над нашими головами. Мы начали говорить о жизни и смерти, о свободе воли и судьбе; Шелли, как обычно, оптимистично смотрел на вещи, но я, который знал намного больше, чем мой друг мог себе представить, придерживался мрачного взгляда. Я вспомнил слова Агасфера.

– Правда может существовать, – сказал я, – но даже если это так, она не отобразима. Мы не можем взглянуть на нее.

Я посмотрел на Шелли.

– Даже те, кто проник в тайны смерти. Какой-то отблеск промелькнул на его лице.

– Возможно, ты прав, – сказал он, – в том, что мы беспомощны перед нашим собственным неведением. И все же я верю, что Судьба, Время, Случай, Изменчивость существуют ради вечной Любви.

Я усмехнулся.

– Ты говоришь об утопии.

– Ты так уверен в этом?

Я остановил свою лошадь и пристально посмотрел на Шелли. Я знал, что мой взгляд стал холодным.

– Что ты можешь знать о вечности?

Шелли отвел взгляд. Но наша прогулка подошла к концу. Все еще не отвечая мне, он слез с седла и сел в гондолу. Я присоединился к нему. Мы плыли по лагуне. Вода, освещенная лучами заходящего солнца, казалась огненной, но белые башни и дворцы Венеции на фоне темного неба выглядели прекрасными и мертвыми призраками. Я знал, что мое лицо совершенно бледное. Мы проплывали мимо острова, на котором стоял дворец Марианны. Звонил колокол. Шелли взглянул на голые стены и задрожал, словно почувствовал исходящие от них отчаяние и боль.

– А есть ли настоящая вечность, – задумчиво спросил он, – что лежит за пределами смерти?

– Если и есть, – ответил я, – осмелился бы ты познать ее?

– Возможно. – Шелли замолчал и опустил пальцы в воду. – Но это так долго, что я не хотел бы терять душу ради этого.

– Душу? – Я рассмеялся. – Я думал, что ты язычник, Шелли. Что это за разговоры о потерянной душе? Ты говоришь как истинный христианин.

Шелли покачал головой.

– Я говорю о душе, которую я, ты и все мы разделяем с душой космоса. Я надеюсь…

Он взглянул на меня. Я насмешливо поднял брови. Пауза затянулась.

– Я бы решился, – произнес он наконец. – Да, я смог бы это сделать.

Мы больше ни о чем не говорили, пока не добрались до палаццо, а там снова возобновились шутки и веселье. Я был доволен. Шелли не сможет сопротивляться, он будет вынужден прийти ко мне, прийти и спросить. Я приготовился ждать. Он остался на лето, но не в Венеции, а через лагуну, на итальянском берегу. Я знал, что ему не нравится город, он как-то сказал мне, что под внешней красотой Венеции скрываются грязь и упадок; в этом Венеция была похожа на Ловласа с Марианной, которых Шелли с первой встречи возненавидел. Я видел, что ему не нравятся мои привычки и настроение, источником которых, как он считал, были отчаяние и презрение ко всему, и в то же время я очаровывал его, потому что он никогда не сталкивался с таким существом, как я. Мы много разговаривали, совершали прогулки верхом вдоль берегов Лидо. Все это время я мучил его соблазнами. Шелли смотрел на меня взглядом, полным тоски и почтения. Он был на грани падения, я чувствовал, что он готов уступить. Как-то раз мы просидели до поздней ночи, разговаривая в который раз о мирах, скрытых от простых смертных. Я говорил о том, что испытал на собственном опыте, Шелли – о своих мечтах. Я уже был готов открыть ему правду, но было почти пять, и над Большим каналом забрезжил рассвет, ночь уходила. Я попросил Шелли остаться.

– Пожалуйста, – умолял я. – Мне очень многое… – я улыбнулся, – очень многое нужно открыть тебе.

Шелли пристально посмотрел на меня, он дрожал, готовый, как мне показалось, согласиться. Но затем он поднялся.

– Я должен идти.

Я был разочарован, но не стал возражать. Впереди было еще много времени. Я наблюдал за его гондолой, пока она не исчезла из виду. Затем я перенесся через Венецианский залив и посетил Шелли в его снах. Я не пил кровь, но искушал его. Я показал ему Истину – могущественную тьму, исполненную силы, источающую мрак, бесформенную бездну смерти, Истину, дающую жизнь, Истину, открывающую тайны бессмертия. Шелли наблюдал, но не шел за мной. Я обернулся и улыбнулся ему. Шелли в отчаянии протягивал ко мне руки. Я вновь улыбнулся, поманил его и исчез во тьме. Завтра, подумал я, завтра ночью он согласится пойти за мной. Это произойдет завтра

Наутро, когда я сидел за завтраком, ко мне пришел Ловлас. Он сел за стол. Мы поболтали о разных пустяках.

– Да, – заметил Ловлас, внезапно оскалившись, – твой друг, вегетарианец, ты разве не слышал, что он уехал?

Я замер. Ловлас еще шире улыбнулся,

– Я думал, он сказал тебе об этом прошлой ночью. Разве нет?

Он рассмеялся, я в ярости отшвырнул от себя стол и закричал, чтобы он оставил меня одного. Ловлас удалился с улыбкой на устах. Я приказал слугам, пересечь залив и побывать в доме Шелли, чтобы удостовериться, абсолютно удостовериться в том, что он уехал, но я знал, что Ловлас сказал правду, – Шелли сбежал от меня. Несколько недель я пребывал в отчаянии. Ведь он вот-вот должен был стать моим. Осознание этого утешило меня. Он вернется. Я был уверен, что он не сможет отказаться от Дара. Он был так близок к падению. Мне оставалось только ждать.

И все же, воспрянув духом после мрачного состояния, я понял, что мое страстное желание обрести друга так и не было удовлетворено. Я решил уехать из Венеции. Мне наскучили ее развлечения, я понял, что наслаждения простых смертных не для меня, мне нужно что-то большее. Кровь по-прежнему вызывала во мне трепет, но даже охота за жертвами казалась мне теперь пустой и бесполезной. Ловлас в особенности докучал мне. Я понимал, что его ликование по поводу отъезда Шелли было проявлением ревности, и, даже понимая это, я не мог простить ему и намеренно избегал его общества. Мне опять во снах начала являться Гайдэ; я видел ее так живо, что у меня порой начали возникать мысли покинуть Венецию и уехать в Грецию. Но Гайдэ была мертва, а я был одинок, зачем ворошить прошлое? И я остался в Венеции. Мое отчаяние росло. Другие вампиры, казалось, боялись меня.

Только Марианна понимала, как я одинок. Это удивило меня. Она спросила о Шелли. Я поначалу говорил о нем с иронией, но, видя ее симпатию, полностью открылся ей.

– Ждите, – посоветовала она. – Он придет. Лучше, когда смертный сам желает получить Дар. Вы помните, что случилось с Полидори?

– Да, – согласился я. – Да.

Я не мог рисковать рассудком Шелли. Но я знал, что уже вот-вот…

– А пока, – Марианна улыбнулась мне, – мы должны найти вам другого спутника. Я усмехнулся.

– О да, графиня, конечно. – Я взглянул на нее. – Но кого?

– Смертного.

– Я боюсь за его рассудок.

– У меня есть дочь.

Я с удивлением смотрел на нее.

– И вы не убили ее? Марианна покачала головой.

– Я обещала ее графу Гвичиолли. Вы помните его? Вы видели его в Милане.

Я кивнул. Он был среди тех вампиров, которые пришли выказать мне свое уважение. Скрюченный злой старик с жадными глазами.

– Но почему ему?

– Ему нужна была жена. Я нахмурился.

– Разве вы не знаете? – удивилась Марианна. – Дети нашей породы очень высоко ценятся. Они могут одарить любовью вампира и не сойти при этом с ума. – Марианна помолчала. – Терезе всего лишь девятнадцать.

Я улыбнулся.

– И она замужем за графом Гвичиолли, вы говорите?

Марианна вытянула пальцы так, словно ее ногти стали когтями.

– Конечно, для него будет большой честью, милорд, уступить свою невесту вам.

Я снова улыбнулся и поцеловал Марианну долгим поцелуем в губы.

– О да, конечно, – пробормотал я. – Конечно, это будет честью для него. Я помолчал.

– Позаботьтесь об этом, графиня.

И Марианна позаботилась.

Конечно, графу это не доставило удовольствия, но какое мне было до этого дело? Разве я не был его императором? Я приказал ему привести Терезу на маскарад. Он сделал это и представил ее мне. Я был очарован. Она была чувственной, с пышной грудью и золотисто-каштановыми волосами. Чем-то она напоминала Августу. Ее глаза затуманивались, когда я смотрел на нее; она полностью поддалась моим чарам, и это, казалось, нисколько не грозило ее рассудку.

– Она будет моей, – шепнул я графу.

Выражение его лица говорило само за себя, но он склонил голову в знак повиновения. Первые несколько месяцев я позволил ему жить с нами, но спустя какое-то время я почувствовал, что это стесняет меня, и приказал ему уехать.

Тереза была в восторге. Может, она и любила раньше, но теперь она вся отдалась этому чувству.

– Пэр Англии, величайший поэт – и мой возлюбленный!

Она целовала меня, затем хлопала в ладоши от восторга.

– Байрон! Ты подобен греческому богу! О Байрон, Байрон, я буду любить тебя вечно! Твоя красота прекрасней самых заветных грез!

Я был также увлечен ею. Она восполнила часть моего прошлого. Мы покинули Венецию, этот город вампиров, и уехали в местечко близ Равенны.

Я был счастлив там, счастливее, чем когда-либо с момента своего падения. Я жил почти как смертный. Конечно, я был вынужден охотиться за жертвами, но Терезу, если она и знала о моих наклонностях, это нисколько не беспокоило, она была жизнерадостна и безнравственна. Я внимательно искал в ней признаки безумия или депрессии, но она оставалась прежней – импульсивной, красивой, очаровательной, обожающей меня и обожаемой мной. Я пытался, как мог, изгнать из себя все, что напоминало о моей сущности. Аллегра, которую я взял с собой из Венеции, к тому времени уже подросла. Ее кровь становилась все слаще и искусительней день ото дня. В конце концов я отослал ее в монастырь. Иначе я убил бы ее, ибо не смог бы дольше сопротивляться желанию испить ее крови. Я также пытался изгнать образ Гайдэ из своих снов. Равенна в это время была близка к революции. Итальянцы, как и греки, мечтали о свободе. Я оказывал им поддержку деньгами, своим влиянием. Я принял участие в борьбе за свободу Гайдэ, за свободу моей первой и единственной любви. Мои сны о ней стали меркнуть, и, когда она действительно являлась мне, укор в ее глазах уже не казался полным боли и страдания. Я стал ощущать себя свободным.

В таких настроениях прошел год, пока я ждал Шелли. Я знал, что он приедет. Он писал мне иногда. Он говорил о неясных планах, о каких-то обществах, которые мы должны организовать. Он никогда не упоминал о той последней ночи в Венеции, но я чувствовал, хотя он и не говорил об этом в письмах, что он тоскует по тому, что я предложил ему тогда. Да, я был уверен, что он приедет. Между тем мы жили с Терезой очень уединенно. Я наполнил наш дом животными – собаками, кошками, лошадьми, обезьянами, павлинами; у нас был даже египетский журавль – кровь этих животных, как я обнаружил, не вызывала во мне желания.

Лорд Байрон замолчал и оглядел комнату,

– Вы, наверное, заметили, что я все еще люблю окружать себя домашними любимцами.

Он нагнулся и погладил голову спящего пса.

– Я был счастлив, – сказал он, – в этом дворце с Терезой, так счастлив, как не был счастлив со дня своего падения.

Лорд Байрон кивнул и нахмурился.

– Да, – сказал он, – я был почти счастлив. Он умолк.

– Но однажды вечером, – произнес он наконец, – я услышал крик Терезы.

Он помолчал секунду, словно растревоженный воспоминанием, затем отпил из бокала и продолжил.

– Я схватил пистолеты и поспешил в ее комнату. Собаки на лестнице испуганно лаяли, птицы, хлопая крыльями, бились о стены.

– Байрон!

Тереза выбежала мне навстречу. Она сжимала грудь. Едва заметная ранка была на ее коже.

– Кто это сделал? – спросил я. Она покачала головой.

– Я спала, – пробормотала она сквозь рыдания.

Я вошел в комнату и тотчас почувствовал запах вампира. Но в воздухе витал еще какой-то, более резкий, запах. Я вдохнул его и нахмурился. Ошибки быть не могло. Это была кислота

– Кислота?

Не отдавая себе отчета, Ребекка подалась вперед в кресле.

Лорд Байрон улыбнулся ей в ответ.

– Да.

Улыбка сошла с его лица.

– Кислота. Неделю спустя пришло письмо. В нем говорилось, что Полидори умер. Самоубийство. Он был найден бездыханным вместе со своей дочерью, рядом лежала наполовину пустая бутылка с химикалиями. С синильной кислотой, как уточнялось в письме. Я перечел его еще раз, затем разорвал и бросил на пол. Как только я это сделал, я снова почувствовал горький аромат.

Я обернулся. Полидори смотрел на меня. Он выглядел омерзительно – кожа была жирной, рот с вываленным наррку языком был широко открыт.

– Прошло много времени.

Как только он заговорил, зловоние, исходившее от нею, заставило меня отвернуться. Он страшно улыбнулся.

– Прошу прощения за свое неприятное дыхание. Он уставился на меня и нахмурился.

– Но вы сами выглядите неважно. Постарели. И уже не столь красивы, милорд.

Он замолчал, его лицо подергивалось.

– Ваша маленькая дочурка еще жива?

Я с ненавистью посмотрел на него. Он опустил глаза. Даже теперь он был моим созданием, а я его господином. Полидори отпрянул назад. Грызя костяшки пальцев, он уставился выпученными глазами на мои ноги. Затем он содрогнулся и захихикал.

– Я убил свою дочь.

Он задрожал. Я прикоснулся к его руке. Она была липкой и холодной. Полидори не отдернул руку.

– Когда? – спросил я.

Его лицо внезапно исказилось от горя.

– Я не мог бороться с этим, – сказал он. – Вы не говорили мне. Никто не говорил. Я не мог сопротивляться зову крови.

Он захихикал и снова застучал костяшками пальцев.

– Я пытался остановить себя. Я хотел покончить жизнь самоубийством Я выпил полбутылки яда, милорд. И он, конечно, не подействовал. Тогда я вынужден был убить ее – мою маленькую девочку, – он захихикал, – мою сладкую маленькую девочку. А теперь, – он выдохнул мне в лицо, – у меня во рту стоит привкус этого яда. Всегда! – Он внезапно выкрикнул. – Всегда! Вы никогда не говорили мне, милорд, никогда, но я благодарю вас, благодарю, я сам понял, что вампир не стареет, когда пьет эту золотистую кровь.

Я почувствовал жалость к нему – да, конечно. Кто бы мог лучше меня понять его боль? Но одновременно я ненавидел его, ненавидел так сильно, как все остальное. Я снова дал ему руку, пытаясь успокоить его, но он, окинув меня безумным взглядом, сплюнул на нее. Я инстинктивно отпрянул, схватился за пистолет и приставил его к подбородку Полидори. Но он расхохотался.

– Вы не можете причинить мне вред, милорд! Разве вы не слышали, официально я уже мертв!

Он захихикал, брызгая слюной, а я ждал, пока он умолкнет. Затем я холодно улыбнулся и дулом пистолета оттолкнул его. Он уткнулся в стену. Я стал надвигаться на него.

– Ты всегда был смешон, – прошептал я. – Неужели ты осмелишься бросить мне вызов? Посмотри, кем ты стал, и умерь свой пыл. Я могу сделать так, что твое существование станет невыносимым, намного невыносимее теперешнего.

Я пронзил его разум так, что он вскрикнул от боли.

– Намного невыносимее. Ведь я – твой создатель. И я – твой император.

Я опустил пистолет и отступил назад.

– Не искушай меня снова, доктор Полидори.

– Я тоже обладаю силой, – заикаясь, произнес он. – Я такой же, как и вы, милорд.

Его вид – выпученные глаза, широко раскрытый рот – рассмешил меня. Я спрятал пистолет за пояс.

– Убирайся, – сказал я.

Полидори замер от ужаса. Затем задрожал и начал что-то бормотать себе под нос. Он схватил меня за руки.

– Позаботьтесь обо мне, – прошептал он. – Позаботьтесь обо мне. Вы правы, я – ваше создание. Покажите мне, что это означает. Покажите мне, кто я есть на самом деле.

Я пристально посмотрел на него. На какое-то мгновение я заколебался. Но затем покачал головой.

– Ты должен идти собственным путем, – сказал я. – Мы все одиноки, все, кто странствует по океану Времени.

– Одиноки?

Его крик были неожиданным и ужасным – вопль зверя. От него кровь застыла в жилах.

– Одиноки? – повторил Полидори.

Он дико расхохотался. Он начал задыхаться, затем что-то бессвязно забормотал и посмотрел на меня глазами, горящими от ненависти.

– У меня на самом деле есть сила, – внезапно сказал он. – Вы думаете, что ваша жизнь полна страдания, но я могу сделать так, что даже свет луны будет ненавистен вам.

Он злобно взглянул и вытер рот.

– Я уже отведал крови вашей шлюхи.

Я схватил его за горло и притянул к себе. И снова я ворвался в глубины его мозга, пока он не забился в безумной агонии. Я все пронзал и пронзал его сознание, а он все кричал и бился от боли. Наконец я отпустил его. Он захныкал, лежа распростертый у моих ног. Я смотрел на него с удовлетворением.

– Тронешь Терезу, и я уничтожу тебя, – сказал я. – Ты понял?

Полидори что-то пробормотал, затем кивнул.

Я схватил его за волосы. Как и его кожа, они были липкими и сальными, когда я к ним прикоснулся.

– Я уничтожу тебя, Полидори. Он захныкал и выдавил из себя:

– Понимаю.

– Что ты понимаешь?

– Я не буду, – фыркнул он, – я не буду… я не буду убивать тех, кого вы любите, – просопел он наконец.

– Хорошо, – прошептал я. – Держи свое слово. И тогда, кто знает? Возможно, я даже смогу полюбить тебя.

Я выволок его на лестницу и столкнул вниз. Он упал и загремел по ступенькам, вспугнув стаю цесарок. А я вернулся на балкон и наблюдал, как Полидори бежит через поля. Тем же вечером я объехал границы своих владений, но его специфический запах улетучился, испарился. Я не был удивлен, потому что я нагнал на Полидори такого страху, что вряд ли бы он вернулся. Но я предупредил еще раз Терезу, чтобы она остерегалась запаха химикалий.

Однако теперь я тревожился не только об одной Терезе. Я получил письмо от Шелли, в котором он предлагал встретиться, и я тотчас ответил ему, приглашая погостить у себя. К моему удивлению, однажды вечером он въехал в ворота моего поместья. Я не видел его три года. Я поцеловал его в шею, слегка прокусив кожу до крови. Шелли напрягся, прижался к моей щеке и рассмеялся от удовольствия. Мы засиделись, как всегда, до глубокой ночи. Шелли говорил на свои обычные темы. В них присутствовали непристойные шутки, безумные планы, утопии, видения свободы и революции. Во мне нарастало нетерпение – я знал, зачем в действительности он пришел. Часы пробили четыре. Я вышел на балкон. Свежий воздух повеял на меня прохладой. Я обернулся к Шелли.

– Ты знаешь, кто я? – спросил я.

– Ты – могущественный и мятущийся дух, – ответил он.

– То, что я имею, мою силу, я могу передать тебе.

Шелли долго молчал. Даже в темноте его лицо светилось бледностью, как и мое, его глаза горели почти так же ярко.

– Космос, – сказал он наконец, – нуждается в быстрых и прекрасных созданиях Божьих, когда он устает от пустоты, но не так сильно, как я нуждаюсь, Байрон, в твоих творениях. Я отчаялся соперничать с тобой. Ты, – он остановился, – ты ангел в раю для смертных, в то время как я, – его голос затих, – в то время как я – ничто.

Я приблизил его к себе.

– Мое тело не подвержено тлену, – сказал я. Я погладил его волосы и склонил его голову к себе на грудь. Я наклонился над ним.

– Как и твое тело, – прошептал я. Шелли поднял на меня глаза.

– Ты стареешь.

Я нахмурился и прислушался к биению своего сердца. Я ощутил, как моя кровь очень медленно движется по венам.

– Существует способ, – сказал я.

– Этого не может быть, – прошептал Шелли. Казалось, он бросает мне вызов. – Нет, этого не может быть.

Я улыбнулся и склонился над ним. Во второй раз я прокусил его горло. Кровь единственной рубиновой каплей заблестела на серебре его кожи. Я коснулся языком капли, затем поцеловал рану и начал пить кровь. Шелли застонал. Я пил его кровь и освобождал его мысли от ограничений бренного существования, наделяя его даром предвидения. Я снова поцеловал его и отодвинулся. Шелли медленно посмотрел на меня. На его лице, казалось, зажегся огонь иного мира. Он слабо пылал.

– Но убивать, – пробормотал он наконец, – оставлять после себя кровавый след. Как это можно делать? Я отвернулся от него и вперил взгляд в горизонт.

– Жизнь волка означает смерть для ягненка

– Да Но я не волк. Я улыбнулся про себя.

– Пока нет.

– Как я могу решиться на это? – Он помолчал. – Не сейчас.

– Подожди, если тебе угодно. – Я повернулся к нему. – Конечно, ты должен подождать.

– А тем временем?.. Я пожал плечами.

– Чем больше ты становишься философом, тем больше докучаешь мне. Шелли улыбнулся.

– Уезжай из Равенны, Байрон. Приезжай и живи с нами.

– Чтобы помочь тебе решиться? Шелли снова улыбнулся.

– Если тебе так нравится.

Он поднялся и тоже вышел на балкон. Мы долго стояли, не проронив ни слова.

– Возможно, – произнес он наконец, – я не буду избегать убийства… – Он замолк.

– Да? – спросил я.

– Если… Если мой путь через пустыню будет обагрен кровью деспотов и угнетателей… Я улыбнулся.

– Возможно.

– Какую услугу ты и я, вместе, могли бы оказать делу свободы!

– Да, да! Разделить бремя моей власти! Посвятить себя свободе! Управлять, но не быть тираном. Что бы нам еще такого сделать?

– Светает, – заметил Шелли. Он взглянул на меня. – В Греции – восстание, там идет борьба за освобождение, ты слышал об этом?

Я кивнул.

– Да, я слышал.

– Если у нас будет сила, – Шелли умолк, – божественная сила Прометея, мы принесем этот тайный огонь, чтобы согреть отчаявшееся человечество.

Он взял меня за плечи.

– Байрон, разве ты не согласен?

Я смотрел мимо него. Мне показалось, что я увидел вызванную игрой света и тени от лучей восходящего солнца фигуру Гайдэ. Этот обман зрения длился лишь секунду и исчез.

– Да, – ответил я, встретив взгляд Шелли, – да, мы смогли бы. Я улыбнулся.

– Но сперва ты должен подождать, должен подумать и решиться.

Шелли погостил у меня еще неделю, затем вернулся в Пизу. Вскоре я последовал за ним. Я не хотел трогаться с места, но ради Шелли я поехал. В Пизе собралось достаточно большое общество англичан, не самое худшее, но в литературном отношении достаточно плохое. Шелли редко приходил, чтобы застать меня наедине. Мы ездили вместе верхом, упражнялись в стрельбе из пистолетов, обедали, мы всегда были подобны двум противоположным, но сходным полюсам, вокруг которых вертелся весь остальной мир. Я ждал нетерпеливо (у меня никогда не было терпения), но с хищническим чувством ожидания. Однажды Шелли показалось, что он увидел Полидори. Он сказал мне об этом. Это встревожило меня; не то чтобы я боялся самого Полидори, но Шелли мог узнать правду, и его могло бы привести в замешательство то, кем стал доктор. Я пытался настаивать, воздействуя на разум Шелли. Однажды я пришел к нему ночью. Мы долго говорили допоздна. Мне показалось, что он готов.

– В конце концов, – внезапно сказал он, – что плохого может со мной произойти? Жизнь может измениться, но она не исчезнет. Надежда может исчезнуть, но ее нельзя истребить.

Он погладил меня по щекам.

– Но сначала позволь рассказать мне все Мэри и Клер.

– Нет! – сказал я.

Шелли с удивлением посмотрел на меня.

– Нет, – повторил я, – они не должны ничего знать. Существуют вещи, которые следует держать в тайне.

Шелли посмотрел на меня. На его лице не было никакого выражения. Я подумал, что потерял его.

Но затем он кивнул.

– Скоро, – прошептал он и сжал мою руку. – Но если я не могу рассказать им, по крайней мере дай мне время, несколько месяцев, чтобы побыть с ними в облике смертного.

– Конечно, – согласился я.

Но я не сказал Шелли правду о том, что вампир должен распрощаться с любовью к смертным, и я не сказал ему правду более страшную, чем эта. Конечно, я чувствовал беспокойство из-за того, что вынужден был молчать. Кроме того, Клер через Шелли начала докучать мне, чтобы я взял Аллегру из монастыря и вернул ее родной матери.

– Клер видит дурные сны, – пытался объяснить мне Шелли. – Ей снится, что Аллегра умрет в этом месте. Она почти убедила себя в этом Прошу тебя, Байрон, ее ночные кошмары ужасны. Верни Аллегру. Позволь ей жить вместе с нами.

– Нет, – я покачал головой, – это невозможно.

– Прошу тебя. – Шелли схватил меня за руку. – Клер становится бешеной.

– Ну и что с того? – Я нетерпеливо пожал плечами. – Женщины всегда устраивают сцены.

Шелли напрягся. Кровь отхлынула от его лица, он сжал кулаки, но сдержал себя. Он поклонился.

– Вам, конечно, виднее, милорд.

– Мне жаль, Шелли, – сказал я, – мне действительно жаль. Но я не могу вернуть Аллегру. Передай это Клер.

Шелли сделал это. Но ночные кошмары Клер становились все более ужасными, а ее страх за дочь более неистовым. Шелли, который ухаживал за Аллегрой, когда она была еще ребенком, симпатизировал Клер, и я почувствовал, что между нами возникла размолвка. Но что я мог поделать? Ничего. Я не мог теперь рисковать Аллегрой. Я не смел видеть ее. Ей было пять лет, и зов ее крови был для меня непреодолим. Поэтому я продолжал отвергать просьбы Клер, надеясь, что Шелли наконец-то решится. Но он не решался, лишь становился все более отстраненным и холодным.

Затем пришло известие, что Аллегра больна. Она была слаба, ее била лихорадка, она, казалось, страдала от потери крови. В тот же день ко мне пришел Шелли. Он рассказал мне, что Клер вынашивает безумные планы по спасению Аллегры. Она решила выкрасть ее из монастыря. Я был напутан. Однако я скрыл свое замешательство, одна лишь Тереза заметила его.

Этим вечером мы, как обычно, ужинали с семейством Шелли. Разошлись рано. Я сел на лошадь и ездил до самого рассвета. Возвращаясь в свою комнату, я замер на ступенях…

Голос лорда Байрона затих.

Он перевел дух.

– Я замер на ступенях, – повторил он, – и содрогнулся. Я почувствовал самый изысканный запах. Не было ничего более прекрасного в мире. Я тут же понял, что это было. Я пытался бороться с ним, но не смог и вошел в комнату. Этот аромат наполнял меня, каждую вену, каждый нерв, каждую клеточку. Я был его рабом. Я огляделся. На моем столе стояла бутылка… Я подошел к нему. Она была откупорена. Меня трясло. Комната, казалось, растворилась в забвении. Я пил. Я ощутил вкус вина, смешанного с ней, смешанного с ней…

* * *

Лорд Байрон замолк. Его глаза, казалось, сверкали лихорадочным светом.

– Я пил. Это была кровь, кровь Аллегры… Что я могу сказать? Она доставила мне на какой-то миг райское наслаждение. Но этого было недостаточно. Всего лишь миг, и ничего более – это могло свести меня с ума. Я нуждался в большем. Мне нужно было выпить еще крови. Я вновь наполнил бутылку вином. Я опустошил ее во второй раз. Жажда казалась еще более ужасной. Я посмотрел на бутылку и разбил ее об пол. Я должен был получить еще. Я должен быть получить еще.

Он проглотил подкативший к горлу ком и прикрыл горящие глаза.

– Но откуда она взялась? – тихо спросила Ребекка. – Кто принес ее вам? Лорд Байрон рассмеялся.

– Я не смел даже думать об этом. Нет, скорее я был слишком одурманен, чтобы думать об этом. Я знал только, что мне необходимо еще. Я боролся с искушением весь следующий день. Из монастыря пришли новости: Аллегре стало хуже, она слабела, теряя кровь, никто не знал отчего. Шелли хмурился, встречая меня, и отворачивался. Мысль о том, что я лишаюсь его, ожесточила меня, но я не хотел уступать. Прошел еще один день, наступил вечер. И вновь я долго скакал на коне. И вновь вернулся поздно ночью в комнату. И вновь… – Лорд Байрон замолк. – И вновь на столе стояла бутылка, ожидая меня. Я выпил ее и ощутил, что жизнь словно серебро наполняет мои вены. Я оседлал лошадь. Когда я сделал это, я услышал смех, и до меня донесся запах кислоты. Но я обезумел от желания и уже не мог остановиться. Я проскакал галопом всю ночь. Я вошел в монастырь, где лежала умирающая Аллегра. Чувствуя вину, я прокрался в тень, не замеченный монахинями. Но Аллегра почувствовала мое присутствие. Она открыла глаза. Ее пальчики потянулись ко мне. Я взял ее на руки и поцеловал. Ее кожа обожгла мне губы. Я прокусил ее. Эта кровь… Ее кровь…

Лорд Байрон пытался продолжать, но не смог, он тяжело дышал. Скрестив пальцы, он уставился в темноту. Затем опустил голову.

Ребекка наблюдала за ним. Она спрашивала себя, испытывает ли она к нему жалость? Она вспомнила бродягу у моста Ватерлоо. Она вспомнила свое видение, в котором увидела себя подвешенной на крюке.

– Вы получили то, что хотели? – спросила она. Ее голос прозвучал холодно и отдаленно.

Лорд Байрон поднял голову.

– Хотел? – эхом отозвался он.

– Ваше старение, кровь дочери прекратила его? Лорд Байрон посмотрел на нее. Огонь в его глазах потух, они казались мертвыми.

– Да, – произнес он наконец.

– А Шелли?

– Шелли?

– Он?..

Лорд Байрон бросил взгляд на нее. Лицо его все еще было безучастным, глаза – мертвыми.

– Он догадался? – тихо спросила Ребекка. – Он узнал?

Лорд Байрон медленно улыбнулся.

– Я, кажется, говорил вам о теории Полидори.

– О сомнамбулизме.

– О сомнамбулизме и природе снов.

– Понимаю. – Ребекка помолчала – Он вторгся в сны Шелли? Он мог это сделать?

– Шелли был смертным, – коротко ответил лорд Байрон.

Он закусил губу от внезапной боли.

– Со дня смерти Аллегры он стал избегать меня. Он говорил своим друзьям о моей «ненавистной близости». Он жаловался на приступы необъяснимого страха. Выходя на берег моря и наблюдая отражение лунного света в воде, он видел обнаженного младенца, поднимающегося из воды. Все это передавалось мне. Я подумывал о том, чтобы разыскать Полидори и убить его, как обещал это сделать. Но этого, я знал, было недостаточно. Именно Шелли был теперь моим врагом. Именно с Шелли я должен был бороться и переубедить его. Он только что купил яхту и намеревался предпринять путешествие по морю. Мне нужно было встретиться с ним до его отплытия.