Текст книги "Я не вернусь. 3, 4, 5 части. (СИ)"

Автор книги: Тина Сашина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Я тогда друзей его просила, чтобы они уговорили Сашу прийти ко мне в больницу. И снова облом – никто из них не захотел со мной разговаривать. Твою мать! В тот момент я очень жалела, что не умерла под колесами той машины. Единственно, приходила его бывшая одногруппница Саша Терещенко. Но что я могла ей сказать? Мы не были с ней близкими подругами. Даже просто хорошими знакомыми не были – она просто решила меня поддержать.

Авария случилась 9 марта, Саша пришел в больницу аж через три дня, 12 числа. Причем не сам пришел, а за компанию с нашим общим знакомым Васей (его фамилию никак не могу вспомнить, только отчество – Николаевич), которого я попросила прийти в больницу, чтобы потом он сказал Саше: "Чувак, она тебя не обманывает!" И вопреки словам Лехи Козлова – Саша пришел живой и здоровый, даже не поцарапанный. Мне захотелось его самого убить. Медленно, чтобы мучился. Когда-то на работе он сильно поранил палец – тяпнул ножом прямо до кости. Я все дела бросила и приехала к нему. А когда он с рукой в больнице лежал? Каждый день приходила туда, как на работу. Он же ко мне пришел один-единственный раз и только для того, чтобы убедиться в том, что я действительно попала под машину. И все... Как же мне было обидно, это не передать на бумаге.

Мне потом медсестры сказали, что Саша у них обо мне спрашивал и о ребенке. Медсестры ответили, что никакого ребенка нет. Ответили правильно, но ничего не пояснили. А потом выяснилось, что Саша понял их слова буквально, так, как ему было удобно. Он сказал, что я выдумала беременность... Факт – он ушел и больше не приходил. Даже не пожалел...

Как же я тогда рыдала! Я буквально захлебывалась слезами. Меня раздирал на части его поступок. И даже успокоительное, которое мне вкололи, не помогло. Истерика не прекращалась до вечера. Все последующие дни я рыдала беззвучно. Крики были внутри, там, где сердце.

Саша сказал моей маме, что я все эти месяцы водила его за нос. А мне сказал, что встречается опять с Викой. О как...

У вас когда-нибудь вырывали зуб без анестезии? У меня вот так вырвали из груди сердце – наживую, без наркоза. Это было не просто больно. Это было ударом в солнечное сплетение. Когда я сделала вдох, то выдохнуть уже не смогла. Я не знала, как жить дальше – без Саши, потому что теперь понимала – это навсегда. Я не знала, что будет с моей жизнью. Что будет с моими ногами. Вообще ничего не знала.

Мама успокаивала меня и всячески отговаривала от попыток связаться с Сашей. А я звонила ему, в соц.сетях что-то писала. Все надеялась, что он одумается. Но все мои попытки были стуком в бетонную стену. Черт, ну даже если Саша поверил в то, что я не была беременна – уже не важно, но! Он же мог хотя бы позвонить – спросить о том, как мое здоровье. После четырех лет отношений... Выкинул меня из своей жизни, как использованную тряпку. А я ждала... все то время, когда училась заново ходить – я ждала, что он позвонит. Хотя бы позвонит... Не-а. Не случилось такого...

Но точно знаю, что или Саша, или его мать звонили ко мне в больницу несколько раз – врачи говорили, что мной кто-то интересовался. Врядли это мог быть кто-то другой, если не Вычеровы. Видимо, Наталья Викторовна хотела быть уверенной на все сто, что я действительно травмирована и не могу встать – и как следствие, не могу прийти к Саше. Удивляюсь, как она в палату ко мне не пришла и не постучала молотком по моим гипсам, чтобы воочию убедиться, что они настоящие. Я даже представляю, как она макарену танцевала от радости, что смогла от меня избавиться – ей не важно было, каким способом. Главное – результат. А Сашин взгляд, полный облегчения, мол, как хорошо, что я попала под машину – и к черту травмы, к черту ребенка – главное для него было то, что я лежала практически неподвижно и не имела возможности больше мешать ему – да, этот его взгляд я запомнила навсегда. Если он тогда и желал чего-то очень сильно – так это того, чтобы я до конца жизни оставалась в таком положении. Знаете, есть такие мгновения, которые запоминаются на всю оставшуюся жизнь. Которые выворачивают душу наизнанку. Этот взгляд я никогда не забуду. Он отпечатался на сердце как клеймо.

Наверняка кто-то задумается – а нахрена такого NцензураN вообще любить? Не знаю. Чувства не поддаются ни логике, ни объяснению. Например, есть человек, который мне до глубины души неприятен. По понятным причинам не буду называть его имя, но скажу, что меня начинает тошнить, едва он попадает в поле моего зрения, сразу же, едва мы с ним познакомились. Он опрятный, симпатичный, добрый, милый, вполне себе положительный и все тому подобное, но меня в буквальном смысле тянет блевануть, когда он находится рядом. Непонятно. Необъяснимо, но факт. Сашу я люблю просто за то, что он есть. Я понимаю, что он меня предал, бросил в самое трудное время в жизни, растоптал как грязный весенний снег под ботинками; и я должна его всей душой презирать и ненавидеть. И не могу. Понимаю, что сама для него отвратительна, и от этого страдаю.

Катя подбадривает меня, говорит, что Саша еще вернется, попросит прощения... Господи, какая же она оптимистка! Я смотрю на вещи реально и более того – в отличие от подруги, очень хорошо знаю Сашу. Наоборот, он сделает так, чтобы мы никогда с ним не пересекались. В другую город уедет, на другую планету – лишь бы не видеть больше меня в своей жизни. Это не я – это он меня ненавидит. И как же тяжело от этой мысли. Кажется, тогда было немного легче...

А Наталью Викторовну хотелось самолично в какой-нибудь яме закопать и даже опознавательных знаков не оставить. Я до сих пор не понимаю – за что...? За что она со мной так поступала? Ведь я ничего плохого я ей не сделала... Хотя нет, все же сделала. После аварии смс-ку написала – длинную-предлинную, полную боли и отчаяния. Наверное, чтобы жизнь ей тоже медом не казалась.

... Я очень хотела побыстрее встать на ноги. На обе ноги. Мне хирург сказал, что на восстановление уйдет полтора-два года, но уже через два месяца я прыгала на одной ноге, а в конце июля я размочила под водой гипс и разрезала его кухонным ножом на другой, где было разбито колено. Нога была будто деревянная и не сгибалась. Мама, приехавшая вечером, чуть не убила меня. Естественно, эта моя поспешность не прошла даром – иногда в коленке происходят такие боли, что хочется орать на всю квартиру! Да и отекает постоянно, даже без видимых на то причин... Но это не так важно. Танцевать-то я все равно не буду?

В общем, через полгода я уже твердо стояла на обеих ногах. Хромала, было больно, нога сгибалась только на прямой угол, но все-таки ходить я уже могла. Никого ни о чем не предупреждая, собрала чемодан и поехала на вокзал. Позвонила только Шамилю – попросила встретить меня в Москве. И все...

Когда Саша приходил первый и последний раз ко мне в больницу, я сказала что-то вроде того, что все равно буду за ним бегать. Бегать больше не хочется. Хотя бы потому, что далеко теперь не убегу.

Да, я решила вновь уехать в Казань, и на этот раз – насовсем. Понимаю, что в Белгороде без Саши жить я не смогу. Встреча может состояться тогда, когда меньше всего ждешь. В самый неожиданный момент. И тогда снова начнется вынос мозга. В Казани с этим проще. Хотя разве без Саши проще?

На этом моменте надо остановиться и глубоко вдохнуть и выдохнуть. Все. Здесь заканчивается самый непростой период в жизни, когда я потеряла все самое ценное. Говорить об этом больно, и я решила написать. На месте утраты остались бездонные овраги, которые не заполнить ничем. И со временем это стало не просто испытанием, а настоящей пыткой.

Я сделала тогда выбор. И теперь мне остается лишь до конца жизни мириться с этим выбором. Я была уверена, что привыкну. Что научусь жить заново. Как я могла так просчитаться? Ведь боль становится все сильнее, ощутимее, даже дышать больно, и ни одна физическая не сравнится с той, которая цепким клещом до сих пор сидит где-то в области сердца.

Знаете, вот поставила точку – и будто какой-то балласт с души скинула. Дальше будет немного проще, мне кажется. Господи, сколько воспоминаний... даже руки трусятся. Одному Богу известно, скольких нервов мне стоила каждая строчка! На этих страницах любви больше чем слов. Как вывод: любить нужно, несмотря ни на что, с открытым сердцем и готовностью простить ВСЁ, ведь самое страшное в жизни – потерять любимого человека.

Казалось бы – после всех обид и унижений я должна ненавидеть Сашу. Ненавижу ли я его? Конечно же, нет. Любовь и ненависть – две стороны одной медали, но сколько бы я не подбрасывала ее, всегда выпадает одно и то же. Даже спустя долгое время, даже спустя то, через что мне пришлось пройти – я люблю. В жизни иногда происходят разочарования, после которых в душе остается только болезненная пустота. И любовь. Когда уже никому не веришь, ни на что не надеешься, но продолжаешь любить. Да, предатель. Да, он поступил подло и низко, показал все свои неприятные стороны, которые бы я предпочла никогда не видеть. Но знаете... я, наверное, все же мазохистка. Если бы однажды Саша появился на пороге – я бы не закрыла перед ним дверь. Знаю, что это никогда не случится, но все же... в своих чувствах к нему я очень слабая. Работа над этой книгой дала мне возможность переосмыслить многие моменты наших отношений – где я неправильно себя вела, где он, почему вышло именно так, а не иначе... Но все же одно осталось неизменным – я люблю его. И, наверное, даже сильнее, чем раньше.

Одни мои знакомые, зная всю эту историю до последнего гвоздика, говорят о том, что впервые видят такое сильное чувство одного человека к другому. А другие – что пора выключать режим "люблю только его и никого больше" и начинать смотреть по сторонам. Вот такой парадокс, и спорить по поводу правильности того или иного мнения можно до хрипоты. А стоит ли? Ведь если любишь – то люби, вопреки тому, что говорят другие люди. А если ты просто подчиняешься, давая возможность кому-то другому сделать выбор за тебя – извини, малыш, но ты круглый дурак и рискуешь таким же остаться. Проблема в одном – я все равно продолжаю любить этого "малыша".

Время лечит... самая лживая фраза в мире. Нет, не лечит. Скорее, калечит – вот такой детский ответ. Прячет куда-то глубоко, в темные закоулки души, маскирует новыми воспоминаниями, а в моменты, когда думаешь "написать об этом или нет?" – разум возвращает из памяти те слова и фразы, в корень изменившие мою жизнь. Именно время забрало любимую бабушку, которая вырастила меня, пока мама была на работе. Теперь мой неродившийся на свет сыночек и любимый человек тоже остались в прошлом. Я точно знаю, что с Сашей все в порядке, потому что за его счастье я отдала свое, как бы пафосно это не звучало, а за его жизнь в любой момент отдам свою. Да, наверное, это была какая-то сделка – с Богом, дьяволом, не важно. Когда я лежала в больнице, вся поломанная, в синяках, под капельницами – просила только об одном. Чтобы Саша был счастлив. Уже не важно – где, с кем, при каких обстоятельствах... лишь бы только счастлив, а остальное уже не важно. Чтобы у него все было хорошо... А вы знаете фразу о том, что самые искренние молитвы произносятся не в церкви, а именно при таких обстоятельствах, когда ты не просто находишься на грани отчаяния, а уже переступил эту черту? Вот... для меня тогда было именно такое время.

Любовь – это действительно болезнь. Онкология. Как рак. Как опухоль, которая разрастается во всем теле и с каждым разом причиняет все больше боли. Казалось бы – со временем она должна притупиться. Прошло не так много времени, но боль потери только возросла.

А другая лживая фраза – "Если любишь – отпусти". Мне ее о-очень часто повторяли. Хотя нет. Эта даже не лживая фраза, а глупая. Наиглупейшая. Когда любишь – ты будешь держаться за своего любимого руками, ногами, зубами и всеми другими частями тела, потому что если отпустишь – то все... конец. Эту прописную истину я понимаю так четко, будто через микроскоп на нее смотрю. И никто никогда меня в этом не переубедит.

Самая верная фраза, на мой взгляд: "Когда один из двоих предает любовь, надо чтобы другой продолжал хранить верность и веру. Несмотря ни на что. Если один ждет, то второму есть куда вернуться". Не помню, кто ее автор, но я продолжаю жить именно по этому принципу.

Да, я помешанная, одержимая, зависимая – на ваш выбор, но Саша все равно незримо есть в моей жизни. Где-то далеко, не рядом – но есть. Тренируется в качалке, кушает пельмени, играет в "контру", улыбается с неизменным [ы]... просто живет. Счастливый. Он обязательно счастлив, по-другому быть не может. В мире должен быть баланс. Кто-то радостный, кто-то грустный. У одного все благополучно, а другой задыхается, не имея возможность даже видеть любимого человека. Баланс... Так надо. Так правильно. Только почему так больно?

Можно, конечно, помечтать и придумать, что встреча обязательно состоится – в самый неожиданный момент, но я реалистка. Да, я буду продолжать любить и ждать своего любимого человека до самой старости. И спать с его фотографией под подушкой. И возможно, когда-нибудь в другой жизни мы с ним обязательно будем вместе...

Все, не могу больше.

Тина Сашина

Я не вернусь. Часть 5

Это мой нулевой километр,

Начинаю отсчет от Казани...

("Нулевой километр" – Мураками)

На минуту замечтаюсь.

Не летаю, но пытаюсь.

Упаду и поднимаюсь.

Все в порядке – оклемаюсь...

("Режиссер" – Градусы)

Текст первой песни прямо в десяточку попал, да? В Казани действительно начался нулевой отсчет. Без Саши. И это очень сложно. Как взять и одним махом перечеркнуть прошлое? Сейчас, когда я об этом думаю, то чувствую только одиночество и опустошение.

Та авария во всех смыслах разделила мою жизнь на "до" и "после", как бы банально это ни звучало. И знаете, что самое интересное? Я не могу никак вспомнить имя сбившей меня женщины. За все время я видела ее только три раза – в первый день после ДТП, но тогда я не стала с ней разговаривать; следующий раз – где-то в середине апреля, когда она приезжала ко мне домой – просила прощения; и после суда, когда она привезла распечатку банковского счета, открытого на мое имя.

Я вообще очень изменилась после аварии. Я стала... ну, не знаю... грубой, что ли? Резкой. Помните затролленную фразу? "Эй, ты чё такая дерзкая?" Вот в то время она очень даже применима ко мне в отношении незнакомых людей, да и некоторых знакомых тоже. Я не хотела никого видеть, варилась в котле их своих кошмарных мыслей, главная из которых была: "Почему именно я...? Почему не кто-то другой...?" Жить не хотелось. По ночам кричала в подушку. Простынь хватала руками так, что едва не разорвала. Мама решила проблему мастерски – купила мне нетбук и новый принтер. Я не знаю, откуда во мне взялись эти силы, но я чуть ли не круглосуточно что-то печатала, набивая на подушечках пальцев здоровенные мозоли.

Моим единственным собеседником и днем, и ночью был компьютер. Я, хоть и уже умела балансировать на одной ноге, практически не выходила из спальни. Жила в замкнутом треугольнике между комнатой, кухней и ванной, время от времени совершая болезненные выезды к врачу.

Да, первые месяцы после аварии я была грубой. Злой. Озлобленной на весь мир, даже на маму, которая переживала за меня и постоянно спрашивала о самочувствии. Я же просила маму выйти из комнаты и оставить меня одну. Видела, как ей тяжело было слышать это от родной дочери, и все равно прогоняла ее. И не только маму. Я стала настолько замкнутой, что ни с кем не хотела общаться. Никого не хотела видеть. Хотелось бы сказать, что мне стыдно за то свое поведение, но... нет, не стыдно.

Еще когда я лежала в больнице, ко мне приходила Ленка, мамина младшая сестра. И я ее прогнала, едва ли не кричала благим матом на всю палату. Да, я поступила некрасиво. На меня давили, пытались объяснить, что мы с ней все-таки родные люди, но... не-а. И даже если бы сейчас появилась возможность наладить с ней общение – мне не о чем с ней разговаривать. Хоть кровь в нас и одна течет, все-таки по жизни мы с ней совершенно чужие. Я не жалею об этом – мне безразлично. Наверное, все-таки прав был Шамиль, когда сказал, что у меня очень жесткий отбор для общения, да... Если человек меня разочаровал, сделал подлянку или еще что-нибудь неприятное – я перестаю его замечать, разговаривать с ним и даже стараюсь на него не смотреть. Никаких горьких эмоций по этому поводу я не ощущаю, будто и не было этого человека в моей жизни.

В Казани с этим намного проще. Кругом новые люди – от начальства до продавщицы в магазине через дорогу. Чаще всего общаюсь с редакторами – как городскими, так и столичными. Но эти люди интересуются мной как человеком, который умеет более-менее связно складывать буквы в слова, и не знают меня настоящую. Не знают всех проблем, через которые мне пришлось пройти. Не знают, каково это – потерять самое важное в этой жизни... Именно поэтому мне легче всего общаться именно с ними – потому что они не жалеют меня. Жалость – не самое приятное чувство от окружающих.

И еще я уверена, что некоторые меня не поймут. Будут учить тому, как жить дальше – забыть прошлое и улыбаться будущему. И при этой мысли мне хочется кричать в лицо тем людям, которые наивно думают, что это так легко – забыть, начать заново... Ведь проще простого – дать кому-нибудь какой-нибудь совет. Не понимая о том, что мои повести (не поднимается рука назвать это полноценными книгами, пусть и в электронном варианте) – это единственная для меня возможность не сойти окончательно с ума.

Знаете, как я пишу сейчас эти строчки? На часах – половина второго ночи. Я сижу на кухне в теплом халате, вязаных носках, и через каждую минуту делаю глоток крепкого кофе без сахара, чтобы окончательно не вырубиться и успеть дописать мысль. Растрепанная после душа, с каким-то бубликом на голове... И в глаза хоть спички вставляй.

И я не знаю, когда это закончится и закончится ли вообще?

Знаете, я не могу назвать свое теперешнее состояние депрессией. Не могу назвать апатией. Или тоскливостью. Или древнерусским словом – "хандра", или интеллигентным словечком "сплин". Нет. Я просто безразлична ко всему окружающему. Мой мир – это клавиатура ноутбука, и больше меня ничего не интересует. Вчера. Сегодня. Завтра. Послезавтра. Врядли мое расписание изменится на ближайшие годы.

Шамиль подобное изменение во мне заметил практически сразу. Мы летели самолетом из Москвы в Казань, и на соседнем кресле через проход сидел ни кто иной, как резидент "Comedy club" Павел Алексеевич Воля. Раньше я бы на нем, наверное, дырку просверлила своим взглядом, и обязательно попросила бы расписаться на руке, чтобы татуировку сделать. А теперь просто глянула на него и безразлично отвернулась. Только голову опустила Шамилю на плечо, погруженная в совершенно иные мысли. Шам даже успел попросить у Воли для меня автограф, и снова просчитался – тот блокнотный листочек я сложила в карман, а потом потеряла. И, честно говоря, ничуть не жалею об этой потере.

Едва приехав в Казань, я тут же стала отправлять письма по городским редакциям в надежде, что имя Тины Сашиной кто-нибудь еще помнит – все-таки прошлое сотрудничество было хоть и недолгим, но все-таки плодотворным. А еще – во всевозможные книжные издательства три своих рукописи – "Фанатка", "Там, где не гаснут звезды" и "На ладони линия". И в одном из них, "Амфора-СПб", моими работами заинтересовалась одна из редакторов Наталья Решетина. Попросила прислать другие работы. Я отправила ей тот самый рассказ, который дал название этой книге, даже имена поленилась изменить. И Наташа сходу заявила о своем желании оформить автобиографию. Контракт предложила. И вы знаете о чем я подумала? Я не подумала о том, что: "Вау! Мою книгу напечатают! Моя детская мечта сбылась!" Нет, я подумала: "Нормально, чё..." Господи, а ведь действительно сбывается моя детская мечта, у меня появляется возможность подержать в руках книгу со своим именем, но... слишком тяжело дается для меня именно это повествование... Наверное, это и смогло зацепить Наташу. Не знаю... Но точно знаю, что врядли буду прыгать до потолка от счастья, когда моя работа попадет на прилавки книжных магазинов. Единственное, что я сделаю – так это отправлю эту книгу по одному адресу в Белгороде. А может, не отправлю. Не хочу лишний раз напоминать о себе и представлять, как Саша кривится от одного звука моего имени и думает о том, как он меня ненавидит...

По вечерам стараюсь выходить в парк недалеко от дома. Точнее, не сама выхожу, а меня буквально силой вытаскивает Катя, мотивируя тем, что мне нужен свежий воздух и тренировки для колена. Но очень тяжко смотреть на молодых мамочек с колясками и думать о том, что я могла бы быть на их месте. Я так и не справилась с этой потерей. И теперь мне всю жизнь придется жить с этим.

Поначалу я очень хотела поговорить с Сашей. Не важно о чем. О чем-нибудь. Хотя бы написать ему в "контакте" банальное "Привет, как дела?" Или у Васи Николаевича поинтересоваться, как там поживает наш общий знакомый – просто для того, чтобы знать, что с Сашей все в порядке. У него ведь колено болело – я это очень хорошо помню. Саша заметно хромал и даже, если не ошибаюсь, делал то ли томографию, то ли что-то еще – я не сильна в медицинских терминах. Результаты этих его обследований я так и не узнала...

Как бы то ни было, жизнь потихоньку налаживается. Хотя кого я пытаюсь обмануть? Катю, которая знает меня как облупленную? Шамиля, который с трудом успокоил меня, когда я после переезда нашла на квартире Сашину полосатую футболку? Я ее забыла, когда в спешке уезжала в прошлый раз в Белгород. Была уверена, что ее выкинули, но нет. Футболка спокойно дожидалась меня на одной из пустых полок в шкафу. Я трясущими руками схватила ее и заплакала. Было сумасшедшее, еле контролируемое желание вернуться обратно. К Саше. К своему любимому человеку. Я реально вздрагиваю от одного звука его имени, когда на улице кто-то кого-то зовет: "Саша!" Вмиг становится трудно дышать, и я бессознательно начинаю озираться по сторонам с мыслью: "А вдруг...?"

Знаете стихотворение Эдуарда Асадова?

А вы смиряли строгую гордыню,

Пытаясь одолеть свои пути?

А вы любили так, что даже имя

Вам больно было вслух произнести?

Да, это больно. Невыносимо больно. Вот сейчас пишу эти строчки, а буквы перед глазами плывут. Тихо шепчу: "Саша... мой родной... мой любимый..." И вы знаете, как это тяжело? И рана на сердце еще свежая. И когда я уже уверенно думаю, что эта рана скоро затянется – как тут же все вскрывается, кровоточит, ноет, как будто все случилось только вчера. Но сейчас я научилась отвлекаться. Статьи, рассказы, даже стихи – все подряд. А еще я пересматриваю чуть ли не все знакомые и незнакомые сериалы – "Правосудие Декстера", "Сверхъестественное", "Обмани меня", "Побег", "Мыслить как преступник" – все, где нет сюжета с какой-нибудь любовной историей. А еще готовить учусь. Нет, борщ я сварить-то могу – не думайте, что я совсем уже безрукая, а вот что посерьезней – косячу. Поэтому в постепенном режиме я превращаюсь в повара семидесятого левела – правда, не знаю, пригодится ли мне это в будущем, но это помогает отвлечься от ненужных мыслей.

Как там говорят? Новая жизнь – ну заходи, раз пришла.

А вместе с новой жизнью пришло и кое-что еще. Меня и раньше Катька иногда называла Тинь-Тинь – в честь феи из мультика про Питера Пэна, а тут я подумала так: другой город – другая жизнь – другое имя. И всем знакомым и незнакомым стала представляться Тиной. А псевдоним "Тина Сашина" придумала еще давно – в Белгороде. Хотя какой это псевдоним, если задуматься? Я ничего не придумывала – всего лишь сократила свое собственное имя и добавила фамилию, больше означающую принадлежность. Очень хотелось бы взять какой-то другой, но мои первые статьи, которые писались годом ранее, подписаны именно "Тина Сашина". Вот здесь я решила ничего не менять.

Я пытаюсь радоваться жизни. У меня не получается. Это трудно, на самом деле, и ни одному человеку в этом мире я не пожелаю того, что случилось со мной. Пытаюсь приспособиться к этому, но без Саши очень сложно. Невозможно. Мне не хватает именно его каких-то советов, поддержки, того самого важного для любой девушки мужского плеча.

Я пишу реально до изнеможения. До обморока. Круглыми сутками. И так изо дня в день, и знаете – меня это вполне устраивает. Даже не так. Мне это нравится. Я сознательно довожу себя до состояния, когда никаких других желаний, кроме как упасть лицом в подушку – не остается. Я не могу точно вспомнить, какой сегодня день, если не посмотрю в уголок на мониторе компьютера, где высвечивается дата. Я даже путаю части суток! И не могу сказать, сколько по времени сплю – два часа или двенадцать? Я стала настолько рассеянной, что, придя на кухню, минут пять пытаюсь вспомнить, зачем сюда пришла. Я могу уснуть в метро, в автобусе, дома на начальных титрах очередной серии какого-нибудь фильма, или сидя в горячей ванне, или перед компьютером, уронив голову на клавиатуру так, что каждая кнопка отпечатывается на моей щеке... В неподходящем месте и в неподходящее время.

На одной из старых фотографий времен моей учебы в педагогическом колледже у меня закрыты глаза. Кажется, я тогда еще поспорила с одногруппницей Виолеттой Самойловой о причинах моей постоянной сонливости. Не могу вспомнить всю суть нашего разговора, но сейчас я как никогда близко стою возле той, мелкой восемнадцатилетней Кристины, которая спала на парах и забывала записать домашнее задание.

... Я могу притворяться обычной. И мега-звезду всея Литературы могу из себя состроить так, что Лев Толстой в сторонке нервно курить будет, но на самом деле я не такая. Моя планета – это большая кружка крепкого кофе и компьютер с открытым текстовым документом. Я пишу о том, что вижу, что меня окружает. Помните как у Виктора Цоя? "Белый снег, серый лед на потрескавшейся земле..." – все просто и понятно, без всяких лишенных смысла образов (хотя у Цоя как раз-таки этих образов полным-полно; хотя бы в этой же песне: "Война – дело молодых, лекарство против морщин"). Практически у всех моих героев есть реальные прототипы. Я могу не знать историю полностью, но я могу ее додумать. Только раньше я писала в свободное время, а теперь – круглосуточно. С трудом, с красными от недосыпа глазами, но я пытаюсь таким образом выжить. Это единственное, что у меня получается в этой жизни. Это единственное, что не дает мне меня высыпать в ладонь те антидепрессанты, которые принесла мне Катя и которые до сих пор стоят запакованные в шкафчике на кухне. Я не чувствую ничего – радости, счастья, спокойствия, умиротворения. Даже злость и ненависть как-то утихли. Остались только боль и безразличие, а еще слабая надежда на то, что все будет хорошо.

Сейчас все, что мне остается, это продолжать маяться, тосковать, ждать, звать, вспоминать, мечтая повернуть время вспять. Когда-нибудь перестанет быть настолько больно? У боли же есть конец, как и у всего на свете? И понимаю, что это "когда-нибудь" наступит разве что в другой жизни.

Но знаете... прав был Паша Тарарыв, называя меня актрисой. Когда приходит "проверка" в лице Кати или Маши, я – само спокойствие. Поддерживаю разговор, показываю свой непомерный аппетит, улыбаюсь... Девчонки делают вид, что верят в мое желание жить, и закрывают глаза на то, если я вдруг резко ухожу в ванную и включаю на полную мощь воду, чтобы не было слышно моих рыданий.

Я не могу нормально жить, свободно дышать. От одной этой мысли накатывает новая волна истерики. Куда подевалась радостная, адекватная я? Вместо меня на кровати в обнимку с видавшим виды плюшевым серым барашком сидит потенциальная клиентка психиатрической лечебницы.

Если есть на земле место между раем и адом – то оно здесь, в моей спальне, на моей кровати, на которой я сворачивалась в клубок и беззвучно реву, чтобы через минуту кусать подушку и рвать зубами пододеяльник, едва сдерживая громкие рыдания. Меня разрывает внутри от переполнявших эмоций – неприятных, негативных, черных, холодных. Господи, пожалуйста! Я больше не могу! Я так хочу избавиться от этой боли, которая заставляет меня ненавидеть себя, ненавидеть эту жизнь. Саша... что же ты со мной сделал?

И где-то далеко в подсознании проскользнула ехидная мысль: "Дорогая, ты сама виновата..."

Да, я виновата, и от этого становится только хуже.

Я просто ломаю свою жизнь. Медленно, поэтапно, но я ломаю свою жизнь. И скоро настигну финишной ленточки. Почему не замечала раньше? В упор не замечала. А может, просто не хотела? Не знаю, но мне это очень не нравится. Я теряю дорогих мне людей. Они считают виноватой меня. А мне кого винить? Воспоминания? Память, черт бы ее побрал! Стереть бы ее, забыть к такой-то матери.

Господи, дай мне нормальной жизни! Счастья женского, любви взаимной... Не слышит. Я давно кричу, а Он не слышит...

* * *

Вот, в принципе, и есть вся моя история – такая, которая случилась со мной. Может быть, где-то и что-то я преувеличила, на некоторые события смотрела неверно и необъективно, совершала какие-то неправильные поступки, но... я ведь не прошу ни у кого оценок своих действий или суждений. Это просто моя жизнь, о которой мне очень захотелось вам рассказать. Я захотела написать правду. Правду о себе. О своих чувствах, сомнениях, надеждах, радостях, переживаниях, ожиданиях, страхах, обидах, потерях... О своем отчаянии. И о своем горе.

В общем и целом, моя жизнь – это действительно череда сплошного отчаяния. Да, у меня есть возможность исполнить мечту детства. Да, мои корявые статьи выйдут в журнале. У меня есть возможность заниматься тем, что нравится. И разве я могу быть чем-то недовольна?

Для кого-то, даже для многих – в этом и есть счастье. После переезда в Казань я пообещала себе, что никогда и никому не скажу, что несчастна. Но вот само философское понятие счастья... оно слишком личное, чтобы обобщать его. Всегда, во всем и у всех будет вот это нехорошее пресловутое "но". Камень преткновения, о который разбиваются хрустальные кораблики мечты. У одних он величиной с горошину, а у других – с целый айсберг. Я могу назвать тысячу примеров, когда женщины, бросив все – роскошную жизнь, особняки, бриллианты – ехали за своей любовью, самыми обыкновенными парнями, чтобы только быть счастливой. Вспомните жен декабристов? Офицерских жен? Инессу Микульчину? Леди Чаттерлей – ведь она не авторский вымысел, ее история реальна. Нереальна другая история – эльфийки Арвен, которая отказалась от бессмертия, чтобы быть с обычным человеком. Разве они были несчастны? Нет, они были счастливы, потому что были рядом со своими любимыми. Моя судьба в этом вопросе повернулась ко мне спиной.