Текст книги "Я не вернусь (СИ)"

Автор книги: Тина Милош

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Я почему-то не сомневалась в его решении. Павлик будет долго думать, проверять меня всевозможными тестами, водить по врачам, а потом смирится – и тогда мы будем вместе. А его мать будет нас постоянно ссорить и открыто меня ненавидеть. В принципе, я думала в верном направлении, но маленько все-таки просчиталась.

Я чувствовала себя все это время одинокой, брошенной, забытой – никто из моих родных не мог оградить меня от этого чувства. И это в то время, когда, по словам доктора, мне нужна была максимальная забота. К черту заботу, мне уверенность была нужна! Уверенность в завтрашнем дне. А Паша не был определенным. Он никогда ничего не обещал, а если и случалось такое, то это обещание обязательно оставалось невыполнимым. В драке он бы никогда не спасовал, но когда пришло время взять на себя ответственность – спрятался за спину матери. Права Танька была, ой права… Слабый. Трусливый. Не мужчина и даже не парень. Мальчик, который не умел отвечать за свои слова, свои действия и поступки. Очень неприятно это осознавать и еще неприятнее понимать, что я продолжаю любить этого человека, но да – так и есть. Как он говорил? «Мать вдвое старше и имеет больше опыта в подобных вопросах». Мне хотелось кричать благим матом после этой фразы. Да, у матери есть опыт, но ведь и самому пора бы начать его набираться! Человек ничему не научится, если сам не обожжется.

Да и я недалеко от него тогда ушла. Такая же безмозглая была. Шутка ли – на пятом месяце беременности приехать к нему, выслушать красивую речь о том, что «пошла-ка я давно проложенным маршрутом», а потом два часа мерзнуть на остановке в ожидании неприходящего автобуса, чтобы в итоге Его Величество Павел Владимирович вспомнил обо мне и все-таки отвез домой. Уже тогда было вполне ясно и понятно, что я Паше безразлична. Что даже если бы я умерла – все, что бы он сказал: «Одной Катюхой меньше – страна убытков не понесет». И скажет это с брезгливостью и затаенной радостью… Пишу эти строки и плачу – Господи, ну за что мне это все? Чем я заслужила к себе такое отношение? Я Паше звезд с неба не доставала, но все, что было в моих силах – то делала ради него. А он поступал с точностью наоборот… Как там говорят? Эффект бумеранга? Точно… Я не хочу, чтобы Паша испытал на себе ту боль, которую когда-то причинял мне. Я не хочу, чтобы он страдал. Наоборот, я очень хочу, чтобы он был счастлив. А вот насчет Нины Владимировны я этого не скажу. Вот если к ней этот бумеранг вернется, то моя ненависть, возможно, поугаснет. Будет справедливо, если она тоже потеряет нечто самое ценное – положа руку на сердце, она это заслужила.

Тогда я думала так: Паша не откажется от ребенка – но вот только в этом я была уверена на 100 %. Зато он может отказаться от меня… И я едва волосы на голове не рвала в период ожидания – фактически приговора.

А время все тянулось… И ко всему прочему материализовалась та самая Лена. Наш с ней разговор был о-очень неприятный. И что самое странное – я не пыталась свернуть этот диалог. Я отвечала – спокойно, даже с интересом. Больше скажу – мне было немного жаль ее, ведь я знала, каково это – быть с Пашей и без него. Конечно же, рассказала ей про беременность и попросила оставить Павлика в покое. Думала, она меня по-женски как-нибудь поймет. Не-а. Не поняла. Напрасно я ей пыталась объяснить, что нельзя влезать в отношения не просто любящих, а тех, кто вот-вот станет родителями. А мне в ответ что-то вроде: «Паша останется со мной и будет помогать твоему ребенку». Что я должна была на это ответить? Не выдержала и в грубой форме объяснила, где зимуют раки и ночуют мышки. Не хочу оправдываться, но такой исход был неизбежен. Потому что мне было за что бороться. За моего любимого человека. За отца моего ребенка. И пусть меня это характеризует как грубую, эгоистичную, истеричную – я имела полное право и звонить ей, и угрожать. Конечно, такие вещи не красят девушку, но иногда эмоции берут верх.

– Паш, нам надо поговорить, – словно «за упокой» начала я.

– Давай не сейчас? – попытался он свернуть разговор, но именно сейчас, в эту самую минуту меня и бульдозер бы не остановил. Если решение не может или не хочет принять Паша – значит, это сделаю я. В голове уже крутилась песня «Рельсы, рельсы, шпалы, шпалы, ехал поезд запоздалый…»

Встретились. Ни чахлой ромашки, ни полузасохшей розочки. Даже кактус в горшке не принес. Ну, с цветами-то я давно уже привыкла, точнее, к их отсутствию – Павлик не умеет красиво ухаживать. Но он, как никто другой, умеет дать почувствовать себя любимой и подарить ощущение надежности и счастья, что гораздо важнее.

А тут стоит, словно избитый котенок, и как-то загнанно смотрит на меня. Впервые вижу такой взгляд, будто я ему… жизнь сломала? Значит, я права – Паша во всем будет меня винить. Кто бы сомневался… Я всегда была самая крайняя, могла бы уже и привыкнуть.

Сейчас мы оба находились перед точкой невозврата, и должны сказать друг другу хоть что-то. И мы говорили! Знаете басню про лебедя, рака и щуку? Вот мы были теми самыми персонажами. Я говорила одно, Паша – другое. Каждый тянул одеяло на свою сторону. И если я с ним соглашалась, то он прислушиваться ко мне категорически отказывался.

Поддалась импульсу и обняла его. И он обнял в ответ.

– Паш, я люблю тебя.

– И я тебя.

Для меня эти его слова прозвучали прекрасной симфонией. Я и не думала, что когда-нибудь услышу их от него еще раз.

Но, оказывается, это признание было лишь проигрышем. Сама песня началась позже…

Беда пришла, откуда все и ждали. Хотя, если вдуматься, то вспышки в сознании о том, что ничего не получится, происходили постоянно. Только вот по своей дурацкой наивности я была уверена, что в этот раз обязательно все обойдется. Оказалось-показалось. Конечно, глупо задаваться риторическим вопросом «Кто виноват?», потому что ответить на него может только Бог. А тогда я была уверена в том, что как раз-таки Богу до меня не было никакого дела. Я находила Паше тысячу оправданий, говорила всем и самой себе: «Он не виноват…» Виноват, еще как виноват! Только я ни разу за все время ему об этом не сказала.

– Кать, на мне висит ипотека. Как ты себе представляешь наше будущее?

– Справимся. Все справляются – чем мы с тобой хуже?

– Ты меня без ножа режешь…

13

Обвинения… куча обвинений… во всем подряд! По словам его матери, я нарушила чуть ли не все писаные грехи, будто моей настольной книгой был уголовный кодекс. До сих пор удивляюсь, как я не закатила грандиозную истерику с битьем посуды и криками в открытое окно. Уж очень мне этого хотелось! Нет, я не спорю, логика в некоторых обвинениях присутствовала. Все же Нина Владимировна очень умная женщина – это надо признать. Мне до нее как до Шанхая босиком.

Ненормальная, некрасивая, старая – это только вершина айсберга. Любимое выражение госпожи Васильевой, обращенное ко мне: «Катя, вы не пара». Как так-то, а? Почему кто-то решает за меня, за Павлика, за нас двоих? А как же наш ребенок?

О, да! Тогда Нина Владимировна превзошла саму себя! Я до сих пор ненавижу ее за те слова. Мерзко, противно. Никак не могу простить. Это мой самый больной мозоль. Ей-то от этого, конечно, ни холодно, ни жарко, а меня гложет изнутри обида. Я всегда старалась изо всех сил сдерживать свои мысли относительно этой женщины – как-никак, она мать моего любимого человека, и я всю свою жизнь буду благодарна ей за него. Но как бы я не старалась вытеснить из себя гнетущее чувство ненависти к ней – у меня не получается.

Сначала эта женщина говорила, что я придумала беременность. Потом – что ребенок не от Павлика. Дальше – больше. Как там говорят? Чем дальше в лес, тем злее дятлы? Вот точно! И с врачами я договорилась, и анализы подделала… Паша верил матери и наотрез отказывался верить мне. Как там говорят? Все средства хороши? Да, Нина Владимировна не пренебрегла ничем. Мой доктор смотрела на меня и не понимала, зачем я пытаюсь доказать очевидное.

– А потом что он скажет? – спрашивала она у меня. – Что ты ребенка из род. дома украла?

Животик у меня был маленький, к четвертому месяцу только немного стал округляться. На Новый год я специально надела облегающее платье. Решила, что раз все и так обо всем знают, то скрывать уже нечего, хотела даже подчеркнуть. А после Нового года животик начал расти. Но и это ни о чем Паше не говорило.

– Что-то живот у тебя маленький – ты вкусно поела?

– Почему у тебя живот не с размер футбольного мяча? Так не должно быть!

– Мать сказала, что по срокам не совпадает. Ты уверена, что ребенок от меня?

Н-да… И такое бывает. Маразм крепчал, как говорится. А вместе с ним и я становилась маразматичкой. Последнее предположение насчет того, что по срокам не совпадает – это такая глупость! Вот она меня больше всего напрягала. Все там совпадало. И Паша прекрасно это знал. И так же знал, насколько сильно я его люблю, чтобы решиться на измену. Это обвинение было настолько глупо и нелепо, а я все равно продолжала пропускать это через себя и не зацикливаться на подобных… мелочах? Сейчас-то понимаю, что это не мелочь, что это был явный сигнал собирать чемоданы и оставить Пашу с его матерью где-нибудь подальше от себя, а тогда… тогда я считала это мелочью. Ну правда, как Павлику в голову могло прийти, что я могу быть с кем-то еще, кроме него? Во-первых, я была беременна. Во-вторых, меня ни к кому не тянуло. Это с Пашей я могла быть на диване, на столе, на стиральной машинке, черт, да хоть на полу – где угодно, а с другими даже сидеть рядом не хотелось. И он это видел, и знал, и все равно обвинял… Я только сейчас начала понимать, насколько сильно меня ненавидели в его доме. Тогда я на это закрывала глаза, полностью отдаваясь ощущениям и не думая о будущем.

УЗИ показало мальчика.

– Ну, что там? – я едва не прилипла носом к монитору, пытаясь разглядеть свою крошку, который уже выглядел как настоящий человечек.

– Все в порядке, сердечко бьется, – врач водила сканером по моему обмазанному гелем животу.

– Сердечко… – повторила я эхом и никак не могла оторвать глаз от экрана, жалея, что Паша не видит этого чуда. Но ведь снимки-то мне дадут? Он обязательно обрадуется…

– Помаши маме ручкой, лентяй, – сказала доктор, глядя на изображение на мониторе. И малыш действительно пошевелился – нет, это определенно чудо.

– А кто? Мальчик или девочка? – я никак не могла разобрать, хотя крошик мой был повернут ко мне.

– Ты что, сама не видишь? Мальчик. Вполне общительный, все, что нам нужно – показывает.

– Точно мальчик?

– Точнее не бывает. Решила уже с именем?

– Да. Петя. Петр Павлович.

– Неплохо звучит. По-царски.

Я тогда чуть на кушетке не подпрыгнула от радости! Еще бы – сыночек! Хотя я и до этого была уверена, что будет именно мальчик. Но… вот это постоянное «но»! За две недели, что я лежала в больнице на сохранении, Паша ни разу ко мне не пришел. Я даже не сразу смогла сообщить ему пол ребенка – он старательно меня избегал.

А вскоре я познакомилась с Лешей. Симпатичный, добрый парень. И я ему понравилась. Очень понравилась. И через неделю после знакомства он предложил мне встречаться. Я никакого повода для этого не давала! Моя беременность его не останавливала. Конечно же, я отказывалась. Один раз, когда он полез целоваться – я его ударила ногой в пах и выдала много непечатных слов. Больше не лез, но с предложением серьезных отношений продолжал настаивать. А когда я рассказала Паше… уж лучше бы не рассказывала! Тогда бы я никогда не узнала, что мой любимый человек может сказать: «О! У тебя поклонник? Отлично! Может, он усыновит ребенка?» Я после тех слов всю ночь рыдала, так было погано на душе. Сейчас кто-то подумает: «И как такую сволочь можно любить?» Можно! И он не сволочь. Просто он вот такой – глупый. Н-да… как всегда ищу ему оправдание. Но он правда – вот такой. Не сволочь.

– Конечно, не сволочь, – согласился с этим определением Ивар. – Он дебил! Ему нужно по голове настучать, чтобы всю дурь выбить!

Сейчас думаю: а что бы тогда Паша сделал? Подрался бы из-за меня? Никогда. Знаете шутку? «Если ты идешь с девушкой, и на вас вдруг нападают – беги. Девушек много, а ты у мамы – один». Вроде бы шутка, но в каждой шутке… Нет, он бы ради меня – палец о палец не ударил. Сейчас я это понимаю очень четко, хотя тогда со всеми своими проблемами шла к Паше – а к кому же еще? Я всегда считала его самым близким человеком, как маму или Таню. Наверное, даже ближе.

Слышали песню группы «Znaki»? «Знать бы ту мать, что рожает проблемы…» Вот в то время эти слова из песни Алексея Юзленко полностью, напрямую совпали с моими внутренними ощущениями. В самом что ни на есть буквальном смысле, хотя фраза-то метафорческая. Я знала проблемы и знала ту мать, которая их создала. И тем не менее если бы была хоть малейшая вероятность, что все изменится, и я смогу быть с любимым человеком – я бы на коленях просила Нину Владимировну о помиловании. Я бы в ногах у этой женщины валялась, если бы точно знала, что после этого Пашины метания прекратятся. Да, тут уже играет свою роль гордость, но, когда стоит выбор между гордостью и любовью – я всегда, при любых обстоятельствах выбирала любовь. Без гордости прожить можно, без любви – нет. Сама жизнь до боли в груди становится пустой и бессмысленной…

Леша сделал для меня одно доброе дело. Он свозил меня в Москву. Да не просто на Кремль поглазеть, а в Покровский монастырь. Кто не знает – там находятся мощи и чудотворная икона блаженной старицы Матроны Московской. Нет, я и в родном городе ходила в церковь, но никогда не срывалась с места в карьер. Знаете, как иногда бывает? Поддаться порыву. Вот я и поддалась. Поехала просить о помощи. Видимо, я все же не до конца осознавала своего приближающегося материнства, потому что в первую очередь просила сохранить в моей жизни Пашу. Нет, о здоровье малыша, беспроблемной беременности и нормальных родах я тоже просила, но все-таки на первом плане Павлик.

У меня была даже мысль остаться в монастыре на время, вымолить себе такое нужное спокойствие и счастье, но Леша отговорил. А мысль эта у меня была настолько твердая и глубокая… как предчувствие.

По дороге в Москву я почему-то была на все сто уверена, что моя жизнь изменится к лучшему после этой поездки. Но когда мы с Лехой возвращались обратно, никаких чудес не происходило. Паша по-прежнему меня игнорировал.

В больницу на сохранение легла – и это все, что изменилось.

Паша всегда полагался на мадам Судьбу. Я же постоянно с ним спорила и пыталась доказать, что человек строит свою жизнь сам. До сих пор не знаю, чей из наших постулатов верный.

Наверное, я все же эгоистка. Когда Паша меня раз за разом прогонял от себя, я стремилась быть с ним иногда все-таки помимо его воли. Не всегда, но парочку таких моментов припомнить могу. Первый раз – когда я пришла к нему на работу и очень долго, со слезами-соплями, пыталась убедить его поговорить со мной или хотя бы просто меня выслушать. Это случилось как раз незадолго до того памятного разговора с его матерью. А второй – уже во время беременности. Мы стояли поздно вечером у подъезда, я цеплялась за его куртку и просила только об одном: «Не уходи».

А Паша вырывался.

А я не могла отпустить. Потому что когда он уходил – мне становилось плохо, больно, тяжело. Невыносимо. Я не хотела этой боли. Я хотела быть с ним, и больше ничего не было важным. Да-а… все-таки я эгоистично думала о себе и своем спокойствии.

– Паш, – всхлипывала я, размазывая по щекам слезы. – Не уходи… пожалуйста… останься… – я была в каком-то сумасшедшем отчаянии – не хотела отпускать его, и все тут! Будто бы предчувствие… будто бы что-то случится… – Поступай со мной как хочешь, только не бросай…

Паша глухо застонал и с трудом расцепил мои руки от своей куртки. Когда он ушел, у меня подкосились ноги, и я схватилась за ручку подъездной двери, чтобы не упасть. Внутри будто все внутренности обожгло огнем и разорвало на части, а потом неожиданно разогнало холод по всему телу. Внизу живота резко потянуло, и малыш несколько раз толкнулся, напоминая маме о том, что не стоит волноваться.

Сколько еще мне придется вынести этих волнений?

Я не показывала всю свою боль Паше напрямую, но он и так видел, что где-то там в моей душе, где заканчивается бесконечность – была страшная, адская боль. Которую он же и причинял…

Мы договорились встретиться. И пока ждала Павлика – решила позвонить Тане в Гамбург, рассказать о том, что по последним анализам у меня четко просматривается коронарная ишемия. Она-то и раньше причиняла мне некоторые неудобства, а теперь и вовсе стала проблемой.

– Тань, я боюсь. Мне сказали, что высокая вероятность инфаркта. А мне двадцать два года!

– Тебе надо в частной клинике рожать, – со «знанием дела» наставляла меня подруга. – Там за тобой будет соответствующий уход. А в обычных больницах врачи на тебя внимание обратят только тогда, когда ребенок уже вылупится!

– Да ладно тебе, – отмахнулась я. – Все же рожают – и ничего…

Таня стала мне объяснять необходимость подобного шага и несомненные плюсы частных роддомов, в одном из которых с разницей в четыре года родились ее дети, но я вроде как прикреплена к обыкновенному акушерскому центру. Пока Танька прочищала мне требующие тщательной чистки мозги, я оперлась одной рукой на перила моста, а другой стала гладить через ткань теплого пальто животик.

– А с Пашей вы что решили? – перескочила подруга на другую тему.

– Вот, сейчас стою и жду его. Может быть, и решим что-нибудь… – со слабой надеждой ответила я.

– Ты…? ТЫ…? ТЫ ЕГО ЖДЕШЬ??? – прокричала мне в трубку Таня, перейдя чуть ли не на визг. – Мельникова, ты дура? Это он должен тебя ждать! Он должен за тобой бегать с кольцом в кармане, а ты еще должна много раз подумать, нужен ли ТВОЕМУ ребенку такой отец?

– Вот именно. Он все-таки отец… – пожала я плечами, и малыш, кажется, со мной согласился.

– Тогда пусть поступает как отец. Мужик он или не мужик?

– Ты же знаешь, как все сложно…

– Что сложного? За мамкиной юбкой прятаться ему не сложно, а ответственность за своего ребенка ему принять сложно?

Разговаривая с Таней, я смотрела на бесконечную вереницу автомобилей, и думала, что будет дальше. Ответ никак не приходил – к сожалению, наша с малышом дальнейшая жизнь зависит не от меня, нерадивой мамаши, а от нашего глупого папочки.

Поговорив с подругой еще немного, я набрала Пашу – по времени он уже был должен прийти.

– Я приходил, – ответил он. – Послушал твою трещетку с подругой и ушел.

– Как ушел? – не поняла я. – Куда ушел?

– Домой, – Паша был предельно спокоен, когда как во мне начал закипать гнев.

– Павлик, – как можно спокойнее сказала я. – Ты издеваешься?

– Да, – честно признался он.

На Новый год я надеялась, что Паша под бой курантов наденет мне кольцо на палец. Да, я продолжала надеяться! А что еще оставалось? Я жила в каком-то томительном ожидании, пока Павлик просто-напросто тянул время. Он мне сказал, что до Нового года точно все решится. Каким образом, интересно? Да, Паша был сильным, уверенным и мужественным, но в первую очередь он был сыном своей матери. Бессмысленно было ему говорить о том, что в жизни каждого человека наступает момент, когда пора начать думать своей головой и не слушать ни-ко-го, даже если это лучший друг, любимая девушка или родная мать. Для Павлика это был тот самый момент, но… он его упустил.

Он продолжал думать, что я его обманывала. А когда я расплакалась после очередного обвинения, хотя ни в чем не была виновата – он меня обнял, поцеловал, и снова во мне возросла уверенность, что все будет хорошо.

14

Зрительно я всегда была абсолютно невнимательной. В двух шагах от меня мог идти Брэд Питт, а я, погруженная в свои собственные мысли, не обратила бы на него никакого внимания. Или опять же в той самой задумчивости могла идти прямиком к открытому дорожному люку.

В этот раз мы с Пашей шли вместе, держась за руки и о чем-то воодушевленно споря. Я, стараясь доказать ему свою мысль, хоть и понимала, что не права – и несущегося прямиком на нас разъяренного медведя не заметила бы, не то что стоящую к нам полу-боком и разговаривающую по телефону госпожу Васильеву. Честно говоря, лучше бы это был дикий медведь-гризли… А вот Пашина мама нас заметила и махнула рукой. Понимая, что ничего хорошего из этой встречи не выйдет, я развернулась и уже было собралась пойти назад, лишь бы не общаться с этой женщиной. Я даже не задумалась о том, как глупо выгляжу со стороны.

– У меня автобус… электричка… опаздываю… – совсем не красноречиво объясняла я Паше, но он крепко держал меня, и вырваться из его крепкой хватки не получалось. В голове промелькнула мысль ударить его по коленке или применить приемы самообороны, которым меня когда-то научили – например, оттянуть ему нижнюю губу, но ни того, ни другого я не сделала. Никогда бы не смогла причинить боль Паше – ни физическую, ни моральную.

А между тем Нина Владимировна подошла к нам и поздоровалась, после чего выжидательно посмотрела на меня, будто я ей миллион должна. Мне ничего другого не оставалось, как поздороваться в ответ, проклиная на чем свет стоит свою неудачливость.

– Я хочу с тобой поговорить, Екатерина, – меня немного обрадовало, что в этот день я обула неудобные в моем положении сапоги на каблуках и теперь была немного выше этой женщины – эдакое моральное возмещение. Слабое, но все-таки я не чувствовала себя рядом с ней мелкой букашкой без права голоса. А между тем госпожа Васильева спрашивала вполне ясные и очевидные вещи:

– Зачем ты продолжаешь встречаться с моим сыном? По-моему, в нашу последнюю встречу я тебя просила оставить Пашу в покое!

Я с надеждой посмотрела на отца моего будущего ребенка, но никакой поддержки не получила. Он отошел на несколько шагов и старательно делал вид, что его это не касается. Будто мы не шли с ним пару минут назад, улыбаясь друг другу и споря, на какой фильм пойти. Теперь же передо мной стоял абсолютно чужой человек, и я понимала, что так на него действует присутствие матери.

Стараясь держать себя в руках, до боли сжав кулаки – так, что ногти почти до крови впились в кожу, я честно ответила, что люблю Пашу, и у нас будет малыш. От безразличия в глазах любимого человека и полным ненависти взгляда его матери хотелось кричать. В ушах громко застучала кровь – давление поднялось. Этого только не хватало… Я даже не до конца осознавала, что происходило дальше. Нина Владимировна что-то говорила, хватала меня за руку, пыталась куда-то вести, а я вырывалась. Отвечала резко, даже немного грубо, хотя понимала, что разговариваю с потенциальной свекровью и, по-хорошему, должна молча выслушать все ее оскорбления и обвинения. Возможно, я бы так и сделала, и даже пошла вместе с ней туда, куда она меня так активно звала, если бы Паша принял хоть какое-то участие в разговоре и оказал малейшую поддержку – просто бы держал за руку, а не стоял в стороне, будто хотел стать невидимым. Морально я бы ощущала себя легче, чувствуя на своей руке крепкий нажим его ладони, а так будто бы не было его рядом. Только госпожа Васильева.

– Я прошу тебя обходить десятой дорогой наш дом и моего сына, – в голосе этой женщины звучала отнюдь не просьба, а командный приказ. – Ты же выросла без отца? И ребенка сама сможешь воспитать.

Стараясь изо всех сил сдержать слезы, я вновь и уже в последний раз посмотрела на Пашу. Тот продолжал молчать, разглядывая что-то на грязном снегу у себя под ногами. И с ужасом поняла, что ни малейшего слова в мою защиту и защиту нашего малыша он не скажет, полностью подчиняясь воле матери. Да и что он может мне сказать? «Катя, почему у тебя такой маленький живот? Да и по срокам не совпадает…» – сказал он мне незадолго до этого. «Потому что малыш находится в нижней тазовой части», – ответила я ему вполне спокойным голосом, с тем же ужасом не почувствовав в своем сердце ни капли ненависти к нему, которая должна была появиться априори. Обида – да, непонимание, тысяча вопросов, но не ненависть.

Быстро распрощавшись с Ниной Владимировной и не сказав ни слова прощания Павлику, начала звонить. Своей маме, говоря, что малыша буду воспитывать одна. Таньке, крича, что соглашаюсь на предложение ее мужа и в скором времени приеду в Германию. И Паше, чтобы задать те самые тысячу вопросов.

Моя мама была в своем репертуаре – заявила, что либо я договариваюсь с Ниной Владимировной, и ребенок рождается в полной семье, либо «разбираюсь со всем сама» – в одиночку, без поддержки родных. И я вдруг остро почувствовала, что такое, когда тебя бросают самые близкие люди, хоть и понимала, что мама так сказал в сердцах.

Таня, пытаясь перекричать плачущую дочь, заявила, что я самая настоящая идиотка, если решила выехать за границу только сейчас, когда меня зовут уже давно, едва стало известно о беременности. И Нина Владимировна становится причиной моего отъезда в Европу. «Пойми, Кать, эта женщина костьми ляжет, но никогда не позволит вам с Пашкой быть вместе, хоть ты ему целый детский садик роди!»

Паша не отвечал ни на звонки, ни на смс.

Приехала домой и тут же начала собирать чемодан, совершенно не заботясь о том, как я его повезу – большой, громоздкий, тяжелый. В косметичке лежит тест на беременность – тот самый, один из первых. Сохранила на память. Как там говорят? Первая фотография ребенка – две полоски. Вот точно…

– … Мать сказала, что ты эти полоски фломастером нарисовала.

В папке с документами – снимки УЗИ и результаты второстепенных обследований.

– … Мать сказала, что анализы – это всего лишь документ, а любой документ можно подделать.

– … Мать сказала, что с врачами ты договорилась, и они за деньги подтвердят, что ты беременна.

– … Мать посчитала, что у тебя по срокам не совпадает, и ребенок не от меня.

Каждый раз я молча проглатывала обиду и ждала, когда появится малыш – живое доказательство того, что я не обманываю.

Господи, как…? Как после подобных обвинений я должна относиться к этой женщине?

Сложила в чемодан джинсы. Позвонила Паше. «Телефон абонента выключен». Спортивные штаны. «Телефон абонента выключен». Летний сарафан. Теплый свитер. «Телефон абонента выключен». Любимая чашка вдребезги разлетелась о стену. Теперь осколки братской могилой лежали на полу. Легче не стало. Меня не пугала мысль о том, что я буду воспитывать сына одна в чужой стране. Меня пугала мысль больше никогда не увидеть любимого человека.

Я набирала до боли знакомые цифры раз пятьдесят, и на пятьдесят первый Паша соизволил ответить. Он сказал, что поругался с родителями, но я почему-то обрадовалась этому не совсем позитивному факту. Может, не так уж и сильно он зависим от матери?

Наверное, я все же не до конца тогда осознавала всю серьезность ситуации, в которой оказалась. Я боялась лишь одного – сойти с ума без Паши. А Нина Владимировна целенаправленно вела активную подрывную деятельность. Никого в этой жизни я не ненавижу так, как ее.

Вскоре случилась авария. Для меня она стала самым страшным событием в жизни. Пострашнее, чем для государства – атомная война.

Не знаю, есть ли взаимосвязь, но за день до этого я опять случайно столкнулась с матерью Павлику. Мы с однокурсницей решили встретиться и отметить женский день за какой-то мелодрамой в кинотеатре. И пока я ждала подругу, решила прогуляться по холлу кинотеатра. Гляжу – на диванчике сидит Нина Владимировна и в упор смотрит на меня.

Твою мать! Когда в своей жизни я успела так сильно накосячить, что мне так хронически не везет?

Очень хотелось развернуться и уйти. К черту и кино, и Машку, и тем более госпожу Васильеву, которую я меньше ожидала встретить – у нее там случайно топора наперевес нету? И что в кинотеатре делает? Тем более одна… Хотя, наверное, она со своим младшим сыном – вон сколько детворы под ногами бегает.

Но решила, что надо сделать еще одну попытку завоевать расположение Пашиной матери. Как-никак, она бабушка нашего будущего малыша и моя потенциальная свекровь. Конечно, попытка будет бесполезной, но с меня не убудет.

– Здрасьте, – на негнущихся ногах подошла я к ней.

– Катя? Что ты здесь делаешь?

– Я… это… подружку жду.

– У тебя все хорошо?

– Да.

Мне в скоростном режиме становилось не по себе.

– Вы знаете, я пойду. До свиданья.

– Постой! – остановила меня Нина Владимировна. – Ты ведь на пятом месяце. Уже знаешь пол ребенка?

– Знаю.

– И кто же у тебя будет?

Я не ослышалась? У меня? Не «у нас с Пашей», а именно «у меня»…

– Мальчик.

Все-таки не выдержала. Улыбнулась так, будто ложку горчицы проглотила, и пулей выскочила из кинотеатра, оставив госпожу Васильеву наедине с этой новостью. Не могла я с ней рядом находиться. Мне было физически, психологически и во всех других смыслах некомфортно в ее обществе.

А следующим вечером – ДТП… Я не могу быть уверенной, что эта встреча и авария взаимосвязаны. Скорее всего, обычное совпадение.

15

В тот день я пыталась дозвониться Павлику, чтобы попрощаться. Бесполезно. Позвонила его матери.

– Нина Владимировна, мне нужно срочно поговорить с Пашей, – забыв поздороваться, выпалила я.

– Зачем?

– Надо, – твердо, с нажимом ответила я. Как будто ей не понятно, зачем мне нужно поговорить с ее сыном!

– Его нет дома, – солгала она. Я была уверена, что Павлик дома, поэтому решительно отправилась к нему. Несколько остановок до его дома решила пройти пешком – и воздухом подышу, и нервы успокою.

… Меня сбила машина на пешеходном переходе. Я даже не совсем помню произошедшее. Только яркую надпись «range rover» перед глазами. Но хорошо помню, как меня везли в машине скорой помощи и разговор врачей между собой.

– Беременная? – спрашивает меня доктор.

– Да…

– Куда ж ее вести? – теперь уже вопрос задавался коллеге.

– В хирургию, – безапелляционно заявил другой доктор. – Ребенок не жилец после такого удара.

Я слушала и не понимала, как можно так цинично говорить о моей крошке. В один миг вспомнила все противопоказания врачей на момент того, что мне нельзя рожать. Все они в один голос твердили: «Делай аборт, пока не поздно». Для меня это звучало как приговор. Я не имела никакого права отказываться от ребенка, понимая, что другого шанса может и не быть, несмотря на все запреты. А их было много. Больное сердце – в случае самостоятельных родов оно могло не выдержать нагрузку. Воспаление придатков. Очень маленький вес – из-за депрессии похудела на десять килограммов и никак не могла вернуться в прежнюю форму. Ставшее хроническим низкое давление. Ну, и стандартные показания – высокий сахар, низкий гемоглобин, малое количество нужных гормонов в крови…

Прямо в карете «скорой» взяли все анализы и со всем этим «багажом» привезли в больницу, где сходу отправили в операционную и ввели общий наркоз.