Текст книги "Я не вернусь (СИ)"
Автор книги: Тина Милош
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
– Не случится… – я отрицательно помахала головой, но, честно говоря, сама не верила своим словам. Когда речь идет о Паше – предугадать ничего невозможно.
– Полгода назад ты тоже так говорила…
Кстати говоря, Нина Владимировна заявила, что эти полгода я лечилась в психушке. С каким диагнозом? Шизофрения, точно. Раздвоение личности. Когда я об этом узнала, смогла только рот открыть и глазами хлопать от удивления. Все-таки права фраза о том, что о лучших мгновениях своей жизни узнаешь из рассказов очевидцев.
11
О моей непереносимости спиртного знали все кругом. Еще в школе одноклассники шутили, что мне для опьянения нужно лишь понюхать пробку. Но в этот раз отмазаться мне не удалось – коллегу на работе повысили, и она решила отметить это дело в хорошем ресторане.
Сначала я честно пила свой любимый персиковый сок, пока кто-то (кажется, это была сама виновница пьянки) не подлил в него мохито. Спорить и ругаться я не стала, дабы не показаться мелочной, и начала пить импровизированный коктейль с наинеприятнейшим, надо сказать, вкусом. А потом еще и бокал вина вдогонку выпила. Для меня – явный перебор.
– Кать, ты же рядом живешь? – посмотрела на меня мутными глазами Аня.
– И…? – предчувствуя подвох, спросила я.
– Тогда мы идем к тебе в гости! – «обрадовала» меня девушка, а остальные с радостью ее поддержали. Мои возражения потонули в звоне поднятых бокалов.
До моей съемной квартиры мы не добрались. Остановились на полпути, присели на скамейку. Уже стемнело, но лето все-таки – и хотелось приключений. Девчонки что-то продолжали обсуждать, кажется, они передумали идти ко мне в гости и теперь рвались в клуб. А в моей голове бушевали алкогольные мысли. Клубы я по натуре своей не любила, поэтому решила пойти домой. Попыталась вспомнить, где живу. Нет, картографически-то я помнила, а вот дойти до дома не представлялось возможным – ноги были будто ватные. Путая кнопки на телефоне, набрала номер Олеси, с которой я вместе снимала квартиру.
– Лесь… – я даже сама удивилась, с каким трудом я выдавила из себя ее имя. И как другие по десять бутылок за раз в себя вливают? – Я иду домой.
– Мы тебя ждем.
– Мы? – я все-таки нашла в себе силы удивиться. – Кто «мы»?
– Я и Андрей, – это она о своем парне.
– Аа-а… – недовольно протянула я. Нет, против Андрея я ничего не имела, хороший парень. В деревню к родителям один раз меня отвозил, но есть одно «но» – квартира у нас однокомнатная, они сейчас обниматься-целоваться при мне будут (благо, не сексом заниматься – мозги у них есть), а я буду их подкалывать и в душе завидовать. Тоже хочу целоваться… и конфетку… шоколадную… «Мишка на севере»… Вот конфетку очень хочу!
А самые вкусные конфеты продаются в универмаге в одном из отдаленных от центра районов города. Однозначно. Про другие магазины я как-то не подумала и резво подскочила со скамейки. Девчонки что-то прокричали вслед, но я лишь отмахнулась, мол, конфетки важнее.
Честно говоря, как я шла – не помню, но мой внутренний путеводитель выдает именно этот маршрут. В себя пришла только когда стояла перед дверью квартиры, где жил…
Ноги мои ноги, куда же вы меня принесли? И, прежде чем развернуться и уйти, я нажала на кнопку звонка. А в ответ – тишина… Я еще минут пять не отпускала палец от кнопки, а потом, все же понимая, что дома никого нет, села на ступеньки и предалась воспоминаниям. Как мы по этим ступенькам вместе поднимались, и он обязательно хлопал меня по попе, а я визжала от неожиданности на весь подъезд… Романтика, ничего не скажешь.
Прошла целая неделя после того, как я вернулась из Гамбурга, где гостила немного у Тани, и полгода, как я не видела его. Его… моего единственно любимого человека… а ведь вернулась-то именно к нему.
– Лесь… – снова набрала я номер подруги. – Забери меня.
– Ты почему еще не дома, Катя? – беспокоилась Олеська. – Откуда тебя забрать?
Я назвала улицу и точный адрес.
– Что ты там делаешь? Что-то случилось? Мы с Андреем сейчас приедем.
– Случилось, – я даже слезу пустила. – Я так хочу его увидеть…
– Кого?
– Пашу…
– Ой, дура!
Тут я с Олеськой не могла не согласиться. Я и вправду дура. Ну, какая нормальная девушка будет любить человека, который обижал ее на протяжении длительного времени? А я ведь ему изначально все простила – и обиды, и предательство, и все на свете.
Вдоволь наревевшись в подъезде, я наконец успокоилась и встала с грязных ступенек, намереваясь выйти на улицу и там подождать Олесю с Андреем. Одиннадцать вечера – и я под его дверью… н-да.
В этот момент будто кто-то невидимый не пустил меня, заставив вернуться и вновь нажать на звонок.
«Катя, матом тебя прошу, иди отсюда! – кричали мысли в моей голове. – Дома никого нет!»
И в опровержении из-за двери услышала до боли родной голос, недвусмысленно просивший:
– Уходи.
Я вздрогнула, а потом даже руки затряслись. Он здесь, рядом… Павлик мой… До дрожи в коленях захотелось его увидеть. Прикоснуться к нему. Вдохнуть запах родного тела.
Дверь открылась, и только что нарисовавшаяся мечта стала реальностью.
– Что ты здесь делаешь? – поинтересовался он. Как-то совсем недобро поинтересовался.
Я не знала что ответить. Вместо этого тихо поздоровалась:
– Привет.
Говорят, алкоголь прибавляет наглости. Так и есть. Не спрашивая разрешения, я вошла в квартиру. Мысль о его родителях как-то не посетила меня, а между тем его мать – последний человек в этом мире, которого я бы хотела увидеть.
Молчит. В его глазах недоумение. Давай, Паша, кричи на меня, ругайся, обзывай, говори, как я тебя достала, но только не молчи… Я так соскучилась по твоему голосу.
Парень сначала сопротивлялся, но потом перестал спорить и позволил мне снять обувь. Я тут же скинула кеды и направилась в его спальню. Ничего не изменилось – шкаф, диван и компьютерный стол. Как же я скучала по этой комнате! Села на диван и уставилась в экран ноутбука, на котором замерла заставка игры «Counter Strike».
– Я сейчас Лене позвоню, и она тебя выгонит, – пригрозил Паша.
– Кто такая Лена?
– Моя новая девушка.
В этот раз я сразу поняла, что он говорит правду. Ревность пробила каждую клеточку в теле. Даже дышать стало труднее. А я…? А как же я…? Я ведь так люблю тебя… Я полгода только о тебе думала…
– Есть хочешь? – неожиданно предложил он и поставил передо мной тарелку с домашней пиццей – именно этого вкуса не хватало мне там, в Германии. Я недоверчиво посмотрела на Павлика – никак цианистый калий в тесто замешал, чтоб от меня избавиться?
– И ты не будешь ругаться? – с удивлением спросила я.
– А какой в этом смысл? Ты все равно не понимаешь… – Паша смотрел на меня как на неразумного ребенка, и я улыбнулась – не прогнал…
Я ведь действительно не понимаю. Нет, разумом-то как раз прекрасно понимаю, а вот сердце признает обратное. Это время без Паши я будто не жила. Знаете, как в книжках традиционно пишут? «Дышать не могу». Или в песнях поется, например, у Елены Ваенги: «Я болею тобой. Я дышу тобой. Жаль, но я тебя люблю…»
Да, так и есть. Без него я не дышала. А тут Лена какая-то…
Телефон заиграл мелодию из современного молодежного сериала, и на экране высветилось имя Леси. Наверное, уже приехали с Андреем и меня разыскивают. Но теперь меня от Паши и самосвал не оттащит. Сбросила вызов, даже не задумываясь о том, что завтра явно получу хорошую взбучку от подруги и ее парня.
– Напилась – веди себя прилично, – предупредил Паша, заметив, что я в упор смотрю на него, вновь и вновь радуясь, что могу видеть любимого человека вот так – вживую, а не на фотографии, как было последние полгода.
Паша же старательно отводил взгляд. Меня это задело, поэтому я выдала:
– Мне умыться надо, – чувствуя, что еще чуть-чуть и зарыдаю от его напускного безразличия. А при нем плакать как-то не хотелось. Ушла в ванную, по дороге захватив его футболку, чтобы переодеться – парень даже возмутиться не успел. Как наркоман нюхала эту футболку, прижав к лицу – Господи, как же сильно я люблю этого человека! Я давно уже поняла, что любовь к нему – это одержимость, зависимость. Да, мое счастье зависит от него.
Когда вернулась в комнату – босиком, в трусах и доходящей прямо до колен футболке, Павлик предложил:
– Ложись спать.
Даже не предложил. Приказал. И из чувства противоречия я заявила:
– Не хочу.
Не смогла сопротивляться своему желанию и положила голову ему на плечо. Едва не задохнулась от счастья. Паша тяжко вздохнул, включил какой-то фильм и сунул мне в руки благополучно забытую тарелку с пиццей.
Почувствовала жуткий голод, будто не ела несколько дней, но кольнула ревнивая мысль, что эту пиццу он готовил не для меня. Вновь отставила тарелку и села рядом, честно пытаясь вникнуть в сюжет фильма. Куда там…! Ни о чем другом, кроме близости любимого человека – думать не могла. Я боялась, что он меня с лестницы спустит, а теперь он сидит рядом, откинувшись на подушку, и не делает попыток меня прогнать. И так же боялась, что если до него дотронусь – тут же лишусь руки. И все же рискнула. Паша не пошевелился, все свое внимание переключив на экран. Но я слышала, как и в его груди сердце стало стучать громче и быстрее. И мое сердце тоже – да так громко, что, наверное, на улице было слышно.
Душа пела от вновь обретаемых ощущений: «Катя, он здесь, он с тобой!»
И теперь уже без всякого страха обняла его. И Пашина рука дернулась в ответ, легла на мою спину – обнимая, согревая, успокаивая.
Вы когда-нибудь плакали от счастья? В тот момент мне хотелось от счастья рыдать! И наплевать на все предостережения Тани. И на Пашкины слова, что он не хочет меня больше видеть – вопреки всему, он ведь сейчас обнимает меня. И на его девушку тоже было плевать. Я даже не думала о том, что мы не виделись целых полгода – для меня этого времени не существовало. Я просто не жила без него эти месяцы. Теперь он здесь, рядом, и никакая сила в мире этого не изменит.
И было все равно, что скажут другие. Что скажет он сам. Я хотела быть здесь, с ним – на день, неделю, год… сколько получится.
Ну, какая тут может быть гордость, о которой мне все говорили? Я видела лишь совершенную мной глупость, когда уехала в Гамбург, отказавшись бороться за свои чувства. Послушалась Нину Владимировну и ее глупые домыслы. А гордость… зачем она мне, если рядом не будет любимого человека? Я предпочту лишиться всего, если взамен получу счастье быть вместе с Пашей.
Сколько я ждала этого момента – одному Богу известно. Сколько молилась. Сколько ночей не могла уснуть, повторяя про себя словно мантру: «Я не вернусь! Я не вернусь! Я не вернусь!»
Вернулась. Правда, в не совсем благопристойном виде – слегка пьяненькая. Стыдно? Чуть-чуть. А если честно – вообще не стыдно. Какая теперь разница? Важно лишь то, что он рядом и меня обнимает…
С довольной улыбкой повернула голову и прижалась губами к его щеке. Колючий…
– Не надо, – попросил Паша, но даже если бы сейчас обрушился потолок, я бы все равно его поцеловала. По-настоящему. В губы.
Тут уже сам Паша не выдержал. Прижал к себе обеими руками, и уже не просто отвечал, а сам целовал. От прикосновений его рук к своей коже хотелось стонать во весь голос. Пусть он говорит, что не хочет меня видеть. Пусть потом прогонит меня. Черт, да хоть убьет! Но только не сейчас… Сейчас я рядом с ним, и буду рядом столько, сколько он позволит.
И когда парень потянулся к ящику стола, в моей голове ярко загорелась победная лампочка: «Не все потеряно. Все можно вернуть». А значит, надо руками, зубами держаться за свое счастье. Держать его крепко и ни в коем случае не отпускать. Иначе – game over… И я держалась. Изо всех сил хваталась за его плечи. По-моему, даже кричала в голос. Целовала в шею, ключицу, грудь – куда могла дотянуться. И пальцы на ногах до боли сжались…
Мне удалось возвратить то время, которое, как я думала, потеряла для себя навсегда. Снова почувствовала возможность дышать, любить, смеяться.
– Любишь? Ну, любишь? – пытливо заглядывала я в глаза Паше и требовала ответа.
– Люблю, – замученно улыбнулся в ответ парень и потянул ко мне свои руки, чтобы крепко-крепко обнять. А я, хитро прищурившись, продолжала приставать:
– А насколько сильно ты меня любишь?
Паша вспомнил известный фильм с Марио Касасом, который мы вместе недавно смотрели, и ответил:
– На три метра выше неба… – и поцеловал, давая понять, что тема закрыта.
Тогда хорошее время было. Тогда вера какая-то была, надежда на то, что все закончится хорошо. И я была вся в мечтах – мы с Павликом сидим, уже старенькие, седые, где-нибудь на лавочке, и перед нами в песочнице внуки наши играют. В общем, дурочкой я была. Ведь раньше проблем ни с чем не было. Больших проблем. Кто мы были с ним, по сути? Два ребенка, которые учились любви. А я, наверное, заигралась, потому что была готова ползать у него в ногах, лишь бы он больше не уходил. С Павликом всегда было именно так – на грани. Иначе не получалось – я пробовала. Все чувства внутри натянуты как та удочка, на которую случайно подцепили крокодила.
Мы просто хотели быть вместе…
11
Говорят, со временем лица стираются из памяти, становятся смазанными, неясными. Я закрываю глаза и вижу Пашу так четко, будто на фотографии. Помню каждую родинку, каждую морщинку, которые так любила целовать. Наверное, я бы узнала его где угодно и при любых обстоятельствах по одной-единственной родинке на спине или на руке. Забыть такое невозможно. Память может выкинуть какие-то моменты детства, школьных друзей, первый медленный танец, слова инструктора по вождению, лицо нового знакомого, чье-то имя… Но тело любимого человека, которое тысячу раз целовала, ласкала – забыть нельзя. Память постоянно возвращает его образ во снах. В его руках находится мое счастье с того самого момента, как мы впервые встретились, и до этих самых пор. Я сама ему отдала и счастье, и сердце, и душу, и тело, и всю себя – без возможности вернуть обратно. И ни разу об этом не жалею. Потому что знаю, уверена – он самый лучший, и мне безумно повезло, что мы были вместе. Наверное, так любят первый и последний раз. Да-а… Говорят, первая любовь – от Бога, а последняя – от черта. А от кого единственная?
За время с Павликом я будто прожила целую жизнь. Счастливую, яркую, насыщенную жизнь. Я ни о чем не жалею. Разве только о том, что это больше никогда не повторится. Знаете, теперешнее одиночество по ночам – это, наверное, плата за то, наполненное блаженным счастьем время. За все в жизни надо платить. Я заплатила сполна. Стоит ли это того? Не знаю… Зато я впервые могу спокойно подумать о своей жизни. Не просто задаваться риторическим вопросом: «Что было бы, если бы вдруг…?», а вот именно действенное: «Почему именно так, а не иначе…?» Узнаю о себе много нового.
Паша никогда не грустил, ко всему относился позитивно. Он мог быть задумчивым, усталым, загруженным, злым, но грустным – никогда. Это качество я всегда в нем ценила. Каждый раз, когда у меня падало настроение, я вспоминала его улыбку, чуть прищуренные глаза – и на душе становилось светлее. А сейчас, когда в памяти возникает его образ – хочется зажаться, спрятаться от бессилия и рыдать. Кровать кажется непомерно огромной, жизнь кажется непомерно ошибочной. Черт бы побрал эту любовь! Кто только ее придумал? Того надо сжечь на костре инквизиции… или поставить вечный памятник.
И какими бы не были радостными воспоминания, от них хочется только плакать – тихо и беззвучно.
– Ну, Паш! Щекотно же! Отпусти! – я громко смеялась и уворачивалась от любимого, который решил за очередную оплошность помучить меня.
– Отпустить? – так же громко и со смехом спросил парень, сидя сверху и зажав мои ноги своими – щекотал меня по животу.
– Да! У меня кожа нежная! И весь живот у меня станет одним большим синяком! Отпусти!
– Ты уверена?
– Уверена!
– Тогда отпускаю.
И я кубарем падаю с кровати, закатываясь от смеха.
Кто-то подумает, что у нас детство в одном месте играло. Да, так и есть! И это было весело! У меня видеозапись осталась после очередного такого дурачества – Паша прячется под одеяло, как Карлсон, и рычит на меня. Удивительно, но за несколько лет отношений у меня осталось только это видео и не больше десятка общих фотографий… И когда накатывает очередная волна слез, я включаю эти кадры и слушаю его нарочито испуганный голос, прерываемый моим смехом. Господи, это, наверное, самое глупое и бредовое видео на свете! Но у меня так мало осталось от Паши, что даже оно стало для меня одним из самых ценных воспоминаний.
Это видео для меня до сих пор сродни иконе, символизирующей мое прошлое… хотя кого я обманываю? Это символ моей мечты, да.
На небе яркими огоньками взрывается салют. Прямо над головами, лишь ненамного выше самых высоких струй фонтана, возле которого мы стояли. Люблю салют. Он возвращает меня в детство.
– Как красиво! – я радовалась как ребенок и с благодарностью смотрела на Павлика. Он стоял у меня за спиной и крепко обнимал. Тоже улыбался. Запрокинула голову ему на плечо и мысленно порадовалась, что обула босоножки на высоком каблуке – так я хоть немного достаю до его плеча.
– Ну, детка… Тебе нравится?
– Да.
– Вот и хорошо.
Паша спросил, нравится ли мне? И после этого я буду слушать Таньку, что он эгоистичный? Нет, Павлик – самый лучший. Конечно, мне все нравится! Еще бы – он здесь, со мной, обнимает, целует, да к тому же и салют для красоты момента.
– Родной, я так сильно тебя люблю.
– Я знаю.
Очень скоро после того, как мы с Пашей снова были вместе, случилось одно очень важное событие. Нет – два события, взаимосвязанные друг с другом. Произошло то, что многие называют коротко и ясно – «залет». Случайно – как это обычно и бывает. Ох как Павлик психовал! Еще ничего не было известно, но он уже искал в интернете признаки, симптомы и прочее. Не хотел он ребенка. Предложил выпить таблетку, которая «после». Ну, как предложил… очень сильно настаивал. Я, конечно же, была против.
Я сидела на кровати, скрестив по-турецки ноги, и один за другим открывала сайты в интернете, одновременно разговаривая через наушники с Танькой.
– Кать! Перестань заниматься ерундой и сходи в аптеку! – настаивала она. Даже находясь в другой стране, за тысячу километров, она умудрялась управлять моими действиями, как Сталин – страной. Порой я даже чувствовала себя безвольной куклой. Но сейчас в редкие для себя моменты я проявляла завидное упрямство.
– Тань, этого не может быть, понимаешь?! Не-воз-мож-но! – произнесла по слогам и процитировала сухую выдержку из статьи: – «Чаще всего зачатие происходит во время овуляции…» Тань, у меня ЭТО случилось через несколько дней! – нашла я очередное несоответствие.
– Катя! Сходи за тестами и не мучайся.
Я простонала, спинным мозгом понимая, что Таня как никогда права. Но сейчас во мне буйствовали два разных чувства, ни в чем не уступая друг другу – надежда и страх. Видит Бог, как я хочу оказаться беременной, но в тоже время боюсь, что это не так. В мозгу затаилась надежда: «А вдруг…?» И тут же появилась уверенность: «Да не может этого быть!»
Пока стояла в очереди в аптеке, глушила в себе порывы сбежать, не тратить время на всякую ерунду…
– Мне, пожалуйста, тест на беременность, – шепотом попросила я.
– Что? – девушка в белом халате за прилавком не расслышала. Я хотела ей крикнуть, что уши надо чистить, но вместо этого повторила просьбу чуть громче и, подумав, добавила:
– Четыре!
И вот теперь я сидела на кафельном полу в ванной, обложившись тестами, как гадалка картами. Глаза открывать было страшно. Я молила про себя:
– Хоть бы положительно… хоть бы положительно… хоть бы…
Приоткрыла один глаз и взглянула на первый тест. Две полоски…
Руки затряслись, и вот я уже широко открытыми глазами уставилась на все четыре теста, один даже с окошком был, на котором срок написан.
«Это ошибка… быть такого не может…» – так я думала. Случилось чудо – по-другому назвать то, что предстало предо мной – я не могла.
– Господи, спасибо, – выдохнула я наконец.
Не знаю, сколько я так просидела, думая о том, что делать дальше. Говорить Павлику или молчать? А вдруг тесты ошибочны? И еще много важных и не очень мыслей проносились в тот момент в моей голове. Отвлек меня зазвонивший рядом телефон.
Таня… ну кто бы сомневался!
– Ну, как? – озабоченно спросила она.
– Восемь…
– Что восемь?
– Полосок.
– Это как?
– Это четыре теста и восемь полосок.
– Мельникова! Поздравляю! Ивар! – позвала она своего мужа. – Катюха наша беременна!
В трубке что-то заскрежетало, и вот я уже слышу голос Ивара:
– Ну что, Китти? – это он меня так называть любит. – Залетела? От кого хоть, знаешь?
– Ты идиот?
– Да шучу я, успокойся. Тебя твой поваренок так тр…хает, что ты ни на кого больше не смотришь. Добегалась? – снова подколол меня он.
– Перестань, – тихо попросила я. Не люблю интимных откровений.
– Ты сама-то рада? Больно голос у тебя загробный.
– Рада, конечно.
Тут трубку снова перехватила Таня:
– Катя, ты не волнуйся, Паше мы сами все расскажем.
На меня словно ушат ледяной воды вылили.
– Не надо! А вдруг это ошибка?
– В одну ошибку я поверю, но во все четыре…
В общем, чтобы окончательно убедиться, на следующий же день с утра пошла к врачу.
– Что ж вам, девочкам, на месте не сидится? – сказала доктор, у которой, по-видимому, было особое отношение к молодежи. – И куда только твои родители смотрят?
– Доктор, я беременна?
– Сдашь анализы – будем знать точно, но думаю, что да. Небось, аборт делать хочешь? А не надо, молодая ты еще… Что ж ты с ребенком будешь делать? Школу-то успела закончить?
Я тут же ответила, что мне двадцать два года. И еще добавила, что девственности лишилась в девятнадцать. Зачем сообщила последний факт – не знаю. На всякий случай.
Женщина посмотрела на меня, потом на сидящую за соседним столом медсестру, которая подтвердила мой возраст, и уже более спокойно сказала:
– Ну, это меняет дело.
А мне радостно так было… Чудо. Определенно чудо.
Об этом я думала, когда шла домой и блаженно улыбалась всем прохожим на улице. Сто к одному, что они принимали меня за чокнутую.
Нет, я не хотела с помощью беременности привязать к себе Пашу. Я просто очень хотела от него ребенка. Именно от него, и будь что будет…
Когда анализы подтвердились, я уже представляла, как приду вся такая внезапная к любимому и загадочным голосом поведаю ему важную новость. И увижу на его лице такую же, как и у себя, счастливую улыбку будущего отца…
Вот он – железный айсберг, о который разбился мой хрустальный корабль мечты. Это для меня счастье стать матерью – важное и долгожданное, а вот для Павлика – совсем даже наоборот. Скорее, нежелательное. А что скажут его родители… и подумать боялась.
Я же ненормальная! И аргументы в доказательство сего факта у Нины Владимировны были неоспоримы. Нельзя так сильно любить. Нельзя так сильно переживать. Нельзя так сильно ревновать. Нельзя… нельзя… нельзя. А я любила и переживала, и ревновала – очень сильно. Как вывод – у меня развитая шизофрения.
А как нужно любить? Слабо? Или средне? Есть такой градусник со шкалой, как у Цельсия, который определяет чувства? Нет такого градусника. И выключателя тоже нет, чтобы вдруг – ЩЁЛК! – и любишь уже не так сильно или не любишь вовсе. Спросите у любого любящего человека – чувства подразумевают и переживания, и ревность, и желание быть всегда рядом, обнимать-целовать…
Я всегда степень своих чувств к человеку определяю одним-единственным вопросом – готова ли я отдать жизнь за него, если потребуется? Ну там, сердце пересадить или почку… За родных людей, за свою семью – да. И за Пашку – ответ положительный.
И когда я уже уверенно знала, что беременна, единственным разумным решением было рассказать обо всем Паше и потребовать от него узаконенных отношений. Но Ивар, к моему огромнейшему удивлению, несмотря на пресловутую мужскую солидарность, советовал мне – цитирую: «прекращать дурью маяться, потому что ничего путного такой парень как Павлик не сделает». Сейчас думаю – почему я сразу не послушала Ивара?
Но все же признаться Паше было нужно. Он имел полное право знать, что станет отцом.
Глаза в глаза подобное я ему сказать боялась – а если он меня в стену впечатает или на ремни порежет? Поэтому позвонила по телефону – да здравствуют современные средства связи! Но Павлик не дал мне договорить и спокойно спросил:
– Ты беременна?
Как ему удалось сохранить хладнокровие – думаю, загадка даже для него самого. Слишком хорошо я его знаю – в тот момент его раздирало на куски от противоречия, и он метался от «Как быть?» до «Что делать?»
Чудом уговорила его не рассказывать матери – догадывалась, чем это чревато. Она сразу же потребует аборт. Или денег предложит, чтобы я Паше не навязывала ребенка. Я и не собиралась. Была готова сама воспитывать малыша. Но мне нужно было решение Паши – его, собственное. Не знаю, зачем. Я никогда на него раньше не давила в полном смысле этого слова. Это было бесполезно – мои слова не значили ровным счетом ничего. Они всего лишь раздражали воздух пустыми звуками. Но в этот раз я очень хотела, чтобы Паша решил САМ, чего он хочет. Не то, к чему так активно склоняла его мать, и не то, что подсказывали друзья, и не то, на что надеялась я, а то, что он сам решит, руководствуясь своим сердцем и своим разумом. Я бы приняла любое его решение, если бы оно было сугубо его, личным, а не тем, которое изо дня в день вдалбливала в него Нина Владимировна. Я надеялась на это крошечное чудо – что Паша вспомнит о том, что на его плечах все-таки есть своя голова.
Но, видимо, лимит чудес на мою долю был исчерпан.
Паша предложил подождать две недели. И эти две недели я была как на иголках, прекрасно понимая, что от него решения зависит мое будущее и будущее малыша.
Нет, внешне я была спокойной. Паша звонил только пару раз – говорили за работу, погоду, друзей. Я делала вид, что кроме погоды за окном меня ничего больше не интересует – прекрасно понимала, что в те дни в нем происходили такие метания, какие испытывают загнанные в угол хищники. Ему нужно было осознать свое будущее отцовство и понять, что делать дальше. Какой же он тугодум, на самом-то деле…
12
Казалось бы – что такое две недели? Однако эти четырнадцать дней грозили растянуться в бесконечность, и вот уже прошел месяц…
О моем положении узнали все, включая Нину Владимировну. Как это обычно бывает? Кто-то сказал кому-то, тот еще кому-то – и цепочка замкнулась на Пашкиной матери. Я очень хотела сохранить свою беременность в тайне. Чтобы никто не знал до самого победного. Паша же все рассказал друзьям. Нет, его можно понять – ему нужен был дружеский совет, но когда я узнала о том, что эта новость дошла до его матери – как же ругалась! Кажется, тогда я выдала все свои скудные на тот момент познания в области обсценной лексики. Я не знала, как она отреагировала на эту новость, но была уверена, что Паша в большей степени не звонил мне все это время из-за нее. Да, возможно, я ошибалась и искала ему оправдание, но почему-то кажется, что именно в этот раз интуиция меня не подводила. Она вообще меня никогда не подводила, когда дело касалось Нины Владимировны. Ну, философию можно опустить – на деле Паша требовал от меня избавиться от ребенка. Я же просила его тогда солгать родителям и сказать, что беременность ошибочна. Думала, что вот малыш родится – и все наладится. Господи, это ж надо было быть такой наивной! Что могло наладиться? Нина Владимировна встретила бы меня у дверей с хлебом-солью, а сам Пашка – с плакатом «Добро пожаловать»? Три ха-ха четыре раза! Они бы меня с лестницы спустили, а малыша эта женщина в детский дом бы определила – сказала бы, что такой сумасшедшей как я, детей доверять нельзя. Нет, правда.
А я сумасбродно хотела доказать правду, которая, по сути, никому не была нужна. Паша одновременно и верил мне, и не верил. Он требовал доказательств и тут же их опровергал. Как можно доказать что-то человеку, для которого чужие домыслы перевешивают факты? А я это делала. Я очень многое хотела ему сказать – и не говорила. Во-первых, потому что Паша не давал мне возможности, раз за разом выключая телефон и придумывая глупые отговорки, а во-вторых, несмотря на это, все равно была счастлива – еще бы… Пашкин малыш…
Внутри меня как будто сидела птица и время от времени пыталась взлететь, крылья расправляла. И с каждым разом эти крылья становились крепче. Отчетливо помню, когда мой ребенок впервые толкнулся. Я как раз лежала в больнице на сохранении и вышла в магазин с девочкой по палате. По дороге почувствовала легкий удар изнутри. Это было так больно! Думала, меня напополам переломает. Доктор потом только посмеялась надо мной.
– У тебя просто низкий болевой порог. На твоем сроке еще не так сильно толкается. Что ты будешь в последние месяцы делать? Рожать ты как собираешься, а? У тебя и так сердце больное, а тут еще и это… Учись не обращать внимания на подобные мелочи – наоборот, радуйся. Раз толкается – значит, живой. Вспомни свой токсикоз. Это же смешно…
Мне смешно не было ни разу! Живот еще не был с размер мяча, а внутри такое ощущение, будто это целая футбольная команда! Нет, правда. Когда я сидела в очереди в женской консультации, и малыш начал буянить – я аж охнула от неожиданности.
– Кто у тебя – мальчик или девочка? – спросила сидящая рядом женщина.
– Мальчик… – с каким-то радостным придыханием ответила я.
– Ну, значит футболист.
– А у вас? Футболистка?
– Нет. У меня балерина…
Мне очень не хватало в такие моменты Павлика. Нет, его всегда не хватало, но во время беременности особенно. Малыш, наверное, это тоже чувствовал, потому что такие сны мне выдавал с участием нашего папочки – ужас! То он под лед проваливался, то на велосипеде падал, то с крыши. Я просыпалась несколько раз в холодном поту, а перед глазами – родное окровавленное лицо из сна. Что я в этот момент чувствовала! Хотелось в середине ночи поехать к нему и убедиться, что с ним все в порядке. Напрасно мне объясняли, что подобные сны снятся к тому, что человек будет долго жить, и что Павлик здоровее всех здоровых. Мне хотелось убедиться в этом лично. А в трубке – «Телефон абонента выключен». Вот именно за эту пустую и безжизненную фразу вместо родного и нужного голоса мне очень хотелось Пашу медленно-медленно пытать. Чтобы сделать ему так же больно, как и мне. И в тоже время мне хотелось, чтобы он обнял меня, положил руку на животик и сказал, что все будет хорошо. И что никогда меня не бросит, и мы с малышом все вместе будем… Конечно же, ничего такого сказано не было. Вместо этого – очередное предательство. Да, это уже было предательством. Ни обидами, ни оскорблениями, ни чем-то прочим, а именно предательством. Как с этим справиться в одиночку? Да никак. Невозможно с этим самостоятельно справиться. Слезы в подушку, истерики по ночам… По-другому не получится – поверьте на слово. Если вы действительно любите, сильно, по-настоящему – готовьтесь к тому, что впереди вас ждет очень сильная боль, точно такая же, как и рифма к этому слову. Не зря же придумали – «любовь» и «боль». Это те чувства, которые будут постоянно душить, и только близкий человек, который обнимет и скажет «Я рядом», сможет дать хотя бы некоторое подобие спокойствия. Мой человек был где угодно и с кем угодно, но только не рядом со мной. И все то, чего мне так сильно хотелось, приходилось раз за разом засовывать куда подальше и не думать об этом. Как и любой нормальной девушке, мне хотелось романтики. Хотелось вечерних прогулок за руку. Хотя бы одну ромашку. Поцелуев под козырьком у подъезда. И очень сильно хотелось видеть его каждый день, круглосуточно. И да – втайне ото всех я мечтала о колечке на палец и дружной веселой свадьбе. С белым пышным платьем, туфельках с бантиками, пьяным свидетелем, веселыми гостями… А приходилось терпеть его дурацкий характер с вечным ожиданием того, что случится чудо, и кто-то примет решение за него. Или беременность сама собой рассосется, как камни в почках.
