Текст книги "Воскрешающий легенды (СИ)"

Автор книги: Тимур Ермашев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Глава 42. Возвращенцы

Положение казахов становилось критическим. К вечеру маленькое войско Жангира измоталось вконец. Зато у врага сил было предостаточно. За несколько часов жестокой бойни ойраты наловчились легко сменять друг друга. Конница доделывала работу пехоты, пехота подчищала за конницей. Под их неудержимым натиском сарбазы стали отступать, уходя все дальше и дальше от зоны обстрела.

Несмотря на это, султан оставался в авангарде, вдохновляя остальных своим примером. Положение ухудшалось тем, что в глубине ущелье расширялось, и отступавшие вынуждены были перестраиваться, растягивая ряды.

Жангир догадывался, что условия поединка вряд ли будут соблюдены. Особенно после выходки Амантая. По правде сказать, султан и сам не собирался сдаваться, если бы Аргынтай проиграл. Хотя в победе этого закаленного в боях батыра сын Есима не сомневался. Когда озлобленные обидным поражением сородича ойраты ринулись на казахов, их это на удивило. Аргынский батыр одержал победу, скорее принципиальную, чем решающую. При этом успел присоединиться к товарищам до последовавшего столкновения.

Имея в распоряжении всего четыре сотни, Жангир тоже старался давать сарбазам короткий отдых. На переднем краю умещалась сотня, остальные в это время за спинами товарищей обстреливали джунгар из луков. На смену воинам Карасая выходил алшын Жиембет, того сменял Сарбук, а затем свою сотню выводил найман Коксерек, за которой на передние позиции опять возвращался Карасай. Султан был единственным, кто не позволял себе отдохнуть.

С раннего детства Жангир хорошо усвоил отцову мудрость: если ты решился дать бой, дерись так, будто готов умереть. Сын Есима ни разу в жизни не пренебрег этим правилом.

Видя, с каким остервенением казахский султан бросается на врага, ойраты действовали с опаской. Чаще всего он отвлекал на себя сразу несколько джунгар, успешно защищаясь и нанося удачные ответные удары. Слой за слоем на лезвие султановского алдаспана налипала кровь павших от его рук врагов.

Но так не могло продолжаться вечно. Воины Батура, благодаря превосходящей численности, были свежее и дрались ожесточенно. Они могли затянуть битву хоть до утра.

Поняв, что ситуация складывается не в их пользу, Жангир окончательно перестал дорожить жизнью. Один плен он уже пережил, но оказаться в руках врага дважды – перебор, особенно для представителя столь благородного рода. Поэтому теперь он по-настоящему искал смерти: бросался в самую гущу неприятеля, нападал на тех, кто был заметно сильнее… Но получил лишь несколько незначительных порезов.

Внезапно заполненное шумом битвы ущелье оглушил многоголосый клич:

– Аруа-а-а-а-а-ах!

Жангир вздрогнул от неожиданности. Неужели Жалантос подошел так быстро? Нет, он должен появиться с другой стороны. Не успел султан обернуться, как оказавшийся рядом Аргынтай радостно прокричал ему в самое ухо:

– Султан, кереи вернулись!

Такого Жангир даже предположить не мог. Он был уверен, что после ссоры с Беимбетом нажил себе кровного врага. Впрочем, в сложившейся ситуации предводителю казахов было не до размышлений на эту тему. Как только конница кереев приблизилась, пехота сарбазов по команде расступилась. Вовремя подоспевшее подкрепление изменило ход сражения. После недолгого сопротивления ойраты начали отступать. Казахи воспряли духом и стали теснить врага к окопавшимся в горловине стрелкам. К закату солнца обе стороны вернулись на утренние позиции. К счастью, джунгары не рискнули продолжать битву в темноте, ночь временно развела противников.

Глава 43. О чем молчит хунтайджи

Приближенные правителя Великой степи Эрдэни Батура – влиятельные нойоны, с которыми он отправился в поход на непокорных казахов, за последние годы успели привыкнуть к переменчивости его характера. При дворе даже родилось неписаное правило, которое звучало примерно так: «Если хунтайджи зол, злись с ним заодно, злись на его врагов. Если хунтайджи молчалив и задумчив, думай вместе с ним, подскажи решение. Если хунтайджи рад, радуйся вместе с ним, смейся и веселись».

В данный момент нужно было думать. Сын Гумэчи Хара-Хулы пребывал в молчании. Размеренными движениями пальцев он перебирал длинные четки, которые всегда носил с собой. Другой рукой хунтайджи теребил кончик своей клинообразной бородки. Батур не был голоден, поэтому от вечерней трапезы отказался. Нойонам в таких случаях тоже не полагалось есть. Все ждали, что скажет правитель. В шатре царила тишина, нарушаемая только шумом снаружи. Ни один придворный не проронил ни слова с тех пор, как оказался на совете.

Собственно, совета никто не назначал – общий сбор произошел автоматически. Нойоны давно усвоили: после боя их суровому хунтайджи всегда есть что сказать приближенным. Каждый из них занимал не последнюю должность в войске. В шатре повелителя собрались сейчас все, за исключением сгинувшего в пучине первого столкновения бахадура Тэлмэна.

Нойоны усиленно пытались разгадать ход мыслей повелителя. С одной стороны, поводов для расстройства было несколько: чертов поединок проигран, ущелье до сих пор не взято, казахи продержались еще один день. С другой стороны, сегодняшние потери не идут ни в какое сравнение со вчерашними. Ойраты сумели подстроиться и повернуть навязанные противником правила себе на пользу. К тому же казахи, похоже, лишились главного козыря – ружей. Снаряды иссякли еще до окончания битвы. Это очевидно.

Так о чем же думал хунтайджи?

А Батур был немало обеспокоен. Прежде всего, тем, что в казахское войско пришло первое подкрепление. Опоздай оно ненадолго – и ойраты встретили бы свежие силы противника уже с другой стороны ущелья, где их конница обрела бы истинную мощь. Не исключено, что за ночь лагерь Жангира разрастется еще больше. Не об этом ли предостерегал его дух? Может, действительно не стоило сейчас соваться к казахам, чтобы прогнать их с богатых пастбищ?

И еще одна мысль не давала Батуру покоя: какого демона забыл в его стане манчжурский прихвостень Билгутэй? Неужели Абахаю необходимо знать, как кочевники воюют друг с другом? Вряд ли. Если б его интересовал только поход, он не стал бы навязывать своего человека. Вывод напрашивался один: Билгутэю поручено разузнать как можно больше об ойратском войске. Призрачный «братик» что-то говорил о манчжурских обезьянах. Только вот что?

Как ни старался Батур вспомнить, память предательски молчала. Перед глазами всплывал лишь полупрозрачный лик мерзкого головастика. Даже явившись в воспоминаниях, дух вызвал у него приступ животного страха.

Хунтайджи невольно передернулся, и тут ему в голову пришла одна мысль: «А не настало ли время вывести гадюку на чистую воду?»

– Билгутэй! – нарочито жизнерадостно позвал он.

– Я здесь! – с готовностью откликнулся нойон.

– Подойди ближе! Я хочу видеть тебя.

Билгутэй приблизился к невысокому деревянному трону и склонил голову в неглубоком поклоне.

– Не желаешь ли ты взглянуть на трупы наших врагов? – пристально глядя на перебежчика, спросил Батур. – Будет, что рассказать потом своему новому повелителю.

Чуть замявшись, Билгутэй ответил:

– Прости, Эрдэни, но я не понял тебя.

– Неужели с переходом на службу к Абахаю ты забыл родной язык? Может, мне теперь нужно объясняться с тобой по-манчжурски?

– Нет, я не забыл родного языка, – обиделся нойон. – Мне непонятен сам смысл твоих слов.

Хунтайджи усмехнулся в аккуратно подстриженные тонкие усики и продолжил:

– Смысл моих слов прост: я хочу предложить тебе отправиться на прогулку к ставке казахов. Своими глазами увидишь моего главного врага – Жангира. Передашь ему мое предложение. А заодно узнаешь, каково казахам пришлось сегодня. Много ли их осталось, ожидается ли еще пополнение. Если, конечно, ты…

– Если что? – не выдержал паузы Билгутэй.

– Ты волен отказаться, – спокойно объяснил Батур. – Ты ведь теперь на другом поводке, так что рисковать тебе незачем.

Лицо Билгутэя вспыхнуло. Когда же собравшиеся нойоны стали тихо давиться от смеха, он весь побагровел. При этом сам Эрдэни с плохо скрываемой усмешкой давал своим подданным негласное разрешение осмеять ренегата.

Опозоренный вельможа вскочил с места как ошпаренный.

– Никто и никогда не называл Билгутэя трусом! – завопил он. – И я не пес – ни для тебя, ни для Абахая!

– Сядь, Билгутэй! – прорычал хунтайджи, в одно мгновенье принявший совершенно другой облик. – Как ты смеешь повышать здесь голос! Либо ты возглавишь эти переговоры, либо тебя погонят отсюда как бродячую псину! Мне давно следовало поступить с тобой именно так.

– Да я…

– Говорить будешь, когда я позволю! – Нойоны притихли. – Я – правитель Великой степи, мои воины не боятся никого. И твоих манчжуров тоже. Можешь так и передать своему хозяину. А пока ты в моем распоряжении, будешь слушаться меня или убирайся прочь! Отправляйся к казахам и передай им мои слова…

Глава 44. После битвы

Странные чувства одолевали Жеку. За неполные двое суток он убил или покалечил сумасшедшее количество людей. И вроде все оправдано. Война поощряет массовые убийства. Но что-то было не так. Одно дело – мочить фрагов в виртуальном мире, и совсем другое – лишать жизни живых существ. Или все-таки нет? Может, это действительно страшный сон, и он скоро проснется? Может, этот мир нереален? Ведь то, что происходило сейчас, не поддавалось никакой логике. В душе царила черная пустота. Но больше всего Жеку угнетало то, что он чувствовал себя всего лишь винтиком в каком-то жутком механизме. Деталью. Не самой важной. Такой, которую всегда можно заменить. Ему дали ружье, и он начал стрелять. Иногда прицельно, чаще – наугад. В ушах сих пор стоял грохот ружейных залпов.

Жека устало разлегся прямо на земле, закинув руки за голову.

– Кури-ить охо-ота… – протянул он, стараясь заглушить шум в голове.

– И не говори, – звонко отозвался Максат, ложась рядом.

– Понимаю, что глупо, но все же… – Жека повернул голову к другу. – Тут никто не курит?

– Вряд ли…

Повисла пауза. Жека лег на левый бок, подперев голову рукой, чтоб было удобнее смотреть на друга. Свободной рукой он вытянул из-за спины ружье и положил рядом с собой.

– Завтра железками будем махать?

Макс непонимающе нахмурил брови. Пришлось объяснить:

– Рухлядь эта стрелять больше не может. Нечем! Дальше на саблях будем рубиться.

Макс разговор не поддержал. Он смотрел куда-то мимо. Жека обернулся и не поверил своим глазам. Мирас! К этому парню Жека проникся особой симпатией. Тихий, спокойный. Что-то в нем было особенное. Пожалуй, искренность. Вот чем он притягивал к себе. И эту черту можно было разглядеть в нем, даже не вникая в то, о чем он говорит.

Мирас тоже заметил друзей, растянув губы в добродушной, но какой-то измученной улыбке.

– Как дела, друг? – спросил Жека по-казахски. Это была одна из немногочисленных фраз, которую он мог произнести без ошибок.

Все трое обменялись рукопожатиями, после чего Мирас заговорил, но Жека, естественно, ничего не понял. Дальнейшими расспросами занялся Макс, и чем больше он получал ответов, тем сильнее менялось выражение его лица.

Жека забеспокоился.

– Что он говорит?

– Плохо дело. Снаряды кончились не только у нас. А еще сегодня мы потеряли больше двухсот человек убитыми.

– Это я и так понял, – перебил Жека. – А как с подкреплением? Ты же говорил, что кто-то должен к нам присоединиться.

Опять последовала серия вопросов и ответов, из которых Жека пытался выхватить хоть какое-нибудь знакомое слово.

– Сам не знает, – сообщил наконец Макс. – Он, оказывается, в плену был.

Вытянувшееся лицо друга вынудило Максата продолжить:

– Сегодня ночью сбежал. Здоровяка помнишь, с которым он дрался? Амантая? В общем, это он Мираса спас.

– А сейчас он где? – Жеку начинала раздражать манера друга выдавать информацию порциями.

– Убили, видимо, – равнодушно предположил Макс. – Он решил в лагере джунгар в Рэмбо поиграть: главного хана завалить.

– Мужи-ик!.. – одобрительно протянул Жека.

Его интересовали подробности, и на их выяснение ушел остаток вечера.

Разбитое на мелкие группы казахское войско наслаждалось ночным покоем. То там, то здесь аппетитно потрескивали костры, выпуская в темноту ночи снопы искр. Некоторые сарбазы уже спали. Другие перевязывали свои раны. Третьи, как и трое друзей, о чем-то беседовали.

Внезапно лагерь оживился. Сарбазы повставали с мест. От одной группы к другой передавалась неожиданная новость: ойраты прислали переговорщиков!

Глава 45. Если язык острее меча

Не так прост был Билгутэй, чтобы позволять себя унижать какому-то степному царьку. Находясь под покровительством могущественного манчжурского хана, он не мог опуститься до посыльного ойратского хунтайджи. Абахай доверил ему представлять в ойратском войске интересы Манчжурии, и теперь Билгутэй посчитал, что самое время воспользоваться этой привилегией и начать свою игру.

Сложно сказать, какая муха ужалила Эрдэни, когда он рискнул отправить на переговоры к одному врагу другого недруга. Но такая ошибка могла обойтись ему дорого.

В юрте казахского султана Билгутэй держался с достоинством. За спиной посланника Эрдэни были два преданных своему владыке нойона, но это его не особо смущало.

– Меня зовут Билгутэй, – представился он. – Я состою на службе у великого хана манчжуров Абахая.

Толмач хотел было перевести, но Жангир жестом остановил его.

– Мне не важно, кто ты, – сказал он по-ойратски. – Мне сказали, что Батур хочет начать переговоры. Кто из вас будет вести их?

Лицо Билгутэя скривилось в злобной ухмылке. Он знал, где казахский султан успел выучиться языку ойратов.

– Осади коней, султан, – спокойно молвил посланник. – Я тот, кто тебя интересует..

– Вот как? – наигранно удивился Жангир. – Значит, ты решил оседлать сразу двух тулпаров?

– Батур хочет, чтобы твои воины сложили оружие, – не обращая внимания на колкость, продолжил Билгутэй. – Взамен он готов сделать тебя наместником земель к востоку от Иртыша. Кроме того Эрдэни предлагает тебе породниться, но я бы не стал этого делать.

– Почему? – теперь уже по-настоящему удивился султан.

– Потому что ты уже был свидетелем того, как Батур держит свое слово. Ведь он не выполнил условия поединка, нарушив древние законы Степи.

При этих словах сидевшие за спиной Билгутэя нойоны нервно заерзали и принялись о чем-то перешептываться.

– К тому же дни хунтайджи и его ханства сочтены, – продолжал ойрат. – Мой повелитель – богдахан Абахай – расправится с ним, как только этого захочет. Династии Цин не нужны сильные северные соседи. Присягни на верность Абахаю – получишь покровителя, о котором и мечтать не мог. Мой повелитель поможет тебе избавиться от ойратских набегов, а сам ты взойдешь на ханский трон.

Наконец один из нойонов не выдержал. Он вскочил на ноги и с размаху ударил говорившего носком сапога прямо в лицо. Второй набросился на Билгутэя сверху и начал его душить. Присутствовавшие при этом батыры насторожились. Те, что были моложе, даже повскакивали с мест.

– Успокойте этих шутов! – приказал Жангир своим людям.

Когда дерущихся разняли, султан вновь обратился к раскрасневшемуся от потасовки Билгутэю по-ойратски:

– Передай Батуру: пусть сначала покорит нас, а уж потом расставляет наместников. Если он уверен в своих возможностях, пускай больше не шлет ко мне болтунов. Острый язык присущ тем, у кого меч неостер. А на твоего Абахая мне наплевать! Если он так могуч, пусть доказывает это делом, а не словом. Мы любому хищнику сумеем обломать клыки! Это говорю тебе я – султан Жангир, сын хана Есима.

Местами султан переходил на родной язык, и Билгутэй не смог понять всего, о чем он говорил. Однако основную мысль ойратский нойон уловил. Держаться достойно и дальше уже не получалось: кто-то скрутил ему руки за спиной и крепко их удерживал. Судя по раздающемуся сзади кряхтенью, с его спутниками казахи поступили точно так же.

Билгутэй хотел было ответить на дерзость султана, но тот дал отмашку своим подручным и всех троих выволокли из юрты.

Возвращаться к Батуру ему теперь нельзя. Собственно, Билгутэй это понимал загодя, когда узнал, что ему предстоит отправиться к казахам. Его затея провалилась. Жангир оказался не так умен, как он думал вначале.

Каким же все-таки надо быть дураком, чтобы в его положении отказываться от помощи! Этот выскочка-казах явно не годится на роль хана. Был бы он дальновиднее, все сложилось бы по-другому. Билгутэй остался бы в лагере казахов и лично обеспечил для них поставку пороха и ружей. С огнестрельным оружием эти дикари еще долго дрались бы друг с другом, а Абахаю подобный расклад только на руку.

Как только казахи, сопровождавшие посланцев до выхода из ущелья, повернули назад, Билгутэй с силой хлестнул плетью доставшуюся ему клячу и умчался прочь. Он скрылся в темноте еще до того, как верноподданные Батура поняли, что произошло.

Глава 46. Ночь перед битвой

Помощь кереев подоспела вовремя. Не появись они в нужный момент, ойраты дожали бы сарбазов Жангира. Правда, султан ошибся, предположив, что Беимбет покаялся и решил вернуться. Все оказалось гораздо проще. По дороге назад взбунтовавшийся бий неожиданно упал с лошади и подняться уже не смог. Кереи не решились возвращаться в родные кочевья. Ведь никто, кроме самого Беимбета, не смог бы заставить их поверить в то, что исход из лагеря султана был не трусостью.

Однако двести кереев лишь заменили убитых. Для открытого боя людей по-прежнему не хватало. И все же Жангиру следовало рискнуть. Оставаться в узкой теснине больше нельзя. Необходимо заманить неприятеля вглубь. Заставить неповоротливое ойратское войско втянуться в ущелье.

Незадолго до прихода переговорщиков от Батура, к султану явился другой гость. Жангир ждал его. Это был гонец от Жалантоса. Он сообщил, что подмога уже близко. Бухарцы спешили на помощь двумя туменами. По всем расчетам, завтра Жалантос должен выйти в тыл войска Батура. Именно поэтому Жангиру нужно было отступить. Чтобы лишить врага возможности маневра.

Как только ойраты ушли, Жангир поделился мыслями со своими батырами. Решил рассказать все, ничего не скрывая. А правда была суровой: завтрашний день для многих мог стать последним, ведь чем дальше казахи будут углубляться в долину, тем больше пространства появится у джунгар, так как ущелье расширялось к западу. Пользуясь численным преимуществом, враги сначала растянут фронт, а затем возьмут обороняющихся в кольцо. Вся надежда теперь только на Жалантоса.

Первым (это стало уже традицией) слово взял Карасай:

– Не прими в обиду, султан, но если все так, как ты говоришь, то тебе нельзя оставаться здесь до завтра. Казахи как никогда нуждаются в сильном правителе, а в случае твоей гибели сплотить народ будет некому. Скоро выборы хана, Жангир. Ты не должен забывать об этом.

– Он прав! – подал голос герой дня Аргынтай. – Ты обязан помешать проведению выборов – сейчас не время для этого. Прежде тебе необходимо убедить всех сплотиться против врага.

Слова батыров растрогали султана, но он уже принял решение.

– Я привел вас сюда и разделю с вами любую участь, какой бы она ни была, – мягко начал он после затянувшегося молчания. – Не буду скрывать: я хочу занять трон отца, но ханом казахов не может быть человек, оставивший свое войско перед решающей битвой. Если судьба уготовила мне назавтра смерть, я приму ее с оружием в руках.

Карасай открыл было рот, чтобы возразить султану, но Жангир опередил его.

– А ты хитер, Карасай! – сказал он с лукавой улыбкой. – Хочешь, чтобы вся слава досталась тебе одному? Я тоже не прочь того, чтоб мое имя вошло в легенды.

Батыры отозвались недружным хохотом. Это была не самая удачная шутка Жангира, но она разрядила напряженную обстановку. К вопросу об участии султана в битве больше не возвращались. Собравшиеся перешли к обсуждению тактики предстоящего боя и закончили совет лишь глубокой ночью.

Глава 47. Ночной кровопийца

То лето в Тарбагатае выдалось жарким. Солнце нещадно обжигало травы на склонах гор Тастау. По вискам только что избранного хунтайджи стекали капли тяжелого пота. Батуру очень хотелось снять с себя всю одежду, которая не давала дышать телу. Но делать этого сейчас нельзя было.

В честь своего избрания ханом всех ойратов Эрдэни устроил щедрый праздник. Хунтайджи не жалел ни коней, ни баранов, отдавая под нож целые табуны и стада. Даже старики не могли припомнить, когда еще в Степи был такой изобильный пир. Но не только богатством и роскошью вошли в историю эти дни. Ойраты впервые заявили о себе как о главной военной мощи в Степи.

Отныне он, Батур, – владыка всего Востока! Он уже видел себя на золотом престоле самого Чингисхана. По правде сказать, Эрдэни не был уверен, что трон знаменитого завоевателя действительно был из золота, но так, во всяком случае, ему говорили в детстве. В одном хунтайджи не сомневался: именно он рано или поздно восстановит прежнее величие своих предков.

Однако трона пока нет. Сейчас Эрдэни, как и все остальные, сидел в кругу зрителей, наблюдавших за увлекательной схваткой двух борцов. Разморенные кумысом и палящим солнцем ойратские нойоны громко подзадоривали соперников. Батур намеренно отказался укрыться под специально сооруженным для него навесом. Находясь среди подданных, он показывал всем, что вовсе не кичится своей властью.

Великий день его триумфа вряд ли могло испортить какое-то солнце. Да он теперь сам как солнце! Одно было плохо: хунтайджи никак не мог утолить жажду. Слуга то и дело подливал в опустевшую миску сладкого кумыса, который он тут же выпивал залпом. Только почему сладкого? Батур вдруг понял, что ни разу не задумался, отчего у знакомого с детства напитка такой странный вкус.

Толпа взревела. Один из борцов уложил соперника на лопатки, и те, кто болел за него, поднялись на ноги с торжествующим криком. Едва только тело поверженного обрушилось на вытоптанную траву, как земля под Батуром задрожала. Эрдэни повалился сначала на один бок, затем его перебросило на другой. Его трясло все сильнее и сильнее. Хотя все остальные вели себя как прежде. Никто, казалось, не замечал, что земля под ними вот-вот разверзнется.

Он пытался встать, но даже не успевал распрямить ноги, как новый толчок опять валил его на землю. После одного из таких падений он уже не смог подняться. Земля еще шаталась, но уже не подбрасывала. И вдруг все стихло. Просторная, богатая травами лощина, разделившая горы Тастау успокоилась. Стало так тихо, что Батур смог расслышать даже писк комара, пролетавшего мимо.

Он лежал на животе, распластав руки, и пытался определить, откуда приближается назойливое насекомое. То, что комар подлетает ближе, понять было несложно – противное зудение звучало все громче. Вернулась жажда. Батуру вновь сильно хотелось пить – хотя бы глоточек сладкого кумыса. Превозмогая боль во всем теле, он заставил себя сесть.

Только теперь стало понятно, откуда взялась эта странная тишина. Он был один. Маленький и беспомощный человек. Соринка на лице древних гор. Куда же все подевались? Почему из всех «соринок» великие горы Тарбагатая решили оставить только его? Напрасно хунтайджи прочесывал взглядом зелень свежих трав, пытаясь найти хоть одну живую душу. Тщетно. Он был совсем один.

Только все тот же назойливый комар продолжал своим нудным зудением разъедать тишину. Его писк становился невыносимым. Наконец Эрдэни увидеть его. Кровосос летел прямо на него. Батур раздраженно замахал руками, пытаясь сбить насекомое на лету. Но комар приближался и увеличивался в размерах. Вскоре стало ясно, что это вовсе и не комар.

– Не может быть! – Глаза Батура расширились в ужасе. – Снова ты!

Комариный писк звучал все громче и громче, постепенно превращаясь в детский плач, а сам кровопийца становился похожим на окровавленную тушку. Бесформенные конечности складывались в кисти и стопы, а огромный нарост в виде головы стал обретать четкие очертания. С ледяным трепетом Эрдэни заглянул в огромные, навыкате глаза карлика. Лицо надрывающегося в диком плаче существа искажала жуткая гримаса. По тельцу стекали сгустки крови. Жиденькие ниточки волос вперемешку с красной жижей прилипли к голове. Это была не его кровь. Сам карлик был цел и невредим, но продолжал истошно орать. Он тянул к Батуру короткие пухлые ручонки, хватая крючковатыми пальцами воздух.

Эрдэни хотел отшатнуться от маленького чудовища, плывущего к нему, но тело ему не повиновалось. На смену жаре пришел мороз. Хунтайджи трясло то ли от холода, то ли от страха. Чтобы хоть как-то облегчить свое состояние, он тоже закричал.

Однако уродец орал громче. Перекрыть его рыдания было невозможно. Оказавшись совсем близко, он ухватился ручонками за палец Батура и запихнул его в свой беззубый рот. Плач моментально прекратился. Карлик принялся что-то в себя всасывать. Когда Эрдэни осознал происходящее, было уже поздно – последние жизненные силы покидали его тело. Хунтайджи снова стал заваливаться набок, но уже от немощи. Теперь он мог лишь безвольно шевелить губами, умоляя только об одном – дать попить.

Тем временем лицо карлика из страдающего сделалось злым. Злость сквозила в его мутном взгляде. Лишая правителя ойратов жизненных сил, он словно мстил за что-то.

– Пи-и-ить, – еле шевеля губами, прошептал хунтайджи.

– Я отберу всю твою силу! – ясно услышал он, хотя во рту уродца все еще находился его палец. – Не я должен был умереть, а ты!

– Пи-и-ить, – застонал он. – Пи-и-ить!..

От собственного стона Батур и проснулся. Первым, что он увидел, была макушка слуги, протягивавшего ему чашу. Облизнув пересохшие губы, хунтайджи выхватил сосуд с долгожданной влагой и в несколько глотков осушил его, пролив больше половины на себя.